Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Эхо войны. Ред2


Автор:
Опубликован:
01.02.2013 — 01.02.2013
Аннотация:
Изрядно перелопаченная новая версия - особенно "подверглось" начало, и, надеюсь, оно стало мнее тяжеловесно. Сюжет не менялся, пилилось только оформление. Для тех, кто не читал предыдущей версии: этот роман немного связан с "Двадцатью отражениями лжи" (вселенной, историческими событиями и одним персонажем). Итак... Что бывает, если недалеко от маленького провинциального военного форта находят мертвеца, который почему-то живет? К чему могут сниться странные сны о давно прошедшей жизни? Стоит ли даже ради больших денег исследовать потерпевшие аварию корабли на северном полюсе?... О том, почему отдельно взятая вера в богов менее эффективна, чем та же вера, подкрепленная тяжелой десантной броней, вы узнаете из этого текста ). "Я верю, что нас ожидает новый мир - лучше, чем этот. И мы там встретимся" (с)
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Эхо войны. Ред2



Шумилова Ольга



Эхо войны



Глава первая


За девятью холмами, за девятью ручьями и одной канавкой в давние времена располагалось одно королевство...


Йозеф Лада


Жарко.

Над высокой, пересушенной травой вьется мошкара, в зарослях дикой лицинии спит ящерица в синем ошейнике.

Полуденный зной плывет над полем, от мерного стрекота среброкрылок клонит в сон. Некошеный еще с весны бурьян, тянущийся до самого оврага, день за днем жухнет и покрывается пылью.

Я зевнула и отвернулась от окна, разыскивая среди наваленных на столе распечаток браслет портативки. И послала же Звезда лето...

Прихожане на душеспасительные беседы не спешили ни к ротному психологу, ни ко мне — всю последнюю неделю мы с фарром Матте вместо работы играли по сети в танрог.

Бодро пискнув где-то в отчетных недрах, портативка развернула в воздухе голо-окно с запрошенными еще десять минут назад данными. Точнее, их отсутствием — "жалобный лист", открытый для стеснительных анонимов, не желающих пятнать кляузами честь мундира, был пуст, как плац после отбоя. И это в форте, где больше четырех тысяч солдат.

Поразительно, как жара отбивает охоту к доносам на ближнего своего. Хоть диссертацию пиши: "О влиянии атмосферных условий на склонность к мелкому пакостничеству".

Переговорник заверещал как раз в тот момент, когда фарр Матте прислал мне очередной ход. Я промахнулась мимо нужного поля, поставив свой виртуальный Двор в крайне двусмысленную ситуацию, и, ругнувшись, нашарила за ухом гарнитуру.

— Орие, подойди к коменданту, — послышался непривычно тихий голос Рутты.

— Почему ты шепчешь?

— Тащи свою задницу сюда немедленно! — яростно прошипела секретарша и отключилась.

Начальство изволит гневаться, не иначе. Вот уж где кара богов, куда там зашкаливающему термометру...

Я без особой спешки исправила ход, и, свернув портативку браслетом, защелкнула на запястье. И вылезла в окно — беготня по бесконечным каменным лестницам не входила в список моих хобби, тем более, что на втором этаже ремонт и вообще пыль столбом.

Наши доблестные экономисты от армии, конечно, утверждают, что превратить полуразвалившийся родовой замок в форт всяко дешевле, чем покупать такую дорогую землю и отстраиваться заново. Но лучше бы эти развалины окончательно снесли, чем латать их каждой весной, и тем более — чем терпеть их глубоко гражданского владельца, оторвавшего под шумок должность коменданта.

Вытащив из кустов лицинии протестующе вякнувшую ящерицу, я зашагала через вымощенный камнем двор, мимо казарм, к одной из двух уцелевших замковых башен — помимо медпункта и спуска в приспособленные под мастерские подвалы, там был ход на верхние административные этажи.

Замок Иней и триста лет назад стоял на клубке тайных проходов, а теперь и вовсе напоминал решето.

— Тетя Орие! Вы его нашли! — ко мне подлетел растрепанный вихрь, опознаваемый только по белокурым косичкам, и выдернул из рук задремавшего было ящера.

— Попытка побега пресечена, — я хмыкнула и погладила Атку по мягким кудряшкам. Девочка вывернулась, бросив на меня насупленный взгляд из-под встрепанной челки. — Что кислая такая? С Римсом поругались?

Она передернула плечами.

— А отец твой знает?

— Вы чего? Он же его убьет, если что! — Атка не задумалась ни на секунду. — И меня заодно...

У меня перед глазами на секунду встало рассеянное, красивое лицо предполагаемого кровавого маньяка. Воображаемый Ремо укоризненно покачал головой и пропал.

— А вы не можете... ну... того? Приворожить? Я ведь его люблю... А он...

— Могу только наоборот, — сообщила я. — Оттаскать твоего обормота за уши. Или за эти самые уши к твоему отцу привести.

— Не надо, — буркнула Атка и испарилась.

Обиделась. Думает, не понимаю, глупышка.

Когда я добралась до места, в приемной царила совершенно ей не свойственная мертвая тишина. Впрочем, стоящая на столе секретарша тоже не была рядовым явлением.

Завидев меня, Рутта нервно всхлипнула и прошептала:

— В-вон. В-вылезло.

Ее заметно дрожащий палец указывал в угол, на террариум с треснувшим стеклом. Ну просто замечально...

— Неужели нельзя было позвонить Ремо? — я опустилась на четвереньки и заглянула поочередно под диван, кресла и низкую этажерку. — Нашла тоже зоолога на полставки...

— Я звонила, — плаксиво огрызнулась Рутта. — Он в город уехал. Полчаса назад.

Разражено бьющий хвост моры обнаружился под секретарским столом, почти исчезнувший за стенными панелями. Я обеими руками ухватилась за скользкий студенистый шнур и потянула на себя. Тварюшка с влажным чмоканьем выползла из-под панели.

— А я говорила, что ей садок нужно менять.

В дверях стояла вездесущая Атка, сосредоточенно переплетающая косу. Ну если окажется, что террариум треснул не просто так, получит кто-то форменным ремнем по попе... Я сгребла мелко дрожащую горку полупрозрачного студня и сунула ей в руки.

— К отцу занеси. Там должны быть свободные садки.

Девочка пожала плечами и испарилась. Рутта проводила ее подозрительным взглядом, неловко слезая со стола.

— Вот же ящерово отродье...

— Очень сомневаюсь, что это она, — я присела на край стола и принялась оттирать пальцы салфеткой. — А я, к слову, не ветеринар. В следующий раз свою подотчетную живность будешь отлавливать сама.

— Как их вообще можно трогать? Они же... они же... — ее передернуло.

— Если ты их так боишься, то комендант не иначе как садист, если держит мор в приемной.

— А ты не в курсе, что их все боятся? Кроме ременов и тебя?... Ну да ты у нас и так блаженная, а вот по поводу ящериц я бы задумалась.

— Донос напиши, — скучным тоном предложила я. — Мне.

Рутта медленно покраснела.

— Я не это имела в виду.

Повисла тишина. Глаза девушки забегали, пальцы нервно забарабанили по столу. Я отправила измазанные салфетки в настольный утилизатор и встала.

— Нет? Ну нет, так нет.

— "Все равны перед Кодексом и богами, невзирая на касты, сословия и благосостояние. Каждый имеет право держать слово и быть уверенным, что его голос будет услышан, понят и расследован, а вынесенное решение будет истинным и беспристрастным", — процитировали за моей спиной книгу Мира. — Фарра Морровер, если вы не выйдете из этого кабинета немедленно, я позволю себе наглядно напомнить вам, каким образом множество ваших предшественников стали мучениками за веру.

Я медленно улыбнулась, оборачиваясь. Фарр Торрили, единоличный владелец этих стен, лелеял в своей душе настолько чистую и незамутненную сомнениями неприязнь к Звезде, что слуги любого из шести верховных богов подпадали под нее автоматически. Подобные мне — тем более.

— Я выпрошу для вас тепленькое местечко в глубочайшем подвале Бездны, фарр.

— Если вы не уйдете сейчас же, повстречаетесь со своей весьма немилосердной богиней лично. Я вас не звал.

И тебе сотню эйра под хвост, упертый самодур.

Я ослепительно улыбнулась и не спеша направилась к выходу.

Да, да, дражайший фарр — атеист. Встречаются и такие в наше бездуховное время. Весь форт с немалым удовольствием гадал о причинах радикальной антипатии коменданта к религии: формально к этому не было никакого повода. Будучи старого, но отнюдь не столичного аристократического рода, фарр Торрили воспитывался соответствующим образом. А в соланской провинции богов всегда почитали с необходимым прилежанием — особенно в такой глухой, как Деррин. Судоходные трассы от нас далеко, и даже на столичной планете было не так уж много народу, не говоря уже о "большом мире". Так что понять, где проживший всю жизнь на Деррин Торрили нахватался этой ереси, было сложно.

Несколько экзальтированных девиц из гражданских даже рискнули в него влюбиться, зачарованные аурой загадочности, окружающей высокопоставленного фарра и его не менее колоритной внешностью, единственной кое-как соответствующей классическим канонам красоты деталью в которой были уши — длинные, красиво изогнутые на подъеме, с густой черной шерсткой. Все прочее если и производило впечатление, то крайне негативное: тусклые, цепкие глаза невнятного грязноватого оттенка, слишком бледное для темноволосого южанина лицо, тощий, неухоженный хвост и откровенно нечесаные волосы, которые он даже не удосуживался заплетать в косу — прелестное, должно быть, зрелище в официальной обстановке. Завершало образ то, что, похоже, в одежде своей он мало того, что спал, так еще и одевался с закрытыми глазами. Утешить себя тем, что фарр начальник впал в маразм по старости, тоже было нельзя — до преклонных лет Торрили было, как мне пешком до Солярики.

Девицы называли это все "одухотворенностью". Мы, контрактники, звали его просто Мертвяком. Поскольку больше всего комендант походил именно на труп — все еще свежий, но уже успевший полежать.

И сговорчивости ему это явно не прибавило.

По крайней мере, в отношении меня, той, чья работа — разбирать чужие души, чистить и приводить их в порядок. Служитель карающего преступивших совесть Кодекса, последовательница "не самой милосердной богини", Первой из Звезды — не лучший кандидат на должность ротного храмовника, но что же делать, если другого нет.

Хотя, как ни странно, моя работа не в том, чтобы поддерживать веру или дарить ее. Нет — и только потому Торрили меня здесь терпит. Она в том, чтобы четыре тысячи солдат, половина из которых — псионы, со всеми проблемами, которые прилагаются к неустойчивому сознанию ментально одаренных, не вцепились друг другу в глотки.

Кому-то помогает психолог. Кому-то — только я.

Кстати, о помощи, психологи и чисто провинциальной ксенофобии местных... Некоторые особо упертые "прихожане" мало того, что не приходят ко мне под идиотским предлогом другого вероисповедания, так еще и отказываются навещать фарра Матте.

Приходится ходить самой, не давая заскучать нашим кумушкам в штанах. Как же, у служителя Кодекса не иначе как шашни с "ящерицей".

Дать бы этой "ящерице" по голове, да посильнее — может, прекратит мотать нервы брату, племяннице и мне заодно.

— Я думал, до обеда еще часа два, — гулко раздалось в огромном полупустом подвале, едва мои ботинки застучали по лестнице, ведущей в мастерские.

На верстаке у стены знакомо белел нетронутый сверток с завтраком, который я сама принесла утром.

— А я по служебным вопросам. Вот скажи мне, ты собираешься питаться воздухом?...

— Это же такая экономия казенных средств, — из-под верстака показалась встрепанная белокурая голова. — Орие, не хочу я есть. Честно.

— Тайл, хватит уже себя грызть, — я спустилась с лестницы и подошла к ремену. — Можно подумать, ты единственный техник, у которого та рухлядь, что числится у нас на балансе, развалилась на ходу. Ну Мертвяк поорал минут десять — спорю на премию, он и сам понимает, что виноват не ты.

Виновато на самом деле было тотальное отсутствие денег — из двух десятков машин, числящихся на балансе, больше трети стояло в мастерской. Не было запчастей, не было расходных материалов, не было даже полного штата — ни один квалифицированный техник в своем уме не поедет в это захолустье за такие деньги. Тайл понимал это не хуже меня, но отказывался признавать вслух. Гиперответственность за все и вся — вообще их с Ремо семейная черта. Но на прошлой его службе она была гораздо более к месту.

— Кто-нибудь мог погибнуть, — угрюмо обронил он, выбираясь из-под верстака.

— На такой скорости? Не смеши меня, — я сунула руки в карманы. — В любом случае это не повод работать сутками без еды. Начинаешь походить на Ремо в худшие его годы.

— Мы с ним вообще похожи, знаешь ли! — буркнул Тайл начал вытирать руки измятой тряпкой. С этим он, конечно, погорячился. Да, они близнецы. Но они не похожи. Так бывает, когда с лиц — зеркальных отражений друг друга — по-разному смотрят одинаковые глаза. Так, как сейчас.

Те, кто, как я, знал их много лет, добавят к этому еще массу мелочей. У Ремо тоньше черты лица и длиннее нос. У Тайла тяжелее челюсть и не настолько раскосые глаза. Они оба красивы — по-своему, тонкой красотой золотого океана родной Ретейлы. Белокурые волосы, отливающие голубоватым перламутром бактерии-симбионта, золотисто-смуглая кожа, филигранные узоры из мелкой, такой же золотой чешуи на скулах, шее, плечах, спине... У моих сородичей красота другая — яркая, понятная, хищная: такими были наши предки, стаями загонявшие добычу в степях Солярики. Мы вышли в космос, когда у полжизни проводивших в океане теплокровных рептилий еще не появились каменные ножи. И теперь их изрядно продвинувшийся по эволюционной лестнице потомок смотрел на меня своими раскосыми змеиными глазами, морщил нос и служил живой иллюстрацией на тему "мультирасовая галактическая цивилизация и ее проблемы".

— Ты вообще знаешь, что говорят? Что дело спустили на тормозах только потому, что я и ты якобы...

— А я могу сказать, что счетовод спит с чиновницей из городского совета, и поэтому нам в прошлом месяце дали скидку в двадцать процентов на пайки, — я философски повела ушами. — Заметь, все поверят.

— Что, правда?... — Тайл заинтересованно покосился на меня.

— Понятия не имею, — я хмыкнула. — Так что наплюй. Мне, по крайней мере, еще не удалось доказать, что я не ем младенцев на завтрак.

На лестнице послышался дробный перестук торопливых шажков. К нам бежала Атка, не замечая расплетающихся кос. В ее широко раскрытых глазах плескался испуг.

— Что случилось?...

— Дядя... Тетя Орие... Война!


Глава вторая


В доме чародея вечно что-нибудь да выходит, — с чувством сказал Кальцифер.


Диана Джонс




За окном шел дождь.

Крупные капли разбивались о листья и цветы, смывая пыль с поникшего кустарника под окном. Моросило уже второй день, и чахлый цветник, разбитый у основания западной башни, начал робко зеленеть свежей листвой.

Война прогнала жару.

— Орие, посмотри, там Атки во дворе не видно?

— Нет.

Прихлебывая из исходящей парком кружки, я протерла рукавом запотевшее окно казармы. На меня предсказуемо смотрело отражение типичной северянки — белокожей и зеленоглазой (на Деррин нас, "снежных", в два раза больше, чем смуглых темных южан). Ну разве что не самой изящной разновидности — мы, силовики, все высокие и размашистые, а в остальном... Все по стандарту: уши по линеечке, гривка подстрижена, нашивки наглажены. Образцовый работник, да и только... Мне б еще косу, как всем нормальным солам — вообще красавица была бы. А с тем, что у меня сейчас на голове, я похожу то ли на давно сбежавшую каторжницу, то ли на пилота в отставке. Только им обривают половину головы — первым, чтобы легко опознать при побеге, вторым под пилотские обручи. Мой кошмар стилиста был следствием второго варианта — как "столичную", меня в свое время подрядили возить по окрестностям комиссию из Центра. Было это еще в прошлом году, так что сейчас на моей голове справа топорщится отросший ежик из белесых прядей, слева увязанных в хвост. Можно уже постричься "под фуражку" и стать симметричной, но жалко волос.

Взводный называет меня "взбесившейся снежинкой". И имеет на то все основания.

— И где только бегает по темноте... — Ремо на секунду оторвался от осмотра солдатских тумбочек на предмет антисанитарии. — Опять заберется в ров, промерзнет, заболеет...

— Что замерзнет — сомневаюсь, — я отошла от окна. — Вот промокнет — может быть.

— Я не знаю, что с ней делать, Орие, — врач вздохнул.

— А ведь девочка только начала взрослеть... — я выдернула из-за рамы травинку и сунула в рот. Задумчиво пожевала и добавила: — Нашел бы ты ей мать. И поскорее.

— А сама не хочешь?... — он грустно улыбнулся. — Я понимаю, что разговоры по душам — твоя специальность, но я в духовнике не нуждаюсь. В новой жене — тем более.

— Айрит умерла давно. А вы с Аткой живы.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — Ремо привычно пропустил мои слова на эту тему мимо ушей. — Кстати, напомни мне, где сейчас обретается твой муж?

— Вот именно — муж. А не бывший муж.

— Это что, кардинально меняет суть?

Я пожала плечами. Традиционный конец традиционного разговора. Как только я пыталась утвердить в сознании Ремо мысль о том, что хоронить себя вместе с женой нельзя, мне мгновенно напоминали об огрехах собственной жизни.

Первая заповедь служителя Кодекса — те, кого упрекаешь, не должны иметь возможности упрекнуть тебя. Жаль только, что святых и безгрешных нет среди нас.

Ровно через десять минут пропажа нашлась сама. И заодно принесла вести, которые в сравнении с начавшейся в Центре войной, о которой пока ничего толком не было известно даже коменданту, вначале показались мелочью. Увы.

— Тетя Орие, мы с Римсом там такое... Ой, папа... — слова летели впереди Атки плотной завесой, явно мешающей зрению — отца девочка заметила, только споткнувшись о его ботинок.

— Римс?... — Ремо со странным выражением лица приподнял одну бровь.

— То есть, Олли мне сказала, что Римс ей сказал, что они с... — залепетала она, пятясь к выходу из казармы.

— Атка! — перебила я бессмысленный словесный поток. — Что вы там... то есть что он "там" натворил?

— Тетя Орие, ведь неправду говорят, что вы из мор? В смысле не из тех, которые у коменданта в террариуме, а настоящих? Которые из могил встают, из детей жизнь тянут и насылают кошмары?

Я выронила кружку, поймав ее в ладони от пола.

Тикки, занимающая койку над моей, заинтересованно перевесилась через бортик и выразительно хмыкнула. Кто-то сделал громче звук казарменного голопроектора с последней записью "Песчаной трассы".

— Атка, где ты вообще этого набралась?...

— Я теперь точно знаю, что про вас врут все, — выпалила девочка. — Я настоящую мору нашла! Она знаете какая! Давайте ее поймаем и в столичную Академию в музей сдадим!

— Где ты шастала? — вскинулся Ремо. Я наступила ему на ногу и вкрадчиво спросила:

— И как ты узнала, что это?

— Мора — это мора! Что тут знать?

— Логично. Ну тогда веди к своей "настоящей море", — я шагнула к ней и вполголоса поинтересовалась: — Надеюсь, Римса "там" уже нет? Кстати, это далеко?

— Есть. Сторожить остался, — тихо буркнула девочка. — За оврагом, в горах.

— Позвонить ему можно?

— Не, — она мотнула головой. — У него же переговорника своего нет.

— Замечательно, — пробормотала я себе под нос и обернулась к ее отцу. — Слушай, свистни Тайлу, чтобы дайр какой-нибудь прогрел...

— Если ты думаешь, что я отпущу ребенка с тобой одной ночью в горы, то...

— И оставишь другого ребенка в тех же горах рядом с логовом скального оборотня — а это, скорее всего, он? Знала бы дорогу — поехала бы без нее.

— Это не повод идти на него в одиночку!

— Предлагаешь идти на него всем взводом? Это всего лишь полиморф, причем довольно пугливый. Хочешь, езжай со мной, убедишься сам.

— Ага, — подала сверху голос Тикки, задумчиво накручивая черный длинный локон на палец. — Слушай, Морровер, псионы все такие ненормальные, или ты в силу служения Смерти выделяешься? Не смей гробить единственного врача форта. Он хоть и с придурью, но другого сюда не затащат.

Ремо, ни на кого не глядя, резко развернулся и вышел на улицу. Атка смущенно потопталась у моей кровати и вышла следом. Тикки пожала плечами:

Эти детей хуже. Ты не забывай, что даже слабосильный полиморф походя перешибет его пополам.

— Дура ты, Тикки, — равнодушно и почти ласково обронила я, вытаскивая из-под кровати личный сейф, который был мне совершенно не положен, как рядовому по званию, но вполне согласовывался с должностью ротного храмовника. Помимо всякой ерунды, там в обход устава хранился не менее личный охотничий ствол. Я немного повозилась, прикрепляя кобуру за спину, и посмотрела на девушку: — Если школьный курс сравнительной психологии прошел мимо тебя, могу напомнить, что ремены, вообще-то, от природы крайне агрессивны, и, если Ремо обидится, то, как врач...

— Шутишь все... — пробурчала Тикки, возвращаясь к просмотру новостей из планетарной сети на портативке.

— Может. А может, и нет, — я накинула куртку и вышла.

В Центре уже давно полукровок всех мастей больше, чем чистокровных любой из рас большой Тройки: генетическая коррекция сейчас решает все проблемы совместимости. А вот в нашей деревне все на уровне позапрошлого века — от космических кораблей до предрассудков.

В офицерской казарме было малолюдно — в главном здании по поводу грядущего военного положения проходило совещание высшего командного состава. Наш взводный к последнему не имел отношения, как и, формально, к офицерам, но проживал с ними и на совещании присутствовал. Поэтому я пропустила стадию дебатов на тему моего шатания за территорией и ограничилась запиской "о вынужденном отсутствии на месте после отбоя". Как служитель Кодекса, бесконечно проверяющий чужие кляузы на ближних и дальних, я имела право еще и на такое, но при нависшей перспективе военного положения имело смысл хотя бы частично вспомнить про Устав.

К тому времени, когда я добралась до ангара, небольшой трехместный дайр уже был готов к старту. Более того — под парами стоял еще один.

— Только не говори, что едете вы оба, — я бросила вопросительный взгляд на Тайла.

— Ага. Мы тут решили устроить маленький семейный пикничок на природе.

— Ночью. Под ливнем, — я кивнула и забралась на место пилота. — Атка, запрыгивай!

Девочка шмыгнула на пассажирское сиденье позади меня. Шлюз стартового тоннеля пополз вверх, и я подняла машину в воздух. Нам нужно было на север — к окружающим долину кольцом горам.

Дождь не стихал, и я искренне посочувствовала Римсу, мокнущему третий час. Сомнительно, что юный авантюрист сунется в пещеру скальника, которого погода явно загнала внутрь, поэтому за безопасность мальчика я не слишком беспокоилась.

— За вон той скалой направо, — прокричала сквозь шум ветра Атка, когда мы перелетели первые лесистые холмы. — Да вон он!

Девочка вытянула руку вниз, к подножию скального выступа, где под крошечным козырьком пряталась от ливня темная фигурка. Я повела дайр на посадку на небольшую плоскую площадку среди скал. Тайл нырнул следом.

Интуитивно распознав Ремо в одной из фигур, выпрыгнувших из дайра, Римс скрестил руки на груди и набычился.

Вдалеке сверкнула молния.

Прянув ушами, подросток несколько подрастерял апломб, но позиций не сдал. Оставив Ремо решать проблему отцов и детей самостоятельно, я расчехлила охотничью "байку" и двинулась к узкому изломанному проходу слева от площадки

Стрелять полиморфу, в обиходе называемому скальным оборотнем, следовало только в глаз, но я совсем не была уверена, что вообще буду это делать. В конце концов, в том, что на нее наткнулись дети, несчастная зверюга не виновата. А искала я его лишь затем, чтобы убедиться, что не ошиблась в определении "моры".

Источенные дождями игольчатые скалы по обеим сторонам прохода расступились, дав место темной расселине. На несколько секунд я застыла на краю. Живые существа внизу были, было даже одно относительно крупное, я улавливала потоки их энергий и тепла. Только вот тепла было слишком много для скальника. Да и для сказочной моры тоже.

Шедший за мной Тайл подсветил расселину фонариком. Я крикнула ему, чтобы остался наверху, и начала спускаться, внимательно наблюдая за источником самого мощного энергетического потока.

Тайл наверху хрипло ругнулся, и его фонарик полетел вниз, подскакивая на уступах. Я вскинула голову и окаменела. Упрекнуть техника в трусости было тяжело — на нас действительно ползла мора. Настоящая. Или, вернее, настоящий.

Я смотрела на синюшную когтистую руку, механически скребущую по камню, и понимала, что страдаю галлюцинациями.

Мертвецов, встающих из могил и выпивающих из детей жизнь, не существует в природе. Этот же выглядел еще более несвежим, чем сам Мертвяк, и, тем не менее, двигался, хотя и был таким же холодным, как камни, на которых лежал.

От него шел энергетический поток, хоть и слабый, а вот теплового не было совсем.

Я подобрала фонарик, осветив как следует лежащее неподвижно тело... И застыла, наткнувшись на неожиданно осмысленный взгляд черных, как дыры, глаз.

— Вы слышите меня? — медленно произнесла я.

Взгляд сразу же потух, когти царапнули камень и замерли.

Не спуская с "трупа" глаз и на всякий случай отойдя на десяток шагов, я посветила вокруг: сквозь дождь были видны сбитые макушки ближайших скал и невнятный металлический блеск на дальнем конце расселины — оттуда и несло теплом. Стала более-менее ясна причина происходящего, но не его итог. Видимо, кто-то разбился. Но как пилот превратился в это?...

Инструкция и банальная совесть предписывали проверить, остался ли кто-нибудь в живых. И в данном случае — так уж ли мертво это мертвое по восьми признакам из десяти существо.

— Тайл, позови Ремо, — крикнула я.

Я методично обошла то, что осталось от маленького суденышка, больше напоминающего портовой погрузчик, чем полноценный корабль — из-за остаточного тепла двигателя и обгоревшей в атмосфере обшивки я и приняла его за живое существо.

Ничего живого, и уж тем более разумного, не нашлось.

Мертвец лежал на том же месте. Носком ботинка я перевернула тело. Полюбовалась на синюшную кожу, изодранную одежду, длинные когти и отлично сохранившиеся зубы.

Ладно, кому, как не служителю божьему...

Вздохнув, я взвалила "моровика" на плечо и начала подниматься наверх, надеясь, что мертвецу не вздумается очнуться и цапнуть меня за лопатку.

— Орие, ты уверена, что не влезаешь в дерьмо? — после короткого молчания поинтересовался Тайл, обозрев мою ношу.

— Нет, — я свалила тело на землю.

— Может, он все же жив? — подошедший Ремо неуверенно потер подбородок.

— И это неплохо бы выяснить до того, как отправлять его в форт, — я села рядом с "моровиком" на корточки. — Легенды легендами, но лично я не хочу, чтобы в полете меня загрыз мнимый труп.

— По-моему, проще вызвать грузовой дайр, — Тайл пожал плечами.

Я кивнула.

— Только иди вперед, скажи детям, пусть летят домой — дождь стихает, на автопилоте они доберутся и одни. Не будем рисковать, если это все еще живо и агрессивно.

Тайл кивнул и исчез в проходе. Я снова взвалила тело на плечо и пошла следом. В узком коридоре пришлось двигаться гуськом: я с "моровиком" и фонарем впереди, Ремо прикрывает тылы, внимательно наблюдая за поведением условного трупа.

К тому моменту, когда мы вышли на посадочную площадку, дайр Тайла уже скрылся из виду. Сам же Тайл сосредоточенно перебирал окна даже не снятой с запястья портативки.

— Ну что?

— Помехи идут, но дежурный патруль я вызвал. Скоро будут.

Я сгрузила свою ношу на середину площадки и присела рядом на корточки.

— Знаете, я все могу понять. Даже то, что мы наткнулись на неизвестный науке вид, хотя пусть меня пристрелят, если это не сол, причем чистокровный. Но почему у него температура окружающей среды и аура мертвого, этого я понять не могу. Если он на самом деле жив, конечно. А, док?

— Что еще можешь сказать? — Ремо присел рядом, хмурясь. Жить в мире, где каждый второй является пусть и слабым, но все же псионом, врачу, напрочь лишенному ощущения ментала, тяжело, и а иногда просто невозможно.

— Энергетический поток от него идет. Слабый, — я оперлась рукой о землю и посмотрела на Ремо. — Только он и от трупов идет, если смерть наступила не от истощения, болезни или старости. Остаточное явление, как рост ногтей. А так — мертвец мертвецом.

— Я не уверен, что это труп. Даже свежий, — сказал Ремо. — Извини, Орие, но, по-моему, он жив. У него бьется сердце.

Мы с Тайлом недоверчиво посмотрели на него. Врач положил руку найденышу на грудь и через полминуты констатировал:

— Легкие тоже работают, но едва заметно.

Внезапно меня осенило.

— Ремо, а ты не думаешь, что это может быть неизвестная болезнь? И, возможно, заразная? — я подняла на него глаза. — Потому что ни одного своего сородича в таком состоянии я еще не видела.

— Не знаю, — он закусил губу, досадуя, что не подумал об этом первым. — Тайл, ты не подходил близко к детям?

— Нет. Вопрос только, насколько близко они подошли к нему в первый раз?

— Не думаю, что они спускались в расселину, — вмешалась я. — Римс, конечно, покрасоваться любит, но не на столько.

Полчаса, прошедшие до прибытия грузового дайра, мы провели в тягостном молчании. Естественно, его экипаж на предполагаемую эпидемию не рассчитывал и защитных костюмов не взял. Поэтому затаскивать найденыша в трюм и караулить его там пришлось нам.

За время полета мы с Ремо кое-как осмотрели мужчину (мое участие в основном сводилось к поворачиванию тела), вернее, молодого парня лет шестидесяти-семидесяти, и совершенно точно установили, что никакого нашествия неизвестных инопланетян не предвидится. Чистокровный сол.

Парня мне было жаль. Худой до крайнего истощения, с неровно обрезанным ежиком черных волос, голыми ушами и каким-то плешивым, облезшим хвостом, он был жалок.

В форте нас уже ждали. Дайр сел за внешним периметром, где дежурила группа в защитных костюмах. Те же костюмы передали нам.

Эпидемий на Деррин не было давным-давно, и, натягивая маску, я со всей отчетливостью поняла, что бюджет на эту статью расходов урезали еще до моего рождения. О годе выпуска защитных комплектов и их предполагаемой надежности думать не хотелось.

Экипаж грузового дайра и Атку с Римсом поместили в карантин в главном здании, в небольшой лазарет для лежачих больных, выделив для этого отдельную палату. Нам троим в комплекте с "трупом" достался медпункт в западной башне. Но что теперь с нами делать, не знал никто. Даже комендант, хотя он приходил лично и долго орал на меня через спешно установленную прозрачную перегородку в тамбуре медпункта. Врач в форте действительно был один — тяжелых больных отправляли в город, а с текущими травмами и сезонными прививками вполне справлялся один Ремо с помощью санитаров.

Взводный тоже приходил и тоже орал — скорее для порядка, больше опасаясь за нас, чем злясь на учиненный мной переполох.

К середине ночи за перегородкой замаячил еще один посетитель, оказавшийся нервно вздрагивающей Руттой, затребовавшей Ремо.

— Комендант уже вызвал группу из города, да? — с облегчением спросил тот. Секретарша мотнула головой.

— Город высылать врачей отказался. У них сейчас нет специалистов, а может, и не будет, — Рутта посмотрела на меня. — И судя по тому, что я слышала из приемной, они с этим всем связываться просто не хотят. Комендант приказал вам разбираться своими силами, — она вздохнула и доверительно добавила: — Орие, вас бы и отдельно куда поместили от... этого, только слишком уж Мертвяк на тебя взъелся из-за всей этой истории. В коридоре будут дежурить два охранника, но вот толку с этого, если что...

— ...И как он представляет это "своими силами"?! — Ремо наконец оправился от шока. — С тем оборудованием, что есть, и, если уж на то пошло, моей квалификацией?... Как вспомню, что сглупил, как студент-первокурсник... И я даже не представляю, что это, Бездна его забери, может быть такое!

— На тебя Мертвяк, полагаю, тоже "взъелся", — я пожала плечами. — Иди спать, Рутта, разберемся как-нибудь.

Она попрощалась и ушла, явно не рассчитывая увидеть нас живыми еще раз.

Найденыша мы оставили на кушетке для осмотров; в смежной перевязочной из двух запасных тюфяков устроили какое-то подобие полутора спальных мест.

Я настояла на том, чтобы дежурить "по палате" первой, и теперь сидела за столом Ремо, обвесившись окнами портативки. Разбирала почту, просматривала планетарные новости, строчила отчеты — и начальству текущему, и условно бывшему... Кто бы объяснил в свое время избалованной папенькиной дочке, что из Корпуса, Великого и Ужасного, нельзя просто уволиться — бывших "конторщиков" не бывает. Бывают "законсервированные агенты", а также частично законсервированные, со всеми вытекающими.

Шпионаж мой был весьма формальным — в форте самая распоследняя мышовка знала, в какой организации я несла свет Звезды до приезда на Деррин. Провинция, что вы хотите.

Народной любви это темное пятно на биографии мне не добавляло, зато придавало достаточно веса, чтобы быть вхожей в отдельные высокие кабинеты: возможности сделать реверанс в сторону условно дружественного соланской Короне Корпуса чиновники от армии не упускали.

Обитатель одного из таких кабинетов явился к пластиковой перегородке на следующее же утро, видимо, в ожидании ответных реверансов.

— Незабвенная фарра Морровер, — едва поздоровавшись, вкрадчиво начал мужчина. — Как же вы оказались в таком незавидном положении?

Позвольте представить — Птарлир Бэйсеррон, главный счетовод форта, и главный же интриган всея Деррин. Всякий нормальный служащий боялся его как огня, ибо милейший фарр пользовался существенным расположением коменданта, имел связи в планетарном правительстве, и потому мог кардинально повлиять на любую карьеру.

Вместе с Торрили они представляли собой занятную пару: не обращающий на свою внешность ровно никакого внимания комендант, и щеголеватый, ухоженный до кончиков ногтей счетовод, даже посреди ночи являющийся в идеально отглаженном костюме, тщательно причесанный и побритый.

Да, у него росла борода, в отличие от чистокровных солов — и за щегольскую бородку клинышком, а также бесконечные интриги его прозвали "Эйра". Кличка шла ему невероятно, и даже мне порой казалось, что из коротких, едва закрывающих воротник волос то и дело выглядывают острые рожки зловредных обитателей Бездны.

— Выкладывайте, что вам нужно, Бэйсеррон, — после бессонной ночи я была совершенно не склонна к дипломатическим расшаркиваниям.

— Это правда, что вы нашли крайне... нестандартное существо? — он с подозрительной готовностью отложил в сторону обширный арсенал двусмысленных намеков и приступил к делу. — Мне было бы весьма интересно взглянуть на голографии.

Я заинтересованно встопорщила уши. Он что, что-то знает об этом "трупе"?...

— Не предполагала, что вас интересуют такие вещи.

— Мои интересы весьма обширны, — сухо отрезал Бэйсеррон и бросил косой взгляд вглубь коридора. Пусть меня пристрелят, если это досужий интерес — лет счетоводу, конечно, гораздо меньше, чем можно было бы подумать по изрядно присыпанной сединой темной шевелюре — он едва разменял вторую сотню, — но мальчишеским любопытством он никогда не страдал.

— Я подумаю, что можно сделать.

А заодно — зачем тебе это нужно.

— Надеюсь, — коротко отозвался Бэйсеррон и едва склонил голову в прощальном поклоне: — Доброго утра, фарра.

Я проводила взглядом удаляющуюся фигуру в темно-сером костюме. Дело становится по-настоящему интересным. Пожалуй, стоит даже проконсультироваться кое у кого на стороне...

Завтрак прошел без происшествий — даже забытая у нас "в карантине" (вполне возможно, намеренно) комендантская мора, временно проживающая в садке в перевязочной, получила свою порцию мяса.

А потом Богиня решила разнообразить пресный быт своей служительницы.

Когда я вышла в смотровую, найденыш сидел на кровати, обвитый трубками реаниматора, и смотрел прямо перед собой.

Я остановилась на пороге.

— Вы слышите меня?

— Да.


Глава третья


Добро и должно быть страшным, — фыркнула я. — Чтобы зло боялось.


Ольга Громыко


"— Вы больны?

— Нет.

— Ранены?

— Нет.

— Такое состояние, как сейчас, для вас нормально?..."

Диалог с выходцем с того света был кратким и бессодержательным — на последний вопрос мы ответа не получили, как ни старались. Как и ни на какой другой — "моровик" отвернулся к стенке и отказался реагировать на любые вербальные раздражители.

На протяжении полутора суток, большую часть которых пациент проспал, я с удивлением наблюдала, как "мертвая" багровая аура постепенно наливается живыми голубовато-зелеными тонами, на данный момент походя на ауру тяжелобольного, но все же вполне живого существа. Кожа же его, отливающая явной и совершенно неестественной для сола синевой, начала стремительно темнеть. Результаты всех анализов еще не были готовы, но те, что уже доставили Ремо, вполне соответствовали норме — так что мы по-прежнему ничего не понимали.

От полнейшего информационного вакуума я выдала запрошенные голографии Бэйсеррону, педантично наведывающемуся к пластиковой перегородке каждое утро. Более того — еще один архив копий по дальней связи ушел в Корпус. Это стоило мне двухмесячных накоплений, но подкуп операторов из связной никогда не был делом дешевым.

Реакции от научных светил из конторы не последовало, зато Богиня вразумила Ремо: отсутствие волос на пациенте навели его на мысль о банальнейшей парше.

В городской лаборатории пришли к тем же выводам: покопавшись в файле с результатами анализов, Ремо вывел одну страницу на отдельный голо-экран и сунул мне под нос:

— Мы были правы.

Действительно, парша. Спаси меня, Богиня... Хвоста, склонного к облезанию, по причине прабабки-ременки у меня не было, но с остатками шевелюры можно начинать прощаться. Да и облезшие уши выглядят феерично — как представлю, дурно делается...

— А остальное?

— Ничего, — скупо обронил Ремо, отключив портативку. — У городской лаборатории неважные ресурсы, это ведь не столица. А по-хорошему, оправлять образцы нужно в Центр, а еще лучше — в Академию на Солярике. Если, конечно, комендант действительно хочет знать, что у нас тут такое.

Я кивнула, молча с ним соглашаясь, и посмотрела на "моровика", медленно перебирающего пальцами по одеялу. Взгляд черных глаз скользнул по потолку и остановился на мне.

— Как вас зовут? — попыталась я снова наладить диалог.

Взгляд на мгновение замер и снова начал свое медленное шествие по потолку.

— Тео. Или Марли. Или Донер, — безразлично проговорил парень минуту спустя. — Как хотите. Можете сами назвать.

— Тогда — Тео.

Он пожал плечами и снова отвернулся к стенке. Ничего, еще заговорит — тем более, что сидеть нам в карантине никак не меньше месяца. А то и больше, если в лаборатории так толком ничего и не скажут...

Еще двое суток прошли тихо и благостно, только ребра у нашего живого трупа стали выступать еще сильнее, чем когда мы его нашли. С нами же все было в порядке, как и с детьми в амбулатории. Я, правда, уже начинала испытывать вполне определенный дискомфорт, но комендантская мора, как ни странно, вполне примирила меня с действительностью.

А потом посреди ночи перед прозрачной пластиковой перегородкой в сопровождении коменданта возник мужчина в форме службы безопасности Центра, и от благостности не осталось и следа.

— Мои приветствия, фарры, — хмуро представился офицер, когда мы в полном составе вышли в тамбур. — Я уполномочен выслушать ваши... свидетельства относительно неизвестного, найденного в горах.

Я еще раз пересказала события четырехдневной давности, напоследок заметив:

— Все это подробно описано в моем отчете коменданту форта, фарр.

Офицер проигнорировал последнюю фразу.

— Вы имеете какие-либо предположения о том, что произошло?

— Кроме очевидного вывода о том, что пострадавший прибыл на планету на разбившемся корабле — нет.

— Доктор... Точе, если не ошибаюсь. Что вы можете сказать по поводу состояния вашего пациента?

Ремо, на секунду задумавшись, медленно проговорил:

— Общее неблагополучное состояние, сильное истощение, аномальные показатели температуры тела — на тот момент — и окрас кожи. Все остальные нарушения нормы, если они имеются, мной еще не выявлены. Он отказывается разговаривать, хотя делать это в состоянии.

Офицер перевел взгляд на меня.

— Вы служили в Корпусе?

— Да.

Он медленно кивнул:

— Вы свободны. Благодарю за сотрудничество.

Я поклонилась ровно настолько, насколько позволяла вежливость, и ушла в перевязочную. Через несколько минут вернулись и Ремо с Тайлом.

Этот визит мне не понравился — для рутинной проверки местечковых ЧП достаточно чтения отчетов и переговоров с высшей администрацией форта по дальней связи. Личный контакт нужен для одной цели — прощупать ментально, а я, к сожалению, псион слишком слабый, чтобы определить, делал офицер это или нет.

В тот момент, когда я раздумывала, а не написать ли моему куратору в Корпус, затрезвонил переговорник. Вызов оказался от Бэйсеррона, что, мягко говоря, удивляло.

— Фарр, вам не кажется, что вторая ночная вахта — не самое уместное время для звонков?

— А натравливать на руководство форта безопасников из Центра более уместно? Я понимаю, что с комендантом вы не ладите, но причем здесь все остальные?... Или вас подбило начальство из Корпуса?

У меня вполне себе буквально отпали уши.

— Вы что, с ума сошли?... Они же на ваш отчет прилетели, разве нет?

— Да неужели? — спросил Эйра так мрачно, что я с легким беспокойством начала мысленно перебирать отосланные в Корпус за последние время доклады. — В ваших интересах сказать правду.

Неужели этот ночной "визит" был сюрпризом и для коменданта?... В таком случае представляю, что сейчас творится в его кабинете — и в какой панике Бэйсеррон, раз в лоб бросается подобными неизящными вопросами, даже не попытавшись меня разговорить окольными путями.

— Никто из находящихся в этом помещении никуда докладов не строчил, — отчеканила я. — Лично мне это выгодно не больше, чем вам. А если бы это было выгодно моему другому начальству, здесь бы уже не было ни нас, ни вас, ни этого бедняги. И визиты сюда наносили бы отнюдь не работники СБ.

— Ради вашего же благополучия надеюсь, что все происходящее — не ваша работа, — хмуро бросил он и отключился.

Остаток ночи я провела в галасети: смутные подозрения относительно аномального "трупа", подпитанные истощением, паршой и нежеланием идти на контакт, с появлением непонятно откуда взявшегося безопасника оформились в конкретную мысль.

Где обривают хвост, уши и половину головы?... Вот именно, вот именно...

После некоторого количества часов, убитых на посещение весьма специфических сетевых баз, я одной фразой вызвала у нашего синего гостя горячее желание общаться в любых формах, каких только мне будет угодно — чего мы втроем не могли от него добиться уже пятеро суток.

Достаточно было предложить принести ультрафиолетовый фонарик и проверить ему руки на предмет каторжных клейм. А потом рассказать о результатах этой проверки коменданту и представителю СБ.

Последнего Тео не желал настолько интенсивно, что это вызвало с десяток новых вопросов.

— Какие у них к тебе претензии?... Что-то не верится, что ты настолько крупная фигура, чтобы безопасники лично бегали за тобой по всей галактике.

— Не знаю.

— Да ну?... Катер, на котором ты прилетел, принадлежал им?

Он пожал плечами.

— Ты его угнал? Когда?

— Я не считал. Месяца три.

— По помойкам шатался специально, чтобы паршу у бродяг подцепить, и потом валить свой лысый хвост на нее?

Парень вздрогнул и облизнул губы.

— Есть было нечего.

— Вижу, — мой взгляд многозначительно прогулялся по выступающим ребрам. — За что посадили?

Молчание.

— Могу по базам пробить, — любезно подсказала я. Тео зыркнул на меня и, наконец, неохотно разлепил губы:

— Девятая статья, медицинский кодекс. Преступная халатность, повлекшая за собой смерть десяти и более разумных существ.

Я удивилась — на самом деле. А внешне больше, чем на карманника, не тянет...

— Ты врач?...

— Студент. Был.

— Ну и что натворил?...

Он сжал губы и мотнул головой. Я посмотрела на поникшие уши, упрямо сжатые костлявые пальцы и с неожиданной для себя самой жалостью спросила:

— До какого курса хоть доучиться успел, студент?

— До третьего.

Что-то я уже ничего не понимаю. Какую-такую преступную халатность вообще мог совершить этот вьюнош, едва только начавший обучение? А даже если и совершил, кто вообще додумался поручать ему что-то настолько серьезное?...

— Ты что, остался единственным медиком на планете?

Тео упрямо мотнул головой, недвусмысленно давая понять, что на эту тему говорить не собирается. Ладно, все равно пробью по базе.

— Вы меня сдадите?

— Безопасникам? Посмотрим на твое поведение. И уголовное дело. Кстати, что с тобой все-таки такое? Ты знаешь?

Несколько минут парень молчал, угрюмо глядя на собственные руки.

— ...Знаю. Это не заразно. Но рассказать не могу, и не просите.

— Почему? — спросила я, и без того зная ответ. Кто бы с ним это не сделал, этот кто-то позаботился о сохранности информации — наверняка в виде блока самоуничтожения в мозгу.

— Меня убьют, — подтвердил парень мои выводы.

— "Стазис"?

— "Динамо".

Я только качнула ушами. Блок типа "динамо" — это показатель. Серьезная организация и серьезные секреты. Реагирует не только на любые попытки взлома, но и на произнесение слов-ключей.

Тео безнадежно кивнул, глядя на меня черными, как дыры, глазами, в которых плескалась тоска.

И голод. Голод без конца и края...

Меня осенило внезапно — и от подаренного Богиней озарения гривка на затылке встала дыбом.

Он действительно мора — к сожалению, абсолютно настоящая.


Глава четвертая


Триша не слишком любит правду, по крайней мере, в мелочах.


Макс Фрай


Вершины Призраков укутала метель.

Мир утонул в снегах.

Я вздрогнула и открыла глаза, просыпаясь. Как же надоело это лето... Мы, северяне, задыхались без снега.

Через час должен был подойти комендант, и не будем вспоминать, чего мне стоило посреди ночи договориться о личном визите. Но вопрос отмены карантина может решить только Торрили, а его нужно отменять, и срочно...

Естественно, он откажет, как того требует должностная инструкция, здравый смысл и еще свежие воспоминания о визите безопасников. В этом я не сомневалась, как теперь и в том, что к концу карантинного срока мы будем иметь труп — либо Тео, либо кого-то из ременов. Я мальчишке не по зубам — просто потому, что хищник куда более сильный.

Но кому, как не служителю божьему...

Мы, осененные служением, не имеем права убивать бездействием — за такое лишаются дара богов.

Торрили опоздал на два часа — но хотя бы не отделался категорическим отказом по переговорнику.

— Морровер, вы окончательно свихнулись со своими божками? — бросил он с порога. Тощий хвост раздраженно бил по нечищеным сапогам. — Что за бредовый запрос?... До окончания карантина три недели! И это только для вас. Что же касается этого... пострадавшего, то его никто не выпустит, пока мне на стол не ляжет отчет о том, что он полностью безопасен для окружающих.

— Единственная болезнь, которой Тео страдает — это парша, которая лечится за два дня.

— Хотите сказать, что в остальном ваш "Тео" абсолютно нормален? — процедил комендант. — Вы вообще соображаете, что говорите?!

— К сожалению — да, — без улыбки сказала я. — Скажите, фарр Торрили, какие распоряжения оставил офицер из Центра относительно него? Он нужен живым или нет?

— Что?... — мужчина уставился на меня в упор, явно ожидая пояснений.

— Мне, строго говоря, все равно — как вы совершенно верно подметили, моя Богиня не особенно милосердна, и от слуг своих этого не требует. А вот кому все равно не будет, так это вам. Когда Тео умрет, естественно.

— Причем здесь карантин?

— Видите ли, фарр... Для нормального функционирования организма ему необходим контакт с разумными существами. Желательно — с соотечественниками.

Пауза.

— Судя по тому, что говорите об этом вы, а не доктор Точе, вы же за это и ответственны, — голос коменданта внезапно стал напоминать горный ледник. Опасно спокойный ледник.

— Вы сами в это верите?

— Вы в этом сомневаетесь?

— Не советую доверять художественной литературе. Энергетический дефицит — врожденный дефект организма, и никак не передается. Мне казалось, что вы уже вышли из младшего школьного возраста, и об этом знаете.

— "Энергетический дефицит" — вот как это теперь называется?

— Это всегда называлось именно так.

— А такие, как вы, всегда звались ночными морами, не так ли? — бросил комендант.

— Мы когда-нибудь причиняли кому-либо вред?... Не в сказках, а по-настоящему?

Пауза. Видимо, это полагалось как само собой разумеющееся.

— Если вы найдете мне хоть одного врача, психолога или храмовника, у которого пациент умер от энергетического истощения, можем продолжить дискуссию — нас среди них половина. Вы полагаете, я испытываю неземной восторг, бесконечно плавая в чужих депрессиях, неврозах и злопыхательствах? Или его ощущает какой-нибудь врач на скорой, стоящий по колено в чужой боли?... Поверьте, счастье и радость куда вкуснее и питательнее душевной грязи — но большинство из нас хорошо видят грань.

— Вот именно — большинство, а не все.

— Среди тех, кто родился здоровым, тоже не все — добропорядочные обыватели. Тюрьмы не стоят пустыми, насколько мне известно, — не удержалась я от иронии. — А уж сколько кровавых маньяков разгуливает по галактике, и подумать страшно.

Комендант только презрительно передернул ушами.

— Так вы отмените карантин? Если вас волнует медицинский аспект, я могу позвать доктора Точе, и он подтвердит, что никакой...

— Какие гарантии мне может дать провинциальный врач с сомнительным дипломом?... Вы имеете хоть какое-то представление, за какое количество служащих и солдат я ответственен?! — Торрили скрестил руки на груди и отвернулся. — Я подумаю. Вам сообщат.

Он резко развернулся и вышел.

Иногда у меня складывается дурацкое ощущение, что убивать бездействием нельзя и ему.



* * *


— Ну что, полегчало? — я прислонилась плечом к стене, скрестив руки на груди. Тео сидел на полу возле садка с комендантской морой, замерев, будто в трансе.

В том, чтобы выдать море настоящей в качестве энергетического бульончика (и весьма, между нами, ненаваристого) мору метафорическую, была своя ирония. Хотя надолго тварюшки нам двоим, конечно, не хватит...

— Нас выпустят? — парень закрыл глаза, тяжело, надсадно дыша.

— Может быть, — я неопределенно повела ушами. — Что, ломает? Значит, пожадничал. После такого-то перерыва...

Сейчас пойдет скакать температура — организм отвык от нормального тока энергии. Ну точно — не прошло и пары минут, как тощая синяя фигура затряслась в ознобе. Стащив с кровати одеяло, я уронила его Тео на макушку и со внезапно проснувшейся жалостью спросила:

— Во врачи из-за этого пошел?

— Почти. А вы в храм — поэтому?

— Как догадался? — я иронично хмыкнула.

— Вы не любите свою работу.

— Не люблю, — согласилась я и выглянула в окно. Надо же, даже тучи не желают стоять на месте — летят по небу, будто среброкрылки. И дождь тоже летит — косой частой вязью, разбиваясь о каменные стены.

Из окна был виден краешек плаца. Если прижаться лбом к стеклу и скосить глаза, можно заглянуть под полупрозрачный навес и понаблюдать, как наш взводный расхаживает вдоль строя вытянувшихся в струнку сослуживцев...

— Так кто, говоришь, помог тебе свернуть с пути истинного?...

— Никто мне не помогал. Я сам... — устало сказал Тео, укутываясь в одеяло.

Ну конечно, сам. Домашний, умный мальчик, и, могу поспорить, в нормальном состоянии уравновешенный до оледенения, как любая мора.

У нас, "дефицитчиков", с собственными эмоциями вообще проблемы. Не предусмотрены в базовой конструкции.

Я твердо взяла Тео за локоть и довела до кровати, сдав на руки заскучавшему Ремо. Успокоила мечущуюся в истерике "метафорическую" мору, вывалив в садок двойную норму мяса, и села рядом — облизываться и думать.

Странные, странные времена настали. Каторжники с крестом на плече запросто сбегают из Калирийских Шахт, самой охраняемой тюрьмы восточного сектора. Более того — этого каторжника там превращают в ходячий труп... И вокруг всего этого нарезает круги СБ, как стая заглотов у тонущего корабля.

Другими словами, двойным дном от этой истории разит так, что впору зажимать нос.

Жаль только, что, не будучи следователем, конкретный запах я смогу унюхать, только если Жизнь спустится с небес и вразумит меня лично.

— ...Как следует треснув посохом по голове, — неслышно вошедший Тайл опустился на соседний стул. — Что за мысли лезут тебе в голову?

— Я что, сказала это вслух?

— Почти. Иногда и на меня снисходят озарения, — он вытянул из-за ворота безрукавки амулет на цепочке и помахал им в воздухе. — Одолжил у младшего техника до конца карантина. Хочется знать, что за мысли бродят в голове у нашего синюшного друга. На всякий случай.

— С этой финтифлюшкой много не наслушаешь, — я повертела кругляш в пальцах. — Даже на простейшие блоки не рассчитан, считывает только поверхностные образы.

— Лучше, чем ничего, — Тайл откинулся назад, опираясь спиной о стену. Приподнял светлые брови: — Ну, что Мертвяк?

— Будет думать, — я пожала плечами, прислушиваясь к частому перестуку капель. — И когда уже закончится этот дождь?... Развалины затонут.

— О да. И тогда все вспомнят, кто из нас самый необходимый специалист.

— По дренажу?

— По подводному плаванию, балда.

У меня затряслись плечи.

— Я тебя люблю, Тайл. Правда.

Он хмыкнул.

— Значит, сплетни не врут... И не надо меня пинать, я ценный работник!...



* * *


Видимо, мы с комендантом все-таки служили одной Богине, пусть он об этом и не знал: мимо всех директив и техники безопасности нас перевели из строгого карантина в общий. К третьей утренней вахте мы уже сидели в карантинной палате лазарета в главном здании — Атка подпрыгивала на кровати и махала нам руками через прозрачную перегородку, разгородившую комнату надвое.

Ремо прилип к интеркому, с пристрастием допрашивая дочь, Тайл крутился там же. Младший медперсонал возбужденно шушукался, столпившись полным составом у кровати Тео.

Через пятнадцать минут вернулся Ремо и разогнал любопытствующих. Впрочем, ненадолго — в течение дня они подходили с завидной регулярностью. К обеду Тео снова начало знобить, но вместо лишнего одеяла я выдала совет сесть на лечебную диету.

Вечером стало попроще — старшая медсестра Жиена прониклась к "бедному мальчику" сочувствием и взяла его под свое крыло, разгоняя излишне назойливых медбратьев. Симпатия, впрочем, оказалась взаимной, что не удивительно: она обладала открытым добродушным лицом, уютной пухленькой фигурой и потрясающей улыбкой всеобщей любящей матери и бабушки. Четверо ее детей и один внук подтверждали, что первое впечатление не расходится с действительностью.

Наблюдая, как Жиена с полным подносом на коленях сидит на кровати Тео и методично впихивает в него вечерний паек, я с облегчением думала о том, что, кажется, обошлось.

Никто не уйдет вслед за Богиней. Не в этот раз.

Но смутное беспокойство не исчезает, может, из-за этого ко мне приходит странный сон.

Убийца осторожно выглядывает из-за скального уступа. Снежная белизна режет глаза, но зоркие глаза стрелка замечают темную точку на дальнем краю горной долины.

Колено упирается в загодя присмотренный и опробованный камень, с плавным движением кисти уходит за спину длинная, по пояс, серебристо-инистая коса северянина, падают в снег толстые муфтаровые рукавицы. Короткие стрелы одна за другой ложатся в желобки на ложе скорострела.

Убийца отточенным движением вскидывает оружие к плечу и замирает. Точка приближается, пальцы осторожно ложатся на спуск... Ругательства сами собой срываются с губ, поминающих всех эйра Бездны.

Снежный охвост. Всего лишь.

Зверек мелкой рысцой пересекает долину, не подозревая, как рисковал своей роскошной дымчатой шкуркой несколько мгновений назад.

Мороз начинает пощипывать даже сквозь толстую шерсть и кожу, пальцы зябнут, теряя гибкость. Убийца подбирает рукавицы и накидывает на плечи тяжелый меховой плащ. Скорострел с расслабленной тетивой ложится в скальную выемку, выстланную потертой шкурой, стрелы отправляются в колчан при поясе.

Под ногами вьется поземка, ветер дергает полы плаща. В заплечном мешке, небрежно сваленном тут же, у ног, лежит фляжка. Южная работа, тонкое тиснение оплетки и чеканка, россыпь мелких кристаллов у горлышка и на боках. То, что внутри, тоже родом с юга — крепкий, как удар копыт, желтый шерп. Он прогревает до самых костей, не туманя головы.

Метель начинается, когда небо уже начинает сереть. До узкой расселины между двумя рядами скальных клыков не долетает снег — ветер запутывается в извилистых каменных проходах. Ведь укрытие выбирал коренной северянин, выбирал загодя и с умом, не поленившись несколько часов пробродить вокруг маленькой горной долины.

Убийца коротко попросил Звезду разрешить дело до заката. До замка всего полтора дня пути, он не успеет как следует подготовиться, если охоту придется переносить на завтра, а значит, переносить и место. Придется действовать наобум, в спешке, без страховки, а это никак не входило в условия контракта.

Метель усилилась, но не прошло и десяти ударов сердца, как убийца понял, что Жизнь услышала его — под аркой из двух скал возник темный силуэт. Всадник на муфтаре.

Ветер затих на два удара сердца. Спустя эти два удара он бросится вперед с удвоенной яростью, но пока на головы охотника и дичи сплошной пеленой валят потяжелевшие снежные хлопья.

Мир утонул в снегах...

Я открыла глаза и почти минуту лежала неподвижно, не понимая, на каком нахожусь свете.

Из зеркальца на тумбочке смотрела помятая физиономия с четким отпечатком костяшек пальцев на щеке. Массируя кожу, я встала с кровати и подошла к окну.

И застыла, так и не отняв ладонь от щеки.

За окном падали огромные снежные хлопья.


Глава пятая


— Мы сошлись в доме нашего друга и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита — да не выпадет никогда шерсть на его ногах!


Джон Рональд Руэл Толкиен




У оврага, во дворе, в поле до самых гор, везде — отцветала лициния. Золотисто-желтые соцветия разлетались белым пухом, по щиколотку устилая мощеный двор.

Лициния была везде — белые волоски цеплялись за рукава рубашек, подошвы сапог, за выбоины стен, — и малейший ветер поднимал метель.

Снег среди лета.

Солнце разливалось над замком, почти как до войны. Солдаты до сих пор, не отдавая себе отчета, иногда застывали посреди двора и поднимали лица к небу.

Вот и месяц прошел...

Карантин закончился еще вчера — катастрофы предсказуемо не случилось, даже безопасники пока не проявили дополнительной активности. От конторы было слышно и того меньше — так что вопрос с Тео повис в воздухе, как забытый на ярмарке воздушный шар.

Щурясь, я перебежала двор и начала спускаться в мастерскую. Сегодня у нас с Тайлом годовщина. Не брака, конечно, — переезда. У Ремо тоже, но то, что оттягивает карман моей куртки, я несу не ему.

Тайл, стоящий на коленях рядом с полуразобранным дайром, обернулся на звук шагов. За месяц без солнца его загорелое лицо как-то странно побледнело, из золотых волос выцвела перламутровая синева.

— А, Орие... Хорошо, что зашла.

Он стряхнул с рук замасленные перчатки и медленно встал на ноги.

— Есть предложение, — Тайл отряхнул рабочие штаны, рассеяно пригладил волосы под вытертой банданой и посмотрел на меня, — от Ремо. Предлагает собраться после смены в мастерской. Отметить.

— Ладно, — мои пальцы в кармане медленно обводили острые грани. — У меня тут для тебя кое-что есть. Будет с чем ходить на подводную охоту, если вдруг решишь переехать на родину.

Тайл заинтересованно приподнял брови. Я достала руку из кармана и раскрыла ладонь.

— Вот, нашла когда-то в наших горах, в пещере. Ее покрыли антикоррозийкой, не заржавеет даже под водой.

Он взял у меня хрупкую на вид конструкцию из колец и шипов.

— Это то, что я думаю?

— Да. Хороший сплав — она, похоже, давно там пролежала, и почти целая. Дай, покажу, — я продела в кольца средний и безымянный палец, так, что плоская пластина, к которой они крепились, легла поперек ладони. Сжала руку в кулак — и он ощетинился тремя длинными, почти в палец, загнутыми внутрь шипами.

Карайта. Соланские "когти". Из степей мы вышли давно, на две ноги встали еще раньше, а вот когтями как дрались, так и продолжаем драться. Теперь, правда, только в уличных потасовках.

Я разжала кулак, и шипы исчезли, заслоненные от стороннего взгляда пальцами. Стащила кольца с руки и передала Тайлу. Он проверил остроту наточенных шипов подушечкой пальца и улыбнулся:

— Спасибо. Буду иметь ее в виду, когда в следующий раз соберусь в город.

— За этим и дарю.

У Тайла характер потяжелее, чем у Ремо, и неизменные "фразочки" от городских парней в адрес чужака он не умеет пропускать мимо ушей. Даже учитывая очевидную разницу в росте и весе.

А мне совершенно не улыбается опять видеть его на больничной койке.

— Слышала объявление по общей связи? "В связи с военными действиями объявляется режим повышенной готовности. Все служащие отзываются из отпусков".

— Ага. Началось.

То, что, по последним сведениям, воевал еще и Корпус, и не совсем понятно, вместе с Короной или против нее, ставило меня в, мягко говоря, сложное положение. И настойчивое молчание конторы в ответ на мои доклады это положение только ухудшало. Поэтому, откланявшись, я направилась прямиком в связную в главном здании.

Результат не утешил — ничего. Опять.

Я, конечно, понимаю, что Корпусу явно не до меня, но хотелось бы все же знать — паковать вещички, не дожидаясь камеры для политических заключенных, или пока не стоит.

Ни на что особо не надеясь, я повторила запрос на дальнейшие действия, заодно запросив уголовное дело из Калирийских Шахт — приложенная биометрия Тео должна свести круг поиска до минимума.

Поболтав со знакомыми операторами дальней связи, я прослушала ничего не значащие военные сводки, заинтересовавшись только раз, когда мне в меру сил осветили истоки конфликта.

Наместника Имперского Центра подсидел собственный Совет. Тот, заподозрив неладное, бросился искать помощи у Корпуса, но родная контора, которую как раз трясла ревизия, среагировать не успела, хотя и ходили слухи, что главного инициатора всей заварушки все-таки изловили и расстреляли. Тем не менее, переворот свершился. Итого: Наместник прячется в Корпусе, Корпус воюет с отщепенцами из Совета, явно рассчитывая на безграничную благодарность высокого гостя в случае победы. А в Империи — раскол и двоевластие.

Звезда моя, какой бардак...

Но, по крайней мере, ясно, что со сбором чемоданов пока можно подождать.

От тяжелых мыслей разболелась голова. Головной боли добавил мой взводный, весьма недвусмысленно заявивший по переговорнику, что военное положение — это не бумажка такая на двери казармы, а вполне себе реальный комендантский час. И либо я с сегодняшнего дня вспоминаю, в каком отделении числюсь рядовым, либо сажусь в каталажку. А делами духовными можно заняться и вместо продавливания подушки по ночам.

Я нецензурно посетовала Богине на развязанную не иначе как Огнем войну, и пошла спешно доделывать означенные "духовные дела", пока взвод, чем эйра не шутят, действительно не подняли по тревоге.

И одно из этих дел беспокоило меня больше всего. Ради него пришлось выйти за периметр и шагать напрямик через поле почти час — до низких предгорий. Тот, к кому я шла, не носил переговорника.

Пух лицинии кружился в воздухе, украшая мою и без того белую голову. Ветер подхватывал его, трепал волосы, рябью пробегал по высоким луговым травам, сухим ломким стеблям — сыновьям и дочерям засушливого лета, согнутым, потрепанным и побитым долгими дождями последних недель. Теперь они отрывались от земли, поднимали над ней свои воздушные колоски и едва слышно шелестели в сонной летней тишине.

Серебристые волны бежали вслед за мной, пока я шла по кромке оврага, заглядывала в его размытую дождями пасть, по дну которой все еще тонкой ниточкой струился ручеек.

Это был странный день. Суетливо-сонный — с солнцем, с летним снегом, с вопросами без ответов. С войной у порога и тоненькими колосками-ниточками, серебристой паутиной опутывающей ноги. С кудрявыми белоснежными облаками на хрустальном небе. С долгими разговорами. Со старой крепостью в окружении невспаханных полей.

Это мой мир — мир, в котором я живу. И иногда думаю, что, если бы пришлось выбирать, я хотела бы быть тем, кто я есть. И там, где я есть.



* * *


— Хорошо, что вы пришли, фарра. Я нашел для вас кристаллы...

Россыпь самоцветов сияла на протянутой ко мне узкой ладони, словно стайка бабочек, еще не успевших подняться на крыло. Миг — и они вспорхнут от едва заметного ветра. Задержи дыхание и любуйся, пока это еще возможно...

Я отвела от лица взвившиеся на ветру пряди.

— И где ты их находишь? Мне никогда так не везет.

Стайка бабочек сменила владельца.

— Спасибо.

— Не за что, фарра, — отозвался Коэни. В больших, еще по-детски наивных глазах проскользнула улыбка.

Мальчик сидел на большом плоском камне, на крохотной площадке у края обрыва, подобрав одну ногу под себя. Широкая свободная накидка без рукавов накрывала полой лобастую голову, примостившуюся у его сапога. Из-под светлой ткани с одной стороны выглядывали настороженные янтарные глаза и усатая белая морда, а с другой — ветвистые рога, покрытые коротким пушком. К голове прилагалось длинное четырехлапое тело с мягкой чешуей на спине и густым жестким подшерстком на брюхе.

— Зачем ты?... Это же опасно.

— Для меня — нет, фарра, — Коэни качнул головой и потрепал скального оборотня по короткой мохнатой гривке. — Мы неплохо уживаемся вместе, правда, Быстрый?

Широкий влажный нос принюхался к чужаку. От меня пахло железом — оборотень недовольно фыркнул и потерся мордой о лапу.

— Атку выпустили сегодня из карантина, вместе со всеми. Не хочешь зайти в гости — вы ведь дружите? — предложила я, не особенно надеясь на согласие — скорее чтобы завязать не слишком приятный для него разговор.

— Я... лучше приглашу ее в гости, потом.

"Когда рядом не будет толпы других детей". Это не сказано, но я знаю, о чем он думает.

— Вы же знаете, я не слишком... общительный.

Да, знаю. Я смотрела на этого мальчика-подростка, хотя... наверное, уже юношу, и понимала, что чего-то недоглядела пять, десять... а может, и пятнадцать лет назад. Иначе почему мальчик, у которого ни в чем не было недостатка, вырос в отшельника, которому почти больно находиться среди нас?... Даже того, из-за чьего отсутствия многие его сверстники замыкаются и уходят в себя — дара — у него в избытке. Сильного дара, более сильного, чем у кого бы то ни было во всем округе. И хорошо направленного — не в Смерть, не в разрушительные Стихии. Его дар — от Жизни, а он приносит только радость от общения с себе подобными. Должен приносить.

— Ну, тогда расскажи, кого ты здесь еще дрессируешь, — я села рядом с Коэни, соблюдая со скальником вежливый нейтралитет. Впрочем, зверь посчитал своим долгом продемонстрировать мне верхние клыки.

— Я их не дрессирую, — Коэни пожал плечами. Распущенные белокурые волосы рассыпались по широкому воротнику. — Мы просто дружим.

Его дед был ременом. От него магу достался цвет волос, тонкие черты лица, невысокий рост и разрез слегка раскосых глаз — но не отношение окружающих. Его любят в форте, и уж чего я не ожидала, так это того, что когда-нибудь приду к нему как служитель Кодекса, а не старший друг.

— Коэни, что тебя беспокоит?... Ты не написал ничего конкретного.

— Извините, фарра. Ваше время не стоит моих проблем... Я только сейчас узнал о военном положении — не стоило вам писать по такому глупому поводу, — он кивнул на лежащую в скальной нише плоскую ленту портативки, над которой роились десятки полупрозрачных окон, где новостные порталы мешались с библиотечными статьями и школьными домашними заданиям.

Юноша с виноватой улыбкой выслушал мои возражения и вдруг тихо сказал:

— Как же красиво, верно?

Он смотрел на солнце — рыжевато-золотое море в половину неба. Оно медленно пряталось за изломанные пики Призрачных гор, рассыпая позолоту — на далекие квадратики полей, на хрустальные горные реки, на наши лица.

Редкие деревья предгорий, тонкие полевые злаки, крыло случайной птицы, — все пылало украденным золотом.

Коэни соскользнул с камня и безбоязненно подошел к опасно осыпающемуся краю площадки.

Не верьте иллюзии. Ни один камень на обрывистой горной тропе не выскользнет у него из-под ног, ни одна ветка не оцарапает лица, ни один зверь не бросится из засады. Ветер, резкий и порывистый, рядом с ним затихает до легкого шепота, едва касающегося волос. Это его мир.

Для него оранжевое море рассыпается позолотой по земле, в скалах зацветают прихотливо изломанные лозы, принося цветы удивительной красоты, а осторожные хищники отращивают белый мех, любопытный нос и ветвящиеся рожки.

Мир живет в нем, рядом с ним, водит его за руку. Это и есть магия Жизни.

— Коэни... Что все-таки случилось?

— Простите, фарра, мне действительно не стоило писать. И мне очень жаль, что вы потратили время на дорогу сюда, — он отвел глаза.

— Служитель Кодекса сам решает, какие вопросы мелки и несущественны, а какие — нет, — сказала я и сделала выстрел наугад: — Что-то в форте?... Кто-то, кого ты... любишь?...

— Нет! — Коэни вспыхнул и отвернулся.

— Тогда... Что случилось?

— Фарра Тисса...

— Тисса?... — повторила я, не веря своим ушам. — Она что, к тебе приставала?!

— Я несколько раз пытался объяснить фарре, что я не... — Коэни мучительно краснел. — Но, видимо, был не очень убедителен.

— Я отверну голову этой эхлами драной шлюхе! — рявкнула я, слишком шокированная, чтобы следить за тем, что говорю. — Это же надо было додуматься...

— Этого я и боялся — что вы слишком серьезно к этому отнесетесь, — несчастным голосом отозвался Коэни. — Ничего ужасного она не сделала. Честно. Просто была немного... настойчива.

— Помилуй меня Звезда, — простонала я, закатывая глаза. — И ты ее еще защищаешь.

Несколько минут прошли в молчании, во время которого я переваривала тот факт, что некая фарра Тисса, в придачу к клинической склонности к потаскушеству, если и не страдает педофилией, то очень близко к этому подошла. Коэни — красивый мальчик, привлекательный для девчонок вроде Атки или чуть постарше, но не для взрослой же женщины, старшей его вдвое, а то и втрое.

— Ладно, обещаю ограничиться устным обсуждением проблемы с этой... фаррой, — сказала я наконец и повернулась к магу. Коэни благодарно кивнул: он действительно расстраивался, когда у его редких обидчиков случались неприятности из-за него — пусть даже и заслуженные.

— Вас ищут в форте. Подбросить?

— Ищут? Зачем? — я недоуменно приподняла ухо.

— Не знаю, — Коэни пожал плечами. И вдруг уголок его губ резко пошел вверх. — Но, судя по тому, что ищут старший техник и доктор, дело личного характера.

Я отвесила себе мысленный подзатыльник и отрывисто кивнула мальчику.

Тайл меня убьет. И будет прав.

Коэни обхватил меня за талию и попросил подпрыгнуть. Я поджала ноги и опустила их уже на пол полутемной мастерской. Маг попрощался и растворился в дымке обратной телепортации.

— Я тебя убью, — философски отреагировал сидящий на верстаке Тайл, на что я с полным правом ответила:

— Я так и подумала.

— У Отшельника что-то стряслось или подвезти попросила? — спросил Ремо, бесшумно возникнув у меня за спиной с коробкой маленьких ночников с разноцветными кожухами, разрисованными попеременно цветочками и окровавленными роботами-убийцами.

— Надеюсь, мы собрались не для обсуждения моей работы? — я начала стягивать куртку. — А это еще откуда? Школу ограбил?

— Атка грабила. Результаты лабораторной работы их класса по практической электронике. Подарила любимому папе на день рожденья, — Ремо сунул мне коробку и пошел за стульями.

Я хмыкнула и принялась извлекать из нее результаты детского труда, с претензией на декоративность расставляя их на ящиках с запчастями.

Выдающийся день хотелось обставить выдающимся образом. Строго говоря, выдающимся он был только для меня и обоих Точе. А вот начальник одного полицейского управления на столичной Солярике в этот день до сих пор кроет меня изощреннейшим высокохудожественным матом. Аристократическое воспитание сего достойного сына почтенного рода в этот день выдает только марка и дороговизна пойла, поглощаемого оным в собственном кабинете.

Я, беспутная дочь, уведшая у фарра начальника двух отличных сотрудников и смывшаяся с ними сама, довольствовалась гораздо менее дорогостоящими напитками. "Сотрудники" — и того меньше, если случалось отмечать без меня.

И если о том, что, появившись в форте, я приволокла на буксире судмедэксперта, комендант еще знал (благо на тот момент врача здесь не было вообще никакого), то о том, что в комплекте к нему шел полицейский следователь, я даже не заикалась. Что там такое было, заставившее Тайла уволиться с перспективной должности и отряхнуть от пыли диплом профтехучилища, оконченного еще до службы в полиции, я не выяснила до сих пор. Впрочем, в работе полицейского масса подводных камней, а Тайл никогда не обладал особо сговорчивым характером.

Что до Ремо, то смены места работы он почти не заметил — Айрит умерла всего за два года до того, и он тогда вообще мало что замечал вокруг.

Богиня, бывает же такая любовь. До гроба, хотя это и абсолютно не смешно. Меня, например, никто никогда так не любил и навряд ли полюбит — чтобы больше пятнадцати лет фактически носить траур по жене и за все эти годы не взглянуть заинтересованно ни на одно женское лицо, кроме того, что смотрит со старых голографий.

Бывает же...

А, ладно. И я любила. И меня любили — взять хотя бы того же Латбера из третьего отделения, который все слагал под моими окнами баллады, пока взводный не впечатал его дурной башкой в стену казармы.

Раздался звон — это очередной фонарик, неустойчиво побалансировав на краю полки, свалился вниз. Ругнувшись, я вынырнула из небесных грез и, встав на четвереньки, полезла за ними под верстак, тут же наткнувшись руками на что-то живое и лохматое. Недовольный голос Тайла сообщил:

— Только я, как галантный кавалер, решаю не заставлять фарру таскать бутылки, как меня сразу же начинают лапать. Ты бы хоть подождала, пока вылезу, Морровер, а то под верстаком неудобно как-то...

Я взрыкнула и в отместку шлепнула его по спине.

— Я знал, что вы всегда очень занимательно развлекаетесь, фарра Морровер. И что многие слухи о вас имеют под собой почву. Но чтобы такие... — вкрадчивый мужской голос заставил меня замереть с поднятой рукой, а вернувшегося со стульями Ремо — подавиться смешком. Тайл попросту уронил коробку с выпивкой и начал медленно подниматься на ноги, пристально и крайне недобро глядя на подкравшегося сзади счетовода.

Назревал скандал.

— А я вообще люблю невысоких мужчин, — небрежно парировала я и саркастически заломила бровь: — Вы правда не знали?

— Пожалуй, нет, — Бэйсеррон спокойно смерил взглядом ремена, недвусмысленно сжимавшего кулаки. — У вас оригинальные предпочтения.

Я стремительно поднялась на ноги, с трудом втиснувшись между ним и Тайлом. Обворожительно улыбнулась, демонстрируя клыки:

— Неужели?

— Я бы сказал, да, — Эйра наморщил лоб. — Я учту это на будущее.

— Не волнуйтесь за свою нравственность — я торжественно обещаю к вам не приставать, — еще одна обворожительная улыбка, в ответ на которую счетовод несколько скуксился — мой намек на его рост, сравнимый с, мягко говоря, не особо выдающимся "ременским среднестатистическим" вполне достиг своей цели.

— Предпочитаете блондинов?

— Нет, мужчин постарше.

То, что Бэйсеррон младше Тайла лет на тридцать — факт. Правда, ремены и живут по четыреста-пятьсот лет против наших натянутых медициной трехсот пятидесяти, и соответственно медленно взрослеют...

Тем не менее, удовольствие от моего компрометирующего положения у счетовода увяло на корню — он неожиданно стал хмур и серьезен:

— Зайдите ко мне в кабинет утром, лучше до завтрака. Нужно обсудить некоторые вопросы... относительно вашего мужа.

Настала моя очередь поджимать губы.

Когда уже Богиня ниспошлет на наших кумушек в штанах чуму и мировой потоп?!... О том, что мой бывший супруг занимает в Корпусе какую-то неизвестную, но явно высокую должность, в свое время в форте не рассуждали только мышовки под кухонным столом. Какие эйра опять подняли эту тему?!

— Отчего же не сейчас? — сухо осведомилась я у их тезки. — Я вся в вашем распоряжении.

— Навряд ли. Разговор долгий, а вы, полагаю, отключили переговорник?

Я неопределенно передернула ушами.

— В таком случае, я не ошибся, предположив, что от учений вас не освобождали. По крайней мере, мне так показалось полчаса назад, когда я видел вашего взводного в крайне дурном расположении духа. Поэтому в мое распоряжение вы поступите не раньше утра, — счетовод развернулся к Тайлу, нарочито не замечая меня. — Фарр Точе, я, собственно, к вам. Инвентаризационная ревизия в этом году...

Продолжения я уже не слышала, бросившись к лестнице, ведущей наверх.

Взводный меня распнет. С особой жестокостью.

У выхода на плац меня перехватила раскрасневшаяся от бега Ровин и заорала во всю недюжинную мощь своих легких:

— Морровер! Ты какого хрена отключила переговорник?! Весь взвод ее одну дожидается, посмотрите вы на эту цацу!

— Он сам вырубился!

— Ври больше! — рявкнула Ровин и практически пинком развернула меня в другую сторону. — В отрядную, быстро!

Я молча развернулась и порысила, куда сказано — при желании она вполне могла закинуть меня на плечо и пробежаться по половине лестниц замка. Я, конечно, тоже не лесная фея — тяжелая броня и два стандартных ствола сверху весят, как Рутта на диете, — но стать десантницы вызывала уважение даже у взводного.

Может, именно поэтому она и была его правой рукой, а вовсе не из "политкорректности", которой у силовиков отродясь не водилось.

Когда я возникла в дверях отрядной, взводный тыкал лазерной указкой в растянутый на всю стену голо-экран с картой текущих боевых действий.

— ...и таким образом мы имеем... — он замолчал, маленькие бесцветные глаза зыркнули в мою сторону. — Морровер, я тебя предупреждал! Мне до задницы, с кем ты там за ручку здороваешься в этих своих небесных кущах! Села и заткнулась, — оборвал он мои попытки доложиться по форме.

Я просочилась вдоль стены к последнему ряду стульев. Взводный продолжил:

— ...Так что нас с вами, фарры, сорвать с места могут в любой момент. Конечно, следуя логике вещей, хрен кому мы здесь нужны в своей деревне, но, согласно, — смешок, — высочайшему распоряжению, до окончания военных действий живем по команде "всегда готов". Ясно?

— Так точно... — протянул нестройный хор голосов.

— Упреждая вопросы от некоторых присутствующих, о войсковой принадлежности которых не знает только кретин, хочу уточнить: на чьей конкретно стороне нас направят воевать, мне не докладывались, так что в случае чего не обессудьте, фарра Морровер... — взводный поморщился и посмотрел на меня. — Запросила бы ты инструкции у начальства, что ли. Хоть ясно будет, что с тобой делать, шпион ты наш в стане условного союзника.

— Я запросила. Но там сейчас не до внештатников.

— И почему меня это ни разу не удивляет... — он поскреб короткий ежик белесых волос под фуражкой. — Ладно, расписание плановых учений Ровин повесит в казарме и отрядной. И пусть только кто-нибудь попробует еще раз не явиться по тревоге — я этого кого-то перекручу на колбасу. Все, фарры, пакуйтесь — и на плац. Полоса препятствий в полной боевой выкладке, "болванчик" и отработка штурма. За "болванчика" Морровер, так что все, кто хотел настучать по этой обнаглевшей от безнаказанности физиономии — приятного аппетита.

Ладно, могло быть и хуже...

Сослуживцы потянулись на склад — за амуницией. Паковались силовики в сложную многослойную броню. Первым слоем шел "пузырь" — гибкая пленка, защищающая, по уверениям разработчиков, "от всего", включая ядовитые газы и радиацию. Следом одевалась "чешуя" — строго индивидуально настраиваемый экзоскелет, за три расчетные секунды обливающий тело построенными на наноуровне сверхпрочными металлическими пластинами. Поверх шла термо— и хемостойкой форма с криптоновыми накладками на местах, где крепились управляющие обручи "чешуи" — на суставах, пояснице и груди: более-менее реальным способом вскрыть экзоскелет была и остается поломка обручей.

Что же до прочего, то в самом худшем случае силовики навешивали на себя по три ствола и до пятнадцати единиц холодного оружия, что в сумме давало огневую мощь боевого дайра средних размеров.

Так что известная хохма про "шагающие танки" хохмой вообще-то не была.

До полуночи я с минимальным боекомплектом и мизерными перерывами "отрабатывала технику ведения ближнего боя с многократно превосходящими силами противника в ночных условиях". Коллеги же со своей стороны, размявшись на полосе препятствий, совершенствовали тактику и стратегию интеллектуальнейшей игры в "болванчик".

К первой ночной вахте я стала в общий строй, с ощутимым трудом напялив на себя полную боевую амуницию. Пальцы на правой руке были отбиты намертво, от лопаток вдоль позвоночника простреливало всю спину, ребра с трудом пережили неоднократное столкновение с чьим-то подкованным ботинком.

— Полтора часа, — шепнул стоящий рядом Артей. — Офигеть, Морровер. И ведь свеженькая, как одуванчик.

— Мгм, — промычала я, двигая опухающей челюстью, на которой четко проступал отпечаток десантной перчатки, плавно перетекающий на левую скулу. — Охрененно свеженькая.

Подумала и добавила:

— А по зубам бил зачем? Степень свежести проверял?

Артей философски пошевелил ушами, мол, на войне как на войне.

— Это вас в Корпусе так дрессируют? — прошептал он, преданным взглядом провожая прохаживающего вдоль строя взводного.

— Нет, в пансионе, душу его, благородных девиц, — я осторожно сомкнула челюсть: — У меня из-за тебя, гада, теперь половина зубов шатается.

— Когда выпадут, тогда и жалуйся.

— Могу я узнать, что вы так активно обсуждаете? — прервал нашу дискуссию взводный. — Морровер, Тирро, шаг из строя!

Отработанный синхронный шаг.

— Ну? — начальство заложило руки за спину и с видимым удовольствием наблюдало за радужными переливами моего лица.

— Мы обсуждали мой цветущий вид, — устало отрапортовала я.

— Упала, отжалась!

— Есть! — упала. Отжалась.

— Тирро, ты чего ждешь?

— Есть! — Артей упал рядом.

Секунд через десять-пятнадцать я поняла, что в горизонтальном положении спину простреливает еще сильнее, а убитые пальцы от упора "лежа" начинает сводить. Еще через минуту из головы выветрились и эти мысли, образуя приятную пустоту, наполненную механически-выверенными движениями.

И силовиков еще упрекают в тупости.

Взводный тем временем не спеша прогулялся до конца строя, придирчиво оглядывая каждого, так же неторопливо вернулся обратно и дал нам отбой.

Что меня начинает пошатывать, я поняла, только когда он брезгливо придержал меня за воротничок и ядовито заметил:

— Я понимаю, что тебя ко мне тянет, Морровер. Но не до такой же степени.

"Болванчиком" воспитательные мероприятия не ограничились — в не менее занимательной игре "защита условного укрепления от условного противника" мне досталась роль лидера защитников, что могло довести и до лазарета.

Взводный кивнул на склад утиля, который на сегодня выполнял функции штурмуемого объекта и галантно разрешил набрать команду мне самой. Это он зря, конечно. Я прошлась вдоль строя, мстительно выдергивая лучших снайперов и обоих замов взводного — Ровин и Артея.

— О Звезда, Морровер, какая же ты стерва! — простонал Артей, залегая рядом со мной возле складской двери, тщательно забаррикадированной за отведенные двадцать минут. — Ну хочешь, я тебе потом мазь свою дам от фингалов? Хорошая, за день все сойдет — будешь снова цвести и пахнуть.

— Заткнитесь вы, — шикнула из-за окна Тикки, набранная в команду за выдающиеся способности к прицельной стрельбе. — Идут.

— Стрелкам занять позиции, — скомандовала я, подсматривая за противником в щель в досках. Выждала пару секунд и рявкнула: — Огонь!

Затявкали дальнобойные винтовки, заряженные шариками с краской. Первую волну снайперы снесли, но основные ударные силы, естественно, пошли через крыши казарм, стоявших к складу впритык, пока прикрывающие оттягивали стрелков на себя.

Однако их лидер не учел, что Ровин к себе я взяла не из личной неприязни. В тяжелой броне это был даже не танк — зенитная установка. В комплект к ней я взяла Маэста "Оглоблю", напоминавшего танк даже без брони. Эта парочка ждала визитеров в стратегических точках под крышей. Тех нескольких минут, которые потребовались стрелкам, чтобы добить отвлекающих бойцов, им хватило, чтобы вырубить шестерых солдат. Прочих быстро поотстреливали поодиночке.

На дверь так никто и не покусился.

Ко второму заходу взводный понял свою ошибку и набрал мне команду самостоятельно.

Расклад "десять на пять" мы еще вытянули, в варианте "десять на два" продержались семь минут. К раскладке "пять на десять" меня перевели в стан штурмующих. Тикки пристрелила меня, когда до победы оставалось каких-то три бойца.

Когда небо уже начинало предрассветно сереть, взводный наконец соизволил распустить нас по казармам, бросив небрежное "Свободны, детишки. Пока".

— До очередной тревоги. Вахты через две-три, — проворчали справа от меня. Артей рывком сдернул шлем и с чувством сказал: — Правильно говорили мама с папой — "зачем сдался тебе этот десант? Иди в полицию"!

— Вот и шел бы, — проворчала шагавшая рядом с нами Тикки. — Снюхавшиеся наркоманы, малолетние шлюхи и банды полукровок тебе в помощь, если уж непыльная работенка в деревне не устраивает. Тебя еще и элитой считают на фоне обычных солдат. Чего еще надо?...

Артей фыркнул. Да, на Деррин мы ведем спокойную, сытую и беспроблемную жизнь, а вот те, что служат ближе к Центру, умирают гораздо чаще обычных солдат.

В душе было не протолкнуться, и я решила переждать столпотворение, заодно прибравшись в личном шкафчике, куда не заглядывала, наверное, с последних учений.

Я выгребла на лавку содержимое полок и даже смахнула пыль рукавом. Маленький пластиковый квадратик вдруг выпорхнул из-под моей руки и спланировал на пол.

Распечатка на пропуск, очень старая.

И с очень молодым лицом... Мужчина, самый обыкновенный — разве что волосы коротко острижены. Темноволосый, смуглый, с яркими янтарными глазами — типичный южанин. Форма силовых войск с нашивками младшего командующего и выправка военного.

— Что, мужем любуешься? — спросила Тикки, заплетая перед зеркалом из длинных темных волос что-то замысловатое и плотно прилегающее к голове — так ее изящные, пушистые, но маленькие ушки казались хоть немного больше.

— Вроде того, — я пожала плечами, и пластиковый квадратик отправился в утилизатор.

И почему все так уверены, что я пошла в армию за мужем?...

Все гораздо проще — я ушла в армию от него.


Глава шестая


Вы, право, не мужчины, а дети, если женщина может внушать вам такой страх!


Александр Дюма




Посланник до ломоты в пальцах сжимает рвущиеся из рук поводья. Муфтар нервничает и приседает на задние лапы. Приходится изо всех сил тянуть за задубевшие ремни, чтобы он не улегся прямо на снег.

На то, чтобы обогнуть крутобокую скалу размером всего лишь с дом, уходит почти четыре лучины — а ведь впереди еще почти два дневных перегона.

Солнце садится, и посланник поднимает голову в слабой надежде, что поднимающийся ветер разгонит низкие облака. Но пришедший Ветер приводит за собой подругу-Воду. Та смеется, взмахивает снежными рукавами — и на землю слетает метель.

Резкие порывы рвут с головы капюшон, а муфтар норовит развернуться и убежать в узкую расселину. Не зря говаривали старейшины, что муфтары чуют бурю...

Посланник вжимает голову в плечи и посылает зверя вперед — к горной долине, где заканчивается тореная тропа перевала и начинается путаница извилистых тропок. Завтра поутру он достанет карту и будет угадывать, которая из них нужная. А сегодня — хоть бы добраться туда...

Темнота опускается неспешно, отгоняемая безумной снежной пляской, так и норовящей выдернуть из седла, подвернуть ноги муфтару, запутать и заплутать.

Впереди показываются две скалы, почти сомкнувшиеся в арку. Посланник подгоняет зверя, но тот недовольно крутит головой, нехотя вползая в долину. Шаг, другой — и он оседает на брюхо, подбирая лапы под себя.

Посланник бросает поводья и соскальзывает с седла. Закоченевшие пальцы начинают отвязывать от седла мешки — рядом есть пещеры, где можно переждать непогоду, зверь же сегодня никуда больше не пойдет.

Снег застилает глаза, но темная дыра пещеры — вот она, рядом. Посланник опускает на каменный пол свою ношу, сует рукавицы за пояс и откидывает капюшон. Длинная снежно-белая коса, перевязанная по-женски, падает на плечо. Посланница вздрагивает — болезненно обостренный слух доносит едва слышный вздох за спиной.

Ее коса взвивается в воздух от резкого разворота, и яркие глаза, зеленые, как листья лицинии по весне, успевают заметить мелькнувшую у входа фигуру со сжатыми кулаками, щетинящимися когтями парных картайт.

И цеховым клеймом Деревянной гильдии на запястье.

Убийца бросается вперед, жалея, что уже слишком темно, чтобы стрелять. А посланница только и успевает, что наотмашь ударить мужчину подхваченным за лямки мешком. Удар "когтей" приходится в дубленую кожу, вспарывая ее на ленты. Из разрезов начинают струйками сыпаться самоцветы, разлетаясь по каменному полу.

Посланница падает на колени, и сразу же бросается вперед, в ноги убийце, ныряя под взвившуюся в ударе карайту. Когти второй вцепляются в тяжелый меховой плащ, пробираясь глубже, через куртку, рубахи и накидку к живому телу.

Она всем телом толкает убийцу назад, и мужчина падает на спину, не удержавшись на влажном камне. Посланница обеими руками хватает его за свободное запястье и колотит о скалу, плача от боли в раздираемой карайтой спине.

Разбитый до кости кулак наконец разжимается, и оружие падает на измазанный кровью пол. Она откидывает ее подальше, не глядя, уже почти не думая — мужчина вырывает из захвата руку и швыряет посланницу о стену. Неровный выступ приходится в затылок, и она затихает.

Карайта на правую руку с едва слышным звоном отлетает в дальний угол и ложится поверх рассыпавшихся самоцветов, забытая за торопливым обыском тела — у убийцы не так уж много времени. Сроки тоже прописаны в контракте.

На тумбочке у койки надрывался переговорник.

Я с трудом открыла глаза и обнаружила, что спала поперек кровати, не раздеваясь и не снимая сапог. А еще — что меня не подняли по общей побудке. С чего бы это?...

Переговорник продолжал верещать.

— Небеса не принимают, — процедила я в микрофон. — Так что звоните завтра или обращайтесь в Бездну.

— Так-то вы приводите души прихожан к гармонии с Миром? — узнаваемо хмыкнуло в переговорнике. Я подавила малодушный порыв засунуть гарнитуру под подушку и больше никогда оттуда не доставать.

— Вы что-то хотели, фарр Бэйсеррон? — от безупречно-вежливого тона у меня свело челюсти.

— Что я хотел, я, кажется, сообщил вам еще вчера. И просил быть до завтрака — у меня, знаете ли, масса других дел. Сейчас первая дневная вахта, и я начинаю понимать, за что вас так не любит Этан.

— Десять минут, — я упала лицом в подушку. Этан — это комендант. Даже у Мертвяка, как ни странно, есть имя. — Столько вы подождете?

В переговорнике недовольно, но согласно гмыкнуло. Что б тебя эйра в Бездну унесли...

В приемную счетовода я вошла не особенно бодро, но уже, по крайней мере, не спала на ходу. И уже там внезапно поняла, что забыла еще кое о чем.

За секретарским столом восседала незабвенная фарра Тисса и обсуждала с Зимой виды на отдельную квартиру в черте города. В одной руке у нее было изящное зеркальце, пальчиками другой Тисса приглаживала брови.

Широким строевым шагом я подошла к этой парочке вплотную. Зима вскинул одну бровь, меряя меня взглядом, но почел за лучшее отодвинуться вместе со стулом. Я перегнулась через стол и аккуратно забрала у Тиссы зеркальце.

У меня очень, очень чесались руки схватить пук шикарных черных волос и несколько раз от души приложить их обладательницу о пластиковую столешницу. Размеренно и методично разбить точеный носик, полные губы — может, когда красота придет в негодность, она хоть на время успокоится.

С Тиссой я устала бороться. Просто устала.

— Фарра, вынуждена сообщить, что на вас поступила жалоба, — скучно и холодно сообщила я, равнодушно глядя в томные желтые глаза. Разжала пальцы — и наступила на упавшее зеркальце тяжелым ботинком. — Какая досада. Прошу прощения.

— Разве я что-то сделала плохого? — она развернула изящные уши в притворном изумлении, тщательно начесанный хвост выгнулся вопросительной дугой. — На меня наговаривают, клянусь Звездой.

— Не клянитесь, фарра. Клятвопреступление — это отдельный проступок. А ваша вина у меня сомнений не вызывает. Интересно, почему?...

Тисса наклонилась вперед, навалившись внушительным бюстом на стол.

— И за чей донос меня будут песочить?

— Если вам интересно, кто мог бы обвинить вас в такого рода действиях, то могу сказать — большая часть форта. Та, которая мужская. Или уже и не только она?

— А-а-а, так бы и сказали, фарра Морровер. Только, — она вальяжно усмехнулась, — не помню, чтобы кому-то хотелось после этого жаловаться. Скорее наоборот... — Тисса почти мурлыкала. — В этом я действительно готова поклясться.

— В таком случае настоятельно советую вам ограничить круг... общения теми, кто не возражает против вашего общества. И, фарра, — я наклонилась к самому ее уху и ласково сказала: — Если хоть раз поймаю с несовершеннолетними, подниму такой скандал, что вылетишь из форта пулей, с черной меткой в регистрационной карте.

Секретарша хмыкнула, но небрежно подняла руки в знак сдачи.

— Хорошо, хорошо, все поняла. Буду хорошей девочкой и все такое. Знала бы, что Отшельник бучу поднимет, на выстрел бы к нему не подошла...

— А, так это тот хлюпик! — презрительно процедил Зима, сунув в зубы палочку тифы, пропитанную иференом. Кончик палочки вспыхнул и закурился дымком. — Ну у тебя и вкус, Тисса.

— Молодой человек, если не ошибаюсь, ваш обеденный перерыв закончился десять минут назад? — поинтересовалась я. — Хотелось бы знать, ваш координатор знает, почему вы отсутствуете?

— А вы уверены, что это в вашей компетенции? — нагло ухмыльнулся парень, и передразнил: — Хотелось бы знать, комендант знает, что вы лезете в дела, которые вас не касаются?

Я скрестила руки на груди и посмотрела на него в упор.

Он презрительно передернул ушами, поднялся со стула и вышел за дверь, пробормотав на ходу, но достаточно громко, чтобы я услышала:

— Развели зверинец — ящерицы, полукровки, моры...

Тисса благовоспитанно наблюдала за крутящейся над столом голографической заставкой, даже не улыбнувшись. Знает, что если я действительно начну жаловаться на нее Бейсеррону, по головке ее за совращение малолетних не погладят.

На самом деле, несмотря на чрезмерную шлюховатость, Тисса вовсе не была какой-то особенно стервозной или испорченной, просто не имела никакого желания бороться со своей натурой, и потакала ей с огромным удовольствием. И, честно говоря, множество солдат были ей за это благодарны, потому как возможность наведываться в город к местным шлюхам (или, что важнее — деньги) имели далеко не все.

Если бы еще она хоть иногда давала труд голове, в отличие от противоположного места, и понимала слово "нет" с первого раза.

А еще — если бы не водилась со всякой шантрапой. Иногда мне кажется, что слово "стервец" придумано специально для Зимы. И будь он на пару лет младше, я бы все-таки настояла на его отправку в специнтернат. Неуправляемый, склочный, хитрый и наглый оператор сверхдальней связи, подсаженный на иферен, который, как ни крути, наркотик, как бы он не был необходим операторам для работы. Страшно, да? Но — он уже год как совершеннолетний, и имеет полное право распоряжаться своей жизнью как захочет.

Да и прислушались ли бы ко мне — еще вопрос. Операторов у нас не хватало давно — иферен аллергенен, для многих — до летального исхода, а без него ни одних природных способностей к телепатии недостаточно, чтобы связаться с другими станциями через десятки световых лет.

А то, что через пять-десять лет я рискую получить психопата, опасного для общества и самого себя, вообще никого не волнует. Зима — из тех, кто в детстве отрывает среброкрылкам лапки, в юности — сбивает камнями птиц, а позже может попробовать воткнуть нож в бок обидчика, и не ощутит при этом никаких колебаний.

Больше года он служил одним из главных источников моего энергетического пропитания, но положительной динамики не было никакой, хотя после такого количества съеденных мной негативных эмоций можно было стать патологически жизнерадостным и добродушным.

И ведь что самое удивительное, с Тиссой он приятельствует совершенно искренне и без всяких задних мыслей с обеих сторон.

Ладно, не те сейчас проблемы.

— Бэйсеррон у себя?

— Да нет, — ответила Тисса, полируя ногти. — Обедать пошел. Или не обедать... Чудной он сегодня какой-то.

Я оторопела.

— А когда это он обедать пошел?

— Да часа два уже. И что это вы все сегодня друг за другом ходите? То с утра Отшельник прибежал, то Бэйсеррон твой номер искал... У вас там что, оргия намечается?

— Если и намечается, то не такая, какие ты любишь, — отрезала я, выходя за дверь и набирая счетовода.

— Что, уже успели добежать? — сквозь потрескивания донеслось из наушника.

— Зачем вы мне соврали?

— Затем, что из-за вас я перенес две важных встречи — и безо всякого толка. Считайте это моральной компенсацией и ищите меня сами, — сказал он и отключился.

Я закатила глаза, стянула с запястья портативку и, устроившись на ближайшем подоконнике, отследила координаты абонента по спутнику. Сверилась с картой — и на полминуты зависла, силясь понять, что забыл наш наглаженный щеголь в раскисшем от ливней овраге за внешним периметром.

Происходящее, мягко говоря, интриговало, и я рысью направилась за периметр.

Овраг за время беспрерывных ливней расползся еще больше, чем мне казалось. Скользя и поругиваясь, я спустилась на дно, внимательно осматривая заросшие кустами склоны.

Знакомый голос раздался неожиданно и прямо у меня над головой. Густые заросли лицинии частично скрывали счетовода, но он определенно был там.

Второй голос заставил меня замереть, судорожно ухватившись за ветку.

— Птар, не занимайся ерундой, — резко и довольно громко сказал комендант, явно продолжая разговор.

— Да ну? — Бэйсеррон угрюмо смотрел куда-то мимо меня. — Если форт прикроют, это уже не будет такой уж ерундой.

Я затаила дыхание — если еще секунду назад я собиралась подать голос, обозначая свое присутствие, то теперь даже толпы стенающих грешников не заставят меня открыть рот. Богиня простит — она вообще к своим слугам лояльна...

— Это гонка за призраком, — комендант покачал головой. Длинные, не собранные в косу волосы скользнули со спины, закрывая лицо. — И она ничего нам не даст.

— Даст, — Эйра запустил руку в свои, короткие, и сильно дернул за прядь. — Если... Если получится, это будет шанс. Очень хороший шанс для форта выжить.

— Авантюрист, — Торрили снова качнул головой и вдруг улыбнулся. Устало, но как-то очень... тепло? Я удивленно приподняла ухо — никто никогда не видел, чтобы комендант улыбался. Тем более — так.

— Авантюрист, — повторил он. — Ты ведь сможешь найти работу даже в Центре. И хорошую работу.

— В Центре таких как я — как среброкрылок в поле. Так что лучше уж буду пахарем, но одним, — он криво усмехнулся.

— Боюсь только, наше "поле" уже не спасти. И меня вместе с ним.

— Я даже не спрашиваю, стоило ли оно того. Ты же мог просто уволиться, взять компенсацию за землю, и не лезть в этот поход за веру...

— Ты же знаешь, что стоило. Это все, что у меня осталось. Этот замок, эта земля... — комендант тихо усмехнулся. — Да и что сказали бы предки, если бы я сдал его без боя?... Тем более — для такого?... За свой мир стоит бороться, даже если это почти не имеет смысла.

— Тогда чем плох этот способ? В самом худшем случае ничего не изменится... И никто ничего не узнает.

— Не хочу тащить тебя за собой. Я знал, поперек чьих интересов становлюсь, и знал, чем это может закончиться. А вот тебе на каторге совершенно нечего делать, — он прикрыл глаза и устало закончил: — Я серьезно — увольняйся и ищи другую работу. Еще успеешь.

— И буду ездить раз в полгода на свидания, а каждый месяц слать передачи тебе в камеру — и это если тебя просто посадят, а не отправят на самом деле на каторгу, — с горечью сказал Бэйсеррон. — Этан, ради Звезды, ну что за бред ты несешь! Я тебе кто — мелкий клерк на полставки, которого ты видишь раз в два года? Или троюродный дядюшка сестры невестки? Может, мне теперь полагается брата не узнавать в лицо?...

У меня шокировано обвисли уши. Слов не было — кроме тех, что я совершенно не помнила, чтобы эти двое имели хоть какие-то родственные связи.

Слишком выбитая из колеи всеми этими откровениями, я упустила момент, когда комендант начал бросать по сторонам внимательные взгляды.

Очевидно, у него на меня был нюх. Но, к сожалению, даже живя среди солдат, он не очень хорошо разбирался в рефлексах. И, когда меня резко схватили за руку, я среагировала автоматически.

Торрили впечатало в некстати подвернувшийся большой валун и по инерции проволокло до дна оврага по кустам лицинии. Ругнувшись, я спрыгнула следом — он мог сломать все что угодно, вплоть до шеи.

То, что меня уволят, и ни расформирования форта, ни того, как Мертвяк отправится на каторгу (за что, интересно?), я уже не увижу, можно считать делом решенным. Но элементарную порядочность никто не отменял.

Хотя скандал будет... значительный.

— Фарр, вы в порядке?

В ответе печатной была только моя фамилия. В различных вариантах. Ладно, он почти прав.

— Судя по всему, все существенное цело? — спустившийся следом Бэйсеррон смерил меня взглядом: — Вижу, вы все-таки меня нашли?

— Вы не могли бы сказать коменданту, что позвали меня сами? — очень вежливо спросила я.

К чести Эйра, он действительно попытался это сделать.

В ответной реплике, обращенной ко мне, разборчиво сказано было только "уволена". Я подождала, пока комендант твердо встанет на ноги и услышала наконец осмысленную фразу:

— Вы уберетесь из форта за час, иначе я лично спущу вас с главной башни. И отнюдь не по лестнице. И если, — процедил он, глядя мне в лицо холодными и очень неживыми глазами, — хоть одно слово из того, что вы сегодня здесь услышали, выйдет за пределы этого места, я лично прослежу, чтобы вы больше нигде и никогда не смогли получить никакой работы.

— Я поняла, фарр. И... мне жаль.

Жаль мне было форта, по-настоящему жаль, что его больше не будет. Это был мой мир — и мой тоже. Но этого, думаю, уточнять не стоит.

Я развернулась и пошла к замку.

Не хочу говорить "был". Во мне нет магии Жизни — только Смерти. Мне дано то, чем владеет только моя Богиня — знание, и не дано слышать дыхание Мира... Но я в нем живу. Жила. Жаль...

Жаль.



* * *


В приемной Рутта ругалась с кем-то по переговорнику, судя по всему — с рабочими, запоровшими сроки ремонта второго этажа. Кивнув мне, она зашипела в микрофон, тыкая световым пером в невидимые собеседникам графики.

Я аккуратно положила перед ней считыватель с заявлением об уходе.

Она сбросила звонок и близоруко сощурилась:

— Увольняется кто-то? — считыватель, небрежно отпихнутый, поехал к краю стола. — А ты что в гражданке? В город едешь? Слушай, можешь мне кое-что при...

— Рутта, увольняюсь я, — перебила я ее. — Оформи.

— Зачем?! — вырвалось у девушки. — С ума сошла, что ли? Комендант же не подпишет!

— О, комендант как раз подпишет, можешь мне поверить.

— Он тебя уволил?! — Рутта с горящими глазами подалась вперед: — Но почему?!

— Слушай, ты меня удивляешь. Неужели мало его ко мне страстной любви?

— За это не увольняют. За это на работу не берут, — секретарша философски повела ушами. — Нет, серьезно. Что стряслось? И где он вообще собирается искать другого храмовника в военный форт?...

— Вот и подумай над этим, пока будешь меня оформлять, — я посмотрела на таймер. — И побыстрее. Иначе меня обещали спустить с главной башни.

— Даже так?

— А ты думала, — я широко ей улыбнулась и подмигнула. — Мертвяк, как оказалось, очень темпераментный мужик!

— И вы готовы сообщить эту новость всем и каждому, не так ли, фарра? — от холода этой фразы можно было бы покрыться инеем, а от нажима последних слов — смяться в волосяной лист.

И то, и другое фарр комендант, полагаю, проделал бы со мной с огромным удовольствием, но ни в холодильник, ни под пресс я не собиралась. Тем более, что уже сорок минут была свободна, как птица. От того, чтобы считать его начальником — в том числе.

Я обернулась, посмотрела прямо в его неживые глаза, что делала очень, очень редко. Раскрыла рот для ядовитого ответа. И — закрыла.

Никогда не смогу дать точный ответ: а смогла ли бы я так — сознательно пойти на каторгу ради даже не спасения своего маленького мира, а просто попытки к тому — что бы за этим не скрывалось. И если так, то хотя бы уважения он достоин. Не переломлюсь.

— Извините, фарр комендант. Это было недопустимо с моей стороны.

Кажется, он тоже понял, что извинилась я слишком искренне. Наклонился и едва слышно, так, чтобы не слышала Рутта, процедил:

— Я не нуждаюсь в вашей жалости и ваших молитвах. Забирайте документы и убирайтесь.

— Я бы с радостью, — отозвалась я, — но они еще не оформлены.

— Так оформляйте! — рявкнул он во весь голос, заставив Рутту подпрыгнуть вместе со стулом.

— С-сейчас, — пролепетала она и суетливо потянулась к заявлению. Комендант развернулся на каблуках и ушел в кабинет.

— Так что там, говоришь, у вас вышло? — пальцы секретарши деловито забегали по сенсорной панели.

— "У нас" не вышло ничего.

— А почему у него ссадина на скуле и губа рассечена?... А, "не вышло" это ты в этом смысле? Он к тебе приставал, что ли? А ты по морде дала?

— Рутта! — я шокировано посмотрела на нее. — Ты что?!

— А что? — девушка ответила непонимающим взглядом. — Он что, не мужик, что ли?

— По-моему, так думаешь только ты. Ну и, может быть, парочка-другая практиканток, которые его видели только при приеме на работу.

— Именно потому, что вижу его слишком часто, я могу тебе сказать то же самое. Правда, насчет ориентации хвост не заложу — с Эйра они чуть ли не под ручку ходят, но в целом...

— О боги, Рутта, по-моему, ты чем-то заразилась от Тиссы. Пойду-ка я отсюда, хоть соберусь.

На упаковку вещей много времени не ушло — понадобилось всего лишь разыскать рюкзак, с которым я сюда приехала, и распихать по его обширным карманам несколько личных мелочей.

С остальным, вернее, с остальными, было сложнее.

Как прикажете объяснять всей казарме, что я уезжаю? Как возможно за час попрощаться с половиной форта — хоть бы до вечера времени хватило...

Поэтому я не стала прощаться ни с кем. Вообще. Взводному скажут и без меня, а с Тайла станется наделать глупостей. Ничего, остановлюсь в городе, вызову их с Ремо, и там уже будем решать...

Последним я вытащила из-под кровати сейф, достала охотничью "байку", запаковала в чехол, и бросила поверх рюкзака пыльный деревянный ящик с траурным цветком эклириса на крышке.

Если я оставляю здесь живых друзей, это двойной повод не расставаться с мертвыми.

В этом ящике — моя память. Наш мозг хрупок и непостоянен, но воспоминания, вплетенные в структуру камня, как и заклинания в амулетах, остаются с нами навсегда. Минералы, с их выверено-геометричной до последнего атома природой, очень хорошо подходят для того, чтобы хранить — и неважно, что. Деревья — они тоже это могут, но деревья умирают, рано или поздно, а камень не умирает никогда.

В прошедших через руки мага Земли цветных камешках была моя жизнь — все ее сто восемь лет. Был там и муж — в достаточной степени бывший — и в такой же степени бывшие сослуживцы. Некоторых из них уже нельзя назвать живыми, так что да — призраки там были тоже.

Теперь нас — меня и ящик — ждут новые камни. Не на этом континенте. Быть может, даже не на этой планете. Скорее всего, нужно будет искать нового мага — работают с камнем только маги Земли, сама не смогу.

— Фарра Орие, — внезапно раздалось за спиной. — Зачем вы уезжаете?...

Коэни призраком возник за спиной, схватив меня за рукав. Встрепанный, едва не плачущий, он зачастил:

— Это же все из-за меня. Это я виноват, что он вас во все это втянул!... Ну зачем, зачем... — юноша зажмурился, мотая головой.

— Втянул?... Он? — та-ак, кажется, я начинаю понимать, что происходит. — Коэни, зачем ты утром приходил к счетоводу?

— Я сказал ему, что на Ледяной Корке лежит колонист первого поколения, — еле слышно сказал он. — Один.

Я медленно, очень медленно проговорила:

— Повтори, пожалуйста, еще раз. По слогам.

— Колонист. Первого поколения, — повторил маг, подняв лицо. — И он действительно там лежит, если скальников не обманули глаза.

— Коэни-и-и... — выдохнула я, не совсем уверенная, что мне все это не сниться.

— Вот именно, — грустно заключил он.

Деньги. Очень, очень много — моря и океаны цифровых банкнот заплескались перед моими глазами. Первые колонисты и их мифические утраченные знания мало интересовали простых обывателей, но Корона в них верила. И отваливала фантастические, сказочные суммы удачливым следопытам, наткнувшиеся на правильные корабли.

И. Вот. Такое. Здесь.

Может быть.

Я закрыла глаза. Мысленно сверилась с книгой Мира.

Все-таки я служу Звезде. А еще — Корпусу. И — себе.

Нет. Не так...

Я служу моей Богине и Миру. Маленькому и очень конкретному Миру.

Я сверилась с Миром.

И быстро — чтобы не успеть опомниться и подумать — побежала в главное здание. Поступать как должно, полагаю.

Кому, как не служителю божьему...



* * *


Без линз у Этана Торрили оказались красные, как у альбиноса, глаза.

— К прочим недостатком ваши боги наградили вас еще и беспримерной наглостью?... Кто дал вам право вламываться в кабинет коменданта, как в себе в казарму?! — его рука, сжимающая световое перо, вздрагивала от плохо сдерживаемой ярости. — Подите вон!

— Естественно, вы правы. И естественно, я никуда не пойду.

Хуже всего, что я в полной мере сознаю, что делаю, и каковы будут последствия для меня лично.

И это, к сожалению, моя работа.

— Вы пришли, чтобы отравлять мне жизнь? Проповедовать? Стоять столбом? — ядовито бросил он, отшвыривая перо и вставая из-за стола.

— Ну почему же столбом?... Я пришла вас жалеть.

— Делать — что? — раздельно спросил комендант. Прянул ушами: — Я знал, что рано или поздно вы закончите сумасшедшим домом. Советую туда и направиться — прямо сейчас.

Угроза в его голосе была явной и не допускала иных трактовок.

Я внимательно посмотрела на него. Сощурилась:

— Назовите мне проблему, которую не может решить крупная сумма на счету.

Пауза. На его лице появилось такое выражение, что я почти испугалась.

— Вы что, предлагаете мне взятку?...

— Увы, я не миллионерша.

— Тогда какого эхла лысого вам нужно?! — взорвался комендант. Кажется, ход моих мыслей слишком явно отразился у меня на лице, потому что он схватил меня за локти и как следует тряхнул: — Убирайтесь отсюда! У-би-рай-тесь!

— Понятия не имею, что вы делали на самом деле, но, кажется, именно это на вас и повесили? Вас собираются посадить за взятки?... — наконец озвучила я посланное не иначе как Богиней озарение.

Вцепившиеся в мои руки пальцы разжались. На его лице на миг промелькнуло беспомощное выражение. Да, от меня крайне трудно избавиться, если я того не хочу. А я не хочу.

— Вы сумасшедшая! — рявкнул Торрили, нервно дергая хвостом. — И если эти ваши домыслы выйдут за пределы этого кабинета...

— Я больше не работаю у вас, фарр, — с удивившим меня саму оттенком сожаления перебила я. — И, боюсь, вы абсолютно ничего не сможете со мной сделать. Я не слишком нуждаюсь в официальной работе — Корпус платит мне жалованье. В крайнем случае я могу вернуться домой и безбедно прожить остаток жизни на Солярике, не занимаясь вообще ничем — как вам, возможно, известно, моя семья для этого достаточно зажиточна.

Я ожидала взрыва.

Чего я не ожидала — так это того, что он скрестит руки на груди, поднимет на меня усталый взгляд и почти безнадежно спросит:

— Чего вы хотите?... Как я понял, ни деньги, ни должность вас не интересуют. Тогда что?

Видимо, глубина ямы, в которую он провалился, много больше, чем мне казалось.

Я опустила веки, потерла переносицу. И посмотрела ему в глаза.

В очень усталые глаза с тщательно загнанной вглубь тоской.

— Фарр Торрили... Объясните мне — только простыми и понятными словами, чтобы я поняла... Почему вы допускаете, что служитель Звезды может вас шантажировать? Это, строго говоря, вообще против Кодекса.

— А кто же трактует Кодекс, если не вы? В любую удобную для вас сторону, — его губы скривились. — Хорошо. Говорите, чего вы хотите, и покончим с этим.

— Хорошо. Я хочу, — встав на цыпочки, я уровняла нас в росте и отчеканила: — Сказать, что вы дурак!

Комендант не реагировал, все так же глядя на меня.

Ладно.

— Знаете, я тоже люблю этот форт. И хочу, чтобы он стоял на этой земле еще тысячу лет, пусть и без меня. Я даже готова чем-нибудь пожертвовать, чтобы так и было. Например, своим психическим здоровьем, потому что разговора с вами, дражайший фарр, оно не выдержит.

Молчание. И ни тени улыбки на лице. Отвернулся и безучастно смотрит в окно, скрестив руки на груди.

Не верит? Не слушает? Ничего, мне-то терять нечего. А форту — ему определенно есть что терять.

— ...И поэтому мне непонятны вы, готовый пожертвовать ради этого гораздо большим... жизнью, например? Я посещала каторжные рудники — похороны в этих заведениях куда более частое событие, чем освобождение.

— Вы утешаете, как всегда, профессионально, — бесстрастно произнес комендант, не поворачивая головы. — Пролейте бальзам на мою душу, скажите, что вы там сидели, а не проповедовали.

— Увы, я была в охране инспекторов, — я помолчала, но все же спросила: — Сколько вам могут дать?

— А сколько вам хотелось бы отмерить в наказание за мои грехи?... С вашей точки зрения, я заслужил не меньше чем пожизненное заключение.

— За что, по-вашему?

— За пренебрежение к вере. Разве мало? — его тон отдавал злым сарказмом.

— От отсутствия веры плохо не богам, а нам. Им — открою вам большой секрет — все равно, цитируют смертные книгу Мира или предаются злостному атеизму. Или...

— Избавьте меня наконец от ваших проповедей! — вдруг рявкнул Торрили. — Я полагал, вашего увольнения хватит, чтобы этого избежать.

Как же мало, оказывается, нужно, чтобы выудить его из крайне неприятных волн...

— Вы не дослушали. И, к тому же, заговорили на эту тему сами, — безжалостно припечатала я. — Я просто хотела донести до вашего сознания тот простой факт, что за пренебрежение к вере вы не заслуживаете никакого наказания. На каторгу я бы вас отправила исключительно за дурной характер и дурной же глаз. Вы, кстати, в курсе, почему от вас прячут маленьких детей и молоко?...

Торрили внимательно посмотрел на меня, очевидно, пытаясь понять, зачем я валяю дурака, потому как при всех своих недостатках умом обделен не был. Наконец он сухо поинтересовался:

— Морровер, вы что, считаете, что теперь вам море по колено?

— Вы потрясающе верно ухватили самую суть. Вы так не считаете?

— Нет. Я вызову охрану.

— Не надо, — совершенно серьезно попросила я. — Я отниму еще каких-нибудь пять минут вашего времени. А вот сплетни о нас будут ходить еще не один месяц.

— Не будут. Не будет никаких "месяцев", — жестко отрезал Торрили.

— Все так... плохо?

— Это не ваше дело, — он наконец обрел почву под ногами и замкнулся. Снова. Мы снова вернулись туда же, откуда начали...

— Нет, это мое дело. И мое тоже. Я уважаю вас за то, что вы делали — или пытались делать, дабы эти месяцы были... Но какого эхла лысого вы уперлись с этим колонистом — вы же о нем с Бэйсерроном говорили?! Скажите мне, разве проблемы форта нельзя решить деньгами?! Кто бы и почему не хотел нас прикрыть — деньгами можно заткнуть даже приближенных Императора, вопрос только в количестве! В нескольких днях пути отсюда лежит шанс на огромное состояние, а вы не хотите даже попробовать его достать! Дурак! — я сощурилась и прошипела: — Или — трус?!

— Да что вы вообще понимаете?! — заорал взбешенный комендант, зло сверля меня глазами из-под растрепавшихся волос.

— Все я понимаю! — рявкнула я в ответ. — Что вы трус!

— Сучка!!

— Урод!!!

— Ах ты... — он рыкнул и схватил меня за руку, выворачивая ее за спину. Я не осталась в долгу и с размаху ударила его по щеке.

Мир внезапно замер хрупкой, почти стеклянной тишиной.

На щеке коменданта пламенело большое, в пол-лица, ярко-красное пятно.

— Вы боитесь, только и всего, — мне хотелось услышать чей-нибудь голос посреди этой тишины. Даже всего лишь свой собственный. — Боитесь неудачи, если корабль окажется пустышкой. За разочарованием следует отчаяние, и его иногда по-настоящему тяжело выдержать. Все оно достанется вам, и... И стоит ли эта земля отчаяния, если уже стоила свободы, решать только вам.

Я повернулась и тихо вышла, оставляя за спиной такую хрупкую, почти стеклянную, тишину.


Глава седьмая


— Проблемы, сэр? — спросил референт.

— Где вас носит? — взревел шеф.


Роберт Асприн




Рутта ждала почти под дверью, глядя на меня огромными испуганными глазами.

— Готовы документы?

— Орие... Что там было? — прошептала она, пропустив вопрос мимо ушей. — Вы так орали...

— Не вздумай кому-нибудь об этом сказать, — я поморщилась и добавила: — Достаточно того, что меня уволили, потому что я напоминаю коменданту о не самых лучших мгновениях его жизни. Не хватало еще, чтобы по той же причине уволили тебя.

— Да, — Рутта слабо улыбнулась, — ты заноза.

— Верно, дочь моя, это входит в мои должностные обязанности... — я сбросила на портативку заверенные документы и кивнула: — Счастливо оставаться.

Страшно подумать, что будет, когда она увидит Мертвяка и его щеку. Как минимум ему припишут пылкую страсть к своему главному предмету раздражения — это ведь так романтично!... Маленькая месть за то, чего мне делать не хотелось — уходить, оставляя за собой полное отсутствие надежды.

Кстати, о ней. О надежде...

Я завернула за угол, открыла дверь в соседнюю приемную и, не останавливаясь, зашла в чужой кабинет, провожаемая недоуменным возгласом Тиссы:

— Эй, куда?...

Бэйсеррон был на месте — он стоял возле открытого окна и смотрел вниз, заложив руки за спину. Я аккуратно закрыла за собой дверь. Счетовод обернулся, приподнял одну бровь в деланном удивлении и бесстрастно поинтересовался:

— Ну как, уговорили?

— Естественно, нет.

— Как — нет? — в его голосе мелькнула растерянность.

— А почему вы были так в этом уверены? Я похожа на Смерть, вбивающую в неразумные головы истинные знания, или Жизнь, озаряющую души уверенностью в свои силы?

— Вы похожи на достаточно квалифицированного специалиста.

— Из-за вас меня уволили, так что вам стоит придумать что-нибудь получше "квалифицированного специалиста".

— Вы догадались? — он слабо улыбнулся.

— Между нами, от переживаний вы потеряли тонкость интриги, — я сердито посмотрела на него. — Я не настолько тупа, чтобы не понять, что меня позвали в овраг затем, чтобы я услышала именно то, что услышала. Могу поспорить, на побудке меня не подняли тоже не просто так.

— Возможно, вы и правы, — медленно проговорил Эйра и поднял на меня серьезный взгляд: — Но ведь все равно пошли?...

— Пошла. И вы прекрасно знаете, почему.

— Знаю. Безрассудство — не воспользоваться таким шансом, не правда ли?... — он неопределенно взмахнул ушами и закрыл окно. — Наверное, я должен извиниться. На всю эту историю с увольнением я не рассчитывал. Боюсь, Этан вас... слишком недолюбливает.

— Мягко сказано. И вы еще рассчитывали, что я смогу что-нибудь сделать?

— Вы были, образно выражаясь, моей последней надеждой. Или, точнее, предпоследней.

— Предпоследней?

— У меня всегда остаюсь я сам, — угрюмо пояснил он.

— Это правда, что вы братья?

— В некотором роде, — Бэйсеррон пожал плечами. — Но к делу это не относится.

— Между прочим, я заслужила компенсацию за моральный ущерб. Так вы братья?

— Вы ведь не уйдете просто так? — без особой надежды поинтересовался он.

— Нет. Я жажду крови.

— Зря — это действительно ничем не примечательная история. Брат я ему не родной, а двоюродный по матери. Удовлетворены?

— Нет. Если все так просто, почему об этом никто не знает?

— Фарра, ну какое вам до этого дело? — возмутился счетовод.

— Считайте это местью. А вообще, как последовательница Смерти, я стремлюсь к знаниям. Хотите, натравлю ее и на вас?

— Знаете, теперь я понимаю брата, — мужчина вздохнул и раздраженно дернул ухом. — Не знают об этом потому, что моя матушка умудрилась прижить меня неизвестно от кого и подкинула сестре, а сама на данный момент обитает в психиатрической клинике. Надеюсь, вашей совести хватит не трепать об этом примечательном факте моей биографии на каждом углу.

— Хватит — хотя, строго говоря, вы этого не заслужили. Все мои неприятности последних дней происходят исключительно с вашим участием — от увольнения до возникновения вот этой премилой вещицы, — я ткнула пальцем в порядком облинявший под действием мази Артея, но все еще хорошо видный синяк на скуле. — Так что вы собираетесь делать? И что вообще произошло с фортом?

— Милая моя, может, мне выдать вам заодно с ответами на ваши весьма неуместные вопросы номера всех наших счетов?... — Бэйсеррон хлопнул приоткрывшейся от ветра рамой. — Все эти неприятные дела касаются исключительно руководства, и мой вам совет — не лезьте в них, если не хотите утопить нас еще глубже. И утонуть сами.

— В таком случае — всего хорошего, фарр. Возникнет желание пообщаться со Звездой, обращайтесь в город. Там есть пара храмов, — я прощально кивнула и вышла.

На полдороге в казарму призывно пиликнула портативка — прикормленный оператор дальней связи переслал ответ из Корпуса на мой запрос. К сожалению, только на тот, что касался Тео — но и он не порадовал.

Скушав код доступа, файл открыл моему взгляду полторы страницы текста, треть из которого занимала шапка. Ни имени, ни фамилии заключенного, никаких личных данных, кроме голографии. Звезда моя, да он что — особо опасный для Короны политический преступник, что его данные зашифрованы в такой степени?...

Я внимательно вгляделась в голографию.

Совсем мальчишка, ровесник Зимы. Наверное, поступил в Академию сразу после школы. Южанин, самый обыкновенный, смуглый, черноволосый и желтоглазый, все еще по-детски лопоухий.

И действительно, пожизненный срок. Кстати, за что?...

Я ознакомилась с подробностями и ругнулась сквозь зубы.

В результате халатности одного из студентов, подрабатывавших лаборантами в экспериментальной биологической лаборатории Академии, случилась утечка опасного вируса, проредившего трущобы Солярики так, как это не смогла сделать ни одна полицейская облава.

Я еще помнила заголовки в новостных лентах тех лет и выражения отца по этому поводу. Чего не помнила — так это того, что в тот вечер в лаборатории оставались два лаборанта — и один из них был девушкой.

И пусть я никогда больше не услышу голоса своей Богини, если ту пробирку упустил ты, Тео.

Двадцать два года каторги — это стоило того?...

Взгляд по инерции заскользил до конца страницы, пока не наткнулся на дату выбытия из Калирийских Шахт. Девятилетней давности.

Я вскинула уши и пробежала глазами текст. "Переведен в спецраспределитель Центра". И все. Ни причины, ни источника запроса. Я прокрутила документ до конца. Никаких отчетов из Центра, никаких следов реального перевода в другую колонию. Где Тео был девять лет, если сбежал из этого "где" только пару месяцев назад?...

Засекреченные документы, уходящие в воду концы... Догадаться, к чему все это, не так уж сложно — отделение, где я когда-то служила, одно время часто приставляли к инспекторам тюрем в качестве охраны. Охрану вместе с обслугой считают за глухих — и о том, что заключенных на каторге, где потери легко списать, сдают в качестве подопытного материала подпольным частным или секретным правительственным лабораториям, я узнала уже через полгода.

Парня, конечно, жаль, но дела руководства форта — не единственное, во что мне не стоит лезть.

Спустившись вниз, я не стала пока забирать вещи из казармы — просто вышла за внешнюю полуразрушенную стену, дабы не вызывать своим гражданским видом лишних вопросов, и присела на первый попавшийся камень, сбивая носком ботинка лопухи.

На душе было муторно от сознания того, что ничего не получилось. Сколько бы объективный разум не утверждал, что в таких условиях добиться чего-либо от упертого Мертвяка было бы чудом. Не говоря уже о том, что уйти-то я ушла, но до города нужно было еще добраться — и все шло к тому, что придется брать дайр у Тайла. А это означало не самый приятный разговор.

Прошел час, за который я так и не придумала нужных слов. А потом и это перестало быть актуальным — за моей спиной послышалось задыхающееся:

— Это и была ваша месть, фарра — опять отключить переговорник и тем самым заставить меня обегать все окрестности?... Я чуть не поехал искать вас в город — думал, вы уже там.

— О Богиня, что вам опять, Бэйсеррон?

— Хотел сообщить, что вам все-таки это удалось, — Эйра осторожно переступал среди нагромождения вывалившихся из кладки камней, пробираясь ко мне. — Он согласился.

— Я безумно рада, что вы приложили бальзам к моей раненой профессиональной гордости, но зачем?... Радуйтесь и берите его в оборот, причем здесь я?

— Ваше увольнение аннулируется, — с видимым удовольствием сообщил он. — При условии, что...

— Оно — что?! — перебила я. — Да еще и "при условии"? Почему вы уверены, что я вообще захочу возвращаться?

— А вы не хотите? — в темных глазах мелькнула легкая неуверенность.

— Вам не кажется, что у меня есть полное право иметь к вам претензии?... Так что выкладывайте, фарр. Что вы там опять хотите наворотить с моей помощью?

— Вы хотите спасти форт?... — вопросом на вопрос ответил он.

— О моя Богиня, — я уставилась на него в упор с трех шагов. — Бэйсеррон, прекратите отбирать у меня хлеб. Выражайтесь, пожалуйста, коротко, ясно и по существу, иначе я пешком уйду в город прямо сейчас и никогда больше не вернусь. И это не шутка.

— Я догадался, — Эйра криво улыбнулся и походя поинтересовался: — Не желаете прогуляться на Ледяную Корку?

Что, простите?...

— Нет! — отрезала я. Через секунду добавила: — Могу поспорить, это была ваша идея.

— Вы сами — сами — сказали, что готовы чем-нибудь пожертвовать ради этого замка. Пожертвуйте. Это не так много.

— Браво. Не ожидала от коменданта такой... цепкой памяти.

— Вам не кажется, что вы вообще мало о нем знаете?

Я дернула ухом. Учитывая наши взаимоотношения, это очевидно.

— Как и он обо мне. Тогда почему всплыла моя кандидатура? Помимо самых очевидных причин?

— Это вы про инициативу, которая наказуема?... На самом деле, нет, — он вздохнул, поднял руку, оглаживая аккуратно подстриженный клинышек бородки. — В идеале, никому, кроме руководителя поисковой группы и псиона-проводника, не должна быть известна реальная цель поездки, иначе мы рискуем оказаться в... неприятном положении. Так уж вышло, что вы в курсе дела, и, таким образом, мы получили возможность, не посвящая никого лишнего, назначить максимально подходящего командира. Вы силовик, имеете опыт полевых переходов, ориентируетесь в горах.

— Я мора, если вы запамятовали. На ком я буду питаться, если все это затянется дольше, чем на два-три дня, вы подумали? Это вам не карантин, где ходили медбратья десятками.

— Возьмете кого-нибудь повыносливее, — он пожал плечами. — Я не спрашиваю, согласны ли вы идти — это приказ, если вы все еще работаете здесь. Работаете?...

Я бесстрастно заметила:

— Строго говоря, я могла бы сейчас заняться безобразным шантажом, но вы правы — это действительно не так уж много.

— У вас есть пожелания к формированию группы? — деловито поинтересовался счетовод, будто не сомневался в результате.

— Да. Я займусь этим сама.

— Тогда пожелания есть у меня. Во-первых — полная конфиденциальность. Отсюда вытекает второе — как можно меньшая группа из возможных. Пятеро-шестеро максимум — даже если произойдет утечка информации, вопрос можно будет решить.

— Мало. Я, Коэни — в качестве проводника ведь пойдет он?... Нужно уточнить, будет ли работать в тех местах связь. Если нет — нужно брать оператора-связиста. И хорошо бы врача на всякий случай. И хорошего техника, естественно — без него мы не продвинемся дальше входа. Это уже пятеро, не считая моей личной "батарейки". А ведь нужно еще несколько солдат.

— Зачем? Вы же не пешком по горам пойдете.

— Старые корабли иногда бывают с сюрпризами. Не хотелось бы нарваться.

— Очень вас прошу — постарайтесь как-нибудь... совместить.

Совместить. Кого и как прикажете совмещать?... Врач в форте один. Техника нужно брать не склонного болтать, поскольку уж ему-то точно не составит труда опознать колониста. Значит, берем Тайла. Коэни тоже фигура однозначная. Связист... Я нехорошо ухмыльнулась, вспомнив про одного конкретного связиста, который мог бы без малейшего ущерба для себя заодно послужить мне "батарейкой". Общаться с Зимой неделю — то еще удовольствие, но подходит он идеально.

Таким образом мы получаем всего четверых плюс один или два солдата. Итого шестеро максимум, что вполне укладывается в заявленное количество. С другой стороны, Зима вымотает душу половине группы. Оставалось надеяться, что связист вообще не понадобится, и нам вполне хватит портативок.

Звонок в операторскую заверил, что надежды были ложными. Слишком высоко, слишком нестабильная атмосфера и сильные помехи для связи со спутником.

Все это мне с ехидно сообщил сам Зима. Полагаю, он вообразил, что это создаст мне проблемы. Бедный ребенок.

Эти соображения я и изложила Бэйсеррону, задумчиво жующему травинку.

— Знаете, мне пришла в голову одна мысль... Мы ведь с вами так и не поговорили, тогда. Наверное, даже к лучшему, — он вздохнул. — Безопасники из Центра присылали к нам своего резидента отнюдь не проверять бухгалтерские счета, о чем вы, думаю, догадались. Для некоторых в случае повторного визита, лучше случайно не оказаться на месте. Поэтому берите с собой заодно вашего темноликого протеже. И подумайте на досуге, возможно ли — с помощью вашего супруга — куда-нибудь переместить этого молодого человека, и, главное, сделать это по уважительной причине.

— Вы понимаете, о чем просите и кого?

— Почему же... Понимаю. Но вам его жаль.

— И вы хотите, чтобы я втянула во все это Корпус. Особенно сейчас, — я потерла переносицу. — Нет, и еще раз нет. На этом поле можно крупно вляпаться. Даже при наличии, как вы выражаетесь, "супруга". В экспедицию я Тео возьму, если вы считаете, что это поможет, но как солдат, которому отдали приказ.

— Как хотите, — сухо ответил он.

— Тогда я составлю список техники, снаряжения и припасов и передам Тиссе ближе к вечеру, — сказала я, поднимаясь.

— Не Тиссе. Лично мне. И вообще... Постарайтесь не слишком распространяться даже о том факте, что куда-то уезжаете.

Бэйсеррон откланялся, оставив меня разгребать результаты собственного благородства. Решив разделаться с самым неприятным одним махом, я приступила к обходу заинтересованных лиц.

В мастерской было сумрачно во всех смыслах слова: Тайл встретил меня отнюдь не радостным выражением лица.

— Что, уже выпустили?

— Откуда?

— Из карцера, — сухо уточнил он. — Судя по тому, что ты исчезла неизвестно куда на сутки...

— Это хуже карцера. Мертвяк в сочетании с Эйра в дозах, вредных для здоровья, — кисло проговорила я. — Что случилось, а?

— У Рутты в достаточной мере длинный язык.

— Ее сведения устарели, — я вымучено улыбнулась. Все, сейчас будет скандал. — Вместо увольнения меня усылают к эхлам под хвост со сверхважной миссией.

— Неужели?... — Тайл поднял на меня глаза. — Орие, почему ты ничего не сказала? Из-за меня, так ведь? Боялась, что пойду бить этому отморозку морду?!

— Тайл, ты... — начала было я, но остановить его было уже трудно.

— И я пойду! В гробу я видел и этого ублюдка, и прихлебателя его, и весь этот каменный мешок! — Тайл с размаху швырнул ремонтные перчатки на пол и зло процедил: — Пусть увольняет, мне-то что! А вот ему светит крупная недостача зубов! Или чего-нибудь еще... — он нехорошо усмехнулся, блеснув в полутьме змеиными глазами.

Я схватила его за руку:

— И думать не смей! Я не для того тебе ее дарила. Карайтой убить можно! Хочешь, чтобы тебя посадили?! Ну спасибо, будет мне отрада!

Повисло молчание. Его клокочущая злость прокатывалась по краю сознания горячими колкими волнами, но тянуть ее из Тайла я не стала. Почувствует и обидится.

— Я делаю то, что заложено в моей природе! — неуловимо-быстрым движением он наклонился, подобрал перчатки и пошел к верстаку.

Я двинулась следом. Природа!

— Это единственная причина, по которой я тебя до сих пор не убила!

— Угу, — равнодушно промычал он, скидывая перчатки под верстак и вешая выцветшую бандану на гвоздь.

— Я серьезно!

— Угу, — ремен открыл шкафчик, достал рубашку, небрежно повесил ее на подкрылье дайра.

— Ты вообще слышишь, что я говорю?

— Угу.

Он стянул через голову рабочую безрукавку. Повернулся, чтобы снять с дайра чистую рубашку. Тут я не выдержала, схватила его за плечи и начала методично встряхивать:

— Прекрати. Дурить. Пожалуйста...

Со стороны лестницы послышался приглушенный грохот.

— О! Извиняй, что помешала, — выпалила замершая на ступеньках Тикки. Подмигнула мне и дала задний ход, крикнув напоследок: — Удачно провести время!

Я отпустила Тайла и осела на верстак. Из груди начало вырываться идиотское хихиканье.

— Орие, ты чего?... — Тайл быстро натянул рубашку. На его лице промелькнула тревога.

— О, моя Богиня, как же ты меня любишь... — я глубоко вздохнула. — Есть предложение. Только обещай, что согласишься. Иначе придется тебя ликвидировать, — я ткнула ему в грудь сложенными "пистолетиком" пальцами и "бабахнула". — Это, видишь ли, секрет. Если не согласишься, вполне возможно, форт перестанет существовать.

— Не скажу, что меня это особенно тронет, — Тайл отвел мою руку и начал медленно застегивать рубашку.

— Зато тронет меня. Ради меня согласишься?...

— На что соглашусь? — он устало посмотрел на меня.

— На великий поход за легендой. Который вполне может оказаться пшиком... — я печально усмехнулась. — Коэни нашел на Ледяной Корке колониста первого поколения.

Тайл молчал, машинально приглаживая волосы.

— Я не уверен, что знаю, что из себя представляют настолько старые корабли. Мне ведь предлагается его вскрыть?... — медленно проговорил он.

— Этого не представляет никто в форте. У нас нет выбора, — я помолчала и внимательно посмотрела на него. — Спасибо, Тайл.

— Пока — не за что.

Я кивнула на прощанье и вышла.

Из оставшихся "счастливчиков" больше всего вопросов вызывал Тео, которого я не видела больше месяца. Стараниями Жиены в карантине ему выгородили отдельный закуток, в который я не особенно рвалась. И сейчас спрашивала себя, а в состоянии ли наш найденыш вообще куда-то ехать. Этот вопрос я и решила задать медсестре, и заодно поручить ей найти Тео теплые вещи.

Перед полуоткрытой дверью лазарета на коленях стоял солдат и рассматривал замок. Замок заедал уже полтора года, и я про себя удивилась напористости Ремо, выпросившего таки ремонтника.

Солдат поднялся на ноги, отряхнул колени и обернулся на звук шагов. Я шокировано уставилась на него.

— Я к тебе, — наконец выдавила я.

— Зачем? — нахмурился Тео.

Я не обратила на его тон внимания, начиная понимать, что у Жиены можно уже ничего не спрашивать. А еще — что парню нужно срочно уносить отсюда ноги, пока его не заметила Тисса.

Не знаю, чем таким его кормила добросердечная медсестра, но от заморенного скелета остался только радикальный черный цвет. Отросли клочковатые, побитые паршой волосы, спадая на лоб крупными завитками, лицо утратило острые углы, задорно топорщилась мягкой шерсткой вдоль позвоночника короткая гривка. Неожиданно стало видно, что это широкоплечий статный парень с заметной мускулатурой.

Через месяц-другой форт получит в свою коллекцию еще одного классического красавчика, а я — головную боль в виде толп экзальтированных девиц, польстившихся на "исчадие Бездны" (если Тисса, конечно, не повыдергивает остальным претенденткам волосы и не заполучит этот приз в свое единоличное пользование).

— Ты что, разбираешься в замках?... — я кивнула на дверь.

— Каторга много чему учит, — отозвался Тео, вытирая руки о штаны, и пояснил: — Воры там тоже сидят, хоть и редко, — он помолчал и поднял на меня глаза. — Что вам нужно?

— Съездишь со мной кое-куда.

Он разом потух, сгорбился:

— Зачем?...

— Отдохнешь от любопытства безопасников, и заодно погуляешь на свежем воздухе, — я скрестила руки на груди. — На очень свежем — так что собирай теплые вещички. Завтра после первой утренней вахты быть с рюкзаком в ангаре. Вопросы?

— Куда мы едем?

— На северный полюс, — сообщила я. — И я не шучу. Поэтому или твои шмотки будут действительно теплыми, или чей-то замерзший труп я лично прикопаю в сугробе.

— Надолго?

Я кашлянула.

— Прикопаю — навсегда. А едем на неделю, — я помолчала и добавила: — И все то, чем тебя пичкает Жиена, когда думает, что никто не видит, тоже бери. Ясно?

Он вдруг улыбнулся, так, что на щеках появились ямочки и заискрились черные глаза.

— Ясно.

Значит, действительно пичкает. Кто бы мог подумать.

Тео подобрал разбросанные у двери инструменты и, рассеянно кивнув, направился в глубину амбулатории. Я же двинулась к казармам.

Первоначально у меня возникла мысль в качестве силовика взять Ровин, как наиболее толковую, но, зная ее ко мне отношение, лучше было не добавлять к Зиме еще один источник конфликтов. Маэст в этом плане уж точно не будет проблемой. А его габариты в случае чего компенсируют недостачу полноценных солдат.

Дойдя до казармы, я мгновенно уловила трубный бас, рассказывающий похабные анекдоты. Я утащила его обладателя из компании флегматично чистящих амуницию сослуживцев в укромный угол и вкратце обрисовала ситуацию, пригрозив всеми возможными карами, если не будет держать рот на замке.

Следующей на очереди была связная. На Зиму я наткнулась в коридоре, где он курил, и, судя по всему, не первую палочку подряд. Я вгляделась в его расширенные зрачки и аккуратно вынула дымящийся окурок из пальцев.

— Э! Совсем уже обнаглели! Отдайте!

— К сожалению для вас, вы нужны мне вменяемым. Вы уезжаете в командировку.

— Какую еще командировку? — Зима демонстративно достал из кармана новую палочку. Зажал ее в зубах и нагло ухмыльнулся: — У меня только один начальник — координатор отдела связи. И вы на него не похожи.

— Скажите об этом коменданту, — я уронила дымящийся окурок на пол и припечатала каблуком. — Это приказ. И если вы отказываетесь его выполнять, вы уволены.

— Хотите сказать, что можете меня уволить? — Зима хмыкнул. Сощурился, закурил и изящно качнул среброволосой головой: — Я очень, очень полезный работник.

— Незаменимый ли?... — я скрестила руки на груди и холодно посмотрела на него. — Это приказ коменданта и он не обсуждается. А теперь дайте-ка сюда эту милую вещицу и идите домой собираться — я отпрошу вас у координатора.

Я выдернула у него из пальцев тифу.

Его лицо пошло красными пятнами, на бледной коже казавшимися ярко-алыми. Кулаки медленно сжались.

— Вы еще пожалеете, — процедил оператор ледяным тоном, глядя на меня в упор из-под длинной косой челки. Яркие зеленые глаза недобро сверкнули. Полы моей куртки взвились и начали дымиться, порываясь вспыхнуть.

Я все так же стояла на месте, глядя на него в упор.

— Подавитесь! — рявкнул он наконец, не глядя сунул руку в карман и швырнул мне под ноги горсть сухих ломких палочек. — Счет я вам предоставлю!

Зима развернулся и зашагал к выходу.

— Если вам это интересно, мы вылетаем завтра утром, в восемь, — вполголоса сказала я ему вдогонку. — На Ледяную Корку. Хотя, возможно, это не так уж вам и интересно. И...

— Что? — раздраженно бросил он, едва заметно обернувшись.

— Не опаздывайте, — я вежливо улыбнулась. — Вопросы?

Тонкий хлопотливый огонек на обшлаге куртки на мгновение вспыхнул и так же быстро потух, прихлопнутый моей рукой.

Зима резко развернулся, взмахнув волосами, и скрылся на лестнице.

Я опустилась на корточки, и собрав тифу, сунула палочки в карман. Потом выпростала из-под рубашки амулет, блокирующий пирокинез, и подула на раскалившийся корешок.

Будут трупы. Определенно.


Глава восьмая


Пираты застали краснокожих врасплох.


Джеймс Барри


Не знаю, что говорил Бэйсеррон на собрании, на которое согнали всех членов экспедиции — в это время я стояла над душой у кладовщика, проверяя комплектацию снаряжения, — но к началу второй утренней вахты на месте были все.

Одним из последних посреди ангара возник Коэни. У его ног белоснежным клубком шерсти припал к полу скальник — с горящими подозрением глазами и демонстративно вздернутой верхней губой. Он брезгливо принюхался к разящим сталью двуногим и утробно фыркнул, кольцом заворачивая длинное тело вокруг мага. Защищает.

Одновременно с ним на пороге появился Зима. Уронил сумку в стороне от прочих, кучей наваленных у стены ангара, не глядя вытащил из кармана палочку и закурил.

Скальник потянул широким носом, на миг замер и начал неудержимо чихать. Коэни растерянно посмотрел на него и зашевелил пальцами, что-то нашептывая. Чихание не прекращалось.

— Зима, погасите тифу. Иферен вам не понадобится еще как минимум два дня, — резко сказала я, отрываясь от наблюдения за рабочими, загружавшими дайр.

Связист не ответил, уставившись на белокурого юношу. Потом заметил стоящего позади него Тео и недобро сощурился.

— Что эти здесь делают? — Зима требовательно посмотрел на меня.

— То же, что и вы.

Он швырнул тифу под ноги.

— Я никуда не поеду с этим зверинцем!

— Да неужели?... В таком случае, вас погрузят на борт, упакованным в моток отличного альпинистского троса, — я кивнула силовику. — Маэст, проследи, чтобы наш дражайший фарр так или иначе оказался на борту.

Огробля понимающе ухмыльнулся и подошел к связисту, многообещающе поглядывая на него с высоты своего непомерного роста.

— Чертова солдатня! — процедил Зима и автоматически полез в карман за новой палочкой. Маэст сдвинул брови и выразительно покачал головой. Парень зло зыркнул на него, но руку из кармана убрал.

Кажется, Оглобля в качестве няньки был моей самой удачной идеей за последние сутки.

Дадут боги, не последней.

— Грузимся, фарры! — мой голос разнесся по ангару траурной эпитафией здравому смыслу.

Дайр для перевозки войск в форте был, и даже не один — их переделывали из грузовых. Тонкость была в том, что все они предназначались для краткосрочных рейсов и средних широт. Ледяная Корка не относилась ни к первым, ни ко вторым, из-за специфического местоположения и еще более гадких атмосферных явлений в том районе считаясь наиболее опасным маршрутом во всем полушарии.

Тайл с выводком помощников весь вчерашний день и большую часть ночи пытался сгладить противоречия между характеристиками транспорта и места назначения, но, судя по выражению его лица, чуда не произошло.

Первую вахту за консолями несла я. Старая лоханка оказалась новее, чем я опасалась, но норовиста была не по годам. К обеду меня сменил Тайл, я же отправилась отсыпаться после бессонной ночи.

Когда я проснулась, в грузовом отсеке стояла неестественная тишина. Ремо рассеяно почесывал загривок скальника, Коэни, сидящий рядом, дремал, почти уткнувшись лбом в плечо врача. Длинные белокурые волосы мешались с короткими золотыми, отливая синим перламутром в свете тусклой лампы.

Вот он — голос крови. И никуда от него не деться.

Оглобля сидел рядом со связистом — Маэст воспринял свою роль серьезно и с присущей ему основательностью. Зима вальяжно развалился в неудобном кресле и презрительно щурился, демонстративно ни на кого не глядя, но его выдавали руки, непрестанно дергающие за прядки тонких серебристых волос.

В прежние времена их цвет и он сам были бы эталоном северянина чистейшей крови — такой же гибкий и узкий в кости, с такой же густой гривкой и пушистым, будто начесанным модницей хвостом, как и наши далекие предки, не жаловавшие грубоватых южан. Но вот косы у него не было — только эти тонкие и абсолютно прямые пряди, не желающие отрастать ниже подбородка.

И это тоже голос крови. Только иной.

Тео сидел в стороне от всех, там, где под потолком крепилась единственная горящая сейчас лампа. Он читал, быстро пробегая глазами строчки на экране, и время от времени заправлял падающую на глаза прядь за ухо. Пышные, угольно-черные завитки послушно ложились прихотливыми волнами под такими же черными пальцами.

Чьей крови этот голос?...



* * *


Второй день пути проходил во все той же сонной тишине — только Коэни переместился в кабину пилота, переводя Тайлу тявканья и подвывания скальника — единственного, кто знал дорогу. Дайр шел низко и медленно, чуть ли не касаясь днищем верхушек скал, как ищейка, вынюхивающая дорогу.

Ночью мы пролетали Зеркало Слез. Под тонкой коркой льда это озеро похоже на пятно крови — его вода красна настолько, что даже снег у берегов кажется покрытым розовой пылью.

Снег был теперь везде. Слепил снопом отраженного света через стеклопластик пилотской кабины, пускал солнечные зайчики в крошечные окошки под потолком грузового отсека. Вчера его еще не было, а теперь он повсюду — толстой слежавшейся шапкой покрывает горы, каждый камешек, каждый зубчик на пологих склонах.

Белые пушинки за окном взвиваются, опадают, кружатся и опускаются на землю в медлительном, почти церемонном хороводе.

В воздухе висит почти незаметный, но навязчивый запашок паленого пластика — Зима развлекается тем, что втихую плавит подлокотник кресла. Тонкий оранжевый язычок выводит последнюю букву в пошлом анекдоте. Читающий краем глаза чужое творчество Маэс громко хмыкает.

И тут это случается.

Тихо, как вздох, гаснут двигатели. И дайр, кувыркаясь, летит вниз, стремительно и неуклюже.

Я успеваю только заорать: "Держитесь!", безо всякой уверенности, что кто-то вообще услышит. И — больше ничего, потому что посреди грузового отсека, там, где несколько секунд назад сидел Зима, вдруг вырастает обломанный скальный клык. Камень корежит кресла, пробивает крышу и уходит дальше, дальше, дальше...

На голову сыплется хрусткая снежная крошка, тонкими струйками стекает из трещин в камне и трухой запорашивает глаза. От рывков и ударов тело пляшет в жестком кресле, ремни безопасности выбивают воздух из груди. Пальцы на подлокотниках сводит в скрюченную клешню.

От удара, опрокидывающего дайр кормой вниз, клацает челюсть. Каменный зуб пропахивает в потолке длинную рваную прореху и наконец замирает. Замирает дайр, едва заметно покачиваясь с носа на корму.

Становится тихо и мертво. Только в дырах обшивки настойчиво, на одной ноте, посвистывает холодный ветер, и все так же медленно кружатся снежинки, опускаясь на запрокинутые лица.

В ушах звенит.

Я медленно, будто во сне, нашарила пряжку, выпутываясь из ремней. Соскользнула на четвереньках по вставшему дыбом полу к самой корме — там был грузовой люк. Кнопки оказались завалены сорвавшимся с креплений контейнером — я отпихнула его плечом, разрывая куртку, и открыла дверь вручную, с натугой оттягивая скобу.

В щель ворвался холодный воздух и снежная пыль.

Снег, снег, снег, без конца и края.

Контейнеры вывалились наружу, утонув в сугробах почти наполовину. Я спрыгнула следом, на крышку самого высокого и осмотрелась.

Корма насаженного на скалу корабля почти касалась земли. Сплющенный нос лежал на плоской каменной ступени тридцатью локтями выше. Двигатель цел — по крайней мере, на глаз.

Я снова взобралась наверх, на корабль, цепляясь за кресла. Все, что жизненно важно, ясно и так: дайр не упадет еще ниже, вряд ли взорвется и уж совершенно точно никуда больше не полетит. Можно подумать и о экипаже... или о том, что от него осталось.

В пилотский отсек я боялась входить — из-за того, что могу там увидеть. Но... пошла.

Стеклопластик из-за густой сетки трещин стал непрозрачным, но цел. Пол выгнулся дугой, углы кабины смяты, но вот он, Тайл — дрожащей рукой опирается на консоль, над которой криво нависло пилотское кресло. У него разбиты пальцы, пережало ноги вздыбленным креслом и мешанина порезов на лбу, но — жив.

Коэни... вот уж за кого не стоило волноваться — переливающийся пузырь силового щита почти полностью поглотил удар. Маг кивнул мне, коротким движением кисти снял щит и, оставив скальника на сиденье, соскользнул с кресла, помогая Тайлу встать.

Я вернулась в грузовой отсек, начав методично обходить все углы. У самой стены, пристегнутый к разломанному, вырванному с болтами из пола кресле, нашелся Маэст. Без сознания, но в "чешуе". Я мельком просмотрела ауру — живой.

Хвала Богине.

Зима лежал под креслами там же — белая, как оседающий на ресницах снег, изломанная кукла. Одна рука зацепилась рукавом за сиденье и безвольно висела в воздухе, под запрокинутой головой растекалось красное пятно.

Кто-то тормошит меня сзади за плечо. За спиной стоит непонятно откуда взявшийся Ремо и что-то говорит. Не понимаю — уши будто заложило.

Врач качает головой и лезет под кресла, пытаясь нащупать у связиста пульс.

Фарра, у вас шок. Сядьте.

Голос в голове... Коэни? И по-девичьи хрупкая рука, настойчиво тянущая меня вниз, принадлежала, кажется, тоже ему.

Почему-то тело начинает послушно опускаться на пол.

В темноту.

Смерть стояла за правым плечом и смеялась — язвительно и зло.

Убийца ушел, забрав все ценное: обшарил кажущееся мертвым тело посланницы, до дна выпотрошил обе седельные сумки.

Из-под прикрытых век капают редкие злые слезы. Она лишь посредник... Как рассчитаться с владельцами за вещи, на которые можно было выменять половину замковых полей?! Как оплатить три полновесных меры лучших самоцветов, что везла на отшлифовку?!

Два рога скальника с бесценной резьбой из Вышлана, инкрустированные самоцветами медальоны магов Поющего города, крошечный мешочек с сушеными корешками тамеллы — все, что хранилось от воров под меховой безрукавкой, не снимаемой ни днем, ни ночью, ушло в руки проклятого Звездой мародера.

Деньги, товары, и — она уверена в этом — тощий мешок с едой...

И... О Богиня!

Посланница распахивает глаза. Протягивает дрожащую руку к груди и замирает, почувствовав пустоту там, где еще несколько часов назад на прочном ремешке покачивался жесткий кожаный футляр, натирая кожу под рубахой. Свиток!

Ради него она пустилась в путь зимой, ради него преодолела перевал Ледяной, прошла половину Великих Равнин, чтобы вот так... теперь...

Слезы полились с новой силой, горькие, отчаянные. Весь город, весь род, а, возможно, и вся Нитерра — все это может оказаться под угрозой по ее вине.

Но... Быть может, еще не все потеряно.

Перед глазами чередуются вспышки темноты и слепящие радужные круги, но постепенно голова проясняется. Все четче и яснее становится мысль о погоне. Взрослого муфтара даже мужчина, даже с карайтами, не сможет убить. Увести чужого — тем более. Зверь где-то здесь, где-то поблизости, даже если сейчас его не видно сквозь снежную пелену, и он сможет взять след — даже сквозь сугробы.

Либо она сможет догнать грабителя, либо умрет. Оборванку в разодранной одежде посреди зимы, в сезон разгула разбойничьих банд, без верительных грамот не подпустят даже к замковому рву. У нее нет выхода.

Посланница старейшин южной Нитерры, Талери-ходящая-по-вьюге, младшая дочь самого уважаемого в округе клана муфтарщиков, пошатываясь, выпала из пещеры на снег.

Карайта на правую руку осталась внутри, не замеченная никем — бурый от крови металл сливался с камнем.

Убийца вспомнил о ней, уже расседлывая собственного муфтара на ночь. Заказчик торопил так, будто под ногами его горела земля, и возвращаться с полдороги он не стал, хоть хорошего оружия было и жаль.

Оправданные жертвы.

Я открыла глаза и медленно села.

— Что случилось?...

Сидевший рядом Тайл хмыкнул:

— Ты упала в обморок. Поздравляю с переходом в стан слабого пола, — он обмакнул в горку снега тряпку и принялся оттирать с лица запекшуюся кровь.

— Все живы?

— Пока да, — Тайл бросил косой взгляд в дальний угол, где виднелись спины Ремо и Коэни, и замолк.

— Ноги как — нормально?

— Ходить буду, — коротко и неохотно уронил он.

— А остальные?...

— Ремо и черного потрясло только — они сидели далеко... У Оглобли сотрясение, но если бы не броня, размазало бы по стене тонким слоем. Нам вообще повезло, что низко шли и на малом ходу — иначе на земле были бы по частям.

— Почему мы вообще упали?

— Хороший вопрос, — Тайл хмуро посмотрел на свои покрытые повязками руки. — Двигатели стали, разом, будто вообще никогда не запускались. Вот только двигатель цепного синтеза — не лампочка, и в секунду не гаснет, даже если отключить питание. По крайней мере, я такое вижу в первый раз.

— Сигнал бедствия пробовали посылать?

— Да. Без толку — сквозь помехи портативки не тянут.

— А Зима? Что с ним?

— Не знаю, я Ремо под руку не лез. Но не думаю, что что-то хорошее, если он до сих пор не очнулся.

— А который час? — спохватилась я, наконец заметив, что отсек освещают все целые лампы.

— Вечер уже. И холодает...

Он поежился. Люк на корме был закрыт, но огромная рваная дыра в потолке пропускала гораздо больше свежего воздуха, чем хотелось бы.

Я осторожно, чтобы не соскользнуть вниз, встала. Ледяная Корка — это, конечно, не полюс. Это нагорье даже не подходит к области вечной мерзлоты, но из-за высоты по температуре с ней очень схожа. Пол уже начал покрываться тонким ледком, и предстоящая ночь обеспокоила меня всерьез.

Оглоблю вместе с Тео я нашла наверху, у входа в пилотскую кабину — они натягивали трос, за который можно было бы держаться при передвижении по отсеку. Я похвалила инициативу и послала их за спальными мешками.

В пилотском отсеке было теплее, а еще там был почти горизонтальный пол, корпус без дыр и практически не пострадавшая дверь. Я покопалась в ящике с инструментами в нише под главной консолью и начала отвинчивать от креплений в полу кресла пилотов. Дайр уже не взлетит, а место в кабине понадобится.

Спустя час "лагерь" был развернут. Крупные щели по углам кабины заткнули, под консоли поставили несколько обогревателей. Помимо прочего, нам повезло с неповрежденной энергосетью — в автономном режиме обогреватели не продержались бы долго. А мы не продержались бы без них — то, что спальники не были рассчитаны на полярные условия, еще не так страшно — для солдат, но вот с Зимой все сложнее.

Для меня вообще осталось загадкой, как его не убило сразу. Сейчас же основная проблема была в травме головы, из-за которой он не приходил в сознание. Прочее особых волнений не вызывало — синяки и помятые ребра заживут без особых проблем, как сломанная в двух местах рука.

Снаружи выл ветер, и даже сквозь кружевной от трещин стеклопластик можно было разглядеть, как проносится мимо дайра снег. Смотреть не хотелось.

В пилотском отсеке стыли пальцы, а изо рта вырывался пар, но мы все были живы, и были внутри, а не снаружи... Нам повезло.

— Орие, так что мы будем делать? — Ремо первым задал вопрос, который интересовал всех.

— Мы пойдем дальше.

— Что?! — шокировано округлил глаза врач.

— Нас начнут искать не раньше, чем через две недели. В лучшем случае. Кроме того, у форта нет возможности вести массированный поиск, а наш точный маршрут неизвестен никому. И нет абсолютно никаких гарантий, что очнется наш связист. Есть ли шанс поднять дайр в воздух?

— Сама знаешь, что нет, — Тайл устало потер переносицу. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Можно попробовать поискать на колонисте спасательные модули. Только я бы не слишком на это надеялся.

— Другие предложения есть?...

— Но, Орие... все пойти не смогут, — Ремо сделал неопределенный жест рукой.

— Все и не пойдут, — жестко отрезала я. — Выходить будем небольшими, сменными группами. Коэни, сколько осталось до корабля?

— На дайре не больше часа. Пешком, по снегу... Не знаю. Быстрый? — Коэни потянул за мягкие рожки, приближая усатую морду к лицу. Прижался лбом ко лбу, прикрыл глаза. Подумал. — День, два... Если не налетит метель.

— Ясно. Будешь у групп провожатым. Постарайся сориентироваться по картам — если консоли не удастся отладить, возьмешь из моей портативки. Ремо... ты дежуришь на дайре. Остальные меняются. Если позволит погода, начинаем завтра. Вопросы?

— На сколько нам хватит запасов? — прогудел Маэст, как бы ни странно это звучало, самое здравомыслящее существо из собравшихся.

— Вместе с сухими пайками — месяц. Если начать экономить прямо сейчас, два. Воды — полные сугробы. А вот что касается энергии... — я посмотрела на Тайла.

— "Если начать экономить прямо сейчас..." — процитировал он, вызвав у Оглобли приглушенный смешок, — то две недели. С резервными генераторами — три. На большее корабля не хватит.

— Итого, фарры, наше расчетное время две недели — оставим что-нибудь про запас. Возможно, нас начнут искать. Возможно, на колонисте ничего не будет. Возможно, не будет самого колониста. Но это не повод опускать руки. Главное — найти его за эти две недели, или... убедиться, что его нет, — я обвела собравшихся усталым взглядом. — Еще вопросы?... Нет? Тогда спать. Как ни банально, но завтра тяжелый день.

Ремо вздохнул и покачал головой, перебираясь поближе к больному. Прочие нехотя полезли в спальники.

Я принесла Ремо еще пару одеял и забралась в свой спальник, наблюдая, как устраивается врач. Одно одеяло он накинул на плечи, в другое поплотнее закутал Зиму. Яркий свет превратился в тусклого светлячка — Ремо отключил лампы, оставив только аварийный фонарь.

В полумраке раздался его тихий голос:

— Молись за нас. Иначе нам не выжить.

Увы, моя Богиня не слышит таких молитв...



* * *


Первый заход был неудачен, как и второй: четыре дня было потрачено впустую. Потом занялась метель — с ураганным ветром, с сухим, колющим до крови снегом, с лютым холодом, от которого не спасали ни стены, ни одеяла, ни многослойные коконы одежды.

Днем мы сидели, прижавшись друг к другу, и прятали между телами окоченевшие пальцы, кутаясь в одеяла. Ночью — состегивали все спальники в один и лежали, глядя невидящими глазами в темноту, и ждали, бесконечно долго ждали, когда уйдет метель.

Метель не уходила, и на исходе второй недели мы потеряли надежду.


Глава девятая


Тут явился Освальд с тачкой, и все стали помогать укладывать кабачок на мягкую кровать из сена.


Энн Хогарт


Мне снились хрустальные горы, осыпанные снегами, горы, которые от одного касания пальцев начинали едва слышную песню, тихим перезвоном звучащую в ушах.

По левую руку от меня стоит женщина в широком плаще, сером от дорожной пыли. Под накинутым на голову капюшоном парит темнота, живая и осязаемая, как дыхание. Ее рука, тонкая, почти птичья, с острыми коготками и узловатыми суставами, держит темный резной посох с навершием из раскинувшей крылья птицы.

Жизнь.

Падающие снежинки обтекают туманную фигуру, застилая глаза. Мягким светящимся облачком горит крошечный огонек свечи, что богиня держит в руке. Тонкий огненный язычок горит неровно, мечется и вздрагивает от порывов холодного ветра.

За моим правым плечом стоит темная тень с фонарем в руке. Рука эта, гибкая, сильная, затянута в перчатку. Тень откидывает с лица капюшон, поднимает фонарь над головой, освещая молодое лицо с хищными чертами. Глаза двумя черными зеркалами насмешливо смотрят на меня, тугая черная коса падает до поясницы.

Смерть.

— Чего ты хочешь? — доносится сквозь ветер едва различимым шелестом живой листвы.

— Чтобы не мерк твой свет на дорогах тех, кто со мной.

— Чего ты хочешь? — резким язвительным смешком звучит у уха.

— Знать и видеть, как видишь ты.

Жизнь медленно качает головой и протягивает руку со свечой, указывая вниз. У наших ног плещется море, багрово-серое, как отблеск бури. Волны подхватывают блеск свечи и уносят его к горам, туда, где садится солнце.

— Для них нет иных дорог. Только эта, — шелестит листва.

Богиня птицей взмахивает рукавами и растворяется в метели.

— Ты хотела видеть? Смотри!... — Смерть смеется резким смехом и бросает фонарь с обрыва вниз — в бурную воду.

Старинный фонарь с тихим плеском уходит под воду. И темнота отступает.

Мягкие золотые блики от погасшей свечи на неспокойной воде струятся, перетекают, наливаются кровавыми пятнами.

У моих ног плещется море, море крови.

— Ты хотела знать?... Знай! — богиня смеется, сверкая белоснежными клыками, и одним взмахом руки заставляет море застыть грудой красных скал. — Я не отказываю своим детям. Никогда!

Красные скалы накрывает метель. Кутает мягкими снежными полотнами, сковывает льдом и холодными ветрами. Я смотрела сверху, с огромной высоты, и узнавала эти горы.

Я видела. Я знала.

— На пути к знанию я не принуждаю никого. Помни... — богиня прикладывает палец к губам и рассыпается ворохом огненных искр.

Я помню, Первая из Звезды, Мать Истины.

Недаром Смерть считается самой жестокой из богов — она не принуждает никого и никогда не лжет.



* * *


Сквозь сон я почувствовала чужой пристальный взгляд и открыла глаза. Тайл, притулившийся к моей спине, дернулся во сне. Обнимавшие меня руки напряглись.

На меня в упор смотрели широко распахнутые изумрудные очи, огромные, удивленные глаза ребенка.

Зима поднял мелко дрожащую руку и коснулся лба. Тонкие волосы растрепались, и из-за них, а главное — из-за этих огромных, таких наивных глаз он казался ребенком, испуганным и беззащитным.

Бортовой таймер отбил три.

Час, когда призраки покидают землю.

Я щелчком включила фонарь, осторожно разжала руки Тайла и села. Разбудила Ремо и Коэни, на заспанные недоуменные взгляды обронив одну фразу:

— Он очнулся.

Врач, встрепанный со сна, с перекошенным воротником полурасстегнутой куртки, рывком вскочил и склонился над Зимой. Коэни запоздало встрепенулся, приподнялся на локтях и медленно сел. Провел рукой по лицу, потер глаза и присел рядом с Ремо, опустившись на корточки.

Я сидела на спальнике, скрестив ноги, и наблюдала за двумя светловолосыми затылками. Из них двоих выйдет один настоящий врач — со знаниями одного и силой Жизни второго.

Ремены, на самом деле, плохие врачи. Зато хорошие солдаты — выносливые, проворные, способные часами, не шелохнувшись, ждать в засаде. А потом, вот так же, как сейчас, вскочить и рвануться вперед молниеносным змеиным броском. И снова застыть на минуты и часы.

Я сидела и думала о том, что будет, если... Если. Если. Если война развернется так, что нашей Короне придется воевать не только за, но и против. Против ременской же Короны, например. В чем будет перевес — в искусности многочисленных солдат или искусности избранных магов?...

— Странные мысли, — Тайл открыл глаза и посмотрел на меня. Приподнялся, подпер щеку ладонью. — Или что-то случилось?

— Я говорила со Звездой.

— И?...

— Кровавое море. Думаю, это война.

— А о том, выживем мы или нет, тебе не сказали? — светлые брови приподнялись.

— Нет. Жизнь видит не слишком далеко — только то, что освещает свеча, — я бездумно посмотрела на очерченный фонарем светлый круг. — А вот Смерть знает все. Другой вопрос, что не обо всем говорит.

Тайл помолчал, рассеянно приглаживая волосы.

— Орие, неужели ваши боги действительно говорят с вами?...

Я тоже помолчала, прежде чем ответить.

— Только с теми, кого выбирают сами. И только если их хотят слушать. Поэтому это бывает так редко... — я улыбнулась, криво и невесело. — Хочешь первоклассную хохму? Мертвяк — смешно, да? — он тоже это может. Только не хочет. Поэтому и не слышит. А может, потому и не хочет, что когда-то услышал.

— И почему меня это не удивляет...

Справа, заслоненный спиной Коэни, слабым, но узнаваемым голосом начал огрызаться Зима. За стеклопластиком обзорного иллюминатора как-то особенно яростно взвыла метель. Взвыла — и неспешно опала, сменившись странной тишиной.

Утром мы поняли, что утихла длящаяся полторы недели метель, и радовались, как дети. Тем же утром мы узнали, что по-прежнему не сможем связаться с фортом — даже с помощью очнувшегося связиста, и радость смыло, будто талой водой.

Зима полусидел, опираясь спиной на мягкий валик из одеял, и с каждой минутой бледнел все больше. Он не пытался связаться с фортом, он пытался связаться хотя бы с кем-нибудь из нас — и не мог.

Такое бывает. Дар соткан не из эфирной, никем не видимой души. Он — в хрупких нейронах мозга, и потерять его легче, чем способность видеть или говорить.

Такое бывает. Две недели назад это случилось с ним. С нами. Могло бы — с кем-нибудь другим. Но случилось с нами. Так вышло.

Не может везти бесконечно.

У нас есть метель, которая закончилась. У нас есть надежда.

Я говорю все это вслух, чтобы мой отряд не пал духом сильнее, чем это уже случилось.

Знания, подаренные Богиней, редко идут впрок, но альтернатив не осталось.

— Ремо, остаешься с Зимой. Остальные — выходим через полчаса. Я знаю, куда идти.



* * *


С пронзительно-голубых зимних небес хирургической лампой светило солнце. Если посмотреть под ноги, можно увидеть его отражение на идеально отполированной корочке льда.

Ноги проваливались в сугробы по колено, проламывая тонкий наст — даже у меня, северянки, которые, как говорят южане, ходят по снежным рукавам метели. На короткие прядки волос у самого лица наросли колкие льдинки, зло покусывая щеки.

Сложнее всего идти было Оглобле — при его росте и весе он пропахивал в снегу траншею. Прочие благоразумно держались за его спиной.

Скальник кругами носился вокруг нас, отрастив длинною спутанную шерсть.

Выглядывающие из-под снега зубцы красных скал медленно проплывали мимо. Слишком медленно — время утекало быстрее, чем мы шли по глубокому снегу. Незаходящее северное солнце наполовину ушло за горизонт, чтобы остаться там на всю ночь. В сереневых сумерках каменная гряда, перегородившая дорогу, явилась почти знаком — и прескверным.

Я скомандовала привал.

В полутьме заснеженные скалы складывались в огромную квадратную тумбу, и уже сейчас, помогая расставлять палатку, я не переставала думать о том, сколько времени завтра уйдет впустую, чтобы ее обогнуть.

Спустя полчаса, уже внутри крошечного иллюзорного уголка, отгороженного от снега, зажатая между сопящим Маэстом и Тайлом, я молилась. Молилась о том, чтобы все, услышанное и увиденное мной тогда, во сне, оказалось понято правильно.

Если... Если я ошиблась, ошиблась в направлении, на которое указывало солнце, ошиблась в том, за что приняла корабль; если ошиблась в смысле того, что было сделано и сказано, я веду своих солдат на смерть.

Когда стихает ветер, и снегопад красит небо молоком, на горные тропы выходят призраки.

Талери видела их не раз и не два за летний сезон перегона. Зимой же, как говорят, они бродят по перевалам каждую ночь. Путники, не удержавшиеся на крутом обрывистом склоне; гонцы, оставшиеся ночью без огня; купцы, заплутавшие в метели... Умершие и убитые — те, что не уходят, навсегда оставшись со снегами.

Тени, сотканные из обрывков метели, скользят по узкой расселине у пещеры, и Талери кланяется им — до земли.

Оберегите, отворотите зло от сестры своей по тяжелому пути...

Пальцы немеют от стужи, не спасают даже шерстяные обмотки внутри рукавиц. Вокруг бело от снежных хлопьев, бело в голове — от тумана.

Ее крик разносится далеко, подхваченный эхом — найти в этой белизне зверя с белой шкурой, все равно что гонцу пуститься в дорогу со снежной слепотой...

Залегший на ночь в сугроб муфтар не отзывается так долго, что Талери почти решает: грабитель нашел и его. И тогда впереди — только смерть. И у нее тоже...

Почти лучину она бродит горной долине, стискивая клыки от каждого шага — задубевшая от крови рубаха растирает едва подсохшие раны на спине. И все зовет, зовет, зовет... Но приходят только призраки, бессловесные и мерцающие, будто небесная река, сияющая над головой.

Когда рядом наконец раскрываются желтые глаза, и слишком рано разбуженный зверь недовольно фыркает, Талери почти плачет — от счастья.

Муфтар норовисто рвет поводья из рук, но он у нее есть. А значит, есть и надежда.

Снаружи кричали.

Я вскочила и метнулась к выходу из палатки, чуть не столкнувшись с Маэстом. И — зажмурилась от ослепительно сияющего снега, бывшего везде. Снега — и чего-то еще, сверкавшего не менее ярко.

— Командир! — снова раздался крик, и я побежала.

Тео стоял в двадцати локтях от палатки, глядя куда-то вверх.

— Смотрите... — он заметил меня и вытянул руку вверх, указывая скалу-тумбу.

Взгляд зацепился за хитрую вязь углов и выступов, разрастающихся, обретающих форму...

Маэст захохотал — густым, утробным смехом, и подбросил в воздух рукавицы.

Над нашими головами сверкал на ярком зимнем солнце металл гигантского корабля.


Глава десятая


— У нас на Манхэттене туго с двумя вещами: парковкой и бегемотами.


"Мадагаскар"


Шел второй час пополудни.

Входной люк мы нашли в двенадцать ровно — с тех пор вокруг места "Х" образовался широкий вытоптанный полукруг. Шипящий, как газовая горелка, Тайл разогнал любопытствующих еще час назад, и мы наблюдали за процессом вскрытия издали, нервничая чуть ли не больше самого техника.

Нездоровая атмосфера действовала даже на по-моровьи непробиваемого Тео — сказывалось отсутствие Зимы, и, соответственно, полноценной подпитки. Хотя какая подпитка из коматозного больного... Последние две недели мы с Тео провели впроголодь, по чуть-чуть вытягивая энергию вместе с отчаянием из наших попутчиков, и теперь подошли к тому пределу, когда делать это дальше — значило поставить под угрозу чужую жизнь. О том, что будет дальше при таком раскладе, мы не говорили с удивительной солидарностью. Просто становились все более вялыми и равнодушными, хорошо понимая, что пройдет еще несколько дней, максимум — неделя, и мы отключимся, как игрушки, у которых разрядился аккумулятор.

Поэтому не удивительно, что в разговорах всплывали другие, на поверку еще более неприятные вопросы.

Мы с ним грели на "таблетке" пайки на обед, когда Тео вдруг спросил:

— Почему я здесь?...

— Глупый вопрос. Тебе бы подумать над другим: что с тобой будет, если мы вернемся, — я аккуратно оторвала фольгу на лотке, запустила ложку в исходящую парком кашу и задумчиво помешала. — По-прежнему ничего не хочешь мне рассказать?...

— А, — он резко засмеялся. — Так вас направили выяснить этот вопрос?

— Делать мне больше нечего, — я попробовала кашу. — Пусть с тобой возятся те, кому за это ничего не будет. Хотела бы — сковырнула все твои блоки еще в карантине.

— Вы не псион — по крайней мере, не настолько сильный, — Тео насмешливо качнул головой. — Не обижайтесь, но с теми, кто их ставил, вы и рядом не стоите.

— Знаешь, что такое "фокус"? — я расстегнула куртку до половины и вытащила из-за ворота оправленный в серебро камень на цепочке. — Этой милой фитюльке, которую мне презентовали родители мужа на свадьбу, лет пятьсот, если не больше, и стоит она, как треть наших развалин. Или как их пара-тройка — не уверена, что такие актефакты до сих пор кто-то умеет делать. Вещь одноразовая, но эффективная — сфокусированной силой всех находящихся поблизости псионов, а среди них, если ты забыл, чрезвычайно сильный маг, я могу стереть любые щиты в порошок, кто бы их не ставил. Или сделать еще что-нибудь не менее занятное.

— Вы этого не сделаете — хотя бы потому, что я не стою подобных ресурсов. Правда, — Тео спокойно подцепил черенком ложки свой лоток с пайком и выключил "таблетку". — Вы знаете, что такое "брак"?...

Я кивнула, вполне уловив намек. По крайней мере, стало ясно, почему ему удалось сбежать оттуда, где водятся псионы, с которыми я "рядом не стояла". Брак есть брак — годится только на утилизацию, и потому охраняется крайне небрежно.

— Можно личный вопрос?... — Тео облизал ложку и вскинул на меня черные глаза.

— Попробуй.

— Вам не жаль меня. Ни из-за того, что было, ни из-за того, что будет. Вам не жаль даже себя — хотя нам, как морам, грозит одно и то же. Даже если спасательные капсулы найдутся, мы с вами вполне можем до этого дивного момента не дожить — и это, знаете ли, будет очень обидно. Так почему?...

Я засмеялась, хоть он и был прав. Нет существа ущербнее, чем мора, служащая настолько специфической богине. Хотя все зависит от точки зрения — как всегда.

— Смерть дает знания, как отвести ближнего от края, дает виденье истинной сути вещей. Чего она не дает — так это милосердия. Даже к себе.

— Орие! — крик, такой четкий и ясный из-за звенящего, как хрусталь, горного воздуха, заставил нас обоих забыть про пайки и сомнительную философию. Тайл стоял, распрямившись во весь рост, и махал руками.

Я рысцой бросилась к кораблю, надеясь на прорыв — как выяснилось, зря.

— Я не смогу открыть эту эхлами драную дверь! — ремен раздраженно швырнул рукавицы в снег. — Она меня не пускает!

— В каком смысле?... — я недоверчиво посмотрела на щель в три пальца шириной, которая зияла между люком и входным пазом.

— Я растопил горелкой намерзший лед, только и всего! Дверь уже была отжата, и дальше не двигается. Стоит как влитая, будто ее с той стороны держат эйра со всей Бездны!

— Хреново. Наша дистанционная автоматика в такую щель не протиснется. А... Коэни! Иди сюда! — крикнула я, и, дождавшись мага, спросила: — Скальник сможет сюда пролезть?

— Не знаю, — Коэни посмотрел куда-то вверх. — Надо попробовать.

Нам на головы посыпался снег. Растопырив короткие когтистые лапы, с верхней площадки корабля заскользило на брюхе вниз нечто муфтарообразное. Не удержавшись на обледеневшей обшивке, скальник шмякнулся мне под ноги и громко чихнул, взметнув облачко снежинок. Зверь поднял большие желтые глаза на мага, и мгновенье спустя мохнатое тело снова пришло в движение, скользнув к приоткрытой двери.

В щель просочилось уже нечто широкое, плоское и бесконечно длинное.

Коэни стоял на месте, прикрыв глаза и едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Мы ждали.

— Там ничего нет.

— Ну естественно, — пробормотал Тайл.

Я наклонилась к щели и заглянула внутрь. Широкий нос с шумом выдохнул мне в лицо, ткнувшись в паз с противоположной стороны. Я резко отпрянула и ругнулась. Нос сменился удивленно хлопающим желтым глазом. Тал постучал по гулко звякнувшей двери, и скальник сорвался с места, ускакав куда-то вглубь корабля.

Внутри что-то упало и покатилось с нарастающим грохотом.

И тут дверь поехала.

Я по инерции сделала шаг назад и машинально ударила подошвой ботинка по кромке. Дверь отлетела в паз, распахнувшись во всю ширину.

— Эйра, говоришь?... По-моему, они ее отпустили.

Тайл настороженно заглянул в открывшийся проем. Коэни покачал головой:

— Там ничего нет. Быстрый бы заметил.

— Да, — невпопад обронил ремен, опустился на колено и принялся быстро бросать инструменты в сумку. Я вернулась к лагерю — пора было собираться.

Десять минут ушло на то, чтобы перетрясти рюкзаки, упаковаться в полную броню и — на всякий случай — замаскировать палатку.

Что водится на Ледяной Корке, до сих пор никому точно не известно, и щель во входном люке в этой связи мне нравилась с каждой минутой все меньше — пусть даже ей и пара сотен лет.

Сгрудившись у люка, мы пересчитались, проверили коротковолновые рации и датчики жизнедеятельности, которые выводились на портативки. Я вытащила из-за спины "мать" — универсальный десантный ствол — и, включив подствольный фонарь, шагнула внутрь корабля первой.

Столб яркого света разгонял полумрак в укромных углах не хуже полуденного солнца. Переходного тамбура не было: шлюз вел в грузовой отсек, судя по размерам — резервный.

Быстро обшарив заставленные контейнерами закоулки, я кивнула остальным. Застывший на пороге Маэст, до того напряженно следивший за сохранностью моей спины, пропустил выстроившихся гуськом парней и сам двинулся следом.

Внутренний люк грузового отсека оказался гораздо хлипче наружного, и через четверть часа плазменный резак проделал в нем достаточно большую дыру, чтобы смог пролезть кто-то побольше скальника.

Тому, что люк был уже отжат на четыре ладони, и кто-нибудь не слишком крупный, вроде Коэни, смог бы протиснуться и так, придал значение только Маэст, молчаливо со мной переглянувшись.

У меня начала просыпаться профессиональная паранойя, оставшаяся еще от службы в Корпусе. Сытая, размеренная и спокойная жизнь в деревне усыпила ее настолько, что я полагала ее потерянной навсегда. А поди ж ты...

Коридор за люком вывел к площадке с подъемниками — естественно, отключенными. Сверившись со скачанными из военных баз планами, я повела отряд к техническим коробам. Заледеневшие стальные скобы под определение лестницы подходили с большой натяжкой, но более удачного эквивалента не нашлось.

Подъем на высоту пятиэтажного дома не всем дался легко: я сделала зарубку на память о том, что Тео куда хуже от "недоедания", чем мне, а ремены по выносливости заткнут за пояс даже силовиков соланской Короны. Легче всех отделался Коэни: иногда мне начинало казаться, что он вообще не касается ногами скоб. А ведь металлы и механизмы считаются стихиями Земли и Смерти соответственно. Вот и пойми этих магов...

Наверху было... холодно и пусто, только и всего. Огромная, без конца и края, то ли галерея, то ли площадь, была таковой только в моем сознании слабого, но псиона — лучи фонарей золотыми соломинками чертили пространство, но не могли дотянуться до стен. Потолок парил где-то там, на недосягаемой высоте.

— Рекреация, — коротко прокомментировал Коэни, кивнув на затянутое многометровым слоем белесого льда пространство посреди площади. В глыбы льда вморозились тонкие ленты бурых водорослей.

Без замены родного океана, пусть даже в виде гигантского бассейна, ремены не двинулись бы на, как казалось, другой конец Вселенной.

Тогда казалось. А сегодня — всего лишь на соседнюю улицу.

Что поделаешь — другие корабли, другие возможности, другие карты. Солы колонизировали Деррин через пятьсот лет после первой, провальной волны ременской колонизации. Вторая волна была удачнее, и создала империю, почти сравнимую с соланской... но много, много позже.

Я смотрела на тонущие во мраке стены, на недосягаемый даже для десантных фонарей потолок, и вспоминала маленькие юркие кораблики первопроходцев Солярики, осторожно разведывающие соседние системы... Добравшиеся наконец и до Деррин, пятьсот лет спустя.

Солярика не отправляла своих детей в никуда. Наши маги осторожны и знают, куда идут.

В свете чужого фонаря где-то сбоку мелькнула корявая разлапистая тень. Тело машинально развернулось, наставив ствол на стеклянно-хрупкий скелет деревца в пластиковом контейнере.

Я недовольно дернула плечом и вдруг замерла, прислушиваясь.

Нам навстречу кто-то шел.

Выключив подствольник, Маэст бесшумно скрылся за выступом стены, попутно втолкнув туда же Тео с Тайлом. Я затаилась за деревцем, опустившись на колено и пригнувшись. Ствол "мамы" лег на край контейнера, царапнув мерзлый грунт.

Шаги медленно приближались, какие-то неуверенно-шаркающие и неровные. Я чуть сменила позицию, разворачиваясь.

В круг света, очерченный оброненным Тео у бассейна фонарем, пошатываясь, вступила нескладная, но явно гуманоидная фигура. Вошла и остановилась, замерев на вдохе.

Палец рефлекторно дернулся на спуске, мертвую тишину разорвал выстрел. Неизвестный с неестественной скоростью бросился в сторону, уходя от пули, я же, впервые в жизни, начала ощущать, как вдоль позвоночника встает дыбом грива — у фигуры было лицо Зимы.

— Фарра, это же скальник!

Коэни призраком возник у меня за плечом.

Я судорожно сжала дернувшуюся было к цели руку.

— Никогда. Так. Больше. Не делай, — очень спокойно, очень раздельно. — Со сломанной шеей ты краше не станешь.

— Но вы же знали, что это я.

— Солдат мало отличается от шизофреника, — я встала, уложив "мать" на руку. — И чем он лучше, тем меньше. Не подкрадывайся со спины и не делай резких движений. Далеко не все рефлексы можно успеть вовремя пресечь.

Коэни порозовел и мелодично просвистел длинную ноту. Несуразная фигура поднялась и пошла к нам. Чем ближе она подходила, тем лучше была видна подделка: будто нарисованная на теле одежда, искаженные пропорции, грубо вылепленное лицо. Его только издали и можно было принять за настоящего — неумело слепленная ребенком фигурка, да и только.

Я посмотрела вглубь зала.

— Там, где он бегал, что-нибудь есть?

— Нет. По крайней мере, Быстрый не почуял, — Коэни на секунду замер и добавил: — Но выход отсюда он нашел. Пойдемте.

Выстроившись цепочкой, мы двинулись вдоль бортика бассейна. Идти впереди мальчику я не позволила, внушив в случае чего не перекрывать обзор. Ни один идиот не посчитает магию Жизни наступательным оружием, а пуля и плазменный заряд летят всяко дальше и быстрее любого фаербола, пущенного даже самым великим магом.

Через несколько минут последовал очередной подъем по обледеневшим скобам. Узкая галерейка, россыпь крошечных технических кабинок — и снова подъем...

К моменту, когда на горизонте замаячили жилые этажи, было решено сделать привал. Побросав на пол тощие рюкзаки с "аварийным набором" и сев сверху, мы настороженно оглядывались по сторонам и запивали внезапно возникшую давящую тревогу ходящим по кругу горячим пойлом из фляжки.

Только здесь, на жилых этажах, до меня дошла вся странность этого корабля.

Он был пуст.

Ни трупов, ни костей. Ничего. И это огромный корабль-колонист, упавший на незнакомой планете чуть ли не за полярным кругом.

Возможно, в те времена климат был другим. Возможно, пассажиры и экипаж улетели на спасательных шлюпках. Мало ли что... возможно.

Прихватив Тайла, я обошла с десяток кают — бесконечные "возможно" не нравились ни мне, ни моей паранойе, как и нависшая над этажом тревога.

Никого.

Сверкающие инеем покрывала на кроватях, неряшливо сбитые в сторону и образцово натянутые в струнку; тонкий ледок на полках, тумбах и сброшенных на пол, сотни лет назад примерзших к полу безделушках; застывшая на полувздохе, на полушаге жизнь... И по-прежнему — ни трупов, ни костей.

К ночи мы добрались до главной навигационной рубки. Там же и заночевали, вяло обсуждая планы на завтра.

В голову лезли навязчивые мысли о том, что подчас заводилось на брошенных кораблях. Страшилки об открытом космосе слабо котируются в полярной пустыне, где голод и мороз страшнее всех космических страшилищ вместе взятых, но... Но.

Поверить, что Богиня привела меня сюда по доброте душевной, я не могла.

Утро было холодным, до хрустящего от тонкого ледка ворота куртки и окоченевших пальцев. Тайла в компании Тео оставили копаться в оборудовании и документах в главной рубке, остальные же спустились на три уровня вниз и рассредоточились вдоль правого борта корабля, где согласно планам должны были находиться спасательные модули.

Я надеялась на одно — что все ременские колонисты строились по одним спецификациям с незначительными изменениями, иначе нам с нашей типовой схемой планировки, залитой в портативки, можно было с равным успехом пускать себе пулю в лоб прямо сейчас. Учитывая размеры корабля и неработающие транспортировщики, мы могли бродить здесь до седых волос, или, что точнее — до голодной смерти, и ничего не найти.

К вечеру стало ясно, что мы промахнулись с уровнем — признаков спасательных капсул не было, как и мест их предположительной отстыковки.

Тайл у себя в рубке разобрал половину главной консоли. И даже бодро улыбался за ужином парням, уверяя, что у него вот-вот проснется генетическая память.

А потом он отозвал меня в сторону и обреченно сказал:

— Орие, у меня плавятся мозги. Ни документации, ничего — на систему, которой чуть ли не тысяча лет. Такого уже давно не делают. Другие технологии, другие принципы, все другое... и слишком сложное. Я ведь не инженерный гений — всего лишь полицейский с дипломом по электронике приземельных кораблей...

Я помолчала. Посмотрела на дожевывающих вечерний паек и начинающих укладываться спать парней, на снежную панораму на обзорной панели. Спросила:

— Какие шансы?

— Запустить?... Ноль, — он замолчал. Поднял на меня странно-ясные глаза. — Знаешь... Мы еще не были так близко к смерти, как сейчас. Даже когда думали, что метель не закончится никогда... Ищите капсулы. Если не найдете — можно брать веревки и идти к ближайшему крюку в потолке.

Снаружи, в серых сумерках вместо настоящей ночи, выл ветер. Внутри стояла мертвая тишина.

— Знаешь... Один из самых страшных грехов — уныние. Не для богов страшных — для себя.

— Пока живешь — надейся?... — ремен растянул губы в кривой, невеселой ухмылке.

— Вранье, — я качнула головой. — Без надежды можно жить. А вот с унынием смерть найдет тебя сама.

— Тебе виднее.

— Да. Мне виднее.

Ночью я лежала и невидящими глазами смотрела в пустоту. Надежды не было, но без нее действительно можно жить. Рядом стояло Уныние и пропарывало своими когтями душу насквозь.

Я хотела верить в то, что говорю, в то, что правильно — и не могла.


Глава одиннадцатая


Количество крупных животных в лесах Камеруна так же очень велико. Поимка их, как правило, значительно легче, чем мелких животных. Связано это прежде всего с тем, что более крупного зверя легче обнаружить.


Джеральд Даррелл




Огонь еле тлеет — даже зимой в горах опасно привлекать к себе внимание. Костер бросает блики на окровавленную тушу раскорца — удобные для ночевки пещеры редко бывают свободны, и ему повезло, что это был всего лишь зверь.

Для убийцы из Деревянной гильдии не было бы проблемой устранить даже короля Асатоля под носом у охраны... Но устраивать бойню, вполне возможно — многочасовую, истребляя очередную банду из разоренных засухой крестьян, или, того лучше — из наемников, в межсезонье решивших подзаработать деньжат на дороге, было бы хлопотно, долго и дорого. Помимо того, что за это все равно никто не заплатит, истратятся болты, шарики с газом, а, если бы бродяг оказалось десятка два, что в здешних краях не редкость, еще и несколько зарядов стоившего годового заработка амулета. А уж что сказал бы по поводу опоздания заказчик, которому не иначе как все эйра из Бездны пролезли под хвост...

Убийца скидывает рукавицы и укладывает на камень у огня — пусть стает ледяная корка и подсохнет набивная шерсть на подкладке. Он вытаскивает из сапога короткий мясницкий нож с широким лезвием и аккуратно подрезает шкуру на брюхе раскорца. Зверь молодой, сильный: если подвялить за ночь мясо с ребер и лап, выйдет хороший запас на случай многодневного бурана.

В дальнем углу пещеры лежит груда сухих веток, из которых раскорец еще летом сплел гнездо. Убийца выбирает те, что попрочнее, и нанизывает полосы мяса, укладывая их над тлеющими углями.

Чехол со свитком на неудобном креплении мешается, натирая шею, и, закончив с мясом, убийца перекладывает его в потайной карман в рукаве. Но уже через лучину тянет его обратно — за тайну личности заказчика ему доплатили, но не за тайну груза. Никогда не знаешь, что пригодится гильдии — тем более, заказчик не внушал доверия. Южанин, да еще и из крестьянской Нитерры... Правда, по говору — вроде бы из благородных, но кто же из благородных добровольно режет себе косу?...

Убийца аккуратно раскупоривает футляр и разворачивает полосу выделанной кожи. Быстро пробегает взглядом, удивленно поводя ушами. И ради этого его послали в погоню зимой, по горам, да еще и подгоняя так, будто от промедления земля провалится в Бездну?...

Затейливые руны были ему знакомы — магический шифр, написанный магами и для магов, где схемы течения сил перемежались рисунками странных созданий.

Неужели маги Нитерры, всегда славившиеся не силой, а ее отсутствием, сподобились изобрести что-то стоящее, раз это хочет перехватить кто-то из благородных? И не стоит ли прежде заказчика отнести этот свиток гильдейскому копировальщику?...

Обдумать эту мысль как следует он не успевает — у входа в пещеру слышится глухое порыкивание, перекликающиеся на дюжину голосов.

Убийца подхватывает с дорожной сумки скорострел и торопливо заряжает болты. О костре даже не вспоминает — те, кто переговаривается снаружи, не боятся огня. И таких, как он — тоже.

Охотники, убивающие охотников.

Снежные оборотни.

— Фарра! Да фарра же! — горячий сбивчивый шепот вахтенного вырвал меня из едва начавшегося сна.

— А?... Коэни, что?... — я вскинулась, нашаривая приклад "матери".

— Быстрый! — маг задыхался, как после долгого бега. — Он нашел капсулы! Но с ними что-то не так! И Быстрый застрял!

Я выругалась, рывком вставая.

— Маэст! Тайл!

Солдат оказался на ногах едва ли не раньше меня. Тайл вздохнул и, выкопавшись из вороха одеял, безо всяких просьб начал складывать разбросанные по консоли инструменты в сумку. Я тем временем разбудила Тео и оставила инструкции: если что, кричать в рацию погромче.

— Нам на сорок второй уровень. Я сейчас... — Коэни включил портативку, разворачивая карты.

Мысленно я пустила себе ту самую гипотетическую пулю в лоб. Мы ошиблись на двенадцать уровней. Если бы не бегающий одним богам известно где скальник, мы не нашли бы капсулы и через месяц, когда было бы уже совершенно все равно.

Ты ведь не зря привела меня сюда, Богиня?...

Эту фразу я твердила про себя, пока мы скатывались по обледеневшим скобам вниз, пробегали по извилистым коридорам аварийного уровня, протискиваясь боком в полуоткрытые шлюзы, и матерились на тонкий ледок под ногами.

Внешне спасательные модули были исправны — сверкающе, безупречно целые, будто только что сошедшие с конвейера.

Груда металлолома, никогда не смогущая взлететь.

Я почувствовала это сразу, едва завидев переходные шлюзы. Это ощущение, резкое и острое, почти видимое, висело в воздухе, застило глаза и не давало двигаться дальше.

— Орие... Ты чувствуешь? — Тайл обернулся, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

— Да, — тихо отозвалась я.

— Что это?...

— Не знаю.

В этот момент Коэни, растерянно крутившийся на месте, рванулся вправо. Я бросилась следом.

Скальник лежал, свернувшись тугим клубком, у двенадцатого по счету шлюза. Слишком тугим и неестественно перекрученным клубком. Запрокинутая морда, нет — почти гуманоидное лицо, полуоткрытый рот. И — тонкая ниточка слюны, тягуче, будто нехотя сочащаяся на подбородок.

Маг на секунду застыл в каменной неподвижности, но почти сразу же плавно опустился на колено рядом с другом.

Обернулся:

— Фарра... Он...

— Сочувствую.

Я положила ладонь на мягкие белокурые локоны, другой рукой снимая "мать" с предохранителя. Маэст за моей спиной повторил маневр.

Что бы это ни было, оно не любило двуногих.



* * *


К утру я уже не была уверена ни в чем. Коридоры и каюты во всем секторе были осмотрены не раз и не два. И — были пусты.

Ничего. И никого.

А скальник был мертв. Окончательно и бесповоротно.

Про себя я вот уже пять часов сожалела об отсутствии Ремо, как ни о чем другом. Патологоанатом — единственное, в чем мы сейчас нуждались почти так же, как в лишних солдатах.

Коэни сидел чуть в стороне, сжавшись почти в такой же комок, как до него мертвый скальник. Тогда, ночью, я спросила, отчего он умер — видимых ран не было, лишь сведенные дикой судорогой мышцы.

— Не знаю... фарра.

В другое время этот тихий, безжизненный голос и сухие покрасневшие глаза открыли бы долгий разговор. Но времена не те. Когда на кону стоит жизнь, начинаешь с удивительной небрежностью относиться к душевному равновесию и психическому здоровью.

Я сидела возле мага, не снимая руки с приклада лежащей на коленях "матери", и прикрывала свой конец коридора. Мощный свет фонарей рассеивал темноту, мне лишь оставалось смотреть и слушать.

Тайл вскрывал очередной переходной шлюз. На каждый уходило по часу, а то и по два — ремен хмурился и говорил, что аварийная автоматика так вести себя не может, но работал.

Странное ощущение, накрывшее тогда нас обоих, подтверждалось — модули были мертвы, все, как один. Полный отказ всех двигательных систем.

Можно было потратить лишние сутки, методично перебирая шлюзы по очереди, а можно было шагнуть в услужливо выкопанную яму — или в указанный из последних сил выход. Как всегда, все зависит от точки зрения.

Я предпочла поверить звериному чутью.

Через полчаса замершая на тысячелетия автоматика поддалась — Тайл отжал тот самый шлюз, у которого сдох наш проводник. Я уже привычно нырнула внутрь с "матерью" наперевес, проверяя все углы.

Покойный скальник не подвел: этот модуль, судя по комментариям Тайла, имел шансы на реанимацию.

Лагерь перенесли: оставаться наверху не было смысла. Мы с Тео сделали вылазку наружу за оставшимися припасами и вещами. Складывая палатку, я наткнулась на следы скальника. По крайней мере, я искренне надеялась, что четырехпалые глубокие отпечатки принадлежали именно ему.

Наверху Тайл со слезящимися от недосыпа глазами пытался ликвидировать последствия того, что зацепило двенадцатую капсулу лишь краем, и благодарил своих богов, хоть и не всегда печатно, за то, что даже тысячу лет назад спасательные модули делали в расчете на ничего не смыслящих в технике дилетантов.

Коэни под охраной (и присмотром) Маэста был отправлен на поиски того, ради чего, собственно, мы и летели сюда. Этот дурацкий поход уже стоил нам покалеченных и мертвых, и чем-чем, а напрасным я ему стать не дам.

Тео я оставила прикрывать Тайла и заодно возиться около трупа скальника — студент все пытался понять хоть что-нибудь в этой нелепой смерти. Или хотя бы найти ошейник с маячком, который на Быстром был еще вечером.

Я же отправилась на корму, в ходовой отсек. Нужно было кое-что проверить.

Слишком много отказавших без причины двигателей на квадратный приполярный километр. Не удивлюсь, если с самим колонистом случилась та же неприятность.

Похоже на диверсию, причем изнутри — воспетые головидением инопланетные жуки и слизни, конечно, имели привычку жрать все, что движется, но познаниями в третичном синтезе каллона, как правило, не обладали. Как бы эта диверсия не акнулась нам при взлете...

По пути я заглядывала в жилые каюты. Крыло за крылом, час за часом... Везде — полуоткрытые двери. Аккуратно прибранные комнаты, без следа беспорядка. Были и другие, но даже там не было ни пятен крови, ни тел. И — тяжелое, гнетущее беспокойство, плывущее от двери к двери.

Я начинала думать, что не обошлось без псионов, что на ременском корабле было как минимум странно.

Впереди замаячила генераторная палуба. Здесь двери не были полуоткрыты — они были распахнуты во всю ширь. Я проходила коридор за коридором, настороженно шаря лучом фонаря по пустым стенам и потолку, и думала о том, что вполне могу ошибаться.

Странно, но впервые за время путешествий по этому кораблю ноги не скользили по обледеневшему полу. Возможно, потому, что обледеневшим он и не был.

Я повела шеей, укутанной воротниками многочисленных свитеров и куртки, и внезапно поняла, насколько неадекватна здесь температура.

Она была плюсовой.

Всего один или два градуса выше нуля, но, провались я в Бездну, она была плюсовой!

Я посветила на счетчик радиации на поясе. Естественный фон. Я рассчитывала найти поврежденные двигатели, но, похоже, то, что здесь есть, гораздо интереснее.

Резко запищал сигнал вызова — я опустила вскинутую было на автомате "мать" и побарабанила по браслету портативки.

— Орие! Ты меня слышишь?! — донесся сквозь треск помех далекий голос. Тайл.

— Да. Ты уже закончил?

— Нет. Но... Ты должна это видеть!

— Что случилось?... С кем? — резко бросила я.

— С кем-то действительно что-то случилось. Но не с нами, — пауза. — Я кое-что нашел. Возвращайся и посмотри сама, потому что я не знаю, как это назвать.

— Буду.

Тремя часами позже я стояла у переходного шлюза и понимала, что мои представления о законах мироздания рушатся быстрее, чем может выдержать всякий здравый смысл.

— Тайл, это уже совершенно не смешно, — мой голос звучал почти потерянно.

— А вот я бы посмеялся, — не оборачиваясь, обронил Тео. Он сидел на корточках над... нашей находкой и механически протирал руки обрывком бинта.

— Лучше бы ты цитировала книгу Мира. По законам жанра хоть кто-нибудь должен понимать, что происходит... — Тайл устало тер лоб с замусоленной повязкой.

— Если это знак Звезды, то мои мозги не в силах его переварить.

Я присела напротив Тео над телом, лежащим на полу. Тело принадлежало гуманоиду, мужчине, и выглядело настолько характерно, что, чтобы опознать чистокровного ремена, не было необходимости приподнимать веки и вглядываться в красные змеиные глаза без белков, затканные частой сеткой золотых прожилок.

По очевидным причинам относительно его происхождения у меня были две версии, обе совершено идиотские. Либо член команды корабля, либо один из охотников за сокровищами, о которых не знают официальные власти.

Вторая версия выглядела идиотской, потому что возле Колониста не было ни других кораблей, ни спускаемых модулей, ни вообще ничего, кроме снега и скал.

Первая, самая очевидная версия, была идиотской, потому что этот ремен был жив.

Едва-едва, но жив — это стало бы ясно любому, кто посмотрел бы на его ауру. Чтобы добыть более материальные доказательства, понадобился портативный сканер.

Тео задумчиво рассматривал сканограмму медленно, едва заметно бьющегося сердца и почти не работающих легких, и выглядел печальным.

— Знаете, фарра Морровер, — медленно проговорил он, — я тут подумал о том, что мы с вами можем впасть в анабиоз только искусственным путем. А вот они, — он кивнул куда-то между Тайлом и телом неизвестного, — нет. Заставляет задуматься, кто все-таки лучше устроен...

— Анабиоз?... Больше пятисот лет?... Ты в своем уме?

— Это вы сказали, не я, — вздохнул Тео и встал. Я вопросительно посмотрела на Тайла.

— Я похож на врача? — ремен передернул плечами. — Понятия не имею. Как обыватель, никогда не интересовался этим вопросом.

Я повернулась к Тео.

— В таком случае, у меня вопрос: откуда, скажи-ка мне, студент-младшекурсник знает такие занимательные факты по межвидовой физиологии?

Парень посмотрел в потолок и, не найдя там ответа, наконец сказал:

— Я на ней специализировался. Межвидовая терапия, хирургия и генный анализ.

Я комически подняла руки вверх и без улыбки сказала:

— Блестяще! У меня просто нет слов.

Да, у меня действительно не было слов. Никаких. Наверное, я просто слишком устала.

Мысли — те, пожалуй, еще были. Мысли о том, что неплохо бы дождаться мага, который теоретически сможет сказать, является ли то, что на нашей находке надето, формой экипажа колониста.

— Так где, говорите, вы его нашли?

— В подсобной клетушке для запчастей внутри модуля. Он забился под стеллаж — мы еле его оттуда вытащили.

Это наводило на мысли. Приятными они не были.

— Ладно, лежал он здесь пятьсот лет, полежит еще полдня.

Парни покивали и разошлись. Я осталась ждать мага в компании уже второго в моей жизни условного трупа.

Под пальцы сунутой в карман руки попалась завалявшаяся в складках палочка тифы. Я чиркнула оставленной Тайлом горелкой и закурила. Зачем — не знала сама.

Палочка в пальцах каким-то неведомым науке способом влияла на ходящий ходуном перед глазами мир, заставляя его (и меня заодно) обрести хоть какое-то подобие равновесия.

Иферен, естественно, мне, как не-связисту, ничего не дал. Но Зиму, и его привычку постоянно хвататься за эти обрубки высохших веточек, я наконец поняла.

Он, оказывается, постоянно нервничает и чего-то боится.

Вот такая у них, маленьких поганцев, тонкая душевная организация.

Палочка хрустнула в сжавшихся пальцах, ломаясь. Полетел на пол дымящийся кончик.

Нервная я стала. Злая.

Такое бывает — когда заканчивается заряд, вычерпав все доступные резервы. И, надо сказать, перспектива стоять у трона Богини до конца времен с конкретного завтрашнего дня почему-то совсем не кажется мне такой уж радужной... Быть может, оттого, что Всевидящая — та еще стерва.

Маэст вернулся только к поздней ночи, ведя за собой мага, как зверушку на поводке. На лице юноши не было ничего — ни печали, ни радости, ни тоски. Глаза — пара янтарных зеркал, по которым ясно было видно одно: он не здесь и не сейчас, и не желает возвращаться.

Можно, конечно, вернуть и силком, но что-то подсказывало мне, что там ему будет безопаснее, чем "здесь и сейчас".

— Ну что? — отрывистый вопрос прозвучал чуть ли не раньше, чем Оглобля перешагнул через порог. Мой вопрос.

Он поднял на меня глаза и неторопливо кивнул.

Я кивнула в ответ. Обвинять Высших глупо и нецелесообразно, но именно этим я бы и занялась, если бы все это было зря. Существует ли высшая справедливость, и есть ли вообще богам до нас дело, а если есть, то в какой мере — вопрос философский и занимает богословов не первый век. Думала ли я, что когда-нибудь он станет для меня более чем материален?...

Не знаю.

— И что это?

Маэст расстегнул нагрудный карман и достал плоскую металлическую коробочку. Уже догадываясь, что увижу, я протянула за ней руку. Сняла плотно притертую крышку, заглянула внутрь. Плотно уложенные черные кубики — десять штук. Матовый, тяжелый, как свинец, камень.

Я знала, что это. Ведь в форте остался мой ящик — в нем было гораздо больше камней, но эти ящики были идентичны.

Так и не восстановленные технологии века Первой Колонизации уместились в десяти кубиках с невероятно плотной кристаллической решеткой, позволявшей записывать в три, четыре раза больше информации, чем обычно.

На эти кубики записывали информацию маги Земли, и только псионы могли ее считать. Для ременов, у которых так редок дар, это было мерой безопасности, не сравнимой с многометровыми стенами и сложнейшими запорами. Для нас, солов, это не значило ничего.

Я вернула крышку на место и спрятала коробочку в потайной карман комбинезона. Рюкзак был ненадежен, как и куртка, если придется внезапно бежать.

— Ну, рассказывай, — я присела в свободное кресло и кивком предложила солдату сделать то же. — Быстро нашли?

— Так не искали, — у Маэста вырвался смешок. — Отшельник шел, как по ниточке. Только, Морровер... Ты бы с ним поговорила, что ли. Ну, по своей части. Дурной мальчишка стал, как наркотой обколовшийся.

— Я-то поговорю. Прилетим домой — и поговорю. Здесь — нет.

— Почему?

— Потому. Он же даже в форте не появляется, потому что чувствует малейшую дрянь, а здесь ее столько, что мне самой уже плохо.

— Наверху ничего такого нет, — походя заметил Маэст, аккуратно кладя "мать" на колени. Вытащил из кармана на штанине тряпку и принялся протирать панели индикаторов, пояснив: — Хранилище с сейфами у них под самой крышей. И охранка — фигня. Все скопытилось давно от старости.

— Кстати, пока вы ходили, Тайл тут кое-кого нашел, — я кивнула на лежащее в проходе тело. — Коэни, ты не знаешь, чья на нем форма?

— Да, — безжизненно отозвался юноша. — Члена экипажа. Этого корабля, — тонкий палец указал на эмблему на нарукавной нашивке. — Такая же на внешних бортах. Быстрый... он видел эмблему, — его голос дрогнул.

Я молчала, рассматривая нашивки. Потом все же сказала:

— Возможно, он спас нас. Многие умирали за меньшее.

— Я знаю, — маг опустил голову, одной рукой вцепившись в спинку кресла. Упали белокурые волосы, засверкали в искусственном свете золотом и едва заметным синим перламутром. Из-за завесы волос раздался напряженный тихий голос: — Скальники — не безмозглые животные. Быстрый — тем более. Он... был... как маленький ребенок. Все понимал.

— ...И был твоим единственным другом?...

Тонкие бледные губы скривились, то ли соглашаясь, то ли нет.

Так бывает. Вот и война еще не докатилась до нас, а времена уже наступили жестокие, военные. Не место на них детям. Но уж если они там оказались, скидок, судя по всему, делать будет некому.

Зашел Тайл с известием, что модуль в принципе может лететь, и даже практически сейчас, но еще пять-шесть часов тестирования и наладки дадут ему шанс долететь куда-то дальше нашего разбитого дайра. Я дала отмашку на дополнительную наладку — не хотела рисковать тем единственным шансом, что у нас был. Если снова заглохнут двигатели, на этот раз у залатанного модуля, до второго шанса мы навряд ли доживем.

Что-то не давало мне покоя, настаивая, что вот-вот мы совершим ошибку, если не совершили ее уже. Эта аномальная температура, эти двигатели, этот непонятно как впавший в спячку ремен... Я попросила Оглоблю проследить, чтобы все находились внутри модуля и в любой момент были готовы к старту, и снова пошла на генераторную палубу. Одна, как ни возражал Маэст — гражданский будет только обузой, а потерять в случае чего обоих солдат мы себе позволить не могли.

До генераторной палубы я почти бежала — хотя сил уже не оставалось никаких, — боясь не успеть сама не знаю куда. Но перед провалом громадного колодца, огороженного по периметру тонкими перилами, я замерла почти на десять минут. Потом все же сделала шаг и заглянула внутрь.

На дне царила кромешная тьма, что с учетом высоты удивляло мало. Ниже генераторного колодца была только техническая палуба, куда вход без костюма высокой степени защиты был строго воспрещен, а еще ниже, под многочисленными слоями изоляции, находились сами двигатели.

Через пятьсот лет я сомневалась в необходимости и костюмов, и изоляции.

Спускаться вниз по скобам было пустой тратой времени. Я подергала перила, проверяя надежность, и закрепила конец десантного троса вокруг одной из опор. Заправила его в автоматический карабин на поясе, проверила натяжение и перелезла через ограждение.

Упершись ногами в стену колодца и крепко ухватившись за медленно проходящий сквозь карабин трос, я начала спускаться, посматривая на счетчик радиации.

Полусотней метров ниже мое дыхание перестало превращаться на воздухе в парок. Еще через несколько минут и десятков метров теплеть начало все более ощутимо.

Когда под слоями теплых свитеров, рубашек, куртки, "чешуи" и "пузыря" по моей спине поползли мелкие капельки пота, все разумные и неразумные версии выдуло из головы напрочь. Кроме того, что по кораблю прошелся хлыст самого Огня, в голову уже не лезло ничего.

Доберись я до дна, наверное, взмокла бы от пота.

Но до дна я не добралась. Я зависла дюжиной метров выше, поскольку сначала не совсем поняла, что вижу. Но когда поняла...

Мощный фонарь высвечивал сероватую груду, ровным, рыхлым и, судя по всему, толстым слоем покрывающую дно колодца. В желтом луче метались ломаные, острые тени, складываясь в контуры чудовищ из ночных кошмаров.

Тени отбрасывали кости. Десятки, тысячи неряшливо изломанных скелетов, черепов, отдельных костей.

Начисто, аккуратно обглоданных костей.

Где-то справа, почти за пределами светового круга, блеснула широкая металлическая полоса. Я узнала ее по трем алым штрихам — эмблеме форта. Это был ошейник Быстрого, тот самый, с маячком.

Резким щелчком я выключила фонарь и переключила карабин в режим аварийного подъема. Мир дернулся и стремительно начал убегать вниз. Но достаточно ли быстро, уверена я не была.

Пропавший экипаж уже нельзя назвать пропавшим. Он здесь. Весь.

И одинокая блестящая полоска металла благим матом вопила о том, что нас тоже хотят видеть именно здесь.

Запиликал сигнал вызова на рации, и голос Тайла прокричал сквозь нарастающие помехи:

— Возвращайся немедленно!! Там... — его голос перекрыл какой-то визг, и рация замолчала.

Карабин щелкнул, заглотив последние метры троса. Я развернулась, ухватившись за взлетевшие на уровень лица перила...

Недостаточно быстро.

По ту сторону тонких металлических поручней на меня бесстрастно смотрели холодные, разумные и знакомые глаза.


Глава двенадцатая


При виде дракона, даже самого маленького и безобидного (обыкновенной игуаны в том числе), в организме героя срабатывают заложенные в геройский архетип инстинкты, призывающие с ревом броситься в атаку.


Дмитрий Казаков


Я никогда не боялась темноты и тишины.

Тихие, вкрадчивые шаги были страшнее. И свет. Мягкий, золотистый светлячок, невесомо покачивающийся в чужой раскрытой ладони.

Он протягивал мне руку, обычную мужскую руку.

— Любимая, я пришел за тобой, — тихий, мягкий шепот прокатывался эхом по пустым мертвым коридорам. — Это все — просто сон... Длинный, страшный сон...

Темные волосы, темные глаза. Когда-то до безумия, до слез любимые черты...

Я смотрела на него, чувствуя, как слабеют руки, а на душе разливается облегчение. Сон... Бредовый, путанный сон.

"Когда-то" — всего лишь слово, я ведь до сих пор люблю тебя...

...

А ты меня — нет.

Как всегда, муж мой.

...

Пожалуй, с его стороны это и было ошибкой — самой, наверное, главной. Я вспомнила.

И, не глядя, выпустила очередь разрывными патронами. Тварь шарахнулась в сторону, я же перемахнула через перила, отстегивая карабин, и рванулась к обледеневшим коридорам.



* * *


Уже пробегая по переходам сорок второго уровня, я понимала, что времени не осталось. Если он не один.

Я ворвалась в коридор со спасательными капсулами с грохотом, с тяжелым топотом десантных ботинок и отзвуком очередей. Я хотела, чтобы меня услышали — и не пристрелили по ошибке.

Коридор не был пуст. У стены спекшейся грудой лежала бесформенная черная масса.

Я подбежала к шлюзу, посматривая на монитор датчиков жизнедеятельности. Наши были внутри — живые, но далеко не факт, что все еще в своем уме. Я рискнула и подала голос, наведя "мать" на проем и поудобнее перехватив приклад:

— Эй... Выходим с поднятыми руками. Иначе стреляю. Плазмой.

В ответ из-за косяка показалось дуло, и низкий голос пробасил:

— Морровер, не бузи. Свои.

Я развернулась, последний раз оглядывая коридор, и уже начала пятиться к шлюзу, когда мои настороженно вскинутые уши уловили тонкий, едва уловимый цокот когтей по металлу. В одном коридоре, во втором... Все быстрей и быстрей, пока на меня не понеслась лавина тонкого, шелестящего цоканья. И — гул, несмолкающий гул, как от роя среброкрылок в половину неба.

За один удар сердца он докатился до знакомого поворота, растекся, затих... И тут грянул ОН. Дикий, разрывающий барабанные перепонки визг сотен глоток, на грани ультразвука всверливающийся в мозг.

Я влетела в шлюз спиной вперед, не помня как, зажимая изо всех сил уши руками. "Мать" осталась бы валяться в коридоре, если бы, падая, не зацепилась за ремень и не влетела по инерции в переходник вместе со мной.

— Шлюз!!! — заорала я, лихорадочно шаря взглядом по стене в поисках панели экстренной блокировки.

Я оторвала одну руку от уха и зашарила по стене уже ладонью, чувствуя, как мозг разрывается на части. Кажется, по шее что-то текло, но какая, к лысым эхлам, разница, если под рукой только голая стена, а глаза заливают слезы и не видно вообще ничего. Гребаная панель!...

Чья-то рука стремительно нырнула под мои суетливые пальцы, и в ту же секунду в лицо ударила воздушная волна — это падает в аварийном режиме внешний шлюз, а за ним и внутренний, закатываясь в четыре слоя изоляции и усиления. Ремень "матери", все еще лежащий у паза, разрезает пополам.

И визг стихает.

А потом... Мы взлетаем.

Я приложила щеку к вибрирующему полу, под которым рокотали давным-давно запущенные двигатели, и вздохнула. Глубоко-глубоко.

— Гипноз, — подвела я итоги, даже не пытаясь подняться с пола. Многочасовые пробежки — совсем не то, что нужно море на жесткой диете. Сюда я добежала на чистом адреналине, и теперь организм на энергетическом уровне мало отличался от свежего трупа. — Плюс целенаправленное угнетение высших нервных функций. Неслабые здесь космические слизни.

Фраза прозвучала странно.

Сидящий за главной консолью Тайл что-то сказал, но в ушах все еще звенело от визга.

Над головой послышался задумчивый бас Оглобли:

— Где это тебя?

Он обошел вокруг и уставился куда-то в район моего воротника. Я провела рукой по шее и недоуменно посмотрела на красные разводы на перчатке.

— Б... — внезапно севшим голосом пробормотала я.

Тео, возникший в поле моего зрения с фонариком в руках, через минуту подтвердил диагноз:

— Фарра, у вас порвана барабанная перепонка. Так что на правое ухо вы оглохли.

— И надолго?

— До форта, — он пожал плечами. — Это простая операция, но это операция.

— Ясно, — я хмуро отмахнулась от пытавшихся поддержать меня рук и осторожно села, глядя на обзорный экран. Под брюхом модуля проплывало неглубокое ущелье. — Когда мы будем возле дайра?

— Часа через два, — Тайл сердито щелкал тумблерами под консолью. — С этого, прости меня Богиня, наследия предков станется развалиться прямо в воздухе, так что гнать я не собираюсь.

— Никто и не просит. Насколько мне видно, погоню по снегу за нами не отправили. А вообще, фарры, нам еще повезло, что сейчас стоит такой мороз.

— Да уж, повезло, дальше некуда, — фыркнул Тео.

— Именно что дальше некуда. Иначе наши потери не ограничились бы только скальником. Думается мне, эти зверушки теплолюбивы, и, что гораздо существеннее, плотоядны, — я переплела пальцы и в ответ на повисший в воздухе вопрос изложила историю и последствия своего путешествия на нижние уровни. Так что, — подытожила я, — налицо телепатия, эмпатия и полиморфия либо гипноз как минимум у одного экземпляра. Как только прилетим в форт, нужно будет срочно сообщить об этом зверинце в администрацию планеты. Экипаж одного звездолета они уже сожрали, не хватало еще повторения. Вы их, кстати, чем разгоняли? Плазмой?

— Ага, — Маэст зевнул. — Разрывными на корабле особо не разгонишься — срикошетит еще... А горят хорошо. Красиво.

На этом разбор полетов посчитали законченным.

Когда на обзорном экране наконец замаячил изломанный силуэт нашего дайра, мне показалось, что где-то я все же ошибаюсь. Чувство осталось и позже, когда модуль зашел на посадку и мягко опустился брюхом на снег, утонув в лохматом сугробе.

Мы выгрузились, шумно и суматошно, чуть ли не наперегонки выбегая наружу. Я вознесла Звезде краткую до неприличия молитву и вышла последней.

Из медленно, невыносимо медленно отъехавшего в сторону грузового люка показался бледный, исхудавший Ремо. Странно, как может измениться взрослый мужчина меньше, чем за неделю.

— Мы уже не думали увидеть вас в живых, — с печальной улыбкой сказал он. Слишком тихо. Я повернулась к нему левым ухом, и, переждав шквал радостных приветствий, спросила: — Как мальчик?...

— Теперь, когда прилетели вы, все будет хорошо, — Ремо отвел взгляд и тихо ответил на повисший в воздухе вопрос: — Пустышка.

Плохо, но ничего неожиданного. Я кивнула и вместе со всеми забралась в дайр: парни переносили вещи и припасы в капсулу, мне же требовалась срочная подзарядка.

Зима сидел наверху, в бывшем пилотском отсеке. Перехваченный повязкой лоб, рука на перевязи... Он был хрупко-прозрачным, бледным до проступавших под тонкой кожей голубоватых жилок.

Снежинка. Красивая и колкая.

— Что? — привычный скандальный тон бывшего связиста в таких обстоятельствах успокаивал, как ни странно это звучало. — Давно увечных не видели? Или вообразили, что я в ваших протухших молитвах нуждаюсь?!

Все как всегда. Только как-то слабо, почти беззащитно подрагивает еще по-детски пухлая нижняя губа. Он закусывает ее всего мигом позже, видимо, что-то прочитав в моих глазах.

Нет, не сломался. Так, подтаял слегка.

Как и положено снежинке...

Я пожала плечами и устроилась в углу, демонстративно завесившись от Зимы ворохом голо-окон с картами местности. От этого он злился еще больше — и горячие колкие волны чужих эмоций с клокотанием заполняли мои вычерпанные до дна резервы — почти без усилий с моей стороны.

С переупаковкой мужчины справились за полчаса, еще столько же перепроверяя, не забыто ли что-нибудь ценное. Примерно столько же мне понадобилось, чтобы привести в чувство себя и заодно Зиму — в какой-то момент он обнаружил, что злиться уже не может физически, и сделал хоть что-то полезное для общества.

Именно он, выбравшись из разбитого дайра последним, почему-то первым заметил катастрофу — и процедил, лениво растягивая слова:

— Эй, что вы там за собой приволокли?

Тайл недоуменно вскинул брови, и Зима небрежно-презрительным взмахом руки указал куда-то на горизонт, туда, где на белом фоне проступали пока плохо различимые темные точки. В этих точках была некая неправильность, и уже через минуту стало ясно, в чем она: "точки" летели. И летели быстро.

Шелестящий цокот десятков коготков, как и пронзительный визг, домыслился всем прилетевшим рефлекторно и одновременно.

Заглушенные было двигатели модуля взревели — пулей влетевший в рубку управления Тайл врубил режим экстренного взлета. Через минуту наружные люки были задраены наглухо, а мы с Оглоблей с "матерями" в руках засели в коридоре.

Еще через одну двигатели начали "моргать", как неисправная лампа.

— Эй, что там?! — крикнула я в сторону рубки.

Модуль, едва поднявшись в воздух, начал падать, судорожными рывками пытаясь выровняться. Через несколько секунд двигатель, чихнув в последний раз, затих. Модуль мягко плюхнулся на брюхо, по самый нос зарывшись в снег.

Противник учел свои ошибки.

Защелкали снимаемые предохранители, глухо клацнул резко вздернутый переходник подачи плазмы.

Мы ждали.

Они ударили быстро, резко и напористо — по люкам, единственному бронированному иллюминатору, обшивке. Это ничего им не дало, но модуль почему-то начал тяжеловато раскачиваться по аккомпанемент назойливого треска, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей, пока нас не начало швырять из стороны в сторону, впечатывая в стены, кресла и консоли.

Я вцепилась в стенную скобу.

Сколько же их там?...

Через секунду пол резко бросился вверх — модуль стал на бок, качнулся, безуспешно ловя равновесие, и с грохотом рухнул брюхом кверху.

С трехэтажным матом я рванулась в крошечный грузовой отсек. За спиной застучали массивные ботинки — Маэст бросился следом.

В днище был люк для спуска грузов. С изоляцией, но без брони.

Раздался скрежет, тот самый мерзкий звук царапанья по металлу десятков когтей, от которого сводит скулы. А через секунду воздух взорвался визгом десятков глоток, кричащих на одной-единственной, нестерпимо высокой ноте. Я торопливо включила в шлеме режим жесткой фильтрации шумов и накрыла стремительно расходящийся по шву грузовой люк струей раскаленной плазмы, спекающей уже виднеющиеся в разрывах когти и лапы в один черный чадящий комок.

Маэст куда-то исчез, и, не переставая давить на курок, я старалась не думать, почему.

Внезапно вибрирующая визгливая нота резко подскочила, усилившись троекратно. От дикой боли из глаз брызнули слезы, не помогли никакие фильтры. Дуло "матери" вильнуло в сторону, украсив кривым огненным росчерком переборку. Зачадило горящее покрытие на стене, исполосованный грузовой люк начал медленно вываливаться на снег.

Его место занимали все новые лапы — сухощавые и тонкие, с крупной зубчатой чешуей и серповидными когтями, резавшими металл как пластик. В мешанине конечностей замаячили хвосты и массивные головы с выпуклыми матово-черными глазами без белков.

Я развернулась к ведущему во внутренний коридор шлюзу и, перепрыгнув порог, припечатала кнопку аварийной блокировки. И, пока лист брони в палец толщиной держался, начала торопливо перезаряжаться. Вытряхнуть из гнезд разряженные капсулы, достать горсть запасных. Вставить до щелчка, повернуть до упора, прокрутить зарядник на гнездо...

Мой ополовиненный слух повышал шансы, но, как выяснилось, не слишком. Я вскинула "мать" на руку и побежала в пассажирский отсек.

Маэст нашелся в коридоре, лежащий на полу без сознания.

Минус один.

Точнее, минус все, кто слышал хоть сколько-нибудь хорошо — остальные были в том же состоянии, разве что лежали дальше... Я сдернула с пояса Оглобли подсумок с плазменными капсулами, развернулась и бросилась обратно, стиснув зубы и стараясь не думать.

Копчиком я чувствовала, что в грузовом отсеке готовится какое-то грандиозное дерьмо. И подкрепления, к сожалению, уже точно не будет.

Остановившись напротив уже местами пропоротого когтями насквозь шлюза в грузовой отсек, я поудобнее перехватила приклад, мысленно осенила себя Звездой, и, находясь в относительно твердом уме и здравой памяти, совершила самую идиотско-героическую из всех благоглупостей, какую только можно было представить — вынесла разрывным снарядом стремительно разваливающийся шлюз, снеся с полдесятка полосующих его тварей, и заскочила внутрь, вжавшись спиной в нишу между остатком шлюза и несущей стеной.

Внутри было почти светло — из широкого пролома в днище лился рыжий закатный свет. Рука автоматически пробежалась по рычажкам и панелям, и стремительно рванувшуюся навстречу темно-зеленую массу накрыло веерным залпом, превращая в черный обугленный ком, остановившийся только у моих ботинок.

Даже сквозь шлем в нос шибануло ядовито-паленым. Я бросила вглубь отсека беглый взгляд и выругалась — всего этих тварей было не меньше полусотни: около двух десятков внутри, примерно столько же снаружи, плюс трупы у меня под ногами.

Его видно не было. Жаль — предводитель этого вертепа интересовал меня больше всего.

Грянул ожидаемый, но оттого не менее тихий визг всех сорока глоток. Я чувствовала его всем телом — стучали зубы, ходили ходуном руки, выписывая дулом "матери" дикие кривые, мелко дрожал сам воздух в легких, от боли раскалывалась голова, но слышать я уже не слышала ничего. О поставленные загодя ментальные блоки явно кто-то бился, стараясь дорваться до моего сознания.

Не кто-то. Он. Явился.

Темная антропоморфная фигура замерла у дальней стены. Ее загораживали десятки других, разевающих визжащие глотки прямо мне в лицо. Я отпрянула, едва не выронив торопливо заряжаемую капсулу, и двинула по раззявленным пастям прикладом. Секунды чужого замешательства хватило, чтобы захлопнуть гнездо зарядника и дать очередной залп.

На этот раз я была экономна и жгла их по двое-трое — подобравшихся ближе всего ко мне или двери. Вставшие на дыбы твари были выше солов, и, хоть и тонкие, больше, чем по трое, не помещались в узком коридоре. Остальные только мешались, путаясь у своих же под ногами. Только это меня и спасало.

И ведь будь здесь еще хотя бы двое не восприимчивых к звуку (читай — глухих) и с хорошей ментальной защитой солдат, проблема была бы решена за десять минут...

Спустя эти самые десять минут я уже не решалась выйти за границы полукруга перед разломанным внутренним шлюзом — у носков ботинок шипели потеки плазмы, медленно сливаясь в раскаленную лужу. От одежды остались обугленные, изорванные клочья — без активированной "чешуи" меня бы уже прожгло до сквозных дыр и нарезало на ленты. Да и "чешуя" уже превратилась в решето — несколько управляющих обручей перекусило слишком близко подобравшееся зверье, и кое-где пластин уже не было вовсе.

Приклад стал подозрительно скользким, а в нос все так же продолжало бить ядовито-колючим с примесью гари. В свободную секунду я быстро осмотрела "мать" и обомлела: край приклада, который прошелся по мордам этих тварей, медленно оплавлялся в вязкую массу.

О Богиня, они еще и ядовиты...

За банальный огнемет я бы сейчас отдала полжизни.

В голове шумело, всплывали посторонние фразы и слова, перед глазами начало темнеть — это разваливались мои ментальные щиты, щиты слишком слабого псиона. Антропоморфная фигура все так же маячила у стены, а я все никак не могла до нее добраться.

Меня колотило, я стояла, прижавшись спиной к стене, и думала о том, что из этого дерьма меня не вытащат даже боеприпасы от двух "мам". Потому что я сейчас банально отключусь.

Кажется, он понял это — твари внезапно отхлынули от прохода, сгрудившись вокруг него.

Ничего... Так даже лучше — если прикинуть траекторию, скорость и посчитать количество шагов, можно попасть даже через защитное кольцо...

Проверить не получилось — за мгновение до того, как палец нажал на спуск, в голове взорвалось громовое:

Не трогай мой шенн!

Руки дернулась, плазма прошла верхом.

Я встретилась взглядом с темными, такими знакомыми глазами. Мелькнула вялая мысль — и зачем он уцепился за это лицо?... Знает же, что не поможет.

Я обстоятельно, почти не торопясь, перезарядила "мать". Поустойчивее утвердилась на подгибающихся ногах и постаралась держать вихляющуюся голову прямо. У меня еще как минимум с десяток попыток...

Вернее, они были — до того, как одна из сгрудившихся вокруг вожака тварей не сделала самое простое и эффективное, что могла: откусила себе лапу. А до меня вдруг дошло, что все это время нас пытались взять живыми.

Ведь сделать это сразу было куда эффективнее лобовой атаки.

Густая зеленоватая кровь полилась на пол, исходя ядовитыми парами. Тварь развернула возникшие из ниоткуда крылья и с треском — тем самым треском — поднялась в воздух, гоня испарения ко мне. Крылья слились в одно трепещущее марево, перед глазами поплыло, колени подкосились, но на спуск я нажать успела. Веер плазменных брызг накрыл темную шевелящуюся массу, твари взвыли в агонии, и из ее центра вверх, в разлом, рванулась темная фигура, разворачивая огромные крылья.

Ядовитая дрянь добралась до меня еще раньше. Можно терпеть сломанную руку или простреленное легкое, но от боли в расползающейся коже я орала, срывая горло. Шея, плечи, правое бедро — там, где перекусили сенсорные кольца и разорвали "пузырь", кожа плавилась, как до того пластик на прикладе.

А найдя щель в броне, газ просачивался уже под ней.

Недобитая тварь, покачаваясь на полуобугленных обрубках лап, взмахнула когтями, будто закрывая мои закатившиеся глаза.

Как же обидно, эйра ее разде...


Глава тринадцатая


— Вы попали в передрягу. — Монитор бросил на О'Мару сочувственный взгляд.


Джеймс Уайт.




Темные покатые холмы были занавешены туманом — редкой серой пеленой с привкусом едкого дыма.

Мы стояли на низком пригорке. Смерть смотрела мне в лицо и говорила: "Думай".

Я отвечала: "Нет".

— Хочешь стать призраком?...

— Почему?

— Тебя ждут слишком многие.

— Меня никто не ждет.

— Ложь.

Смерть повторяла: "Ложь". Я говорила: "Все равно".

Мерцает фонарь, освещая идеально ровный круг на земле. Светлеют холмы, покрываясь травой. Уходит туман, сизой струйкой просачивается меж пальцев. Жизнь вырастает из смерти, изумрудной травой из черной вспаханной земли.

Богиня уходит вслед за туманом, бросая на ходу:

— Не тебе решать. Живи. А там посмотрим...

За узким входом в пещеру тихо кружат белые хлопья размером с ладонь.

Талери на коленях стоит у потухшего кострища и онемевшими от холода пальцами торопливо складывает во вьючный мешок связки мехов и свертки с камнями.

Здесь была двухдюженная стая снежных оборотней — от запаха их крови муфтар превратился в испуганного месячного щенка. Они нашли грабителя, но не уволокли с собой: она видела его следы у западной тропы, ведущей к правому отрогу горы Хрустальной.

Окоченевшие пальцы перебирают мешочки и свертки. В истоптанный снег падают кровавыми каплями самоцветы, мешаясь с настоящей кровью: оборотни едва не оторвали мужчине руку со скорострелом. Его хватило лишь на то, чтобы застрелить одного противника — молодого и неосторожного самца. Одной Звезде известно, как этот мародер сбежал от остальных.

Талери шепчет про себя и загибает пальцы, пересчитывая брошенные вещи.

Все здесь, даже верительные грамоты. Можно спускаться в долину, к замку.

Кроме... Свитка.

Стоя на коленях, посланница поворачивается к западной тропе и долго смотрит на едва присыпанный снегом четкий след с кровавой оторочкой.

Нет. Она не имеет права рисковать — теперь уже есть, чем. Удастся вернуть свиток или нет, но она должна предупредить чародеев Асатоля о лютующем в Нитерре море и том, откуда он пришел.

Раненый, разбойник будет идти медленно — достаточно медленно, чтобы она смогла заручиться помощью магов и вернуться. Но она вернется обязательно — ведь без свитка ей, да и всей Нитерре, не смогут помочь даже лучшие из магистров.

Лекарства не найдешь без того, что вызывает болезнь.

Я медленно открыла глаза, увидела над собой густо-синее небо в прорехах низких туч и тихо порадовалась. Значит, вижу. И, все же — живу.

На лицо упала тень. В сознании возникла чужая мысль:

Вы очнулись.

Я скосила глаза в сторону. Коэни.

Они...?

Вы убили всех.

Никто... не вернулся? И... не привел еще одну стаю?

"Никто"?

Коэни вопросительно приподнял брови и слегка качнул головой.

Не знаю. Быть может, нас просто не догнали.

Не догнали?... Где мы?

У Зеркала Слез. Фарру Точе удалось запустить резервные двигатели модуля, а мне — его перевернуть. Но спасательные капсулы не рассчитаны на долгие перелеты.

Красное озеро. Я прикрыла глаза, вспоминая карту. Ночью... Мы пролетали его ночью, в первые сутки.

Не так уж мало. Мы у самой границы Второй Полярной — внешнего круга зоны вечных снегов. Еще каких-то пару часов на дайре, и мы попали бы в зону действия спутников.

Ничего. Дойдем. Были бы ноги целы...

Я посмотрела вниз. На мне лежало как минимум три пледа, доходя почти до подбородка. Что именно от меня осталось, понять было тяжело — судя по тому, что боли не было совсем, мне вкололи лошадиную дозу "смертных" обезболивающих из армейской аптечки. Только от них пропадает осязание, а тело немеет, будто чужое — их вкалывают умирающим от тяжелых ранений на поле боя.

Что лучше всего говорит о наших делах на данный момент.

Я пошевелила онемевшими, как и все остальное, ушами. Посмотрела на терпеливо ждущего юношу.

Я оглохла, так ведь?

Фарра, вы...

И вообще, дайте мне зеркало.

Фарра...

Если нет, возьми у Зимы. У него есть точно.

Как скажете, фарра.

Коэни коротко кивнул и отошел. А я наконец осмотрелась.

Берег, седой от инея и выступившей соли, кроваво-алое озеро под тоненькой корочкой льда. Серые холмы, покрытые короткой, чахлой травой, припорошенной ранним снегом — лето в этих широтах коротко, и кончается, едва начавшись.

Вернулся маг, и, пряча глаза, протянул небольшой квадратик в пластиковой оправе. Я всмотрелась в свое отражение. Повернулась правым боком, левым. И сказала вслух возникшему рядом Ремо с бинтами:

— Вот теперь никакой Латбер на меня уже не позарится.

Едва спекшиеся края разорванной щеки располосовали лицо багровыми потеками. Правое веко опустилось и как-то странно обвисло. А остальное... О, остальное было выше всяческих похвал — его фактически не было. Лицо было как будто покрыто маской цвета сырого мяса. Язвы, пузыри, ожоги и слезшая кожа — все было покрыто тонкой, будто лакированной корочкой антисептического напыления.

Можно было не смотреть, как выглядит остальное — отсутствующий хвост даю на отсечение, что точно так же.

— Я ведь смогу двигаться, ходить? Или мне в придачу к этому что-нибудь отгрызли, пока я валялась в отключке?

Ответил Ремо, хотя ответ я не услышала, а прочитала по губам:

— Нет. Все на месте.

Я кивнула Коэни, чтобы убрал зеркало. Посмотрела на их лица и устало сказала, опуская голову на лежанку:

— Идиоты вы. Ходить я смогу, глаза не пострадали, слух восстановят в любой городской больнице. Я здорова, еще и вас переживу, если пережила болевой шок и отравление. Это всего лишь красота, которой и не было.

Они переглянулись.

Не обязательно ждать до больницы. Фарр Точе сказал, что на одно ухо слух восстановить сможет прямо здесь. Правда, только частично.

Тем более. Не стройте похоронных лиц, я не буду стреляться.

Коэни помолчал, а потом сказал вслух:

— Вы достойны восхищения. Больше, чем кто-либо другой.

— Всего лишь за здравый смысл? Или за то, что не бьюсь в истерике? Брось, Коэни, — это всего лишь побочный эффект энергетического дефицита...

"Вы достойны восхищения". Не так давно я говорила эти слова сама, и если форма была не такова, то такова была суть. И никогда не думала, что услышу их в свой адрес в ситуации, другой по результату, но одинаковой по сути — сути безнадежности.

Фарр Торрили, как ни смешно, но мы с вами оказались в одной лодке посреди моря без конца и края.

Ремо присел рядом и принялся обрабатывать мое лицо и накладывать повязки, стараясь говорить так, чтобы я могла читать по губам.

— Жаль, что ты увидела.

— Какая разница. Не сейчас, так потом, — я завозилась, устраиваясь поудобнее. — Ремо, мне ведь на самом деле все равно.

— Орие, — он с плохо скрываемой жалостью посмотрел мне в глаза. — Ты молодая женщина, замужняя, — врач мотнул головой, на полуслове прерывая мои возражения. — Ну и что, что вы не живете вместе. Ты ведь можешь встретить кого-то другого, развестись...

— Да не хочу я встречать никого другого, как ты не поймешь, Ремо?... Знаю, что этот поганец меня не любит и никогда не любил. Но я-то его люблю — его, а не "кого-то", пусть это и не имеет никакого смысла. Так что мне действительно все равно.

— Любовь не длится всю жизнь.

— И это говоришь мне ты?... Женись, Ремо, тогда, может, и я выйду снова замуж.

Он медленно улыбнулся и качнул головой, сдаваясь.

И правильно. Это ведь не так уж страшно, как кажется. Худшее всегда случается в голове, а вовсе не на лице. Ну, да, буду уродиной. Как будто кому-то и раньше было дело до моего лица. Кроме достопамятного Латбера, конечно. Главное — глаз не лишилась, а ведь могла.

Ремо свое обещание выполнил: с помощью Коэни слух мне худо-бедно восстановили. Не знаю, что со мной делали, но слышать я стала. Плохо, и одним ухом, но стала.

Утром наш куцый отряд двинулся дальше, упаковав меня на самодельные носилки, которые несли, сменяясь. Туда же, ко мне под бок, забросили приблудного ремена и кое-какую поклажу. Вопроса о том, брать ли коматозного найденыша с собой, как-то не возникло.

Мы вообще стали очень гуманны.

Со мной обращались, как с хрустальной вазой, мои желания исполнялись беспрекословно, на привалах мне доставался лучший кусок стремительно скудеющего рациона. Мужчины, взрослые сильные мужчины, чувствовали такую вину передо мной, женщиной, закрывшей их своей спиной, и потерявшей из-за этого все, что не могли смотреть мне в глаза.

Не страдал этим только Маэст, видевший во мне именно того, кем я была — прекрасно сознававшего, куда и зачем идет солдата, защищавшего гражданских. Не больше и не меньше.

За это я была бесконечно ему благодарна.

Я терпела удушающую жалость еще двое суток, пока схватывалась напыленная на открытые ожоги "временная" кожа, а инъекции гасили воспаление и токсины. На третьи я встала и пошла рядом с носилками, сама, на собственных ногах, пусть и не слишком уверенно, и больше на них уже не вернулась.

Снега исчезали стремительно, будто их стряхивали с земли гигантской метлой. К вечеру четвертого дня мы оставили позади последние, совсем низкие уже сугробы. Ночью невысокий кривой кустарник и бурую чахлую траву покрыл иней, но снег так и не выпал.

На ночевках мы сбивались в большую теплую кучу, как детеныши в гнезде. Каждому из здоровых доставался больной или увечный довесок, которого необходимо было греть и прикрывать от сквозняков; солдаты всегда ложились с края; в центре — все те же больные, увечные и дети. Эти правила были основой нашего выживания, во что они выливались — другой вопрос... Мальчики, вынужденные лежать рядом, чуть ли не прижимаясь друг к другу, скандалили без конца. Вернее, скандалил Зима, приятно обогащая наш с Тео энергетический рацион и вызывая головную боль у всех остальных.

В отличие от ментального материальный паек не радовал, сокращаясь неотвратимо, сколько бы мы не затягивали пояса и не урезали порции. Поэтому, когда на очередном привале обнаружилось, что есть нечего, сюрпризом это не явилось.

— Ну, что, переходим на подножный корм, фарры? — с печальной иронией констатировал Ремо, заглядывая в рюкзак в поисках случайно уцелевших калорий. — Или идем охотиться?

Я оглядела покатый травянистый склон, стремительно убегающий вниз, в болотистую низину, и включила портативку. Из съедобной фауны этого района в базе нашлись древесные пиявки в болоте и песчаные отисы в степи — точнее, их норы с зимними запасами орехов и диких злаков. Флора радовала еще меньше.

— Орехи вроде ничего, — флегматично прокомментировал Маэст десяток развешанных в воздухе файлов. Он молча выдернул из сваленных на носилках вещей стойку от палатки, развернулся и размеренно зашагал обратно на север, в холмы — искать норы. Я выбрала себе такую же и сказала:

— Надеюсь, что до пиявок дело не дойдет, но кто его знает... Ремо, бери Зиму и отловите десятка два, если найдете. Коэни, ты со мной.

Ремо кивнул и принялся искать подходящий мешок, Зима же, услышав свое имя, процедил:

— Я не пойду ни на какое болото.

— Ну, значит, и есть не будете, — спокойно констатировала я, выбирая мешок и себе. — И я не шучу, молодой человек.

— Это ящерицы в воде не тонут. Я не собираюсь увязнуть в какой-нибудь трясине.

— За вами присмотрят, не волнуйтесь.

— Нет.

— Да.

— А великий наш маг слишком хорош по болотам лазать?! Ну как же так, у ребенка травма, давайте его пожалеем! — Зима взорвался внезапно, как и положено одаренному Огнем. Даже странно, как он может так походить на снег с таким пламенем внутри. Зима сощурил бешеные, опасные глаза и прошипел с искренней, жгучей ненавистью: — Слышишь, ты, слюнтяйчик! Шел бы со своей тонкой душевной организацией на трудотерапию по болотам — может, глаза свои дурацкие таращить перестанешь, как брошенный щенок!

Коэни побледнел, и несколько минут стоял молча, пытаясь разлепить непослушные губы. Потом опустил глаза и тихо сказал, повернувшись ко мне:

— Фарра, лучше, наверное... Я могу ходить по воде, и, поэтому...

Я смотрела на него, на опущенную голову, дрожащие пальцы, и чувствовала, как щемит сердце — слишком хорошо я знала, как плохо, тяжело ему от неприятия, а уж от ненависти, такой сильной, такой настоящей...

Прости, Ремо, придется сделать тебе изрядную гадость.

— Значит, наш рацион будет состоять преимущественно из пиявок, если вы все-таки их найдете. Или из воздуха, если нет, — заключила я, глядя на Зиму в упор. — Без мага много нор мы не найдем, но, если вы считаете, что пиявки нам нужнее — ваше право. Пойдете втроем. Счастливо поохотиться.

Я подхватила стойку от палатки и зашагала туда, куда и собиралась — в холмы.

Меня нагнал Тео. С дурашливыми расшакриваниями отобрал импровизированный заступ и сказал, что мое дело как псиона — искать норы, а внутри он пошурует уж как-нибудь сам. Вот же балбес...

Я знала, что он тянет из меня злость, но позволяла это ему делать.

Засовывая по локоть руку в извилистые ходы, на которые указывала моя жидкая поисковая сеть, он смеялся и говорил, что когда-нибудь мы нарвемся на разорвыша, и ее откусят. Я не смеялась, но за упорные попытки разрядить обстановку была благодарна.

Умение улыбаться в лицо судьбе, находясь посреди грандиозной кучи дерьма, дорогого стоит. Я так не умела, но впервые задумалась о том, что, наверное, зря.



* * *


— Звезда моя, почему до сих пор ничего не сварили? Кто сегодня дежурный по кухне?...

Последний час я безуспешно бегала по болоту за какой-то скользкой тварью, которую надеялась подстрелить, и теперь совсем не была обрадована отсутствием ужина.

Морщась, я осела на надежный с виду камень, уложила "мать" на колени и хмуро оглядела нахохлившийся отряд. Моя кожа и не думала рубцеваться, что не удивительно при таком образе жизни — залакированная жидкими "заплатками" и замотанная бинтами мумия, в которую я превратилась стараниями Ремо, ничего не могла делать ни быстро, ни точно, ни безболезненно, несмотря на все обезболивающие и стимуляторы.

— Ладно, ладно, это я разбил запальник от "таблетки", — Тео комично поднял руки над головой. — Убейте меня за это. Костер-то из этого не разложишь, — он кивнул на горку выловленных из болота и потому насквозь мокрых веток.

— Пирокинетик вам на что? Пусть просушит. И зажжет заодно.

Связист, сидящий, как обычно, поодаль от всех, гордо отвернулся. Парни переглянулись.

— Ах, вот как?... — процедила я. — Юноша, вы случайно не жаждете продолжить путь без нашего общества, раз оно настолько вас не устраивает?... Отвечайте, я не шучу. Видимо, пора внести ясность в этот вопрос.

— Орие... — начал Ремо.

— Я не могу, — буркнул Зима. Я ожидала продолжения, которого не последовало.

— Орие, он в ментальной области больше ничего не может, — ответил за него сердобольный врач. — То есть совсем ничего, не только в плане связи. И скорее всего, это уже навсегда.

Я посмотрела на Зиму.

— И подавитесь вы своей жалостью! — буркнул тот, не оборачиваясь.

— С чего это вы взяли, что я вас жалею?... — я вскинула брови. — Вы, слава богам, молоды, симпатичны, и через пару недель будете абсолютно здоровы, чего конкретно обо мне не скажешь. А без дара живет примерно половина населения Солярики и ее колоний — и живет прекрасно.

Зима не выдержал и обернулся.

— Что вы можете понять, — ядовито бросил он. — У вас его никогда не было.

— Неужели?... Как тогда, по-вашему, я могу служить храмовником? И, если уж на то пошло, как меня приняли в Корпус, по определению состоящий из псионов?

Не знаю, что послужило устрашением большим — контора или Звезда, но связист отвернулся снова, обрывая разговор. Серебристый хвост нервно задергался, выписывая рваные петли.

Так тебе и надо, маленький засранец.

Коэни скользнул к самому моему плечу и тихо сказал:

— Фарра, это жестоко... Я бы не пережил потери дара.

— Ты другой. И дар у тебя сильнее во много раз, — я кивнула на темную фигуру, так старательно держащую спину. — Подобные ему, не пошатнувшись, выдержат куда больше. И переживут и нас с тобой.

Костер из сырых чадящих веток разводили чуть ли не полночи, но худшее было не это. Запасы семян закончились еще утром, но мы слишком сильно углубились в болото, чтобы искать норы. Пришлось взяться за пиявок, как ни оттягивали этот момент.

Зажаренные, они выглядели еще гаже, чем при жизни. Лично я грызла насаженную на прутик тушку, старательно глядя на зажигающиеся звезды. Желудок задумался, но гласу разума в конце концов внял. Некоторым повезло меньше — на середине первой порции Тео ринулся в темноту и вернулся порядком побледневший, от продолжения отказавшись. Впрочем, Ремо и Тайл воспринимали всю эту фауну вполне нормально в силу своей расы, а Коэни — по направленности своего дара.

Зима свою порцию проигнорировал. Видимо, решил взять на себя роль официальной оппозиции.

Спать мы разошлись, стараясь не смотреть друг на друга.

Уже под утро я проснулась с ощущением смутной неправильности. Приподнялась на локте, окидывая быстрым взглядом палатку.

В ряду спящих было одно пустое место. Я тихо выползла наружу, натягивая куртку на ходу и ежась от ночного холода. У кустов, на самом краю крошечного болотного островка, блеснули отраженным светом серебряные волосы.

Зима сидел ко мне спиной, в черной тени, баюкал сломанную руку, безвольно уронив голову, и рыдал, как ребенок.


Глава четырнадцатая



Мы не добрые, мы светлые.



Эльфийская народная мудрость.


Я шлепала по топкой болотной грязи пополам со льдом и с легкой тоской думала о той неделе, что отделяла нас от дома. Утром, сверяя маршрут по картам, мы получили именно эту цифру. Вечером седьмого дня, если сохраним скорость, мы выйдем из зоны атмосферных возмущений, перекрывающих связь.

Впереди неровно подпрыгивал "хвост" из светлых волос. Коэни шагал плавно и тихо, будто шел по воде, — да он и мог бы пройти по ней, буде такая надобность, — а вот "хвост" вздрагивал и прыгал, будто волосы жили своей, нервной и неспокойной жизнью.

Я понимала, что происходит, и понимала хорошо. Или думала, что понимаю.

Он не знал, что можно ненавидеть так сильно. И теперь тихо гас оттого, что эта ненависть была направлена на него.

Мальчик ошибался, как это свойственно детям. Он думал, что в чем-то виноват.

Я подняла голову и посмотрела в небо — спокойное, ровно-серое от покрывающих его облаков. И пустое. С нашего отъезда прошел месяц, и ни разу мы никого не видели на горизонте — ни единой точки, которую можно было назвать кораблем. Нас либо не искали, либо не нашли.

Не удивляло, хотя казалось мне, что руководство у нас более порядочно.

— Орие, иди сюда! — вдруг крикнул Тайл, шедший первым. — Тут завал.

Я осторожно обогнула мага и пошла вдоль нашей колонны, стараясь не задерживаться на особенно сомнительных кочках. Рядом с Тайлом я остановилась, с трудом умещаясь на одной с ним узкой полоске твердой почвы.

Впереди действительно был завал. Когда-то это было чье-то логово, а возможно, и запруда широкого ручья, чьи очертания сейчас угадывались с большим трудом. Прогнившие рыхлые стволы деревьев громоздились поперек нашей импровизированной тропы неряшливой грудой, глубоко вдаваясь в открытую воду. Тайл молча скинул рюкзак, сунул его мне в руки и полез на завал.

Я наблюдала, как он споро лезет вверх по осклизлым веткам, и думала о том, что в болотах и на открытой воде стали обузой уже мы, а не ремены. Сила стала слабостью, слабость — силой, в очередной раз обозначив прописную истину о двух сторонах медали. Нас, солов, высоких и массивных, не держали кочки, по которым они с Ремо передвигались играючи. Мы плохо различали крепкую землю и, провалившись по грудь в жидкую грязь, начинали паниковать. Для них же это было естественно, как зажаренные на прутиках пиявки.

— Ну что?

— Ну все, — Тайл показался из-за гребня завала и через минуту спустился вниз. — Омут.

— Совсем хода нет?

Обширные водные пространства, в которых мы сейчас увязли, возникли на маршруте еще позавчера днем, и на возвращении назад мы теряли как минимум три-четыре дня, если не больше.

— Только если вплавь, — он нахмурился. — Но вам не советую — может затянуть. Дно ненадежное.

Вот поэтому я никогда и не рвалась в офицеры. На их головы вечно валится всякая дрянь...

— Коэни!...

Маг возник рядом, едва затих последний звук его имени.

— У тебе вроде бы с телекинезом все нормально? Сможешь нас перетащить через воду?

— А где берег?

Я молча посмотрела на Тайла. Тот только махнул рукой и начал раздеваться.

— Сейчас сплаваю, посмотрю.

Я подхватила упавшую одежду. С тихим плеском он нырнул — только мелькнула темная тень в коричневой воде.

— А он не того... Судорога от холода не схватит? — поинтересовался подошедший Маэст.

— Да нет, — ответил за меня Тео. — Это же ремен. У них теплообмен другой — низкие температуры переносят хорошо, взять хотя бы нашего спящего красавца. Зато перегреться могут на раз...

— Тебя бы в этот дубак, специалист фигов, — буркнул Тайл, выныривая у берега. Откинул с лица мокрые волосы. — До твердой земли метров двести. Ремо, бери нашего коматозника на буксир, и поплыли.

— Я с вами пройду один раз, — сказал Коэни, и добавил для меня: — Носилки самые тяжелые, поведу сначала их. Вы их увяжите покрепче, чтобы ничего не упало.

Пока одежду ременов паковали на носилки и перетягивали вещи ремнями, те уже, стуча зубами, выбирались на противоположный берег, а маг шел обратно к нам, прямо по воде. Первый, "вещевой", рейс прошел гладко. Маэст, отправленный следующим, выглядел, как карикатура на театральную танцовщицу, скользящую по воздуху у самой водной глади. Тео в этой роли смотрелся бы более органично, если бы перестал кривляться, выдавая свои гримасы за хорошее настроение.

Вернувшийся в четвертый раз Коэни выглядел неважно. На лбу выступила испарина, несмотря на холод, руки едва заметно дрожали. Я посмотрела на Зиму:

— Идите следующим.

— Нет. Я... Я потом.

Я поймала взгляд нервно бегающих глаз и не стала спорить.

Из меня танцовщица получилась ничуть не краше, чем из остальных — за исключением того, что меня еще и укачивало.

Доставив меня на противоположный берег, Коэни опустился прямо на стылую землю, запрокинул голову, и несколько минут просто сидел, прикрыв глаза.

— Ты как? Справишься?

— Да. Конечно...

Юноша поднялся и побрел обратно, к завалу. Я присела на край носилок и стала ждать. В Коэни я верила, а вот реакция Зимы мне не нравилась.

На полпути они стали хорошо видны. Зима плыл над водой с белым как снег лицом, напряженными до боли плечами и застывшим взглядом. Его губы двигались — судя по выражению лица мага, обращался он к нему, и ничего приятного не говорил.

Чем ближе они подходили, тем больше дрожали руки Коэни, и тем больше хмурилась я. Зима все еще говорил, быстро и зло. Я успела расслышать только одну фразу: "...твоя грязная дохлая скотина, слава богам, осталась там, и ничем...", а потом руки мага снова вздрогнули, и в пятнадцати метрах от берега Зима ушел под воду.

Уронив фляжку, вскочил на ноги Ремо и бросился к воде. Я вскочила тремя секундами позже — теми секундами, которые потребовались, чтобы выдернуть из-под груды вещей палаточную стойку. Я не имела понятия, умеет ли связист плавать, но про зыбкое дно помнила хорошо.

Очнулся от столбняка маг, охнул, упал на колени и запустил по плечи руки в воду, суетливо пытаясь нашарить парня.

Секунды начали отсчитываться ударами сердца, а само сердце стало биться медленно и сонно, как неисправные часы... Такое бывает во время боя, когда застывает пуля, летящая в лицо.

Быть может, оттого, что секунда стала минутой, казалось, что Ремо, спотыкаясь, все никак не может добежать до берега, а маг и вовсе спит с открытыми глазами, мучительно медленно поводя руками под водой.

Казалось... Казалось.

На самом деле все закончилось так же, как и началось — вдруг. Один юноша выволок другого на поверхность, отчаянно цепляясь за выворачивающуюся из рук куртку. Схватил в охапку и — вот они, уже на берегу.

Зима кашлял и мотал головой. Его колотило крупной дрожью, но... Все живы, слава богам, и в ближайшее время не умрут.

Я опустилась обратно на стылую землю, глядя поверх склоненных к связисту голов на Коэни, и начала понимать, почему замерло для меня время. Когда оно замирает для мага, оно замирает для всех вокруг. У каждого свой бой, свои пули... А так испугался он первый раз в жизни.

Должно быть, я пристрастна. Глубоко и неисправимо. Чем еще объяснить то, что сейчас я сижу, уперевшись локтями в колени, и потрошу носком ботинка смерзшуюся землю, вместо того, чтобы бежать страждущему на помощь? Должно быть, где-то по пути из ниоткуда в никуда у меня вышли все запасы бесконечного терпения, безмерного сострадания и небесного милосердия. В сухом остатке остались безразличие и злость.

Здравствуй, Бездна. Давно не виделись...

Вернусь в форт и брошу эту работу. Нет во мне смирения. Вычерпано до донышка. К богам без него идти можно, к смертным — нет.

Вот только до форта далеко, как и до моей отставки... Я тяжеловато встала и зашагала к берегу.

Ремо методично хлопал нашу обморочную барышню по бледным щечкам. Я внесла свой вклад, ухватив Зиму за шиворот и как следует встряхнув. Он внезапно распахнул свои глазищи и схватил меня за руки; залепетал, жалобно, совсем по-детски:

— Я воды боюсь...

И в глазах, огромных зеленых глазищах — ужас без конца и края.

Вот так.

Зима перевел испуганный взгляд на бледного, со все еще дрожащими руками мага, и вдруг взорвался огненной, вполне взрослой и слишком опасной яростью:

— Ты! Урод! Ты еще за это ответишь! — он вырвался из рук Ремо и весь подался вперед, шипя: — Что, побоялся, что в драке расквашу носик, решил списать на несчастный случай?! Ах, не удержал, всякое бывает... А может, маг из тебя тоже хреновый?! Сколько дифирамбов пели нашему великому таланту, а его и спички зажечь не хватит! Скажи спасибо своей родне чешуйчатой, ты, вшивое животное, небось нахватался блох от своей тупой скотины, что даже издохнуть с пользой не смогла!...

Мелькнула узкая рука, голова Зимы мотнулась в сторону, и только потом по берегу прокатился звук пощечины, подхваченный болотным эхом. Стало тихо, как в могиле.

Тишина застыла, как солдат с поднятой для шага ногой, помедлила и рассыпалась в прах.

Маг ойкнул, отдернул руку и прижал ее к груди. В его глазах стояли слезы.

— Коэни...

Юноша резко вскочил и бросился в высокие заросли болотного сухостоя. Зима, багровея на глазах, рванулся было следом, но я не ухватила его за шкирку и швырнула обратно.

Все, хватит придворных реверансов.

Если для претворения в жизнь основных положений мировой гармонии мне понадобится заняться рукоприкладством в отношении отдельно взятого малолетнего засранца, значит, займусь.

— Ну вот что, — процедила я, — либо вы сейчас идете в том же направлении и просите прощения так, что вас простят на самом деле, либо получите то, на что давно нарываетесь — полную свободу от нас всех, спальник и парализатор. Карты, насколько я знаю, у вас в портативке есть. И не думайте, будто я кого-то здесь пожалею — я офицер Корпуса, если вы до сих пор этого не знали, а Корпусу начхать даже на трогательные голубые глазки пятилетнего ребенка, не говоря уже о вас. И если вы полагаете, что я не отличу искреннее прощение от отговорки, то окажетесь за бортом еще раньше. Да, и при составлении текста учтите, что именно это, как вы выражаетесь, "вшивое животное", вытащило вас из воды. Все. Пошел вон.

Зима привычно фыркнул, передернув плечами, но, видимо, разглядев в моих глазах нечто новое, поддержанное окружающими, медленно поднялся. Огляделся, и, не найдя поддержки, сунул руки в карманы, с независимым видом пошаркав к зарослям.

— Орие, — прошептал мне на ухо Ремо. — С него же надо немедленно снять эти мокрые тряпки. Иначе он сейчас такой букет схватит...

— Знаю.

Да. Я глубоко, глубоко пристрастна. И мне почему-то ничего не хочется менять.

Интересно, Зима замечает, что к нему одному я обращаюсь на "вы"? Замечает, что его не любит половина форта — та половина, что его знает? Чем лечится подлость, низость, жестокость, злость на все живое?...

Хорошей оплеухой — но вовсе не факт, что это поможет.



* * *


Спустя четверть часа Ремо не выдержал и отнес Зиме сухую одежду, отчаявшись дождаться из зарослей хоть кого-нибудь. На мой вопрос о наличии трупов он только неопределенно пожал плечами.

Пальцы нашарили в кармане сухие тонкие палочки тифы. Я вытащила одну, подожгла и просто смотрела, как она горит. Потом еще одну. Еще. И еще...

В том, как Ремо не смотрел на меня, мне чудилось осуждение. Прочих, очевидно, связист достал еще больше, чем меня — с той лишь разницей, что уж они-то не обязаны ограничивать свое отношение ничем, кроме собственных же предпочтений.

От иферена мир начал крениться из стороны в сторону, но в сознании наступила резкая, болезненная ясность. И, когда из зарослей наконец появился Коэни, чуть ли не таща за руку источник наших бед, очень многое стало по-настоящему ясным.

— Фарра... — тихо проговорил маг. — Я... мы... Поговорили...

— И?...

Коэни поднял на меня неожиданно твердый взгляд:

— Это больше не повторится.

Зима хмыкнул — бледной тенью своего обычного презрительного хмыканья, демонстративно глядя в сторону.

Он боится меня. Это было просто видно — и не требовало дополнительного анализа. Как и то, почему младший держит старшего за руку, и тот не вырывает ее, хотя и не уверен, что я этого не вижу.

В тот момент многое казалось кристально ясным и не требующим дополнительного анализа. Болезненно-острое сознание действительно расширяло горизонты.

И почти уравнивало с богами.

— Извините.

В морозном воздухе эта фраза прозвучала, как ломкий осколок тонкого ледка, упавший на землю. Так же внезапно и неожиданно высоко.

— Что?... — я с легким недоумением подняла глаза на источник звука.

— Я прошу у вас прощения. За... мое не совсем корректное поведение в последнее время.

— Насколько я помню, прощения вы были обязаны просить вовсе не у меня. Если вас простили, а, насколько я вижу, так и есть, не насилуйте свою натуру.

Зима едва заметно вздрогнул. Я видела, как сжимаются пальцы мага на его запястье, и четко понимала, кто из них будет главным — сейчас и навсегда. С той ужасающей и прекрасной ясностью иференового отравления я знала, что происходит, и видела будущее — то будущее, которое предопределено нашим сознанием и поступками.

— Значит, вы моих извинений не принимаете?...

Я прервала затянувшуюся паузу:

— Если по возвращении в форт у вас не пропадет желание извиниться, вернемся к этой теме. Пока же...У вас есть время обдумать свою позицию. Пока же... — я обернулась и повысила голос: — Никому не кажется, что мы здесь засиделись?...

Через несколько минут поднялась упорядоченная суета, предшествующая снятию с места.

Мы шли на восток, через топи и заиленные реки — но для нас это был юг, радостный и теплый. Вода теперь замерзала только по ночам, по утрам же под ногами чавкала густая каша изо льда и грязи.

Скоро, скоро, скоро... Эти слова эхом отдавались в головах, пропечатывались на лицах, вызывая выражение жадное и мечтательное.

Я размеренно шагала в арьергарде колонны и думала о том, что нам навряд ли будут рады — прошло слишком много времени, Торрили наверняка уже осваивает каторжные нары. Мы опоздали, это верно. Столько всего, и все зря.

Впрочем, идет война. Скоро очень многое для нас станет неважным, если я правильно поняла то, что говорила Богиня. Даже состояние, которое находится у меня под курткой.

К середине недели все стало очень просто и легко: мы наконец дошли до точки "X". Тайл достал из рюкзака замотанный в десяток слоев упаковочного пластика аварийный маяк, распаковал, стараясь даже не дышать в его сторону, и, наконец, отправил сигнал бедствия через спутник на общей частоте.

Маяк закрепили на носилках, как наиболее защищенном от промокания месте, и стали ждать. Он испускал заданный сигнал с интервалом в три минуты.

Тайл попробовал связаться с фортом, выйдя в сеть через портативку, но, видимо, до зоны стабильного покрытия мы еще не дошли.

Ночь была тревожной. Я лежала без сна, чувствуя, как беспокойно ворочается и что-то бормочет Тайл. В конце концов он не выдержал и прошептал мне на ухо:

— Спишь?

— Нет.

— Я лежу и считаю, считаю, как заведенный. От форта шестнадцать часов лета. Плюс часов шесть-двенадцать на сборы. Завтра к вечеру они должны быть здесь. Так ведь?...

— Тайл... — я колебалась, но все же сказала: — Форт может сейчас находиться в состоянии ликвидации. Не факт, что там есть кому следить за нашими сигналами.

— Я думал, ты шутила, — сухо отозвался он.

— Лучше бы шутила. Извини, что без подробностей, меня из-за них чуть не уволили.

— Можешь с подробностями, я тоже собираюсь увольняться.

— Почему?...

— Не могу больше. Мертвяка-отморозка иметь в начальниках, шепоток слушать за спиной... Чтобы я еще раз залез в эту Бездной проклятую провинцию!

— А меня навещать будешь? — я улыбнулась.

— Ты ведь тоже собиралась уходить?... — в его уверенном голосе появились растерянные нотки.

— Нет. Поэтому я здесь — потому что не хотела уходить. Наверное...

— Вот как...

— Я никого не прошу остаться со мной. Вам с Ремо здесь действительно плохо. Уезжай. Уезжай и... приезжай иногда обратно. Я ведь буду скучать.

Он не ответил, а я, согревшись, наконец уснула.

Странно, но проспала я долго, чуть ли не до полудня. День был сер, скучен, и наполнен одним — ожиданием. Я ждала вместе со всеми, держа меланхолию и неверие в чудо про себя.

Мужчины прислушивались к любому треску веток, задирали головы и до боли в шеях вглядывались в небо. И — надеялись, надеялись с бешеной решимостью. Я же сидела на носилках и закутывала коматозного ремена в почему-то оказавшуюся лишней куртку. Уже несколько дней мне казалось, что его бьет озноб.

Закатное солнце грело хуже, чем солнце полуденное, может, поэтому в моем заледеневшем сознании не промелькнуло даже тени удивления, когда ремен открыл глаза.

Я смотрела на него, он же смотрел в небо пустым, невидящим взглядом. И таким же пустым, бесцветным голосом обронил:

— Claigh.

"Корабль".

Я медленно подняла глаза, посмотрела в серое небо над нашими головами и кивнула:

— Корабль.

И заплакала. Холодными, очень холодными слезами.


Глава пятнадцатая


— Больно ты востра! Смотри, не порежься! — предупредила она.


Терри Пратчетт




Успела.

Талери улыбается, щурясь на слепящее яркое солнце.

Успела!

На зубцах главных и угловых сторожевых башен сверкают снежные шапки, а над центральными воротами вывешены лазурные флаги с белым шитьем, нарядные, как на Средизимье.

Она задирает голову, рассматривая здешние постройки. Замок стремился ввысь, подобно скалам, которые к нему вели. Его зовут Инистым — за свет, которым он сверкает долгими зимними ночами, отражая свет луны.

Каждые год здесь собираются величайшие маги по эту сторону Призрачных гор — обменяться знаниями, книгами и принять в школы новых учеников, признанных достойными. Испытания, по слухам, проходили здесь же — в одной из башен.

Она спешила пересечь горы, пока чародеи не покинули эти земли, и она успела.

Талери сжала бока муфтара и тронула поводья, приближаясь к перекинутому через ров мосту. Хмурый стражник выдернул из пальцев протянутые верительные грамоты, мельком пробежал глазами и молча кивнул второму — перегородивший дорогу воин посторонился, пропуская ее.

Уже проезжая под массивными зубцами поднятой между двойными воротами решетки, Талери удивленно думает о том, что еще не встречала места, где грамотными были бы даже стражники на мосту.

Четыре шага вдоль, три — поперек.

Моя свежеиспеченная палата была похожа на конуру — такая же большая. В смежной комнате Ремо что-то колдовал с новым заживляющим раствором, выписанным из города, вымачивая в лоточках свежую порцию бинтов.

Дверь в медблок распахнулась неожиданно и стремительно, без стука и прочих церемоний. Я обернулась на звук.

Вошедший застыл, будто влетев с размаху в стену.

Просила же Ремо не снимать мне повязки с лица...

— Здравствуйте, комендант.

Я вытащила из-под куртки жесткий футляр и протянула мужчине, замершему на пороге:

— Экспедиция была удачной.

Торрили недоуменно скривил губы, глядя почему-то на грязные бинты, перетягивающие мои пальцы:

— Удачной?...

— Я привезла то, за чем меня посылали, разве нет?...

— Вы что, не видели себя в зеркале? — резко перебил он.

— Видела. И?...

— И вы считаете это удачей? — Торрили рассматривал меня с брезгливым удивлением биолога, которого в очередной раз неприятно поразила природа. — Вы сознательно притворяетесь святой или действительно блаженная?

— Солдаты по-другому смотрят на вещи. Я жива. У меня на месте все конечности, а внутренности там, где им и положено — внутри. Я не лишилась глаз, и вполне удовлетворительно слышу одним ухом. Вы считаете, что мне не повезло?

— Куда вы вляпались? — вопросом на вопрос ответил он.

— Туда, где в дополнение к тому, чего уже нет, могла потерять все остальное. Разве вы не знали, что не бывает сокровищ без охраны?

Моей иронии не оценили.

— Тогда за какими эхлами вы полезли на рожон?! Я не просил доставать эти "сокровища" любой ценой! Эта ваша идиотская идея...

— А. Теперь поняла, — прервала я его тираду. — Нет, я не собираюсь предъявлять вам счет за лечение, устные или письменные претензии, взывать к вашей совести или вымогать свою долю из того состояния, что привезла — поскольку вы действительно меня ни о чем не просили. Я даже не собираюсь обременять ваше достойное учреждение своим сомнительным внешним видом — вы этого явно не хотите. Не волнуйтесь, я уеду в город. Там неплохие врачи, слух должны восстановить полностью. Хотя, думаю, вам это неинтересно. Отчет о поездке будет у вас завтра вечером. Всего хорошего.

Я встала и пошла в соседнюю комнату, к Ремо. Добравшись до двери и не услышав щелчка замка, я обернулась.

— Вы можете ходить? — комендант все еще был здесь.

— Да, — я равнодушно пожала плечами. — Более того, я могу бегать. При необходимости — быстро.

— У вас, — он бросил быстрый взгляд на мои руки, — только лицо в таком состоянии?

— У меня, — я сунула руки в карманы, — в таком состоянии еще много чего, но я вполне способна держать оружие и нажимать на спуск. Только вас это не касается, поскольку я здесь больше не работаю.

— Для этого вам еще необходимо получить мою подпись и свои документы.

— Зачем?... Меня уволили еще месяц назад. Ваша подпись и документы у меня на руках.

— Приказ был аннулирован.

— Думаю, я вполне могу проигнорировать этот факт, — я посмотрела ему в глаза. — Я сделала то, что считала правильным по отношению к этому месту, сделала все, что могла. На этом и расстанемся, ко всеобщему удовольствию. Не будем тратить время на ритуальные пляски хорошего тона — вы не хотите меня здесь видеть, и я об этом прекрасно знаю. Я сделаю вид, что не слышала об отмене приказа, вы сделаете вид, будто никогда его не отменяли.

Я повернулась и вышла в смежную комнату — к Ремо.

И попросила его вернуть, наконец, эту эхлами драную повязку мне на лицо.



* * *


Бросая вещи в так и не распакованный толком рюкзак в казарме, я задавала себе один вопрос: "Почему?". И ведь не хотела уезжать, а поди ж ты...

Хотя на Солярику съездить все равно бы пришлось, рано или поздно: если помириться наконец с папенькой, можно будет себе позволить и хорошую клинику, и хорошую пластику — хотя бы лица, ладно уже тело. Пугаться перестанут, и на том спасибо.

Я поставила набитый рюкзак на кровать, села на нее сама и начала составлять рапорты. Отписку в две строки — сержанту, художественное послание, обильно политое ядом — для Бэйсеррона, сухую казенную канцелярщину — коменданту. И, наконец, полное сомнений письмо для аналитического отдела Корпуса.

Ядовитые крылатые твари с равной вероятностью могли оказаться как коллективным полуразумом, так впечатлившим меня только из-за численного превосходства, так и чем-то гораздо более опасным. В любом случае, их гнездо нужно было ликвидировать, и побыстрее. Как это сделать силами провинциального форта — большой вопрос. Кроме трех десятков устойчивых к ментальному воздействию силовиков Корпуса в качественной броне и с плазменными пушками, в голову не приходило ничего.

Хотя это уже совершенно не моя проблема...

Видеть всех тех, кому предназначались отчеты, мне совершенно не хотелось, но локальная сеть за время моего отсутствия стала жертвой ремонта. В конце концов я вызвала Тео и, с видом умирающей разлегшись на кровати прямо в сапогах, бросила считыватель с отчетами ему.

Парень фыркнул, весело блеснув глазами, и протянул, явно кого-то передразнивая:

— Ради вас, фарра, все что угодно. У счетовода в приемной сидит така-а-ая дама...

Я хмыкнула.

— Осторожно. Если она всерьез обратит на тебя свое венценосное внимание, мы тебя больше не увидим. В ближайшую неделю точно.

— Учту. В крайнем случае буду молить о снисхождении к ослабленному тяжелыми испытаниями организму, — Тео улыбнулся, широко, беззаботно. Сверкнули смехом черные глаза, заиграли ямочки на щеках.

— Ну... Как ты?... Не дергали?

— Все хорошо, — он успокаивающе качнул головой. — Спасибо, фарра.

Я только вздохнула. Для нас перестал быть актуален вопрос: "Выживем ли мы?", по крайней мере — сейчас. А для него — нет. За время нашего безумного похода я поняла, что мне действительно нравится этот парень, в чем-то куда более стойкий, чем я сама. Не утративший ни жизнелюбия, ни человечности там, где они закончились у всех.

Ему хотелось помочь, даже ставя под угрозу свое личное дело.

Не на это ли ты рассчитывал, Эйра, снаряжая его со мной?...

— Скажи... У тебя есть провалы в памяти?

— ...Есть. И много, — Тео помрачнел на глазах. От беззаботной мордашки не осталось следа — внезапно стало заметно, что ему уже за семьдесят. — Я, знаете ли, был очень удивлен, узнав, какой идет год, — он поднял на меня внимательный взгляд. — Зато кое-что я помню очень хорошо. Мы все были заключенными. А еще... Эти милые зверьки, на которых мы наткнулись... Что-то есть в них такое... до боли знакомое. Местами. Небольшими такими местами.

Он постучал себя по носу, и, прощально кивнув, бесшумно направился к выходу.

Я обомлела. Если он хотел сказать именно то, что я услышала, Корпусу определенно стоило об этом знать. От всего этого несет слишком серьезными структурами. А еще — тем фактом, что голосистые твари, во-первых, не эндемики, а во-вторых, в каких-то базах данных все же есть, и кто-то этими базами активно пользуется — поразительное сходство ненормально черных для сола глаз Тео с другими, такими же матово-черными глазами, после подобных намеков не заметить было трудно.

И ведь, что самое паршивое, даже не вычислишь, что в этих подпольных лабораториях на основе их генотипа выводят — то ли биологическое оружие, то ли сверхсолдат, то ли капли от конъюктивита.

Выглянув в окно, я рассчитывала всего лишь поймать на плацу взводного, с которым, как ни крути, стоило поговорить лично, но получила гораздо больше: во дворе, подняв лицо к солнцу, со стеклянными глазами стоял Торрили.

Узнал точную стоимость пресловутого ящичка, по лицу видно.

Я отвернулась от окна и осела обратно на кровать, решив переждать — мусолить всю ту же тему с комендантом мне сейчас хотелось меньше всего.

Небесам на мои ожидания было плевать с центральной вышки — через десять минут комендант зашел в казармы сам. Подошел к койке, остановился и навис надо мной мрачной встрепанной тенью.

— Сколько денег вам нужно? — начал Торрили без предисловий.

— Мне денег не нужно, — я скосила глаза в его сторону. — Если не ошибаюсь, я это уже говорила.

— Чтобы восстановить лицо и все прочее, я имею в виду, — хмуро уточнил он.

— На "лицо и все прочее" вполне хватит состояния моего отца.

— Врете, — отрезал комендант. — Во-первых, ваша семья не настолько богата. А во-вторых... — он выразительно замолчал.

— Ну хорошо, — я раздраженно дернула ухом. — Восстановить кожу в прежнем объеме мне смогут в лучшем случае через несколько лет, и выглядеть она будет как лоскутное одеяло. Именно эти душераздирающие факты вы хотели услышать?... Вот только зачем?

— Я не хочу, чтобы вы являлись мне в кошмарах.

— Боюсь, вы просто не хотите, чтобы совесть разговаривала с вами моим голосом. С чего вдруг — я ведь всего лишь мерзкий служитель прогнившего культа?

— Разве вы не обижены?... — он странно посмотрел на меня. — Не обижены на свою Богиню? Ведь она не защитила вас.

— Защищать — это как раз моя работа, а не ее. Она всего лишь дает знания, не больше и не меньше. А обижаться на Звезду — то же самое, что обижаться на солнце, потому что оно слишком жарко светит, или на дождь, который льет на голову. Или ненавидеть смерть, забирающую у нас близких... — я осеклась на середине фразы, пораженная одной очень, очень простой мыслью, и с почти суеверным ужасом посмотрела на того, кого весь форт бездумно прозвал Мертвяком.

Очевидно, природа моего озарения была видна невооруженным глазом, потому что его лицо пошло пятнами, а потом Торрили вздернул меня с кровати за локоть, больно вывернув руку, и выволок из казармы.

Отпустил меня он, только захлопнув за нами дверь своего кабинета.

— Если вы проговоритесь хоть одной живой душе, — прошипел комендант на одном дыхании, — моя совесть будет говорить совершенно по другому поводу.

Его голос напряженно вибрировал, еще немного — и он сорвется. Безумные глаза, побелевшие губы... Звезда моя, как же он боится...

— Не надо, — тихо проговорила я, осторожно коснувшись его рукава. — Я никому не скажу...

Что нужно было потерять, чтобы отречься от служения... Нет, кого потерять.

Как же все просто в этом мире... коллега. Мы примитивны, как геометрические фигуры на рисунке ребенка. И желаний, мотивов и стремлений у нас не больше, чем у этих фигур — граней.

Любовь, ненависть и обида — нет чувств сильнее, особенно для тех, кто служит Смерти. В прочем мы ущербны, болванчики с замороженным взглядом и — вот оксюморон — рассудочной душой...

— Кому понравится видеть собственное отражение, вышедшее из зеркала, — услышала я собственный голос. — То самое, из-за которого хотелось разбить зеркало вдребезги... Прошу, не стоит добивать меня. Скажите, что вы не мора. Я же никогда не смогу оскорблять саму себя в мужском обличье.

— Идиотка! — крикнул он и отвернулся. Жалобно хрустнула в судорожно сжатых пальцах карта-ключ от двери. — Конечно, нет!...

— Сноб. Как минимум, — я присела на край стола и скрестила руки на груди. — И попробуйте только сказать, что все это — не малодушие, в просторечии прозываемом трусостью, раз уж дали мне возможность оскорблять вас со спокойной совестью.

Торрили не ответил, пустыми глазами глядя в окно.

Вот так... В Бездну это все. Гордому противятся сами боги, куда уж мне. И спасать того, кто этого страстно не хочет...

— Прощайте, — я пересекла комнату, потянулась к двери и замерла от одного слова:

— Почему?...

— Мне показалось, или здесь не нуждаются в моих услугах?... Что еще мне здесь делать? — слова срывались с губ, резкие до грубости, и именно это заставило остановиться. — Извините. Но это так.

— Идите сюда, — комендант требовательно протянул ко мне руку, опустив голову, прикрыв тусклые глаза. Волосы длинными встрепанными прядями закрыли лицо.

Видимо, я шла медленно. Видимо, он боялся передумать. Потому что сам шагнул мне навстречу, стремительно, как делает бросок змея. На лоб неожиданной тяжестью опустилась чужая рука.

— Да, я трус, — с нажимом процедил мужчина. — Я действительно боюсь, что вы будите сниться мне всю оставшуюся жизнь.

Мир покачнулся, и пол стремительно ринулся навстречу.



* * *


Первая мысль была о том, что Торрили уже дошел и до попытки умышленного убийства. Вторая — о том, что лучше бы он довел ее до конца.

Тело казалось стеклянной игрушкой в сетке трещин. Одно движение — и оно рассыплется в колкую труху. Невыносимо зудела кожа, на затылке пульсировала практически незаметной на фоне остального болью шишка.

Я открыла глаза и обнаружила, что сижу в кресле в приемной. Секретарши не было, поэтому вставать я не спешила, боясь, что со мной действительно что-то не в порядке.

Пытаясь почесать попеременно шею, лоб и подбородок, я окончательно сбила бинты. Да что там такое?... Я вытащила из нагрудного кармана зеркальце, ожидая увидеть новый виток кошмара пластического хирурга, и...

Зеркальный кружок выскользнул из пальцев и с жалобным звоном упал на пол, расколовшись пополам.

Я осторожно наклонилась и посмотрела в разлетевшиеся половинки. Нет, не галлюцинация. Это действительно мое лицо, то, что было у меня раньше, до того... С тонкими, почти неразличимыми ниточками шрамов. Единственное доказательство, что таким оно было не всегда...

Я принялась остервенело сдирать бинты с шеи, с рук... Та же ровная, здоровая кожа, те же волосяные ниточки шрамов.

Дальше все было очень просто. И очень сложно.

Первый раз в жизни — той, другой жизни я не сделала то, что должно. А просто поднялась и пошла в медпункт — сказать Ремо, что процедуры отменяются.

Как выяснилось, я тоже трусиха.

На лице врача был написан шок. На немой вопрос я лишь развела руками: я действительно не знала, как это объяснить. Правда, скорее с моральной, чем с физической точки зрения.

Прочие увечные из нашего "отряда" все еще лежали на обследовании в амбулатории, и я пошла с визитами — просто, чтобы заполнить чем-то время.

И не думать.

У кровати Зимы, сложив тонкие руки на коленях, сидел Коэни и что-то тихо говорил. Тот покорно слушал, ни разу не вставив ядовитый комментарий, хотя по лицу можно было подумать, что его призывают не иначе как пойти нянечкой в детский сад.

В дверях палаты в шоке застыла Тисса, изумленно созерцавшая эту противоестественную картину. Хмыкнув, я тихо дала задний ход.

Соседняя палата была не так популярна, и я осталась.

Компанию очнувшемуся поселенцу составлял вездесущий Тео и, похоже, вместо рассказа о современных релиях травил ему какие-то сомнительные байки — при виде меня чувство вины явственно проступило на улыбчивой мордашке.

— Расслабьтесь, рядовой, мы не на фронте, — я уселась на соседний стул верхом. — Да и я тебе больше не начальник. Разнес документы?

— Да. А... — он, наконец, понял, что именно было не так. На меня пролился очередной дождик из поздравительных словес. Недоуменно разводить руки и благословлять небеса пришлось вторично.

— Как вы? — спросила я у того, к кому, собственно, пришла.

— Неплохо, — тихо ответил ремен. Его звали Шеско Тауче, и, как я поняла из короткого нашего разговора на корабле, он был из псионов, приставленных к информационным архивам — говорил ремен на сильно устаревшем всеобщем, который и сам знал не слишком хорошо, поэтому в некоторых областях понять его было сложно. — Это всего лишь анабиоз, травм у меня нет. Мне сказали, что на корабле больше... не выжил никто? — мужчина внимательно посмотрел на меня.

— Скорее всего. Проверить, не находится ли кто-нибудь в таком же состоянии, что и вы, у нас не было возможности, а больше... Если бы после нападения остались выжившие, думаю, корабли Солярики в свое время здесь бы встретила ременская колония.

— Эта планета... Деррин... Разве она не была уже колонизирована? До нашего прилета?

— По официальным реестрам колонизации — нет, — удивленно ответила я. — Почему вы так решили?

— Мне показалось... Не обращайте внимания, — ремен нахмурил светлые брови и спустя несколько секунд сказал: — Ведь это военный форт? Вы... собираетесь вернуться?...

Я не спросила, куда.

— Если бы решала я, то вернулась бы, с ротой солдат. Но такие вопросы вне моей компетенции.

— Не возвращайтесь, — он подался вперед, привстав с постели. — Он убьет вас. Даже если вас будет две сотни. Или две тысячи — это не имеет значения.

Я не спросила, кто.

— Прошло больше пятисот лет. И броня, и оружие теперь другие, поверьте.

— Вы не знаете, о чем и о ком говорите, — Шеско качнул головой.

— Я-то как раз знаю, — вздохнула я. — Но если что-то упустила при личном общении с этой тварью, восполните этот пробел.

— Вы... видели его?... — ремен смотрел на меня расширившимися глазами, в которых вдруг мелькнуло... сочувствие?

Я кивнула.

— Убить, к сожалению, не удалось, но будь нас там хотя бы двое... Это ведь их вожак? Или есть рыба покрупнее?

— Не знаю, — Шеско внимательно посмотрел на меня. — Я даже не уверен, что он с ними одного биологического вида. Но, в конце концов, я не генетик — а всего лишь посредственный псион.

Я поблагодарила за информацию и откланялась, попросив ремена по возможности записать свои впечатления и выводы, и прислать мне. Никаких прав у меня на это не было — только скверные предчувствия.

А с ними, в отличие от свидетельских показаний, к руководству не пойдешь...

В голове роились тяжелые мысли. Я снова лезу не в своем дело, снова делаю как должно, а не как проще. Но кому, как не служителю божьему...

Тридцать лет назад ты сама встала на этот путь — теперь иди, иди до конца.

Ты выбрала служение, и никогда не жалела о выборе.

Казармы и храмовые купола вместо дорогих особняков и банкетных залов, тяжелая броня вместо бальных платьев, знание вместо боли — вполне равноценный обмен.

Жаль, не обменяешь память, не забудешь, чье обличье принимал вожак, не зная, в какой лезет омут, какую взвесь поднимает со дна...

Перед глазами мелькают кадры той, другой жизни. В ней молодой военный в щеголевато наглаженном мундире многообещающе улыбается, отвешивая изящный поклон дочери посла. Глазами он говорит лучше, чем словами.

По мне взгляд этих глаз скользит равнодушно.

— Моя жена. Орие.

Я молча киваю роскошной, ухоженной красавице. Опять. Опять...

Наверное, меня уже не душит ревность. И то, каким взглядом он провожает вслед за посольской дочерью работницу ресторана, уже не имеет особого значения.

Всего полгода назад я смотрела на него так же, как и добрая половина женщин в этом зале — со смесью восхищения и черной зависти к той, что сможет назвать его своим. Теперь — нет. Наверное, устала...

Он был высок и строен, но не был ослепительно красив, вовсе нет. У него были слишком коротко остриженные черные волосы и слишком темные для сола глаза, но женщины готовы были упасть, нет, не в его объятья — к его ногам. Как готова была я. До сих пор...

— Советник... — я кланяюсь согласно своему статусу подошедшему мужчине.

Орие, деточка!... — он добродушно улыбается и сцепляет пальцы на намечающемся животе. — Я смотрю, сорванец вырос в весьма симпатичную барышню. Старик Морровер еще не гоняет с ружьем твоих кавалеров?

— В этом уже нет необходимости, фарр, — я улыбаюсь в ответ. Улыбка выходит печальной. — Познакомьтесь, это Рой, мой муж.

Мужчины приветственно раскланиваются друг с другом.

- Военный?...

— Так точно, — с готовностью отзывается Рой. - Капитан силовых войск, фарр советник.

— Ну что ж, капитан, всегда буду рад помочь семейству этой красотки. Как-никак — родня, — советник заговорщицки подмигивает. — Тем более, что путь военного тернист и труден.

Рой рассыпается в благодарностях, зарабатывая отеческую улыбку и покровительственное похлопывание по плечу. Советник отходит, а на лице моего мужа начинает блуждать хищная улыбка предвкушения.

Прием тянется, как тоскливый, бесцветный сон.

— Рой, давай поедем домой. Я устала. Такая тоска...

— Кто ходит в такие места развлекаться? Не маленькая, должна бы знать, — муж раздраженно цедит сквозь зубы, вынужденный обратить на меня внимание. Его взгляд скользит поверх голов, выискивая нужные лица. — Мне нужно еще кое с кем поговорить. Если хочешь — можешь ехать одна. Бери гравилет.

— А ты?...

Он отмахивается: "Возьму такси", и почти сразу же исчезает в толпе. Я смотрю ему вслед, чувствуя, как дрожат губы.

В ту ночь я впервые спросила Богиню, что мне делать со своей жизнью.

Жизнью, в которой я вышла замуж из-за политики высокопоставленных семей. А еще потому, что любила без памяти.

Рой женился, потому что я была дочерью своего отца. О том, что он изменяет мне, я узнала через неделю после свадьбы. О том, что не любит — через год. Когда решилась спросить.



* * *


Реакция на мои доклады последовала отнюдь не мгновенно — Шеско успел черкануть несколько абзацев текста в стилистике исторических романов, я — их прочесть, снабдить ядовитыми дополнениями, отослать дальше и благополучно уснуть, прежде чем до проблем космозоологии хоть кто-то снизошел.

Случилось это посреди ночи, чему я рада совсем не была — как и поднявший меня с койки взводный.

— Поднимай свой зад, и к Бэйсеррону — шагом марш! — приглушенно цыкнул он на мои попытки выяснить, что происходит. И, более того, пошел вместе со мной.

В кабинете счетовода не было никого, кроме него самого, и я даже не знала, радоваться этому или нет. Хотя в том, что комендант в курсе моей ночной побудки, сомневаться не приходилось — Эйра выглядел если не так же потрепанно, то, по крайней мере, так же недовольно, как и я.

Мягко говоря.

— Фарра Морровер, я потрясен вашей глупостью, — с места в карьер начал он, явно перебарщивая с пафосом.

— Да ну? — агрессивно процедила я, глядя на счетовода в упор. Не его одного здесь подняли среди ночи. — И в чем же состояла моя так называемая глупость: в том, что я привезла то, что от меня требовалось, или в том, что вернулась вообще?...

Счевод недовольно посмотрел на меня и неожиданно угрюмо заметил:

— Класть жизнь на алтарь правого дела, тем более, чужого, вас никто не просил.

— О боги! — я воздела руки к потолку, не в силах больше выносить этот цирк. — Знаете, фарр Бэйсеррон, этот вопрос мы уже обсуждали. Честно. Лично с комендантом, если вам это интересно. Поэтому, ради всех эйра из Бездны, избавьте меня от продолжения банкета.

— Я заметил, — сухо отреагировал он на мою тираду. — Беседа с комендантом, несомненно, пошла вам на пользу.

— Мне — да.

Многозначительная фраза повисла в воздухе. Взводный недоуменно стриг ушами: мое поведение не лезло ни в какие рамки, как и реакция на него, а точнее, ее отсутствие, со стороны нашего великого и ужасного интригана.

На выходе отсюда мне припишут еще одного любовника и однозначное пристрастие к невысоким мужчинам.

— Что, собственно, из того художественного бреда, что вы мне прислали, является правдой? — прервал счетовод затянувшуюся паузу.

— Я полагала, что все. Вы думаете иначе?

— Я, — с нажимом начал он, — надеялся, что вы приврали. Потому что иначе я, как государственный служащий и в каком-то смысле военный, обязан на это все среагировать, хотя бы из чувства гражданского долга... И сядьте вы, наконец!

— Рада слышать, — я села на жесткий, как подошва десантного ботинка, стул для посетителей, и криво улыбнулась: — Поверьте, мне, как пообщавшейся с "этим всем" лично, кажется именно так. Это потенциально разумная раса... Либо полуразумная с чрезвычайно высокоразвитыми инстинктами, что мало что меняет.

— Были бы они разумными, боюсь, я бы не имел удовольствия видеть вас в своем кабинете еще когда-либо.

— Может быть, — легко согласилась я. — Проводить исследования на эту тему — дело ученых из Академии. Мне другое интересно: что вы собираетесь с этим де...

Завыл на одной тревожной ноте переговорник за ухом. Я нажала на кнопку сброса.

— Извините.

— Мы собираемся, — сухо начал он, — если вы это хотели спросить, дать делу ход. Именно поэтому помимо вас в моем кабинете находятся ваш взводный, — Бэйсеррон перевел на него взгляд. — Вас, фарр, как командира элитного отряда, я бы попросил произвести инструктаж своих солдат в соответствии с этим документом, — он протянул взводному считыватель, — и начать подготовку отряда к возможному участию в уничтожении этой... Гм... формы жизни. Вашему командованию об этом сообщат.

— Так точно, — взводный кивнул с непроницаемым лицом.

— Я же, в свою очередь, — невыразительным тоном продолжил счетовод, глядя почему-то на меня, — собираюсь послать запрос в столичную Академию. Очень жаль, что нет генетического материала для анализа, но, надеюсь, что факультет ксенологии в курсе, с чем вы имели дело... Прошение на помощь регулярных войск уже подано, но не факт, что нам ответят. В связи с этим, фарра Морровер, я бы попросил вас обдумать возможность вмешательства в эту проблему Корпуса, если никакой другой помощи нам не предоставят.

— Вы не боитесь обращаться за помощью настолько специфической?

— Идет война, — Бэйсеррон принялся вертеть в пальцах световое перо, поджав губы. — Для уничтожения настолько неявной угрозы Центр не пошлет ни одного солдата. Если нам не помогут ближайшие соседи — все это так и останется лежать на Корке. И, думаю, вы вполне осознаете, какой бомбой замедленного действия оно может оказаться. Корпуса я опасаюсь, пожалуй, меньше.

— Зря. Но я попробую.

— В таком случае вы оба свободны. Обо всем, что касается этого дела, докладывать лично мне.

Взводный попрощался и исчез за дверью, отправившись досыпать. Я же задержалась на пороге:

— Почему это говорите нам вы? Почему не комендант?

— Он не в состоянии. Думаю, вы знаете, почему, — безжалостно припечатал Бэйсеррон. — Но если вы хотели узнать, чьи решения я здесь привношу в жизнь, то — его. Впрочем, я их поддерживаю.

— Как всегда, — пробормотала я и вышла, коротко поклонившись.

"Знаете, почему"... Знаю. Или догадываюсь. Но я никого ничего делать не принуждала.

Плохо только, что эта фраза почему-то кажется мне знакомой... Как и совесть, говорящая отнюдь не абстрактным голосом.

Мы снова в одной лодке, и это вовсе не кажется мне хорошим знаком, фарр Торрили.

Я медленно пошла по коридору, набирая номер Ремо — звонил мне он. Врач ответил сразу же, будто дежурил с рукой у уха.

— Орие? Подойди в амбулаторию.

— Что случилось? Что-нибудь срочное?

— Вскрытие — вещь не слишком срочная, — нарочито легкомысленный тон разбили нервные нотки. Я встревожилась.

— Ремо, кто умер?...

— Шеско.


Глава шестнадцатая


Эх, господа, надо принимать во внимание все случайности! Жизнь — это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их.


Александр Дюма




За окном сияла безмятежная Дионара, последняя неделя лета. Неделя без засухи, ливней и ненастоящих снегов, первая за сезон. Мир оправился от катастроф, вздохнул и расправил крылья — звенящие от прощальных птичьих песен, изумрудно-лазурные, с пронзительными небесами в прорехах отмытой дочиста листвы, с каймой из золота клонящихся к земле хлебов и закатного солнца.

Мир встречал осень тихой безмятежностью, я — недоумением, тихим тем менее, чем больше проходило дней.

На прозекторском столе в подсобке лазарета лежало тело мужчины, после вскрытия ставшее уже даже не телом — сложносочиненным конструктором от органики.

Я стояла у окна и пыталась ответить всего на один вопрос: "Что ты думаешь?..."

Мой мозг отказывался думать.

В Кайдолин, день середины лета, мы получили живого, похожего на мертвеца. Дионара принесла нам мертвеца, похожего на живого.

Невозможно пролежать в естественном анабиозе пятьсот лет без органических изменений в структуре мозга. Фатальных изменений — теперь мы знаем это.

Шеско Тауче мог пролежать в коме еще тысячу лет, но он не мог очнуться.

Так что это, Бездна меня забери, было?!

— Ты уверен?...

Ремо потер переносицу и глухо проговорил:

— Да. Все это время он был овощем, который дышит, у которого бьется сердце, но и только. Он физически не мог ни двигаться, ни говорить, ни думать, — ремен помолчал и вслед за мной посмотрел в окно. — Как патологоанатом, я, может быть, плохо лечу живых, зато хорошо разбираюсь в мертвых.

— Я не в твой диагноз не верю, а в свой. Массовая галлюцинация — единственное, что приходит на ум.

Настолько массовая?... Боюсь, придется все-таки признать, что это было на самом деле. Еще немного, и я поверю либо в ходячих мертвецов, либо в говорящие души.

Вера — это единственное, что нам остается, ведь проверить уже ничего нельзя. Шеско умер, окончательно и бесповоротно, от остановки сердца, к которой не было никаких оснований. Вскрытие не выявило никаких сердечных патологий. Вскрытие не выявило вообще никаких патологий, кроме нежизнеспособного мозга.

— Орие, я не знаю, что с этим делать. Я подготовлю отчет коменданту, но что дальше...

— Пусть Торрили и решает — это его дело. Но, думаю, ни город, ни тем более Центр, не станут заниматься такой ерундой.

Ремо молчал, глядя на труп. Через минуту он заговорил, напряженно и тихо:

— Орие, поговори с комендантом насчет городской лаборатории. Пожалуйста. Если можно, сейчас. У меня есть одна глупая мысль, очень глупая и мерзкая. Но если я прав, тебе лучше об этом не знать. По крайней мере, пока я не буду абсолютно уверен.

— Как хочешь. Но почему?...

— Можешь наделать глупостей, только и всего. К некоторым... вещам ты склонна относиться не слишком объективно.

— Хорошо, раз так... Пойду отравлять жизнь коменданту. Удачи.

Я сделала именно то, что сказала, с той лишь поправкой, что пошла к Бэйсеррону. А с комендантом предпочла бы не встречаться в ближайшую тысячу лет.

Проще говоря, я не знала, как смотреть ему в глаза.

Те, кто может говорить со Смертью, не умеют лечить. Они умеют другое — умеют, и не пользуются этим умением никогда. Потому что холодны, заморожены Смертью и ее знаниями вернее самого лютого мороза. Только совесть у нас, бесчувственных кукол, нормальная, и на фоне молчания других чувств ее голос иногда звучит невыносимо.

Не хочу, чтобы заговорила моя.

Счетовода не было на месте. Не было его там и через час, и через два. На мой раздраженный вопрос, в какую Бездну он провалился, Тисса лишь лениво повела плечами и посоветовала спросить в соседней приемной.

Спрашивать я не стала, а просто позвонила ему на личный переговорник, поправ тем самым все нормы этикета и субординации.

— А, фарра Морровер, — отозвался счетовод. — Я уже хотел за вами посылать. Четыре дня прошло, а вы все никак не можете предоставить внятный отчет по этому вашему трупу.

— Фарр Бэйсеррон, вам не кажется, что отчеты подобного рода должен присылать врач? — раздраженно спросила я. — Причем здесь я?

— Вы в этом форте, фарра, судя по всему, при всем. В любом случае, такие разговоры не ведутся по переговорнику, — оборвал он мои возражения. — Подходите в жилой корпус. Блок 4-А.

Он отключился. Я досчитала до десяти и начала спускаться на первый этаж.

Как-то слишком часто и не по делу я стала выходить из себя. Размораживаюсь, что ли?...

Блок 4-А отчего-то показался смутно знакомым. Открывший дверь Эйра сделал приглашающий жест и повел меня в, судя по всему, гостиную. Всю дорогу я не закрывала рта, не без основания полагая, что, если сейчас не сгрузить эту проблему на плечи начальства, она так и повиснет на совершенно постороннем служителе Кодекса.

А мне вовсе не улыбалось и дальше выступать в роли универсальной затычки для дыр в чужих планах.

— Что ж, если с этим скончавшимся фарром все так, как вы говорите, нам остается одно, — усевшись в кресло, скучным тоном констатировал счетовод.

— А именно?...

— Молчать, естественно, что же еще? Как вы справедливо заметили, вам навряд ли поверят, поскольку доказательств нет. Кстати, вы не думали, что все это может быть связано с контактом с этой новой формой жизни, что вы разморозили? Какие-нибудь занимательные бактерии, вирусы?

— Вы издеваетесь?... Посторонних паразитических организмов не выявлено, если вы об этом. И никого мы не размораживали, они прекрасно справились с этим сами, — холодно отрезала я, опускаясь в соседнее кресло.

— А вот в это верится с трудом, — вдруг раздалось из-за приоткрытой двери в смежную комнату. — Птар, выйди, пожалуйста.

Створка открылась. На пороге возник комендант, и я наконец вспомнила, с чем у меня ассоциировался этот блок.

Он в нем жил, только и всего.

— Здравствуйте, фарр Торрили.

— Морровер, неужели вы все еще здесь? Не верю своим глазам, — ядовито сказал он. — Признаться, думал, что вы умнее — и находитесь на полпути к Солярике.

— Вы правы. Ко всем своим недостаткам я еще и глупа, — бесцветным голосом отозвалась я и посмотрела на мужчину в упор. — Вы, к слову, тоже.

— Этан, ты точно хочешь, чтобы я ушел? — осторожно поинтересовался Бэйсеррон, с непонятной мне тревогой глядя на коменданта. — Мне это не кажется хорошей идеей.

— Иди. Трупов не будет, — неожиданно устало сказал тот. — Но с вами двоими я не справлюсь.

Эйра кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я проводила его взглядом и спросила:

— Могу я узнать, зачем меня вызвали?

— Почему вы спрашиваете об этом у меня?

— Потому что вызвали вы. Кто бы этот вызов не озвучил.

Торрили вышел из тени дверного проема и сел на место Бэйсеррона, скрестив руки на груди. Я всмотрелась в его лицо — или то, что было вместо него.

Все ожидаемо. Ничего нового...

Те, кто может разговаривать со Смертью, не умеют лечить. Они умеют другое — то, чем не пользуются никогда. Потому что кто в здравом уме возьмет чужую болезнь или увечье на себя? С теми же шансами на излечение — становясь смертниками и калеками, потому как кто же просит Богиню о пустяках...

— Ну, говорите, я же вижу, что вас просто распирает от желания сказать мне что-нибудь мудрое и вечное, — резко и зло бросил он. — Даю вам ровно десять минут, можете болтать, что хотите. Читайте нотации, душеспасительные проповеди, или чем вы там обычно занимаетесь, сколько угодно. Но потом говорить буду я. А вы — молчать, хоть раз в жизни.

— Как вы верно заметили, я слишком глупа. Мне следовало сесть на ближайший рейс до Солярики на следующий же день после прибытия, — сказала я и замолчала.

Прошла минута. Три. Пять...

За окном отцветало лето. Туда я и смотрела. За окно.

— Не слышу ваших аргументов, — оборвал тишину комендант. — Поторопитесь, ваше время истекает.

— Скажите, какие аргументы вы хотите услышать, я их озвучу.

— Неужели не хотите спасти лишнюю душу от подвалов Бездны?

— Вы превосходно спасете себя сами, — я перевела взгляд на пустую стену. — Одного не пойму: зачем?... Что я вам сделала?

— Неужели в вас заговорила совесть?... Успокойтесь, и успокойте заодно и ее. Вы ничего мне не должны.

— Я говорила вам то же самое. Так что вы не следуете своим собственным советам.

— Ну хорошо, — его покрытые повязками пальцы неровно забарабанили по подлокотнику. — Видимо, придется прояснить этот вопрос, пока вы не додумались до какой-нибудь благоглупости самостоятельно — ритуального самоубийства или попытки вернуть все на круги своя. У меня это все сойдет в течение месяца-двух, максимум полугода. И оставит шрамы не намного более заметные, чем у вас сейчас. Так что можете считать, что мне это ничего не стоило, и закроем на этом данную тему.

— Вы вообще сол?... — иронично поинтересовалась я. В глупую отговорку я не верила — даже у магов Жизни, целителей от природы, не было никакой сверхрегенерации, а уж у нас-то... — Или, быть может, продукт генетических экспериментов последнего поколения?

— Насколько можете видеть, сол, и даже чистокровный, — он раздраженно предъявил мне поднявшийся над столешницей кончик хвоста. — А обстоятельства моего появления на свет я с вами обсуждать не собираюсь.

— Ладно, пусть так. Вы утверждаете, что это не стоило вам ничего... Тогда скажите, что впервые за всю историю Короны нашелся тот, кто смог сделать перенос сам. И тогда, воистину, я приравняю вас к богу. Это делает Богиня, мы лишь просим ее об этом, — я понимала, что хожу по тонкому льду, но останавливаться уже не было смысла. — С ней ведь как минимум необходимо было заговорить. Снова, верно?...

Барабанящие по подлокотнику пальцы застыли в воздухе.

— Ее ведь по-прежнему нужно уговаривать? И она до сих пор берет плату за услуги?

— Не вижу признаков того, что это ваше дело, — его деревянный голос звучал будто из подземелья. Глухо и не по-настоящему.

— Выполнить ее желание, так ведь?... Не слышала, чтобы в этих желаниях она была милосердной.

— Ваши десять минут истекли, — его руки опустились на колени. — Уходите.

— Если не ошибаюсь, вы вызывали меня, чтобы что-то сказать.

— Уходите!

Если бы слова имели вес, меня бы раздавило одним этим словом.

— Но...

— Да уберетесь вы когда-нибудь, проглоти вас Бездна?! — считыватель просвистел в локте от моей головы, треснув от удара о стену.

— Как пожелаете, фарр, — я отвесила прощальный поклон, по-придворному низкий и церемонный, развернулась и вышла, чтобы, бродя по ломанным и путанным коридорам древнего замка, думать ни о чем и во всем сомневаться.

Смертью я наделена талантом видеть больные места смертных, и бью в них безо всякой жалости — тогда, когда это принесет пользу.

Впервые я сомневалась, что поняла Богиню правильно.

Раньше я видела подобных себе только мельком. Чьей теперь меркой мерить Торрили — той же, что и саму себя, или той, что отмеряна для всех прочих?...

Правильный ответ — никакой, поскольку это действительно не мое дело.

А еще я начала всерьез сомневаться, что между ним и его Богиней стала женщина. Знание плохо сочетается с любовью.



* * *


— Фарра! — Бэйсеррон окликнул меня посреди коридора. — Не спешите так.

Я остановилась.

— Вы решили все же объяснить, что он от меня хотел?

В ответ на простой вопрос счетовод замялся.

— Фарра... Мне не хотелось бы выражаться словами "по вашу душу пришли", но фактически это так. Час назад приехал представитель СБ Центра. На этот раз — с беседой к вам лично.

— По поводу колониста?... — я встревожено посмотрела на него.

— Нет, — Бэйсеррон качнул головой. — Надеюсь, этот вопрос вообще не всплывет. Но вот наш черный друг все еще аукается форту... По официальной версии он лежит в коме в изолированном боксе, — счетовод посмотрел на меня и внезапно улыбнулся. — Но волноваться вам не стоит. Думаю, Этан именно это и хотел сказать — до того, как увидел вас во плоти. Пойдемте, — он развернулся и направился в библиотеку.

У безопасника оказалось профессионально невыразительное лицо и цепкий взгляд.

Невнятно представившись, он начал задавать вопросы, так же, как стреляет "мать" — коротко, быстро и зло. Вопросы ходили по кругу, почти в точности повторяли допрос двухмесячной давности и не оставляли времени подумать, рассчитанные исключительно на запутывание собеседника.

Другое дело, что умение быстро реагировать и правдоподобно лгать — моя профессия. Думаю, этим фактом офицер был неприятно удивлен.

В течение всего допроса меня не оставляло ощущение, что вопросы здесь выполняли одну роль — отвлечения внимания. Безопасник явно был псионом, который весь разговор пытался что-то во мне разглядеть. Что-то, чего не находил, хотя пришел сюда с уверенностью, что это "что-то" во мне есть.

Возможно, у меня не хватало дара, чтобы прочитать это в его наглухо закрытом служебными блоками сознании, но читать по глазам и голосу, и видеть то, чего не увидят в них остальные — тоже моя профессия.

Это и значило — "волноваться вам не стоит"? Что ничего не найдут?

Хотелось бы еще знать, чего именно...

Спустя полтора часа, так ничего от меня и не добившись, офицер откланялся. Я искренне надеялась, что у Эйра хватит совести и здравомыслия проследить, чтобы ушлый безопасник не имел возможности изъять якобы бессознательное тело Тео под каким-нибудь официальным предлогом. Или подчистить хвосты — уже неофициально, но навсегда.

В казарму я шла со смешанными чувствами, главным из которых было ощущение, что меня опять пытаются втянуть в какое-то дерьмо.

— Тетя! Тетя Орие! Да постойте вы, подождите меня!... — Атка неслась по коридору растрепанным, стремительным и безоблачно-счастливым вихрем, перепрыгивая через груды строительного мусора.

Хоть кому-то хорошо в этом бардаке.

— Что, моя хорошая?

— Римс приехал! Нет, вы представляете?! Я думала, его на все каникулы в город к тетке отослали, а он вернулся! — она наконец догнала меня, вцепившись в рукав куртки от избытка чувств: — Что мне делать, а? Скажите, ну пожалуйста-а-а!!!

— О моя Богиня!... — я остановилась посреди коридора, совершенно сбитая с толку. — Ради всех богов, прекрати меня трясти. И скажи толком, чего ты от меня хочешь?

— Ну... — Атка смущенно отпустила мой рукав и покраснела. — Он, наверное, забыл меня совсем... Это же город. Там девчонок много, таких всех из себя... Ну, вы понимаете, — от волнения девочка начала теребить уже собственные косы. — А вы... Вы ведь знаете, как сделать, чтобы мужчина... парень... ну, обратил внимание...

— С каких это пор я стала специалистом такого рода? — недоуменно спросила я.

— Но как же!... — она с удивлением посмотрела на меня из-под встрепанной челки и бесхитростно выдала: — У вас же столько... — девочка едва не сказала "мужчин", но в последний момент исправилась: — Поклонников. И дядя Тайл, и этот, как его... Латбер. А еще говорят, что комендант со счетоводом из-за вас поругались. Сильно.

Я впала в ступор.

— И где такое... говорят? Про последних двоих?...

— Да везде, — отмахнулась Атка. — Так что мне делать, чтобы наверняка, а?

— Спаси меня Звезда, — я провела рукой по лбу. — Давай-ка мы займемся этим всем чуть позже. Приходи вечером в казарму, хорошо?... И, кстати, почему Римса так внезапно отправили назад? За примерное поведение?

— Ну вы скажете! Там у них эпидемия какая-то... Или еще что-то... Ну, его тетка и отправила обратно.

— Эпидемия?... — знакомое слово неприятно резануло слух. — Где он сейчас? У отца?

— Ага, наверное. Или в мастерской, дяде помогает, — девочка пожала плечами и убежала, вся в предвкушении вечерней беседы.

Вечером мне было не до подростковых влюбленностей. И Римса я тоже не успела найти. Спустя полчаса после нашего разговора с Аткой из динамиков прогремело печально знакомое:

— Внимание! Общий сбор силовых войск!

Кажется, война все-таки постучала и в нашу дверь.



* * *


В отрядной было не протолкнуться — сослуживцы возбужденно сновали по крошечной клетушке, переговариваясь и размахивая руками. Отдавив несколько хвостов, я пробилась к взводному и спросила, перекрикивая стоящий гам:

— Нас перебрасывают на фронт?!

Возвышающийся над всем этим хаосом, как последний оплот спокойствия (правда, для этого ему пришлось встать на скамейку), взводный, тем не менее, не делал ни малейших попыток навести порядок. Только посмотрел на меня:

— Похоже, наверху считают, что это не наше дело.

Слабо тренькнул переговорник. Он вскинул руку к уху и, ровно через три секунды по отрядной прокатилось громовое:

— Заткнулись все!

Отрядная замерла на полувздохе, ожидая продолжения.

— Нас перебрасывают в город. Полчаса на решение личных вопросов, — взводный бросил косой взгляд на таймер и рыкнул: — Опоздавших закопаю в городском сортире после месяца штрафных работ. Все, пошли вон.

Отрядная опустела меньше, чем за минуту. Я рванулась было вместе со всеми, заколебавшись только у самого порога.

— Полчаса на решение личных вопросов, Морровер, — с нажимом напомнил взводный. Махнул рукой: — Иди уже, потом поговорим. А то, того гляди, разорвешься.

Я торопливо кивнула и побежала — по подземной галерее, срезая углы и сбивая прохожих. Скатилась по лестнице, распахнула дверь в мастерскую:

— Тайл! Та-а-айл!

— Отпустили? — ремен стоял у верстака, перебирая сваленные грудой памятные безделушки. У меня упало сердце.

— Уезжаешь все-таки?

— Да.

— Комендант тебя не отпустит. Смены нет.

— Отпустит. Уже отпустил, — Тайл посмотрел мне в глаза: — Он же у нас тоже не любит ящериц. Или... Избавляется от соперника?

— Спаси меня Звезда! Уже и ты слышал эту чушь! — я поморщилась.

— Мне это не показалось такой уж чушью.

— Да что за бред, Тайл! Ну на самом деле!...

— Бред?... Сколько времени ты провела у него с тех пор, как приехала? Он не разговаривал с тобой месяцами, а после того, как началась вся эта свистопляска, ты не вылезаешь из его кабинета! Мало того, что он ходит к тебе в казарму, и об этом чешет языками весь взвод, так еще и ты ходишь к нему домой — и об этом болтает весь форт! — он говорил все громче и громче, последнюю фразу почти прокричав.

— Форт с удовольствием мусолит еще четыре десятка идиотских сплетен, помимо этой! Какого эйра, Тайл! — я начинала заводиться. — Можно подумать, ты не знаешь, зачем мы летали на Корку, и кто нас туда отправил! И после этого ты спрашиваешь, о чем я могу говорить с комендантом!

— Так скажи мне, что говорила с ним об этом чертовом колонисте, и больше ни о чем! Скажи, что так и есть! — Тайл смотрел мне в лицо, и в его глазах плескалась злость. Руки сжимали край верстака, под пальцами трещал пластик. — Скажи, отчего ты вдруг стала совершенно здорова? И куда исчез он сам — если за него уже четвертый день дела ведет Эйра?! — Тайл отвернулся. Его пальцы конвульсивно сжались, по столешнице зазмеилась трещина. Он заговорил снова, глухо и почти безнадежно: — И если это все — бред, тогда — почему?...

— Да ты что — ревнуешь?!...

— Я просто хочу открыть тебе глаза, потому что для этой скотины нет вообще ничего святого! Он тебя использует и выкинет на помойку!

— Неужели ты думаешь, что я не разберусь с этим сама, даже окажись этот бред правдой хоть наполовину?! Мне не двадцать лет, в конце-то концов!

— А вот мне сейчас кажется именно так!

— Когда кажется, знаешь, что надо делать?!

— Ну и что?!

— Проспаться! — рявкнула я и вышла из мастерской, хлопнув дверью.

Не попрощавшись, так и не сказав того, ради чего пришла, зло впечатывая подошвы ботинок в пол, я бежала по коридору второго этажа — к тому единственному, к кому еще успевала забежать за эти полчаса.

Я пронеслась по приемной, и, едва постучав, ввалилась в кабинет счетовода.

— Фарра Морровер?... — Бэйсеррон удивленно приподнял брови, но от комментариев воздержался. — Вы что, бежали от самых казарм? Или все же с СБ все прошло не так гладко, как...

— Все в порядке, — я мотнула головой, отметая эту тему. Потерла виски, вспоминая, что же, разбери всех Бездна, собиралась сказать...

— Фарра, вы меня пугаете. Я, конечно, не ваш лучший друг, но смотреть на меня, как на очередную жертву вашей винтовки, немного слишком.

— Что?... А, извините. Вы здесь ни при чем.

— Даже не буду спрашивать, с кем вы поскандалили — надеюсь только, что не с моим братом, иначе всех нас ждет веселая жизнь, — Бэйсеррон выразительно пошевелил ушами.

Я качнула головой:

— Нет, не с вашим. Но веселая жизнь у нас будет и без этого.

— Я в курсе, — он скрестил руки на груди и почти обиженно сообщил: — Вы сманили из форта старшего техника. У вас вообще есть совесть?

— Я сманила? О боги! — я закатила глаза. — Он ушел сам. И ваш брат, к слову, его отпустил без малейшего сопротивления. Если ему хочется во время войны разбазаривать специалистов — это исключительно его проблемы.

— Боюсь, это по большей части мои проблемы, — Бэйсеррон качнул головой. — И вы об этом знаете.

— Вы ведь не бросите его?... — я внимательно посмотрела на счетовода. — Он сейчас совсем расклеился. Помощи от меня Торрили не примет... Поэтому не оставляйте его.

— Конечно, нет, — он улыбнулся, неожиданно мягко и печально. — Может, мы и не родные братья по крови, но разве это имеет значение?... Он не хочет тащить меня за собой на дно, только как же он выплывет, один?... У тех, кого Звезда тянет в небеса, всегда проблемы с тем, чтобы прочно стать на землю обеими ногами. Куда уж таким ходить по жизни в одиночку, верно, фарра?

Верно, фарр... Вы знаете, о чем говорите — у мужчины, что стоит сейчас передо мной, рано поседевшие волосы и глаза слишком серьезные для молодого лица. Такое редко бывает от хорошей — и спокойной — жизни.

Я улыбнулась.

— А вы ведь любите его гораздо сильнее, чем он того заслуживает. Но раз любите... Помните, что еще большие бывают проблемы у тех из нас, кто пытается в эти небеса не смотреть. Он искалечит себе душу, если будет продолжать в том же духе.

— Вы не правы, фарра, заслуживает. Этан хороший человек, вы просто не сошлись характерами. Но я запомню. Вы ведь ради этого и пришли?... Почему, если не секрет?

— Я ухожу на войну. А с войн возвращаются не всегда. Считайте, что мне будет обидно, если вся та каторга, которую прошел мой отряд, окажется зря просто потому, что кого-то не оказалось рядом с ним.

— Хорошо. Я буду считать именно так, — Бэйсеррон посмотрел на меня и улыбнулся: — Может, дадите еще какое-нибудь божественное напутствие?

— Труп, — я вдруг вспомнила, что хотела сказать Тайлу. — У Ремо появилась идея, он хотел ее проверить, но для этого ему нужна городская лаборатория. Не бросайте это дело на самотек, иначе мы дождемся в один прекрасный момент грандиозного сюрприза.

— Как скажете.

— Выполняете все желания, как у умирающей? — я хмыкнула. — Больше оптимизма, фарр. Я еще вернусь и проверю, в каком состоянии здешние души. Даже если придется делать это в виде призрака.

— Во плоти вы мне нравитесь больше. Но, фарра, вы рискуете опоздать...

Я машинально глянула на таймер и с ужасом рванулась к двери, прощаясь уже на ходу. Переговорник завопил на полпути в отрядную. Я рванулась вперед, пробежав остаток дороги за рекордное для всех мыслимых соревнований время.

К моему изумлению, по отрядной бродило хорошо если две трети солдат.

Переговорник продолжал верещать. Я посмотрела на взводного. Естественно, он и не думал мне звонить.

— Да? — я нажала кнопку приема и отошла за шкафчик.

— Орие? Какого эйра у вас там происходит?! — рявкнул раздраженный мужской голос. — Тебя направляют куда-нибудь?

— ...

Сказать, что у меня отнялся язык — значило не сказать ничего. От шока у меня напрочь пропал голос.

— Орие! Ты меня слышишь или нет?

— Извините, я сейчас не могу говорить, — пробормотала я, не совсем соображая, что делаю, и отключилась.

Прозвучал свисток.

— Ну что, фарры, время вышло, — обманчиво сонный взгляд взводного отметил каждую макушку, пересчитал и сопоставил со списком за несколько секунд. — Неужели все настолько не желают на штрафные работы, что явились вовремя?... Сейчас мы исправим этот прискорбный факт. Готовность номер один. Время пошло!

Сослуживцы рванулись к шкафчикам с амуницией. Полетели на пол форменные куртки, рубашки, брюки... Те два месяца, что я сначала валялась в карантине, а потом — бродила по приполярным пустыням и болотам, проявляя сноровку паралитика, они тренировались как проклятые. И разницу я сейчас ощущала очень хорошо.

Пальцы привычно пробегали по сенсорным кольцам, застежкам, кобурам и ножнам. Привычно, машинально, но недостаточно быстро. То, что на настоящей войне, в числе прочего, может стоить жизни.

— Морровер, кто звонил? — протянула Тикки, протирая лицевой щиток шлема рукавом. — У тебя глаза до сих пор квадратные.

— Муж, — я сдернула собственный шлем с полки. — Всего лишь муж.


Глава семнадцатая


Отношения между жрецами разных божеств отличаются большей сложностью, чем взаимодействия глюонных частиц.


Дмитрий Казаков




Бесконечную колонну матово-черных войск не провожали, да и не принято было провожать. В форте оставалось меньше четверти гарнизона. Для места, до которого вряд ли когда-нибудь докатится линия фронта, это много.

Сейчас подо мной вздрагивала палуба старого грузового дайра, и с обеих сторон сжимали плечи сослуживцев — нормальных машин, как обычно, не хватило.

Рой так и не перезвонил. Все как всегда — взбаламутил, растревожил с таким трудом успокоившееся сердце, и исчез. И убить не может, и жить толком не дает...

Но неужели он на Деррин?... Звонил ведь по внутрипланетарной сети... Эта мысль беспокоила — мягко говоря.

Меня вообще многое беспокоило в последнее время. Могильник на Корке. Беспокойный труп. Живой, похожий на мертвого. Молчание Корпуса. Молчание Академии. Спецслужбы. Война. Тайл. Комендант. Я сама.

Но что все же делал на планете мой муж?... До меня доходили слухи о его последнем повышении, и сейчас Деррин — последнее место, где он мог оказаться.

— Выгружаемся! — внезапно прозвучало над самой головой. Я подняла глаза: взводный был уже на ногах, и во всю недюжинную мощь своих легких командовал высадкой. Вот и город...

В форте царило безмятежное лето. В городе царила война.

Мы шли, чеканя шаг, по улице, черной от гари, и понимали, что были не первой и не последней колонной, проходящей тот же путь.

У правой стороны дороги горел огромный промышленный склад. Суетились рабочие, оседали на опущенные лицевые щитки хлопья пепла, стлался по земле ядовитый черный дым. Мы шли с закрытыми лицами, в строгом боевом построении, но все же не могли удержаться — и оглядывались. На горящий склад, на пожарный расчет, на солдат в форме внутренних войск.

Они были повсюду — серо-зеленый камуфляж наводнил провинциальный город. Регулярная армия улетала, а они оставались — стоять с винтовками наперевес у каждого муниципального здания, бродить по улицам, тщетно пытаясь слиться с жидкой, почти несуществующей толпой; чеканя шаг, сопровождать тех, у кого хватало на это статуса, и — ждать, ждать в почти материально разлившемся по городу напряжении.

Мы шли по обочине одной из главных дорог города, на которой почти не было видно ни дайров, ни гравилетов. Мимо жилых домов и магазинов, окна которых были закрыты бронированными ставнями, способными выдержать не то что камень — разрывной снаряд. Это был город, в котором еще три месяца назад жили простые обыватели — но навстречу нам, в космопорт, шли только такие же, как и мы, матово-черные колонны.

Город не просто ждал войну — она уже пришла сюда, пришла давно и надолго.

Военная база находилась в десяти кварталах от космопорта — слишком близко, чтобы посылать за солдатами машину, но вполне достаточно, чтобы продемонстрировать обстановку в городе всем, кто хотел это знать.

Комендантский час.

В общей казарме, где нам выделили угол, чтобы свалить походные рюкзаки, толклось еще четыре подразделения из четырех разных фортов. Шептались, что местный космопорт сделали перевалочным пунктом для всего материка.

Неудивительно, что на улицах не продохнуть от военных, а эпидемия вспыхнула именно сейчас.

О ней я вспомнила случайно, и только потому, что о ней тоже шептались. Странная это была эпидемия, от которой горели дома. Говорили, что поджигали их сами зараженные, внезапно сходившие с ума.

Я пропускала разговоры мимо ушей, хотя теперь и поняла, почему по улицам мы ходили в полной выкладке и закрытых шлемах — скорее всего, ходила мозговая инфекция.

— Форт Иней! — прогремело из динамиков. — Командирам отделений немедленно явиться в штаб!

Взводный вскочил с рюкзака, на котором сидел, и быстро зашагал к выходу.

Маэст, с некоторых пор по привычке отиравшийся рядом со мной, задумчиво прогудел:

— С кем вообще воюем, парни?

— На фронте узнаешь, — Артей сидел на полу, прислонившись к рюкзаку спиной, и жевал зубочистку. — Там мы все-е-е узнаем. И с кем, и как, и почему.

Ждать было откровенно тоскливо, поэтому дискуссия потекла живо и образно. Приход взводного оборвал ее на стадии откровенного увядания, когда ругать действующий политический режим надоело самой закоренелой оппозиции.

— Так значит, фарр, это с вами мы теперь в одной лодке?...

Все отделение уставилось на подошедшего вслед взводным мужчину. Еще молодой, не старше ста пятидесяти, офицер-северянин с нашивками Карелла, ближайшего к Приполярью форта. Штабной.

— Можно и так сказать, фарр, — отозвался взводный без особого почтения, хоть у офицера и были нашивки командующего четвертого ранга. Штабные — это всего лишь штабные, и ничего больше.

— Тогда переводите свой взвод в четвертую казарму — половину первого этажа отдали в наше распоряжение. И приходите после в офицерский блок. Если хотим поскорее отсюда убраться, нужна тщательная координация действий.

Взводный коротко кивнул, не утруждаясь салютом. Штабной сделал того меньше — резко развернулся и вышел, только хлопнула по спине длинная, ниже лопаток, белая коса.

Солдаты загалдели.

— Цыц, — взводный медленно опустился на свой рюкзак. — Цыц. Дайте подумать.

В углу казармы повисла тяжелая, нетерпеливая тишина. Взводный жевал стебелек лицинии — нашей, с полей форта. Мы ждали.

— Ну вот что, — наконец начал он, привычно щурясь. — Отправку войск собираются закруглять уже через неделю. Так что очень скоро все эти молодчики погрузятся на звездолеты и отчалят по направлению к Бездне, в отличие от нас с вами — и половины взвода из Карелла под временным командованием фарра, которого вы уже имели счастье наблюдать, — голос взводного истекал ядом. Видимо, это "временное командование" распространялось не только на солдат из Карелла, но и на него самого. — А теперь самое занимательное. Мы остаемся в городе до тех пор, пока... Морровер, не смотри на меня такими жалостливыми глазами, ты не угадала. К Корпусу нас не приставляют, тем более, что его здесь нет. Нас сделали всего лишь чумной бригадой.

На секунду стало тихо. Но всего лишь на секунду.

— А ну цыц, кому я сказал! — рявкнул взводный, перекрывая поднявшийся возмущенный гул. — Слушать сюда всем! — он обвел наши дышащие праведным возмущением лица тяжелым взглядом и нахмурился. — Что эпидемия в городе ходит, все слышали?... Слышали, благо, болтают на каждом перекрестке. Так вот это, фарры, еще не все. На окраине видели бешеных зверей, стаями. Местные сумасшедшие не только дома поджигать горазды — они этих зверей и подманивают. А потом идут с ними в жилые кварталы... Ясна суть?

— Они что, все поголовно псионы, да еще одного профиля? — подал голос Артей. — Звери, тем более бешеные, просто так за кем попало не пойдут.

— Мне как-то не доложили, — взводный недовольно дернул ушами — ему это все нравилось не больше, чем нам. — Психов приказано брать живыми и доставлять в ставку представительства Центра — это теперь наша основная, сохрани меня Звезда, боевая задача. Местные зеленоштанники не тянут — на открытые места психи не выходят, перемещаются быстро — сняли снотворным с воздуха пока только одного. Так что задницы в руки — и в четвертую казарму шагом марш.

— Есть! — мы похватали рюкзаки и потянулись на выход.

Территория городской базы была большой, куда больше, чем представлялось в нашей деревне. Четвертая казарма оказалась в дальнем закоулке двора, настолько отдаленном и извилистом, что добирались до него не меньше десяти минут.

С взводным я хотела поговорить с глазу на глаз — действительно ли официально Корпуса на Деррин не было, или он меня припечатал ради красного словца? Но не успела: молча махнув рукой на условно "наши" койки, начальство исчезло по направлению к офицерскому блоку. В ту ночь я ложилась последней, но так и не увидела его.

На то, чтобы уйти от когтей скальников живым, ушли последние резервы — и теперь за пазухой у него не осталось ни единого козыря. Хотя, нет — была еще непарная карайта на левую руку, скорострел с перебитой дугой, почти бесполезные без него болты, горсть спусков от дымных шариков и три выработанных в сухую амулета.

Со случайным зверем, встреченным на тропе, тренированное тело справится и с одной карайтой, но первое же сборище бродяг, у которого окажутся даже самогнутые луки, станет для него последней.

Деревянную гильдию не любят ни в городах, ни на дорогах.

Убийца тяжело опускается в снег у приметной, загнутой полукольцом скалы — сюда не задувал ветер, секущий лицо даже под капюшоном мелкой снежной крошкой.

Поземка заносит искапанный кровью след — плотно перетянутые разорванным на лоскуты рукавом рубахи раны уже почти не кровят, но той, что на ноге, от постоянной ходьбы становилось только хуже.

Послание, на перемещение которого истратился последний амулет, должно было уже дойти — и убийца отстраненно размышляет, явится заносчивый маг, или зашвырнет мятый обрывок кожи на гору книг — до следующего новолуния.

Позорно ему, одному из первых в гильдейском списке, просить помощи, но еще позорнее не выполнить заказ — по разящему кровью следу скоро придут те оборотни, что остались в живых, да и не уйдет он далеко пешком, без брошенных в пещере припасов и теплых одеял: его муфтара вылезшие из Бездны звери зарезали первым.

— Видно, здешние оборотни сильнее княжеской стражи, если и Серебрянку разделали, как хряка на бойне, — насмешливый голос раздается с вершины скалы. Убийца поднимает глаза и хмыкает, складывая оставшиеся пальцы в неприличный жест.

Все-таки явился.

Наутро в казарме они были оба — взводный и штабной офицер. Спорили у самого порога — неужели не наговорились за ночь?...

Со своей койки я не различала слов, а больше, похоже, слушать было некому — солдаты спали, до побудки еще полчаса. Мне же снова снился этот дурацкий сон о бесконечной погоне, о котором я никак не могла понять, то ли он каждый раз снится мне заново, то ли, чем не шутят боги, действительно продолжается из ночи в ночь.

Все служители Звезды — немного сновидцы, ведь боги являются нам только во снах. Но чем нельзя меня назвать, так это предсказателем. Ни разу не видела вещего сна, да и не может быть пророчеством эта бытовая картинка в средневековых тонах. Тогда — что? Аллегория? Если и так, не понимаю ее.

— Подъем! Минутная готовность! — вдруг проревело над головой. Эхо еще металось под гулкими казарменными потолками, а ставшие за годы безусловными рефлексы уже вышвырнули солдат из коек, скользнули вмести с ними в форму и сами застегнули пряжки и ремни, не подключая к процессу сознание.

Сама я осознала, что делаю, только закидывая за спину "мать". По широко раскрытым, бездумным глазам еще десятка сослуживцев было ясно, что те еще спят.

По команде "бегом" мы выстроились снаружи. Только там мы увидели наконец пресловутый полувзвод из Карелла.

За зеркальными лицевыми щитками не было видно наших неприязненно скошенных в сторону чужаков глаз — даже в свете мощных фонарей, до ненаступившего рассвета заливающих светом голый плац. Не видно ехидных ухмылок, не слышно тихих перешептываний по внутренней связи при виде штабного с косой.

Пожалуй, в первый раз наш взвод так единодушно невзлюбил офицера, который даже толком не дал к этому повода. Мне он не понравился даже больше, чем прочим — и дело было даже не в том, что от него на выстрел несло неприятностями. Его узкое, скуластое, все какое-то угловатое лицо с тонкими губами и с по-северному бледной кожей вызывало ассоциации, смутные, неясные и оттого раздражающие.

А еще у него был взгляд дохлой рыбы — тусклый, холодный и пустой.

— На западной окраине видели зараженных, — перешел к делу офицер, тоном таким же бесцветным, как и его взгляд. — Одиночки, подманить животных они еще не успели. Примитивная операция, подойдет в качестве тренировки, — он вывел портативку на запястье из спящего режима. Над его рукой возникла голография — худощавый мужчина средних лет в коричневом костюме и чем-то похожий на него юноша. — Объекты должны быть задержаны мягко, без применения оружия. Повторяю, стрелять только в самом крайнем случае. И не на поражение, — голография исчезла. — Вас разделят на две равные по численности группы, одна из них будет под моим непосредственным командованием. Подробные инструкции на месте.

Делил солдат наш взводный: штабной, не зная ни нас, ни приставленный к нему взвод, махнул на это рукой.

— Гляди во все глаза, Морровер, — шепнул взводный, определяя меня в самый непопулярный сегодня отряд. Впрочем, был бы выбор — пошла бы туда сама. Я верила инстинктам, своим — тем более.

К новому "начальству" стоило приглядеться. И попристальнее — может, и вспомню, с какой дрянью у меня ассоциируется его постная физиономия.

Через полчаса перевозки с силовиками уже подлетали к заводским окраинам, за которыми начинались трущобы. Здесь обитали городские отбросы — в прямом и переносном смысле этого слова.

Солдаты высыпали из гравилетов и рассредоточились на исходные позиции. В наушнике послышался все тот же бесцветный голос, проговаривающий координаты и траекторию движения цели, а секундой позже — распределяющий солдат для перехвата. Краем глаза я видела источник голоса: по затянутой в грязно-бурый камуфляж спине впередиидущего скользила белая коса с приметной, траурно-багровой, лентой.

Зачем штабной офицер, командующий совсем не низкого четвертого ранга, пошел на операцию вместе с силовиками, а не остался маячить за спинами координирующих операторов в гравилете, становилось все интересней с каждой минутой.

Я бросила взгляд на пристегнутый к предплечью навигатор — на нем появилась мигающая точка цели. Операция началась. Мы бежали по узким переулкам, сжимая кольцо, сначала — открыто, распугивая редких гражданских, ближе к объекту — короткими перебежками от укрытия к укрытию, чтобы не спугнуть.

Точка на экране навигатора будто замерзла, за все это время не сдвинувшись ни на волос. Подбегая к площадке у полуразрушенных ангаров, я была почти уверена, что никого там не увижу. Но увидела — объект стоял там, один и без видимого оружия.

Под прикрытием штабеля пустых контейнеров я опустилась на колено, проверяя заряд парализатора. В эфире раздавались голоса — бойцы один за другим докладывали о визуальном обнаружении цели. Я покосилась на навигатор — мерцающие зеленым точки стянулись вокруг неподвижной синей в петлю, и добавила свой голос к общему хору.

Эфир затих — мы ждали команды на захват, а услышали резкий вскрик координирующего оператора:

— Животные! Северо-восток, готовьтесь, у вас семь минут!

— Захват цели, немедленно! — два голоса почти слились в один, и мы бросились вперед.

Парализатор коварен и неверен больше, чем продажная девка — малая дальность, большая погрешность при стрельбе, а хуже того — частичный иммунитет к параличу может развить в себе любой псион. Мы шли в бой с парализаторами — против чего?...

Северо-восток. Наш сектор. Я бросила бесполезный ствол обратно в кобуру и дернула из-за спины приклад "матери", разворачиваясь на ходу к пока еще пустынным переулкам у ангаров — наверное, только после Корки могло появиться это чувство невидимой лавины, всей тяжестью летящей на тебя.

— Что вы делаете, солдат?! — одернул меня штабной. В холодных рыбьих глазах плескалось раздражение.

— Звери, они сейчас будут здесь, — я выбросила руку вперед, туда, откуда на меня давила тугая волна.

— Вы что, не слышали оператора?! У вас семь минут! Исполнять приказ!

Я оглянулась: объект уже держали, втроем, четвертый вкалывал снотворное. Мужчина больше не сопротивлялся. Да и сопротивлялся ли он вообще?...

— У нас нет семи минут, на экранах обманка, — я услышала собственный голос, неестественно ровный, уже давая залп по ближайшему проходу между ангарами.

И лавина хлынула, уже не надеясь застать нас врасплох.

Взорвался приказами эфир, загрохотали ботинки солдат, которые бегом, на руках уносили захваченный объект, застрекотали "матери" тех, кто их прикрывал, заревели звери, бросаясь под пули.

Через минуту стало ясно, отчего несли потери внутренние войска и отчего понесли бы их мы сами, будь дело в узком переулке, или, того хуже — в подвальных переходах под домами.

Животные не чувствовали боли, не имели инстинкта самосохранения, и, пока могли двигаться — тянулись к горлу врага. Мараи, степные антилопы, одним ударом копыта дробящие головы в кашу, подняв на рога, могли ранить даже силовика в полной броне, а их собственную броню брали только разрывные пули. Тохто, хищники, которых держали на фермах и на окраине города для охраны, набрасываясь стаей, легко валили солдат на землю, выбивая оружие.

Тохто шли в авангарде, давя числом, мараи добивали, молотя копытами по упавшим. Это были слаженные действия боевого подразделения, а не разношерстной стаи природных врагов.

Нас спасала только тяжелая броня. Броня и пустая площадь, на которой хватало места для маневра.

Прижавшись спиной к стене ангара, я стреляла разрывными, целясь в антилоп. Тохто хватали за ноги, пытались выбить "мать" из рук — приходилось отвлекаться, теряя концентрацию и темп.

Когда отупевший от хаоса и беспрерывной стрельбы мозг уже почти перестал воспринимать эфир, раздалось долгожданное:

— В укрытие!

Спустя несколько секунд площадку накрыло ковровым огнем военного дайра. Долго же добирались...

Через минуту все стихло. Я осторожно высунулась из-за угла. Площадка было усеяна трупами и тем, что от них осталось. Кое-где они лежали грудами наваленных вперемешку тел, и я искренне надеялась, что в основании этой пирамиды не находятся солдаты.

Было объявлено общее построение. Большинство крепко стояло на ногах, прочих разыскали среди трупов животных — ранено только двое, убитых нет. По сравнению с нашими предшественниками — почти достижение.

Штабной прошелся вдоль строя, вяло качая головой. Его правая рука была неестественно вывернута, рукав оторван, по куртке и штанам разбегались ручейки порезов и дыр. Поэтому никто особо не удивился, когда, получив по рации сообщение о благополучной доставке объекта на базу, он отбыл на дайре поддержки, предоставив нам добираться самостоятельно.

Взводный из Карелла, оставшийся за старшего, установил подобие порядка, и помятый отряд двинулся в обратный поход по трущобам.

Оглядываясь назад, на суетящуюся на "поле боя" бригаду чистильщиков, на подъехавших медиков, пакующих на носилки раненых, я думала о том, что местное руководство, возможно, ошиблось.

Одной чумной команды может и не хватить.



* * *


Рука у штабного оказалась сломана, как того и следовало ожидать, — в двух или трех местах. Спустя два выезда "на отлов" отряд даже проникся к нему своеобразным уважением — он упорно продолжал выходить на операции вместе со всеми, на удивление метко стреляя с левой руки, и проявляя поразительную для неполевого военного способность не путаться под ногами во время боя.

Я была с ним неизменно вежлива и мила, я втерлась в тощие ряды его подручных... Другими словами, врага я чуяла печенкой.

— Говорят, вы были ротным храмовником, — вопрос-утверждение над головой прозвучал слишком неожиданно — занятая послеобеденным штопаньем пострадавшей в последней стычке формы, я не услышала, как подошел сам предмет моих мыслей. — А еще говорят, вы служили в Корпусе... О вас вообще много говорят, вы знаете об этом, фарра Морровер?

Тон небрежный, равнодушный. И это не показуха — он действительно почти всегда думает о чем-то своем, и это вовсе не зачистка территории провинциального города.

Я спустила ноги с койки и подняла глаза.

— Как вы заметили, фарр Диррхейм, я храмовник, который служил в Корпусе. Было бы странно, если бы об этом не говорили.

— Я не могу понять, как вы попали сюда. Вы не родились на Деррин. Странная карьера для... столичной жительницы?

— Да, вы правы. Наверное, повезло? — я качнула головой.

— Как же вы вляпались во все это? — рассеянный, блуждающий взгляд вдруг остановился и сфокусировался. Глаза у него были жутковатые — я и не знала, что радужка у сола вообще может быть такого цвета: настолько светло-голубая, что в полумраке казалась белой, с узкой серой полосой по краю.

Эти глаза смотрели не просто пронзительно, они прошивали насквозь.

— Всего лишь повезло, фарр.

Вот только почему не покидает меня ощущение, что вопрос был вовсе не о карьере?...

— Не стоит бесконечно испытывать везенье на прочность, — бесцветные глаза снова подернулись туманом, взгляд ушел в себя.

— Я... — раздалась трель переговорника. Незнакомый номер, срочный вызов. — Извините.

— Через полчаса построение. Пришла ориентировка на эту ночь.

— Я не задержусь, — переговорник не унимался.

— Хорошо, идите.

Я вышла из казармы, зашла за угол, туда, где задняя стена почти примыкала к забору.

— Да?

— Орие? Почему с тобой опять невозможно связаться?!

— Рой?... — пауза. Я искренне понадеялась, что ослышалась. — Разве ты звонил мне?...

— О боги, Орие, неужели ты окончательно превратилась в дуру? Естественно, я звонил! Где ты сейчас? — резкость вопроса, весь этот незабываемый тон сказали сами за себя. Да, это Рой. Такое отношение к собственной жене не подделать, как ни старайся.

— На Деррин, как и пятнадцать лет назад. А вот ты где, если можешь вызывать меня по переговорнику?

— Я спросил, где конкретно ты сейчас находишься?

Я назвала материк, город и код базы. Подумала и добавила:

— Казарма номер четыре, южная стена, у забора. Координаты для точной бомбардировки указать?

— Не хами, — в наушнике послышался треск. — Нам нужно встретиться. Сегодня ночью, в восточном районе, у склада сталелитейного завода. Восьмой ангар.

— Что?... Ты в городе?! — я впала в ступор — физический и умственный. Что тут творится? Что, раздери меня эйра, может происходить на захолустной планетке, если даже Рой здесь?!... Я с трудом пробормотала: — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь неофициально, — отмахнулся он. — Поэтому не вздумай кому-нибудь разболтать. В два часа, восьмой ангар, запомнила?

— Да уж не ребенок! — процедила я. — В городе военное положение. Как я выйду за пределы базы ночью, не говоря уже о том, чтобы пройти на другой конец города?! По крышам буду прыгать?! — тут я вспомнила об ориентировке и отрезала: — В любом случае сегодня нас отправляют на отлов. Так что, будь добр, обзаведись маскирующим амулетом и, если хочешь со мной поговорить, приди к воротам базы. Днем. Или ночью — будем перекрикиваться через забор.

— Через забор, — Рой неприятно хмыкнул. — Можем и через забор. Если ты хочешь, чтобы цель моего визита стала известна еще двум сотням солдат. Но, думаю, если тебе интересно, что было выяснено по твоим отчетам и запросам, то найдешь время и возможности прийти туда, куда я прошу. И во столько, во сколько я прошу.

Он отключился. А я... Я сдернула с уха переговорник и швырнула о стену. Подобрала и швырнула еще раз. Крошечный аппаратик треснул и укатился в рыхлые залежи мусора.

Кулак врезался в стену, разбивая костяшки в кровь, заглушая одной болью другую. Из безумной любви рождается слепая ненависть, стоит лишь дать толчок.

Так почему же, почему я все никак не могу возненавидеть?!

Я стояла, сжимая кулаки, глядела вверх, на едва видимые за городским смогом звезды, и убеждала себя, что идет дождь.



* * *


Подвальные переходы под жилыми и промышленными районами опутывали город пышной и запутанной сетью. Мы сразу прозвали их катакомбами. В катакомбах обязаны водиться чудовища — и нас ждали чудовища, даром что ограничивались они бешеным зверьем.

На летучке штабной был странно внимателен и первый раз на моей памяти не сделал ни одной попытки повитать в своих личных облаках.

Уже внизу, когда включили фонари, причины этого стали ясны. Впервые мы получили все шансы на серьезные потери: здесь был настоящий лабиринт. Со множеством ниш и закоулков, заставленных пустой и полной тарой, с трубами теплосетей, чье излучение сбивало инфракрасные сканеры.

Цель была одна, но отнюдь не простая. Женщина заболела слишком давно, и узнали об этом слишком поздно. Внутренние войска упустили объект еще две недели назад, и все это время не могли выяснить, где она скрывается.

Район был оцеплен, у всех более мелких выходов на поверхность стояли солдаты внутренних войск. Мы же пробирались среди завалов утильсырья внизу.

Бетонная крошка шуршала под ногами, а иногда и лопалась с глухим щелканьем, заставляя всю группу настороженно замирать. Вторая группа под командованием взводного пробиралась к предполагаемой точке "Х" с другой стороны. Мы зажимали объект в "клещи".

Отряд продвигался медленно — рассыпаясь по ответвлениям главной трассы и собираясь снова, мы обшаривали каждый закоулок. Солдат не хватало — слишком много домов в этом районе, слишком много не отмеченных на планах проходов. Нам нужен был мощный псион со специализацией по поисковым сетям, а не сканеры, от которых в этих подвалах толку было чуть.

Я шла замыкающей — сразу за штабным, "во избежание" отправленным в хвост колонны — поэтому на отдаленный рев среагировала медленнее прочих. Палец правой руки мягко лег на спуск, левой же я вежливо, но решительно задвинула начальство за спину. Еще пристрелю ненароком.

Послышались отдаленные выстрелы. Впередиидущий вскинул руку в сигнале — и мы рванули с места в карьер. Узкий коридор влился в маленький подвальчик, и группа стремительно рассыпалась вдоль стен. Посреди голого бетонного пола бился в предсмертных судорогах тохто, разрезанный очередью пополам. Под ним лежал мужской, судя по всему, труп с разорванным горлом. Гражданский.

В коридоре напротив затихал дробный цокот десятков лап.

Мы бросились следом, автоматически выстраиваясь узким клином из "своих", бессознательно оттирая солдат из Карелла в хвост колонны. Прошла неделя и четыре боевых выезда, но свои жизни мы доверяли им не больше, чем в первый день.

Цокот приближался — мы нагоняли. Я пристроилась за плечом у Маэста — бежала, перепрыгивая кучи металлолома, уворачиваясь от вырастающих из стен раскаленных, мокрых или просто ржавых труб, и тихо радовалась за исправный прибор ночного видения и собственную хилую поисковую сеть, охватывающую четыре квадратных метра по пути следования...

...Ровно до тех пор, пока коробка какого-то барахла не упала мне под ноги. Я автоматически сгруппировалась и откатилась в сторону, прижавшись к стене между двух точно таких же коробок.

— Морровер, ты где? — послышался из наушника встревоженный голос Маэста.

— Сейчас догоню.

Вскочила я быстро, но вклиниться в плотное построение, проносившееся мимо, было не так просто. Ближе к концу строй поредел, и я пристроилась в хвост, постепенно пробираясь вперед. Где-то сбоку мелькнули знакомые нашивки командующего четвертого ранга.

Что он делает в середине строя?

Я вгляделась в его лицо и опешила. Штабной бежал с закрытыми глазами. А когда открыл их... Не знай я абсолютно точно, что это не так, сказала бы, что он слепой — больше ни у кого не бывает таких неподвижных, полностью расфокусированных глаз.

Диррхейм быстро перебирал пальцами здоровой руки. Пальцы сломанной тоже двигались, но медленно и рвано. Вот только почему мне всегда казалось, что переломе руки это невозможно?...

Через полминуты его глаза снова закрылись, и больше он их не открывал.

Пальцы продолжали двигаться, еще быстрее, чем раньше.

Я мотнула головой, отгоняя самые безумные версии происходящего, но вперед продвигаться перестала, продолжая присматривать за штабным краем глаза.

Спутниковый навигатор в подвалах не действовал, надежда была на официальные и полуофициальные строительные планы и схемы коммуникаций, и надежда отнюдь не радужная. Судя по ним, точка "Х" находилась в трехуровневом подвале сталелитейного завода восточного района. До него оставалось еще минут двадцать хода, и, если нам повезет, звериный топот приведет именно туда.

Да, Рой, умеешь ты выбирать места для встреч...

Впереди зашлись хриплым, скрежещущим воплем тохто. Слаженным залпом рявкнули с полдесятка "матерей". Мы высыпали на узкий перекресток, где сходилось шесть коридоров. Ряды солдат раздались, перекрывая пустые коридоры, и я наконец увидела это.

Напротив нас колыхалось море.

Рыже-черное, живое и рычащее. Шерсть, когти, зубы и безумные, безумные глаза. Их было не просто много — столько я не видела за всю свою жизнь.

Живое море замерло, и — будто взорвалось изнутри, швырнув себя вперед.

Затявкали стволы, подскакивая от отдачи, брызнула на стены первая кровь, первые трупы бурой грудой упали посреди крошечного пятачка. За первой волной хлынула вторая, за второй — третья...

Они падали десятками, но, карабкаясь по трупам, захлебываясь воем и кровью, лезли вперед, к нашим глоткам.

Мы не успевали менять обоймы, от грохота и вони, что дают только обожженные, выпотрошенные очередями туши, не спасали никакие фильтры. И, ведя почти перекрестный огонь, думали об одном — как в этой свалке не задеть своих.

Поскользнувшись на кровавой луже, упал стоящий рядом солдат, толкнув меня под локоть. Глухо звякнула о пол вывернувшаяся из пальцев обойма. Машинально попытавшись ее поймать, я на секунду отвлеклась, и очередная волна накрыла нас обоих, опрокидывая на пол. Заскрежетала "чешуя" на груди и руках — огромный матерый зверь в клочья разорвал форму, и теперь, мотая головой, полосовал когтями жесткий металл, зубами вцепившись мне в горло. Гибкие пластины хрустнули и начали медленно сминаться. Голова моталась из стороны в сторону и билась о бетонный пол вслед за рывками остервенелой твари.

Если она дернет как следует и собьет шлем, мне хана.

Я покрепче перехватила "мать" и, насколько позволяла навалившаяся на меня туша, впечатала приклад ей под ребра. Еще раз. Еще!... Но бешеная зверюга, судя по всему, не чувствовала уже ничего. Я рывком подтянула "мать" до груди и изо всех сил нажала ей на горло тохто, упираясь руками в приклад и ствол. На секунду стало легче — зубы скользнули по металлу, выпуская горло, а потом предплечья сжало, будто в тисках, оторвало от "матери" и начало рывками дергать в разные стороны, едва не вырывая из суставов — в руки вцепились еще два зверя, ноги придавило чьими-то телами.

Голова впечаталась в бетон с такой силой, что не выдержал шлем, треснув на затылке. Перед глазами поплыло.

Вдруг мне перестали вырывать руки, а туша, вцепившаяся в горло, замерла и осела грудь всем своим весом. Через несколько секунд натужных толчков она медленно свалилась на пол, а прямо надо мной замаячил шлем бойца из нашего взвода, монотонно повторяя по внутренней связи голосом Ровин:

— Ты как, Морровер? Живая?

— Ага, — просипела я, обводя заваленный трупами пятачок мутным взглядом. Помимо трупов на нем были только я, Ровин, и упавший рядом со мной солдат, которого она сейчас приводила в чувство.

— Где все?

— Зверье побежало. Наши пошли добивать, — лежащий солдат в разодранной форме не подавал признаков жизни. Ровин коротко доложилась командующему и медикам. Обернулась: — Идешь?

— Или его отозвали, — пробормотала я. — Иди вперед. Сдам его медикам и догоню. Заодно очухаюсь.

Она кивнула и убежала в темноту коридора. Я опустилась на жесткий пол, подобрала "мать", уложила ее на колени и стала ждать. Через пять минут начало тошнить — видимо, сотрясение не прошло мимо... Когда прибыли медики и начали укладывать солдата на носилки, я попросила и мне вколоть чего-нибудь приводящего в чувство.

Что это была плохая идея, я поняла, уже нагоняя отряд. В причудливых тенях, разбегающихся от подствольного фонаря, чудилось все на свете — от затаившегося тохто до перекошенных криком лиц гражданских. А через десять минут я могла бы поклясться, что видела в боковом ответвлении коридора мелькнувшие на мгновение сухощавые чещуйчатые лапы и крылья твари с колониста. Видение было настолько достоверным, что я едва не выпустила по ней очередь.

Наверное, это оказалось моей навязчивой идеей, потому что, пробегая по узким кишкам коридора вслед за мерцающими зелеными точками на маленьком экране, я видела их не раз и не два.

Кажется, это называется "посттравматический синдром".

Для того, чтобы найти точку "Х", мне не понадобился навигатор. На подступах к заводским подвалам закладывало уши от грохота очередей, эфир растревоженным ульем гудел от команд. Я прибавила шагу и выскочила к неприметной бронированной двери, уже раскуроченной плазменным резаком (какой счет выставит завтра военному ведомству администрация завода, можно только предполагать). Внутри плавали синеватые клубы Р-10, нервно-паралитического газа, строго говоря, запрещенного к применению — видимо, наши приступили ко второй части операции.

Я наскоро проверила систему фильтрации в помятом шлеме и начала пробираться вдоль стены к эпицентру стрельбы, угнездившегося в северо-восточной части громадного подвального склада.

Через десять шагов мне навстречу выскочил первый тохто. Палец дернулся на спуске, и зверя отшвырнуло к стене. Следом за ним бежал второй, и попал под ту же очередь. Оба они выглядели, мягко говоря, нездорово, и, переходя на бег, я возблагодарила проведение, не позволившее нашим командирам отдать приказ распылить газ в подземных лабиринтах. Третий вынырнувший из темноты тохто только подтвердил мои мысли — звери выглядели окончательно осатаневшими.

А вот и еще один гов... Я судорожно вскинула "мать" дулом кверху, и очередь ушла в потолок.

Бежавшая мне навстречу фигура была гуманоидной. Я бросила косой взгляд на экран: рой зеленых точек собрался в плотный кружок, и, судя по переговорам в эфире, собирался захватывать цель. Неужели гражданская?...

Я метнулась наперерез, схватила тонкое тело в одной рукой за талию, рывком прижала к себе, и, в последний миг почувствовав чужой прыжок за спиной, бросилась на пол, прикрывая добычу. Едва успев повернуть голову, я увидела, как надо мной в прыжке проносятся две громадные туши, высоко вскидывая кинжально-острые рога. О боги мои, их еще не хватало!

Грохнули о пол тяжелые копыта, выбивая бетонную крошку. Я лихорадочно пробежалась пальцами по стволу "матери", переключая режимы стрельбы, и послала им вдогонку пол-обоймы разрывных пуль. Я бы добавила еще, но тело подо мной вдруг резко дернулось, выбивая оружие из рук, и со звериным криком рванулось прочь. Добившись только того, что металлические накладки на моих перчатках расцарапали ей кожу в кровь, девушка извернулась и, пока я пыталась дотянуться до "матери" одной рукой и скрутить ее второй, вцепилась мне в шлем обеими руками, рванув на себя. Я отвесила ей короткий удар в челюсть, молясь, чтобы не сломать ей при этом шею.

Девушка обмякла, но лишь на пару секунд. Да что это такое!...

Я встряхнула начавшее снова дергаться тело, взяла за горло и начала осторожно пережимать артерии — придушить "объект", перестаравшись, будет обидно, но еще обиднее будет явиться в родной форт в гробу: уже был слышен дробный топот десятков лап подкрепления, и отнюдь не моего.

Настороженно прислушиваясь, я прорвалась на личную частоту взводного и севшим голосом доложила:

— Цель ушла из окружения, но обнаружена. Сейчас она у меня, но если не прибудет подкрепление, меня могут задавить массой.

— Морровер! Что ты... — сквозь грохот бойни проревел голос взводного. — Она здесь! У тебя "кукла"!

— Это у вас "кукла"! — рявкнула я. — Иначе она вообще раздвоилась! Потому что эта брыкается, царапается и на нее не действует газ. А главное — она путешествует с эскортом.

Пауза.

— Ладно. Две минуты. Жди.

За две минуты на меня нападали пять раз — и с каждым разом все яростней, словно зная, что скоро будет поздно. Под конец один из мараев попал-таки копытом мне в грудь, отбросив на десяток локтей и раздробив с полдюжины пластин "чушуи".

Если вам никогда не врезался в грудь грузовик, мое состояние вы не поймете.

Как подходило подкрепление, как это подкрепление потом орало в эфире, подтверждая цель, как полупридушенную, но все еще сопротивляющуюся девушку волокли прочь — все это виделось через радужные, жизнерадостные и стремительно размножающиеся круги.

Минут через двадцать грохочущее эхо затихло — зажатых двумя десятками солдат в угол животных наконец добили. Медленно развеивался ядовитый туман, впитываясь в реагент, который сейчас горстями сыпали на пол (заводская администрация поутру много чего припомнит тупым военным). Прибыли медики и чистильщики.

Вопреки опасениям, раненых было не так много, и всего несколько тяжелых, хотя второй отряд тоже угодил в "заградительный заслон".

Снаружи над городом поднималось солнце, рыжее и огромное, в половину неба. На его фоне взлетающие на горизонте корабли казались меньше парящих в воздухе птиц.

Сегодня... Да, сегодня неделя, как мы прилетели в город.

Сегодня заканчивается переброска войск. В городе остается гарнизон из войск внутреннего охранения. Треть от исходного числа.

Говорят, бои на фронте сейчас идут жаркие...

А еще говорят, что осень будет ранняя. И холодная, как замерзшая Бездна.


Глава восемнадцатая



Остановите Землю, я сойду!



Надпись на заборе.


За козырьком над заводской проходной хлестал дождь. Огромные серо-стальные капли тяжело падали на бурый бетон, лопались и мелкими брызгами оседали на стенах. Рыжего солнца не было видно за низкой серой пеленой, по мостовым неслись бурные потоки мутной воды, прохожие торопливо перебегали от крыши к крыше.

В середине третьей утренней вахты я стояла у четвертого ангара уже знакомого сталелитейного завода, обойдя устав, пропускной режим базы и военное положение в городе.

Увольнительную вместо больничного удалось выбить только потому, что, благодаря шлему сотрясение у меня было легким, грудина не проломилась, а помятые ребра в силовых войсках никогда не считались чем-то существенным. Ну и, конечно, слезливая история о воссоединении с блудным супругом, поведанная врачам и фарру Диррхейму (на закатывавшего глаза взводному я старалась не смотреть), сыграла решающую роль.

Штабной лишь вежливо приподнял брови и заметил: "Не знал, что вы замужем".

Если бы дело дошло до выяснения, почему дражайший супруг не может явиться повидать жену в госпиталь сам, как сделал бы всякий нормальный муж, боюсь, за ограду базы меня бы так и не выпустили.

Естественно, последним, кого я ожидала увидеть на территории завода, был Рой. Но Корпус, видимо, все же был в городе, и найти условно бывших сослуживцев стоило — хотя бы для того, чтобы понять, что происходит. А для этого нужно было откуда-то начать.

Скормив охране сказочку про потерянные во время ночной операции ценные амулеты, я тщательно обшарила окрестности четвертого ангара. Не надеясь на свои таланты, лежащие отнюдь не в сфере поиска, перед походом "на дело" я завернула на рынок, вокруг которого кольцом выстроились частные лавочки местных магов, и запаслась соответствующими амулетами. Один сделали прямо при мне — иногда даже расчески практически бывших мужей могут приносить определенную пользу.

Поиск удался на славу — амулеты вынесли простой и неутешительный вердикт: Роя здесь не было. Ни в прошедшую ночь, ни в какую-либо еще в течение последнего месяца. Энергетических следов было много, но все не его.

Ради поддержания легенды о потерянном имуществе пришлось спуститься в подвал, хотя делать мне там было совершенно нечего — разве что срезать дорогу, не выходя под ливень.

Внизу было прохладно, темно и неестественно тихо. Поблуждав по заводским подвалам среди хрустящего под ногами реагента и побитых пулями стен, я миновала раскуроченную стальную дверь, и вышла в лабиринт городских "катакомб".

На неспешные прогулки времени не было — день не резиновый, а узнать пока что ничего не удалось. Да и обстановка не располагала. Ледяная Корка все никак не хотела отпускать меня — в густых изломанных тенях от фонаря мне не раз и не два чудились знакомые крылатые фигуры.

Хорошо же меня тогда приложило.

На поверхности стало ясно, что где-то в клубке коридоров я заблудилась и вышла почти на границе трущоб. Я нащупала в нагрудном кармане денежную карту, пытаясь вспомнить, почем сейчас такси, и ходят ли они здесь вообще.

Истошный женский вопль за углом отвлек меня от расчетов. Я рефлекторно бросилась на крик — хотя, учитывая район, это с равной вероятностью могла быть и банда, загнавшая в тупик случайную прохожую, и труп с ножом в спине, над которым рыдает подружка-шлюха. Причем труп, на который висит ориентировка в управлении полиции.

Я запетляла между лужами под хлещущим, вжав голову в плечи. Крик повторился, перейдя в истерические рыдания. В грязном закоулке, прижавшись к стене, стояла девочка-оборвыш, и кричала не переставая.

У ее ног лежал, что отнюдь не было новостью в этих краях, труп, и по всей видимости, один. Но какой... Рука автоматически потянула ствол из кобуры. Если "автор" где-то поблизости...

Я шагнула вперед, и в нос ударила густая вонь, какая может идти только от потрошеных тел. В кровавой каше, неопрятной грудой растекшейся вдоль стены, изредка проглядывали фрагменты — полкисти с пальцами, развороченная грудная клетка, пряди темных волос... Прочее будто залили растворителем, и мужчина ли это, женщина ли, ребенок, сол, ремен или кореллянец, было, мягко говоря, неясно.

Дождь смывал бурые разводы со стены, кровь сочилась по цепочке луж и ручейков на трассу.

Я подхватила девочку подмышки и вынесла к выходу из переулка, бормоча успокаивающую чушь. Худенькое, как тростинка, тельце колотило.

Став на ноги, девочка резко рванулась из рук, согнулась у стены, и ее вырвало. Я сама дышала ртом, и делала это крайне осторожно. Уже набирая номер управления полиции, я почувствовала, как девочка схватила меня за рукав.

— Уходите! Не нужна нам здесь полиция, и чужаки не нужны! Мы сами разберемся! Не звоните в участок! — твердила она как заведенная, глядя на мой камуфляж.

— Хорошо, — я сделала вид, что сбрасываю вызов. — Не буду. Ты далеко живешь? Может, тебя проводить?

— Не надо меня провожать! Я зде... — она осеклась.

— Здесь живешь? — я обернулась — в закоулке и действительно было несколько дверей. — Так ты видела, что здесь произошло?

Девочка сжала губы и попыталась убежать. Я поймала ее поперек туловища. Если рядом бродит помешанный маньяк, это в ее интересах.

В полицию не пришлось даже звонить — у проезжавшего мимо патруля хватило смелости завернуть в подворотню, из которой ручьями текла кровь.

Начала собираться толпа.

Патрульные растолкали редкие ряды зевак, благоразумно вытягивавших шеи издалека — я загораживала подходы к трупу, и лицо у меня было весьма многообещающее. Среди темных голов на мгновение мелькнула соломенная макушка, и я зажмурилась, отгоняя очередную галлюцинацию.

— Что ты здесь делаешь? — устало спросила галлюцинация, одетая в черную форму патрульного. — Ты же должна была уехать.

— Ты тоже.

— Эй, новобранец, как там тебя!... Тащи этих цыпочек в гравилет. А вы все — освободите место преступления. Десять шагов назад, кому там не слышно! — рявкнул на толпу второй патрульный, еще молодой, но уже равно потрепанный жизнью и непогодой. Смерил меня взглядом, равнодушно ознакомился с нашивками на рукаве и, едва взглянув на девочку, направился к трупу. — Ну, что у нас тут?... Ф-фу... — он обернулся, слегка спав с лица: — Дамочка, как вам удалось его так разделать, а?...

— В каком месте нужно было смеяться? — сухо поинтересовалась я. — Хреновый у вас юмор, если это был он.

Тайл — а это действительно был он — коротко заметил:

— Орие, ты не в форте. И грубишь официальному лицу.

— Как же я могла забыть о такой подробности!... — ядовито отозвалась я.

— Ты ее, что ли, знаешь, ящерок? — неожиданно мирно поинтересовался его напарник, тщательно споласкивая ботинки в глубокой луже. — Дрянь, сейчас эта каша растечется на полгорода.

— Да. Служили вместе, — Тайл взял вырывающуюся девочку за локоть и повел к машине. Второй патрульный начал навешивать на стены генераторы защитного поля, мотнув мне головой — мол, куда идти, сама знаешь.

В гробовом молчании мы дошли до полицейского гравилета. Я забралась на заднее сиденье, подперев боком начавшую возмущаться в голос девчонку, и уставилась в окно.

В управлении полиции меня продержали до первой вечерней вахты: снятие свидетельских показаний, подозрительно напоминающих допрос, собственно допрос, уже перекрестный... Долго ждали, пока придет хоть к каким-нибудь выводам следственная бригада на месте, и эти выводы пришлет в управление. Потом все те же пятнадцать минут моего пребывания на месте преступления в двенадцатый раз я пересказывала уже более высоком чинам.

Что нет занятия более мутного, тягомотного и давящего на мозги, чем допрос в полиции, я усвоила еще в детстве, и только это знание не давало мне взорваться при виде очередного следователя, возникающего на жестком казенном стуле напротив меня и с фальшивой улыбкой просящего повторить все сначала.

В такие моменты начинаешь скучать не то что по форту, но и по Корпусу.



* * *


— А ты стала эмоциональной, — Тайл не отрывал взгляда от дороги — он вызвался подбросить меня до базы, а в окрестностях космопорта поток машин подскочил втрое. — На мору не похоже.

Я искоса наблюдала за ним, бездарно делая вид, что смотрю на дорогу. Полувоенная форма полиции идет ему настолько же, насколько не шел мешковатый комбинезон, звякающий от металлического хлама в карманах при каждом движении. Ему, как ни странно, идет черный. Идет наглаженная до хруста куртка, перетянутая бронежилетом до полного анатомического соответствия, и брюки с аккуратными стрелками. И что-то еще, называемое взглядом и разворотом плеч. Взглядом вернувшегося домой.

— Ты правильно сделал, что ушел. Здесь ты на своем месте.

В тишине слова звучат слишком громко.

— Почему-то мне казалось, что мой уход ты не одобрила, — он обернулся ко мне всем телом. Звякнула, выбиваясь из-за ворота, пластина с личными данными на тонкой цепочке.

— Значит, зря, — я следила, как он прячет ее обратно, и думала о том, что не хочу, чтобы этот кусок металла когда-нибудь пригодился. Совсем не хочу. — Но почему здесь? Ты терпеть не можешь Деррин.

— Все города одинаковы, и планеты, в сущности, тоже. Без Ремо я не уеду, а он уходить не хочет, — Тайл отвернулся, следя за редким потоком машин. — Здесь не хватает патрульных. Из-за войны преступность подскочила втрое — обыватель уже ждет конца света, и поэтому ему море по колено. Так что местное руководство готово взять даже ремена с тридцатью годами стажа следователем на Солярике — патрулировать улицы, — в его голосе мелькнула горечь.

Я помолчала.

— Значит, будешь здесь?

— Да, — пауза. — Почему ты не уехала?

Я пересказала события предыдущей недели, опуская наиболее кровавые подробности.

— Вот как... — Тайл качнул головой и медленно проговорил: — Кое-кто наверху выражался в том смысле, что это дело полиции, а вовсе не военных. Если все так, как ты говоришь...

— Все хуже. Если, не приведи боги, вас пошлют в усиление, это все равно, что отправить на расстрел. Результат, по крайней мере, будет один.

Несколько кварталов в кабине царила тишина. Я не выдержала первой, хотя вопрос, строго говоря, не слишком меня волновал. Просто хотелось что-нибудь сказать.

— Так как там "мой" труп?... Выяснили, кто его так?

— Нет, — Тайл плавно заворачивал на знакомую улицу. Высотный административный корпус базы уже мелькал среди домов. — Но навряд ли разделывал его кто-то двуногий, если тебе интересно. А вот залить труп кислотой, чтобы скрыть следы, ни у одного животного мозгов не хватит.

— С чего ты взял, что это вообще животное?

— Потому что труп, мягко говоря, погрызли. Грубо — сожрали половину. Либо унесли. Но, скорее всего, — сожрали. Кое-где следы остались, экспертиза вроде бы подтвердила. Ты вообще заметила, сколько частей тела не хватает? И что в крови вся стена, будто его с ходу начали на куски рвать?

— Как-то не привыкла всматриваться в трупы. Тем более, что чаще всего они являются прямым результатом моей деятельности... — я потерла лоб. Дело неожиданно принимало любопытный оборот. — Слушай... Значит, это мог быть кто-то... с животным?

— И возможно, не одним, — безрадостным тоном отозвался ремен. — Я понимаю, о чем ты думаешь. Если местные психи перешли от поджогов к натравливанию своей свиты на прохожих...

— Городу мало не покажется, — и это еще слабо сказано. Я припомнила чуть ли не сотенные стаи, с которыми не справлялись солдаты в тяжелой броне. А ведь их всех нужно чем-то кормить, и как это раньше мне в голову не приходило... Ведь если так, на наших психов действительно бросят и внутренние войска, которых почти не осталось, и полицию с этой ее смешной экипировкой... И вот тут мне стало по-настоящему страшно. И вовсе не за себя. — Тайл... Скажи, что не имеешь склонности к самоубийству.

— Не имею, — его голос поскучнел. — Но увольняться не буду. И в другой город не переведусь.

— Я не имела в виду...

— Имела. Последнее, чего я боюсь — так это смерти. Уж если жизнь наперекосяк, так лучше не затягивать, правда? — Тайл криво, невесело улыбнулся. — В древности ремены верили, что, умерев достойно, в бою, они станут духами-защитниками клана. Если все-таки придется стоять над моим гробом, можешь проверить эту теорию.

Гравилет мягко кивнул носом, затормаживая у проходной.

— Спасибо, утешил. Мой разрыв сердца над этим гробом будет на твоей совести, дурак! — я резко дернула дверцу и соскочила вниз.

Щелкнула дверца с другой стороны. Между землей и днищем мелькнули форменные ботинки.

— Это получше, чем стоять у твоего гроба, — Тайл обошел гравилет. — А это счастье я не так давно уже почти прочувствовал.

— Это моя работа!

— Вот именно. И моя тоже.

Я помолчала.

— Ладно. Буду молиться за нас обоих, чтобы никому не было обидно. И... Дай знать, если появятся еще такие трупы. Или окажется, что этот был не первым.

— Если будет возможность узнать, — он покосился на большой таймер над будкой охраны. — Смотри, не опоздай.

— Намек ясен. Спасибо, что подвез, — я кивнула на прощанье и зашагала к проходной. За спиной хлопнула дверца, взрыкнули двигатели. Улетел.

— Надо же, а вы действительно встречались с мужем.

Я подняла голову. У проходной стоял белокосый штабной, с традиционно отрешенным видом высматривая что-то на горизонте.

— А ваш взводный утверждал, что вы соврали.

Я задохнулась. Ну взводный, ну скотина!!!...

Ничего не ответив, я шмыгнула мимо поста и отправилась в казарму, нецензурной бранью оплакивая впустую выброшенный день свободы, который таких трудов стоило заполучить.

А ночью ворочалась до третьей вахты.

У моих ног плескалось море, море крови. Дорога, которую показала мне Богиня на склоне лета. Дорога для меня и тех, кто был со мной.

Тайл, мне страшно за тебя.



* * *


— Морровер!

— Держу! — я поймала извивающееся тело, закинула на плечо и бросилась к выходу. Последним рывком мы выскочили наружу, упали на землю за низким каменным бортиком и закрыли головы руками.

От грохота завибрировала земля, с каким-то жалобным лязгом подломились перекрытия, и треть крыши ангара с вязкой медлительностью провалилась внутрь — сработала взрывчатка. По спинам застучали осколки.

Зашипела сквозь зубы Ровин — во время боя с нее содрали шлем, рассадив полголовы от виска до затылка. Я лежала на взбрыкивающем со звериной одержимостью тельце "объекта", прижимала его к земле и пыталась перекричать помехи в эфире.

Минут через пять мы наконец смогли подняться, а дайр сопровождения — подлететь поближе. Слава богам, что в этой пустой бетонной коробке нечему было гореть, иначе лежать бы нам здесь до вечера...

Коробка была заброшенным ангаром для грузовых дайров, и не принадлежала, фактически, никому. Только это факт позволил двум бойцам решить проблему крупнейшей стаи, обнаруженной за всю нашу "очистную" деятельность настолько радикально. Эффективность, впрочем, сомнению не подлежала.

Я снова перекинула "объект" через плечо и понесла к дайру. С севера к нам бежали наши со взводным во главе — по данным разведки стая должна была находиться именно там. А нас с Ровин всего лишь послали обходить ближайший пристройки... Вот только с таким количеством "кукол", похоже, от этой разведки вообще никакого толку.

Мужчины в форме СБ Центра осторожно приняли у меня безвольно обвисшее тельце.

— Проверить все ангары! Быстро! — прозвучал в наушнике голос начальства. — Первая группа — десятый ангар, вторая...

Я развернулась и, пробегая к десятому ангару мимо дайра поддержки, мельком заглянула внутрь. Сэбэшники укладывали "объект" на койку, и кто-то сдернул низко надвинутый капюшон курточки с лица девушки. Я застыла, примерзнув к месту.

Не дожидаясь, пока я приду в себя, дайр поднялся в воздух, обдав горячим ветром, и полетел в город.

Снова галлюцинации? Или мы действительно сегодня ловили девочку, которая два дня назад кричала над истерзанным трупом в переулке?

Неужели болезнь развивается так быстро?...

Все остальные ангары оказались пустыми. А вот укромные тупички между ними — нет.

Уже проталкиваясь вперед через кольцо сослуживцев, я знала, что увижу. Другой переулок, другой район... И те же веером разлетающиеся по стенам бурые брызги, та же неузнаваемая кровавая груда на земле. Неужели это и в тот раз это было делом рук той девчушки?...

Вопросов было много, ответов — ни одного.

Уже в казарме, стягивая броню, я обнаружила, что мне звонили. И не один раз.

Тайл.

Уронив куртку мимо кровати, я схватилась за переговорник.

— Ты звонил?...

— Да. Лучше сядь, — голос в наушнике был усталым. — Три трупа вчера. Восемь сегодня. Шесть из них в моем районе, — он замолчал. — Ни один маньяк не сможет сделать такого, разве что их...

— Стая?... — упавшим голосом отозвалась я. Тихо спросила: — Тайл, какой у тебя район?

Он помолчал.

— Восточные окраины. Это бывший заводской район. Много...

— ...пустых складов, заброшенных корпусов и ангаров, — закончила я. — Кажется, начинается.

— Я предупредил следователя, ведущего дело, чем это может обернуться, но не думаю, что мне поверили, — ироничный смешок. — Я ведь всего лишь ремен. И обычный патрульный.

— Попробую поговорить с нашим взводным. Может быть, еще кое с кем. Держи меня в курсе, ладно?

— Хорошо. Не поставляйся под пули. И под зубы — тоже.

Тайл отключился. А я выбежала на улицу, как была — в одной майке и штанах с пластинами брони. Голые руки и шею стегануло холодным ветром: холодало стремительно, не по сезону рано, заставляя поддевать свитера под форменные куртки.

Взводного удалось найти только через час. При виде меня он разразился руганью — за внешний вид, за тонкую безрукавку, за посиневшие от холода губы. А услышав, в чем дело, замолк и задумался, кривя губы.

— Иди оденься, Морровер. Я передам, куда следует, — он развернулся и зашагал к офицерской казарме. Бросил через плечо: — Следи там... На всякий случай. Если еще не поздно...

Я поежилась и пошла в казарму, щурясь на все то же, рыжее, солнце, не дающее тепла.



* * *


— Восемнадцать.

— Ясно.



* * *


— Двадцать девять.

— Да.



* * *


— Сорок четыре.

— Поняла.

— ... Не вздумай умереть.

— ...

Ты тоже.



* * *


Диррхейм мерил шагами тесную комнатушку, выделенную под отрядную, смотрел в никуда и морщился, как от зубной боли. Аккуратно, волосок к волоску, заплетенная коса хлестала по спине, будто живая.

Облитые кислотой трупы перестали удивлять полицию меньше, чем за неделю. Общее количество перевалило за сотню еще вчера, и продолжало увеличиваться в геометрической прогрессии, хотя и казалось, что это невозможно.

Мы отлавливали "объекты" в ту же ночь, когда поступала ориентировка. Осечек не было. Потери — уже да.

В городе все так же чадили горящие дома, не помогали даже бесконечные дожди. Ледяной ветер раздувал огонь, вставая поперек горла пожарным расчетам, он же не давал разлагаться трупам, с числом которых уже не справлялась полиция.

Обыватели, уличные банды, городская верхушка из престижных районов — переступить порог собственного дома боялись все. Но число убитых это не сокращало.

— Ситуация приближается к критической, — ровный, равнодушный голос штабного заполнял крошечное помещение, отражаясь от стен. — По тревоге подняты силы внутреннего охранения и полиция, патрули усилены. Наша задача в данной ситуации...

Ровный поток слов внезапно прервался. Я подняла глаза. Диррхейм выслушивал кого-то по переговорнику. Коротко бросил: "Есть!" и посмотрел на нас.

— Трупы обнаружили в доме, — пауза, дающая осознать последствия. — Вырезали всю семью, меньше получаса назад. Полиция не исключает, что преступник где-то поблизости, — бледные губы скривились, ясно давая понять, что он думает о полиции и ее выводах. — Десятиминутная готовность. Выполнять.

Уже в казарме, автоматически продергивая ремни и пряжки кобур, я думала о том, о чем и каждый из нас — что безопасных мест для тех, кто не носит броню и "мать" за спиной, не осталось. Уже нет.



* * *


Дом стоял на отшибе, прижавшись боком к баракам, в которых, говорят, до сих пор живут бродяги. Еще неделя — и я выучу местные трущобы вдоль и поперек. Каждый пустой ангар, заброшенный склад и полуразвалившийся цех.

В комнату, судя по всему, столовую, где было черно от полицейских мундиров, взводный и Диррхейм прошли вдвоем. Через открытую дверь была видна спина судмедэксперта, присевшего на корточки. Сканирующий стены и мебель молоденький полицейский судорожно сглатывал, стараясь не оборачиваться лишний раз. Судмедэксперт бурно жестикулировал, на повышенных тонах доказывая что-то, видимо, следователю, которого не было видно, тыкая лазерной указкой в какую-то точку посреди залитого кровью пола.

В дверях показался взводный, кивнул:

— Морровер, топай сюда.

Я шагнула внутрь и прошла за ним вдоль стеночки, глядя себе под ноги: улики — вещь хрупкая. А разорванные тела, разбросанные вокруг обеденного стола вперемешку с посудой — последнее, на что мне хотелось бы любоваться по собственному желанию.

— Тут следователь хочет проверить ментальный след. Прикинь по-быстрому, пока эксперт не подъехал.

— Только очень приблизительно, сами знаете, псион из меня...

— Какой есть, — отрезал взводный. — Будем мямлить — уйдет уже стопроцентно. Времени нет.

Я присела над указанным участком. У края пропитанного кровью, потертого ковра тянулась короткая, в две ладони, цепочка сильно смазанных красных разводов. Не лапы, не копыта, не обутые или босые ноги. Просто... разводы. Будто натекшие с когтей. Но какие же должны быть когти?...

Следы обрывались внезапно и не возникали больше нигде в пределах моей видимости. Прикрыв глаза, я сосредоточилась. Контура телепортации давали дестабилизацию энергетических потоков, чего вроде бы не было. Сам же энергетический след вел себя странно. Он был один... и нет. Как тень от паутины — единая, но из десятков переплетающихся нитей. Эта тень накрывала весь дом, сгущаясь в столовой. Я попыталась разобраться, проследить — и безнадежно запуталась. Слишком слабый дар не давал ухватить полную картину.

Я знала, что каждое живое существо имеет строго индивидуальный энергетический след, подделать который крайне сложно даже для сильных магов. Проще его уничтожить вообще. Но о таком вот я даже не слышала... Ветвящийся, но абсолютно одинаковый след.

Я поднялась на ноги, сообщила подошедшему следователю свои бредовые выводы и посоветовала дождаться все-таки эксперта.

— А что показывали результаты сканирования остальных мест преступлений? — поинтересовалась я в заключение.

— Ничего, — хмурый следователь глянул на меня исподлобья. — Следы были выжжены до естественного фона. Нам повезло, здесь преступника что-то спугнуло.

— И куда следы ведут? — вклинился взводный.

— В окно, — я неуверенно побалансировала на последнем слове и пробормотала: — Кажется, тохто научились летать.

— Не важно. Пошли, Морровер, будешь ищейкой.

Через несколько минут отряд уже выстроился под указанным мною окном. Я ощущала себя по-идиотски, но особого выбора не было — и я повела туда, куда вели меня нити переплетающегося следа.

Грязный, заваленный хламом двор. Длинные бараки, хаотично разбросанные вокруг пустыря, на котором раньше явно что-то стояло.

Мы петляли между ними минут десять, пока я, наконец, не нашла нужную дверь и не шагнула в гулкую темноту. За спиной защелкали снимаемые предохранители, вспыхнули подствольные фонари. Я покрепче перехватила "мать" и пружинистым шагом двинулась вперед.

От барака осталась только коробка с двумя-тремя полуразбитыми перегородками. Отряд рассыпался, осматривая все щели, я же под прикрытием Оглобли и сержанта двинулась прямо по следу — в самый конец барака, за последнюю целую перегородку. Недоуменно осмотрела внешне однородный пол, в который уходила нить, пока не заметила профессионально замаскированный лаз.

Следы уходили в подвал.

Закончив проверку барака, сослуживцы собирались за моей спиной. Закономерным следствием посттравматического синдрома отозвалось сознание — за моей спиной снова столи солдаты, снова все ждали моего решения, и скованные стужей стены огромного корабля вырастали вокруг сами собой.

— Вскрывайте.

Крышка лаза отлетела в сторону. В узкую вертикальную шахту метнулись лучи фонарей. Пусто.

Опустив "мать" дулом вниз, почти себе под ноги, я по праву ищейки первой начала спускаться по скобам вниз. Под ложечкой поселился неприятный холодок, будто я по своей воле лезу в логово к сказочному чудовищу.

Я спрыгнула на неровный выщербленный пол и быстро пошла вслед за уже начинающей распадаться нитью следа — видимо, кто-то на другом конце все же вспомнил о маскировке. А потом и побежала, все быстрее и быстрее, предоставив прикрывать меня остальным. Ощущение, что вот-вот все может кончиться, возникло внезапно и не желало проходить.

Спустя полторы минуты нить вспыхнула и растаяла, оставив после себя навязчивую головную боль. Боль — и стойкое ощущение дежа-вю.

Зашумел помехами эфир.

Любимая...

Не может быть... Я сорвала с головы шлем и бросилась вперед. Закричал вслед взводный, соскользнула рука Маэста, схватившего было за локоть.

Не может быть.

Так не бывает!

Не видя никого и ничего, я неслась вперед, чтобы увидеть это собственными глазами, увидеть и понять, что не сошла с ума. Ведомая неясно откуда возникшим инстинктом, я петляла по неряшливо перевитым коридорам, спускалась все глубже, молясь только об одном.

Пусть окажется, что посттравматический синдром свел меня с ума.

Пусть гудящий помехами эфир, тихий шорох крыльев и холодные стены, вырастающие перед глазами, окажутся обыкновенным бредом.

Где-то впереди цокают острые коготки.

Цок-цок. Цок-цок-цок...

В свете подствольного фонаря пляшут сухопарые вытянутые тени, шелестят тонкие, будто бумажные крылья, черные когти впиваются в пол.

Я выпускаю очередь, не целясь, в темноту.

Вокруг вьются туманные призраки, с лицами, перекошенными криком. Их тысячи: мужчин, женщин, детей; они мертвы день, неделю, сто, тысячу лет.

У моих ног плещется море, море крови, и он стоит на другом берегу. Берега белы как снег, белы, как обнаженные кости. Между нами пелена, серая мутная взвесь — это призраки, танцуя, стекаются к хозяину. Стонут и протягивают руки — ко мне.

Ты. Виновна.

Многоголосый хор свивается в два слова.

Ты. Виновна.

За моим плечом стоит Смерть. Она смеется: "Чудовище вышло в мир... В мир пришла война. Тысячелетняя война."

Ты. Виновна.

Темные глаза смотрят с того берега, знакомые глаза со знакомого лица. Раскрываются тонкие крылья. Красные бурные воды бросаются навстречу, темнеет в глазах.

Моя очередь влиться в призрачный хор, добавить свой дух к серой пелене. Хозяин...


Глава девятнадцатая


Примите к сведению, что быть страдальцами могли себе позволить лишь классики мировой литературы, облекшие свои чувства в изящную форму.


Пособие по психотерапии


Совет принял ее. Не сразу — пришлось сначала целое утро приставать к важной и заносчивой прислуге, не желающей говорить с непонятно откуда взявшейся оборванкой, потом еще три раза изложить свое дело заплетающимся от волнения языком — каждый раз все более высокородным фаррам, и, наконец, несколько часов просидеть в громадном зале с ткаными картинами на стенах, ожидая конца "заседания".

Талери страшно и странно... Странно и волшебно стоять в главном зале замка, перед теми, о ком в детстве слышала от матери в сказках, а позже — в легендах и сплетнях на городском рынке. Великие маги со всего мира и она, не умеющая даже считать иначе, чем на пальцах...

Посланница кланяется до земли. Дрожат руки и голос, от волнения подкашиваются ноги и дрожат колени. До самого восхода луны она рассказывает историю прихода чумы на плодородные южные земли родного клана, чумы, принявшее звериное обличье. Тех, что убивали одним криком все живое на своем пути. Боги даровали единственному на весь край клану магов чудо — и помогли изловить зверя, верховодящего всеми.

Она просит помощи — за весь свой край, за всю Нитерру, гибнущую под звериными когтями. Рассказывает о свитке, в котором все записи их магов об этих созданиях, долженствовавшие дать соседям знания для создания противоядия. И о том, как тот был похищен.

Маги совещаются почти до восхода первой луны — пока Талери сидит за массивной резной дверью и разглядывает гобелены на стенах.

— Тебе дадут отряд.

Три коротких слова открывают все запоры — и уже к рассвету ее муфтар трусит за отрядом из замковых стражников и двух младших магов Ветра, открывающих порталы прямо на ходу, по одному только описанию мест. Наверное, из местных, раз так хорошо знают горные тропы.

Они нагонят его еще до полудня. Ведь не может быть, чтобы разбойник, раненый, да еще пешком, ушел далеко? Не может, верно?...

Над головой хлопала плохо прикрытая форточка, пропуская брызги дождя и холодный ветер.

День середины осени через две недели, за ним придет Каторен — первый день зимы. Он укутает мир снегами, скует льдом дома.

Времени все меньше...

Я вздрогнула и посмотрела на говорившего.

— ... кровоизлияние в мозг. Вы меня слушаете? — сухо спросил фарр Диррхейм, в упор глядя на меня бесцветными рыбьими глазами. — Ваше счастье, что я кое-что понимаю в лечебной магии, иначе висеть бы вам до конца жизни на шее у муниципалитета. В виде растения, разумеется.

— Спасибо, — неискренне сказала я, с трудом разлепив губы.

— Спасибо скажите своему организму: первый раз вижу кого-то, кто с таким упорством цеплялся бы за жизнь. И своему сослуживцу, что нашел вас — он десять минут бежал за вами, как привязанный, — от слов штабного веяло ощутимым раздражением, будто этому факту белокосый был совсем не рад.

— А... больше он никого не нашел?...

— Вы что, действительно кого-то видели? — мужчина внимательно посмотрел на меня. — На месте, где вас нашли, подобрали еще кое-что, и даже успели опознать. На мой взгляд — совершенно превратно. Собственно говоря, руководство прислало меня к вам именно для этого, — с этими словами он бросил мне на колени шуршащий сверток. Я медленно развернула упаковочный пластик. В глазах потемнело. Тогда, на грани реальности и мира загробного, я все-таки попала.

На коленях лежал кусок отсеченного очередью крыла в две ладони шириной. Очень знакомого крыла.

Все это время... Значит, мне не мерещилось?...

— Это "опознал" Маэст?... Он ведь вам рассказал, что это?

Диррхейм кивнул.

— Полагаю, это означает, что и вы такого же мнения об этом... фрагменте? Вы уверены? Это может спровоцировать панику.

— Да. И, думаю, — с нажимом сказала я, — паника — еще лучшее, что ожидает город. Не мне вам говорить, какого уровня псион нужен, чтобы спровоцировать у кого-либо кровоизлияние в мозг. А еще я бы на вашем месте серьезно задумалась, являются ли наши сумасшедшие плодом неопознанной мозговой инфекции.

— Почему вы так думаете? — взгляд штабного стал неожиданно острым.

— Я видела этих существ в деле, и уж поверьте мне, если они смогли подчинить своей воле целый корабль, о паре десятках обывателей и говорить не стоит. Вопрос — с какой целью, но тут уж не угадаешь... По крайней мере, теперь понятно, откуда все эти трупы и почему они залиты кислотой.

— Ваша версия?

Я раздраженно посмотрела на него:

— Я думала, вам объяснили. Они плотоядны, а, учитывая их количество... Не знаю, насколько быстрый у них обмен веществ, но, полагаю, они размножаются... либо есть другие причины. А "кислота"... Это либо их кровь, либо выделения из каких-то желез. Думаю, растворяли трупы именно затем, зачем мы и думали — чтобы запутать следствие. Ну и посеять панику заодно. Затащить в подвалы и обглодать добычу там, где этого никто не увидит, было бы куда безопаснее. А эти убийства... Слишком жестокие, слишком, напоказ, кровавые... Деморализация противника, особенно гражданских — мощный инструмент, и он это знает.

— Вы считаете, они разумны, — утвердительно сказал он.

— Я считаю, что разумен их вожак. Более того, что он псион первого или второго класса по общей шкале. Остальные — навряд ли, хотя кто знает... — я вздохнула. О том, чем меня осенило, пока я двое суток лежала, уставившись в потолок палаты, думаю, говорить не стоило. Как и о Тео, нимало этому озарению поспособствовавшему. Поэтому сказала я о другом: — Одного не пойму — как они оказались здесь? До Ледяной Корки сутки лета на военном дайре, что уже говорить о крыльях... В любом случае, необходима эвакуация города. По возможности — полная.

— ...Вы понимаете, что это невозможно? Угроза такого уровня не доказана, мягко говоря. У нас есть только ваше свидетельство, а вы в последние дни получили столько травм мозга, что в его адекватность верится с трудом. К тому же, вы уверены, что в... пылу схватки составили адекватное представление о противнике?... — северянин скрестил руки на груди и спокойно посмотрел на меня. — Идет война, а космопорт и, следовательно, сам город — стратегический объект. Руководство на это не пойдет. По крайней, мере, пока.

— Да, пока не станет поздно, совершенно верно, — припечатала я. — У нас ничего нет? Кроме полуторасот очень характерных трупов, не так ли? Или уже больше?

Он отвел глаза.

— Город превращается во второй могильник — один я уже видела. А вы пытаетесь остановить эту эпидемию силами трех десятков силовиков и войск внутреннего охранения. Буду за вас болеть, лежа на койке, тем более, что к выездам меня не допустят минимум месяц. Если хоть кто-то из нас будет жив через этот месяц, конечно, — я откинулась на подушки и отвернулась. — Имейте в виду, что логово у них где-то в подвалах трущоб.

— Я учту, фарра Морровер. Ваше текущее состояние в том числе — и не буду указывать в раппорте, как именно вы разговариваете с вышестоящим офицером. Учтите и вы, фарра, — в привычно-равнодушном тоне на секунду скользнуло сожаление, — что в своих решениях я несвободен даже больше вас. И, как солдат, всего лишь выполняю приказы.

Диррхейм замолчал, вставая. Обернулся в дверях:

— Да, к вам пришел муж. Выглядит он, правда, несколько по-другому, чем на прошлой неделе. Полагаю, у вас их двое?...

Я пораженно застыла. Командующий вышел, сухо кивнув. Но тот, кто вошел вместо него...

— Похоже, это было единственным способом застать тебя хоть где-нибудь, — раздраженно проговорил Рой, забыв поздороваться. Как всегда, впрочем... Он бросил настороженный взгляд на стены палаты — его глаза профессионально обшарили помещение, просканировав все вдоль и поперек за доли секунды. Так работает псион первого, высшего класса.

Да, дар моего мужа не шел ни в какое сравнение с моим куцым огрызком. Условия работы в Корпусе жестоки, и к любой руководящей должности прилагались соответствующие требования по уровню псиона. И чем выше, тем больше...

Я смотрела на него... жадно, и ничего не могла с собой поделать. Нет, он не изменился. Совсем. Разве что стал чуть старше, чем я помнила... Все те же коротко остриженные волосы, изящно обрамляющие лоб. Все те же темные, чуть раскосые колдовские глаза...

Сколько нужно прожить жизней, чтобы вырвать тебя из сердца, любимый?...

— Почему ты не пришла, когда я просил? — вопрос прозвучал формально, хотя и зло. Я приподняла бровь. Такое ощущение, что его это уже не интересует. Но ведь должно?...

Рой нервничал, хотя и скрывал это более чем успешно. Другой вопрос, что его я знаю, пожалуй, лучше, чем себя...

— Я говорила тебе, — отозвалась я, разглядывая свои руки, окольцованные медицинскими датчиками. — И, по-моему, предельно внятно. Я рядовой солдат, а не главнокомандующий, и распоряжаться свободно своим временем...

— Не смеши меня!... — он сел на стул у изголовья кровати, скрестил руки на груди. — Ты...

— Я здесь нахожусь под командованием офицера, никоим образом не связанного с фортом Иней, — я продолжала рассматривать свои руки, не без оснований опасаясь поднимать глаза. — Поэтому никаких поблажек мне не положено, Рой. Пойми это наконец.

— Я вижу, — муж бесцеремонно смерил меня взглядом. — Что с тобой слу... Во что ты умудрилась вляпаться? — он запнулся посреди фразы и исправился слишком быстро, будто боялся, что я уличу его в чем-то. Может, в нормальном к себе отношении?

Или теперь ему нормальные отношения не положены по Уставу?...

— Рой, что ты хотел?

— Не рада меня видеть? — он саркастически усмехнулся. А в глазах — тщательно запрятанная тревога. Неужели?...

Сердце, это идиотское слабое сердце, трепыхнулось и замерло, задавленное здравым смыслом. Потому что чудес — не бывает.

Рой, Рой. Меня не смогло убить чудовище, в логово которого я полезла, а ты — сможешь. Добьешь безо всякой жалости.

— Если ты пришел поболтать, Звездой прошу — лучше иди обратно. И — нет, я не рада тебя видеть. Поэтому давай, как цивилизованные существа, быстро выясним интересующие нас вопросы и разбежимся. Лет на тридцать-сорок, это меня вполне устроит.

Сцепив зубы, я не оставляла себе путей ни для отступления, ни для предательской слабости. Совсем недавно я с каменным лицом и пустым сердцем била по больным местам тех, кого лечила — чем лекарь лучше?...

— Вопросы... Как хочешь, — Рой нахмурил брови. Резко бросил: — Расскажи внятно, что вы там нашли на своем полюсе.

Я пожала плечами и монотонно пересказала последние пять отчетов. Подняла наконец на него глаза:

— Что вы выяснили?

— Пока ничего интересного.

— Когда ты требовал от меня встречи, то утверждал, что хочешь сообщить мне данные по этому делу. Как это понимать? — резко спросила я. — Рой, что вообще твориться вокруг этой планеты? Что здесь делает Корпус? Что здесь делаешь ты, в конце концов?! Это вообще ни в какие рамки не лезет! И после такого ты говоришь — "ничего интересного"?!

Рой замер, темные глаза превратились в непроницаемые зеркала. Но до этого, всего на секунду, в них мелькнуло выражение, которое я видела часто, но никогда — в этих глазах. Загнанный в угол зверь, на хвост которого наступил охотник с трещоткой.

Я обомлела.

— Рой, что случилось? Что-то... на работе? Скажи...

Какой тут разум, боги мои... Глаза всматривались в его лицо в поисках ответа, руки сами нашли и осторожно сжали чужую ладонь... И плевать хотело сердце на разум и волю, если столько лет я не видела тебя, не касалась твоей кожи, твоих волос, не вдыхала твой запах... Я научилась жить и быть счастливой в одиночестве. Но сколько жизней нужно прожить, чтобы сердцу не было на это плевать?!

Он вздрогнул.

Наверное, считал то безумие, что творилось в моей голове. Да какое там "наверное"... В лицо бросилась краска. Я зажмурилась, сжала зубы и выпустила его руку. Из-под плотно сжатых век покатились слезы.

Богиня, не дай мне увидеть его больше никогда. Я становлюсь жалкой...

— Упоминания о них нашли только в нескольких древних текстах, — Рой наконец заговорил — медленно, осторожно выбирая слова. И слава богам, иначе я умерла бы прямо сейчас — от унижения. — Это... Этот вид, он происходит... его встречали во время первой волны колонизации. Судя по всему, он обитает в... неисследованной части космоса. Колонист, видимо, подцепил их на пути к Деррин, но, поскольку непонятно, каким курсом его носило, где — неизвестно.

— Что лучше всего их жечь, мы уже выяснили. Чего еще они боятся?

— Не указано, — резковато отрезал Рой.

— Как хоть они называются, можешь мне сказать?

— ...В старых документах их называли "т'хор". Это на ременском.

— "Чума", — я вцепилась в одеяло. — Нужно срочно эвакуировать город и организовывать большую облаву с огнеметами.

— Вы готовите на них облаву?

— Не приведи Богиня штаб ее не готовит, — я нахмурилась и, в смутной надежде, что за своими проблемами он сжалится над несчастным городом и поможет войсками, выложила текущее положение дел, напоследок сказав: — Я даже отстрелила одному кусок крыла. Собственно, из-за их вожака я и попала в лазарет.

— Как ты выжила? — он спросил это почти жадно. И Тайл еще говорит, что это я себя странно веду...

— Он не пытался уничтожить меня физически, а с последствиями ментальных фокусов справился наш командир, — я потерла подбородок. — Знаешь, я сейчас начинаю понимать, что он, возможно, хотел меня подчинить себе, а не убить. Или убить, а потом зомбировать тело. Если вся эта толпа призраков мне не привиделась, эта тварь владеет каким-то подвидом классической некромантии. И знаешь, что это значит?... Что он не...

Рой посмотрел на меня в упор — крайне странным взглядом. И изменившимся голосом сказал:

— Знаю. Забудь, тебе привиделось.

Повисло молчание. Он заговорил снова — слишком небрежно:

— Значит, свое руководство ты уже оповестила?

— Да, и оно свое — тоже, — я дернула ухом. — Но эвакуацию эти идиоты начинать не хотят. А ты... не мог бы...

— Пока нет. Слишком много проблем, — Рой поднялся. — Мне пора. Выздоравливай.

Он исчез так же внезапно, как и появился. Я только вздохнула и опустилась на подушку. В груди поселилась тоскливая, ноющая боль, прозываемая "жизнь наперекосяк" — так, что ли, сказал Тайл?...

Из-за ворота больничной рубахи синей мерцающей капелькой выскользнул "фокус". По гладкому, отполированному камню пробегали крошечные голубоватые разряды, покусывающие кожу.

Видимо, боги окончательно махнули рукой на эту землю — здесь все сходят с ума. Каются циники, озлобляются храмовники, оживают камни...

За окном кружила опадающей листвой и ледяным северным ветром ранняя осень, а я пропускала сквозь пальцы серебряную цепочку и вспоминала безмятежную, светлую весну, когда чужие руки впервые надели ее мне на шею. Подарок от матери супруга освещает счастьем брак — кто этого не знает?... Фарра Таниса, вы сделали действительно ценный подарок, и не ваша вина, что поверья придуманы вовсе не богами, а нами, смертными...

Вот бы разучиться чувствовать. Совсем. Нет чувств — нет боли. Насколько было бы легче...

А вместо этого я чувствую вдвое, втрое больше — и потому плачу, злюсь и ссорюсь с друзьями. Откуда только на это силы... За круговертью бесконечных зачисток из головы вылетает даже собственное имя, а не только необходимость подпитки, которая то ли была, то ли нет — все машинально, на ходу...

Такая вот жизнь у нас, избравших служение. Отмеченная самими богами.

Через полчаса я заснула, впав в беспокойный, тревожный сон. И, только засыпая, вспомнила, что Рой так и не ответил ни на один мой вопрос.



* * *


В полночь я вскочила от надрывного воя тревожных сирен и грохота очередей. Кое-как сползла с кровати, доковыляла до окна, волоча за собой трубки и провода, которые, слава богам, оказались достаточно длинны... и застыла, не веря своим глазам.

Плац и тренировочные площадки были затянуты едким зеленоватым туманом, в котором будто копошился громадный косматый ковер. Я всмотрелась — и вздрогнула.

Ковер распался на десятки, сотни животных.

Дрогнула и захлебнулась очередь где-то у проходной — должно быть, смели вахтенных. Загрохотало у входа в казармы — выбегали на улицу поднятые по тревоге солдаты, ревели поднимаемые в воздух в экстренном режиме военные дайры.

Решиться на штурм военной базы! Идио...

Я зажала уши от грохота каскадом разрывающихся снарядов. Госпиталь тряхнуло, противоударный стеклопластик окон превратился в сито, меня швырнуло на стену, засыпав осколками. Где-то совсем рядом знакомо стрекотали разрывными "матери", на пустыре возле коммуникационного центра рвались осколочные гранаты, все прочее потонуло в воплях, ржании и зверином вое, реве двигателей и ковровом огне, которым поливали животных с воздуха.

Только через десять минут, когда в глазах прояснилось после удара, я поняла, что что-то не так. Слишком часто захлебывались очереди, а взрывы не были похожи на снарядные. Я приподнялась на колени и подползла к окну.

Солдаты, еще недавно прочно стоявшие на ногах, хватались за лица и валились как подкошенные, катаясь по земле. Падали даже те, у кого был закрытый шлем — целыми отрядами, десятками солдат, которых тут же рвали на куски.

Костлявые фигуры, почти незаметные в тумане, висели в воздухе на уровне второго этажа, слаженно взмахивая крыльями. Они наконец вышли из-за ширмы.

Из длинных узких ран на лапах сочилась желтоватая жидкость, превращающаяся в едкий туман, не долетая до земли. Кроме "пузыря", "чешуи" и наглухо загерметизированного шлема, противопоставить ему нечего. А они есть хорошо если у четверти солдат!

Мимо окна пронесся неуправляемый дайр с вывернутой дверцей, из которой виднелись крылья т'хора, вильнул и врезался в землю, столбом полыхнув до моего окна. Пахнуло жаром, на волосы вновь брызнули осколки. Медленно взлетающий т'хор встретился со мной взглядом — и сознание ухнуло в темноту, рывком отброшенное чужой волей.



* * *


Потеряв три четверти личного состава, центральная военная база выдержала штурм, полностью уничтожив противника. Прямым тараном перехваченных дайров были разрушены два административных корпуса и коммуникационный центр. Потери среди командного состава не оглашались.



* * *


Я стала в строй спустя восемь дней, снова не вылежав положенный месяц.

Город вслед за базой накрыла эпидемия, и, когда в мою все еще разоренную палату ворвался взводный с перекошенным лицом, я внезапно осознала, что ни легкой жизни, ни легкой смерти уже не дадут мне боги, и просить об этом поздно.

За восемь дней т'хоры вырезали больше половины гражданского населения, как до этого в одну ночь — три четверти военного, и город задохнулся от ужаса.

Да, это была чума.

Под ружье ставили всех — больных, увечных, раненых. Пытались связаться с другими городами — и обнаружили, что непонятные помехи глушат все сигналы, включая ментальные от псионов. Оба центра дальней связи и космопорт уже шесть дней лежали в руинах — их подорвали в первую же ночь.

Запоздалые попытки эвакуации захлебывались на подступах к окраинам, кольцом охватывающим город — двухсотенная кочующая стая т'хоров разрывала караваны в клочья. Наружу не мог прорваться ни один корабль — двигатели глохли, едва они вылетали за границы трущоб. Город будто накрыли колпаком, вырезав из времени и пространства.

Я лежала у самого края спешно набросанной вокруг базы баррикады и вспоминала те первые, страшные дни, когда сутками не отходила от окна и ждала, ждала, ждала... Ждала вестей о смерти, потому что других не приходило, и молилась — потому что ничего другого сделать не могла.

— Смена караула. Все чисто? — подполз Артей, неуклюже опираясь культей о землю. Его правая рука чуть ли не до плеча осталась в усеянной зубами пасти еще три дня назад. И теперь мы, увечные и контуженные, охраняли базу, пока остальные умирали где-то на черных от чада улицах.

Да. Дома снова горели, горели цеха и склады. Теперь их жгли не наши бывшие "объекты" — марионетки т'хоров, а солдаты. Случайно или намеренно; плеснувшей мимо цели раскаленной плазмой или десятком огнеметов — вместе с полудюжиной чумной стаей.

С улиц исчезли бешеные звери — нанеся той ночью первый удар по военной базе, они, смертники, собранные со всей округи, оказались вырезанными под корень, едва не вырезав под корень нас.

— Пока да.

— Иди полежи, Морровер. Зеленая вся, как листик по весне.

— Кто бы го... Мать вашу, что же вы все не успокоитесь!

Я вскинула приклад к плечу и выстрелила навстречу тонкой, чуть ли не колеблющейся на ветру фигуре, внезапно вынырнувшей из-за угла. Фигура шарахнулась в сторону, тяжелый горючий заряд пропахал воронку в асфальте и взорвался, обдавая пламенем стены домов, баррикады и затаившиеся в проулках сухощавые тени.

Т'хоры свечами взмыли вверх, одновременно, будто действительно имели одну нервную систему на всех, и полетели на восток, уходя от пущенных вслед очередей.

— Проверяют, тварюги...

Я проводила стаю взглядом и кивнула. С полдесятка, для попытки штурма маловато.

Чума вылезла наружу и больше не скрывалась за обшитыми мехом и клыками ширмами. Теперь о том, что сумасшедшими управляют т'хоры, или, по крайней мере, разумная часть их сообщества, знали все.

Чего не знал никто, так это где их логово — потому что с начала эпидемии никому не удавалось приблизиться к окраинам ближе, чем на четыре квартала.

Откуда-то из переулков послышался топот двух десятков ног. Я осторожно выпустила навстречу поисковый импульс, поморщившись от вспыхнувшей головной боли — травмы мозга, сыплющиеся на меня с завидным постоянством, заблокировали мои способности почти под ноль.

Опознав взводного, я мгновенно отключилась и вскинула руку вверх. С другого края баррикады поднялась рука в ответ. Артей споро разобрал часть завала, расчистив узкий проход.

Сослуживцы начали быстро просачиваться внутрь. Взводный нес на плечах длинный сверток, плотно замотанный в темный непрозрачный пластик и перетянутый металлизированным тросом.

Вместе со свертком он зашагал к административному зданию, отдав недвусмысленную команду: "Пошли все нахрен отсюда спать".

Шедшая за ним Ровин рявкнула: "Есть!", и отряд, подгоняемый измотанной, черной от копоти женщиной, побрел в казарму. Я помогла Артею завалить вход и, сдав караул, пошла следом.

Едва стащив броню и прожевав паек, солдаты валились на койки, раскладывая оружие на полу так, чтобы дотянулась свесившаяся рука. Ночной налет помнили все, те, кто служил не первый год — ждали его повторения.

Слишком издерганные непрерывными стычками, чтобы думать, они отключались, едва голова падала на подушку. А вот я, к сожалению — нет. Я не была здорова, и из постоянных травм последних двух месяцев ни одну как следует не вылежала в лазарете, поэтому по закону накопления сейчас едва таскала сейчас ноги, но измучена была недостаточно. И поэтому еще могла — думать. И понимать.

Я снова была на Ледяной Корке, только на этот раз от меня не зависело ничего.

Той же ночью Богиня дала мне понять, что думать заодно нужно и о том, что просишь у неба — в середине второй ночной вахты меня разбудили шаги у койки.

Я подняла голову, щурясь на свет фонарика дежурного.

— Вас вызывают в административный корпус, 14-А. Срочно, — тихо отрапортовал незнакомый солдат и растворился в темноте, пока я натягивала ботинки.

Рысью перебежав плац, я нырнула в нужную дверь, проводив взглядом вернувшийся патруль, кольцом окружавший кучку гражданских. Их селили в опустевших казармах, эвакуируя центральные жилые кварталы хотя бы таким ненадежным способом. В ближайших к окраинам районах эвакуировать уже давно было некого.

На пороге комнаты 14-А меня встретил белокосый штабной. Взмахнул рукой:

— Присоединяйтесь, фарра Морровер.

В центре комнаты стоял прозекторский стол, вокруг которого столпились полдесятка мужчин и женщина в медицинском халате. Щурясь от резкого света, я подошла к столу и заглянула вездесущему взводному через плечо.

Занятно.

Я приподняла брови и вопросительно посмотрела на Диррхейма. В пустых бесцветных глазах недоуменно хмурилось мое отражение.

— Я хочу, чтобы вы присутствовали. И озвучивали по ходу дела... некоторые моменты, — пояснил штабной.

Я кивнула и перевела взгляд на стол, молча прислушиваясь к чужим разговорам.

— Расположенные по всему телу в мышечных тканях, а также подкожных железах своеобразные скопления клеток производят пока неясного назначения субстанцию, по свойствам схожую с некотороми кислотами, — устало говорила женщина в халате. — При контакте с воздухом из-за повреждения кожного покрова или более серьезных ран, она быстро испаряется, выделяя крайне токсичные пары, которые и представляют основную опасность.

На прозекторском столе, внутри герметичного куба из стеклопластика, лежало вскрытое сухопарое тело, покрытое зеленой чешуей и тонкими костяными пластинами. Лежало — и не вызывало никаких эмоций, как слишком долго пролежавший в земле скелет, некогда бывший кровным врагом. Я подошла ближе — в первый раз у меня появилась возможность как следует рассмотреть то, во что стреляла.

Длинный, чуть ли не длиннее туловища, хвост, четыре длинные, мускулистые лапы существа, много бегающего на четвереньках. На передних были хорошо развитые пальцы с длинными серповидными когтями. Видимо, бегали эти твари на фалангах, подгибая когти внутрь. Грудная клетка ребристая, как подошва десантного ботинка, вдоль позвоночника — толстые изогнутые выросты. Две пары тонких перепончатых крыльев, таких же буровато-зеленых, как и чешуя. Забранная массивными пластинами крупная голова, почти напополам разрезанная пастью с зубами мелкими и редкими, но в три ряда. И на удивление крупные черные глаза без белков, глубоко утопленные в череп по обе стороны от тупорылой морды.

— ...это, судя по всему, орган связи, — продолжала, по-видимому, ксенобиолог, направляя прыгающее пятнышко лазерной указки на массивный то ли рог, то ли гребень, начинающийся с середины скошенного назад лба и так же резко сходящий на нет у основания шеи. — Установить точно невозможно, но по косвенным признакам это нечто вроде приемника ментальной волны. Их собственный мозг, как показала трепанация, развит крайне слабо, на уровне примитивных животных форм, некоторые области вообще находятся в зачаточном состоянии, из чего можно сделать вывод... — женщина вздохнула и выключила указку. — О сообществе с коллективным разумом речь не идет. Разумны, или близки к тому, отдельные его представители, условно "хозяева". Это мощные псионы рефлекторного, скорее всего, типа, которые расщепляют сознание по количеству управляемых, условно "солдат". Не уверена, что последние даже чисто физически способны жить без "хозяина", не говоря уже о целенаправленной деятельности. Таким же образом управлялись наши соотечественники, оказавшиеся достаточно чувствительными к ментальному контролю. Возможно, мы наблюдаем давно возникший симбиоз нескольких форм жизни либо радикальную дифференциацию одной — по выполняемым в обществе функциям.

— Фарра Морровер, — ровно начал Диррхейм, — Поскольку вы единственная, кто на данный момент видел хотя бы одного "хозяина", просветите уважаемое собрание, какая версия верна.

— Если судить по тому конкретному представителю, которого я видела — ни одна.

На меня посмотрели, мягко говоря, с удивлением. То ли еще будет. У меня было много времени подумать — а у Богини достало совести не дать мне свернуть на ложный путь.

— Я видела, как вы выражаетесь, "хозяина", издалека и будучи в таком состоянии, что мне могло померещиться все, что угодно. Не простому солдату делать выводы в такой узкоспециальной области, поэтому я просто сообщу вам факты, — я обвела военных взглядом и начала: — Он полиморф — либо, что более вероятно, способен внушать галлюцинации. Вполне возможно — массовые, но доказательств этому нет. Он разумен. Более того — мыслит теми же категориями, что и мы, и понимает нашу психологию. Он сам, или тот, кто отдает ему приказы, имеет опыт военных действий — причем не абстрактных конфликтов внутри своей расы, а в наших, соланских городах. Он псион, причем первого или второго класса, и, с большой долей вероятности, — я глубоко вздохнула, — некромант, призывающий призраков. Для тех, кто не в курсе, могу пояснить — поднять мертвые тела может кто угодно с соответствующе направленным даром, но привязать к себе их души — только осененный Смертью, у которого достаточно силы, чтобы считаться магом. Служитель.

Повисла гробовая тишина.

— ...вы пытаетесь сказать, что он — вообще не т'хор? — разбил молчание спокойный голос штабного. Я кивнула.

— Он сол, по крайней мере, им родился.

— ...И убивает он не столько ради пропитания, сколько ради усиления своей "армии"? — переждав волну возмущенных переговоров вполголоса, продолжил Диррхейм. Еще один кивок. Северянин неожиданно прямо посмотрел мне в глаза. — Фарра Морровер, скажите честно, почему вы так думаете? Вариантов... альтернативных объяснений происходящего еще много.

Я колебалась, взвешивая то, что буду сейчас говорить. В мирное время одно предложение, сказанное не в той компании, могло быть приравнено к собственноручному выстрелу в висок, но сейчас это уже не играет особой роли...

— У меня есть сведения, что на основании генома этой расы проводятся некие исследования — на нашей территории и на наших заключенных. Вывод сделаете, думаю, сами.

Его глаза расширились и потемнели, наконец обретя цвет — светло-голубой. Губы дрогнули.

— Вы не правы, — тихо сказал Диррхейм, даже не пытаясь перекричать поднявшийся гам. В его взгляде снова проглядывала до странности неуместная жалость. — По крайней мере, я на это надеюсь. Вы мне нравитесь, фарра, но вы навряд ли понимаете, о чем говорите.

Я пожала плечами.

— Возможно. Но добавить мне нечего.

— В таком случае, можете идти, фарра — мы и так оторвали вас от отдыха. Спасибо за сотрудничество.

Я отвесила формальный поклон и направилась к двери. Офицеры сгрудились возле него, переговариваясь вполголоса. Уже во дворе меня настигла крайне неуютная мысль: полномочия и реальный статус у нашего командующего четвертого ранга куда выше, чем предполагает его звание и статус формальный. Вопрос — насколько? И кто на данный момент руководит штабом?...

А главное — не был ли он самой неподходящей из всех компаний для подобных откровений?...

Проворочавшись с этими мыслями несколько часов, под утро я уснула.

О том, что он пошлет нас на смерть, я знала даже во сне.

Там, во сне, вокруг меня белели снежные заносы поверх сухих осенних листьев. Богиня стояла за спиной и молчала, что делала так редко... Старинный фонарь качался на промозглом ветру, выстилая под ноги тени в два моих роста. Кровавую реку сковало льдом, затянуло снежным настом.

Рядом, только протяни руку, стоял черноволосый мужчина со спадающим с плеч буровато-зеленым плащом. Странным плащом из слюдяных колких крыльев — будто стая среброкрылок опустилась на чужие плечи...

- Кто ты?

Молчание.

Я сделала шаг, другой, третий — вот-вот за упавшими волосами станет видно его склоненное лицо...

— Подъем! Третий, четвертый отряд в полном составе — сбор в девятой отрядной! Получасовая готовность! Первый, второй отряды...

Я вскочила, пропуская мимо ушей объявления дежурного. Схватить наваленные ночью на тумбочку вещи, сбегать в столовую, торопливо, на коленке, прожевать паек...

В отрядной было холодно до пара изо рта. Диррхейм в камуфляже, под которым угадывалась "чешуя", сидел на стуле, скрестив руки на груди.

В течение пяти минут собрались все.

— Итак, фарры, — начал штабной, не поднимаясь со стула, — руководство базы приняло решение о начале операции "Ядро". Мы нанесем по противнику превентивный удар в тыл, уничтожив управляющих рядовыми т'хорами псионов.

Видимо, я побледнела. Артей, сидевший рядом, пихнул меня локтем:

— Морровер, тебе плохо?

— Итак, — продолжал размеренный голос, — план операции...

Нет, я не удивилась — ни на гран. Просто никогда не думала, что умру, посланная на убой, на заранее спланированное самоубийство. Я не боялась смерти, но пусть это будет смерть ради чего-то. Ради спасения стариков, детей или собственного товарища. Ради победы в бою войск Империи, ради того, чтобы война закончилась на день раньше... Ради победы мира во всем мире, ради белых кроликов, порхающих по облакам, да ради хоть чего-нибудь!...

А умру бессмысленно, посреди трущоб. Любишь ты посмеяться, сплетая наши дороги, Жизнь...

План операции был прост. Отборные войска, "чумная" бригада, прорываются в логово, пока все, кто остался, отвлекают противника на себя. Или, по крайней мере, пытаются...

Логика на первый взгляд была безупречной — либо мы сидим в осадном положении, и нас постепенно вырезают поодиночке, либо мы собираем все, что осталось, в один кулак, и бьем, смутно надеясь, что нас не вырежут все равно — только быстро и всех вместе. К сожалению, только на первый взгляд — шансов у нас не было никаких.

— Для операции нужен небольшой мобильный отряд, иначе его присутствие будет сложно замаскировать. Здесь присутствует тридцать солдат. Половина может остаться. Полагаю, это будут раненые. Фарра Морровер, вас персонально я попрошу поучаствовать — ваши таланты как псиона будут незаменимы. Возражения есть?

— Да, — Артей подскочил со своего места. — Я хотел бы участвовать в операции. Я достаточно устойчив к ментальным воздействиям, это может быть полезным.

Командующий едва заметно помедлил с ответом.

— Но руки у вас нет, как и протеза. Отклоняется. Еще вопросы? — его взгляд заскользил по лицам солдат.

Вопросов не было. Все всё понимали — или думали, что понимали.

Час "Х" назначили на последнюю вечернюю вахту. До этого времени пятнадцать солдат, освобожденных от рейдов, по винтику перебирали оружие, броню и приборы. Проверяли синхронизацию вживленных датчиков и контрольной аппаратуры. Просматривали боезапас. Безо всякого аппетита жевали паек и дремали вполглаза, привалившись к койкам.

На взводе были все — и те, кто оставался, и те, кто уходил.

В полдень на мою портативку пришло сообщение. Три слова, которых я ждала в первые дни эпидемии, не дождалась, и в малодушном упорстве своем подумала, что Богиня будет милосердна.

"Убит при исполнении".

Я отправила напарнику Тайла короткое "Спасибо", и поняла, что дальше все будет легко.

Очень легко.

В середине второй вечерней вахты отряд построился на плацу, выслушал инструктаж и вышел по узкому проходу за границы баррикады. Прощально махнули рукой часовые, провожая взглядами наши спины.

Баррикада сомкнулась, последним выпуская белокосого штабного. Я припомнила короткое "я не свободен больше вас", и не стала задавать глупых вопросов ни себе, ни ему.

Потом был гравилет. Полчаса в молчании, по вымершему городу. Шлемы с опущенными щитками зеркально отражают блики из окон — красные блики. Снова где-то горят дома...

Мы выпрыгивали чуть ли не на ходу, у границ запретной зоны. В тех кварталах, что оставались за спиной, еще теплилась жизнь, тот же город, что лежал впереди, был мертв. Пустые дома, с выломанными дверьми, выбитыми окнами — и целые, но с бурыми потеками во всю стену.

Холодный ветер доносил трупную вонь, но самих трупов не было — т'хоры давно уже начали затаскивать их вниз, в логово. Командующий махнул рукой, отпуская гравилет. Слабо тренькнул датчик, отмечая час "Х".

Развернувшись спиной к редким огням, мы пересекли границу и начали углубляться в трущобы.


Глава двадцатая


Если схватишься голой рукой за острый клинок, то обязательно поранишься. Если бы люди забыли об этом, мир превратился бы в сплошной кошмар.


Терри Пратчетт




Мы двигались короткими перебежками, рассыпавшись вдоль стен, при малейшем шорохе замирая и сливаясь с густой ночной темнотой. На другом конце города рвались снаряды — разворачивалась та часть операции, что отвечала за прикрытие и отвлечение внимания.

Пока она действовала: мы не встретили ни одного т'хора. Впрочем, если бы встретили, на этом операцию можно было бы считать законченной — это Бездной проклятое ращепленное сознание ломало всю существующую тактику и стратегию. Что видит один, видит "хозяин". А следовательно — видят все.

Квартал, два, три, четыре...

С начала эпидемии нога разумного существа впервые ступила на территорию трущоб.

Хрупнул где-то впереди раскрошенный стеклопластик, едва слышно царапнули по мостовой когти.

Мы бросились на землю, благодаря богов за вороненую броню и прикрывая бликующие "матери" собственными телами.

С тихим цоканьем из-за угла показался т'хор, неспешно взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Медленно повернулся вокруг своей оси и поплыл по проулку на нас. За ним, невидимая до того за поворотом, потянулась цепочка из десятка тварей.

Сердце колотилось в горле, секунды тянулись не минутами — часами. Руки сжимали "мать", готовые в случае чего открыть бесполезный, самоубийственный огонь.

Пронесло. Т'хоры свернули в переулок и больше не показывались, хотя прошло больше минуты. Я пустила вслед тонкий ментальный щуп и, ценой вспышки дикой головной боли убедившись, что переулок за нашей спиной действительно останется пустым, подняла руку.

— Может, — начала я по внутренней связи, обернувшись к командующему, — мне стоит...

— Нет. Вы не можете маскировать ментальные волны постоянно, и вас засекут. Я поведу сам.

И он повел. Десять кварталов вглубь, в сердце трущоб.

Мы не встретили больше ни одного вражеского отряда. Это выходило за рамки возможного, за рамки простой удачи.

За темным шитком шлема я не могла видеть, куда и как он смотрит, но видела, как пляшут его пальцы, и знала, что он идет с закрытыми, слепыми глазами. Как тогда. Давным-давно... Считая проплывающие мимо кварталы, я уже знала, кем он был, и почему пошел с нами.

И начинала верить, что шанс есть.

Постепенно мы сворачивали в восточный район — территорию, где начались убийства. Вдоль дороги потянулся крошащийся древний забор. Через сотню метров нашлась подходящая дыра, и мы почти бесшумно просочились внутрь.

На захламленном пустыре вразнобой стояли уже знакомые бараки. После нашей памятной встречи с вожаком меня нашли не так далеко от них — другой отправной точки у нас не было.

Авангард начал спускаться через знакомый люк в подвалы. Я уже собиралась двинуться следом, как Диррхейм положил мне руку на плечо, отводя в сторону.

— Морровер, обещайте мне одну вещь.

— Да, фарр, — я удивленно обернулась.

— Вы выживите. Любой ценой. Бросите всех умирать, но дойдете до цели... Иначе ничто не будет иметь смысла.

— Вы так видите?...

Он помедлил и кивнул, признавая.

— Но чем я настолько лучше остальных?...

Он подпустит вас к себе.

Северянин отвернулся и нырнул в лаз, прежде, чем я успела спросить, почему. Я спускалась следом, а на сердце лежал комок льда.

Тесен — оракул. Видящий. Оракулы выше четвертого класса способны не просто видеть будущее, но и в мелочах влиять на него, сплетая нити Полотна чуть по-другому. Эти его пляшущие пальцы... Он выше четвертого класса. И видеть должен далеко...

Всколыхнулось с новой силой, встало на дыбки звериное чутье на врага, прищелкнуло зубами... Что он видел из того, что уже было? И почему не сделал ничего, чтобы это предотвратить?...

Коридоры плелись ловчей сетью, в которую мы забирались сами, разве что делали это куда осторожнее мух. Сканировалось все, что возможно просканировать приборами, на десять-двадцать шагов вперед. Все фонари были отключены, перед каждым перекрестком и ответвлением коридора отряд замирал на несколько минут, сливаясь со стенами, пока не вернутся разведчики. Куда идти, я не помнила, поэтому вел Маэст, пробираясь к тому месту, где меня нашел.

Местность постепенно становилась знакомой. В том, что логово близко, я сомневалась — до сих пор мы не встретили ни души, и в прямом, и в переносном смысле. Не может быть, чтобы отвлечение сработало настолько хорошо, как и предвиденье Диррхейма.

Маэст внезапно остановился, подняв руку:

— Здесь. Куда дальше?

— Морровер, ваша очередь. Ведите, — штабной повернул голову в шлеме ко мне.

— Но я понятия не имею...

— Сюда же как-то пришли? — оборвал он. — Думайте.

Я кивнула. Опустила подбородок, упершись взглядом в пол. Сюда я пришла по тающей... будем честными — уже сгоревшей нити. И кое-чему еще...

Закинув "мать" за спину, я медленно опустилась на корточки, прислушиваясь к тревожной тишине. Скрипнула цементная крошка у кого-то под ногами, где-то далеко впереди размеренно закапала вода из протекающей трубы.

Я слушала Мир, а увидела... призрака. Тусклое, незаметное обычному глазу пятно, оно плыло нам навстречу, не видя, не замечая... и не противясь. Я не могла говорить с духом, но чувствовала слабый, истлевающий след смерти в энергетических потоках.

Кровь запульсировала в висках, затылок налился жаром и тяжестью. Оттолкнувшись руками, я рванулась вперед, навстречу разлетающимся ошметкам мертвого следа, пока еще успевала, пока еще могла это сделать...

Я снова бежала по лабиринту, слыша за спиной удивленные вскрики, торопливые приказы по внутренней связи и эхо шагов оставшегося где-то далеко отряда, даже в горячке погони понимая, что это будет стоить мне еще одного кровоизлияния.

Извините, фарр Диррхейм, я все-таки не выживу.

Километр, полтора, два... Я чувствовала, что вот-вот распад выведет след за пределы моих способностей, и понеслась, уже не видя и не слыша ничего, торопясь поймать едва заметные мертвые потоки, стремительно убегающие сквозь пальцы.

По густому энергетическому течению прошла слабая волна, — не войди я настолько в резонанс, и не услышала бы ее. Но — вошла, и — услышала, слабый шепот, набатом загрохотавший в перенапряженном мозгу: "Беги! Я не хочу стоять над твоим гробом..."

Моим... Гробом... Поток выскользнул из пальцев, распавшись окончательно. Я остановилась, выравнивая дыхание. Скрипнули за спиной подошвы десантных ботинок, зашуршали по крошащемуся полу шаги. Дожидаясь, пока догонят все, я рассматривала чем-то знакомые стены и кусала губы. Стены были исполосованы дырами от очередей, значит, где-то здесь уже проходила операция.

Едва не расталкивая подчиненных, ко мне подбежал командующий. Приказал поднять щиток, вгляделся в лицо, на секунду прикрыл глаза... и махнул рукой, отменяя приказ.

— Здесь?

— Не знаю, фарр. Сколько успела пробежать. Вы... отвели их?

— Сколько успел, — нервный смешок. — Боги, да неужели вы действительно не помните, что это?

Я не помнила. Виски ломило, в затылке свился горячий ком. Зве-зда мо-я... Стоять над твоим гробом... Мне же говорили это раньше... Кто?

Сознание заметалось, путаясь в простейших мыслях, пока не уловило уже знакомую слабую вибрацию потока. Идущую от умирающего — иначе я, служительница Смерти, не различила бы его. Так же, как не различит его другой псион — слишком слаб сигнал. Я нырнула в него, в тонкий поток, уже начинающий отливать смертельной серостью, и швырнула сознание навстречу. И, на тысячную долю секунды, — увидела.

Окружающие стены внезапно обрели четкость, я узнала их. Переходы у сталелитейного завода — дверь в его подвалы где-то совсем рядом. Болезненно обостренное сознание уловило волны смерти, текущие откуда-то из глубины. И — цокот, тихий предательский цокот когтей за спиной.

Услышала его не только я. Диррхейм на долю секунды замер, глядя на экран сканера — и с размаху толкнул меня в спину, — веди. Пути назад перекрыл размеренный цокот, и я бросилась вперед, туда, откуда разило смертью.

Узость коридоров была на нашей стороне — здесь т'хоры не могли летать, как и наброситься на нас со всех сторон. Да, нас заметили, только удивительно, что сделали это так поздно. Наша задача — успеть уничтожить цель до того, как они успеют стянуть сюда основные силы. А значит — вперед, и побыстрее.

Дверь показалась в очередном переулке — новая, со сложными замками, — и вылетела от слабо хлопнувшего заряда. Я рванулась внутрь первая, подгоняемая нарастающим цокотом, кувыркнулась в сторону, уходя с линии удара, на секунду замерла, переводя дуло "матери" из угла в угол, вскочила и побежала дальше. Где-то далеко за спиной, в хвосте растянувшейся колонны, глухо тявкнули плазменные заряды типа "веер". Полыхнуло до потолка, высвечивая стены громадного подземного склада. Пустого склада.

Я бросила быстрый взгляд на карты навигатора, отмечая спуск вниз. И заметалась между стеллажей, ища его в реальном пространстве. Рядом бесшумными тенями возникли Маэст и Тикки, следом — полудюжинная стая т'хоров, спикировавшая из-под потолка. "Мать" автоматически дернулась в руках, грянул тонкий визг, словно отпустивший туго свернутую пружину — и пол завибрировал под ногами от визжания не меньше чем полсотни глоток. В спину ударила воздушная волна, в мозг — кинжальная боль. Я охнула и повисла на Оглобле, на ходу закинувшего меня на плечо, как ребенка, одновременно сбегая по лестнице на уровень ниже.

Изоляция шлема кое-как фильтровала крики, и через полминуты я уже бежала на собственных ногах. Визг ударял волнами, в спину и в лицо — с высокого потолка снимались все новые т'хоры и бросались вниз. Тикки поливала их огнем из пристегнутого к плечу огнемета, мы добавляли плазмой, прорываясь к следующей лестнице. Горящие трупы черными оплавленными комками падали под ноги, на головы, на последнем издыхании стремясь подмять под себя и поджечь.

У винтовой лестницы — круглого колодца в полу — мы остановились, спина к спине, расстреливая плазмой вопящие морды в упор и дожидаясь остальных. Между двумя горящими грудами промелькнула высокая фигура, и из пляшущих теней вынырнула Ровин. А из забитого визгом эфира выкристаллизовался голос командующего:

— Морровер, мы прикроем вам спину. Не ждите остальных, идите.

"Обещайте мне..." Я медленно кивнула. Крикнула остальным:

— Пошли!

Лестница была узкой и неудобной, и идущей в арьергарде Ровин, отстреливающейся от ринувшихся за нами т'хоров, приходилось туго, если не сказать — хреново. Нам, зажатым у самой лестницы теми, кто встречал — еще лучше.

По узкому длинному "пеналу", загроможденному стеллажами, поплыли клубы зеленоватых паров. Отблески первых огненных залпов высветили россыпь разом вспыхнувших глаз. Под потолком, на стеллажах, у самого пола — больше полутора сотен мелких черных бусинок с пляшущим внутри алым огоньком...

К эхлам, мы все понимали, что это дорога в один конец!...

По планам, забитым в навигатор, это был последний уровень. Но что-то было и ниже — то, откуда приходили призраки и тянуло смертью. И я туда прорвусь, раз уж видящий уверен, что шанс есть...

Плеснули два спаренных "веера", раскаленной сетью накрыв десяток тварей. Занялись стеллажи, чадя черным едким дымом, с которым едва справлялись фильтры шлема.

Пространство вздрогнуло и раскололось от вибрирующего звука, хлестнувшего из полной тишины, разрывая уши, разрывая мозг.

На шею знакомо плеснуло. Стало тихо, почти тихо, только вместе с полом начало дрожать тело, а от боли из глаз хлынули слезы. "Мать" подпрыгнула, но не выпала из рук, выдавая кривые залпы один за другим. За спиной ревел огнемет, и Тикки, часто смаргивая, пыталась совладать с трясущимися крупной дрожью руками, чтобы не спалить и нас заодно. И в этот момент лавина хлынула.

Маэст и Ровин стояли на переднем краю и отшвыривали т'хоров от стрелка, хотя было видно, что их координация разбита вдребезги, точно так же, как и моя. Нас спасал только низкий полок и узость стен, не дававшие т'хорам набрасываться большими группами.

Я сорвала с пояса разрывной снаряд и швырнула в конец "пенала". Трясущиеся руки добросили только до середины, и взрывной волной окатило даже передний край стеллажей, чуть не попав по нам.

Чад и копоть оседали на лицевом щитке, раскрашивая даже огонь в черные тона. Завибрировала лестница под чьими-то тяжелыми ботинками, и над нашими головами пролетели световые снаряды. Меня схватили за рукав, потянув в самую гущу, и мы рванулись вперед — по потекам кислоты, плазмы и ошметкам обгорелого мяса, за четыре секунды, пока действовал шоковый эффект от световых снарядов, добежав до неприметного люка. Кто-то пинком скинул завалившее его тело, кто-то дернул на себя крышку... Я пропихнула вперед себя Маэста и Тикки, но потом чья-то рука швырнула вниз и меня. Я вскинула голову, успев только увидеть, как рванулись к люку очнувшиеся т'хоры. И как фигура в разодранном камуфляже и с белой косой захлопывает за нами люк и задвигает единственный, наружный, засов — с той стороны...

Наверное, от этого приутих и визг — голова перестала разваливаться на части. Люк вздрагивал и покрывался вмятинами, но держался — не указанный в планах уровень был бункером на случай войны, и все здесь имело повышенную в несколько раз прочность и толщину.

"Обещайте мне..." Да. Я доживу до встречи с ним. Любой ценой.

Я махнула рукой в сторону узкого коридора, уходящего вправо, и, пошатываясь, побрела вперед, перезаряжая "мать" на ходу. Вот и прорвались... По частям.

Маэст и Тикки двинулись следом. Девушка что-то говорила, судя по движению губ. Значит, что-то еще слышала... Я молча показала на уши и помотала головой. Она замолчала.

Я шла, ведя по стене рукой. Вибрации не было, экран сканера тоже был пуст. Значит, пока тихо, и мы одни. Почему?...

И тут коридор закончился. Стены резко разошлись в стороны — мы стояли на пороге еще одного зала. Тикки беззвучно ахнула и схватилась за плечо Огробли. Я же приказала себе думать, что все это — лишь галлюцинация. Очередной кровавый сон. И ничего настоящего. Ничего...

Здесь не было подвальной темноты — тусклым желтым светом горело несколько ламп. Не было недосягаемых потолков и огромных пространств верхних уровней — это был все тот же "пенал", немногим шире, чем верхний. "Пенал", от которого разило смертью на четыре уровня вверх.

А еще здесь не было никакого логова.

Что здесь было — так это мертвецы. И призраки. Десятка три тел — мужских и женских, наполовину ушедших в мягкие бугристые стены. Точнее, в то, что их покрывало. Я достала нож и по самую рукоять воткнула его в бурую, слабо фосфоресцирующую зеленым массу.

Брызнул полупрозрачный сок. Сталь осталась цела, как и пластиковая рукоять, не закурился знакомый зеленоватый дымок — значит, не кислота, или чем там они травят наших солдат...

Тикки тронула меня за плечо, указывая на пол. Я вытащила нож, опустилась на четвереньки и увидела чуть заметно пульсирующие жилки, тонкой сетью покрывающие основание "стен". По мелкими вспышками бежали зеленоватые искры. Я подняла взгляд.

Рана от ножа затягивалась.

Я медленно поднялась и пошла вдоль стены, навстречу бегущим искрам. Мимо проплывали призраки — туманные, размытые пятна, — и поднимались вверх, проходя сквозь перекрытия. Я шла мимо выступающих на поверхность поникших голов, кистей с перекрученными судорогой пальцами, а то и целых тел, прихваченных за ноги и локти, в военной форме, форме полиции, просто в бывшем когда-то красивым платье, и в груди туго свитой раскаленной пружиной взвивалась ненависть.

Как могут такое делать разумные с разумными!...

Я размахнулась и ударила сверху вниз, вспарывая бурые бугры до самого пола.

На лице, наполовину ушедшем в стену, открылись светлые, как речная вода, глаза.

Нож, подскакивая, полетел на пол, вывернувшись из пальцев. Я отпрянула, задохнувшись, и наконец посмотрела на инфракрасный датчик. Узкие стены обросли россыпью оранжевых точек. Половина из них была жива.

Богиня...

Это не логово. И дальше его нет — в узком "пенале" нет больше дверей, нор и люков. Это кладовая, просто кладовая, в которой для сохранности пища хранится живой. Я медленно сняла шлем и широко раскрытыми глазами обвела зал. Вот почему мы смогли пробиться сюда, вот почему так мала была охрана.

Все зря... Столько жизней, и все — зря...

Тикки что-то закричала, хватая меня за руку. Я обернулась, резко, так, что хрустнула шея.

Шлем полетел на пол вслед за ножом. Я бросилась к стене, к висящему на вздернутых руках мужчине в полувоенной полицейской форме; дернула за подбородок свесившуюся на грудь голову с шапкой соломенных волос. "Погиб при исполнении", как же...

"Я не хочу стоять над твоим гробом..."

А я не хочу стоять над твоим!...

Я выдернула второй нож из-за пояса, встала на цыпочки, разрезая стену, обхватила Тайла поперек спины и потащила на себя. Искры побежали быстрее, затягивая разрезы, но я успела. Ремен мешком повис у меня на плече. Теперь ноги...

Я крепче ухватилась за рукоять, и уже собиралась воткнуть нож снова, как за спиной полыхнуло, не огнем — ядовитой зеленью. Я автоматически перекатилась по полу, сбрасывая с себя чужое тело и вскакивая в боевую стойку с ножом в руке.

Вспышки шли одна за другой. На месте каждой возникала сухощавая крылатая фигура с оскаленной мордой. Пять. Десять. Пятнадцать. Двадцать пять. Время замерло — тягучим зеленоватым, в цвет вспышек, потоком, замерли оскаленные пасти, замерли мы в молчаливом шоке. Снова вспыхнуло — уже угольно-черным, истаявшим хлопьями черной сажи вокруг высокой, тонкой, и такой знакомой фигуры.

Ну здравствуй, дорогой...

Время, задержанное до предела, сорвалось в карьер. Дернулась Тикки, выпуская полыхающий огненный веер, рявкнула "мать" Оглобли. Бросились вперед горящие и целые твари, тонкой крошкой взлетел в воздух бетон из-под когтей.

А я рванулась навстречу т'хорам, подпрыгнула, коснувшись руками потолка, уходя от взмахнувших впустую лап и клацнувших челюстей, и по спинам, головам, едва касаясь, только бы хватило для опоры, — метнулась туда, где темный силуэт в одно мгновение переплавился в моего мужа. Всего секунда, и я достану его...

Он отшатнулся, попятившись. Вокруг тела вспышкой взвились черные хлопья. Уйдет!... Я оттолкнулась от скользкой спины и прыгнула, успев ухватить его за запястье, и... исчезла сама.



* * *


Резкий удар отбросил меня в упруго спружинившее нечто. Взгляд уперся во всю ту же бурую пульсирующую массу. Неужели?...

Я резко вскочила, выдергивая "мать" из-за спины.

— Здесь она бесполезна, — голос Роя расколол мою личную тишину.

— Что?... — Сухо, вхолостую щелкнул спуск. Здесь, значит?... Я бросила быстрый взгляд в сторону. И схватилась за рыхлый бурый ком, чтобы не упасть.

Вокруг было то, что называют Нигде и Ничто. Изнанка мирового Полотна. Любимая игрушка физиков-теоретиков, то-чего-не-существует. Подпространство.

Мир-которого-нет тускло мерцал болотной зеленью — это светились узлы редкой паутины, дававшей опору материальному миру. Крошечный пятачок пространства, на котором мы стояли, птичьим гнездом висел на перекрестье узлов над пустотой. Рядом с ним висело еще пять — с прямоходящими костлявыми фигурами, покрытыми щитками и чешуей. Они сидели с закрытыми глазами, водя сухими, будто палки, руками, перед собой.

Он перехватил мой взгляд, и я поняла, что догадалась верно. Вот они, "хозяева". Вернее, "хозяйки" — было в них нечто неуловимое, выдававшее самок...

И вот оно, логово — на Изнанке мира, куда ни одно создание его Лица не может попасть само. У нас не было шансов с самого начала.

Оракул, как же ты был прав... Никто не сможет подобраться так близко без его разрешения. Больше — никто.

Здесь не работала физика Лица мира, и не работало наши технологии. Значит, по-старинке... Я коснулась локтем рукояти ножа на пояснице.

— Зачем вы делаете это? Зачем, вы ведь тоже разумны? — собственных слов я не слышала, под прикрытием пустых фраз медленно двигаясь ему навстречу.

— Войны ведут из-за экспансий, выживания или мести, — знакомое до последней черточки лицо перекосила кривая ухмылка. — "Как цивилизованные существа", вы придумаете нам повод без моего участия.

— "Цивилизованные существа"?... — я придвинулась почти на расстояние удара. Полузабытым воспоминанием сверкнуло: "...как цивилизованные существа, выясним интересующие нас вопросы...". Я недоуменно свела брови, скользнула еще на полшага вперед. И остановилась, обомлев. Закрой я глаза, заткни уши, сунь голову под воду, — но Роя нашла бы среди сотни стоящих рядом мужчин. Два удара сердца назад я была уверена в этом так же, как и в том, что существую. Но не сейчас. В шаге от меня стоял мой муж, и в этом я была уверена так же, как и в том, что существую...

Значит, я не существую?...

— Что, неужели догадалась, любимая?... — блеснули темные глаза. Он резким броском схватил меня за руку, вздернул, впился взглядом в глаза: — Не волнуйся, ты вернешься. Но немного другой...

Мир вздрогнул и начал сходить с оси. Я выхватила нож и ударила его наотмашь по горлу, и, по самую рукоять, — туда, где было сердце у нас. Замахнулась, собираясь перебить позвоночник — и перед глазами снова вспыхнуло черным осыпающимся пеплом.

Тело швырнуло и впечатало в стену. Настоящую — из стали и бетона. Дрожащими руками я уперлась в пол и потрясла головой. Потянуло паленым.

По макушке хлопнул обрывок грязной тряпки. Я машинально отбила чью-то руку.

Огонь сбей, дура!! — прозвучало в голове. Я торопливо вскинула руки, прихлопывая тлеющие волосы. А шлем? Где?...

Как ты здесь оказалась? Где цель?!

Я наконец опомнилась. Вскочила на ноги, все так же сжимая окровавленный нож, окинула взглядом смутно знакомые стеллажи, горящие ярким высоким пламенем, и держащегося за стену мужчину в крови, копоти и страшных, плазменных, ожогах.

Располосованный трещинами шлем, в суставе белой оскаленной костяшкой торчит обломок плечевой кости, — все, что осталось от руки. И как он стоит-то еще, боги мои... Я не узнавала его, но закричала, не слыша своего голоса:

— Это не логово! Мы не сможем их уничтожить! Нужно уходить!...

Молчание.

Хорошо, отходим.

— Подождите! Там еще остались наши... — в глазах еще стояла тошнотворная муть, но "пенал" предпоследнего уровня я наконец узнала. Узнала винтовую узкую лестницу. Бросилась вглубь, туда, где, шатаясь, еще стояло несколько фигур с подскакивающими от отдачи "матерями" в руках. Стала в редкий строй, негнущимися пальцами пробежалась по рычажкам и кнопкам, и присоединилась к грохоту, разрывавшему маленький зал.

Оракул сделал свое дело, и солдаты совершили невозможное — т'хоров оставалось не больше двух десятков, которых зажали в одном углу. Расшвыривая ногами тлеющие и горящие трупы, я по стенке пробиралась к люку. Брызги плазмы и кислоты сожгли форму до черных клочьев, но "чешуя" выдержала, а незащищенную голову прикрыли руки.

Я отдернула засов, рванула на себя крышку люка и заорала, молясь, чтобы меня смогли услышать:

— Тикки! Оглобля! Давайте сюда! Отходим!

Полторы минуты прошли в томительном ожидании, за время которого я повторила это дважды. Через шесть минут оттуда пойдет новая волна. У тебя еще тридцать секунд.

Так это был ты, северянин. Выжил, значит... Я перехватила поудобней приклад и направила его вниз, в темный провал люка. Ослабила ментальные блоки, чтобы легче было общаться.

Вы слышите меня?

Да.

Я торопливо пересказала то, что узнала. И, исполнив свой долг солдата, спустя отведенные тридцать секунд послала его на свидание к эйра и спрыгнула вниз. Я уже плохо видела, в голове путалось, и то, что я не переживу эту ночь, можно было считать делом решенным — долго держащийся только на резерве организм не выдержит. Так какая разница — часом раньше, часом позже? А своих десант не бросает.

По коридору я не бежала, шла — меня водило из стороны в сторону. И, когда в самом его конце навстречу мне, спотыкаясь на дрожащих ногах, вышла Тикки, вся ободранная, скидывая по пути сбрую отработанного в ноль огнемета, я просто схватила ее за локоть и потащила к люку. Оглобля шел следом, неся на одном плече "мать", а на другом — тело в полицейской форме.

Время для поврежденного мозга превратилось в абстрактную субстанцию, не поддающуюся осознанию. Поэтому я просто показала Маэсту на пальцах, сколько его осталось; пусть теперь считает сам. Он коротко кивнул и прибавил шагу.

Люк, минус пятый этаж, минус четвертый, минус третий... На подходе к двери в общую подвальную сеть Маэст вскинул руку с таймером. Время вышло. Новая волна пошла.

Я повернулась к Тикки:

— Бегите давайте. Я прикрою.

Она возмущенно замотала головой. Я посмотрела на Маэста. Он — снова — понимающе кивнул, сунул Тикки свою "мать" и перешел на тяжеловатый бег, волоча оглядывающуюся девушку за собой. Я побрела следом, борясь с накатывающей волнами тошнотой, и пыталась в перерывах проверить датчики зарядов.

Еще оставался призрачный шанс, что в путаных коридорах подвальной сети с новой волной мы разминемся, и, неотрывно глядя на две удаляющиеся зеленые точки на экране чудом уцелевшего навигатора, я искренне на это надеялась. Больше никто в радиус действия датчиков не попадал — основной отряд ушел слишком далеко или уничтожен.

Перекресток, один, второй, третий, восьмой... Я уже начинала надеяться, что — разминулись, вот только противник так не думал. Из теней слепилось полдесятка тощих поджарых фигур, а меня скрутило так внезапно и жутко, что я смогла только вцепиться в стену, загораживая собой узкий тоннель. "Мать" выпала из рук, меня начало рвать желчью.

Было обидно, обидно до слез и лютой злобы. Чего стоят только, твари?...

Т'хоры с непонятной неуверенностью топтались на месте, не спеша нападать. Наконец зубастая морда показалась в поле моего зрения. Быстро обнюхала одежду и — гораздо тщательнее — лицо.

И исчезла.

Когда меня наконец немного отпустило, я всмотрелась в коридор и никого там не обнаружила. Что за?...

Подарок судьбы был слишком роскошным, чтобы тратить время на вопросы, и я просто пошла вперед. И уже много позже, когда, едва волоча ноги, дошла до того места, где свалилась с кровоизлиянием в первый раз, и рухнула снова — просто потому, что последние триста метров в глазах было темно вовсе не от отсутствия света, в отупевшем сознании сверкнула догадка. От меня все еще пахло Изнанкой, пахло вожаком. Значит — своя.

Я криво усмехнулась, фокусировала взгляд на навигаторе — две зеленые точки были уровнем выше, значит, выбрались на поверхность, — и облегченно расслабилась, прекратив цепляться за сознание.



* * *


Очнулась я от тряски и вспышек под веками. И еще — от ветра, от которого сразу же зашлась в кашле: если существует ветер, целиком состоящий из дыма и гари, то это был он. Под животом в такт шагам раскачивалось чужое плечо. Я подняла голову, долго укоризненно рассматривала массивный шлем с трещиной поперек зеркального щитка, одними губами проговорив: "Придурок".

Оглобля, кто бы сомневался. Явно добежал с Тикки до выхода, посмотрел, что я не двигаюсь, но жива, оставил ее с Тайлом, и...

Я посмотрела через плечо. Тикки вяло кивнула, таща Тайла на закорках.

Мимо проплывали дома уже даже не окраин — мы были почти в центре. Выбрались, даром, что втроем.

Край неба уже светлел, но на улицах и так было слишком светло — дома горели десятками.

Внезапно земля вздрогнула, и на горизонте один за другим выросло с полдесятка огненных шаров, разнеся в пыль три квартала. Разве операция по прикрытию не должна бы уже закончиться?...

Из переулка, ведущего из подорванных кварталов, выбежали солдаты. Маэст резко остановился, что-то выкрикнув. Новоприбывшие замерли и уставились на нас.

Я смотрела на них, на "чешую" и тяжелую броню с гербами Инея, на приметную, с вычерненным прикладом "мать" нашего взводного, и не верила своим глазам. Выбежавший последним однорукий солдат с грубой повязкой на плече и траурной лентой в белой косе резко вскинул голову.

Вы живы? Где т'хоры?...

Где-то бродят. Но... Что происходит? Почему вы не на базе?

Потому что базы больше нет.

Что?...

Я протянула руку и вцепилась в рукав оракула.

Нет? Что значит — нет?!

Тот только махнул Маэсту рукой, приказывая следовать за ним. С плеч Тикки сняли Тайла, и отряд снова побежал вперед — обратно к трущобам, возвращаясь туда, откуда пришли мы. Мимо проплывали обожженные трупы, и, изредка — живые т'хоры-одиночки, которых сметали одновременным залпом нескольких "матерей". В темном, грязном проулке почти у границы трущоб, накренившись на бок, лежал полицейский гравилет с разорванным пилотом в кабине. Машину в несколько пар рук выровняли, увечное тело выложили.

Солдаты набились в отсек для заключенных так, что не было места даже вздохнуть. Взревели двигатели, гравилет тяжело поднялся в воздух и, перегруженный почти на грани критической отметки, поплыл низко над землей, забирая на восток, навстречу встающему солнцу.

Рядом со мной стоял Диррхейм, подпирая здоровым плечом.

— Что все-таки с базой?...

Он медленно, заметно дрожащей рукой, стянул разбитый шлем.

Базы нет, вы же слышали. Ни базы, ни города... Ничего уже нет.

Но что случилось?!

Случилось то, т'хоры оказались умнее нас. И, пока мы с вами искали их логово, а прочие обеспечивали "отвлечение противника", их ударные силы уничтожали...тоже логово. Только наше. Т'хоры вырезали базу до последнего солдата и гражданского, пока остальные были на улицах, а потом добили тех, кто остался без поддержки и подкрепления.

И мы...

Вполне может статься, последние...Какая ирония судьбы, оцените, фарра. Мы, те, кто был уверен, что погибнем первыми, единственные, кто остался в живых

Был уверен... Но вы же говорили...

Я знал, что не вернусь, так же, как и вы. Что бы при этом не говорили мы оба.

Я молчала. Головная боль, тошнота, слабость и темнота в глазах оказались задавлены чем-то, до боли напоминающим отчаяние. Весь город. Вся база... Все наши солдаты, все, кто остался, потому что был ранен. Артей... Вот вы и остались без левой руки, взводный...

Боги мои, за что же вы так наказываете нас...

Я тронула командующего за рукав. Тихо спросила:

— Куда мы сейчас? В городе наверняка еще остались живые гражданские.

Он помолчал, но все же ответил.

Мы не имеем права погибнуть, даже спасая гражданских...Информация, вами полученная, слишком ценна. Пока т'хоры заняты... пусть даже этим, у нас есть шанс проскочить границу города. Больше его не будет.

Значит...

Да. Мы летим в форт Иней.

Вот как... Я опустила голову, и больше ничего не спрашивала, сначала потому, что все и так было ясно, потом — потому что впала оцепенение, предшествующее коме. Северянин не имел то ли сил, то ли желания помочь, и тот момент, когда все напряженно замерли и больше получаса боялись даже дышать в сторону двигателей, пока гравилет переползал границу города, прошел мимо моего сознания.

А потом я час за часом смотрела в окно, ничего не видя, и заставляла себя бороться с тем, что называют смертью, только потому, что в голове крутилась одна и та же абсурдная мысль.

Домой. Я возвращаюсь домой.


Глава двадцать первая


Но Софи и Хоул держались за руки и сияли, и сияли, и сияли, не в силах остановиться.

Отстаньте от меня, — бросил Хоул. — Я все делал за деньги.


Диана Джонс


У наемника белые, как снежная метель, радужки с узким серым кольцом по краю. Его губы презрительно поджаты.

Убийца, с которого вместе с меховой накидкой, усеянной потайными карманами-ножнами, сдернули скрывающий лицо капюшон, стоит на краю обрыва, скрестив руки на груди. На одной из них, замотанной полотняной тряпицей, нет трех пальцев, на ноге, в плохо зашитых прорехах на штанине, видны бурые от крови бинты. У ног в глубоком снегу лежит непарная карайта с погнутыми когтями.

Снежные оборотни не щадят одиноких путников, будь это даже трижды осторожный северянин. Маги и воины Асатоля не щадят убийц, мародеров и воров, будь это даже член Деревянной гильдии, лучший из лучших в своем деле.

Десятник, обнажив меч, зачитывает заочный приговор и, поколебавшись, обещает заменить позорное повешение на сорокалетнюю каторгу на северных рудниках, если убийца назовет заказчика; посланница торопливо перебирает сумки наемника, вывернутые на снег.

Северянин кривит губы и молчит. Бледное лицо холодно и спокойно. Выбившиеся из встрепанной косы тонкие инистые пряди летят по ветру, мешаясь с метелью. Он сам — метель, снежная, ускользающая и холодная.

Заказчика убийца не выдаст никогда, и десятник об этом знает. Кодекс наемников Деревянной гильдии ограничен, как безграмотный крестьянин, и жесток, как закаленная сталь. И честь в нем стоит много выше жизни, а следование контракту — угрозы пыток и казней. Проще удавить, как и постановил заочный суд.

Талери поднимает голову и растерянно смотрит на ближайшего мага. Свитка нет. Маг кивает десятнику. Тот перехватывает меч поудобнее и делает шаг вперед. Убийца, не меняясь в лице, тоже делает шаг — скользящий, будто танцующий, — но назад, к бездне горного провала.

Девушка кричит, и воин замирает. Свиток... Если наемник упадет, свиток будет потерян навсегда. И Нитерра падет под ударами чумы, а если у той хватит сил преодолеть Призрачные горы, за ней последует и Асатоль. То, что свиток удалось подготовить, даже ценой стольких жизней, было неслыханной удачей, повторения которой едва ли можно просить у богов.

Лицо убийцы все так же холодно и отрешенно. И только когда он делает еще один шаг назад, Талери замечает отблеск чехольной оплетки в широком рукаве. Замечает — и бросается вперед, к бездне, чтобы кончиками пальцев ухватить перевитый стальной цепью шнур и выдернуть свиток из чужого рукава.

Наемник падает вниз, не удержавшись на заснеженном камне, но успевает ухватиться за скальный выступ, пусть и одной рукой. Минута — и окоченевшие пальцы разожмутся под тяжестью тела, а прихваченная десятником веревка так и останется лежать в седельном мешке.

Но посланницу, едва не соскользнувшую следом, хватает поперек тела чья-то жесткая рука и рывком дергает на себя. Тяжелое сбивчивое дыхание почти касается уха, острый металл ножа упирается в горло.

— Стоять, иначе она умрет прямо сейчас. А вы все — через лучину.

Маги удивленно замирают. Талери бросает свиток самому старшему и одними губами шепчет: "Уходите". Убийца, будто по воле ветра, начинает подниматься над скалами, пока его сапоги не касаются сугробов.

Она скашивает глаза и видит красные рукава напавшего, расшитые черным. И знаки Смерти, причудливой вязью бегущие по краю.

Я проснулась от ощущения, от которого уже успела отвыкнуть — отсутствия боли. Посмотрела на мужчин, выжидательно замерших у моей кровати и подумала, что все еще сплю.

— Ну вот, я же говорил. Никуда она от вас не денется, взводный — служащие Звезде вообще живучи, — скучающим тоном констатировал комендант, сидевший в кресле у изголовья моей кровати. Смерил меня неприязненным взглядом: — Вы умеете переполошить всех и вся, Морровер.

Я отметила, что слышу обоими ушами, хотя и не слишком хорошо. Вгляделась в его хмурое лицо, на котором даже в полумраке были видны тонкие ниточки шрамов. Соврал про "не намного более заметные, чем ваши". Но, моя Богиня... Все действительно зажило за месяц.

— Понятия не имела, что из-за меня вообще кто-нибудь переполошится... Кроме ременов, разве что, — удивленно и вполне искренне сказала я, переводя взгляд с одного лица, уличенного в хорошем ко мне отношении, на другое. Маэст широко ухмыльнулся, кивнул и, прогудев: "Ну, раз тебя откачали, пойду я, нашим скажу", вышел. Взводный только подмигнул: "Всем бы такую живучесть, Морровер", и сбежал вслед за своим подчиненным. Бэйсеррон без особого успеха сделал вид, что его здесь нет.

— Фарр счетовод, — губы сами собой растянулись в улыбке, — я же говорила, что вернусь. Даже призраком.

— А я говорил, что быть живой вам идет больше, — он улыбнулся в ответ. В янтарных глазах вспыхнули теплые огоньки. — И вы действительно всех нас переполошили.

Комендант фыркнул, неслышно поднялся из кресла и вышел, оставляя нас одних. Бэйсеррон присел на подлокотник, скрестил руки на груди:

— Ну, как вы?

Я прислушалась к ощущениям.

— По сравнению с тем, что было — потрясающе. А... где Ремо? И...

— Убедился, что вы выживете, и отправился выхаживать брата и всех тех увечных, которых вы привезли... — он посмотрел на меня со странным выражением лица. — Точе в коме, если вы это хотели спросить. Уж не знаю, что с ним делали, вам это известно лучше, — выглядит он неважно, но на тот свет пока не собирается.

— Ясно... Сообщение для администрации планеты отослали?

— Пытаются. Зима близко, сами знаете, атмосфера в межсезонье нестабильна, а у нас все же не городской коммуникационный центр, аппаратура не та. В крайнем случае, передадим через псионов по сверхдальней связи сразу руководству системы, минуя планетарное. Но, все же, какой кошмар... — Бэйсеррон посмотрел в окно. — Я думал, что успею послать отряд к колонисту...

— А я думала, что т'хоры останутся там, — сказала я, с удивлением понимая, что он чувствует себя если не виноватым во всей этой резне, то все же... ответственным за то, что все вышло настолько скверно. — А, зная теперь их потенциал, я вообще не понимаю, как мы выбрались с Ледяной Корки живыми, — я помолчала. — Как... идут дела?

— Здесь стало очень пусто, фарра, — счетовод все так же смотрел в окно. Он помедлил и перевел взгляд на меня. — У нас осталось очень мало солдат, и если...

— ...Если т'хоры придут за нами до того, как прибудут войска... — я прикрыла глаза. — У нас не было выхода. Извините.

— Я знаю... Я говорил с этим командующим из Карелла. И уж кому-кому, а вам извиняться не за что.

Ты. Виновна.

Я вздрогнула.

— Что же до остального... Все в порядке. И труп, — помните труп, который вы так настойчиво поручали моему вниманию? — начет него у доктора Точе тоже появились некоторые идеи. Правда, думаю, будет лучше, если он выскажет их сам. А в целом...

— А он?... — перебила я, показав глазами на дверь. Бэйсеррон нахмурился и опустил глаза, машинально оглаживая бородку. Медленно проговорил:

— Кроме вас, я не знаю ни одного другого служителя Смерти, думаю, он тоже. Мне кажется... Этану все же легче, когда вы есть. И я прошу вас... — он замолчал.

Я согласно кивнула.

— В конце концов, я снова ему обязана. Так ведь?... — я показала на свою голову.

— Да. Ни у кого больше не хватило сил перебороть клиническую смерть. У медицинской аппаратуры — тем более, — счетовод встал. — Отдыхайте, не думаю, что вам сейчас полезно вести длительные беседы.

Он коротко поклонился и вышел.

А я осталась наедине с мыслями, и мысли эти были попросту страшны. Вернувшаяся ясность сознания вернула и способность делать выводы.

Выводы... Теперь я знала причину, по которой город пал за неделю, хотя до этого т'хоры, не показываясь, жили в нем не меньше месяца. Теперь я знала, что Корпуса не было в городе, как не было и моего мужа. Никогда.

Я не разговаривала с Роем пятнадцать лет, и не услышу его еще столько же. Он где-то там, на "Полюсе", головной базе Корпуса, и не покидал ее с начала войны.

"Как", боюсь, уже не имеет особого значения. Важно то, что мы получили в итоге. Кое-какую информацию он вытянул из меня еще на Корке, где добыл остальную — тоже хотелось бы узнать. А потом все было очень, очень просто. Не погибни из-за этого целый город, я бы поаплодировала изяществу, с которым из меня была вытряхнута информация. Да, не с первого раза, и на встречу я не пришла, любезно предупредив, что иду в рейд, так что ни получить сведений, ни сделать из меня управляемую куклу не вышло... Он не побоялся прийти на базу и при этом почти ничем себя не выдал. Зачем — это вопрос. Навряд ли только для того, чтобы проверить, жива ли я. Но, видимо, известие об окончательной зачистке выбило его из колеи. И началась превентивная атака...

Мне было страшно оттого, что теперь я уверена в нем, что бы ни говорил Диррхейм — в его происхождении, по крайней мере. Его интеллект и логика слишком схожи с нашими. Насколько легко подделать личность, поступки, речь не сможет чужак. Да, однажды уже промахнувшись, он делал и говорил то, что ожидало мое подсознание, но все равно...

Хотя я искренне надеюсь, что убила его, это не решит проблемы.

Если "хозяева" живут на Изнанке мира, куда нет хода нам...

Хлопнула дверь. Комендант вошел в комнату с лентой инъектора в одной руке и стаканом — в другой. Стакан отправился на тумбочку, инъектор полетел мне на колени.

— Спасибо, — я обернула гибкой лентой запястье, сняв пустую. — Уже поздно, я, наверное, задерживаю вас и мешаю спать.

— Да, вы мешаете мне спать, — сухо отрезал он. — Главным образом тем, что занимаете мою кровать, так что деться мне от вас некуда.

У меня обвисли уши.

— Ну, знаете ли, — пробормотала я. — А лазарет?

— В лазарете нет мест, благодаря тому, что вы притащили с собой полный гравилет болезных военных, своих и чужих, — его глаза под линзами сердито сверкнули. — А, поскольку вы у нас особый случай, и половина форта во главе с моим собственным братом упрашивала меня сделать хоть что-нибудь, — Торрили скривил рот, передразнивая, — и я вынужден нянчиться с вами, то у меня нет желания десять раз на дню бегать ради этого через весь замок.

— Фарр комендант... — я улыбнулась. — Я даже не знаю, чем буду отдавать столь щедрый кредит.

— Птара благодарите, я бы к вам на выстрел не подошел, — буркнул он и уже повернулся, чтобы уйти, как раздался стук в дверь.

На пороге возник Диррхейм, все еще бледный, но уже не напоминающий мертвеца, в чистой форме, один рукав которой болтался пустым мешком. Коротко поклонился, представляясь, поднял голову... И комендант застыл, будто вмороженный в лед. Я перевела взгляд на командира, и застыла сама, не понимая, как вообще такое может быть...

...белые, как снежная метель, радужки с узким серым кольцом по краю...

Тогда я не вспомнила, не вспомнила и раньше, когда видела убийцу из своего сна в реальности — может, оттого, что в тени капюшона было не разглядеть толком лица.

Этот бесконечный сон, эта бесконечная погоня...

Эти жуткие, бесцветные глаза... Та же коса, те же черты холодного бледного лица. Разве что взгляд стал другим. Но как из моего сна стрелок-наемник переместился в реальность?!

Запинаясь, комендант произнес несколько вежливых фраз. И выглядел при этом, как рыба, выброшенная на берег.

Белая коса была явно знакома не мне одной. Не знаю, как и откуда, но знание это взаимным не было — если Диррхейм и выглядел удивленным, то только нашей на него реакцией.

Когда мужчины уже собирались переместиться в кабинет, ко мне наконец вернулся дар речи.

— Подождите, фарры. До того, как вы начнете составлять планы нашего спасения, я хочу убедиться, что вы понимаете в полной мере, в каком мы положении. Если "хозяева" не будут покидать Изнанку, они в полной безопасности — мы не сможем достать их, как бы ни старались. А если точки выхода из подпространства не ограничиваются одним конкретным местом, и они могут открывать проходы куда угодно, нам крышка. Нам, и всей планете заодно. И хорошо, если только ей.

Чудовище вышло в мир... В мир пришла война. Тысячелетняя война.

— И еще. Я, кажется, поняла, каким образом отрезали от связи город, как глушили на Ледяной Корке двигатели кораблей, и как их заглушат снова, если администрация планеты вздумает проверить, почему город выпал из эфира больше, чем на неделю, пусть даже и во время межсезонья. Думаю, т'хоры могут управлять материей Изнанки, вытягивая ее на Лицо Мира — в подпространстве не работают физические законы, наши, по крайней мере. Если окружить город тонкой прослойкой материи Изнанки, этого хватит — скорее всего, именно это и было сделано. И нам еще повезло, что на время штурма городской базы ее отозвали, — думаю, на поддержание уходит много ресурсов. Иначе наш гравилет рухнул бы еще над границей. Так что бомбардировать их нужно не ниже чем из стратосферы.

Повисло молчание.

— Кажется, я совершил глупость, позволив вам тогда вернуться в подвалы, — Тесен задумчиво смотрел в никуда. — Вы не имеете права умирать, пока не найдется кто-то, более сведущий, чем вы. Это приказ.

— Фарр, вы забываете, что больше не являетесь для нее высшим командным чином.

— А вы жаждете поскорее избавиться от фарры Морровер? — тот вздернул бровь. — Интересно, почему?...

— Комендант... — я подняла руку, предупреждая готовый разгореться передел зон влияния. — К сожалению, никто, кроме меня, на Изнанке не был. Так что...

— Иными словами, у меня нет иного выхода, как только продолжать изображать из себя няньку и медсестру в одном лице, — с отвращением заключил Торрили, бросив на меня странный взгляд. — Как же вы мне надоели, фарра.

Сухо щелкнула дверь, мужчины вышли. А я дала себе зарок припереть коменданта к стенке — сами по себе сны ничего не значат, но вдруг они снятся не мне одной?...



* * *


Я еще помнила, как встала после последнего ранения, за которое брался комендант. Поэтому без особой опаски к полудню сползла с кровати, не снимая, впрочем, инъектора. На мне была больничная рубаха до колен, а под кроватью нашлись явно забытые в спешке десантные ботинки — из последнего я сделала вывод, что тащили меня прямиком сюда, не размениваясь на лазарет.

Лазарет... По пути туда я не встретила никого. "У нас осталось очень мало солдат..." Действительно, мало.

В дверях лазарета я остановилась, сраженная перекрестным огнем двух десятков взглядов. Повисло изумленное молчание. А в следующую секунду тонкий белокурый вихрь бросился мне на шею:

— Фарра Морровер, вы...

— Я, — улыбка сама собой раздвинула губы, пробралась в глаза. Коэни... Я обняла мальчика за плечи, прижала к себе, зажмурилась... И поняла: дома. Я наконец вернулась домой. Где бы ни была моя родина, куда бы не заносили меня эпидемии и войны, сердце мое будет стремиться сюда. В старый провинциальный форт, в наши развалины.

Я медленно разжала руки. Маг сделал шаг назад, давая дорогу остальным. Ремо улыбнулся, светло и печально, обнял, шепнув на ухо: "Спасибо, что вытащила его"... Тео подошел с широченной ухмылкой во всю черную физиономию, не церемонясь, приобнял за талию, по-хозяйски чмокнул в щеку и подмигнул:

— Наваляет вам комендант за самовольные прогулки. И, как медик, я тоже.

— Медик он, гляди ты. Сгинь, обормот! — замахнулась на него полотенцем Жиена, и сжала меня в истинно материнских объятьях: — Не слушай эту мышовку приблудную, деточка. Коменданту самому навалять надо, что лечит тебя Бездна знает чем!...

— Слава Богине, хоть взялся, — я улыбнулась. Посмотрела на Ремо: — Долго уговаривали?

— Да никто его не уговаривал, кто знал, что он вообще лечить умеет, — отмахнулась Жиена. — Тебя как увидел, морду свою каменную скривил и сказал к нему нести.

— Вот, значит, как...

Тут прибежала Тикки, и стало не до расспросов. На рейде она, в общем-то, отделалась легким испугом, поэтому сейчас помогала в лазарете, где в свете такого наплыва пациентов отчаянно не хватало рук.

Вместе с ней я пошла вдоль коек, глядя на знакомые лица, и пыталась угадать, кого нет в этой палате, а кого — на этом свете.

— А Ровин... Где Ровин? — я обернулась к Тикки.

— Там осталась... На минус пятом. Она же всегда в самую гущу бросалась. И тогда бросилась — штабного прикрывать, Оглобля же с нами ушел... — девушка замолчала.

— Взводный-то как?...

— Нормально. Матерится только больше обычного, — Тикки опустила голову. Глухо проговорила: — Мы ведь думали, что все там останемся, так что... Ничего. Нормально.

Восемь солдат. С нами вернулось восемь солдат вместо пятнадцати. Успех из расчета пятидесяти процентов — невероятная удача, но кто из нас об этом помнит?... Помнит ли о статистических выкладках стоящий на пустом плацу взводный, или не знает, благодарить или проклинать богов за то, что из всех его солдат отняли самых лучших, хотя и оставили стольких в живых.

Полноте, командир, лучшие всегда страдают больше всех и умирают молодыми. Таков закон Лица Мира, жестокого и предсказуемого Лица...

Койка Тайла стояла в отгороженном закутке, окруженная таким количеством медицинской аппаратуры, что ее хватило бы на треть лазарета. Загорелая кожа странно побледнела, лицо было спокойным и безучастным, как маска.

Кома может длиться несколько часов. В коме можно пролежать всю жизнь... И я, как и многие до меня, не знаю, слать небесам благодарности или проклятья.

Тихо вернуться на свое место не получилось — на полпути мне перегородила дорогу высокая фигура с раздраженно бьющим хвостом.

— Морровер, вы что, двинулись окончательно? За какой Бездной вы встали?

То, что произошло дальше, заставило меня подавиться достойным ответом и ввело в ступор до самого жилого корпуса.

Он просто поднял меня на руки и понес. Через половину внутреннего периметра, до самой спальни. Уронил на кровать, стряхнул ботинки и натянул одеяло до самой макушки.

— Что-то подсказывает мне, что стоило прихватить наручники, — угрюмо подытожил комендант, отходя. Я откинула одеяло и поймала его руку.

— Подождите. Фарр Торрили... Вы-то сами как ходите? И как слышите?

— Служители Смерти, как я уже говорил, живучи. Я понимаю, вам приятно представлять себя страдалицей, но все было не так уж плохо.

— Настолько, что вы с первого взгляда поняли, что лазарет тут не поможет? — вкрадчиво спросила я. Пальцы под моей рукой сжались в кулак, с лица стерлось всякое выражение. Я выпустила его руку, поджала губы, сплела пальцы на коленях. — Прошу меня извинить. Вы спасли мне жизнь, — я подняла взгляд и с нажимом сказала: — А я не люблю быть обязанной, тем более, не зная, когда и чем могу вернуть долги. Особенно — когда ради меня кто-то ставит под угрозу собственную жизнь, потому что за это ни одна плата не может быть равноценной.

— В прошлый раз я почему-то от вас таких слов не слышал, — сухо заметил Торрили. — Неужто решили, что я достоин благодарности чуть большей, чем изобретение оригинальной клички?

— Насколько я помню, всякую благодарность вы отшвыриваете от себя пинками, будто вас поливают грязью, — бросила я. — В стадии рубцевания от химических ожогов умереть нельзя, а вот от некроза тканей мозга только и возможно, что умереть. И не городите ерунды, Мертвяком не я вас назвала — это сделали задолго до меня.

— Ошибаетесь, хотя и не помните вы этого... Хоть бы сказали, за что, — он опустился в кресло и вздохнул. — Я выносливее вас в несколько раз, и ускоренная регенерация в моем организме не ограничивается одной кожей, а вы, как заметил ваш драгоценный командир, слишком ценны. Так что считайте это моим вкладом в спасение мира от заразы, которую выпустили по моей вине.

— О боги, ну скажите вы честно, что ничего не знали о моей немыслимой ценности, и, судя по тому, что я еще жива, не тратили время на выяснение этого вопроса. И причем тут вы к этим тварям?... — я подтянула колени к груди, сбивая одеяло горкой. — Вы, насколько я помню, истово сопротивлялись походу к колонисту. Если так рассуждать, выпустили т'хоров мы с Бэйсерроном вместе, хотя до сих пор не могу понять, как, — я помолчала и хмыкнула в колени. — А за что дали кличку, сказать могу, хотя это действительно была не я — вы просто на него похожи. Я понимаю, что внешность слабо вас волнует, но результаты именно таковы.

— Ну спасибо, — бесстрастно отозвался комендант. — Вы сами давно в зеркало смотрели?

Я вопросительно приподняла брови. Мне в руки полетело карманное зеркальце. Не скажу, что заглянула в него с немалым интересом, но все же... Ну, появилось на лице пара свежих ожогов, а шевелюра из несимметричного полуежика превратилась в симметричный, неровно обгрызенный огнем по краю. Ну и что?

— Похоже, у вас в мозгу отсутствует что-то важное, по крайней мере, для женщины, и урезонивать вас бесполезно. Так что лучше спите дальше, — он встал и пошел к выходу. Обернулся в дверях: — Вы ничего мне не должны, и закроем эту тему. А если вам так хочется чувствовать себя обязанной, можете заткнуть свою совесть обещанием спасти мне жизнь, как-нибудь при случае. Учитывая положение дел, этот случай может вам представиться.

Торрили ушел, а я еще долго ломала себе голову над более чем идиотским вопросом — ну с чего он взял, что Мертвяком его назвала именно я?...



* * *


— Ну что? Не пробились? — Бэйсеррон, скрестив руки на груди, хмуро разглядывал растянутый на всю стену связной голо-экран с погодной картой.

Оператор, у кресла которого он стоял, обернулся, явив миру такое же хмурое юношеское лицо.

— Нет, — отрезал Зима без малейших признаков уважения к руководству. — Сами видите — межсезонье началось на месяц раньше. Связь не держится дольше двух секунд.

Вот уж кто не изменился ни на гран.

— Не будет изменений в течении получаса — перебрасывайте на сверхдальнюю связь, — поколебавшись, сказал Бэйсеррон и отошел. Заметил меня: — А, фарра, снова встали?

— Мне даровали высочайшее позволение, — я кивнула на коменданта, на другом конце связной что-то обсуждавшего со старшими офицерами. — При условии, что я буду маячить в пределах видимости. Говорят, Лидра все-таки дала пару кораблей под наши нужды?

— Поздно — лучше, чем никогда, — счетовод скривился. — Без малого месяц переливать из пустого в порожнее, чтобы выделить два корабля... И это еще пришлось задействовать все мои связи в верхах. А теперь еще и мы не можем с ними связаться — зимние ветра пришли рано, того и гляди, снег пойдет. И я представляю, что мне скажет наша гуманитарная помощь, когда узнает, что речь уже идет отнюдь не о зачистке старого корабля от безмозглых инопланетных паразитов.

— Когда они будут?

— На днях. Возможно, уже завтра.

Раскланявшись со мной, Бэйсеррон убежал — дел у него сейчас было ничуть не меньше, чем у коменданта, и никого не волновало, что по штатному расписанию он должен был сейчас сводить баланс в бухгалтерии.

Я вернулась к связисту. Мне казалось, что после Ледяной Корки что-то должно было измениться. Так почему не изменилось?...

— Здравствуй, Зима.

— А, и вы явились поглазеть, — парень вспыхнул мгновенно, как занявшийся хворост. Вздернул подбородок, процедил зло: — Давайте, выражайте порицание, чхать я на вас хотел!

— По поводу чего? — я удивленно посмотрела на него и нейтрально поинтересовалась: — Сообщение по поводу т'хоров в администрацию планеты что, до сих пор не отправили?

— У начальника смены спросите, а то как бы не измазали свою безупречность общением со мной, мразью. С вами потом ваши же дружки перестанут здороваться.

— Так, — я глубоко вздохнула. — Зима, я смутно припоминаю, что месяца эдак полтора назад ты просил у меня прощения и обещал не быть занозой. Что случилось?

— Какое теперь кому дело, что я обещал, — пальцы, автоматически бегающие по панели, пытаясь пробиться сквозь помехи, замерли. — Не волнуйтесь, все вам доложат и без меня.

— Полагаю, ты в любом случае считаешь себя несправедливо оболганной жертвой обстоятельств? — я смотрела на среброволосую макушку и молча ждала ответа. Уже побелевший шрам на затылке тщетно пытался скрыть по-другому зачесанный, косой, пробор. Значит, потеря дара оказалась необратимой — иначе не опустился бы он до работы простого оператора, живого придатка к машине.

Зима отвернулся. Пальцы забегали все по тому же маршруту, обрывая разговор. Да, пожалуй, это ответ.

Я снова поискала взглядом Торрили — по моему скромному мнению, корабли с Лидры неплохо было бы проинструктировать на случай большой бочки дерьма, которая, строго говоря, могла свалиться на нас в любой момент.

Тут же оказалось, что я опоздала: с разных сторон к коменданту целенаправленно приближались Диррхейм вкупе с нашим взводным и весь врачебный состав за вычетом медбратьев — Ремо, Тео и Коэни.

Проходя мимо Зимы, Тео подтянулся, а в глазах возникло колючее презрение. Лицо Ремо превратилось в холодную маску. И только Коэни, как всегда, страдал больше всех, разрываясь между теми, чьим мнением дорожит, и... Я смотрела, как он, идя последним, украдкой что-то шепчет, едва заметно проводя рукой по спине старшего юноши, как в огромных янтарных глазах плещется боль пополам с жалостью, и понимала, что права.

Зима молчал, сжав губы в нитку, не отводя глаз от панели. Только на долю секунды сбились пальцы с отработанного ритма, едва заметно дернулось ухо навстречу сказанным словам, непроизвольно расслабились под тонкими пальцами напряженно застывшие плечи.

Да что произошло, если даже Ремо, который вечно его жалел в том нашем безумном походе...

Я бросила косой взгляд на военных. Они прошли мимо связиста совершенно спокойно, но вот когда пересеклись с медиками... Штабной споткнулся, глядя на Тео, как на покойного брата, выползшего из могилы — со смесью суеверного ужаса и узнавания. Секундой позже он совладал с собой, но, натянув на лицо безразличное выражение, продолжал следить за парнем краем глаза. Тео же едва бросил взгляд в его сторону и повернулся к Ремо, что-то спрашивая.

Я чувствовала себя зрителем, пришедшим в середине пьесы. Или, хуже того — обманутой женой, как всегда, все узнающей последней.

Диррхейм, кто ты такой, в конце концов? Почему я, не предсказательница, увидела тебя во сне за два месяца до знакомства? Откуда тебя знает комендант, которого не знаешь ты? И откуда ты знаешь Тео, который не помнит тебя?

И что, боги мои, такое сотворил Зима?!

Так, мне срочно нужен Бэйсеррон. Только он всегда точно знает, что творится в этом бардаке. И, в отличие от коменданта, мне об этом расскажет.

Я решительно подошла у Торрили, все еще окруженному толпой, тронула того за рукав, собираясь дисциплинированно отпроситься к его брату... И тут это случилось.

Повскакивали с мест связисты, отшвыривая наушники, зашлась криком девушка-оператор дальней связи, уже вошедшая в пробный контакт. Экраны затянуло частой сеткой помех, погасли мониторы камер внешнего слежения.

Ремо бросился к бьющейся в судорогах оператору, сдернул с ее головы ленту-усилитель и наушник, вытряхнул из кармана комбинезона девушки ампулу с нейтрализатором иферена и воткнул иглу в тонкое запястье.

Я наклонилась и подобрала наушник. В динамике шипел и прищелкивал глухими помехами эфир. А поверх помех струились вязкие, низкими утробными переборами выворачивающие наизнанку волны. Наушник, кувыркаясь, полетел на пол.

Изнанка.

Т'хоры поставили вокруг форта барьер.


Глава двадцать вторая


Несколько эльфов сузили глаза, один шмыгнул носом. По человеческим меркам это означало, что на полководца обрушился вал гневных воплей.


Дмитрий Казаков


— Там, смотри. Нет, правее!...

Тикки сдвинула прибор ночного видения на затылок:

— Морровер, по-моему, ты со своими больными мозгами как минимум месяц в постели не долежала. Где — правее? Нет там ничего!

— Да вон же, я и так вижу! — я постучала по дужке своего, выставляя масштаб. Третий, самый дальний периметр, в визоре резко скакнул вперед. На первый взгляд все выглядело как обычно: две с половиной полуразрушенные стены и россыпь каменных глыб на месте остальных. Но сам воздух над ними будто отливал зеленым перламутром, а по земле прокатывались потоки зеленых искр, хорошо различимых в темноте.

Барьер.

Из-за стенного зубца высунулся взводный:

— Ты знаешь, Морровер, я вообще-то тоже ни хрена не вижу.

— Зато я вижу, — донеслось снизу. Оракул безмятежно рассматривал тихо шелестящие степными злаками поля, опасно высунувшись из бойницы этажом ниже.

— Но явно не то, что я... — оставив Тикки крутить настройки визора, я перебралась вниз, к Диррхейму. Поднятый по тревоге форт лихорадочно готовился к обороне, надеясь только на Лидру. А передовой разведывательный отряд, один из десятка — на меня, контуженную и с явными галлюцинациями.

— Смотрите, — командующий вытянул уцелевшую руку, указывая на большую дыру с неровными краями, уходящую под землю у внешнего основания стены. — Куда это ведет?

— По-моему, ответвление взлетного тоннеля. Форт стоит на холме, так что он под землей, как и ангар с мастерскими, выходит на южный склон. А что?

Не отвечая, он схватился за переговорник. А я вдруг увидела, как ожила, заклубилась чернотой земля внутри дыры, и изломанная тень сложилась в угловатую фигуру. Блеснуло тусклой зеленью в лунном свете крыло, короткое рыло на мгновение задралось вверх — к зубцам стен второго периметра, за которыми стояли мы, и нырнуло обратно в дыру.

Началось.

Штабной кричал в переговорник, чтобы перекрыли проходы от взлетной. Первый раз я видела, чтобы он скрежетал зубами от злости — в ответ на приказ оставаться на месте и вести наблюдение. Да, фарр Диррхейм, не все вам в начальниках ходить...

— Ждите. Четыре минуты, — прозвучал за спиной его неожиданно спокойный голос.

Я вытащила "мать", сняла предохранитель и высунулась из бойницы по пояс.

— Как далеко вы видите?...

— По-разному, — оракул неслышной тенью стоял у меня за спиной, тревожно вглядываясь в темноту. — И далеко не всегда то, что нужно.

Т'хоры взвились в воздух одновременно, закрыв половину неба огромным, сотенным косяком. И куда раньше обещанных четырех минут.

Затявкали "матери", выпуская распадающиеся жидким огнем заряды.

— Уходим! — цепкая рука схватила за плечо, выдергивая из бойницы. Северянин сорвал с пояса гранату и швырнул в темноту, с безупречной точностью попав в черный провал лаза. Сверху упали несколько световых снарядов — взводный тоже не остался в стороне от веселья.

Глухо, утробно грохнуло, взметнулся фонтан земли и дробленого камня, и неровная дыра обвалилась. Вдоль стены прошлась очередь тихих хлопков, и двор потонул в слепящих вспышках световых гранат. Мы побежали вниз, под прикрытие башен.

На стене третьего периметра стоял мужчина в темной одежде и смотрел на нас.

Я бежала за взводным и крыла себя последними словами.

Все-таки не убила... Когда ты уже сдохнешь, Бездной проклятая тварь?!...

Четырех световых снарядов нам хватило, чтобы добежать до башни и захлопнуть за собой бронированную дверь. Через полминуты она вздрогнула и пошла мелкими вмятинами, но пока держалась.

— Сойдет! К мастерской двигайте, там сейчас такая каша... — взводный отнял руку от переговорника и побежал к лестнице. Загрохотали где-то над головой автоматические охранные установки, смонтированные на крыше каждой башни; заходил ходуном каменный пол.

Я развернулась и, перекинув "мать" через руку, побежала следом за взводным, окунаясь в рев огня и грохот очередей.

Стрелять начинали уже на первом подземном этаже — вдоль стен, а то и поперек дороги валялись редкие обугленные туши. Я пристроилась взводному в тыл, на ходу натягивая шлем и включая жесткую фильтрацию шумов — двумястами шагами впереди, там, где технические коридоры открывались в громадный зал мастерской-ангара, т'хоров уже не успевали затыкать вовремя, и от пронзительных воплей звенело в ушах.

Я начинала думать, что практичнее было бы остаться глухой до конца войны, чем лататься после каждой атаки.

Взводный поднял руку и махнул вперед, побежав быстрее. Мы бросились следом, с разбегу выскочив из коридора в главный, подземный, ангар.

Интуиция опытных военных сродни телепатии, а то и превосходит ее. Прорвав строй солдат, с десяток т'хоров залетели в тыл, вспрыгивая солдатам на спины и сдирая шлемы. В воздухе висела знакомая едкая зеленоватая пелена: лишившиеся защиты лица разъедало до кости, выжигало легкие тех, кто вдохнул взвесь.

Так же, как и бежали, мы на полном ходу врезались в сухощавых тварей, пинками отшвыривая их от солдат. Тяжелые перчатки скользили, криптоновые пластины темнели и покрывались жухлой коркой от кислоты, плавился пластик на прикладе.

Я отодрала вцепившегося молодому парню в плечо т'хора за шею, швырнула к стене и припечатала короткой плазменной струей, боясь задеть своих. Подбежала и для надежности с размаху опустила приклад на скалящуюся морду, дробя череп.

Оглянулась — и бросилась на землю, подныривая под летящей на меня пылающую тушу. Перекатилась, вскакивая с "матерью" в руках, пальнула "веером" прямо в потолок, откуда пикировало еще три твари, и бросилась в сторону, уходя с линии падения. Последнего из тех, кто пробились, добивал взводный, но на и без того не слишком густой строй военных снова лезла болотно-зеленая, вопящая и стрекочущая крыльями волна.

— Быстрее, баррикада! Уберите раненых! — внезапно пробилась в эфир сквозь выстрелы и свербящие визгливые вопли на грани ультразвука. — Отходим!

Мимо пробежала Тикки, вскинув на плечо раненого — вместе с еще полудюжиной солдат, вытаскивающих сослуживцев из-под ног отступающей шеренги. Отстреливаясь, она пятилась к узкому проходу в коридор. Какой-то офицер схватил меня за плечо:

— Баррикада! — с трудом разобрала я сквозь вопли.

Я кивнула и побежала в тот угол мастерской, где стояли ящики с ломом. Схватила с кем-то вместе верхний и бросилась в коридор, потом — обратно. Еще один. Еще. И еще...

Отступающая шеренга аръергарда, наконец, дошла до коридора. Загрохотали ботинки бегущих по тесной кишке солдат, затявкали "матери" прикрывающих. Мы лихорадочно громоздили ящики один на другой прямо, оставляя только узкую щель для тех, кто еще не вышел.

Рявкнул последний заряд, последнего солдата в четыре руки выдернули в коридор, рванулась в пазы и намертво заклинила в режиме аварийной блокировки дверь в ангар, и я навалилась всем телом на последний ящик, закрывая брешь; бросил сверху еще один возникший рядом Маэст. Дверь ангара под слоем ящиков вздрогнула, пошла вмятинами и узкими длинными разрезами. Мелькнул черный длинный коготь, с размаху обрубленный ножом. Засуетились солдаты, подтаскивая из глубины коридоров все новые и новые контейнеры, камни, лом, заваливая ходящую ходуном дверь. Через несколько секунд начали подскакивать и ящики, будто были набиты не железом и камнями, а деревом и птичьим пухом. Мы навалились на них всем телом, упираясь ногами в скользкий каменный пол — два солдата, восемь, двенадцать, двадцать, — пока хватало места, пока тех, кого подпирали в спину в два, в три ряда, не перестало отбрасывать назад.

Десять секунд. Тридцать. Минута. Пять... Дверь затихла, или, вернее, затихла баррикада, поскольку двери под ней уже наверняка не было, целой уж точно. Солдаты начали с опаской выпрямляться и отходить, подозрительно оглядываясь.

Мне не повезло — я оказалась в первом, ближайшем к ящикам, ряду, и теперь, несмотря на "чешую", судорожно пыталась отдышаться.

Уже несколько минут было тихо. Старший офицер кричал в переговорник, выясняя, не напали ли с другой стороны, — моими стараниями в форте каждая мышовка теперь знала о глубине познаний "хозяев" (или одного из них) в тактике и стратегии.

В конце коридора послышался скрежет — тащили полуторатонный слесарный станок из соседней мастерской. Совместными усилиями его навалили на баррикаду и сняли колеса.

И только тогда вздохнули свободно.

Оставив у завала в карауле отряд наименее помятых солдат, мы начали расходиться — кто в лазарет, кто на исходные посты, а большинство — на стену, добивать то, что осталось после работы охранных установок.

Но, распахнув помятую дверь северной башни, мы увидели только ясное ночное небо и пустой двор. Т'хоры исчезли.

Обыск на территории и осторожное наблюдение за подозрительной дырой в земле ничего не дали. И это внушало некоторый оптимизм.

Но... Наши корабли. Они ведь остались там, за баррикадой. И трейдеры, и грузовик... Остались только легкие приземельные дайры, что стояли в малом наземном ангаре — и что-то мне подсказывало, что и они уже никуда не полетят.

Он знал, куда бить.



* * *


Это была последняя ночь, когда мы смогли ходить под открытым небом.

С первыми лучами солнца из обваленного хода высунулась пара когтистых лап, проталкивая тощее тело. За первым т'хором последовало еще три сотни, сметя патрули, раскурочив и сбросив с крыш стрелковые установки.

Теперь под открытым небом разгуливали т'хоры, бродя по двору и пытаясь вырвать двери.

В форте оставалось меньше трехсот солдат, из которых три четверти по амуниции и подготовке приближались к внутренним войскам. Без "чешуи", "пузыря" и герметичного десантного шлема это было пушечное мясо, рискующее погибнуть раньше первого выстрела — теперь т'хоры вешали ядовитое облако везде, где бы не находились.

Нам же было приказано держаться любой ценой до прихода кораблей Лидры. Мы держались. Изолировали башни и жилые корпуса, где было слишком много окон, которые не успели заварить, и перебрались на подземные этажи. На нашей стороне были малые размеры и толщина стен изначально укрепленного замка, но мы оказались в положении партизан, запертых в каменном мешке.

А через двенадцать часов солдаты начали сходить с ума.

Ломались те, кто стоял на вахте у баррикады перед ангаром. Наблюдая, как взводный скручивает кидающегося на сослуживцев парня, я забралась на венчающий завал станок и долго искала подходящую щель между контейнерами, пока не нашла — у самого пола.

Всматриваясь в темноту до рези в глазах, я пролежала на полу полчаса, но ничего помимо уже знакомых волн из зеленых искр так и не увидела. Мне не мешали — по привычке не анализировать иррациональные действия храмовника, неожиданно превратившегося в единственного наличного эксперта по т'хорам.

Я ощущала себя ищейкой, и, строго говоря, ей и была.

Где-то посреди взлетного тоннеля находилась точка выхода с Изнанки, иначе не появлялись бы т'хоры здесь из ниоткуда в таком диком количестве, иначе не раскапывали бы полночи заваленный отнорок...

Вахтенных у баррикады начали менять каждые два часа, изымая из их числа всех хоть в малой степени ментально одаренных.

Я зевнула в кулак и заставила себя пойти в перенесенный в бывшие кладовые лазарет — посмотреть на захваченных. Меня временно освободили от дежурств — нынешние мои обязанности весьма образно назывались "анализом текущей ситуации", и сон по двенадцать часов в сутки в них не входил.

В лазарете под стыдливым диагнозом "тяжелый психоз" лежало уже трое. Лежало в буквальном смысле — с прикованными к бортикам кровати руками и ногами.

До этого никто из нас не наблюдал за захваченными объектами больше десяти минут, которые требовались, чтобы передать их безопасникам. Но ведь зачем-то сумасшедшие были им нужны?...

Я села на табуретку у изголовья одной из кроватей. Спящий, судя по всему, мужчина никак не отреагировал, зато его сосед бросил на меня злобный взгляд и зашипел сквозь зубы.

— Тварь-ь-ь!...

— Ремо! — крикнула я через весь лазарет. Врач подошел удивительно быстро, будто прятался за ширмой. — Слушай, вы разве не колете им снотворное?

— Я не уверен, что это будет безвредным с наличными медикаментами.

— А я уверена, что это будет совсем не безвредными для нас. Никто не знает точно, обратимо ли это в принципе. А вот что известно совершенно точно — что т'хоры через них за нами шпионят.

— Ну хорошо, — Ремо вздохнул и покачал головой — врачебная этика такого отношения к пациентам явно не приветствовала.

Я проводила его глазами и шепотом подозвала Коэни, обрабатывавшего ожоги у пациента двумя койками дальше.

— Просканируй для меня мозг этих молодцов. Тщательно. Только осторожно. Почувствуешь, что твои щиты ломают — и быстро назад.

Маг кивнул. И на десять — нет, больше, — на целых двадцать минут застыл, безвольно опустив занавешенное белокурыми волосами лицо. Я наблюдала — за ним, а еще больше — за ними. Наконец юноша поднял голову.

— Они борются. Тот, который справа, уже почти нет — думаю, его разум захватили полностью. Там какие-то органические изменения пошли, личность стерта почти полностью. А вот остальные... Этот, — Коэни махнул рукой в сторону одной из коек, — наоборот. Он, думаю, осознает, что происходит, и пытается вытолкнуть чужое сознание. Но... органические изменения все равно идут, почти в той же степени.

— Спасибо, — я кивнула. — Проконтролируй, чтобы они не... натворили чего-нибудь — например, не залезли в чью-нибудь голову, ладно?

Он кивнул и отошел.

Бездна, иметь бы пару десятков сильных магов под рукой, может, удалось бы как-нибудь обратить эту связь и достать "хозяев" даже на Изнанке!

— О чем так задумалась? — Ремо возник передо мной настолько бесшумно, что я вздрогнула. Он аккуратно вколол захваченным снотворное и теперь задумчиво наблюдал за приборами.

— Скажи... ты сейчас очень занят?

— Хочешь поговорить?... Нет, я только полчаса назад закончил обход, так что еще как минимум столько же могу посвятить общению с богами.

— Если бы с богами, — пробормотала я, выходя с ним из палаты на лестницу. Мы поднялись на полпролета вверх, туда, где упирающаяся в глухую стену площадка была захламлена списанными койками и банками с краской, оставшейся после ремонта. Я уселась на ближайший ящик и криво улыбнулась:

— Может, конечно, эти вопросы и не имеют значения, но я уже не понимаю, куда кидаться. Наше руководство так выразительно ждет, что на меня вот-вот снизойдет озарение божье... А меня все не осеняет и не осеняет.

— Спрашивай. Хотя я мало чем могу тебе помочь в таком деле.

— Помнишь наш любимый труп, который мы притащили с Корки?... Мне и тогда эта история не нравилась, а теперь — еще больше. Бэйсеррон говорил, что ты с ним разобрался... Что это было?

— А, ты подумала, что это т'хоры могли?... Да нет, ты вспомни, Шеско вполне адекватным был, сама же с ним разговаривала. Совсем не то, что теперь. Так что — нет, — Ремо грустно улыбнулся. — Все гораздо проще и противнее. На самом деле, я так до конца и не разобрался, отчего он очнулся... Зато знаю, отчего умер.

— И?... — спросила я, когда пауза затянулась.

— Зима. Фактически, это он его убил.

— Что?! — я шокировано уставилась на врача. — Он, конечно, порядочная дрянь, но убить?...

— Орие, убить можно не только ножом или пулей. Он просто... насколько я понял этот процесс, тянул из Шеско энергию. Чем-то она отличалась от обычной, и, судя по всему, как-то помогала восстанавливать области мозга, которые у вас, солов, отвечают за дар. Может, наши псионы так странно взаимодействуют с вашими... Не знаю, я кроме него ни одного не видел. У больных мало сил, а после такой долгой спячки... Шеско умер оттого, что энергию из него вытянули почти полностью, — Ремо замолчал.

Я тоже молчала. Мыслей не было — только вязкая, пакостливая тишина.

— ...Теперь, по крайней мере, понятно, почему ты не хотел говорить мне сразу.

— Да. Ты бы его придушила на месте, а я отнюдь не был уверен... Я и сейчас, честно говоря, не совсем...

— Брось. Я говорила с ним — он чувствует свою вину, это видно, значит, ты прав. Мелкий эгоистичный гаденыш!

— Коэни жалеет его — понимает, или думает, что понимает. Поэтому, я тебя прошу, не предпринимай ничего радикального. По крайней мере, пока.

— Я постараюсь... не принимать поспешных решений, если ты об этом.

Ремо кивнул и начал спускаться в палату. Я же осталась, сидя на пыльном ящике и пытаясь понять... Пытаясь сделать то, что обязывала делать почти позабытая за войной работа, и не могла.

Мы живем в мире, который не обращает на нас особого внимания. Катаклизмы, войны и эпидемии случаются вне зависимости от того, счастливы ли мы или сердце рвется от боли. И это правильно. Но ни один катаклизм, ни одна эпидемия не отменят мелкой возни смертных, даже посреди войны, на линии фронта продолжающих играть в любовь или кидаться друг на друга с кулаками.

Я встала и начала спускаться по лестнице. Ремо прав — слишком сейчас все сложно и слишком мало времени на все. Богиня тебе судья, мальчик, возможно, ты не доживешь до конца осады. Но если доживешь...

Наверное, я слишком много думала о том, о чем не стоит думать на ходу. В результате — проскочила нужный этаж и уперлась в стенку, спустившись в генераторную. А упершись, услышала приглушенный голос Диррхейма, доносящийся из-за тонкой пластиковой перегородки.

Он явно разговаривал по переговорнику. В генераторной?... И я, в полной мере осознавая, что делаю, подкралась к перегородке и приложила к ней ухо.

— ...делать. Да, я видел их, — пауза. — Нет, фарр, по этому поводу можете не беспокоиться — их будут держать без сознания, местные ничего не знают. Вероятность утечки несущественна.

Голос затих надолго. Я плотоядно осклабилась. "Они" — явно наши сумасшедшие. И, хотя не совсем понятно, что тут от нас хотят скрыть, факты — вещь упрямая. И эти факты говорят, что в наших рядах завелась крыса.

— Да, я направлял отчет, когда это было еще возможно... — пауза. Его голос приблизился по температуре к полярному леднику. — Нет, я не считаю сеанс излишеством. Здесь находится объект 678-СN, и он жив, хотя, если мне не изменяет память, научный отдел утверждал... — пауза. — Нет, я не пытаюсь лезть в дела руководства. Но именно поэтому моей группе было приказано прекратить поиски... Нет, обсуждать приказы я тоже не смею. Но никто не обращал внимания на эту проблему именно потому, что научный отдел утверждал, что дольше десяти дней он не проживет, а ментальный блок не даст ему ничего разболтать в любом случае... — пауза. — Нет, я не думаю, что это кто-то сделал. Это глухая провинция, здесь нет нужного оборудования, — пауза. — Нет, кроме того, что он выжил, прогнозы подтвердились. Дефектный образец, остановился на второй стадии, судя по всему... Нет. Ничего дополнительно не проявилось, — пауза. — Есть, фарр координатор.

Оракул замолчал. Я прижалась к стене, и, сощурившись, заглянула в узкую щель между пластиком и неровными камнями несущей стены. И застыла в ступоре — никакого переговорника не было. Диррхейм стоял, подняв лицо с закрытыми глазами к потолку, и обращался со своими "да" и "нет" к нему же.

Мужчина коротко, официально попрощался и открыл глаза. Я отпрянула от щели и на всякий случай усилила блокировку сознания. Мне повезло — даже не глядя по сторонам, северянин ушел через вторую лестницу.

Объект 678-СN. Тео — кто же еще...

Какие интересные открываются детали. Где вы служите на самом деле, фарр командующий?... С кем вы говорили, и главное, как?...

Теоретически очень сильный оператор дальней связи мог пробить барьер, а не заработать инсульт от одной попытки... Но вот так, без усиливающей аппаратуры, без обязательного иферена... Как это вообще возможно?

Кто же вы на самом деле?

Резкий звук внезапно ударил по ушам, подбрасывая на ноги и выбивая мысли из головы — ревела тревожная сирена. Я бросилась вверх по лестнице, выскочила в центральный коридор и, растолкав солдат у единственного не заваренного наглухо окна, прилипла к бронированному стеклу сама.

Два боевых крейсера снижались медленно и величаво, неторопливо разрастаясь из едва заметных точек в узкие вытянутые тени на ясном ночном небе. Лидра.

По толпе бойцов прокатилась волна радостного гула. Вдруг мимо стекла промелькнула болотно-зеленая фигура — т'хоры, забившиеся от ледяного по-зимнему ветра под скаты крыш и в стенные ниши, поднялись в воздух, где и повисли перекрывающим обзор маревом трепещущих крыльев.

Минут десять неба не было видно. А потом я увидела...

Корабли заходили на посадку. На посадку рядом с фортом...

И стремительно летели вниз, заваливаясь на корму.

По металлу тусклыми вспышками бежали зеленые искры, оплетая двигатели густой сетью. Т'хоры взмыли в небо. Полторы сотни. Две. Три. Четыре...

Я тяжело оперлась локтями на подоконник и закрыла лицо руками. Скажите, что я сплю. Скажите — потому что жизнь не может быть настолько несправедлива.

От удара подпрыгивает пол под ногами, вздрагивают стены. Мелко дрожит, но выдерживает бронированный стеклопластик. А за вторым периметром расцветает вспышками и грохотом огненный шар выше крепостной стены — один за другим взрываются двигатели, топливные емкости и арсенал. Корму крейсера разносит в клочья, а то, что осталось, с остервенением смертников облепляют толстой коркой шипастые зеленые тела.

Слышна ли на самом деле стрельба, или это просто очередная галлюцинация?...

Второй крейсер падает далеко — кажется, даже за границей барьера, и я с отрешенностью медика, наблюдающего за агонией неизлечимого пациента, отмечаю, с какой высоты. Видимо, для свидетельства о смерти.

И снова — алым вспыхивает небо, от удара рушится ветхая стена третьего периметра, которую так и не успели закрыть на реконструкцию... Это конец форта Иней, конец, наверное, и нам, его солдатам. Несмотря на то, что действительно все еще слышна стрельба...

Я подалась назад, расталкивая замерших с перекошенными лицами солдат и побежала наверх, под крышу единственной оставшейся за нами башни.

Надрывно, не переставая, выла тревожная серена. Я сидела, скорчившись, у крошечного слухового окошка, которое не стали даже заваривать, и сквозь пол-ладони стеклопластика наблюдала, как гибнет то, без чего можно жить — надежда.

Надрывно кашляющие от ядовитого дыма, шатающиеся от недостатка кислорода, с залитыми кровью лицами и растрескавшимися шлемами солдаты пробивались сквозь огонь и раскаленный металл наружу, чтобы умереть от когтей и зубов под начинающимся дождем. Вялые выстрелы захлебывались в бесконечном зеленом потоке, камни плавились от жара полыхающих кораблей.

Их так и не успели предупредить о том, чего делать было нельзя...

У Жизни нет жалости, зато есть клыки, когти и кровавые реки. Но как же иногда хочется совершить чудо, подобно богам, совершить невозможное... Сделать так, чтобы мерзавцы получали по заслугам в Бездне, а святых никогда не касалось зло. Чтобы в конце пути нас ждал счастливый конец, и все мы дошли до этого конца живыми.

Сделать так... чтобы не гибла надежда, без которой можно жить, но выиграть — никогда.

Внизу, за вторым периметром, крылатые твари разрывали в клочья выживших солдат, разрывали нашу надежду, и мне как никогда хотелось совершить чудо.

Вместо чуда Богиня снова посмеялась надо мной, осветив своим фонарем то, что никак нельзя было назвать спасением. Я снова посмотрела вниз, на копошащуюся крылатую массу, прокрутила в голове события последних дней и бросилась к лестнице.

В то, что теперь заменяло кабинет коменданта, я ворвалась одновременно со взводным. В затылок нам дышало полдесятка старших офицеров. Торрили молча посмотрел на нас, оторвавшись от экрана трех чудом уцелевших камер слежения.

— Морровер, что вы хотели?

— Комендант... — от неожиданности я замолкла, оглянувшись на старших офицеров. Но потом вспомнила, что хотела сказать, и мой голос окреп. — Комендант, если мы не уходим сейчас, мы уходим на тот свет. Не позже, чем через пять-шесть часов нас вырежут в ноль.

— Откуда у вас информация? Приступ ясновидения? То, что произошло с кораблями Лидры, не ставит автоматически на нас крест, так что прекратите сеять панику!

— Вы бы начали ее сеять, если бы подумали, — огрызнулась я. — Сколько сейчас здесь т'хоров? Триста? Четыреста?... Одна хорошо продуманная атака — и мы не удержим ни одну дверь. Так почему это не было сделано до сих пор?... — я неприятно улыбнулась. — К нам летит больше полутора тысяч солдат на мощных больших кораблях. И уже то, что противник об этом знал, говорит о том, что наши сумасшедшие спали недостаточно крепко — либо т'хоры могут читать мысли на расстоянии гораздо большем, чем мы. Чтобы суметь погасить двигатели такого объема, а потом и добить уцелевших, им нужно было много "личного состава", который явно уменьшился бы в объеме, пойди они на нас. Теперь эта задача выполнена — или практически выполнена. Мне продолжать дальше?...

— Морровер, вы никогда не приносите добрых вестей, — Торрили тяжело вздохнул. — Можете быть свободны.

Через десять минут умолкшая было сирена взвыла вновь. Из динамиков грохотал приказ об общей экстренной эвакуации.

Еще за пять нижние этажи и подвалы форта превратились в кипящий котел. Солдаты спешно бросали в рюкзаки одежду, пайки и оружие, техники лихорадочно паковали портативную аппаратуру, медики бились в истерике, не зная, что делать с тяжелыми ранеными.

В замке, — тогда еще замке, — был свой путь отступления, последняя линия обороны: узкий неприметный ход в толще гор, ведущий в лабиринт глубоких подгорных пещер, на которых стоял Призрачный хребет.

Проблема была в том, что это — что угодно, только не выход. До сих пор не установлено, имеют ли пещеры еще один доступный ход наружу, и до какого предела проходимы.

Без помощи нам было не выжить, но кто может справиться с этой лавиной?... Ответ был несложен, сложно было дать о себе знать — сложно, но не невозможно. Что было невозможно — так это в одиночку, или даже целым фортом, целой планетой перебороть войну... Не победить — стать для тех, кто мог помочь, значимее, чем она.

Чудо, которому нет места в жизни.

Но кому, как не служителю божьему...

Я развернулась и побежала в подвал под первым корпусом, служивший теперь казармой. Там, в рюкзаке, в потайном кармане хранились вещи, всего лишь мимолетно напоминавшие о прошлом. Когда-то. А теперь...

Вокруг в организованном хаосе метались солдаты. Я села на пол, вытащила на свет божий два старых считывателя и обрывок писчего пластика. Глаза пробегали по полузабытым строчкам, значение которых вспоминалось с ощутимым трудом. Но ведь я должна совершить чудо, верно?...

Световое перо зависло над гладкой поверхностью. Опустилось и стремительно набросало три предложения, которые должны были совершить невозможное. Несколько минут я молча смотрела на написанное. Потом заткнула уши, отключилась от мира и принялась переводить слова в набор штрихов.

Проверила. Перепроверила. Перепроверила еще раз. И только тогда начала с неестественной педантичностью выбивать полученный результат на крошечной пластинке.

Только когда стала на место последняя черточка, я подняла голову и поразилась тишине.

Чья-то ручища схватила за локоть, дернула вверх.

— Эй, Морровер, ты что, совсем крышей поехала? Чего сидишь? Бегом давай, тебя уже обыскались! — Оглобля угрожающе потряс у меня под носом рюкзаком. — На, я и на тебя собрал, блаженная ты наша.

Я закинула лямки на плечо и, прижав считыватели к груди, молча потрусила за пофыркивающим Маэстом.

Вливаясь в толпу солдат в коридорах под северо-западной стеной, я видела, что уйти в пещеры пока успело не больше трети гарнизона, и эта треть — гражданские, раненые и их охрана. Ремо, Тайл и Атка уже где-то там, в относительно безопасных каменных мешках...

Я запихивала на ходу в рюкзак уже ненужные считыватели, смотрела на таймер, вспоминала метраж всех целых башен, и считала, считала, считала...

Самая высокая — западная башня второго периметра; время эвакуации вышло десять минут назад; в форте не меньше трех с половиной сотен т'хоров; для поддержания барьера нужно не меньше ста; до ближайшей базы Корпуса тринадцать парсеков; шансы на чудо равны нулю.

Я вытащила из потайного кармана плоский сверток, сунула рюкзак в руки Оглобле, крикнула: "Не дожидайся!", и побежала обратно по коридору, натягивая на ходу шлем. Рванувшегося следом гиганта не пустила толпа.

— Куда?! — рявкнул эфир голосом взводного.

— Совершать чудо! — я засмеялась. От бега захватывало дух, у меня не было шансов, но еще никогда мне так не хотелось смеяться. Вперед, блаженные слуги божьи, со знаменем в руках и безнадежностью в глазах, и да совершим мы чудо!...

На седьмой минуте каменные стены, стоявшие тысячу лет, вздрогнули и покачнулись. Я побежала быстрее, чувствуя, как под ногами дрожат ступени.

У основания западной башни я приостановилась и обернулась, напряженно вслушиваясь. Тишина.

Дальше была очередная баррикада, блокирующая все северо-западное крыло. Я забралась на самый верх монолитной конструкции из ящиков, уперлась плечом и с натугой принялась сдвигать верхние. Мышцы гудели, под броней стало жарко, как в Бездне, но я должна была попасть наверх. Любой ценой.

В ту щель, что получилась, удалось протиснуться, только скинув куртку и заспинную кобуру.

На той стороне было темно и тихо — ночь заглядывала в разбитые окна полной яркой луной, лампы покореженными трубками усыпали коридор. Я шла вдоль стены, тихо, почти крадучись, оглаживая пальцем спуск и напрягая глаза до боли.

Подьемник не работал, как и все в этой башне, а мне нужно было под самую крышу. У основания лестницы я выдохнула, закинула "мать" за спину и побежала вверх.

Это меня и спасло.

Мы встретились у четвертого этажа, там, где в неряшливом переплетении тросов завис подъемник. Т'хор сидел на крыше кабины и внимательно рассматривал мою тень. Я подняла глаза и увидела еще полтора десятка, повисших на тросах вниз головой. Если снимутся все вместе...

Рука медленно тянулась к оружию, тело застыло статуей, боявшейся шелохнуться. Т'хор спрыгнул с кабины, подошел, обнюхал границу тени, зевнул, клацнув челюстями, и улегся поперек ступеней.

В этот момент я поняла, что, спускаясь с баррикады, плохо сгруппировалась, приложившись головой. И теперь нахожусь в состоянии острого галлюцинаторного бреда.

Тело справилось с ситуацией лучше головы, перешагнув препятствие и продолжая мерное движение вверх.

В голове шумело, хотелось выброситься из ближайшего окна.

Кто я? Еще я?...

У сто двадцатой ступени висело еще полдесятка тварей. Я прошла мимо сомнамбулой, даже не заметив черных изломанных теней. Губы кривили истерические смешки.

Чудо, боги мои, это и есть чудо...

На чердаке под крышей пахло кровью пополам с краской. Я тяжело опустилась на колени у ската и медленно сняла упаковочный пластик с передатчика. Пальцы машинально двигались, собирая хрупкий полупрозрачный скелет, задвигая на места пластины и блоки питания.

Я примагнитила передатчик к кровле, просунув руку под скат крыши, и установила таймер на шесть часов.

Через шесть часов должен упасть барьер.

Через шесть часов, а может, и раньше, солдат либо вырежут, или они уйдут настолько далеко, что держать барьер над самим замком т'хорам не будет смысла. И по сверхдальней связи с интервалом в два часа четверо суток начнет передаваться одно и то же сообщение, выбитое на пластине.

Я надеюсь на чудо. Чудо, которое переборет одну войну во славу другой.

На обратном пути меня не провожали безразличные взгляды глазок-пуговок — на лестнице было пусто. Скоро стало ясно, почему — переходы у северо-западной стены полыхали огнем. Мелко вибрировали стены от утробного не визга — рявканья, в воздухе висела болотно-зеленая муть. Я побежала, на ходу переключая режимы "матери", притормозив только у последнего поворота, и заглянула за угол.

Больше полутора сотен солдат оказались заперты в тесном коротком зале с — к сожалению — высоким потолком. И теперь истреблялись с неторопливой планомерностью.

Из-за скученности брызги плазмы, выпущенной по пикирующим из-под потолка т'хорам, лились на головы стоящим внизу, туда же падали пылающие туши, поэтому ей стреляли только по наступающим по земле.

Зеленая полоса продвигались вперед под канонаду выстрелов и вопли упавших — и делала это слишком быстро. Да, задние ряды уходили по узкому отнорку в пещеры, но я видела раньше этот проход — иначе как в колонну по одному и согнувшись в три погибели, там было не пройти. Значит, слишком быстро уничтожают нас.

Неожиданно я обнаружила, что забыла подобрать у баррикады броню, зло сплюнула, завернула за угол и рванулась вперед, разгоняясь. Подпрыгнула — и по головам, по спинам, давя лапы и крылья, как и четыре дня назад, перелетела сквозь рыхлый зеленый строй.

Палец придавил спуск, толкнула в плечо отдача — и четыре квадратных метра наступающего фронта накрыло огненным "веером". Заорал эфир восхищенным голосом Маэста:

— Не, я тоже хочу быть больным на всю голову, чтобы и мне так везло!

— Морровер, отходите назад немедленно!!! — рявкнул комендант. Я вздрогнула от неожиданности — он был последним, кого я ожидала увидеть в радиусе действия передатчиков: руководство имело привычку эвакуироваться первым. Тем более, что он вообще гражданский.

Рядом заматерился бешено извивающийся солдат, выдернутый летящим т'хором из строя сверху. Рука автоматически дернулась, хватая сослуживца за ноги, другая от души вломила прикладом по тощим и на поверку не слишком прочным лапам. Хрустнуло, и солдат упал обратно.

От выпущенной прицельно по лицевому щитку звуковой волны, переходящей на ультразвук, меня мотнуло прямо навстречу противнику. Клацнувшая у локтя челюсть сорвала сенсорное кольцо, а вскинутая лапа пропахала наискось блок управления броней.

Бесшумно и мгновенно свернулась "чешуя" на двух третях тела. Я выпустила прощальный залп и начала пятиться в полтора раза быстрее, чем отступал наш строй, смещаясь к стене. На переднем краю атаки без "чешуи" солдат не тянет даже на пушечное мясо, хорошо хоть "пузырь" спасает от яда.

Пока.

Т'хоры по-прежнему набрасывались и сверху, поэтому, отступая, я продолжала хватать "взлетающих" за ноги, перебивая тварям лапы. Минут через пять таких объявился почти десяток, и, в запале размахивая прикладом на пару с неизвестным солдатом, я не заметила, как линия фронта сдвинулась к самому проходу в пещеры. Здесь не висела мутная зеленая занавесь, и уже от одного этого почти физически легче дышалось. Наверное, это нас и расслабило. Это — и близость спасительного выхода, уже маячащего черной дырой над бесконечной колонной в камуфляже.

Меня пропущенный удар всего лишь приложил о стену лопатками и распахал вскинутое в блоке предплечье, судя по хлещущей крови — до кости. Неизвестному солдату повезло меньше, да еще и досталось по голове, настолько основательно, что я, не всматриваясь, вскинула обмякшее тело на плечо целой рукой и поволокла прямо к дыре, проседая под отнюдь не малым весом.

Очередь на секунду раздалась, пропуская меня, и сомкнулась снова.

За спиной рявкали редкие залпы. Форт покидали последние солдаты, арьергард куцей армии, оставляя твердыню, за свою историю бывшую осажденной не раз, но ни разу не бывшую захваченной.

В кои-то веки мы не могли себе позволить умереть с гордо поднятой головой.

Узкий отнорок кончился шагов через двести, и я отошла в сторону, туда, где уже ждали наготове солдаты с заготовленным валом для баррикады, долженствующей намертво замуровать вход. Взрывать побоялись, да и не было бы тогда шансов вернуться обратно.

Я опустила раненого на каменный пол, медленно разогнулась. С секунду постояла и присела над ним на корточки. Лицевой щиток, по которому треснул со всей дури хвост с кинжальными костяными наростами, разлетелся вдребезги. За ним была кровавая каша — один из щитков явно прошелся поперек глаз, которых, собственно, уже и не было. Я осторожно стянула с солдата змеящийся трещинами, но целый шлем. На пол упали длинные черные волосы, собранные в неряшливый пучок. Боги мои...

Я смотрела в безглазое лицо безымянного солдата и первый раз в жизни крыла небеса трехэтажным матом.

Это был комендант.


Глава двадцать третья


Мужа, рассуждая здраво, можно убить в любой удобный момент, он всегда под рукой, да и вообще — от него никакого вреда, кроме пользы.


Юлия Галанина




— Это не она больная, это ты больной! — глаза Бэйсеррона сверкали, выглядывающая из-за воротника сзади гривка стояла дыбом, как наэлектризованная. — За каким ... ты туда полез?! Молодость вспомнить захотелось, солдат хренов?!

— Какую молодость? — заинтересовалась я, стягивая кривыми черными стежками чужой разорванный рукав. — Он вроде бы и сейчас не старый.

— Раннюю! — отрезал Бэйсеррон. — А вы тоже хороши! За каким...

— Да отцепитесь вы от меня оба! — прохрипел комендант. — И не пошли бы вы, фарра!...

— Вот именно, оба вы больные! — нелогично прорычал счетовод. — И что теперь делать собираешься?! Глаза не казенные — обратно не отрастут, идиот ты ненормальный!

— Я сказал — пошли вон отсюда! И ты тоже! — приподнявшись, рявкнул Торрили, свободной рукой попытавшись на слух запустить в брата ботинком. — И оставьте вы в покое мой рукав, мне и так хорошо!!!

Я откусила нитку, заткнула иглу за отворот воротника и ушла. Сначала — в третью справа пещеру, где развернули лазарет, на перевязку собственной наспех и гораздо более криво, чем комендантский рукав, зашитой руки. Потом — в самый конец главной, центральной пещеры, на полевую кухню.

"Чешуя" настраивалась строго индивидуально, и тестировалась до нескольких недель. Запасных комплектов у нас не было, нескольких недель — тоже. Оставшись без брони, я оказалась на положении того самого пушечного мяса, скорее всего — уже пожизненно (потому как, скажем честно, перспектив у нас не было никаких), ввиду своей ценности убранного с передовой и переквалифицированного в санитарку.

Радовало одно — вот уже несколько дней было тихо. И это было логично — нас было сложно достать, но зачем нас отсюда доставать? Связаться со своими мы не сможем все равно — ни одна аппаратура не пробьется сквозь многометровый каменный потолок. Так что через месяц-другой мы перемрем вполне самостоятельно — от голода. А пропитание себе т'хоры найдут и с гораздо меньшими затратами сил.

На кухне я прихватила пайки и болтушку для тех, кому похуже, и отправилась раздавать ужин раненым. Коменданта оставила напоследок — пусть наговорятся. А точнее, пусть выговорится Бэйсеррон. Потому что Торрили с того самого момента, как очнулся, играет в обычную свою злобную молчанку, не подпуская к себе даже брата.

И — нет, я не могла его понять. И что на него тогда нашло — тоже.

Через час я замерла у последнего на сегодня лежака и потерла нывшую от бесконечных наклонов поясницу.

Бэйсеррон прошел мимо с сердитым лицом. Заметил меня, остановился, коснулся локтя:

— Сделайте вы с ним что-нибудь, он же на самом деле себя угробит.

— Знала бы я, что... — я качнула головой. — Глаза у него действительно... навсегда?

— А вы как думаете? — он нервно дернул себя за бородку. Бросил на меня раздраженный взгляд и тут же смягчился: — Извините. Регенерация у него действительно хорошая, особенно если его заставлять лечиться, но всему же есть предел... Он же не божество, чтобы отращивать отсутствующие органы.

— Ясно, — я кивнула. — Как бы цинично это ни звучало, но совершить какую-нибудь фатальную глупость ему сейчас куда тяжелее. Так что идите, и — пока — не волнуйтесь.

— Умеете вы обнадежить, — счетовод криво, невесело улыбнулся, кивнул на прощанье и ушел.

Я мысленно испросила у Звезды терпения и направилась к очередному лежаку. Присела в изголовье, звеня кружкой. Комендант по привычке повернул голову в мою сторону.

— Наверное, я самый большой грешник на этой планете. Иначе не понимаю, зачем Звезда покарала меня вами.

— Вы же атеист, — напомнила я. И с искренним интересом добавила: — Как вы меня узнаете?

— ...А вас она покарала отсутствием интеллекта. Еду в последние двое суток разносите только вы.

— Да бросьте вы. Я же серьезно, — я, не торопясь, разложила на куске мягкого пластика весь свой арсенал, благо "клиент" на сегодня был последним. Поддержала за плечи отмахивающегося мужчину, неловко пытающегося сесть, оперевшись спиной о каменную стену, а не угодить в нее же затылком.

— Чувствую родственную душу, — съязвил Торрили, наконец обретя равновесие. Я закатила глаза и сунула ему в руки кружку. Он задержал ее в руках, отогревая ладони от промозглого пещерного холода. В его голосе прорезался металл: — Может, хоть сегодня я все же услышу от вас, что такое жизненно необходимое вы искали на захваченной территории?...

Я молчала, старательно прожевывая сухой хлебец. Не хочу вселять лишнюю надежду на чудо, у которого не было практически никаких шансов стать реальностью. О чем честно и сказала.

— И все-таки? — комендант донес-таки кружку до рта, и на его тоне это сказалось не лучшим образом. — Говорите уже, Морровер, хуже быть все равно не может.

— Я установила на крыше башни передатчик конторы, — помедлив, наконец сказала я. — Четверо суток будет действовать не хуже оператора сверхдальней связи — такой технологии ни у кого больше нет, даже у безопасников Короны. Когда мы ушли, барьер должны были снять — лишние энергозатраты т'хорам, думаю, не нужны. Так что, если передатчик не найдут, до Корпуса сообщение дойдет. Другой вопрос, что там с ним будут делать. Честно говоря, я думаю — ничего. У Корпуса сейчас своя война, там не до нас.

— А...

— А моему мужу, — угрюмо подсказала я, — на меня глубоко плевать. Не виделись тридцать лет, и, дадут боги, не увидимся еще столько же. Так что закроем эту тему.

— И эта женщина еще суется другим в душу.

— И этот мужчина еще суется в бой.

— Вы тоже.

— Мне за это платят!

— А мне — нет? — он повернулся ко мне всем телом. Кружка с изумительной точностью вписалась в середину "скатерти". До странности спокойно спросил: — Орие, а почему вы решили, что я вообще гражданский? Только потому, что я никогда не ношу форму?... Я командующий третьего ранга войск внутреннего охранения, хоть и в отставке.

— Спасите меня боги... — шокировано пробормотала я. Он военный. И он помнит, как меня зовут.

— Я же говорил, боги забыли выдать вам интеллект. Могли бы и сами понять — как иначе я могу руководить военным фортом?

Я смутилась. И без того ясно, что имелось в виду — наша всеобщая уверенность, что должность ему обломилась за фамильный замок.

— И все равно... Ну за каким эхлом лысым вы туда полезли?

— Позволю себе процитировать: "Закроем эту тему", — ядовито отрезал комендант.

Я молча сунула ему в руки тарелку и принялась разворачивать собственный лежак. Боги, как же мне надоело ощущать себя идиоткой.

Колким вьюжным ветром свистят где-то позади короткие стрелы — нежданно вернувшийся из разведки стрелок прицелился точно в обтянутую красной приметной шерстью спину.

Руки цепляются за ослабевший, но все еще ранящий пальцы нож, отводя от горла, лопатки иглами колют два наконечника, вошедшие в спину мага до оперенья. Чужак оседает, по свежему снегу растекаются кровавые ручейки, тут же укрытые поземкой.

Спустя два удара сердца Талери уже настороженно смотрит на точно так же прошитого стрелами насквозь, но все еще живого убийцу, упавшего на колени у края обрыва. По узким губам ядовитой змеей скользит презрительная ухмылка. Наемник откидывается назад и летит в пропасть.

Не сдаваться никогда — это тоже кодекс. Даже если это всего лишь значит выбрать способ собственной смерти.

В отряде хороший лекарь, и через несколько лучин посланница уже идет следом за плывущей прямо по воздуху магической клеткой, где сидит скованный по рукам и ногам риатиновыми цепями пленный и все еще живой маг. Талери качает головой и дивится мастерству замковых чародеев: Нитерра — край крестьян, там редки даже сельские знахари.

За спиной поземкой ползет шепоток: "Отступник". Она поднимает голову и с детским наивным любопытством едва ли не глазеет на мужчину в красном балахоне. Отступники, пошедшие против всех магических анклавов, были известны даже у нее на родине. Не признающие над собой власти, они не гнушались службой у разбойничьих атаманов, а то и сами принимали заказы на порчи и убийства.

Талери качает головой в такт шагам муфтара и раздумывает над тем, насколько пухлый свиток запасен у управителя Инистого замка на этого отступника — все-таки, маг Смерти, да еще такой приметный. Красноглазые северяне встречаются и в Нитерре, но до того редко, что их несложно пересчитать и по пальцам.

На следующий день, уже проходя замковые ворота, Талери дергает десятника за рукав и, кивая на клетку с полуживым магом, спрашивает:

— И куда его теперь, мертвяка этого?

Десятник смеется:

— И впрямь, как есть Мертвяк. Слыхали? — в ответ слышатся одобрительные выкрики солдат. Его голос скучнеет. — Ну куда... В темницу, понятно. А там — как суд решит. Ох, много на душегубе этом, наверное, висит... Магик от Смерти, как-никак.

После того, как свиток доходит наконец до получателей, маги не расходятся три дня. На утро четвертого Талери дают кожаный мешочек с тремя камнями, каждый — артефакт, бросящий в лед всю чуму на сотни выстрелов вокруг, и свиток, уже другой. Их — и охрану, которая сопроводит ее до самой Нитерры.

И пусть маги говорят, что времени мало, чтобы создать средство, вырывающий заразу с корнем, это — спасение. Сейчас чума просто уснет, замерзнет. Но маги обещали подумать дольше и сделать то, что ее уничтожит.

Замок скрывается из виду, и — вдруг — воздух начинает петь от стрел и заклинаний. Воины не успевают даже вытащить мечи, только с рук магов успевает сорваться несколько молний и огненных лучей. Посланница бросается под прикрытие скалы, прижимая к себе мешочек на шейном ремешке.

Дорогу заступает отступник в красном изорванном балахоне и хватает за плечо.

В плечо вцепилась чья-то жесткая рука и трясла так, будто хотела вытряхнуть душу. Я вскинулась и открыла глаза.

Комендант разжал пальцы. Раздраженно сказал в полголоса:

— Вас что, убивали там, что вы так орали?

Я молча смотрела на него в упор. В голове проносились фразы и фразочки, совпадения и случайности, цветные линзы и то, что не имеет никакого значения. Руки сами собой схватили порванный воротник и потянули на себя, пока его удивленное лицо не оказалось совсем рядом.

— Что вы творите?

— В каком подразделении вы служили? — деревянным голосом, с нажимом, от которого прогнется и сталь, спросила я.

Он помедлил, но все же ответил:

— Ментальной поддержки.

— Вы маг, маг Смерти! — прошипела я ему в лицо. — Какого эхла об этом никто не знает? Какого эхла у южанина глаза северного альбиноса?! Какого эхла вы думаете, что кличку дала вам я?! И откуда, провались вы в Бездну, вы знаете этого офицера из Карелла?!

Напрягшиеся было плечи мужчины неожиданно расслабились. Он отцепил мои сведенные судорогой пальцы от своего воротника и откинулся обратно на лежак. И молчал долго, бесконечно долго. А потом спросил с непонятной грустью:

— Вспомнила, значит?... Надо же, думал, это невозможно...

— Так это действительно было?... Было на самом деле?! — я резко приподнялась и схватила его за плечи. — Отвечайте!

Комендант снова неловко сел, долго обшаривая ладонью камень под спиной. Устало проговорил:

— Что вы хотите от меня услышать?... Не знаю, о чем вы конкретно, но да, это было, судя по набору ваших вопросов. Очень давно.

— Но почему это снится мне?!

— Потому что вы там были, — ядовито ответил он. — Вас звали Талери, вы были посланницей старейшин Нитерры. Полуграмотной, на редкость глупой крестьянкой, и, надо сказать, это единственное, в чем вы не изменились.

— Очень давно? — саркастически процедила я.

— Очень, — в голосе скользнула злая ирония. — Три жизни назад.

— Прекратите пудрить мне мозги, фарр! Никто не может помнить свои прошлые жизни.

— И благодарите свою Богиню, что так! — с неожиданной яростью обрубил Торрили. — Скажите спасибо, что не знаете, что это такое!

— Вы, значит, помните? — с насквозь фальшивой улыбочкой поинтересовалась я.

— Помню, — буркнул он и отвернулся. Глухо бросил через плечо: — Вы умудрились испоганить мне все три.

— Так вы что — серьезно?...

Неужели?...

— Абсолютно.

Комендант поддернул одеяло выше, недвусмысленно намекая на окончание разговора. Я уронила лицо в ладони. Боги мои, ну что мы такое творим? Что я творю? Не то я хотела узнать, совсем не то...

— Знаете, фарр... Откуда-то не оттуда мы с вами начали, — глухо проговорила я в пространство. — Да, наверное, вы не отвечаете за свои прошлые жизни, так же, как я за свои... Хотя вы хотя бы можете сделать выводы, если не смеетесь надо мной. И потому я не понимаю, почему вы постоянно на меня злы, хотя по уму должно быть наоборот.

— О да, столько выводов еще не делал никто, — сухо обронил мужчина, не оборачиваясь. — На мне грехов висит столько, что впору замуроваться в глубочайшем подвале Бездны на десяток тысячелетий, а не перерождаться уже в который раз, — он замолчал. И вдруг, с неожиданной даже для себя искренностью, добавил: — Наказания бывают разные, а это — самое жестокое. Жить. И все помнить... Не приведи вам боги такого, фарра, — в глуховатом голосе внезапно послышалась улыбка, — хоть вы и убиваете меня с завидным постоянством.

— Тогда понятно...

Богиня, я схожу с ума? Он сходит с ума? Или это делаем мы вместе?...

— Ни эхла тебе... вам не понятно, — он перекатился головой по камню, снова повернувшись ко мне. — Та жизнь, которая, по всей видимости, вам снится, первая, что я помню. И начиная с нее, вы так или иначе причастны к моей смерти. Два из трех раз убивали сами. Третий... по-моему, нанимали убийц.

— Давайте уж на "ты", раз мы так давно и продуктивно знакомы... — я сжала пальцами переносицу. — Могу я хотя бы узнать, почему?

— Первый раз... — смешок, — ты была моим "заказом". Второй — ученицей. Третий — женой. Теперь — подчиненной. Сколько ни клялся я себе не приближаться к тебе и на выстрел, сколько ни надеялся, что все будет по-другому, ты все равно влезаешь в мою жизнь и превращаешь ее в руины!... — он замолчал. — Тебе лучше знать, почему...

Молчание. Тишина такая же острая и хрупкая, как горный хрусталь.

Вот как. Вот как...

Над горами кружится в бесконечном танце снег — белые, хрупкие комочки. Они ложатся на жесткий камень, падают в расселины и тают, чтобы тонким ручейком сбежать вниз, в подземный город, мелкими каплями упасть на каменный пол у моего плеча.

И разбиться. Вдребезги.

Я закрыла глаза. Вот возьму и откушу себе язык. Тогда после мне не придётся смотреть тебе в глаза.

Хотя и смотреть уже некуда...

И хорошо, что мы не помним прошлых жизней. Плохо, когда помним, и умножаем свои ошибки...

Я взяла себя в руки и преувеличено бодро сказала:

— Жену не обещаю, в конце концов, я замужем, но ученицу — почему нет?... Чему вы там меня учили?

— Орие, прекрати меня жалеть, — тихо проговорил он. — Это мне уж точно ни к чему.

— Почему это вы решили...

— У тебя на лице все написано. Через столько лет совместного проживания мне вовсе не обязательно его видеть, чтобы знать, что так и есть.

— А сколько, кстати?... — я потерла виски. Когда-то, миллион лет назад, когда проснулась, я хотела поговорить именно об этом. — Когда все это... началось?

— Сколько лет лежал на Ледяной Корке этот колонист?... Пятьсот? Значит, примерно столько.

— Но ведь этого не может быть. Деррин колонизирована лет триста назад.

— Деррин официально колонизирована триста лет назад. А в те времена даже замку Иней было больше четырехсот.

— Должно быть, потерпевший крушение случайный корабль, потомки экипажа которого постепенно скатились к средневековью... О боги, так вот о чем говорил Шеско! — я возбужденно взмахнула ушами. — Тот ремен, которого мы привезли с Корки. Он говорил, что уже при них планета была заселена, а я подумала, что он заговаривается после комы... Подождите, но тогда получается... — я посмотрела на коменданта. — Получается, т'хоры появились здесь именно тогда, пятьсот лет назад, и тогда же их упаковали этим самым артефактом, который выдумали местные маги... Тогда достаточно его найти и...

— Не успели "упаковать", — мужчина опустил голову и отвернулся. — Я же предупреждал, что у меня на совести...

Я не выдержала:

— Торрили, проглоти вас Бездна, что бы вы не натворили, это было пятьсот лет назад! Прекратите себя изводить, иначе я убью вас в четвертый раз и прекращу этот цирк! У меня на совести как минимум три предумышленных убийства в прошлых жизнях и уже не помню сколько — в этой. Зря вы, кстати, это мне рассказали — что-то я уже не ощущаю никакой почтительности к начальству. Поэтому могу и приложить в терапевтических целях — исключительно по-семейному.

Комендант поднял голову. На его губах блуждала странная улыбка.

— Только помни, что сама этого хотела, — он оперся спиной о стену и скрестил руки на груди. — Т'хоры вырезали единственный заселенный тогда континент за год. Именно поэтому прилетевшая спустя двести лет экспедиция считалась первой. А Иней мои теперешние предки просто заняли... Тогда более мощный артефакт, способный их уничтожить, не был сделан, потому что в Асатоле совершился переворот, во многом удавшийся благодаря магам-отступникам вообще, и вашему покорному слуге в частности. По тем временам маги Смерти были весомой политической силой. Но когда я увидел, к чему это привело, то поклялся... Никогда... Больше... — его голос скатился до хриплого шепота. — Не приведи вам боги увидеть конец своего мира... Т'хоров тогда даже не смогли усыпить на время, потому что тот камень-артефакт мы перехватили и передали заказчику через посредника. Я пытался его искать... после, но не успел... К тому же заказчика я не знал в лицо.

Он замолчал.

Что же вы творите с нами, боги?... С каким мастерством превращаете память в худшее из наказаний — для того, у кого жива еще совесть. За что же ты была так жестока, о Ведущая? Я, твоя дочь, знаю — эта была ты... Только ты знаешь слабых смертных до последнего изгиба души — и бьешь всегда без промаха.

Я гладила его судорожно сжатые пальцы и говорила:

— Ваш брат был прав. Вы хороший человек, а мы с вами просто не сошлись характерами. И то, что вы говорите... Неужели вы думаете, что за тысячу лет нельзя измениться?...

Пальцы высвободились из-под руки.

— Ложись спать, Орие. Я и так наговорил много лишнего.

— У меня дежурство со второй ночной вахты, — я подтянула колени к груди и обхватила их руками. Я поспорю с тобой, Мать всего сущего. Потому что ты — несправедлива. — Артефакта было абсолютно точно три, и навряд ли я хранила их в одном месте... К тому же, судя по результату, один из них все-таки успели использовать, хоть и было уже поздно... Может, даже и я, раз уж вы говорите, что я пережила вас. Не такая уж маловероятная версия, если учесть особое отношение ко мне их вожака. А я-то все удивлялась, что у него на меня за виды... Так что как минимум один камень должен был где-то остаться. И это — шанс нашего мира.

— Он может быть где угодно, — комендант качнул головой.

— Верно. Но ведь отчего-то я, не предсказательница, вижу эти сны, — я качнула головой зеркальным отражением. — И я вот все думаю... Я ведь с Солярики...

— ...Но оказалась все-таки здесь?... Наши души тянутся к этой земле. Что-то нас держит. Не нас двоих — всех, кто был тогда с нами. Вот и Диррхейм объявился... Может, это и держит — как призраков, незаконченные дела.

— Странно это... Ведь ни я, ни вы не похожи на тех, кем мы были. Вы — вообще южанин. А он — просто одно лицо.

— Не знаю... Но сдается мне, когда Богине становится скучно играть со слепыми мышовками, она дает смертным подсказки. И на твоем месте я бы узнал, что снится ему. А сниться должно — он-то как раз провидец.

Я со стоном уткнулась лицом в колени. Пробормотала из одеяльных складок:

— Хоть его я не убивала три раза?

— Понятия не имею. С тех пор его не видел, и думал, что уже не увижу.

— Ясно. А... Ваш брат знает... обо всем этом?

— Знает, к сожалению, — комендант повернулся в мою сторону. — Вторая ночная вахта. У тебя обход.

Я закатила глаза, тяжеловато поднимаясь.

Мир еще не погиб, но уже вполне сошел с ума. Всего только за одну ночь.



* * *


Около природного тоннеля, ведущего к баррикаде, бил ледяной природный ключ, впадающий в цепочку мутных заизвесткованных лужиц, плавно перетекающих в огромное и не менее ледяное озеро под низким сводом. Плавать в нем решался только Ремо, неизменно возвращавшийся со связкой мелких слепых рыб для полевой кухни.

Я к ключу шла с громыхающей охапкой посуды, двумя тряпками и внутренним содроганием. И, только подойдя вплотную, заметила у плещущегося пятачка серебристую макушку. Зима сидел сгорбившись, обхватив колени руками, а, заметив меня, молча встал и ушел, гордо держа спину.

Как и всех гражданских, его приставили на общественные работы — к несчастью, при госпитале, которые он пытался выполнять, по возможности не попадаясь на глаза врачам и мне.

И правильно.

Вот от кого бы избавила мир, так это от него, твари неблагодарной, а не от коменданта. У того хоть совесть есть.

Я опустилась на корточки и принялась зло оттирать тарелки и кружки.

Был бы у нас тот свиток... Шагнула вперед магия, шагнули вперед психокинетика и технология — сейчас мы смогли бы создать то, что уничтожило бы чуму даже на Изнанке. Вот только ничего у нас нет, кроме непонятно на что похожего артефакта, одного-единственного, который может оказаться сейчас хоть на самой Солярике.

Были бы вменяемы все эти сумасшедшие, были бы они в состоянии бороться как следует, не теряя себя — и кто знает, не создали бы мы свой "артефакт" — живое оружие, способное перемещаться на Изнанку или вытаскивать оттуда "хозяев". Перемещалась же я туда, и жива — значит, это возможно.

Я собрала надраенную до блеска посуду на поднос и понесла на кухню.

У котелков уже оживленно толкался отряд, вернувшийся с разведки. Их было полдесятка, групп, разосланных по дальним ответвлениям ходов. Мы искали второй выход на поверхность — пока безуспешно.

Мелькнуло в тусклом свете фонаря угольно-черное лицо с такими же черными, ярко блестевшими глазами. Тео тронул меня за локоть:

— Фарра, не уходите далеко, — его настороженно вскинутые уши пришли в движение. — Доктор Точе просил передать, что у его брата наметились изменения.

— В какую сторону? — я порывисто схватила его за рукав.

— ...Похоже, он сам не знает.

Да что сегодня за ночь такая! Я в сердцах сунула поднос ближайшему повару, и бросилась было в сторону госпиталя, как уже Тео поймал меня за рукав и отвел в сторону.

— Фарра... Может, это и не совсем подходящий момент, но у меня к вам дело. Ненадолго, Ремо все равно спит, — его лицо посерьезнело, в глазах стояла тревога. Без вечной ухмылки Тео выглядел старше своих лет и до странности напоминал того себя, с которым я пережидала карантин. Это мне не понравилось.

— Что случилось?...

— Знаете, фарра... Помните, когда-то мы говорили о некоторых моих блоках?

— Да, — я встревожилась. — Что случилось?

— Я недавно вспомнил... Это "динамо", но не обычное, а алгоритмическое, — парень выразительно посмотрел на меня. Меня бросило в холодный пот. Этот блок считается сложнейшим, доступным лишь профессионалам высочайшего класса. Он действует по алгоритму "свой-чужой", на ходу определяя, разрешен информационный контакт носителя с конкретной личностью, или нет. Перед глазами встала генераторная и оракул с закрытыми глазами, попирающий все законы Лица Мира.

Не будь чумы, можно было начинать паниковать. Но сейчас... это почти неважно.

— Да, мне понятно, — я кивнула. Действительно понятно. — А почему ты вспомнил?

— Знаете, фарра, я не люблю некоторых офицеров-северян. Марионетки, — Тео перевел взгляд на далекий пещерный свод. — И отчего-то мне особенно не нравятся офицеры из Карелла. Лучше бы они вам не нравились тоже.

— Уже, — коротко обронила я. Значит, они все-таки знакомы. — В Карелле очень способные командующие.

— Очень, — в бесстрастном голосе прорезались эмоции. — Интересные мы с вами существа — в определенном смысле, правда, фарра? Не можем жить без общества... — Тео покосился на меня. Я кивнула, подтверждая, что поняла. Мы — это моры. И?... — И знаете, не только мы не можем жить без него. В Карелле, говорят, тоже... Хотя сейчас это, в общем-то, неважно — просто хотел предупредить. Всего хорошего, фарра, — эхом повторил он мои мысли, кивнул и растворился в полумраке.

— Да, это неважно, — проговорила я в пустоту. Диррхейм — мора?... В таком случае, он хорошо маскируется. Но не слишком ли много мор собралось в нашем маленьком коллективе?...

Почему-то вместо конструктивных идей в голову лезли бредовые — а не могли ли "коллеги" по недугу целенаправленно объединиться в некую организацию и начать улучшать породу средствами генной инженерии?

Вот только проблема — именно из-за того, что мы моры, из нас хреновые псионы. Дефектное распределение энергетических потоков в организме. Так что происшествие в генераторной не объяснить даже этим бредом.

Я ругнулась и направилась в госпиталь — пока что эта проблема выше моего понимания. Ремо действительно спал, но при моем приближении приоткрыл глаза. Вяло поздоровался и сообщил, что с Тайлом что-то происходит. Нет, он не собирается ни очнуться, ни умереть, но что-то происходит. Приборы фиксируют необъяснимые скачки физиологических показателей, Коэни — какие-то неясные движения сознания.

Я оставила врача досыпать и отправилась по исхоженному десятки раз маршруту к знакомой койке — просто постоять рядом. Просто увидеть спокойное бледное лицо.

Что с тобой, Тайл?...

Я уже теряла тебя, и не хочу потерять снова, никогда, — потому что ты уже не воскреснешь...

Пришла моя сменщица — шелестит платьем и гремит ведром, обтирая тех лежачих, кто не в состоянии помыться сам. Скоро утро.

Я медленно, будто во сне, побрела в общую пещеру; рухнула на свой лежак, уткнувшись в спину коменданта, и уснула резко, будто потеряв сознание.

За снежным бураном проступали ряды могил. Красная пустыня вновь стала белой, замерзло кровавое море. Затянутые льдом скалы снова подняли клыки над снежной равниной.

В моих руках были цветы, алые и белые. Над могилами кружились призраки, в морском льду с треском проламывались залитые кровью полыньи.

На том берегу стоял мужчина, а я держала в руке фонарь Богини. И это было неправильно.

"Хозяин", — шептали призраки, но я не узнавала того, с кем они говорили.

С его плеч по-прежнему падал плащ из шелестящих крыльев, а лицо закрывали пряди свивающихся кольцами темных волос. У него были красивые руки и глаза цвета заледеневшего янтаря. Печальные глаза.

Лицо, которого я никогда не видела раньше.

Он стоит у глыбы льда. И со своего берега я вижу, как проступает сквозь застывшую на века воду узкое, строгое и почти прекрасное лицо, как тянутся к свободе тонкие пальцы в костяных пластинах.

"Моя королева, ты будешь свободна, ты будешь жить"...

Стихает ветер, опадает метель, и из снега вырастают надгробия. Узкие столбы света и льда, в каждом — лица, женские лица. Их много, слишком много...

Он действительно маг — или был им когда-то. И по-прежнему может говорить с общей нашей Богиней — иначе не видели бы мы друг друга во снах.

Он ходит среди надгробий, и из них начинает уходить свет — по капле, по уже потухшим — змеиться трещины.

Зима близко...

Он поднимает голову и смотрит на меня, узнавая.

— Прорыв!

Надсадно завыла тревожная сирена. Рефлекс подбросил на ноги, руки лихорадочно натянули выданный вместо "чешуи" усиленный бронежилет и шлем, закинули за спину "мать". Со всем прочим я не расставалась даже в госпитале.

Коротко рубанул эфир: "Первый сектор, на подавление! Баррикада!"

Я выскочила из пещеры и влилась в поток бегущих солдат. Первый сектор — все наличные солдаты, кроме охраны конкретных пещер. Пробегающий мимо взводный показал мне кулак:

— Только посмей сунуться на передовую, Морровер, сам по стенке размажу!

Я молча кивнула. На этот раз — честно. Тот факт, что умирать пока нерационально для выживания всех остальных, наконец прочно утвердился в моем сознании. Не имею права, как сказал бы Диррхейм.

Далеко впереди рявкнули первые редкие выстрелы. Низко загудели огнеметы, по узкому тоннелю прокатилась рыжая вспышка. Ввинтился в уши визг, пока еще слабый. Я забралась на скальный выступ, и пыталась из задних рядов "некондиционных" бойцов разглядеть, что происходит у баррикады. Кто-то вскрикнул, зашевелились солдаты в середине тоннеля, но так же быстро это шевеление прекратилось — наверное, прорвалось всего пара т'хоров.

Узость входного тоннеля была на нашей стороне — даже если баррикаду растащат подчистую, больше, чем по двое-трое т'хоры пролезать не смогут физически, взлететь не позволяет низкий свод, а "матери" и огнеметы удержат их на расстоянии.

Меньше чем через пять минут они поняли это сами и схлынули так же внезапно, как и появились.

Зазвучал сигнал отмены тревоги. Солдаты начали медленно расходиться. Происходящее наводило на определенные мысли, и не только о том, что наше руководство перестраховывается.

Я начала протискиваться вперед, к баррикаде, распихивая идущих навстречу бойцов локтями. Там собралась целая толпа — насколько мог вместить тесный тоннель: силовики, офицеры и спешно поднятые техники, начинающие латать завал.

Пытаться узнать что-либо сейчас было бесполезно. Может, через час-другой...

Мимо прошел Диррхейм, неловко сдергивая шлем одной рукой. Я пристроилась рядом и спросила в лоб:

— Вам не кажется, что это была только разведка?...

— ... либо отвлечение внимания? — он мотнул головой, отбрасывая косу за спину. — Кажется, как и всем офицерам. Естественно, нас проверяют, — командующий внимательно посмотрел на меня. — А вы что думаете по этому поводу?...

— Я не понимаю, зачем им нужна настолько неудобная во всех отношениях добыча. Точнее, у меня возникли кое-какие мысли по этому поводу, и вы можете превратить их в уверенность или опровергнуть.

— Я? — мужчина выглядел откровенно удивленным.

— Вы. Но это разговор не для общественного места. Пойдемте, — я начала спускаться к озеру. Выбрала нишу в стене, достаточно глубокую, чтобы скрывала от посторонних глаз, и присела на скальный выступ.

— Скажем так, — не размениваясь на церемонии, начала я. — У всех нас есть некоторый шанс выбраться отсюда живыми. Некоторый, и, скажу прямо, весьма призрачный, но все же. Но без вашей помощи... гм... информационного характера сделать это будет практически невозможно.

— Что вы имеете в виду? — в холодных глазах зажегся опасный огонек. Первые мысли — о чем? Правильно, что полетело его инкогнито. Как же вы правы, фарр, и неправы тоже.

— Вам снятся пророческие сны?

— Да, конечно. Я же предсказатель, — этого вопроса он явно не ожидал. — Что-нибудь конкретное?

— Да. Но не из будущего, а из прошлого... Скажем так, альтернативное средневековье Солярики, перенесенное в эту местность. Что-нибудь вспоминаете?

Диррхейм задумался, медленно перебирая пальцами кончик косы.

— Возможно... было несколько снов на подобной тематики, — осторожно начал он. — Но как это связано?

— К сожалению, пока сказать сложно. Расскажите мне, что вам снилось. В общих чертах.

— Хочу вас огорчить — это вообще не были пророческие сны. Типичный сон-погоня. Наемный убийца получил заказ и некоторое время преследовал жертву. Забрав то, что ему приказали, он отправился обратно, но наткнулся на стаю местных хищников, от которых пришлось спасаться налегке. Потом появилась жертва, почему-то живая и с отрядом усиления. Конец закономерен, — он замолчал. — Что из этого вам интересно?

— Что конкретно приказывали сделать... тому убийце?

— Естественно, убить. Не допустить, чтобы жертва добралась до замка.

— Что у нее нужно было забрать?

— Свиток в чехле, — медленно проговорил Диррхейм. — Либо, если случиться непредвиденное и до замка она доберется, все имеющиеся при себе предметы магического характера.

— Заказчик во сне присутствовал?

— Да.

— И как он выглядел? — спросила я почти с замиранием сердца. Он задумался, спустя несколько минут наконец сказав:

— Южанин. Навряд ли чистокровный — по крайней мере, хвоста я не заметил. Худощавый, высокий, волосы чуть ниже воротника, вьющиеся, неровные — будто коса мечом обрезана. Точнее сказать не могу — он был в плаще с капюшоном. Одет в темное.

Зима близко...

— Была зима, а в горах очень холодно, верно? — тихо сказала я. — А в Нитерре, где вы встречались, очень мягкие зимы — без снега и морозов, ведь так?

— Да, — машинально сказал Диррхейм и тут же спохватился: — Что?...

— Спасибо, фарр, вы мне очень помогли, — так же тихо сказала я. Отвесила официальный поклон и ушла.

Вот и нашла я то, чего боятся т'хоры, кроме огня — зимы и приходящей с ней стужи. Настолько, чтобы послать в погоню за той, что может привести за собой смерть, наемных убийц, а не полететь самим и нагнать ее уже через сутки.

Первый артефакт не вернется к нам уже никогда, отданный ему. Второй истрачен на то, чтобы дать покой планете на пятьсот лет.

Остается третий, могущий быть где угодно.

Я вернулась в госпиталь будто во сне. Стянула шлем и броню, что-то отвечала на вопросы раненых. А через час не выдержала и вернулась в узкий длинный тоннель, к баррикаде.

Завал обновили, более того — поставили еще один, в метре за первого. Пока на четверть разобранный — до ближайшей угрозы прорыва. Толпа уже разошлась, остались только техники, прилаживающие какие-то ловушки. Я кивнула караульным и забралась в тесный закуток между баррикадами, осматривая тщательно залатанный завал, и, пожалуй, сама до конца не понимая, что ищу.

Ты пришла.

Чужой голос ворвался в сознание. Я прижалась к стене, там, где тонкие щели пропускали холодный зеленый свет той стороны.

Может быть янтарь — холодным?... С той стороны смотрели глаза холодные и чужие, смотрели мимо меня, мимо стен, мимо мира. Падали на лицо темные волосы, тонкой струйкой бежала по шее чешуя.

Вот ты и перестал прятаться, любимый...


Глава двадцать четвертая


— Мы не воры, — возразил Бэрд. — То, что принадлежит тебе, мы отдадим в обмен на наше.


Джон Рональд Руэл Толкиен




По щекам катилась холодная вода, но ведь здесь не может быть дождя, верно?...

А я думала, что разучилась плакать. Мне даны сутки, Тайл. Нужно решать. Но как?... Нет смысла идти к коменданту, будь он мне хоть муж, хоть учитель, я знаю, что он скажет. "Ты не имеешь права".

" — Меня не интересует, как вы это сделаете. Простой обмен — неужели это не доходит до вашего высокоразвитого мозга? — безличный голос сочится ядом. — Жизнь за жизнь. Вы приходите к нам, а мы отпускаем ремена. Он выйдет из комы. В противном случае... Вашим магам не перебить наш контроль - он будет умирать долго и крайне мучительно.

— Но зачем?! Зачем вам это?"

Ремо лучше не знать. Потому что я знаю, что он скажет, как скажет... И умрет вместе с тобой, Тайл.

Я не могу спросить у тебя самого, но я знаю, что бы ты ответил. Ты не боишься смерти — и когда-то давал присягу защищать разумных даже ценой жизни.

Вот только твоей смерти боюсь я...

" — Зачем?... — глаза, холодные и чужие, наконец смотрят прямо на меня. — Когда убивали нашу королеву, вы не говорили нам причин!

— Тогда, пятьсот лет назад... это была ваша королева?...

— Тогда? — он криво улыбается, взгляд становится жестоким. — Вот она, вся ваша разумность — думать, что все ограничивается одной каменной глыбой посреди звезд! Нет, это было не здесь и не тогда. Но больше не будет. Никогда.

"И моя королева будет жить", — это не звучит вслух, но слова нужны далеко не всегда...

— Но вы ведь не т'хор! — я балансирую на самом краю, но по-другому уже не получается. — Тогда почему?! Почему вы истребляете собственный народ?!...

В замороженном взгляде на один миг вместо гнева мелькает печаль.

— Это уже давно не мой народ. Тот, кто уходит на Изнанку, остается там навсегда. Поэтому не думайте, что я пожалею вас. Не думайте, что, еще раз насильно поместив в нас в спячку, отрезав от Изнанки настолько, что даже сейчас нам приходится пробивать точки перехода там, где слаба материя Лица, вместо того, чтобы перемещаться куда угодно... Да, можете так и передать своим командирам, мы могли это. И скоро сможем вновь — действие артефактов не рассчитано на вечность, уже хотя бы поэтому вы обречены... — размеренный голос бесстрастен и пуст — так же, как пуста Изнанка, с которой он пришел. — Не думайте, что, даже если вам удастся совершить чудо вновь, вы избавитесь и от меня. Когда-то я был одной с вами крови, именно поэтому это невозможно. И у меня хватит сил разбудить мой народ снова."

Мне хотелось биться головой о стену, снова и снова, потому что из этого нет выхода. Потому что у каждого правда своя и своя злость.

Жизнь на жизнь. Простой обмен. Сложно понять, зачем ему я, но предположить все же можно. Видимо, все же узнал... В конце концов, озарения Богиня дарит всем своим детям поровну — размытые критерии добра и зла, придуманные смертными, никогда не занимали Смерть. Истина — одна, и у нее нет черных и белых сторон...

Может, он думает, что тот артефакт должен быть здесь, со мной — оттого, что из разоренного города я бросилась не куда-нибудь, а сюда, в Иней. "А может, — тоненький шепоток изводил душу мучительной надеждой, — оттого, что действительно знает..." Может, он бросился сюда не из-за боязни утечки информации, а за артефактом. И, перетряхнув за неполную неделю огромный замок от башен до подвалов, решил, что уж я-то знаю...

Если бы... Если бы я была уверена, что действительно не знаю ничего о нем — о, насколько все стало бы легко и просто. Но теперь я уже не уверена ни в чем. И в том, что мне снова не начнут приходить сны — тем более. Не мужчинам, которые тогда погибли раньше, чем успели что-либо узнать, а мне. И это — единственный наш шанс, призрачный, как утренний туман над пустыней.

Вот только я не могу разменять тебя, Тайл, как младшую фигуру на игральной доске. Потому что действительно стала слишком эмоциональна для вымороженного болванчика с рассудочной душой. И долг наперегонки с чувствами рвут не привыкшую к этому душу на части.

Мне дали сутки. И я не буду думать об этом сейчас, иначе сойду с ума.

Кто-то тронул меня за локоть. Я подняла глаза.

— Фарра, не волнуйтесь так, с ним все будет... хорошо, — Коэни печально улыбнулся.

— А с кем хорошо не будет? — глухо проговорила я. У нас с тобой внезапно стало много общего, мой солнечный мальчик.

— Что?...

— Послушай... Не думаю, что ты что-то сможешь сделать со всей этой историей с Зимой...

— Я и не думаю... — тихо и неожиданно серьезно сказал он. — Я знаю. Вина — относительное понятие. А нам... Неужели вы в самом деле думаете, что кто-то не может измениться никогда? — маг поднял голову и посмотрел мне в глаза взглядом настолько взрослым, что по спине помимо воли пробежал холодок. — Не всегда для этого нужно пятьсот лет.

Я застыла, пораженная. Не будь сейчас так важно другое, я бы не поленилась выяснить, намеренно ли меня ткнули носом в собственные слова, или это совпадение.

Коэни извиняющеся улыбнулся, кивнув на Тайла:

— Я попробую понять, что с ним происходит и смогу ли что-нибудь сделать. Но это займет время.

— Только, ради Звезды, осторожнее... Это может оказаться слишком опасным.

— Я разберусь, фарра.

Я кивнула и направилась к выходу из пещеры, со странным чувством потери отмечая, что мальчик взрослеет гораздо быстрее, чем мне казалось. Но... юноша-подросток, пусть даже и чрезвычайно одаренный, не сможет перебить контроль такого противника — разве что ослабить. А псионов выше уровнем здесь просто нет.

Где-то над горами всходило солнце. Час за часом я бегала по замкнутому кругу госпитальных дел, руки механически выполняли работу, а душу грызла тоска и безысходность. Ремо переглядывался с Коэни, сидевшим, как и обещал, у койки Тайла, и бросал на меня странные взгляды. Я делала вид, что не замечаю ничего.

Около полудня исчез куда-то Тео, и мне пришлось взвалить на себя еще и его обязанности по перевязке. А через час он вернулся — серый, как угодившая в отбеливатель черная простыня, но улыбающийся странной, блуждающей улыбкой.

— Фарра, у меня к вам просьба, — начал он едва слышно, становясь рядом и начиная обрабатывать загноившийся ожог у лежащего без сознания солдата. — Вы знаете сеть пещер с северной стороны озера? — я кивнула. — По главной ветке третий тоннель направо, первая пещера. Будьте в два часа... где-нибудь поблизости. С чем-нибудь таким... — парень неопределенно взмахнул баллончиком антисептика, обрисовывая нечто маленькое и квадратное. — Ну... Возьмите шлем, думаю он там. Но, на всякий случай, будьте в своей амуниции, можно без бронежилета, — наконец сказал он, промучившись минуту над попытками обойти запрет достаточно далеко, чтобы его не засек чересчур умный блок.

Я кивнула. Обход мы заканчивали уже вдвоем.

Разнеся обеды, треть из которых заключалась в кормлении с ложечки, я сходила на кухню, взяла ведро, нагрузила его для вида грязной посудой, потом вернулась к своему лежаку и затолкала на дно шлем, прикрыв все теми же звякающими тарелками.

До времени "Х" оставалось еще полчаса, и я успела не только перемыть полведра посуды, но и тщательно осмотреть указанную пещеру. Стены были ровными и гладкими, без ниш и отдушин. Но у самого пола стена, смежная с узкой промоиной, была достаточно тонкой. Немного поработав портативным резаком, я получила более-менее сносную трещину.

Спиной вперед я на четвереньках забралась в промоину. Тщательно проверила, чтобы меня не было видно из коридора, затем надела шлем, включила внешние микрофоны на максимум и прижалась лбом к выпиленной трещине.

Через десять минут послышались голоса, мелькнул тусклый свет фонаря. А я наконец поняла, что именно имел в виду Тео — камеру портативного голографа. И включила запись.

— ... И не думай, что сможешь с этим что-нибудь сделать, — голос Диррхейма звучал безразлично. Лицо — застывшая маска, как, впрочем, и всегда... А глаза, впервые на моей памяти, живые и беспокойные. — Объект 678-СN.

— И что — сдашь?... — Тео смотрел в эти глаза и ухмылялся — криво и зло.

— Уже, — отрезал он. — И если понадобиться, отволоку на базу собственными руками.

Тео скрестил руки на груди, продолжая рассматривать оракула наглыми черными глазами. Кто они друг другу, если обращаются на "ты"?...

— "Отволоку"... Скотина ты, шавка подзаборная, которую только что ногами не пинают, а она и счастлива! Что, выше шестерки подняться не дают?

— Все сказал? — ледяным тоном осведомился северянин. — А я-то думал, что лагерную изящную словесность из тебя выбили еще в лаборатории. Или... — он цинично усмехнулся, — понравилось, на второй круг пошел? Так, говорят, там симпатичные мальчики в цене.

— Да уж не потомственная портовая шпана, с молоком матери не впитали! — процедил Тео. В его глазах вспыхнул опасный огонек. — А что, протезисты и пластические хирурги подешевели?... То-то ни зубы свои не бережешь, ни морду смазливую. Неужели у меня одного руки чешутся подправить? Да, и извини, что не узнал сразу — как-то не ожидал увидеть форму вместо драных тряпок — она хотя бы чистая.

Диррхейм одним неуловимым движением подался вперед, сгреб парня за воротник и вздернул на ладонь над полом. Сверкнул глазами, прошипел:

— Зубы? Зубы тебе?!... Да я тебя, мышовку помойную, завяжу узлом нахрен безо всяких рук. Или под себя хочешь гадить до конца жизни?

— А, вот вылезла наружу и наша изящная словесность. Ланкарские трущобы, оказывается, тоже так просто не выбиваются, — Тео зубасто ухмыльнулся, неожиданно легко разжал дрогнувшие на мгновение пальцы мужчины и мягко приземлился на каменный пол. — Ладно, признаю, соврал — изменились вы, фарр командующий. Глаза у тебя стали совсем отмороженные. Даже на последних стадиях такого не было — это я еще хорошо помню, меня же тогда только приволокли, вполне еще был в своем уме... Объект 667-СЕ. Или у самого с середины цикла провалы в памяти?

— Не твое дело! — процедил сквозь зубы северянин. "Объект?"... Я подкрутила регулятор громкости. Говори, говори, мальчик, знаешь ведь, что на камеру, больше говори, подробнее... — И не думай, что и в этот раз успеешь смыться. Моя группа таких, как ты, шесть лет отлавливала пачками. На базу ты вернешься в любом случае, даже в виде трупа.

— Где меня, как неудавшийся эксперимент, расщепят на молекулы? А нашу девицу-храмовницу ты вместе со мной потащишь? — со злым сарказмом поинтересовался парень. — Такой экземпляр шикарный, эти головоногие из лаборатории прыгать будут до потолка — мало того, что мора, так еще и псион, прямо как ты. Старовата, правда, для курса, на подростков рассчитанного, но что такое сотня для категории "Е"? Вы ведь, псионы, у нас круты безмерно, не то что какая-то несчастная "N". Кстати, а "С" что такое? Неужели и такие, как вы, фарр командующий, для головоногих не предел? И есть еще "А" и "В"? Хотя, кого я спрашиваю — шестерок в дела руководства не посвящают, они и существуют-то только для размена... Не пожалели в горячую точку сунуть — вон уже руку-то и разменял.

Ледяные блеклые глаза жутковато блеснули, дернулись губы. Мелькнула в неестественно стремительном движении рука, и Тео швырнуло всем телом на стену — от одной только пощечины.

— Скажи спасибо своей второй стадии за целую шею, — мужчина цедил слова так, как это мог бы делать тысячетонный айсберг — глухо, холодно и бесцветно. Тео медленно поднялся, потирая висок. Я откровенно испугалась за парня. То, что он его провоцирует, чтобы вытянуть информацию, может действительно стоить сломанной шеи. — "С" — это моры, если это последнее, что ты хочешь узнать в этой жизни. "А" и "В" законсервированы, как провальные. А что касается девицы... Ты хоть знаешь, безмозглый идиот, чья она жена?

— Нет. Но сдается мне, будь она даже женой Командора Корпуса, или кто там в их конторе главный, и подходи по всем параметрам, всем было бы глубоко начхать. Тем более, что они уже уйму лет вместе не живут. Выбили бы подпись на "добровольное сотрудничество" и все дела.

Я яростно засопела. Ну и какого хрена здесь обсуждается моя личная жизнь?!

Диррхейм едко усмехнулся, явно вспоминая моих "мужей". Скотина!

— Если тебя это утешит, твоя благодетельница не подходит и по гораздо более простой причине. Она не мора. Откуда ты вообще это взял?

— Как?... — Тео совершенно по-крестьянски разинул рот. И я с трудом удержалась от того же самого. — Но она же...

— Я проверял. И не один раз, — северянин раздраженно перебирал пальцами косу и выглядел странно неуверенным. — Я, знаешь ли, тоже в курсе всех этих слухов по ее поводу.

Тео захлопнул рот и явно предпочел не развивать дискуссию, дабы случайно не убедить оппонента в обратном. В отличие от него, парень имел абсолютно точные сведения на мой счет. Повисло молчание, заполненное странно нервным для оракула бегом пальцев по волосам. А я внезапно, впервые за много недель, прислушалась к себе. Ты стала слишком эмоциональной, — сколькие говорили мне это?...

Перед глазами встал сэбэшник с колючими цепкими глазами. Тот самый, что не нашел во мне того, что искал. Моры — редкий товар, моры-псионы — того реже. Еще сидя в карантине, морой я абсолютно точно была. Первого допроса должно было хватить, чтобы первый резидент СБ на нашу голову это заметил. А второй уже не нашел подтверждения... Хотя точно знал, что оно должно быть.

Энергетический дефицит не лечится, не проходит сам и легко распознается.

"Но вам не стоит волноваться".

Не стоит волноваться, что я все еще представляю для безопасников какую-то ценность?...

Однако, фарр комендант, вы знаете гораздо больше, чем хотите показать. Не за это ли вас начали топить?...

— Слушай, Лекс... — странным тоном начал наконец Тео. — Я знаю, ты и по жизни, до того, был скотиной редкостной... профессиональные издержки наемного убийцы и все такое... Но ведь три года на соседних койках, в одном боксе, чтоб его на атомы разнесло... До сих пор помню, как ты орал как резаный, чтобы головоногие не смели трогать твою косу... А самого корежило и ломало так, что на стенку впору лезть. Далась тебе эта коса, тоже мне, классовая гордость, — он криво и совсем невесело усмехнулся. Поднял глаза: — Из-за чего-то ведь ушел ты из этой карательной бригады... Может...

— Я не ушел. Меня ушли, — в безжизненном голосе северянина скользнул тот же странный тон. А во взгляде — почти сожаление. — На-пра-ви-ли... Но это совершенно ничем тебе не поможет. Потому что я теперь солдат. И выполняю приказы. Не говоря уже о том, что мне могут перетряхнуть мозги в любой момент. И... — он прикусил тонкую губу, но все же сказал: — Лучше бы тебе погибнуть здесь. Совет исключительно по старой памяти... хамло ты неуемное.

— Я учту, — серьезно кивнул парень. Встопорщил уши: — Направили... Это куда — следить, как сумасшедших отлавливают? Нашей-то конторе они зачем?

— Дурень ты... — тихо и почти ласково сказал Диррхейм. — Из чего, думаешь, нас собирают? Для чего? И откуда знают — как?... Что молчишь? — он мотнул головой, будто отметая глупые мысли. Скользнула за спину коса, сверкнула серебром в тусклом свете. — Можно подумать, это первый раз, первая планета... В других местах т'хоров просто успели вовремя перекрыть. А здесь — нет.

Раздался визгливый сигнал к окончанию смены. Мужчины одновременно вздрогнули, и, не прощаясь, торопливо вышли из пещеры.

Я вывалилась из своей промоины с затекшим телом и ощущением острой нереальности — в голове. Мир продолжает сходить с ума, и я бегу вслед за ним без оглядки.

Я брела по каменным коридорам ничего не замечающей сомнамбулой, пытаясь одним махом осознать то, что поддавалось этому в лучшем случае по частям. Были бы вменяемы все эти сумасшедшие, были бы они в состоянии бороться как следует, не теряя себя...Мои собственные мысли. Значит... Живое оружие уже создают? Действующее, могущее пробивать барьер без вреда для себя... Но не могущее остановить уже нахлынувшую чуму, а значит, еще только начавшее разрабатываться?

Чего же это стоит?

Убийц, уголовников, отребье этого мира, действительно ставят на службу обществу — это ли не мечта, почти утопия... Из них не испорченных душой, таких, как наш чумазый студент, едва ли один на сотню, а перед лицом подобной катастрофы оправданы еще и не настолько грязные методы — такова наша несправедливая и крайне далекая от идеала жизнь.

Но как же противно, боги мои, просто по совести... СБ Короны или смежная, еще более засекреченная служба — разницы нет. Успели перекрыть заразу или нет — но наверху знали, что здесь происходит. И... использовали провинциальный город в качестве инкубатора для такого необходимого в разработке "оружия" сырья?...

Когда т'хоры окончательно выйдут из-под контроля, зараженные области просто накроют ковровой бомбардировкой из стратосферы. Или весь континент — как успеют. Вместе с нами, запертыми в горах.

Мы могли не слишком беспокоиться о передаче данных в Центр. Там и так все прекрасно знают...

А неприятно, однако, приносить себя в жертву благому делу. Да еще так... пассивно. Я криво усмехнулась. Зато утренний вопрос стоит уже далеко не так остро.

В Бездну все.

В Бездну.



* * *


— Атка, ну что ты, как детсадовская! Ну не плачь, ну чего ты...

За поворотом каменного лабиринта, в тесной нише на расстеленной куртке сидела дочь Ремо и горько рыдала, уткнувшись в узкие ладошки. Римс, горестно сложив брови домиком, сосредоточенно копался в карманах штанов, явно ища платок, и одновременно ломающимся баском пытался пресечь девчачий рев.

Популярное, однако, место для свиданий, эти пещеры у озера.

— Атка, ну честное слово, я, по-твоему, что, не мужчина?

Атка судорожно кивнула сквозь всхлипы:

— Му-мужчина. Но я все ра-равно боюсь, — она подняла полные слез и обожания глаза. — Римс, ну не лезь никуда, ну пожалуйста... А вдруг тебя убьют? Они знаешь какие стра-страшные? — очередной всхлип прорывается высокой вибрирующей нотой.

— А если придется? — мальчик по-взрослому нахмурил брови. — Видела, сколько солдат в лазарете? Может, каждые руки на счету будут.

— Так то если придется! Римс, ну дай мне честное слово, что только если никого больше не останется...

Под ногой поддался и с противным скрежетом вылетел из-под подошвы мелкий камешек. Дети насторожили уши, а через мгновение, почуяв чье-то присутствие, вскочили и кинулись вглубь запутанных переходов, только пятки засверкали. Я бросилась следом — еще заблудятся или покалечатся в темноте, буду потом виноватой...

Куда там... Куда уж силовику в чуть ли не полной амуниции угнаться за двумя котятами по узким коридорам... Ну хорошо, за одним котенком. И одной ящеркой.

Я остановилась, переводя дух и оглядываясь. Судя по скорости, не первый раз они здесь, выберутся. Как бы самой не застрять...

Услышав голоса на обратном пути, я уже почти не удивилась. Сегодня, видимо, действительно день свиданий.

Они сидели на берегу ключа, другого, затерянного в дальнем углу лабиринта, почти ядовитого — в воде было слишком много серы. И — уже — молчали.

Двое юношей, две светлых макушки, различаемых только оттенком.

"Я и не думаю... Я знаю". Так ты сказал, Коэни?...

Наступая смерти на горло в приполярных болотах, никто не заметил, как тих стал наш связист. А я, впервые, соотнесла две потери тех времен.

Может, поэтому... Может быть.

И какая, на самом деле, разница, кто погиб — живой друг детских лет или дар, сопровождающий с рождения. Твой мир рушится одинаково, хотя я и не понимаю, почему меня вдруг потянуло на сентиментальность.

Зато понимаю, почему их потянуло — друг к другу. И знала это, знала, что так будет, еще тогда — сидя на промерзшей земле, с отравленной иференом головой, глядя на то, как жмутся друг к другу двое мальчишек... будто прячась от холода, только не того, что снаружи, а того, что внутри.

Зима-Зима... Зачем же ты сделал то, чего не должен был?

И не поэтому ли сейчас ты плачешь?...

Коэни обнимает тебя, прижимает к плечу растрепанную голову, гладит по тонким серебряным волосам, как ребенка, и что-то шепчет. Будто старше — он. И сильнее.

Ты цепляешься за него, как за последнюю соломинку, прижимаешь к себе хрупкое тело и, кажется, впервые за всю жизнь рыдаешь на чьем-то плече. Не сознавая, что ты — это и есть то, что дает ему силу.

Он перевернет вверх ногами мир ради того, кого любит.

Вы разные. Настолько, что не должны иметь ничего общего.

Снежинка, прекрасная, но колкая, жесткая и холодная... И такая же хрупкая.

Тонкий, стелющийся по земле побег, который так легко согнуть, но разорвать невозможно. Беспомощный на земле, но по подставленной руке взбирающийся к небесам.

Бездна с тобой, Зима. Ты стал для него этой рукой.

И за это я тебя прощаю.



* * *


До лазарета я добралась за два часа до заката. И молилась. За всех.

За всех тех, кому, милостью и провиденьем богов, не суждено было дожить до осознания предательства. И в тысячу раз сильнее — за тех, кто, напрягая последние силы, доживет, надеясь.

Взревела тревожная сирена, избавляя от ненужных переживаний. Вся амуниция и так была на мне, оставалась только добежать до бронежилета, затянуть пряжки, и сунуть сонному коменданту в руки чип от голографа со словами: "Только не потеряйте, ради богов".

В общей пещере царил хаос. Бурлящий приказами эфир сбивал с толку, и больше трети солдат топтались на месте, не понимая, куда бежать и что делать. Прочие же растекались в двух совершенно противоположных направлениях, внося во всеобщий бедлам свою лепту.

Я потрусила вслед за теми, кто бежал к тоннелю с баррикадой — где-где, а там не бывает лишних солдат — и еще успела увидеть, как срабатывают установленные накануне ловушки: волной огня, заливающей пространство между двумя баррикадами. Она полыхала восемь минут, пока заваливали до конца внутреннюю баррикаду.

Пол вздрогнул. Раздался скрежет — падали сваренные между собой контейнеры, раздираемые когтями. Через щели у потолка и стен начала просачиваться едкая зеленоватая взвесь.

Передние ряды напряглись — еще с четверть часа, и т'хоры примутся за внутреннюю баррикаду. Мягко защелкали предохранители, в эфире пробежала цепочка команд.

За баррикадой завозились. В щели между стеной и ящиком мелькнул черный коготь, криво расцарапал металлическую стенку и упал, обрубленный десантным ножом под корень. Зеленая взвесь стала гуще, и без того заполнив весь тоннель. Невидимый офицер крыл матом солдата за сработавшие рефлексы. Неторопливое, почти задумчивое царапанье и скрежет возобновились.

Под ложечкой поселился противный скользкий комок. Что за дрянь они там готовят?...

Солдаты заволновались.

Внезапно меня схватил за локоть взводный, неизвестно как выловив в этой напряженной массе. Махнул рукой куда-то в глубину пещер и потащил за собой:

— Шевели копытами, Морровер, галопом, галопом! У нас с тобой дела покруче будут!

— Там что, тоже прорыв?!

— Прорыв-шморыв!... И один, и второй, и Бездна с небесами! — яростно, но непонятно прорычал взводный на бегу. — Там весь лазарет в крови и соплях! Не видела, что ли?!...

Мы пронеслись мимо лазарета, — мелькнули на секунду ряды окровавленных солдат, которых не было еще полчаса назад. Метались врачи и санитары в тщетной попытке разорваться надвое, а лучше — натрое, с залитыми кровью халатами и тихой паникой в глазах.

Кровь?... Не ожоги?

— Разведчики кого-то за собой приволокли, — ответил, не оборачиваясь, на мои мысли взводный, выдергивая из рыхлой толпы других бойцов. Зло тряхнул стриженой головой: — Нам сейчас этой хрени еще не хватало для полной задницы!

Мы вылетели в короткий коридор, которым заканчивалась занятая нами пещера и начинались высоченные залы с частоколом сталагнатов. Я крепче сжала приклад и выругалась сквозь зубы.

Солдат здесь было мало, зато много было пещерных плакальщиц — сгорбленных тварей в треть моего роста, с выпученными белесыми шарами вместо глаз в половину плоских морд, длинными костлявыми лапами, свисающими ниже колен, и серповидными когтями, царапающими землю.

Победно взвыв при виде столь обильной добычи, они рванулись вперед, подпрыгивая на коротких кривых ногах больше чем на два локтя вверх.

Задерганные т'хорами солдаты отреагировали машинально — слаженной пальбой плазмой, что и стоило не меньше чем десятку здоровья, а одному-двум — и жизни. Мелкие, стремительные и слишком маневренные цели с легкостью уклонялись от тяжелых, редких и низкоскоростных зарядов. Пока над строем не прокатились щелчки переключателей режимов, первая волна уже успела перемахнуть середину зала и вцепиться в ноги солдат, а кому не повезло — и допрыгнуть немного выше.

Под сводами пещеры заметались вопли — уже бойцов. Те, кого послали сюда, не носили "чешуи" — только бронежилеты, и ноги под камуфляжем ничего не защищало.

Вторая волна пошла следом, не делая пауз. Загрохотали очереди, разрывая круглые тела с обвислыми животами в клочья. Заметалось эхо, а я начала молиться, чтобы от стрельбы не обвалился потолок.

Их было много — целая стая, и далеко не всех удавалось выкосить даже шквальным огнем. Те, кто прорывался, с голодным остервенением кидались на солдат, стараясь воткнуть когти как можно выше.

Под ноги упала пустая обойма. Я торопливо запихивала в гнездо новую, пытаясь пинком отшвырнуть подскочившую за время заминки тварь.

Фарра! Вы меня слышите?!

Голос в голове раздался так внезапно, что обойма соскользнула из пальцев, а плакальщица извернулась и всадила коготь мне в бедро над коленом.

— Твою мать!!! — рыкнула я, схватила тощую лапу и с размаху швырнула тварь на стену, выдергивая неглубоко засевший коготь. Все, хана "пузырю".

Брешью в обороне мгновенно воспользовались еще с полдесятка плакальщиц. Ближайший солдат нашел время развернуться и полоснуть очередью и "моих", пока я наконец не перезарядилась.

Снова рявкнула "мать", засвистели пули, и я попыталась настроиться на волну, одновременно не выпуская из виду ближайшие десять шагов.

В глазах начало двоиться.

Фарра, вы можете сейчас прийти в лазарет?

Коэни, ты сдурел? Какой лазарет?! Тут и так солдат в два раза меньше, чем нужно!

Фарра, Тайл умирает.

Сердце ухнуло. Дрогнули руки, очередь едва не прошла мимо цели. Но ведь сутки еще не прошли, чтобы в Бездну провалиться этому гребаному патриоту!!

Десять минут назад внезапно начали падать все жизненные показатели, никто не может понять, почему. Прибыло столько раненых, за этой суматохой вообще чудо, что заметили. Фарра... тут столько тяжелых, которые без срочной реанимации умрут, что даже доктор Точе не может вырваться. Я думал, может, вы захотите быть...

Я буду, Коэни. Постараюсь успеть...

Он отключился.

А я взревела раненым зверем, отшвырнув прикладом снова подобравшуюся слишком близко плакальщицу и проломив череп еще одной. Звезда моя, да что же это за жизнь у нас такая! Когда в десяти шагах от врача умирает его собственный брат, а тот не может даже подойти, лихорадочно спасая чужие жизни! Потому что у него — присяга. Когда на другом конце пещер умирает друг, а я не могу даже попрощаться, потому что у меня — все та же гребаная присяга!!!

Я стиснула зубы, палец яростно надавил на спуск.

А провались ты в Бездну, такая жизнь!

Спустя полчаса в отупевшем от бесконечной стрельбы мозгу окончательно перемешался отраженный пещерным эхом грохот, вопли раненых и вой плакальщиц. Стаю частью расстреляли, частью обратили в бегство, и теперь мы сновали по залу, отлавливая тех, кто затаился в нишах и за сталагнатами.

Я вырвалась оттуда при первой возможности — когда позволила совесть. Прибежала в маленькую пещеру, мысленно готовясь услышать о том, что опоздала.

Коэни встретил меня у койки, медленно, будто во сне, стягивая окровавленные перчатки. Повел большими печальными глазами:

— Знаете, фарра... Это странно, но все в порядке. Уже. И я снова не знаю, почему.

Я впилась взглядом в такое знакомое лицо, встрепанные золотые волосы, и почувствовала, как возвращается и снова начинает биться провалившееся, должно быть, в саму Бездну сердце.

Я знаю, что это было. Демонстрация сил, и предупреждение — мне и только мне.

— А что... там? У баррикады.

— Раненые, но убитых почти нет. Т'хоры разворотили оба завала, немного пошумели и ушли — почти как в прошлый раз. Как-то странно все это...

Это-то как раз не странно. Разведка и изматывание противника — нет резона терять на этом слишком много бойцов.

— Знаете, фарра, через пару часов здесь станет полегче. Я постараюсь все же разобраться, что происходит. Может...

— Спасибо, Коэни, — я слабо улыбнулась. — Но не изматывай себя слишком сильно.

Тем более, что это все равно не поможет...

Я дотащилась до своего лежака, устало стянула бронежилет, скинула перчатки и кобуру. Закатала побуревшую от крови штанину, с трудом отдирая прилипшую ткань, прыснула антисептиком и кое-как перевязала.

Жить буду, и черт с ним, что недолго. Хватит с меня такой жизни.

"А с остальных — хватит?..." — тонкий шепоток снова тревожит душу. Добро бы решала за себя — за других ведь решаю... Предательство доверившихся — как ни посмотри. Да только по масштабу разное предательство...

И это тупик. Как на него ни посмотри.

— И что творится на этом свете, пока я его не вижу? — вдруг поинтересовался комендант, до этого молча прислушивавшийся к беготне и крикам в соседних "палатах". Я вкратце обрисовала ситуацию. Поколебалась, но спросила:

— Как вы?

— Терпимо, — он сел, уже гораздо увереннее, чем вчера. — Хотя командование прямо сейчас не приму, — и без всякой связи добавил: — Ты что, снова нарвалась на неприятности?

— Да нет, ерунда. Даже шить не надо, — отмахнулась я, машинально складывая амуницию у лежака.

— Я не о том, — Торрили протянул руку, нашарил скальный выступ, ухватился и, поморщившись, начал медленно подниматься. — Толку от тебя там, — он кивнул на другие пещеры, — все равно никакого, так что пошли, прогуляемся. Потому что меня все чаще посещает ощущение, что вместе с глазами я лишился заодно и ног.

— Сомневаюсь, что вам это сейчас полезно, — отрезала я, но поднялась следом. Подхватила под локоть: — Будете себя так вести, пойду и скажу Ремо.

— Если не ошибаюсь, он сейчас очень занят, — с нескрываемым сарказмом сообщил комендант. — От пары шагов я не развалюсь, Птар поводил меня тут немного.

— И далеко вы ушли, фарр Торрили? — ядовито поинтересовалась я.

— Достаточно. Так что... пойдемте, фарра Морровер, — чужая рука тяжело опустилась мне на плечо. — И, Орие... — он криво улыбнулся, — смею надеяться, ты прекрасно знаешь, как меня зовут. "Раз мы так долго и продуктивно знакомы".

Я вздохнула и придержала его за ремень, когда мужчина неловко качнулся, делая первый шаг.

— Ну и зараза же ты... Этан, — я сжала губы. В конце-то концов, он сам этого хотел. Сам, сам виноват. — Хорошо, я знаю одно место, где, похоже, свидания устраивает половина форта.

Мы медленно пошли к выходу, провожаемые удивленными взглядами. Странная из нас была пара — я хромала, комендант и вовсе шатался, как лист на ветру, спасаемый от падения только тем, что намертво вцепился мне в плечо. У меня было огромное подозрение, что, если бы не приличия, собственное мужское эго и наши сложные отношения, он бы с удовольствием повис на мне окончательно. А с еще большим удовольствием вообще остался бы под одеялом.

Мы медленно доковыляли до выхода из пещеры и начали спускаться к озеру. В середине пути, чувствуя, как напрягается под пальцами его спина, я поняла, что кого-то переоценила — его, себя или дорогу. Судя по ругательствам, которые комендант бормотал под нос каждый раз, как спотыкался или поскальзывался — то есть постоянно, так и было.

— Ну? — прервал он наконец затянувшееся молчание.

— Что "ну"? — угрюмо поинтересовалась я, в очередной раз ловя его сзади за ремень.

— Чем ты себя изводишь до такой степени? — требовательно произнес он. В тоне привычно прорезались приказные нотки. Я сжала губы в нитку. А то я не знаю, что вы скажете, фарр комендант... что ты скажешь, учитель мой.

— ... А вы... ты думаешь осчастливить меня мудрым советом? — у меня вырвался нервный смешок. — Тогда скажи: как предавать лучше — по уму или по сердцу? Потому что я не знаю.

Странно, но он задумался. Мы наконец дошли до лабиринта, и я завернула в ближайшую же пещеру. Ну и куда ему, боги мои, вообще ходить? Дубина упертая.

Только начав расстегивать куртку, я увидела, что комендант делает то же самое.

— Не надо, я свою постелю. Еще простуды вам... тебе не хватало для полного комплекта.

— Кто из нас здесь мужчина? — он криво усмехнулся и сбросил куртку на каменный пол. Наклонился, на ощупь расправляя складки. — Бросай свою тоже, если так хочешь.

Я постелила и уселась сверху. Торрили медленно, все еще неуверенно, опустился рядом. И неожиданно серьезно сказал:

— Не предавай. Если сможешь — не предавай никогда. Даже если это меньшее зло.

— Вопрос, к сожалению, стоит не так, — я скривила губы. — Вопрос стоит — что именно предать. Кого предать... Всех или одного.

— Одного... кого? — тихо спросил он. Я сказала. Комендант внезапно улыбнулся — по-настоящему, как улыбаются те, кто уверен, что все в их жизни идет прекрасно. — У нас с тобой все традиционно — ты опять меня убьешь. Только опосредованно и с кучей народа заодно.

— Что?...

— Скажи честно, ты ведь все уже решила? — я кивнула, забыв, что он меня не видит. — Я не умею переубеждать. Но скажи хотя бы, в чем дело.

Я поколебалась, но все рассказала. В глухой надежде, что чего-то не знаю...

Комендант замолчал надолго. Из-за повязки было не так просто понять, что выражает его лицо, но когда он не хочет, чтобы это увидели, это сделать невозможно вовсе.

— Это очень странный вопрос... И я не хочу, чтобы ты шла на самоубийство. Не говоря уже обо всех прочих доводах, — его пальцы переплелись. — Но... Один раз, один-единственный раз, я, как ты выражаешься, "предал доверившегося", потому что так нужно было закону... И так нужно было моей Богине. То самое меньшее зло. Я сделал то, что она хотела, но после этого отвернулся от нее — навсегда. Иначе сошел бы, наверное, с ума. Поэтому... — он замолчал. — Тебе решать.

— Кого?... — тихо спросила я.

Его губы дрогнули, и тут же застыли, сжавшись.

— Тебе не нужно это знать. Совсем не нужно.

Укололо сердце, болезненно и тягуче. Руки дернулись, схватили мужчину за воротник, тряхнули в странном, нелепом порыве:

— Кого?!

-... Сыновей, — наконец тихо шепнул он. — Наших сыновей.

Он гладил мои руки, судорожно сжавшиеся на воротнике рубашки:

— За это ты меня и убила. И была, в общем-то, права. Еще раз хочешь?

— ...С тебя хватит и того, что все-таки пошел к ней на поклон, из-за меня. Во искупление вины, так ведь?... Вот уж ирония судьбы... — я выдернула руки, сложила на коленях. — Чего еще я не знаю?... Да, кстати, и куда внезапно делся мой энергодефицит?

— Не внезапно, а уже давно, — комендант пожал плечами. — Еще когда в первый раз... лечил. Дефектные энергетические потоки мешают при передаче, так что это исправили, — смешок, — бесплатно.

— Бесплатно, значит, — сощурившись, я посмотрела на него. — Скажите-ка, фарр, вы знали, чем мне в итоге грозили эти дефектные энергетические потоки?

— Скажем так... — Торрили помолчал. — Единственной альтернативой было бы тебя убить — закономерная участь тех, кто слишком много знает. В СБ из тебя бы все вытрясли в течение суток. И — да, я знаю, что несколько последних лет Корона собирает мор под любыми предлогами. Не знаю, правда, зачем, но... скажем так, я имел неосторожность не слишком корректно выразиться, когда в прошлом году мне предложили предоставить форт под некоторые нужды правительства.

— И поэтому...

— И поэтому, — твердо проговорил он. — Больше в своей жизни — ни в одной из них — я не собираюсь участвовать ни в каких предприятиях, даже правительственных, которые потом будут камнем висеть на моей совести. Лучше каторга.

Опять, как и много раз до этого, я ощущаю себя дурой. И снова понимаю, что не знаю ни этого мужчину, ни себя. И — да, я все решила. И если это будет самоубийство, то кое-кого я утащу за собой, даже если придется разрывать чужое чешуйчатое горло зубами.

Мы просидели в сырой пещере еще час. Просто потому, что я не хотела оставаться одна. Говорили о ерунде, и комендант действительно не пытался меня отговаривать, хотя — и это было видно — хотелось. Обжегшись один раз так, что хватило с верхом, он зарекся советовать вообще что бы то ни было.

За полчаса до срока я пришла в лазарет — прощаться. Кто кого убьет — уже, в общем-то, не важно, ведь с Тайлом мы не увидимся больше никогда.

И поэтому, когда мне навстречу вылетел радостно улыбающийся Коэни, я просто улыбнулась в ответ.

— Фарра, фарра, — теребил меня за рукав маг. — Получилось!

— Что?...

— У меня — получилось! Он очнулся!

Я оседаю на пол с ухнувшим куда-то глубоко-глубоко сердцем.

И понимаю — это и есть счастье.


Глава двадцать пятая


-Вот поэтому, — простонала травница, — я и не пошла в маги-практики! Только вы в ситуации "хуже не бывает" способны жизнерадостно заверить, что очень даже бывает и, более того, сейчас будет.


Ольга Громыко


Вершины Призраков укутала метель. Мир утонул в снегах.

Как когда-то. Когда-то очень давно...

Вот и пришла зима — там, снаружи. Здесь, внутри, она пришла давно. В наших снах.

Он снова здесь — одинокая темная фигура среди уходящих вдаль могил. На надгробиях лопается лед — стремительно, звонко.

И уже не удержишь лавину.

— Ты счастлива? — безличный голос плывет над полярной пустыней. — Вместо одной жизни придется забрать все. И ты будешь в этом виновата.

— Нет. В этом будешь виноват ты.

Я просыпалась медленно. Рядом заворочался комендант... хотя, наверное, уже Этан. Глупо называть по фамилии, а тем более, по должности, мужчину, с которым у тебя были общие дети... и общий брак, если уж на то пошло.

Хотя, как недвусмысленно говорит мой собственный опыт уже в этой жизни, это еще ничего не значит. Тут от настоящего мужа можно свихнуться, не говоря уже о настолько бывшем.

Ох, служители божьи, все у вас не как у людей...

Я выползла из-под одеяла, задумчиво осмотрела подживающую руку, поменяла повязку на ноге... И — не удержалась, снова похромала в соседнюю пещеру, к койке в дальнем углу, куда забегала чуть ли не каждый час.

Потускневшие, очень усталые зеленые глаза. Тайл смотрел на меня с какой-то тихой обреченностью, вот только — почему?... На всех остальных он глядит по-другому.

— Ну, как ты тут? — преувеличено бодро спросила я.

— Живой, — он повел шеей. — Спасибо нашему гениальному ребенку.

— Где он, кстати? — я оглянулась. Постоянно мелькающая в госпитале хрупкая фигурка куда-то пропала.

— Приболел, вроде бы, — Тайл поднял на меня глаза. — То ли простыл в этой сырости, то ли просто устал, меня вытаскивая...

Молчание. Он все так же смотрел на меня — пристально и странно.

— Тайл... Что было... там? Что с тобой?

— Там... — он криво улыбнулся. — Плохо. А сейчас... Нормально все сейчас. Честно.

— Орие, не смотри ты на него, — Ремо подошел почти бесшумно. — И не слушай. Он вообще с утра порывался встать.

— Сколько я уже на койке провалялся, напомнить? — Тайл сердито глянул на брата. — Нет, ну в самом деле! Физически я в норме, и ты прекрасно об этом знаешь.

— Если бы ты еще морально был в норме, — вздохнул врач, покосившись почему-то на меня. Я вопросительно приподняла ухо. Ремо только махнул рукой: — А, не морочь себе голову. Я лично устал с этим бороться. Дозреет — скажет сам.

— Скажет что?

— Или так и не скажет... — снова вздохнул Ремо. — Руку дай, посмотрю.

— Ремо, не мог бы ты заткнуться, а? — Тайл рывком приподнялся и сел на кровати, зло сверкая глазами.

Я протянула врачу разукрашенное швами предплечье. Ну вот, я опять ощущаю себя обладательницей неверного супруга и развесистых рогов. И давайте забудем, что так и есть на самом деле.

— И, к слову, при том бардаке, что здесь твориться, сомневаюсь, что кто-то может себе позволить разбрасываться взрослыми мужчинами, способными держать оружие, — оборвал дальнейшую дискуссию Тайл. — Так что, хочешь ты этого или нет, а сегодня я все-таки встану. И плевать я хотел на твои "рекомендации".

— И кто это, хотел бы я знать, тебя просветил? — начал заводиться врач. — Оторвать бы голову этому умнику. Где, интересно, на тебя броню возьмут, с таким-то ростом?

— Полицейская должна была остаться, — отрезал Тайл.

— Полицейская, значит...

Я оставила братьев выяснять отношения дальше, поскольку в этом споре была абсолютно лишней. Не говоря уже о том, что Тайл был прав. То, насколько были забиты госпитальные пещеры после вчерашнего...

А если говорить о некоторых моих снах... Он явно готовит какую-то пакость, скорее всего — примитивную, но эффективную лобовую атаку — через неделю-полторы, измотав нас предварительно по максимуму постоянными "набегами". А если случится еще один аврал вроде вчерашнего... И так уже с легкими, и даже со средней тяжести ранениями, не слишком мешающими двигаться, не ложились в госпиталь, а просто приходили на перевязки и процедуры, продолжая стоять на вахте.

Отправившись к кухне за завтраком для раненых, я наткнулась у раздачи на взводного, которого и не преминула нагрузить своими соображениями. Командующему после всех вчерашних откровений я доверяла меньше, чем это вообще было возможно, поэтому попросила донести мои измышления до начальства через его голову. Взводный скосил на меня хитрые глаза:

— Ладно, Морровер. Бери свои манатки и пошли, покормишь кашкой наших бравых разведчиков. Заодно побалакаем на эту занимательную тему.

— Вы-то туда зачем?

— Как — зачем? А спросить, какого хрена они сделали, что нам вчера приключился такой сюрприз? Пошли, Морровер, не тормози.

Я подхватила "кашку" и действительно пошла, гадая, с какой радости у взводного проснулась страсть к служебным расследованиям. По пути вполголоса изложила ему специфику службы фарра Диррхейма — в сильно отредактированном виде, но тем не менее. Взводному я доверяла как себе, и, если вдруг доблестный сотрудник спецслужб захочет выкинуть что-нибудь эдакое, мне нужен кто-то, кто поможет без лишних вопросов его вырубить. Взводный ехидно покивал и пообещал полное содействие.

Разведчики выглядели еще хуже, чем мне вчера показалось. Я подсела к первому, судя по нашивкам, — их командиру. Как и у большинства — нарезанные на лоскуты ноги, не смертельно, если вовремя остановлена кровь, но встанет он еще нескоро.

Взводный присел на корточки рядом. Поднял светлые глаза, пристально посмотрел на бледное лицо в испарине.

— Как же это тебя так угораздило, а, Нори?

— Как, как... — просипел раненый. — Еще чего умнее спроси.

— Тогда я буду говорить, а ты кивай давай, — взводный переплел пальцы и задумчиво уставился в потолок. — Значит, шли вы где-нибудь... Вот по такому же залу, что у нас за главной пещерой, только с озером или подземной рекой.

Раненый кивнул. Я налила в кружку питательную смесь и поднесла к его губам, придерживая за донышко.

— У озера остановились воду проверить, светили много. А потом как поперло...

— Ты-то откуда знаешь? — раненый вяло отодвинул кружку.

— Да как-то раз сам нарвался по дурости, — он выразительно посмотрел на собеседника. Я хмыкнула себе под нос. Взводный вроде меня — имеет привычку к неподобающим выговорам старшим по званию. Почему себе такое позволяю я, еще понятно, но вот почему такое спускают ему — загадка... — Что ж ты, в справочник не смотрел перед выходом?... Ладно, а потом что было-то? Ломанулись назад и всю стаю за собой поволокли?

— Если бы всю, не дошли бы, — раненый пристально и крайне недовольно посмотрел на кружку, настойчиво подсовываемую ему под нос. — Там каскад озер, штук пять таких, как наше большое. Только вода там дрянная — недавно какой-то выброс был, — рыба дохлая кверху пузом по всем пяти. Может, поэтому они такие озверелые — жрать-то хочется, а уже нечего... — мужчина наконец хлебнул бурды из кружки и поморщился.

— Морровер, — каким-то неестественным тоном начал взводный, — ты не помнишь, мы там всех перестреляли или нет?...

— Да нет, с десятка два точно обратно поскакало, — я вопросительно посмотрела на него. — А что?...

И тут до меня дошло.

— ...!

Мы переглянулись.

— Морровер, нам п... !

Как по команде, мы вскочили и понеслись в пещерку, где обосновался штаб.

Плакальщицы едят все, что когда-либо было живым, но в естественных условиях питаются в основном рыбой из подземных озер. Пять озер... это огромная по местным меркам популяция. И если учесть, что она резко лишилась пропитания и узнала сюда дорогу, нам действительно п... . Потому что для войны на два фронта у нас банально не хватит солдат.

Выложив эту информацию старшим чинам, мы разбежались по местам.

Через полчаса в коротком коридоре, ведущим в глубинные залы, уже стоял усиленный караул, а на колонны в самих залах навешивали датчики движения. Плакальщицы не т'хоры — если и сорвут, то случайно. Навалить еще одну баррикаду — значило запереть себя окончательно, что под угрозой прорыва с другой стороны вообще перспектива аховая... Да и слишком короток тот коридор — если прорвутся, то прямо в главную пещеру, где куча гражданских.

Хотя я бы рискнула.



* * *


Я домывала очередное ведро грязной тары после все того же завтрака, когда мимо меня в который уже раз продефилировал Зима. И снова задалась вопросом, что же, все-таки, он здесь делает.

Я прополоскала руки в ледяной воде и поднялась. Прав был когда-то Ремо, хоть сейчас он наверняка со мной не согласится: нужно было хвататься за первые порывы раскаяния мальчишки — может, и не натворил бы он ничего... Для того, чтобы измениться, действительно не нужны сотни лет. А я забыла об этом.

А вот ты, Коэни, при всем своем незнании жизни, возможно, оказался и мудрее меня.

Утратила я во льдах хватку и смирение. Стала злой. Вот только навряд ли это снимает с меня ответственность, раз так и не передала свою паству в другие руки. И... как знать. Может, действительно еще не поздно.

Умирать — так с чистой совестью. Хотя бы профессиональной.

— Зима, — позвала я.

Он обернулся. На бледном лице застыло выражение настолько мучительное и безысходное, что я испугалась. Если он на себя из-за этой катавасии руки, не приведи боги, наложит, то и будешь в этом виновата, дура старая!

— Что вы хотели? — на его лицо спешно наползло привычное независимое выражение.

— Поговорить. Когда-то я это обещала. Тем более, что... случай больше может и не представиться.

Бледные щеки вдруг вспыхнули румянцем. Мягко говоря, странная для него реакция.

— Я... Я сейчас занят, — пробормотал наконец парень вместо ожидаемой вариации на тему "в гробу я всех вас видел". Вежливо, с каким-то болезненным блеском в глазах поклонился и быстро зашагал в сторону главной пещеры. И вот тут я испугалась по-настоящему.

Будь у меня время, я бы догнала его и вытрясла, что с ним творится, но времени вдруг не стало.

Завыла сирена — настолько резко и надрывно, что заныли зубы. Я схватила ведро и бросилась по привычному маршруту.

— Ну ты совсем обнаглела, — среагировал Этан на очередную просьбу приглядеть — на этот раз за ведром. — Надо полагать, скоро меня будут гонять эту посуду мыть, как в старые добрые времена?

Я закатила глаза, спешно влезая в бронежилет и обвешиваясь оружием. Схватила шлем и убежала, так и не развив дискуссию.

Хаос начинался от порога главной пещеры. Метались и испуганно визжали женщины-гражданские, мешая солдатам пробиваться вперед, висли на руках, истерически что-то голося... Стремительными тенями прыгали пробившиеся сквозь не особенно прочный заслон караульных плакальщицы, инстинктивно целясь в тех, кто помельче и послабее.

Это был самый настоящий прорыв, в самом паршивом смысле этого слова.

Силовики в "чешуе" протаранили рыхлый строй солдат, пробежав пещеру насквозь, и скрылись в коридоре, выдвигаясь на передовую. Я проводила сослуживцев почти завистливым взглядом.

В воздухе запахло кровью.

Где-то впереди отчаянно закричала женщина. Я кинулась на звук и едва успела поймать за ноги уже вытянувшуюся в броске тварь. Шваркнула изо всех сил о пол головой и оглянулась. У оседающей женщины на боку расплывалось красное пятно — успели все-таки достать. Я подхватила ее за талию, с удивлением опознав Тиссу, и, поколебавшись, все же побежала вместе с ней в лазарет. Там нашелся только Тео, которому я и сгрузила на руки секретаршу, метнувшись обратно.

То, что творилось в пещерных залах за коротким узким коридором, не поддавалось вообще никакому описанию. Пробившись сквозь толпу, я сначала подумала, что ослепла. А потом поняла, что бывает на свете чернота, которую не могут пробить даже военные фонари, — сотни черных тел с огромными белесыми глазами, слабо фосфоресцирующих в темноте.

Короткие волоски гривы вдоль всего позвоночника стали по стойке "смирно". А губы зашептали полузабытую молитву Жизни.

Звезда моя...

Нас же сожрут и не подавятся.

Под высоченным, недостижимым для лучей потолком металось грохочущее эхо. Силовики развернулись в широкий монолитный строй, намертво перекрывая подходы к коридору — "матери" сметали накатывающиеся волны ураганным огнем, тяжелая броня не давала выбить зазевавшихся солдат из строя. Мы, с броней слишком слабой, выстроились вторым и третьим рядом, подпирая спины и выжидая.

И тут плакальщицы начали прыгать сверху, будто скопировав тактику у т'хоров. Я резко вскинула "мать"... и остановилась.

— Вверх не стрелять!!! — пронесся в эфире истошный вопль старшего офицера. — Обвалите свод, придурки!

Я автоматически выхватила нож и коротким, без замаха, ударом встретила первую летящую мне на голову плакальщицу. Шлем окатило темной кровью, уже мертвая тушка ударила в плечо. Послышались крики более нерасторопных или менее тренированных солдат, строй смешался. Я смахнула рукавом кровь с лицевого щитка и вскинула голову вверх, откуда раздавалось непрерывное шуршание и царапанье.

Плакальщицы лезли по сталагнатам вверх, упираясь в каменные колонны толстыми загнутыми когтями задних лап и цепляясь длинными передними, а потом, оттолкнувшись мощным рывком, летели на нас, выставив вперед кинжальные когти.

Первый ряд сменил тактику и продвинулся вперед, стараясь не подпускать тварей к частоколу каменных колонн, но помогло это слабо — так же, как попытка заткнуть пальцем брешь в плотине. Поток все равно хлынул, дождем посыпавшись нам на головы.

Рядом упал солдат, которому неудачно пришедшейся коготь полоснул по шее, разорвав артерию. Кто-то схватил его под мышки и пихнул на руки ближайшему бойцу из последнего ряда. Парня потащили в коридор, оставляя на каменном полу широкую красную полосу. На долю секунды я отвлеклась, пропуская их за собой, и в едва поджившую руку с выставленным ножом вцепились пятью десятками иголок короткие зубы.

Я выругалась и отодрала от себя скалящуюся башку левой. А потом сквозь грохот, мат и рявканье "матерей" из главной пещеры надрывным ревом донесся сигнал сирены.

Т'хоры.

Эфир взорвался приказами. Дрогнула шеренга силовиков, чье место сейчас было на другом конце пещер, и начала разворачиваться. Они выпустили прощальный дружный залп, развернулась и через раздавшийся второй ряд рванулась к баррикаде.

Это было правильно, абсолютно правильно, потому что никто, кроме силовиков с их "чешуей" не может стоять против т'хоров, но совершенно не отменяло того, что нас оставили на убой.

Я с остервенением жала на спуск левой рукой — под одну из пятидесяти иголок явно пришелся нерв, правая рука онемела. "Мать" выкашивала площадь намного большую, чем другое оружие, и только поэтому мне в первые же секунды не прокусили что-нибудь еще.

— Баррикада... — слабо донеслось откуда-то, будто издалека. Только через несколько секунд я сообразила, что снаружи, а не из эфира. Значит, все-таки будет вторая баррикада.

Где-то за спиной по-прежнему сыпались с колонн пучеглазые твари, целясь уже не в ноги — шеи, вскакивая на загривок и опрокидывая на пол. Мы стояли в первом ряду и молились, чтобы стоящие сзади успевали отмахиваться и за нас.

Будто чувствуя, что доступ к добыче сейчас перекроют, плакальщицы покатились на нас всей массой. Первый ряд снесло, и меня вместе с ним. Ударило, будто летящим ядром, под дых, вышибло воздух из легких, отшвыривая на позадистоящих, и проволокло до стены, приложив о нее затылком. Перед глазами вспыхнули звезды.

— Отступаем! — рявкнул эфир. Очень вовремя, спасибо...

На этот раз кто-то взвалил на плечо меня и, не переставая отстреливаться, потащил к уже наполовину набросанной баррикаде. Внутри меня сбросили на пол, и еще минут пять я лежала, пытаясь отдышаться и наблюдая за вереницей раненых, тянущейся мимо.

Какой все-таки п...!

Снаружи еще шла стрельба, но слишком редкая. По коридору метались техники и солдаты, укрепляя завал, тонкой струйкой отступали внутрь бойцы из прикрывающего аръергарда.

Еще через десять минут коридор замуровали намертво. Я к тому времени уже встала и, шатаясь, побрела сразу в госпиталь — хотя до моей руки дело там дошло только через два часа.

Теперь мы заперты с двух сторон.

И бежать нам уже некуда.



* * *


Т'хоры снова ушли раньше, чем их потери превысили установленный лимит. Наши потери лимитированию не поддавались.

Кто не уходил — так это пучеглазые черные твари. Уже двенадцать часов плакальщицы по камешку растаскивали баррикаду, и, хотя с другой стороны постоянно наваливают новые, вечно длиться это не может — рано или поздно коридор закончится.

Скрежещущее, въедливое царапанье не прекращается ни на секунду все двенадцать часов. И хорошо слышно гражданским в главной пещере.

Гражданским, зажатым в угол двумя баррикадами. Оставить их здесь — значит подставить под один удар. Отправить в запутанный лабиринт за озером — подставить под другой, потому как у т'хоров хороший нюх, а разделять линию обороны не надвое — натрое у нас не хватит сил.

Единственным вариантом было бы бросить всех тяжелораненых, оставив отряд смертников охранять баррикаду, а самим уйти во все тот же лабиринт. В неизвестность, поскольку никто не знает, куда он ведет.

Слава богам, мы еще не озверели... настолько. И, надеюсь, не озвереем, пока я жива.

Но непрекращающийся скрежет когтей по камню царапает нервы, заставляет вздрагивать и втягивать головы в плечи. В воздухе витает напряжение, густо замешанное на тревоге.

Солдаты стали переговариваться шепотом, постоянно оборачиваясь на заваленный коридор, и — слушать. Слушать до боли в ушах, пытаясь распознать в тихом царапанье признаки надвигающейся лавины.

В пещерах поселился страх.

Я оглядывалась вместе со всеми, но — в другую сторону. Что-то грядет, и скоро — пробегает мурашками по коже, и мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, откуда.

И потому я совсем не удивляюсь, когда, свалившись на лежак поздно ночью, во сне снова вижу — его.

Заснеженная пустыня сверкает, слепит глаза. Полотна безмятежного, нетронутого снега отражают солнце — холодное, тусклое зимнее солнце. Море затянуто льдом. С неба падают листья — сухие, изломанные и перекрученные осенние; яркие, отмытые весенними дождями, еще липкие первые листочки.

Мы ловим их, стоя, как всегда, на разных берегах.

Мне достается лициния — узкий длинный салатовый листик, пахнущий первыми грозами. Ему — эклирис, изрезанный лист траурного цветка, не вянущего даже под снегом.

— Давайте меняться? — он задумчиво смотрит на причудливо изогнутый лист.

Я удивленно поднимаю брови, но все же киваю. Это же сон.

Хотя зачем же меняться?...

Я протягиваю руку и ловлю еще один. И протягиваю ему зеленую узкую лодочку, отправляя ее с ветром. Посланный мне эклирис падает в снег.

— Плохая примета, — киваю на лист посреди сугроба. — Предвещает смерть.

— А это? — он вертит в пальцах яркий листок. — Предвещает что?

— Не знаю. Значит — все, что угодно, — я улыбаюсь. — Например, весну.

— Навряд ли, — он качает головой. — Вы не доживете до весны.

— Есть такая вещь — чудеса. Вдруг мир сойдет с оси? — я принимаюсь рассматривать листик на просвет. — Солдаты вообще мало боятся смерти, вы не знали?... Хотя, нет, конечно, боятся, как и все. Просто готовы умереть — в сражении, чтобы в итоге защитить тех, кого обязаны защищать. И тех, кого любят.

— Вот только никакой практической пользы это не несет, солдаты это или нет, — он поднимает руку и тоже вглядывается в переплетение тонких жилок. — Даже те несчастные, что имели силы бороться с нашим влиянием, достаточные, чтобы осознавать, что происходит, своими жалкими поджогами уносили не так уж много наших жизней, теряя собственную. Это совсем не равнозначный обмен, наши воины размножаются и растут куда быстрее ваших.

— А, так вот что там было, — я глубокомысленно киваю, взмахнув листком. — Да, есть у нас такой недостаток — не сдаваться. И гадить ближнему до конца. Да по вам это тоже видно — хоть и бывший, но все же соотечественник.

— Нет, — он опускает руку и смотрит на меня. — Похоже, это черта всех созданий Лица. Готовы умереть, отвергая одних и принимая других по критериям, которые не различают толком сами. Даже этот полумертвый ременский маг... Вы бы были благодарны, если бы вам вернули жизнь?

Я задумалась — почти всерьез.

— Наверное. Но зависит от того, для чего ее вернули. Зная вас...

Меня? — в янтарных бесстрастных глазах, как в зеркале, отражается снежная пустыня. — Я дал ему возможность жить, всего лишь за то, чтобы смотреть его глазами. Даже не контролируя разум — слишком эта ящерица была сильна. И что сделал он? Как только понял, что происходит — скормил мою энергию какому-то увечному мальчишке и, естественно, умер, как должен был без ее поддержки, — пальцы с тонким липким листиком сжимаются в кулак. — Что это, если не напрасная, бессмысленная смерть?

— Почему — напрасная?... Где-то с вами мы расходимся по этому вопросу — в понятийном плане. Хотя, возможно, в древности понятия и были другими... Сколько вам лет? Не меньше пятисот, я знаю, но сколько?

— Я... не знаю, — во взгляде на миг мелькает грусть. — Я помню четвертую династию, когда Солярика еще не была едина. Не знаю, сколько лет прошло.

— Много. Я не сильна в истории, но если когда-нибудь доберусь до библиотеки, узнаю.

— Не доберетесь.

— По крайней мере, постараюсь. А почему вы уверены, что мы не доживем до весны?

— Помимо прочего — потому что теперь уверен, что вы не знаете того, что должны. И умрете, как остальные, бессмысленно.

— О, какой только смысл не скрывается в наших смертях, — я загадочно улыбаюсь. — Если вы умрете, пытаясь спасти свою королеву, разве это будет бессмысленно? А я умру, пытаясь спасти ни много ни мало целый форт.

Узкий зеленый листик, пахнущий весной, падает в снег.

— Что вы можете понять!...

— Вы тоже, фарр... Вы тоже.

Взмывает в воздух с воем метель, заметая листья. Солнце застилают снежные рукава, кровавое море с треском ломает лед.

Значит, стоять нам на разных берегах — до конца времен?...

...

Я просыпалась медленно, и приходила в ужас. Горящие дома. Вот что это было. Я не знаю — чего? Того, что должна. Того, где находится артефакт? Но почему — должна?

И — боги мои, ременский маг. Вы бы были благодарны, если бы вам вернули жизнь?

Вот как т'хоры выбрались из своей ледяной пустыни, вот откуда взяли координаты для пробоя на нашу сторону. Вот почему ремен очнулся, когда мы готовы были ускользнуть окончательно. А вел он ремена, должно быть, от самого колониста.

Еще бы. Полный добычи город вместо кучки солдат...

А еще... Я почувствовала себя неправой. Очень. И даст Богиня успеть — извинюсь.

Я встала и тихо, чтобы никого не разбудить, пошла к озеру. Мне нужно было подумать. Проанализировать каждое слово и — кто знает — найти если не ответ, то подсказку к нему.

Берег был тих, темен и пустынен. Почти. Снова, в который уже раз, я нашла его здесь. Хотя, возможно, это и к лучшему... У меня может не оказаться возможности больше никогда. Или у него — что равновероятно.

Я неслышно подошла и села рядом.

— Ну что, Зима, на этот раз ты не занят?

С испуганно вскинутого лица на меня смотрела все та же безысходность. И, похоже, даже прятать ее у него уже не осталось сил.

— Что-то случилось? — задала я дежурный вопрос, зная, что он не ответит. Но ведь нужно с чего-то начать...

Зима так же дежурно мотает головой, отворачиваясь.

— Уже нет никакой разницы, — тихий голос так не похож на его обычный, что я снова начинаю бояться — за него.

— Расскажи мне, что случилось тогда... с Шеско.

— А зачем? — вяло огрызнулся он. — Я же его убил, что здесь еще непонятно? Или вам подробности интересны?

Широко раскрытые глаза подозрительно блестели. Зима почувствовал это и отвернулся. Снова.

— Мне интересно, почему ты врешь? — я сплела пальцы, уложив локти на колени. — Неужели тебе все равно?... Или ты думаешь, что тебя будут обвинять вне зависимости от обстоятельств — только потому, что ты — это ты?

— А разве — нет? Разве не на меня подумали первым?... — он все так же не смотрел на меня. — Для вас и вам подобных я никогда не буду хорош, как бы не поступал. Так есть ли смысл?...

Наверное, я моральный урод.

Я ополчилась на тихо — а местами и громко — страдающего ребенка, защищающегося от мира так, как умеет... Когда нужно было всего лишь научить его делать это по-другому.

— Я знаю, что никого ты не убивал. И — да, я была несправедлива. Когда-то ты извинялся передо мной, теперь я извиняюсь перед тобой. Коэни не тянется к законченным мерзавцам. И ему я верю. Если ты скажешь мне, что хочешь измениться, я поверю и тебе. Поверю и смогу убедить в этом всех остальных. У тебя есть тот, кто поддержит тебя, я ему помогу. Но вот тогда все будет только в твоих руках. Сам знаешь, в чем разница между легким и тяжелым путем. Готов продираться через тернии, если мы выживем? — я протянула руку. — Хотя бы... ради него?

Зима посмотрел на мою руку. Ему в лицо бросилась краска, дрогнули губы, а в глазах застыла мучительная безнадежность.

— Мы не выживем.

— Ну почему же... — начала было я, но он крикнул во весь голос:

— Мы не выживем! Поздно было, для него — поздно! — по бледным щекам покатились слезы. — И плевать мне, что я предатель! Потому что не могу я смотреть, как его...

Я побледнела как полотно, внезапно вспомнив все события последних дней. Неужели...

— Зима, что?... — я схватила его за плечи, встряхнула, посмотрела в глаза. — Он что, еще и тебя шантажировал?... Может, еще не поздно?

— А был кто-то еще? — севшим голосом безразлично проговорил парень. Вытер глаза. — И — поздно. Я не вы, не служитель света, нет у меня сил бросать близких под ноги победе. Можете меня отправить под трибунал, но я нас сдал, так что вот-вот начнется... За то, чтобы его оставили в живых. Так что, наверное, я все-таки мерзавец, а вы извинялись зря.

Нет, не зря. Но не говорить же тебе, несчастному, прошедшему все круги ада за эти отпущенные сутки ребенку, что не могу я тебя винить? Что я видела, как ты мучился, разрываясь в поисках выхода, которого не было? Что не могу тебя винить, потому что сама была готова сделать то же самое — я, тот самый служитель добра и света?...

Неведомый противник, безымянный вожак, ты обыграл меня.

Откуда-то из глубины пещер раздались выстрелы и первые крики.

Я закрыла лицо руками. Хотелось завыть от отчаяния.


Глава двадцать шестая


День начался препаршиво и прошел в полном соответствии со своим началом.


Юлия Галанина




"Мать" оттягивает израненную руку, на которой потихоньку расходятся свежие швы. Рана на бедре открылась, и штаны начинают буреть от засыхающей крови.

Боги спустились с небес и низвергли нас в Бездну — при жизни.

Причины и следствия перемешались в хаосе, сцепились шипами слов, и расцепить их не хватает наших сил.

" — Но как попался Коэни, он же даже не видел т'хоров не разу?!

— Для этого обязательно видеть?... Когда он вытаскивал эту ящерицу, зацепился сам. Только не сказал никому.

— Почему?!

— А что, здесь есть кто-то сильнее?!"

Нет.

Здесь и сейчас, похоже, не осталось вообще никого.

Я выглянула из-за поворота и выпустила короткую очередь в середину огромной черной кляксы из двух десятков сбившихся в кучу плакальщиц. Клякса взревела и бросилась на меня. Я прицелилась и начала отстреливать зверюг по одной.

— Ну что, все? — уже в пятый раз за последние десять минут пролепетали за спиной.

— Нет, и если ты, не приведи Богиня, не замолкнешь, я кого-нибудь пропущу.

Съежившаяся и прижавшаяся к стенке Рутта истерически всхлипнула. Было отчего.

Все началось — или закончилось — одновременно, когда рухнули обе баррикады. Главная пещера превратилась в филиал Бездны, но пока мы держались. Напрягая последние силы, подыхая от перегрузки, но держались.

— Морровер, хватай свою истеричку и пробивайся ко мне! — проорали из-за следующего поворота голосом взводного. Я полоснула ножом по горлу последнюю, успевшую подобраться вплотную плакальщицу и проверила обойму. Мой личный боезапас изрядно облегчился за последний час, и уже приходилось экономить патроны, без особой надежды этот запас пополнить.

Стреляли сейчас везде, большую часть фонарей уже разбили, поэтому плакальщицы ориентировались на визг и стоны — то, что безошибочно выдавало женщин, детей и раненых. Настолько тупыми, чтобы нападать на вооруженных солдат, когда есть добыча полегче, они не были.

Осторожно выглянув, я отметила два ближайших скопления особенно непроницаемой черноты, прикинула, кому ближе до цели — им или нам, схватила Рутту за руку и побежала вперед.

Вот только молча она бежать не смогла — за ойкающей и поскальзывающейся девушкой рванулись сразу обе стаи. Я приостановилась, рывком вскинула ее на плечо и бросилась к повороту.

До него оставалось шагов сто, и все сто она тихо скулила мне в спину. Я уставилась под ноги — на земле грудами валялись трупы плакальщиц вперемешку с телами солдат, по большей части уже обглоданными. Каменный пол скользил под ногами от крови, так же, как на другом конце пещер, у баррикады — плавился от огня и плазмы. Даже сквозь треск очередей оттуда доносились вопли и свербящий визг, означавший только одно.

Идут.

У самого поворота я поскользнулась на луже, натекшей с десятка нарубленных десантным тесаком в лапшу плакальщиц. Рутта взвизгнула, утянув меня за собой, и, вместо того, чтобы кувыркнуться и вскочить, я тяжело упала, выставив вперед руки.

Через секунду подскочившая плакальщица уже вцепилась в мой ботинок, а над головой заговорила "мать", выплевывая разрывные снаряды. Я перекатилась, накрывая девушку собой, закрыла голову руками и вжалась в пол.

За спиной глухо и утробно рявкнуло, по спине и плечам застучали осколки камней. Я выждала несколько секунд, вскочила и кинулась за поворот, подхватив обморочную Рутту. Мне навстречу из-за угла высунулось дуло "матери". Я рывком бросилась в сторону, уходя с линии огня. За спиной с обиженным вяканьем начали падать отставшие от основной волны плакальщицы.

Пригибаясь, я отползла подальше в глубокую естественную нишу, еще больше углубленную нашими силами за последнюю неделю — каких-то пару часов назад здесь была кладовка. У дальней стены жались друг к другу, всхлипывая, восемь женщин. И Атка.

Спасибо тебе, Богиня!

Я посадила Рутту у стены и поползла обратно. Слава Звезде, хоть она нашлась. После внезапной атаки мы оказались разбросаны и зажаты по углам поодиночке, и о судьбе знакомых приходилось даже не догадываться — просто молиться.

— Сами собирали? — я выбралась из низкой пещерки, вытащила "мать" и стала рядом со взводным. И только сейчас поняла, почему он не говорил по внутренней связи — шлема на нем не было. — Вы поэтому не...там?

— У баррикады? А ты как думаешь? Там сейчас так жарят, что без покрышки башку снесет без разговоров. Все трупы прошмонал — нет моего размера, хоть тресни! — он угрюмо посмотрел в центр пещеры, где плакальщицы, утробно урча, с влажным хлюпаньем выдирали из трупов куски мяса. Поморщился: — Только по мне, уже разницы нет, Морровер. Всем нам хана, вопрос в том — как.

Я промолчала, всматриваясь в мешанину из тел шагах в пятидесяти впереди. Вроде бы там что-то шевелилось.

Спустя несколько секунд из груды раздался глухой стон. Две твари, которым не досталось места за "столом", насторожили уши и молниеносно обернулись. Я рванулась вперед, выпустив короткую очередь.

— Отходи оттуда, больная! — заорал взводный, застрочила "мать". Я вскинулась и машинально попятилась — из прохода в конце пещеры хлынула новая стая.

...!

Поскальзываясь, я задом влетела в укрытие, провожаемая криками еще живого бойца, которого за ноги волокли в гущу громадного черного пятна. Крик взвился и опал.

— Знаешь, Морровер, у меня появилась идея, — задумчиво протянул взводный, на секунду высунувшись за угол и тут же нырнув обратно — такой стае, как новоприбывшая, будет глубоко начхать на двух солдат даже с "матерями". — Ты ведь без "чешуи" бегаешь?

— Ну. А что?

— Да вот смотрю я вот на тот симпатичный трупняк, и понимаю, что он где-то с тебя размером, — он кивнул на тело худощавого, не слишком высокого парня с располосованным горлом. Наверное, погиб в самом начале, иначе находился бы вовсе не здесь. — Предлагаю распотрошить.

— А грудь я куда дену?

— Перетянешь. Не так ее у тебя много.

— Мне хватает, — огрызнулась я, покосившись на обсуждаемый предмет.

— Ага, и мужу твоему тоже. Ну-ка, прикрой, — воровато оглянувшись, взводный, пригибаясь, шмыгнул к трупу. Ухватил под мышки и так же споро потащил обратно.

— На, раздевай, — он бросил изучающий взгляд черед плечо. — Эхлов им в задницу, с кого бы еще шлем снять?...

— При таких потерях — рано или поздно найдется, с кого, — проговорила я, расстегивая на трупе броню.

Взводный невнятно гмыкнул, высматривая то ли перспективные трупы, то ли их источник. Я же задумчиво изучала сложение незнакомого солдата. Чуть крупнее меня, но крупнее — не мельче, главное, чтобы не нарезало на лоскуты, а там уже пусть болтается.

Я сползала в кладовку и одолжила у Атки шнурок. Вот же запасливый ребенок, чего только не таскает в карманах... Через десять минут труп был обмерен во всех доступных плоскостях, и вроде бы действительно подходил. По крайней мере, нигде меньше не был. Ну, пребудут с нами боги...

Еще десять минут ушло на демонтаж сенсорных колец. Для процедуры одевания я снова заползла в нишу — еще не хватало попасть под атаку без бронежилета. Слаженными усилиями меня и Атки грудь действительно утянулась чьим-то оторванным подолом без малейших проблем, чем иррационально и чисто по-женски меня огорчила.

Нашла о чем думать, роковая соблазнительница, тьфу...

Когда "чешуя" развернулась, ничего мне попутно не отрезав, я впервые с момента отступления в пещеры почувствовала себя полноценным солдатом, а не немощной калекой.

— Все, у меня теперь по железу комплект, — я вылезла из кладовки, натягивая чужую броню. — Какие у нас планы на остаток жизни?

— Там госпиталь держит много народа, — пожал плечами взводный. — Так что двинемся туда, пока еще кто не приперся.

Женщин из тесной ниши пришлось тащить едва ли не силой. А наиболее здравомыслящей из них оказалась, как ни странно, все та же Атка. Очевидно, ее истерики касались только Римса.

Мы с взводным слаженно выглянули из укрытия. В свежеприбывшей стае скоро начнется массовый жор, и нужно вписаться между его началом и тем моментом, когда они начнут оглядываться по сторонам.

Рано... Рано... Рано...

Сейчас!...

Мы рванулись с места так, будто за нами гналась стая эхлов с гранатометом наперевес. Подгоняя перепуганных до одури женщин, мы бежали мимо громадной стаи, чуть ли не прижимаясь к стене и молясь, чтобы она не рванула следом.

Несколько уродливых глазастых морд приподнялись, насторожив уши. Большинство продолжало жрать, с урчанием раздирая трупы, но их, видимо, хватило не всем. Глухо зашипев, полтора десятка плакальщиц длинными прыжками метнулись за нами.

— Бегите! — рявкнула я, резко затормозив, и развернулась, вскидывая "мать" — До лазарета бегите!

Темноту разорвало короткими вспышками, первый ряд нападающих разорвало очередью в клочья. Рядом глухо бухнула вторая "мать" — взводный сгоряча перепутал кнопки, и в рыхлую группу полетел плазменный заряд — и внезапно взвился стеной пламени. Взводный удивленно вытаращил глаза, я досадливо ругнулась — взбудораженная светом, стая начала беспокойно шевелиться.

Где-то далеко за спиной радостно рявкнула затаившаяся в темноте плакальщица, и раздался многоголосый женский визг.

Я торопливо обернулась, чтобы увидеть, как Атка, прыгнув перед Руттой, всаживает в зависшую в прыжке тварь десантный нож по самую рукоять, и кровь заливает курносое полудетское личико.

Мать Истины, зачем же ты допускаешь на войну — детей?...

Я метнулась к ним, уже прицельно метнув ножи еще в двух плакальщиц. Рыкнула на верещащих женщин и погнала их до пещеры, пока за спиной надрывалась за двоих "мать" взводного. По пути на нас нападали еще несколько раз из непроницаемой черноты, и эти разы смешались перед моими глазами в один сплошной и муторный калейдоскоп.

В госпитальную пещеру мы ввалились, измазанные кровью, по большей части — чужой, хотя моя рана на ноге открылась окончательно. На кого-то я свалилась, на кого — не заметила. Кто-то не особенно аккуратно посадил меня у стены, и только тогда я увидела, что это Зима.

Следом ввалился взводный. Он вытирал щеку, располосованную свежими царапинами, и крыл жизнь в четыре этажа. Я облегченно вытянула ноги и огляделась. Народу было много — похоже, сюда стащили раненых со всех трех пещер. Полтора десятка солдат караулило вход, так что пещера пребывала в относительной безопасности.

Рядом со мной на колени опустился Коэни. Устало провел рукой по лбу:

— Фарра Морровер, вы живы... Слава богам... Нога, да? Давайте, перевяжу... — по его виску скатилась капля пота. Всегда такие яркие глаза потускнели, стали пустыми.

Не место детям на войне. Совсем не место...

Я вяло кивнула, деактивировав "чешую", и всмотрелась вглубь пещеры, ища взглядом знакомые лица. Ремо, Тео — где же им еще быть... Подошел Тайл — встал-таки, и даже броню где-то нашел, судя по размеру — примерно так же, как и я.

— Я знал, что тебя просто так не прикончишь, хотя некоторые, — он покосился на Диррхейма, сидевшего у стены, устало свесив голову, — и утверждали, что ты попала чуть ли не в эпицентр.

— Это смотря что принимать за эпицентр, — я понизила голос. — Мне просто повезло, что сразу забилась в какую-то щель, и меня поначалу просто никто не заметил. И есть у меня огромное подозрение, что это его рук дело, — я кивнула все на того же северянина. Да, причем рук — в буквальном смысле. — Как вы тут?

— Держимся пока. Собираем потихоньку всех, кто выжил. От дееспособных солдат, которые не на главной баррикаде, или того, что от нее осталось, здесь процентов восемьдесят. Из гражданских... наверное, больше никого не осталось.

— А где... — я еще раз окинула взглядом пещеру, — комендант?

— Не знаю, — с непонятной злостью бросил Тайл. — Скорее всего — на том свете. Пошел бродить куда-то перед самым прорывом.

— Ясно, — тихо сказала я. Все действительно было ясно. В том числе и то, что могло статься со слепым, который толком не мог даже ходить. Сердце болезненно сжалось. Я не любила терять. Никого.

Никого!

Здесь же, найдя одного, я тут же теряю второго.

Ну и стерва же ты, Жизнь, злобная и мстительная стерва!

Коэни проворно накладывал повязку, а я тупо разглядывала противоположную стену. В какой-то момент сознание отключилось, и очнулась я только от пронзительного крика снаружи.

Тело автоматически подскочило и бросилось к выходу, с тихим шорохом облил кожу металл "чешуи". Уже полностью проснувшись, я выглянула наружу — подгоняя пару женщин в изодранных платьях, к пещере бежал солдат. И раззадоренная оставшейся после нас стеной огня стая плакальщиц неслась следом.

Далеко. Слишком далеко.

Секунду спустя солдат упал, мгновенно скрывшись под темной массой озверело накинувшихся на него тварей. Истошно завопили женщины. Одна, посекундно поскальзываясь, с вытаращенными от ужаса глазами, бросилась к пещере, вторая же застыла, как парализованная, не переставая кричать. Крик взвился и затих — ей вцепились в ноги и опрокинули на землю.

Первая женщина все еще продолжала бежать, но была еще слишком далеко, а двух трупов для такой стаи явно было мало. Проталкиваясь мимо меня, кто-то крикнул:

— Тисса!

Я сощурилась, и действительно наконец узнала секретаршу — перемазанную кровью и грязью, в рваном платье и с животным ужасом на лице. А еще я узнала того, кто ломился в первые ряды чуть ли не по головам.

— Тео! Какого хрена ты лезешь?

— Если здесь торчать, она погибнет! — зло полоснули черные глаза. Зло и отчаянно. Он протолкнулся вперед и вылетел из пещеры, выдернув у ближайшего солдата ствол.

— Ты что — идиот?! Стоять! Стоять, я сказала! Слышишь меня, мать твою!!! — заорала я. Взвыла от досады и бросилась следом — ловить придурка. Тисса покойница в любом случае, а Тео врач, не так уж их у нас много. За спиной выматерились и бросились ловить нас обоих. Взводный, как пить дать.

Я не оглядывалась, чтобы проверить — в броне я весила слишком много, чтобы быстро бежать, Тео же будто сами эйра копытом пнули под хвост — расстояние между нами увеличивалось стремительно.

Он успел. К собственной смерти, и никак иначе — с одним стволом и без брони против целой стаи.

Загрохотала очередь, на секунду расколов темную массу со светящимися глазами. Я ругнулась — до них оставалось шагов двести, не меньше. Поэтому, не думая и почти не целясь, сделала единственное, что успевала еще сделать — сорвала с пояса световые снаряды и швырнула в самую гущу, проорав: "Глаза!!!" и закрыв лицо локтем.

Глухие тихие хлопки почти потерялись в царящем гаме, но под веками вспыхнул мертвенно-белый свет. Я отсчитала три секунды и бросилась вперед. Сзади высказали недовольство моими методами в глубоко нецензурной форме, а я чуть ли не на ощупь схватила за шкирку Тео и потащила назад, пока ослепленные плакальщицы не проморгались. Взводный взвалил на плечо вяло обвисшую Тиссу и потрусил следом.

Как ни странно, световые снаряды оказались оружием гораздо более действенным, чем можно было предположить — мы добежали до простреливаемой из пещеры зоны, ни разу не огрызнувшись на преследователей. Судя по всему, глаза у плакальщиц действительно оказались слабым местом.

Едва придя в себя, Тео молча поджал губы в ответ на двухголосый мат в свой адрес и унес находящуюся в шоке Тиссу вглубь пещеры. Его-то что за эйра лягнул?

Причем по голове.

— Вы что, окончательно свихнулись? — угрюмо поинтересовался Диррхейм, привалившись к стене рядом. — Забыли...

— Какая теперь уже разница, — перебила я. — Мы кончились пшиком, и, думаю, для вас это не секрет, — я скинула перчатку и вытерла пот со лба. — Что слышно? С баррикады?

— Откуда, по-вашему, я могу это знать?

— Вы здесь единственный офицер.

— Что еще ничего... — он осекся на полуслове и схватился за начавший хрипеть переговорник. Около минуты напряженно вслушивался, поддакивая, только один раз коротко доложив обстановку. Потом нажал отбой и поднял на меня бесцветные глаза: — Сглазили?

Диррхейм отозвал в сторону взводного. Тот кивал, а на лице его застыло поразительно знакомое по зеркалу выражение.

Мы идем на смерть. Снова.

— Снимаемся! — заметался под низким потолком рык взводного. — Отступаем к озерам!

Мы снимаемся, оставляем главную баррикаду, оставляем всех, кто еще мог остаться в живых в темных узких закоулках огромной пещеры. Остался, но не успел добраться до лазарета. И раненых — оставляем тоже?...

Я зажала взводного в угол и спросила об этом в лоб. Потому что иначе я останусь. Сяду на пороге, положу "мать" на колени, и буду ждать конца — умирать, так по совести, а веру в победу я потеряла. И никто не остановит ненормальную служительницу Смерти.

Но нет. Идем. Вместе идем, сохрани нас боги. Потерям на обороне на треть, а то и вполовину больше солдат, но зверьми не станем.

Спасибо хоть за это.

И снова стрельба, грохот и взрывы, от которых только чудом не рушится пещерный свод. И мы тащились черепахами, плотным кольцом окружая носилки с ранеными.

В висках глухо стучала кровь. Под ногами тоже была кровь — свежая и высохшая до толстой корки; шипастые подошвы скользили на влажном камне, скользили по прикладу перчатки, оставляя все те же бурые, кровавые разводы.

В плечо била отдача, пальцы давили на спуск, и ревели, ревели над ухом чужие "матери". Заливалась визгом стая, сквозь которую прорубался отряд, задыхались от боли солдаты, которым не повезло, и валились — нам под ноги. Те избранные, на ком оказалась полная броня, прикрывали внешний край кольца и стреляли, стреляли, стреляли...

Плакальщицы чуяли раненых не хуже обученных магов, и рвались к ним с яростным остервенением: пока мы собирались, успела подойти еще одна стая, которой трупов не хватило, а голодали они уже явно не первый день.

Идущий рядом взводный прицельным пинком отшвырнул плакальщицу, безуспешно грызущую его бронированную ногу, и проорал сквозь грохот:

— Морровер, заряды световые остались?

Я кивнула, поскольку орать сквозь шлем было вообще бесполезно.

— Тогда врубай светофильтры и вперед!

Перехватив "мать" одной рукой, второй я торопливо зашарила по поясу, пока взводный зычным голосом отдавал команду беречь глаза. Засуетились медики, торопливо набрасывая раненым на головы куртки, рубашки и просто тряпки. Я насчитала четыре заряда. Кто-то с другого края кольца поднял руку с растопыренными пальцами. Вот, еще пять.

— Пошли заряды! — рявкнул взводный.

Те, у кого были шлемы, щелкнули кнопками светофильтров, прочие же торопливо закрыли глаза одной рукой, продолжая стрелять на слух. Я швырнула заряды в гущу стаи; взлетели округлые бочоночки с другой стороны, летя навстречу еще одной, показавшейся из глубины пещер.

Тихо хлопнуло.

Солдаты машинально пригнулись, пряча головы, даже те, кто был в шлемах. Нестерпимо яркий свет прокатился по пещере, на какой-то миг выхватив из темноты даже недостижимый потолок. Кто-то вскрикнул, недостаточно плотно закрыв глаза, заорали сотенные стаи по всей пещере; закрутились на месте плакальщицы, вцепившись в морды своими слишком длинными когтями — процентов сорок ослепли уже навсегда, остальные опомнятся еще не скоро.

— Вперед, бегом марш! Покрыть максимальное расстояние! — холодный голос командующего был не особенно громок, но услышали его все. Подхватились, и, не успев даже прогнать пляшущие перед глазами радужные круги, уже бежали. Медленно, но бежали, тяжело дыша под тяжестью носилок и оборудования, которое нельзя было отключать.

Центр пещеры пролетел мимо, будто и не бросались под ноги ничего не видящие плакальщицы, будто бежали мы по центральному проспекту города, а не по скользкому камню, заваленному горами трупов.

Мы тащили то, что от нас осталось в итоге, — себя, женщин, детей и раненых к озеру, и медленно понимали, что спускаемся обратно в Бездну. На этот раз не кровавую — огненную.

Здесь грохотали "матери", ревело пламя, растекалась вязкими потоками плазма, вгрызаясь в камень. Изрезанные когтями, с формой, стремительно набухающей кровью, солдаты едва волокли ноги сквозь огонь, таща за собой носилки. И когда вырвалась из пляшущих теней знакомая морда т'хора, когда свербящий визг ударил по одуревшему от бесконечного грохота мозгу, сознание не выдержало — всколыхнулась, черной волной поднялась со дна звериная дикая злоба, и я бросилась вперед, собственными руками ломая, выкручивая на поверку непрочные позвонки, кроша кость и разрывая мышцы. Зашипели, разваливаясь, перчатки, оторванная голова полетела в темноту. Я пнула тело так, что его швырнуло о стену, и, уже не думая, на одной бешеной ненависти бросилась в черный тоннель, где который уже час полыхало пламя.

Здесь тоже лежали тела — грудами, черными обгоревшими, еще чадящими грудами — у источника, даже у цепи озерец. Те, что лежали ближе ко входу в тоннель, еще горели и перемежались с телами солдат.

Выдавить т'хоров обратно в тоннель стоило слишком больших сил. Я бежала вперед, забыв о том, что у меня наверняка опять открылись обе раны, и обгоняла привалившихся к стене бойцов, шатающихся от усталости. Сколько часов здесь идет один сплошной бой, не затихающий ни на минуту?

Бесконечное напряжение сказывалось — медленные, заторможенные движения, упавшая на два порядка реакция, и координация вмести с ней... Силовики загибались от усталости, от отсутствия смены, оттого, что их было мало, чудовищно мало при таком раскладе сил. И надолго их не хватит.

Я бежала по коридору в полной броне, почти не раненая, почти не уставшая, с ревевшим адреналином в крови, и надеялась заткнуть хотя бы одну дыру в обороне. И пусть это уже ничего не решит. К эхлам лысым все и всех!

Я рванулась сквозь верещащие, полыхающие тела, и бросилась туда, где еще держался на ногах наш заслон от смерти.

Хотя спасать теперь приходилось не слишком многих...

Вдруг у самого пола метнулся под ноги еще живой т'хор, извернулся и бросился дальше прежде, чем я успела выстрелить. За спиной рявкнула "мать". Я обернулась и отсалютовала взводному, раздобывшему наконец подходящий шлем.



* * *


Мы шли сквозь огонь — назад, потому что уже не могли держаться. Три прорыва. Еще три. Солдат почти не осталось, а те, что остались, не держались на ногах. И заряженных обойм могло не хватить даже на отступление.

Маэст шел рядом, таща на плече безвольно висящего взводного с проплешиной-ожогом через весь затылок. Не везет ему со шлемами, а чужой держится куда как хуже своего... Я ковыляла, подволакивая одну ногу. На руке время от времени отнимались пальцы — "чешую" где-то передавили челюсти гада, до сих пор на ней висящего.

Я дергала локтем, пытаясь стряхнуть голову с намертво заклинившими после смерти челюстями, материлась в голос и стреляла не переставая. Брызги плазмы летели отовсюду, и попадали куда угодно, только не в эту х... голову!

Я зло дернула рукой и снова нажала на спуск, чтобы обнаружить, что обойма пуста.

Тоннель резко раздался в стороны, вливаясь в главную пещеру, и мы побежали — сломя голову, насколько еще могли это сделать.

А за нами на озерные берега хлынула тьма.

И разве важно, что она отливала зеленью, что была живой и скалила белые клыки... Мы бежали к лабиринту за озером, бежали от открытого пространства, где все для нас закончилось бы в течение минуты.

Впередиидущий налетел на камень и упал мне под ноги, измотанный до предела. Я схватила его за шиворот и потащила — по-простецки, задом. Кто-то еще подцепил парня за ремень и, поднатужившись, мы затрусили к лабиринту.

Кажется, за спиной кто-то стрелял. Прикрывали. Не помню. Но какая-то тварь все-таки добежала и вцепилась мне уже в другую руку. Скотина! Глаза затянуло красной пеленой. Я взревела и впечатывала ее все той же рукой в стену, пока не отвалилась. Раз пятнадцать-двадцать.

Не помню.

В глазах прояснилось только в первой пещерке лабиринта. В ушах стоял гул сотен крыльев, над озером было черно от зависших в воздухе тел. Мы пробирались дальше, судорожно отстреливаясь и загромождая проходы горящими телами, туда, где коридоры были уже и где у нас были шансы продержаться дольше получаса. В третьей пещере нам навстречу выскочили вахтенные. Значит, отряд из лазарета добрался...

Нагруженные ранеными, они смогли уйти не так уж далеко. Десятью минутами позже, глядя на набившиеся в небольшую пещерку остатки того, что некогда было военным фортом, я не ощущала ничего, кроме пустоты в голове.

Сил не было ни на что, даже на чувства. Так бывает. Особенно, когда, не успев рухнуть на пол, понимаешь, что пора бы с этого пола подниматься и тащить свою задницу вместе с "матерью" на выход. Потому что у остальных, более живых, чем ты, нет брони, без которой сгоришь от плазмы — своей или чужой.

Темная шуршащая и цокающая когтями масса неторопливо протиснулась в коридор, обуглилась на переднем краю от первых залпов издыхающих обойм, на мгновение замерла, как всегда перед атакой, и... так же неторопливо отступила.

Мы выждали минут десять. Ничего не происходило. У входа в короткий коридорчик по-прежнему маячили темные фигуры. И по-прежнему ничего не предпринимали.

— Ну и что за фигня?... — безжизненно вопросила в пространство Тикки, привалившись к стене.

Я молча порадовалась, что она еще жива, поскольку в таком состоянии в шлеме безошибочно распознавала только Оглоблю. Что до вопроса... Я поискала глазами обгоревшую белую косу с приметной лентой, которая вроде бы мелькала где-то здесь последние полчаса, несмотря на отсутствие у ее владельца полной брони.

Диррхейм был здесь. "Мать" не удержишь одной рукой, особенно если тебя на это не натаскивали — тяжелая, не прицелишься толком, да еще отдачей вырвет из руки после первого же выстрела. А он вот подобрал где-то и стрелял, как из родной. Хотя чему я удивляюсь, боги мои...

— Идите пока внутрь, все, — он выглянул из пещеры, в которой снова развернули госпиталь. Я открыла рот и внезапно поняла, что сил на полноценные слова уже не осталось. Из горла вырвалось только протестующее мычание. Судя по согласному хору, я была не одна такая. — Это приказ! Вас сменят.

Ага, сменят... Сменяли нас обычные солдаты. С обычной броней и обычными стволами. Пушечное мясо. Хоть бы на пару залпов их хватило, когда попрет опять...

Шатаясь и волоча ногу, я кое-как втащила себя внутрь, прислонила "мать" к стене у самого входа и осела рядом, отключаясь.

Где-то там, куда я провалилось, было черно от темноты, продувало ледяным ветром насквозь, а еще — не отпускало ощущение, что меня тянут в противоположные стороны. Голова болела так, как будто кто-то упорно в нее лез. Скотина! Я отмахнулась жестким блоком — насколько могла. Сознание прошило резкой болью. Я взвыла и проснулась.

Ногу кто-то снова шил. Было тихо как в морге, от этого казалось, что уши опять отказали. Ни стрельбы, ни взрывов, ни визга. Даже цокот и навязший в зубах шорох крыльев куда-то делись.

Было тошно. Муторно и тошно.

Вповалку лежали раненые и почти целые, живые и почти мертвые, и трех почти медиков не хватало, даже попытайся они разорваться. Лекарства — только для самых тяжелых, прочие же явно не успеют умереть ни от заражения крови, ни от лихорадки.

Рядом вздрагивал во сне Тайл, дремал вполглаза Маэст, прислонившись к стене и положив "мать" на колени. Сколько же времени прошло? И все еще — ничего?

Мелькнула в тусклом свете серебряная коса. Северянин шел куда-то мимо, но я схватила его за пустой рукав, заткнутый за ремень.

— Нет, — обронил он и с явной неохотой остановился. — Все — нет.

— Что — все?

— Нет, я не вижу, чем все закончится. Я вообще почти ничего сейчас не вижу.

— Когда меня убьют? — вдруг спросила я, внимательно глядя в холодные невидящие глаза.

— ... Вчера в полночь. Зачем спрашивать, если вы об этом знаете?

— Поэтому и не видите? Замена исходных, при других гибли все?

— Нет. На этих солдат ваше присутствие в рядах живых не повлияет, — Диррхейм перевел тяжелый взгляд на меня. — Я понятия не имею, доживете ли вы до того момента, который вижу я. И понятия не имею, сделаете ли как должно, и как выглядит это "должно". И главное — зачем. Хотя... Забудьте. В моем видении умирали те, кто уже мертв... — он замолчал. — Где-то Жизнь свернула на другую тропу.

— И я уже не влияю вообще ни на что?... Можете не трудиться, фарр, я понимаю. Скажите, не как провидец, как офицер... — я замолчала.

— Не скажу. Вы сами все знаете.

Он развернулся и ушел — в дальний конец пещеры, принимать отчет у Ремо.

Да, я сама знаю все. Взгляд скользил по тесной и душной каменной норе, забитой ранеными, по спящим урывками солдатам, в глазах которых — решимость сражаться до конца. И — безнадежность.

Потому что ничто не может длиться вечно, даже это странное затишье, которое бывает только перед бурей. Пройдет час, другой, и мы вспомним, что кончились плазменные обоймы, что в огнеметах не осталось зарядов; что мутная зеленая взвесь уничтожит всех, кроме силовиков в полной броне вернее, чем клыки и когти, а поместить пещеру в вакуум невозможно.

Это знала не только я. И в глазах, поднимаемых к невидимому небу — в молитвах и проклятиях — боги видели одно — безнадежность.

Снова заболела голова — будто в мозг воткнули зазубренный стилет и начали медленно поворачивать. Раз, другой, третий...

Орие!...

Я удивленно вскинула голову. Показалось...

Ты же в сознании, какого эхла не отвечаешь!

Я сошла с ума. Так не бывает.

Не бывает.

Ты там оглохла или онемела?! Доложить обстановку немедленно, младший командующий! Если уж ты слов нормальных не понимаешь...

Я машинально начала составлять в уме сухие канцелярские фразы. Он здесь. Здесь.

Только этого не может быть. Не может.

Орие, да что вообще творится в твоей голове?! Мало того, что к тебе не пробиться, так ты еще...

Рой. Настоящий...

Сердце подпрыгнуло и замерло. Корпус! Корпус здесь?!

О боги мои, ты же сама посылала сообщение! Судя по тому, что я здесь наблюдаю, не совсем бредовое... Только не говори, что начала страдать слабоумием.

Ты тоже... здесь?

Спасибо за комплимент, но с "Полюса" я навряд ли до тебя докричался бы.

Сердце внезапно кольнула тревога.

Вы сели? Они могут...

Сели. Их руководитель, которого ты так расписывала, нас проворонил. Был слишком занят чем-то другим.

Другим... У меня вырвался смешок. Нами. Он был занят нами. И я даже знаю, почему так внезапно нас оставили в покое и куда все подевались.

Я прислушалась. Выстрелов слышно не было, не было слышно визга. Учитывая акустику пещер, это означало одно — бои идут на поверхности.

Как там у вас?...

Часа за два перебьют. Вы пока не дергайтесь, раз боеспособность почти на нуле. За вами придут, как закончим.

Даже его мысли несли явно скучающий оттенок. Я торопливо отрезвила мужа подробной информацией о месте перемещения т'хоров с Изнанки и что с ним стоило бы сделать. И поколебалась, но все же спросила.

А зачем приехал ты? Сам?

Такие экземпляры, как их вожак, нужно отлавливать и изучать, хотя это не твое дело. Не думаю, что псион ниже меня уровнем сможет это сделать.

Свербящая боль в мозгу внезапно утихла. Отключился.

"Отлавливать и изучать"?... Все с вами ясно, дорогой супруг. Вы тоже решили откусить от жирного и перспективного куска, который уже начала пощипывать Корона. И, скорее всего, после того, как уже выяснили, что конкуренты вас обошли.

Дождались бы мы вас, будь по-другому?...

Но ведь... Дождались. Бездна с ним, почему. Дождались!

Безумная, шальная радость всколыхнулась где-то на дне души и выплеснулась наружу. Скажите после этого, что не бывает чудес! И пусть у чуда отнюдь не сказочные причины, но ведь его могло не быть вовсе.

Дождались!!!

— Морровер, чего это с тобой такое? — заинтересовался Маэст, глядя на мою перекошенную эмоциями физиономию. Я вскочила и в полный голос прокричала о том, что иногда боги помогают слабым смертным в их вере в чудеса. Даже тем, кто эту веру потерял.

Я говорила и видела, как в глазах солдат загорается надежда.

Мы выживем.

Мы — выживем!

Орие!

Я вздрогнула.

Что? Уже все?

Они отступают, но в вашу сторону. Кроме как через лабиринт, есть проход вглубь пещер?

Нет.

Тогда перекройте его, и быстрее, если не хотите воевать с ними еще пару тысяч лет.

Я бросилась к взводному.

Тревога номер один. Натянуть шлемы, разобрать вытряхнутые из карманов и снятые с поясов убитых и раненых боеприпасы. Теперь мы знаем, за что бьемся.

И будем биться до конца. На этот раз — с надеждой, что не до своего.

Но когда с озерных берегов хлынула болотная зелень, мысли вышибло, как воздух из легких — от удара звуковой волны.

Визг летел впереди хаотично плещущей крыльями стаи, усиленный пещерным эхом, и бил не хуже пуль. Я бросилась в сторону, за широкий стенной выступ. О чем ты думал, Рой?! Что мы можем сделать — с этим?!

У солдат подламывались колени, разрывались уши, но мы стояли, заслоняя спинами жен, сестер и подруг, своих детей и чужих. Затявкали "матери", подпрыгивая в трясущихся руках, выписывая дикие траектории, но все равно попадая — потому что нельзя было не попасть.

Черная волна врезалась в непрочный заслон, разметала солдат по стенам, подминая под себя, затаптывая и разрывая когтями, и понеслась дальше, мимо госпиталя, мимо гражданских. Пошатываясь и спотыкаясь, я бросилась следом. "Мать" тяжело оттягивала разом ослабевшие руки, и двигаться по прямой стало вдруг непосильной задачей.

Но я успела — броситься наперерез завернувшим к госпиталю тварям, выпустить полдесятка зарядов, отгоняя их от растерянно вскинувшихся врачей. Услышать, как матерится в полный голос Тео, в шоке застывший у меня за спиной, как яростно что-то кричит мне Тайл, отшвыривая прикладом одного т'хора от упавшей Атки и хватая за шиворот Римса, с трофейной "матерью" бросившегося на второго.

Больше я не успела ничего — меня подхватило и поволокло новой волной. Чьи-то челюсти вцепились в локоть, и коридоры слились в один черный летящий тоннель.

Но кто-то из тех, что остались позади, еще помнил, как надлежит хоронить зверя — так, чтобы он уже никогда не смог выйти наружу. Далеко позади глухо хлопнуло — три или четыре раза. Снова вздрогнули стены, и рухнули на землю небеса.

Последнее, что я услышала в этой жизни — грохот приближающегося обвала и свист камня, летящего в мою голову.


Глава двадцать седьмая


— Мы пропали! — шепнул Д'Артаньян Атосу.

— Вы хотите сказать, — пропали наши деньги? — спокойно поправил его Атос.


Александр Дюма




Глаза не открывались, как будто их зашили. Кожу стянуло.

Я неуверенно протянула руку и стерла корку запекшейся крови. Стерла?... Я приоткрыла один глаз и поискала шлем.

Вот он, родной, проглядывает за пляшущими перед глазами темными кругами. Расколот пополам, как орех, лицевой щиток мутный от трещин.

Я приподнялась на локтях, и сразу же пожалела об этом, мгновенно ощутив полный букет явно не легкого сотрясения мозга.

Знакомый камень лежал в двух ладонях правее, и я невольно порадовалась за отечественную оборонную промышленность. Все, кроме тяжелого десантного шлема повышенной прочности, раскололо бы вместе с головой.

В ушах звенело, а тошнило настолько сильно, что я на полном серьезе боялась подниматься.

— Ох и твою ж мать... — послышалось откуда-то справа. Я с трудом сфокусировала взгляд и уставилась на темное пятно, не слишком удачно вписавшееся между россыпями валунов.

Пятно открыло глаза и в мгновение ока обросло замызганным камуфляжем.

— Тео... — медленно просипела я, стараясь не нарушить хрупкого равновесия, временно установившегося в голове. — Ты-то здесь за каким хреном?

— За тем самым... Ох, мать твою... — простонал он.

— Других слов не знаешь?

Он знал. И даже поделился. Но я тратила слишком много усилий, чтобы не уплыть обратно в обморок, и не оценила.

— Я же рядом с вами стоял, не помните, что ли? — парень наконец рассмотрел меня повнимательней и констатировал: — Хотя я бы с разбитой вдребезги башкой тоже не помнил. Не тошнит?

На этот раз не выдержала я.

— Ясно, — вздохнул парень. — Значит, меня на себе не попрете.

Мир расплылся и снова начал тонуть в черных кругах. Я вытащила из-за пояса нож и приложила лезвие плашмя ко лбу. В глазах постепенно прояснилось, и увиденное меня не порадовало. Если мне досталось по голове и побило осколками до состояния прогнутости пластин "чешуи", то парня побило осколками до состояния отбивной, а камнем покрупнее перебило ногу.

— Ты как вообще? — крякнув, я с трудам приподнялась на четвереньки и подползла поближе.

— Фигово. Но в терпимой степени, — Тео тихо выругался сквозь зубы и попросил: — Гляньте, что у меня с ногой, а то по ощущениям — оторвало к ядреным эхлам.

— Потроха хоть не отбило? — поинтересовалась я, пытаясь поднять камень так, чтобы не усугубить положение, а главное — не уронить обратно.

— Не должно, — он приподнялся и сел, опираясь дрожащими руками на камни. — Бронежилет как-никак.

Открытый перелом, может, в двух или трех местах, но не в кашу.

Где-то в конце коридора, со стороны обвала, послышались шаги. Я машинально схватилась за "мать". От резкого движения вспыхнул болью затылок, в глазах снова потемнело. Потом до моего плохо соображающего мозга дошло, что это именно шаги, а не цоканье т' хоров. Я сняла палец со спуска и вгляделась в темноту.

Шатаясь и цепляясь рукой за стену, из-за поворота вышел Диррхейм.

Богиня, его еще здесь не хватало.

— Тоже живы? — индифферентно обронил он и прошел мимо. Я проводила его взглядом, опомнившись, только когда он почти скрылся в темноте.

— Куда вы?

— Какой смысл сидеть здесь, — безразлично отозвался мужчина, приостанавливаясь. — Или вы полагаете, что нас будут откапывать?

— Ну... — над этим вопросом я пока не думала.

— Не смешите меня. Не будут. Обвалом т'хоров надежно заперли в горах, и выпускать их оттуда ради пары-тройки почти наверняка убитых солдат... Этого не сделает даже ваш муж ради вас. Или он настолько вас любит?

— Нет, он меня вообще не любит, — устало проговорила я. — И вы, конечно, правы, — я замолчала, пытливо глядя на него. А потом уверенно сказала: — И вы знаете, кто он такой.

— Знаю, — не стал спорить северянин. Медленно опустился на ближайший камень. — Рой Эрро, Командор Корпуса, верно?

— Верно. Обвал глухой?

— Да. Завалили качественно.

Мы замолчали. Я шарила по карманам в поисках того, что можно было бы приспособить под шину. Тео, морщась, стаскивал броню и раздевался. Рубашка пошла на бинты. Я поставила подствольный фонарь на "матери" на минимум и со сноровкой, приобретенной за последнюю неделю, начала обрабатывать рану.

Северянин, как ни странно, остался. И, понаблюдав минут десять за моими неуклюжими манипуляциями, спросил:

— И что вы собираетесь делать дальше?

— А вы?

— Когда нет смысла идти назад? — он едва заметно передернул плечами. — Глупый вопрос. Судьба — вещь малопредсказуемая даже для меня. Но, в отличие от вас, я предпочитаю идти ей навстречу, а не дожидаться ее появления.

Я поджала губы.

— В таком случае, будьте добры исполнить свои обязанности офицера и позаботьтесь о подчиненных, — сухо сказала я. — В нашем положении нам не остается ничего другого, кроме как попытаться найти воду и более-менее пристойное укрытие, не нарвавшись при этом на противника. Исходя из того, что оружие и "чешуя" есть только у меня, на разведку пойду я, а вас попрошу...

— Не трудитесь, — перебил Диррхейм. — Это недоразумение господне я в состоянии нести. Последнее, что нам сейчас нужно — это разделиться.

— Между прочим, это "недоразумение" все слышит, — процедил Тео. — Ради богов, фарра Морровер, отдайте ему ствол, и пусть катится. Если глубокоуважаемый фарр ко мне прикоснется, я рискую заполучить еще пару дыр в своей шкуре. А может, и не только в ней.

— По-моему, сейчас не та ситуация...

— А по-моему — как раз та! Я еще жить хочу, — огрызнулся парень, снова затягивая пряжки бронежилета. — А чего не хочу — так это чтобы меня тишком пырнули ножом под ребра.

— Фарра Морровер, — ледяным тоном начал северянин, — вы уверены, что заодно с ногой ему не досталось по голове?

— Уверена, — отрезала я. — По голове досталось мне. Тео, прекрати нести ересь, тем более, что особого выбора у тебя нет: я тебя все равно нести не смогу. Так что берите его, фарр, и пойдемте, пока аккумуляторы у фонаря еще живы.

Пока я, сражаясь с головокружением, поднималась на ноги и проверяла "мать", Диррхейм попытался было закинуть Тео на плечо, что при активном сопротивлении последнего одной рукой сделать было невозможно. В конце концов они сошлись на варианте а-ля костыль.

Тео старался держаться независимо, но того факта, что на оракуле он буквально висел, скрыть было невозможно.

— Заметьте, как прелестно мы смотримся вместе — однорукий и одноногий. Какой дивный натюрморт! — пробормотал он, морщась от боли.

Я оставила реплику без внимания, шагая вперед и напряженно прислушиваясь. Т'хоры ушли вглубь лабиринта и теоретически могли оказаться где угодно, в том числе перед нами.

Минута проходила за минутой. На солидном отдалении позади, чтобы дать мне пространство для маневра, шаркали бывшие "сослуживцы", презрительно косясь друг на друга, и, по-видимому, думали, что я об этом не знаю.

Через полчаса ровный пол сети мелких пещер закончился крутым склоном, засыпанным щебенкой. Фонарь успел выхватить дно пещеры — слишком далеко, а потом камень вздрогнул и поехал под ногами. Я успела только судорожно щелкнуть предохранителем, а потом разбитая вдребезги координация сделала свое дело, и я полетела вниз, увлекая за собой оползень — все быстрей и быстрей, пока битый камень не понесся по склону с устрашающей скоростью. Мне оставалось только попытаться сгруппироваться и молиться, чтобы мужчины не вздумали соваться сюда вслед за мной.

Первый т'хор вынырнул из темноты почти незаметно. Неслышно взмахнув крыльями, спикировал откуда-то из-под потолка, вцепившись в мои закрывающие голову руки, и вздернул в воздух.

Я извернулась и одним ударом выбросила ноги вверх. От резкого движения в глазах потемнело, а чуть позже — и от удара о каменный пол: видимо, куда-то я все же попала.

Знакомый стрекот послышался одновременно справа и слева, пока я пыталась нашарить среди камней "мать" и справиться с чернотой в глазах.

Но успела только второе.

Зависших в воздухе т'хоров в какой-то неразличимый, неосознаваемый миг начало ломать и корежить. Они иссыхали до скелетов и падали, с тихим шелестом теряя отстающую чешую.

Впереди был только оползень. Поэтому я медленно обернулась.

На высоком обломке скалы сидел покойник.

Вот как...

— Я уже похоронила тебя, дурак! — крикнула я, когда смогла говорить. — Как ты вообще сюда попал?!

— Полагаю, так же, как и ты, — покойник пожал плечами. — У тебя есть аптечка? Его нужно привести в чувство.

Его?... Я заглянула за скалу. Да, еще один покойник.

Впрочем, это логично. Индивидуальная аптечка каким-то чудом еще болталась на поясе, поэтому я молча приступила к реанимации лежащего на камнях Бэйсеррона.

— Давно он так?

— Да, — отрывисто бросил Этан. — Что с ним? И какого эйра происходит наверху?

— Насколько я понимаю, вы проехались по осыпи вместе. Только он — неудачно. Ничего с ним, кроме шишки на ползатылка. Он скорее всего уже приходил в сознание, ты просто не заметил. Наверху... — я помрачнела и вкратце обрисовала ту задницу, в которой мы оказались.

— Ясно.

— Ясно?... Тогда скажи мне, что это, Бездна меня разбери, только что здесь было?! Как ты вообще дожил до этого момента?

— Я маг Смерти, если ты забыла. И слух еще при мне, — угрюмо сказал он. — Ради себя я бы на это не пошел. Но ради него...

Этан замолчал.

Вот как... Торжествуй, Богиня, блудный сын вернулся к тебе.

— Знаешь, он тоже... очень любит тебя.

— Я знаю, — тихо сказал Этан. — Мне вообще повезло в этой жизни.

— Да уж, — я сморгнула, не поднимая головы. Бледное лицо Бэйсеррона постепенно розовело. Я стащила печатку и принялась методично хлопать его по щекам.

Свистнул воздух под резко сложенными крыльями. Под потолком заметалось оглушительное визгливое эхо. Мгновение — и сухой кокон с хрустом упал на каменный пол. Этан скривился, брезгливо стряхивая нечто невидимое с пальцев:

— Дрянь. Дрянь, дрянь, дрянь...

— Почему?...

— Потому что истребление разумных есть убийство. А магу Смерти убивать своей силой — значит ходить по лезвию. Упасть в Бездну слишком легко, — его лицо искривилось в саркастической гримасе. — Не говоря уже о тридцать четвертой статье УК Короны, пункт третий.

Упасть — и потерять человеческий облик, ты это хотел сказать?... У тебя больше нет глаз, в которых можно прочитать, терял ли его ты. Судя по страху — да. И возвращение легким не было.

— Я же говорил тебе, что трус. Жизнь... жизни побили меня так, что теперь я боюсь всего.

— А больше всего — снова наделать ошибок. Брось, Этан, их не делают разве что несвежие трупы.

Откуда-то сверху раздался грохот. Мы одновременно вскинулись и обернулись на звук.

— Ох, б...! — прокомментировал наши общие чувства счетовод, приподнимаясь над полом.

Вместо оползня на нас летела настоящая лавина.

— В укрытие! — я схватила Этана за руку и дернула за камень. Он приземлился на брата, угодив тому локтем в солнечное сплетение. Сверху на эту композицию упала я, заставив мужчин сдавленно выругаться.

Опережая закладывающий уши грохот, вперед летело плотное облако каменной пыли, оно и накрыло нас первым. Я задержала дыхание, вжимаясь лицом в мужское плечо, и молилась, чтобы оползень не перехлестнул за скалу.

Резко свистнуло, конвульсивно сжались вокруг спины чужие руки, и в ладони справа рухнул булыжник размером с кулак, отскочил от земли и врезался мне в бок. В спину забарабанило градом. Кажется, я что-то говорила. А потом все закончилось — резко, как и началось.

— Слезьте с меня оба, ради всех богов и преисподней! — слабо донеслось откуда-то снизу. Я скатилась на пол и поморщилась, потирая спину. К вечеру она будет фиолетовой, хвост даю на отсечение. Этан стоял на коленях, помогая брату подняться. Бэйсеррон перевел на меня мутный взгляд: — Фарра, никогда бы не подумал, что такая интеллигентная женщина может материться больше трех минут, ни разу не повторившись.

— Я не женщина, я солдат, — я выглянула из-за скалы, примерно догадываясь, что увижу. На сером каменном фоне далеко впереди чернела темная бесформенная груда. Оставив "мать" у скалы, я начала пробираться между шатающимися валунами, пересыпанными щебенкой.

— Фарра, это вы там? — донесся до меня совершенно нормальный голос. Слава богам, а то я думала, что их изломало вдоль и поперек.

— Как Тео? — вырвался у меня тревожный вопрос — я уже преодолевала последние шаги, но голоса парня до сих пор не слышала.

— Сейчас, — коротко обронил северянин и что-то проделал одной рукой.

— Лекс, скотина! — зло взвыл Тео. — Я не ты, вторая стадия еще вполне может что-нибудь себе сломать!

— Заткнись, — лаконично бросил тот и одним неуловимым движением встал, подхватывая парня за пояс и закидывая его руку себе на шею. — Держись, убожество.

И, даже не покачнувшись, двинулся мне навстречу. А я задалась вопросом, остался ли на нем хоть один синяк. А еще — почему же тогда его так шатало всего час назад? Не оттого ли, что угодил прямо под обвал?...

И тогда возникает закономерный вопрос — что он вообще такое?

— Пойдемте, я нашла тут нескольких покойников, — я развернулась и пошла обратно, всю дорогу слыша за спиной шорох уверенных шагов. — Собственно, это, очевидно, все, что оста...

Продолжая говорить, я обернулась и осеклась на полуслове. Северянин переводил взгляд с коменданта на счетовода и был бледным до неестественной серости. Я вопросительно вскинула брови. Диррхейм опустил глаза и отрицательно мотнул головой.

— Рад видеть вас живыми, фарры.

Я покосилась на Этана. Если раньше Тео беспокоился за сохранность своей шкуры, то теперь я начинала опасаться за коменданта. Уж слишком мало радости в этом голосе. Мелькнула шальная мысль случайно приложить непробиваемого оракула чем-нибудь покрепче камня. Чужие пальцы предостерегающе тронули за локоть. У уха раздался едва слышный шепот:

— Следи за лицом.

Я открыла было рот, но тут же застыла, вскинув руку. Уши дернулись навстречу почти неразличимому звуку.

Тихий шелест крыла. Едва заметное царапанье когтей о камень. "Мать" сама скользнула в руки.

— Идут...

Снова — лавина. На этот раз — другая. Почти неслышная, почти невидимая в пещерной темноте. Боги мои, сколько же...

Я успела сделать два выстрела — навстречу летящему из длинного тоннеля живому темному потоку. Этан внезапно выбросил руку в сторону, схватил "мать" за ствол и резко дернул вверх — так, что дуло подскочило к потолку.

— Какого хрена ты делаешь?! — заорала я, пытаясь выдернуть ствол. Не иначе, у этого на голову больного придурка не руки, а клещи — откуда только силы взялись?!

— Не мешай! — он отбросил "мать" и перекрыл мне линию обстрела собственной спиной. Я бросилась в сторону, подбирая оружие, и застыла, прижатая к земле волной оглушительного крика. Не визга — т'хоры кричали, как маленькие дети.

Сила хлынула вперед ледяной удушающей волной. Нереально огромной — не бывает на свете силы, равной Смерти. Потусторонний голодный холод, стылые равнины, призраки без лиц и тел, чьи голоса сплетаются в безвольное: "Хозяин"... Призраки, ледяными голодными пальцами льнущие к жизни, тянут ее тонкими яркими потоками, жадно глотают и требуют — еще...

Эхо сотен едва слышных голосов. Они стонут, они хотят жить. От них веет ненасытной стужей, ледяными заснеженными полями, и душа начинает застывать от холода.

Сила лилась полноводной рекой, затапливая узкий тоннель, жадными призрачными руками выпивая жизнь — десятки жизней. Под потолком металось эхо детских испуганных криков.

— Боги мои, — шепчет северянин, стеклянными глазами, в которых плещется первобытный ужас, глядя перед собой. — Боги мои...

Леденеют пальцы, поднимаются дыбом волоски на загривке. Лавина застывает и медленно проминается назад. Одна за другой падают пустые, высохшие оболочки, разлетаются мелкой серой пылью.

Сердце бьется медленно и тягуче, с трудом прогоняя застывающую кровь. Вздох. Выдох. Вдох... Тоннель пуст. Пуст и засыпан серой пылью.

Темная фигура впереди падает на подломившиеся колени.

— Этан. Этан! — тормошит его счетовод. — Этан, отвечай! Не хватало, чтобы ты сгорел, ненормальный!

Я медленно подхожу и опускаюсь рядом. Беру его руки в свои и говорю:

— Возвращайтесь, учитель.

Мелькают перед глазами снежные равнины без конца и края, изломанные скалы цвета крови и море, скованное льдом. Я захлопываю перед ним эту дверь. Это моя личная Бездна, нечего тебе делать там...

— Какой я тебе учитель?... — он обмяк у меня на плече, тяжело и хрипло дыша. Я придержала его за пояс и начала медленно подниматься вместе с ним.

— Нам нужно уходить. И побыстрее.

— Вы думаете, они вернутся? — устало спросил Бэйсеррон, подпирая брата с другой стороны.

— Я в этом уверена.

— Они заметили, что ты здесь, — бросил Этан, резко повернувшись ко мне.

— Знаю, — я угрюмо поджала губы, разыскивая "мать" в потемках. — За каким-то эхлом я позарез нужна их вожаку, — я помедлила, но сказала, кивнув на тоннель: — Хотя понятия не имела, что настолько. Может... Имеет смысл разделиться? Сомневаюсь, что вы все им вообще нужны.

— Нет! — неожиданно громко сказал Диррхейм, все еще бледный до синевы. — Мы должны быть вместе. Должны!

Должны?... Он видел?... Что?

"Там умирали те, кто уже мертв"

Кровь бросилась мне в лицо. Я схватила его за грудки:

— Что вы видели?!

Оракул молча посмотрел на меня. Отцепил от куртки мои судорожно сведенные пальцы.

— У меня серьезные подозрения, что наш противник — Видящий, — неестественно спокойно проговорил он. — То, что он делает, слишком похоже на попытки перехитрить судьбу. Не будем уподобляться, фарры, пока эти попытки оказывались нам только на руку.

— Что. Вы. Видели, — раздельно процедила я.

— Не ваше дело, — отрезал он. — По крайней мере — пока.

— Идемте. Они действительно вернутся, — непререкаемым тоном пресек дискуссию Этан. Да, теоретически он все еще здесь начальник.

Теоретически? Он сардонически приподнял бровь и повернулся ко мне.

А, бросьте, учитель. В таком-то состоянии...

Отвяжись от этого учителя. Это не так уж и смешно, не говоря уже о том, что я сейчас здоровее тебя.

Теплая рука тяжело опустилась мне на плечо. Я покосилась на него и улыбнулась.

А я не шутила.

Этан скептически хмыкнул. А я кашлянула в кулак, наконец заметив, что на нас все смотрят. Бэйсеррон переводил взгляд с меня на него и улыбался совершенно по-идиотски. Я состроила страшные глаза и, проходя мимо, прошипела: "И не думай".

Предсказать, откуда появятся т'хоры в следующий раз, — догонят или выйдут навстречу, было невозможно. Как и идти плотной компактной группой по узкому коридору, противоположному тому, откуда они пришли. Я предложила самое, на мой взгляд, логичное решение — замкнуть наши тылы хотя бы одним стволом, — то есть моим, а Этана вместе с братом и фонарем поставить на передний край.

В результате короткого, но бурного диалога, во время которого я почувствовала, что во мне просыпается генетическая память и злость на одного совершенно конкретного идиота, мы оба оказались в середине колонны.

Дубина.



* * *


Пальцы впивались в плечо так, что захоти я — не вырвалась бы. А еще немощным придуривался, маг, душу его... Кто знает, может, он действительно здоровее не только меня, но и нас всех, вместе взятых, включая Диррхейма.

Первым, спотыкаясь, брел Бэйсеррон. Узкий луч фонаря криво шарил по неровному полу, выискивая ямы и провалы. Позади нас раздавалось ровное дыхание оракула, с непроницаемым лицом выслушивающего всю ту ересь, что вполголоса бормотал ему на ухо Тео, — в слабой попытке хоть так отвлечься от боли. Наверное, северянин знал это — и не огрызнулся ни разу.

Поистине, вашему долготерпению стоит поставить памятник, фарр. Чего ради, все же? Тео тоже был в вашем видении? И, видимо, умирал гораздо позже, и наверняка не от вашей руки.

Я напряженно всматривалась в изломанные, уродливо раздутые тени, прекрасно понимая, что в таком деле поможет только хорошая поисковая сеть и хороший слух, но ни того, ни другого уже не имела.

— За нами идут.

Бесстрастная фраза за спиной заставила меня споткнуться.

— Именно идут. Не бегут, — пауза. Северянин продолжал размеренно шагать вперед, едва заметно напрягая руку, когда Тео переносил на него весь свой вес. — Думаю, следят, чтобы...

— ...не сбились с курса, — так же бесстрастно закончил Этан, не оборачиваясь, и я молчаливо с ним согласилась.

— И что, вы думаете?... — Диррхейм замолчал, вперив вопросительный взгляд ему в затылок. Я обернулась. Тео сердито сопел, глядя на "коллегу" в упор, но молчал.

— Сворачиваем.

Я бросила удивленный взгляд на то, что в черных извивающихся тенях казалось нишей в стене коридора, а оказалось — уходящей в темноту широкой промоиной.

Нужны ли ему вообще глаза?...

Бэйсеррон нырнул в промоину следом за пляшущим лучом. Его руки нервно дергались — счетовод был кем угодно, но не бойцом, и в этом плане больше толку было бы даже от Тео. Я шагнула следом, краем глаза наблюдая за оракулом. Он поводил ушами, чутко прислушиваясь.

— Бежим! — внезапно рявкнул мужчина, одним движением забрасывая Тео на плечо. Я вскинулась и услышала — тоже. Далеким, похожим на галлюцинацию эхом отдавался скрежет когтей о камень.

— Беги! — рыкнул над ухом низкий голос. — Не бойся, не упаду.

Идиот!

Я сжала его руку своей и побежала — сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей, не успевая за пляшущим светом фонаря. За спиной нарастал гул — от десятков вибрирующих крыльев, слышалось тяжелое надсадное дыхание — и у Диррхейма оказался свой предел. В висках стучала кровь, перед глазами снова заплясали черные круги. Куда тебе бегать с таким сотрясением, дура...

Этан сжимал мои пальцы и бежал следом — ни разу не споткнувшись даже там, где я думала, что сейчас переломаю ноги.

А он — что он — теперь?...

Яркий свет метнулся навстречу, слепя глаза. Бэйсеррон крикнул:

— Назад! Они бегут навстречу!

— Клещи, — подытожил Этан неестественно спокойным тоном. Мы машинально остановились, бессознательно ожидая приказа. — Сюда!

Он потянул меня в один из десятка узких отнорков. Я торопливо сдернула с "матери" подствольный фонарь, щелкнула переключателем и бросилась вперед. Руки дрожали, стук крови в ушах слился в один сплошной неумолкающий гул.

"Только не тупик, не тупик, не тупик..." — бормотала я про себя, как молитву, пробиваясь сквозь путанную муть в сознании.

Гул сменился скрежетом и шумом вылетающих из-под когтей камней. Заметалось эхо отдаленного крика.

Я похолодела. Если они сейчас завизжат, нам конец — шлемов нет ни у кого.

— Быстрее! — крикнул за спиной северянин, тяжело дыша. Я судорожно схватила ртом воздух и рванулась вперед, уже ничего не видя из-за расплывшейся перед глазами черной завесы. Только бы не свалиться. Только бы не сва...

— Стоять!!!

От оглушительного крика голова вспыхнула дикой болью. Я всхлипнула и споткнулась, судорожно цепляясь за ускользающее сознание. Меня схватили за талию и резко вздернули на ноги.

— Держись. Держись! Да держись же, Талери, забери тебя эйра!

— Я не Талери, — хрипло прошептала я, с ужасом глядя вниз. Отнорок кончился так резко, будто не существовал вовсе. Камень у ног оборвался черной бездонной ямой. Помедлив, из-под подошвы выскользнул осколок и полетел вниз. И эха от падения не было слышно.

Время застыло, миг растянулся в часы — пока я поднимала глаза.

Это и есть Бездна. И ее владыка встречал нас.

Он все тот же — падают на лицо черные волосы, стелется по земле плащ из крыльев. Неслышимые, невидимые, вьются у его ног призраки, духи голодных стылых равнин.

Сердце схватило знакомым льдом, в лицо дохнула смерть — черным зыбким туманом, зябким холодом.

Мы вновь стояли на разных берегах, но на этот раз между нами лежала Бездна. И — каждый на своем берегу — на этот раз мы не были одиноки.

Т'хоры медленно поднимались в воздух — крылатые тени, сливающиеся с тьмой. Мягко шелестели тонкие крылья, десятки, сотни крыльев...

— Орие. Орие! — меня тормошили чьи-то руки. — Возвращайся, ну же, ты же в сознании!

— По щекам похлопай, — раздалось как из тумана.

— Каким щекам, у нее и так сотрясение! — меня посадили на каменный пол. Опустились рядом: — Ну же, девочка. Возвращайся...

Тело качнулось и упало — лицом в чье-то плечо. Чужие руки осторожно сомкнулись на спине, притянули ближе — в кокон из тепла. Тело сворачивается клубком, прячется от холода, тело, которым я уже почти не владею. Его кожа горит, как в лихорадке, Этан прижимается горячей щекой к моему виску и шепчет:

— Возвращайся ко мне... Ты не можешь умереть раньше меня — это против правил. Помнишь — ты ведь еще должна убить меня. Возвращайся к учителю, Талери...

— Я не Талери, — слабо шевельнулись губы. — А ты мне не учитель... Таэс...

Этан чуть отстранился, замолчав. Я вздохнула, неразборчиво пробормотала: "Холодно", и ткнулась ему в шею, возвращаясь в теплый кокон. Он прижал меня к себе, баюкая, как ребенка, и проговорил в пространство:

— Это у нее называется "Холодно".

— Магия Смерти? — послышался отдаленный голос.

— И очень сильная. Сильнее моей. Вот так, — горячая ладонь опустилась мне на затылок, — выглядят те, кого ей убивают. Или пытаются убить. Другой вопрос, что против служителей Смерти это не самый лучший ход.

— ...Нас обложили со всех сторон. Вы сможете сделать... что-нибудь?

— Я, — его голос едва заметно дрогнул. — Я могу продержать щит, закрывающий оба прохода в тоннель, час или два. После чего стану трупом. Или сгорю сразу, пытаясь перебить чужую силу. А вы?

Я приоткрыла глаза и сквозь завесу темных волос увидела, как присевший рядом оракул качает головой.

— Я могу лишь надеяться, что увидел правильно. И судьба на каком-то повороте не свернула в другую сторону...

Они замолчали.

Вязкий холод неохотно покидал тело. Ныли кости, суставы выкручивало тупой болью. Я сцепила зубы и попыталась сесть.

— Фарра Морровер, а вы покрепче стальной арматурины, — с печальной ухмылкой сказал Тео, сидящий у стены. Я вяло огляделась, сообразив, что меня оттащили обратно в тоннель. — Скажите, что вас осенило — в самый последний момент. Спасите всех.

— Не могу... Не дает Богиня озарения.

— Тогда... Пожертвуйте на нужды общества сокровище, — он усмехнулся, а в глазах стояла тоска. — Помните... То, что стоит треть Развалин. Может, с ним что выйдет у фарров псионов.

— Какое сокровище? — спросил Этан.

— А, — я с трудом вспомнила, о чем вообще идет речь. Расстегнула ворот, вытянула из-под "чешуи" цепочку. — Не знаю, к нему нужны еще сильные псионы, чтобы был заметный эффект. Этан, тебе поможет "фокус"? — я вопросительно посмотрела на него. Мужчина снял амулет у меня с шеи, задумчиво пропустил между пальцев, раскрыл ладонь с потрескивающем искорками камнем.

— Еще полчаса активного щита, учитывая наш общий уровень. Жаль, что фарр командующий у нас пророк — из них слабоватые псионы. Хотя это действительно сокровище, были бы условия...

Я перевела взгляд на северянина и удивленно вскинула брови.

Он был белее мела, глядя на камень со странной обреченностью. Разошлись непослушные губы, дрогнул всегда такой бесстрастный голос:

— Фарры, на этот раз осенило меня. Я... уже видел этот камень. В своем видении, с его помощью мы... уничтожили противника, — он замолчал.

— Артефакт... Это — и есть тот артефакт?!

Я обомлела. Вот оно. Вот оно...

Богиня, да не я ему нужна была — или, по крайней мере, не столько я, сколько камешек, который, не снимая, носила на шее! Каменный осколок, перед которым ничто и чудовищная сила мага Смерти, и любая армия — будь в ней сотня или тысяча солдат.

На холодных равнинах вновь вырастут надгробия изо льда — замершие на десятки, сотни лет... За сотни лет несложно найти лекарство от чумы, возвести между нами стену, которую не пробьет ни один прорыв.

Мы выиграем, спасем мир, ведь верно?...

Быть может, не выживем, но чудеса, которые дарят нам боги, слишком часто оказываются политы смертной кровью.

Не потому ли ты так бледен, северянин, ведь, что бы ни говорили, ты не хочешь умирать?

Почему же нет радости?...

Может, оттого, что, стоя на разных берегах, мы с ним так и не поняли друг друга. Я, солдат, говорю, что нам не нужна была эта война — никому из нас. А вопрос мести — сложной и тяжелый вопрос... Кто поймет — сейчас, чья и в чем вина?

— В чем проблема, фарр? — я подняла глаза. — Вы не запомнили, как его активизировать?

— Нет, я помню... Обряд прост, если наших сил хватит продержаться до конца, — Диррхейм опустил глаза. — Он рассчитан на двадцать магов.

— Не хватит силы? — спокойно спросил Этан.

— Ее количество не имеет значения, главное, чтобы она была. Камень работает с материей Изнанки, и, если сохранять с ним в это время контакт, это разрушает тело. Если подключенных много, повреждения минимальны, в нашем же случае... Вопрос не в том, выживет ли тот, кто начнет активацию, а в том, умрет он во время ритуала, или все-таки сможет дотянуть до его окончания и умереть с сознанием выполненного долга. Поэтому... — северянин поднял глаза и твердо сказал: — Это буду я.

— Не глупите, фарр... — устало проговорил Этан, ссаживая меня на пол и поднимаясь. — Вы ничем не выносливее остальных. А я — да, и намного. Поэтому...

— Вы не правы, — тихо проговорил Тео. — Даже я выносливее и крепче обычного сола в полтора-два раза. А Лекс — в четыре-пять. Поэтому не думаю, что он слабее вас, комендант, — он грустно улыбнулся. — Тройка лидеров определилась, не так ли, фарры?

Этан открыл было рот, но я опередила его, взяв за руку и поднявшись.

— Свидетельствую за обоих. Да — фарр комендант вообще мало похож на сола, хотя я и не знаю, почему. И — да, эти двое — то, что я не знаю, как уже называть. У нас есть шанс, — тихо сказала я. Пусть этот шанс заключается просто в возможности умереть тогда, когда это уже не будет иметь значения... — У двоих из нас частичный иммунитет к Изнанке и ее воздействию. Еще у двоих — сила Смерти, не скалься, Этан, это так и есть. Если мы...

— Мы?! Никах "мы"! — вдруг рявкнул комендант. — Какой от тебя прок, если ни одна травма за последние полгода у тебя до конца не долечена, и из них половина — на мозге! Вот что, фарры, — жестко начал он. — Активируем мы с командующим вдвоем. Ты, парень, держать умеешь? — Тео кивнул. — Тогда держи его, у вас схожие потоки, должно получиться. Перенаправляй хотя бы часть на себя.

— А тебя кто держать будет, дурак?! — крикнула я. — Этан, мы же оба служители Смерти, нам будет проще...

— Нет, я сказал! — в лицо пахнуло холодным промозглым ветром.

— Не ори на меня! Какого эйра...

— Это приказ!

— Плевать я хотела на твои...

— Вы все забываете об одной простой вещи, — внезапно донеслось из угла. Молчавший до этого момента Бэйсеррон вышел из темноты. — Когда начнется активация, Этан навряд ли сможет держать щиты. Простите, фарра, — он обернулся ко мне и сочувственно посмотрел в глаза. — Я псион почти никакой, но держать умею. В конце концов, для близких родственников это просто. А вы... Вам придется защищать нас, когда упадет щит, просто потому, что я не солдат.

Я замолчала.

— Еще раз извините, — тихо сказал он. — За то, что вмешиваюсь, зная, что для вас это значит. За то, что втянул вас во все это — потому что сделал это именно я. Извините и прощайте, фарра, — мужчина отвернулся. Поднял голову: — Не пора ли начинать? Пока еще есть время...

Я провожала глазами фигуру с высоко поднятой головой, и не могла произнести ни слова. Молча сжимала в руках "мать", пока они отходили к нише в стене — чтобы облегчить мне задачу, а по щекам медленно скользили холодные слезы.

Сердце превратилось в ледяной неподвижный ком. Я провожала тех, кто мне дорог, по дороге за смертью, и не могла уйти — вместе. И мне — жить после этого? Жить с этим?!...

Рухнули щиты, тишина раскололась визгом и скрежетом. В коридор с двух сторон хлынула темная орущая масса, взметнулись камни из-под когтей. Я покрепче уперлась ногами в пол, нашла пальцем спуск и выстрелила — раньше, чем подскочивший т'хор успел всадить когти в незащищенную шею. Спаренный "веер" разлетелся по узкой промоине, плеснувшая на стены плазма начала разъедать камень. Снесенные залпом твари покатились по полу, визжа, а кто-то так и остался лежать полыхающей грудой. Я переключила режим и принялась лихорадочно добивать обожженных. Свербящий визг ожидаемо ударил по ушам, заметался, множась и сводя с ума.

Почти незаметная боль, влажные дорожки на шее — и стало тихо.

Все это со мной уже было. Где-то. Когда-то. Когда-то очень давно...

Стиснув зубы, я все нажимала и нажимала на спуск. На долю секунды смогла обернуться — как они?... Мужчины стояли, опустив головы и закрыв глаза, в коконе из слепящего холодного голубого света.

Голова раскалывалась от боли. Клацнули челюсти, вцепляясь мне в щиколотку. Т'хор рванул ее на себя, и я упала на одно колено. Ринулись вперед полдесятка тварей, почуяв слабину, остервенело всаживая когти в тело. Пластины прогнулись, но выдержали. Разинутые в оскале челюсти тисками сжались на предплечье, в последнюю секунду выставленном перед горлом.

А потом...

Тесный отнорок взрывается слепящим сиянием цвета льда. И все заканчивается — внезапно, как и началось. Бесшумно начинают застывать и валиться на пол тонкие сухие фигуры, будто закостеневая во всех суставах. В немом крике вскидываются головы, скалятся обнаженные клыки. И — замирают.

На десятки, сотни лет.

Я зажмуриваюсь, закрываю глаза руками — потому что от этого нестерпимого света можно ослепнуть навсегда. Он струится наружу, тонкими, почти неразличимыми потоками течет по коридорам и галереям, оплетает пещеры.

Время считают удары сердца — глухие вязкие толчки, отдающиеся в висках. Летит вперед бесконечный сверкающий поток, свет, что ярче тысяч звезд. Мир растворяется, расходится тонкими нитями.

Я где-то... И нигде.

На миг... На годы. Тысячи лет.

Изнанка смотрит на меня сотнями ненавидящих и — уже — мертвых глаз. Четверо мужчин горят в мертвенном ледяном свете, и сгорают стремительно, как полыхает бумажный лист.

Из горла вырывается крик, но я не слышу его, руки тянутся к ним — но до них дальше, чем до звезд...

Седой мужчина открывает полубезумные от боли глаза. В них — прощание. И светлая, тихая печаль. Криво, грустно улыбается:

— Будьте с ним. Вместо меня...

И — рывком — перетягивает слепящий свет на себя.

Хрупкое смертное тело вспыхивает, как мотылек на пламени свечи.

За светом приходит темнота — холодная и промозглая. В ней свистит ветер, кружа снег в бесконечной метели.

Полярная ночь укрывает стылую снежную равнину темнотой, но я знаю — она здесь. Моя Богиня.

Смерть зажигает фонарь и ставит его в сугроб. Чернота бездонных небес расступается перед теплым пятном света, вырастают вокруг застывшие клыки скал.

Море снова заносит снегом — и алый лед скрывается под белыми хлопьями.

— Победа любой ценой. Что будешь делать с ней? — Богиня смотрит поверх моей головы. Слабая улыбка трогает губы. Она откидывает полу плаща, открывая занесенное снегом тело.

— Этой душе я думаю дать свободу. Он все же вернулся ко мне... Как думаешь?

Я падаю на колени в глубокий снег, не замечая холода, не замечая того, что из глаз катятся слезы. Мир рушится, проваливаясь в тишину. Мой мир... Я достаю из кармана мятый зеленый листик, вкладываю в его ладонь и сжимаю пальцы.

Живи.

Будь судьбой моей, как прежде.

Будь — даже без меня. Ты заслужил это.

Узкий липкий листик — что ты против смерти?...

Ты — вера.

Я верю в тебя.

Живи!...



* * *


Снова темнота.

Я открываю глаза. Не буду смотреть, не буду включать фонарь. Не хочу видеть тел, у меня не осталось ни сил, ни веры.

Зачем я жива?...

Шаги. Я чувствую их ладонью, всем телом. Тяжело поднимаюсь на ноги, отступаю к стене и замираю.

Он входит, ни разу не обернувшись. Его шатает, тяжелое хриплое дыхание поднимает эхо, но в руке — нож. Подобрал же где-то...

Вожак останавливается у ниши, над лежащими вперемешку телами, и сжимает крепче рукоять. Я делаю шаг вперед, приставляя дуло "матери" к его затылку. Вспыхивает подствольный фонарь.

— Руки!

Нож падает. Он оборачивается медленно, будто во сне. Сквозь прицел на меня смотрят холодные янтарные глаза.

На этот раз между нами нет Бездны, дотянуться тебя будет легко. То, что не смогла сделать магия, сделает пуля.

— Это наша победа, реванша не будет.

Победа... Победа в битве. Этим вы не остановите войну.

— Война... Скажи мне, что есть война? Зачем она нужна? Не лги, не ради выживания — ничего, кроме смертей, она не приносит. Мы уже стольких потеряли — и близких, и тех, кого не знали. Потеряли оба.

Между нами уже нет реки — почему же мы опять не можем понять друг друга?...

Почему ты не стреляешь? Проигрыш карается, а у каждого — своя правда. Я буду мстить, пока жив. И не я один.

— Мстить... За одну жизнь, принося в жертву в тысячу раз больше? Если эта война уничтожит твой народ, ты будешь мстить?

Стреляй.

— Если эта война уничтожит твою королеву, ты будешь мстить?! А когда месть свершиться — чем ты будешь жить?!

Стреляй!

Холодные глаза на миг вспыхивают болью. И — почти облегчением, когда мой палец начинает нажимать на спуск.

Сомнения — это всегда боль. Проще жить с шорами на глазах, потому что правда режет до крови. Когда-то, сотни лет назад, мы ловили листья во сне. Ты обменял знак траура на весну.

Я резко вскидываю ствол, и пуля уходит в потолок.

Я пожалею об этом не раз, и знаю это. Но сейчас... Я видела слишком много бессмысленных смертей. Хватит. У меня не осталось сил. Поэтому — живи. Даже ради войны, потому что я буду жить ради мира.

Чего ты хочешь?...

— Имя. Твое имя. Я хочу знать, кто ты.

Алесдер. Дальше... не помню.

Я кивнула. Он постоял, опустив голову, развернулся и, пошатываясь, тяжело зашагал вглубь промоины. И, уже почти скрывшись из виду, вдруг приостановился.

Не верь в предсказания. Они лгут.

Да. Ради этого стоит спорить с Жизнью — чтобы они лгали.

Я прислонила "мать" к стене, отстегнула фонарь и вернулась к нише. И, пробираясь через нагромождения тел, уже знала, чем кончился этот спор для того, кто начал его и имел мужество довести до конца.

На темном камне черные как ночь волосы смешались с серебряной, расплетшейся, косой. Двое стояли рядом и рядом же упали, едва заметно, но дыша. Оба.

Этан поднимался, опираясь на дрожащие руки, с пустым, как Бездна, лицом. То, что казалось чудом господним, им не было, и он знал это лучше, чем кто бы то ни было.

Он стоял на коленях над телом брата и рыдал, мучительно и страшно.

Так выглядит победа.

Любой ценой.



* * *


Сотни лет спустя тонкий радостный голос солнечным диссонансом прозвенел в моей пустой измученной душе.

Фарра, где вы? Ответьте.

Мы не уйдем без вас...


Эпилог




Над заснеженными макушками гор сияет солнце — не по-зимнему пронзительно и ярко. В тихом танце кружится снег, оседая на плечах и непокрытой голове. Траурные эклирисы полыхают из-под снежных шапок, расцвечивая красными бликами старое кладбище на склоне гор.

Снег засыпает ряды свежих могил — уже много, много дней.

В моих руках цветы — алые и белые. Я поднимаю голову и щурюсь на солнце. Сезон бурь уходит, скоро уйдем и мы — следом за ним, на юг.

Темноволосый мужчина опускается на колено перед надгробным камнем. В пышный снег ложатся пламенеющие цветы. Я опускаюсь следом, добавляя свои.

Сегодня мы прощаемся.

Этан уезжает, я уезжаю с ним. Я помню, о чем ты просил меня, Эйра. И буду с ним вместо тебя.

Говорят, смерть наступает не тогда, когда останавливается сердце, а тогда, когда тебя перестают помнить. Пока будем жить мы, Смерть не нагонит и тебя.

Я смотрю на то, как шевелятся губы мужчины, тихо поднимаюсь и отхожу. Этану есть, что сказать — то, что только между вами. Мне тоже — и я говорила это много раз. Сказала и сейчас.

Спасибо. Спасибо за три жизни — от меня и от них. Спасибо за то, что жив он.

Мы уже ничем не сможем отплатить тебе — только памятью. И мы будем помнить, помнить до конца.

Расчищенные утром дорожки уже утопают в снегу. Я бреду по ним мимо бесконечных рядов могил — кладбище выросло вдвое. С надгробных камней смотрят знакомые и друзья — с ними я тоже прощаюсь.

Мы выжили, но какой ценой...

— Орие, — разносится по кладбищу низкий голос.

— Сейчас, — я поспешно шагаю обратно. Окидываю наметанным взглядом сугробы, и из одного вытаскиваю утонувшую в снегу трость. Богиня, и когда он наконец перестанет их терять... — Вот, — вкладываю отполированное дерево в его ладонь.

Чужая рука привычно опускается на плечо, и мы медленно идем обратно. Я не нужна ему, чтобы ходить, для этого хватает трости. Но так он видит хоть что-то — правда, всего лишь моими глазами.

Во дворе отсчитывает последние зимние дни капель, сосульки на коньках крыш влажно блестят на теплом солнце. На плацу снежные сугробы соседствуют с лужами, и ни то, ни другое не устраивает взводного, сварливо покрикивающего на сослуживцев с лопатами. Да, теперь у нас такие учения. Раз в пять минут он поднимает голову, чтобы разразиться руганью в адрес новобранцев, уже битых полчаса безуспешно пытающихся взобраться на крутую крышу башни и сбить наконец лед, пока он не приземлился кому-нибудь на голову — хотя бы тому же коменданту, который заградительных знаков не видит, а потому может оказаться где угодно, душу его в... и так далее.

Весна.

Я вдыхаю полной грудью воздух, в котором уже чудится обещание дождей и обнаженной черной земли, жаркого солнца и проклевывающейся листвы. Этан хмыкает в ответ на предположение взводного и спрашивает, нужно ли мне в казарму.

— Ага. Я быстро.

Еще один смешок. Я закатываю глаза. И эта зараза постоянно читает мне нотации — даром, что ему нет ста пятидесяти, а ведет себя, как старый пень.

Ну и что, что он помнит четыре жизни, а не одну. В следующий раз уже не вспомнит, и слаб будет, как простой смертный, — вот это я называю равными условиями. Тогда мы и проверим, кто кого должен учить жить и занудствовать по поводу и без.

Да, Богиня все-таки отпустила его. Уже сейчас порезы и синяки заживают на нем так же, как и на любом другом. Теперь я знаю, почему раньше было по-другому — для того, чтобы помнить дольше, нужна жизнь, застрахованная от случайностей — ведь с каждым новым рождением воспоминания теряют четкость, смазываются и постепенно уходят в небытие.

Да, Первая из Звезды, ты всегда была злопамятна и обидчива больше, чем подобает богине.

Казарма стоит верх дном — то, что было названо администрацией громким словом "капитальный ремонт", здесь идет уже три месяца, и будет идти еще столько же, если продолжать в том же духе. Я пробираюсь мимо гор строительного мусора к своей койке и начинаю трамбовать в сумку остаток вещей, беспорядочно разлегшихся на койке. Никто не скажет, когда мы вернемся, поэтому беру с собой все.

Мы уезжаем в первый день весны. На юг, через горы, туда, где когда-то лежали поля Нитерры. Туда, куда ведут следы свитка, что когда-то забрала с собой Талери.

Ледяного артефакта больше нет, и, хотя солдаты Корпуса старательно обшарили каждый закоулок пещер на десятки километров вглубь и уничтожили все, что там нашли, это не отменяет войны между мирами и не дает особой уверенности в завтрашнем дне. Мы по-прежнему ничего не знаем о т'хорах — по-настоящему. И, пока мы помним, пока мы знаем, что было сотни лет назад — будем искать. Сначала — свиток, а потом... возможно, уже не понадобится ничего другого.

Это наш вклад в прекращение войны, в которой мы оба слишком многих потеряли.

Я встряхиваю сумку и кладу сверху последнее — мой ящик. Моя жизнь, с прошлым, настоящим и будущим. Глубоко-глубоко, в лабиринте крошечных деревянных ячеек хранится то, что было со мной треть жизни — и едва не перечеркнуло ее навсегда. Небольшой синий камень в серебряной оправе. Хрупкая пустая оболочка. Память.

Вот и все. Сажусь на кровать и обвожу взглядом место, где жила пятнадцать лет. Взгляд падает на пыльный прямоугольник, выпавший откуда-то на затоптанный пол. Я поднимаю пластиковую пластинку и вглядываюсь в изображение. Похоже, эта распечатка преследует меня.

Рой. Рой Эрро, Командор.

Я все еще замужем, но, боюсь, только до той поры, пока у моего супруга не дойдут руки подать прошение о разводе. Я обещала подписать по первому требованию. А может, и сама подам — кто знает?...

"— Как ты тут?...

Повисает неудобная тишина. Право же, с его копией было разговаривать легче...

— Я оставлю вам в помощь солдат на месяц или два. Помочь с восстановлением и обшарить пещеры. Может, найдут все-таки тело вожака... — темные глаза блестят, в них — надежда. В моих — усталость. Так и говори, милый: не помочь, а обшарить. И найти. Я понимаю тебя и то, к чему ты стремишься. Идет не одна, а две войны, и Корпусу надо выжить в обоих. За тобой — тысячи солдат, и сейчас ты не можешь себе позволить помогать. Только искать, и верить, что найдешь. — Ты знаешь, что здесь к чему, может, оставить тебя за главную?

Я не сказала ему, что никакого тела не найдут. И никогда не скажу.

— Рой, подпиши мою отставку.

Он удивленно вскидывает брови. Молчание затягивается. Я стою, скрестив руки на груди, и смотрю в пол.

— Хорошо... Если ты так этого хочешь."

Вот и все.

Если не напоить его кровью, чудо оказывается ненастоящим.

Распахивается дверь. Вваливается громогласная толпа сослуживцев, на ходу бросая лопаты в угол, и снова куда-то бежит. Запыхавшись, подлетает к своей койке раскрасневшаяся на морозце Тикки, хватает какие-то ленты и бежит за всеми, таща за собой вяло сопротивляющегося Маэста.

Я заталкиваю сумку под кровать и выхожу наружу. Нужно еще Этану помочь собраться, сходить в мастерскую, проверить дайр, и еще сотни тысяч мелочей, которые всегда возникают в последний момент.

В замке стоит суматоха и толкотня, которой здесь не видели со времен второго пришествия колонистов. Тикки носится по коридорам со стремянкой и Маэстом, которому стремянка не нужна, и стены стремительно обрастают разноцветными полосками и венками.

Ах да, сегодня же свадьба, будь она неладна...

Тисса выходит замуж, вы представляете?

Я — нет.

Нет, не за Зиму, слава богам. Он улетел на Солярику еще две недели назад, и вернется не раньше, чем закончит Академию. Но — вернется. Как он выражается, из принципа — чтобы посмотреть на наши физиономии, когда окажется, что он все-таки получил диплом.

Строго говоря, мало кто верил, что он поступит вообще куда-либо, тем более — на юридический. Но его ослиное упрямство на этот раз сработало в нужном направлении, и, поднатужившись, мы это сделали. В свое время я училась на социологии и от юриспруденции была, мягко говоря, далека, но вполне годилась в качестве проверяющего, стоящего над душой и мерзкого провокатора. Коэни взирал на все это безобразие огромными укоризненными глазами, тяжело вздыхал, но безропотно взваливал на себя роль миротворца, когда Зимин неидеальный характер входил в слишком заметный конфликт с моим внезапно обнаружившимся темпераментом.

То бишь, когда наш ор слышал даже комендант двумя этажами выше.

Правда, получив подтверждение из Академии, Зима бросился мне на шею, но до самого отъезда мы оба усиленно делали вид, что это нам приснилось.

Интересно будет посмотреть, каким он станет. Свою работу я провела на отлично, осталось увидеть, как его обтешет образование и Коэни за десять лет.

Да, маг поступил тоже, на медицинский, что никого не удивило, и притом безо всякого труда, потому что, в отличие от некоторых, хорошо учился в школе. Он улетит в начале лета, потому что эту самую школу ему еще нужно закончить, что из-за царящей в окрестностях разрухи приходится делать дистанционно. Но учиться они будут вместе — Коэни узнавал расположение корпусов факультетов и вроде бы остался доволен.

Конечно, он тоже вернется...

— Орие! — истошно вопит Рутта, и несется мне навстречу, поправляя рассыпающиеся считыватели на ходу. — Ты обещала, что уберешь эту пакость из приемной! Сама! И до того, как вы смоетесь из этого дурдома!

Да, дурдом — очень правильное слово.

Я покорно иду в приемную, потому что действительно обещала сделать Этану внушение, что развлекаться запугиванием своих подчиненных как минимум неэтично, и переселить мору, благополучно пережившую все катаклизмы последних месяцев в своем садке, из которого вчера снова выросла.

Несгибаемая секретарша семенит рядом, возмущенно бурча, что нам, конечно, уже все равно, если мы съезжаем чуть ли не до осени, а ей еще там работать, не говоря уже о том, что исполняющий обязанности коменданта тоже не понимает эстетику садков с морами. Судя по тому, с каким придыханием были сказаны последние слова, в приемной назревал роман. Временный начальник форта был приезжий, поскольку во время прорыва погибло почти все руководство, и, как говорят, очень симпатичный молодой офицер.

Ну-ну.

На пути в приемную меня перехватывает Тео и, таинственно понизив голос, бормочет что-то по поводу "исповеди перед столь важным шагом". Рутта пытается выдрать меня из наглых лап конкурента, но переспорить языкатого парня в последнее время уже не удается никому.

Что-то он вконец распоясался, обормот.

— Давай, выкладывай свои грехи, сын мой.

— Ой, ладно вам, фарра, — Тео затаскивает меня в библиотеку и облегченно плюхается на ближайший стул. — Просто сил моих нет выносить больше этот бардак. И ваших, я подозреваю, тоже. Прикроете меня до вечера, ладно?

— Какого вечера, балбес? Ты еще на ночь ко мне попросись, тогда уж точно все поверят, что ты со мной ведешь беседы о спасении души... И вообще, я во всем этом процессе лицо постороннее, запрусь в кабинете, и никто меня оттуда не достанет. А тебе положено — все-таки жених.

Парень тяжело вздыхает.

Да, на Тиссе женится он. По этому поводу весь форт — или то, что от него осталось — чешет языки три месяца без перерыва. Не знаю, возможно ли для этой фарры встать на путь истинный в принципе, но пока она держится, после пережитых потрясений бросая плотоядные взгляды исключительно на будущего супруга.

Как-то я спросила, что думает по этому поводу сам Тео, на что он сказал маловразумительное: "Свобода — это такая вещь..." Я так и не поняла тогда, о ком он говорил — о Тиссе, или о себе самом.

Да, он тоже оказался свободен, хотя и нельзя сказать, что это малого ему стоило. Никогда не покидать форт, не светиться нигде и никогда, даже по новым документам, которые удалось полулегальными путями ему организовать.

Оракул-северянин отступился, уехав еще в начале зимы, как только встал с больничной койки. Я молча дала ему просмотреть запись некоего разговора, и на этом дискуссия по данному вопросу закончилась. Объект CN-678 погиб при прорыве. Тело сгорело. Точка.

Вот только казалось мне, что даже для него это было всего лишь предлогом.

Хотя, возможно, только казалось...

Тогда, три месяца назад, он поразил меня — тем, что, едва открыв глаза, схватил за руку и спросил только одно, напряженно вглядываясь в мое лицо:

— Вы убили его?!

— Нет... — я качнула головой, мысленно холодея. Это и было тем, что я должна была сделать?... И сделала — неверно?

— Я знал, что вы выберете правильно, фарра, — его напряженные плечи расслаблено опустились, закрылись глаза.

— Что?...

— Я не знаю, когда наступит мир. Через десять лет, сто, тысячу... Но благодаря ему этот мир станет возможет, хоть и не знаю, прямо или косвенно... Поэтому — все правильно, фарра. Сколько бы лет ни прошло, но этот день... все же настанет.

Настанет.

Я буду верить в это, что бы ни говорили о том, что пророчества лгут.

Хлопает дверь читального зала, в дверях возникает Коэни, застывая на пороге. Удивленно вскидывает брови, но ничего не говорит по поводу того, что Тео, вообще-то, должен находиться в противоположном крыле замка.

— Фарра, там книга пришла. Вы заказывали.

— Ага, — я киваю и торопливо скрываюсь в соседней комнате, пока меня не нашел кто-нибудь еще. Книга. Большая историческая энциклопедия. Я усаживаюсь перед экраном и начинаю пролистывать страницы.

Я помню все, что обещала — даже если это было во сне. Пусть до этого три месяца не доходили руки, но я хочу знать, когда все это началось. Как говорит Зима, из принципа. А еще, потому что в происходящих тогда событиях втайне надеюсь найти ключ.

Так, Солярика. Четвертая династия. Боги мои, когда вообще была четвертая династия, кто бы мне сказал...

Я пролистываю череду портретов, бегло просматривая только проставленные под ними годы и названия периодов... И замираю, не веря своим глазам.

Глаза — все тот же холодный янтарь, единственный в своем роде. Вместо неровно обрезанных волос — коса, спускающаяся ниже поясницы. Но лицо то же, не постаревшее ни на день.

Я закрываю глаза. Открываю.

Смотрю на цифры — да, четвертая династия. Абсолютно точно, для безграмотных вроде меня здесь даже указан порядковый номер.

Уже ни на что ни надеясь, ищу глазами имя.

Алесдер Рои. Второй император четвертой династии.

Погиб при кораблекрушении в возрасте ста тридцати лет. Трон унаследовал сын, Торон II, при регентстве...

Я закидываю голову и хохочу — до слез, потому что это на самом деле совершенно не смешно. Генетическая линия правителей Солярики выверялась столетиями, это маги, для которых почти не существует пределов. Ни-че-му.

Грива дыбом встает от мысли, куда можно направить эту силу. И если... Если он все же продолжит эту войну, боюсь, мы рискуем... слишком сильно.

Я тяжело поднимаюсь из-за стола и иду к двери. Еще одна головная боль. Этан не обрадуется, это точно.

Тео сидит на том же месте, уныло подперев щеку ладонью. Повинуясь внезапному порыву, я неуверенно спрашиваю:

— Слушай... А как тебя зовут... на самом деле?

Он удивленно смаргивает.

— Кай. Кайлен, то есть. Кайлен Морой. Только это секретная информация, сами понимаете.

Слава богам, хоть это имя мне ни о чем не говорит.



* * *


— Твое "я быстро" опять растянулось до вечера.

Мы опять изволим брюзжать. Тьфу!

— Соскучился? — саркастически приподнимаю бровь.

— Да, — Этан обезоруживающе улыбается, и тут же портит эффект, сунув мне в руки считыватель. — Читай вслух.

Я пробегаю текст глазами и начинаю читать вслух. Вот гадство... С севера идут снегопады, перекроют путь еще не меньше, чем на месяц.

— Надо выезжать сейчас, иначе мы застрянем.

Я мрачно улыбаюсь и выкладываю результаты исторической экспертизы.

— Это проблема, — коротко и почти равнодушно роняет Этан.

— Это не проблема, — я наматываю круги по комнате, заложив руки за спину. — Это гарантированная катастрофа, если три месяца назад я что-то сказала не так, и он пришел не к тем выводам.

— Тогда тем более стоит выехать раньше.

Я взрыкиваю и останавливаюсь перед его носом. Ему не без глаз — без ушей стоило бы остаться. Все равно меня здесь никто не слышит.

Этан делает скользящий и почти незаметный шаг вперед, становясь вплотную, наклоняется к самому моему лицу и, интимно понизив голос, тянет:

— Па-ни-кер-ша. Без малейших признаков интеллекта, как и пятьсот лет назад.

— Ах ты, гад!

От подзатыльника он уворачивается с поразительной для слепого ловкостью, перехватывая руку. Нет, я честно не понимаю, как Бэйсеррон терпел его всю жизнь.

— Насколько мне помнится, сама Богиня называла эту войну тысячелетней, так что до ее окончания мы навряд ли доживем. Но будь я проклят, если этот несчастный император десять раз не подумает, прежде чем снова включаться в войну — твоя настырность доконает кого угодно, — Этан хмыкает, перехватывая мою вторую руку. — Вот вы и попались, фарра. И совершенно беззащитны перед коварным мной.

— И что, фарр, теперь будете грязно домогаться порядочной замужней женщины? — фыркаю я. — Хотите покалечиться еще больше?

В дверь стучат, настойчиво и крайне громко. Наконец посетитель не выдерживает и просовывает голову в кабинет. И с трагическим надрывом стонет:

— Орие, мора! Ты обещала!!!

Этан изгибает одну бровь. Издевается. Явно хочет послушать, какими словами при секретарше я буду ему объяснять, что морам не место в приемных.

— Там в коридоре совесть валяется, давно уже. Не твоя? — приподнявшись на цыпочки, фыркаю прямо в пушистое ухо и выхожу в приемную. Беру в охапку наспех заклеенный утром террариум, запихиваю внутрь снова порывающуюся слинять мору и со всем этим добром поднимаюсь в медпункт.

— А я все гадал, сколько Рутте понадобится времени, — улыбается Ремо, вставая мне навстречу.

— По-моему, после нашествия т'хоров она настолько преисполнилась сознания своего мужества, что даже мора не способна довести ее до обморока. Разве что кратковременного.

— Когда вы уезжаете? — врач копается в груде садков, выбирая побольше.

— Боюсь, что сегодня — с севера идут снегопады, можем не успеть проскочить. Скорее всего, Тайл не успеет.

— О, и я представляю, что он скажет по этому поводу, — Ремо задумчиво изучает швы на выбранном садке, рассматривая их на свет. — Чтобы выбить отгул, они менялись дежурствами чуть ли не на месяц вперед. Там сейчас какая-то настолько зубодробительная схема, что я сам половины не понял, кому и сколько он после этого будет должен.

Еще бы. Город начали восстанавливать с начала зимы, а там до сих пор такая разруха, что одного посещения мне хватило за глаза. Обыватели боятся ехать в почерневшие руины, по тем же, кого не испугало пожарище, плакала не меньше чем каторга.

Для полицейского служить там — значит спуститься в Бездну при жизни. Но Тайл вернулся туда, куда уже однажды уехал, и отговорить его я не смогла.

"Не думаю, что это уже имеет какой-то смысл"... Так он сказал.

— Знаешь, Орие... Дело это, конечно, щекотливое... в некотором смысле, а ты при всей своей проницательности проявляешь в этом вопросе поразительную близорукость, — Ремо поднимает на меня спокойный взгляд. — Тайл при своем петушином характере вполне может пойти не только в полицию, но и в действующую армию, не в вашу, так в ременскую, и героически сложит там голову. Поэтому, ради меня... Напиши ему что-нибудь... отрезвляющее.

— От чего отрезвляющее? — я опускаюсь на стул для посетителей. — Тайл, если подумать, занимается тем, что ему подходит куда больше копания в дряхлом железе. Хотя место для этого он выбрал, мягко говоря, не самое лучшее.

— О боги... — Ремо вздыхает, пересаживая мору в новый садок. — Видимо, мне придется взять на себя роль рупора гласности. Он дико тебя ревнует. Только я тебе этого не говорил.

— К кому?

— Догадайся.

— А...

— Я тебе этого не говорил, — напоминает врач. — И вот этого тоже не давал, — он достает из стола тонкий листок. — На самом деле, этот шедевр красноречия я должен был вручить тебе, только если он все-таки не успеет. Но у меня есть огромное подозрение, что, даже если и успеет, то в очередной раз будет долго собираться духом, а потом просто попрощается и уедет. Так что — вот.

Я протягиваю руку и недоверчиво смотрю в центр страницы. Знакомым размашистым, скачущим почерком там было написано всего три слова.

"Я люблю тебя".



* * *


Ветер пахнет метелью. Горы накрывают ранние сумерки, валит частый снег. Я закрываю скользящую панель на крыше, загорается шеренгой огоньков контрольная консоль. Пальцы пробегают по знакомому пути, дайр фыркает и мягко поднимается в воздух.

Я наклоняюсь над консолью, корректируя курс, и, вдруг почувствовав спиной пристальный взгляд, оборачиваюсь.

Белые хлопья складываются в знакомую фигуру. Невысокий седой мужчина улыбается и поднимает руку, прощаясь. Я улыбаюсь в ответ и прибавляю скорость.

До встречи. Ведь рано или поздно мы — вернемся.

Ведь это не конец. Это — начало.

Для всего.



* * *




* * *


— Таэс, гаденыш мелкий, вернись, кому говорю!!!

— От гада слышу! Фарра Йенерис, девчонка!

Черноволосая девочка счастливо прыгает по лужам, размахивая мужскими штанами. За ней крадется по кустам, вопя на всю улицу, парень с пронзительно-желтыми глазами.

— Таэс! Морой!! Год на зачет пахать будешь!!!

— Ой-ой-ой, тоже мне — учитель! Валяли мы таких учителей!...

Часы отсчитывают тысячу лет.

Сверкают яркие глаза. Черноволосая девочка смеется.

Сплетает свои нити Полотно...

Совершеннолетними солы становятся в 48 лет.

Корпус Ментального и Психофизического Контроля — независимая межрасовая организация, сочетающая в себе военные, полицейские и контрольные функции; имеет значительный вес в галактической политике. Своего рода пугало для обывателей, поскольку в период расцвета ставленник Корпуса присутствовал за любым более-менее влиятельным троном Союза, а сам Корпус проводил не слишком этичные эксперименты биологического, психологического и социального характера. На данный момент находится в упадке, остро нуждаясь в реформировании.

Потомство от смешанных браков не имеют хвоста, что является основным признаком нечистокровности; у многих полукровок уменьшается рост, а уши значительно теряют в размере и подвижности.

Соответствует приблизительно 27-28 человеческим годам.

Пирокинез — способность вызывать огонь и управлять им.

Полиморфия — способность произвольно изменять форму и строение тела.

Энде?мики (от греч. — местный) — виды, представители которых обитают на относительно ограниченном ареале.

"Держать" — стабилизировать и поддерживать чужие энергетические потоки, отводя негативные влияния от поддерживаемого, одновременно открывая полный доступ к собственным ментальным ресурсам.

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх