Мы из Тайной канцелярии-2

— Итак, мысли какие-нибудь появились? — спросил Пётр, которому порученное дело совершеннейшим образом не нравилось. Оно казалось гнилым и безнадёжным с самого начала и больше походило на предлог, под которым их убрали из столицы. А если расследование закончится пшиком, тогда последствия могут оказаться весьма неприятными.

Иван почесал затылок.

— Пока ничего, — пожаловался он.

— У меня тоже. Влипли мы с тобой. А куда — хрен знает. И ещё... слушай, тебе чернец этот, что сопровождал нас, странным не показался?

— Пискля?! — улыбнулся Иван. — Не повезло парню с голосом, что с того?

— С голосом? — задумчиво сказал Пётр. — Если бы только с голосом... Терзают меня смутные подозрения, что чернец этот...

Договорить он не успел. В двери деликатно постучали, и, дождавшись разрешения, в дом вошёл толстый потный полицейский в засаленном мундире.

— Здравия желаю, господа, — щёлкнул каблуками башмаков он. — Вы будете следователями из СМЕРШ?

— Мы, — кивнул Пётр.

— Тогда прошу следовать за мной.

— Куда это, братец?

— Воевода наш, Матвей Прокопич, к себе приглашает. Обижается, что не сразу к нему пожаловали.

Следователи переглянулись.

— Коли сам Матвей Прокопич приглашает, чиниться не будем. Веди, братец.

Глава 6

Воевода принимал у себя дома. Не хотел дорогих гостей держать в казённом присутствии. Сначала Фёдор Прокопич собирался намекнуть столичным фигурам, что первым делом стоило бы навестить воеводу, поговорить с ним, обсудить деликатные вопросы и только потом браться за расследование, но потом изменил намерения. Вдруг неверно истолкуют?

К тому же и Тайная канцелярия и новосозданный СМЕРШ вызывали у Фёдора Прокопича чувства близкие к панике. Кто их, столичных, ведает? Вдруг истинная цель поездки не поиски убийство настоятеля? Может, под него, марфинского воеводу, копают. Грехи его тайные и явные ищут. В Петербурге у Фёдора Прокопича имелись давние враги, ещё со службы в гвардии. Только прежде себя не проявляли. Видать, были дела поважней.

Узнав, что сыщики сразу кинулись в монастырь, воевода успокоился. Всё-таки настоятель... Можно перевести дух.

Лицо у Матвея Прокопича было одутловатым, фигура расползлась вширь, а живот изрядно выдался вперёд, но выправка всё равно осталась гвардейской. Сразу видно: настоящий офицер, не один десяток лет провёл на плацу, мунструя солдат. Примерно так и подумал Пётр Елисеев, когда впервые увидел воеводу.

Облачённый в мундир, с треуголкой подмышкой и шпагой на перевязи, с припудренным по последней моде париком, Фёдор Прокопич лично встретил столичных шишек на парадном крыльце, долго рассыпался в любезностях, а потом, отослав полицейского, пригласил в дом.

Расторопный лакей принял у сыщиков плащи и шляпы, ещё один предупредительно распахнул высокие двери, ведущую в обеденный зал. Там, шеренгой выстроились слуги, которым выпала честь прислуживать за столом. Как по команде, они разом склонили головы.

Воевода горделиво вскинул подбородок. Дескать, вот как я их вышколил. Не хуже солдат.

Сыщики тем временем оглядели обстановку. Зал был большой и светлый, шторы задрапированы. В углу мерцал богатый иконостас. На стенах висели ружья и сабли, и даже турецкий ятаган — свидетель того, что хозяину дома довелось побывать в Прутском походе . Впрочем, не только оружие украшало дубовые панели, нашлось место и парочке картин, на которых были изображены сцены на библейские темы.

В центре и находился стол с пузатыми ножками, сразу привлекший внимание гостей. Начищенная посуда, выстроенная как для парада, сияла, радуя глаз.

Несмотря на тёплый солнечный день, камин, занимавший добрую половину стены, был затоплен. Оттого в обеденной царила нестерпимая жара, и следователи поняли, что ещё чуть-чуть, и они обольются потом.

Воевода шаркнул толстой ногой в ботфортах с позолоченными пряжками.

— Хотелось бы супругу свою представить, да вот беда — она в деревню уехать изволила, вместе с чадами нашими. Софья Петровна у меня город не жалует, хотя, что такое Марфино — деревня и есть.

— Умом женщину не понять, — кивнул в такт его словам Пётр.

— Прекрасно сказано, — восхитился воевода. — Непременно запишу себе в книжечку. Я, господа, всякие любопытные фразы коллекционирую. Чтобы, так сказать, оставить потомству на память и в назидание. Обязательно, как услышу что-то необычное, так поскорее за чернила и перо. А потом с трубочкой сяду в кресло-качалку и вслух перечитываю.

Тут Матвей Прокопич опомнился, стал суетиться, рассаживая гостей. Сам занял почётное место во главе стола.

— Господа, прошу ушицы отведать. Знатная получилась. У нас такая рыба водится — к столу императорскому подавать не стыдно. А уж уха из неё... наваристая, жирная!

Слуги сноровисто разлили уху по тарелкам и вновь приклеились к стене.

Пётр зачерпнул ложку, поднёс ко рту, попробовал. На его лице появилось удивлённое выражение, и он быстро заработал столовым прибором.

— Ну, как господа, нравится? — немного ревниво спросил гостеприимный хозяин.

— Божественно, — качнул головой Пётр.

— Божественно, — повторил за ним Фёдор Прокопич. — Так и есть. Ведь это не просто уха — это музыка, настоящая симфония для желудка, и пусть чревоугодие считается одним из смертельных грехов, должны же у нас, мужчин, быть другие радости, кроме женщин и хмельного вина. Кстати, милостивые судари, позвольте предложить наливочки. Она у меня тоже особая, по старинному рецепту настоянная. На черёмухе! Не наливка — амброзия, нектар! — он причмокнул губами.

— Покорно благодарю, — ответил за всех Иван. — Но мы на службе. Нельзя-с.

— Полноте, господа. Нешто я службы не ведаю? Четверть века отдал почти служению во благо императорского дома и России...

'А я не ошибся, — подумал Пётр. — Действительно, мужик больше двадцати лет военную лямку тянул'

— ... мне ли не знать, — говорил тем временем воевода. — Бывалоча после караулов всем свободным офицерством завалим в одну австерию (имелась у нас одна на примете) и гуляем до утра. А спозаранок снова на службу. И ничего, не мешало! Наоборот, и государь Пётр Ляксеич привечал, и императрица Екатерина, слова дурного не сказала. Хвалила токмо... Всё хорошо было.

Он взял паузу, после которой вновь стал гостеприимным хозяином.

— Может, передумаете? У меня и закусочка... язык проглотишь. Солёные груздочки, вот этими руками собранные, — Фёдор Прокопич продемонстрировал полные ладони с толстыми как сардельки пальцами.— Во рту тают.

— Охотно верим, но, — развёл руками Иван с самой вежливой миной, на которую только был способен.

Хозяин не обиделся.

— Коли наливка не по душе, тогда извольте отведать кваску али морсику из клюковки. Попробуйте, оно того стоит...

— От кваса не откажусь, — поспешно кивнул Пётр.

Ему тут же налили полный фужер кваса.

— А вы? — Фёдор Прокопич перевёл взгляд на Ивана.

Тот согласился на квас.

— У всех налито, — улыбнулся воевода. — Тогда первый тост. За императрицу Анну, за долгие лета ей, за мудрость.

Сыщики разом вскочили. Под такой тост пить стоя было нельзя.

Квас и впрямь оказался превосходным. В меру сладким и бодрящим, отдающий густым ароматом свежего хлеба. И к тому же холодный, что в натопленной комнате было в самый раз. Сыщики чувствовали, что у них уже рубашки начинают прилипать к телу.

— Бесподобно, — признал Пётр, пристрастившийся к квасу с момента попадания в восемнадцатый век. В его будущем такой уже не делали.

— Другого не держим, — не сдержал довольной улыбки Фёдор Прокопич.

— И давно вы воеводой поставлены? — перебил его воспоминания Пётр.

— Почитай три года уже. Полки в атаку мне уже не водить — бомба рядом взорвалась, и меня осколками посекло (с той поры знобит постоянно, вы вон по жаре поди уже догадались), в абшид по ранению попросился — так Александр Данилыч не отпустил. Сказал, что много ещё во мне силушки, на службе пригожусь. С его лёгкой руки и попал в Марфино воеводой. Думал, местечко тихое, спокойное. Поначалу оно и впрямь так казалось. — Фёдор Прокопич не договорил, поморщился, налил себе полную рюмку наливки и одним махом отправил в желудок.

Выпив, успокоился.

— Что же заставило вас передумать? — не удержался от вопроса Пётр.

— Позвольте, пригласить вас табачку покурить, — вместо ответа предложил воевода. — У меня и трубочки заранее подготовлены. Уж не побрезгуйте. Табак отборный, из Голландии выписан. А челядь пока перемену блюд сделает.

— Благодарствуем. Мы это зелье не особо уважаем, но возражать не станем, если вы при нас закурите, — заверил Пётр.

Они прошли в кабинет, в котором воевода держал курительные приспособление. Сыщики терпеливо ждали, пока Фёдор Прокопич набьёт табаком трубочку, раскурит её и выпустит первое колечко дыма. Пётр при этом старался дышать через раз. Больно ядрёным оказался табак у хозяина дома.

— Что ж, господа, — наконец изрёк воевода. — Пришла пора о деле поговорить. Можете не волноваться, тут чужих ушей нет. Всё между нами останется.

— Как скажете. К делу, так к делу. Оно, пожалуй, вернее будет.

— Думаете, нападение на монастыри первое? — воскликнул Фёдор Прокопич. — Если бы! Марфинский монастырь уже третий по счёту. До этого случая ещё два монастыря в наших краях обнесли, токмо без смертоубийств.

— И кто же этот у вас такой хваткий, что ничего не боится: ни власти мирской, ни власти небесной?

— Есть у меня человечек один на подозрении, — ответил воевода. — Правда, это такой человечек, что добраться до него почти невозможно.

— Кто же он?

— Сапежский, из местных помещиков. Служил в самом лейб-гвардии Преображенском полку, да по увечью (ногу ему ядром оторвало во время войны со свеями) был отправлен в абшид и вернулся в поместье. Сущее наказание моё! Собрал подле себя шайку разбойничью, грабежами занялся. Набегами разорил две фамилии дворянские Забелиных да Лоскутовых. Сам-то конечно на промысел не ходит, шайкой повелевает тайно, да нет такой тайны, чтоб не стала явной.

— Почему же вы тогда его в острог не посадите? — удивился Иван такой бездеятельности воеводы.

Тот горестно повёл плечами:

— Посадишь такого! Поймали как-то раз двух сообщников Сапежского, а он их в тюрьме отравил, дабы те на него не показали. Опосля такого все его пуще прежнего бояться зачали. А он знай себе стучит ногой-деревяшкой да посмеивается. Песню про себя сочинил: 'Отколь ветер не повеет, Сапежский не заробеет...' и что-то там ещё такое же. Я и сам его откровенно побаиваюсь. Ему приказать человека живота лишить — что опростаться. На вас вся надёжа, господа сысчики. У моих полициянтов кишка тонка.

— А у нас, значит, не тонка, — усмехнулся Иван.

— Вы ж из самого Петербургу. Чего вам бояться? — глухо произнёс Фёдор Прокопич.

— Допустим, — согласился второй сыщик. — Посмотрим на дело с другой стороны. Как нам арестовать вашего Сапежского, коли улик никаких?! Нельзя же просто так хватать человека, да ещё из фамилии шляхетской. Шум на весь мир будет!

— Есть способ размотать всё веревочку. Дошло до меня известие, что в скором времени людишки Сапежского попытаются на ярманке амбар армянский обнести.

— Что за амбар такой?

— Там купцы армянские деньги и товары свои хранят. Вот коли удастся прихватить шибаев на горячем да проворно, покуда Сапежский ничего не узнал, показания из них вытрясти — тогда и к самому главарю можно будет подобраться. Токмо мне самому дело сие не по зубам. Убьют меня опосля этого: не сам Сапежский, так сын его. Тоже яблоко, что недалеко от яблони упало. Вам проще: вы уедете, а я тут останусь.

— Что же нам прикажете вдвоём Сапежского брать?

— Полицейских моих шибаи давно в лицо знают. Я ж говорю — одно название, что город: деревня деревней. Рази что из команды солдатской охотников разыскать, да токмо ненадёжны они будут. Проболтаться в кабаке могут. Придётся вам как-то своими силами управляться.

— Вдвоём? Шутить изволите...

— Никоим образом. Истину глаголю. Нет никому здесь веры. Всех Сапежский запугал. В кулаке держит. Берётесь?

Следователи переглянулись.

— Всё, что вы нам поведали — правда?

Воевода размашисто перекрестился:

— Да чтоб не сойти мне с этого места! Готов крест целовать!

— Хорошо, — кивнул Пётр. — В любом случае, с чего-то надо начинать. Может, и впрямь в Сапежском корень всех бед. Мы попробуем им заняться.

— Рад слышать, — довольно откинулся на спинку кресла воевода. — Позвольте мне тогда ещё кое-какие подробности поведать.

Военный совет в доме Фёдора Прокопича продолжался почти до самого утра. Воевода хотел оставить столичных гостей на ночёвку, соблазнял роскошными перинами, но сыщики отказались.

Они шагали по спящему Марфино в сопровождении солдата, который освещал им дорогу фонарём.

— Надеюсь, это не дурная пиеса, и Сапежский действительно причастен к убийству настоятеля, — тихо, так чтобы проводник не услышал, сказал Иван.

— Вот на днях и узнаем, — усмехнулся его названный брат. — Только, чур, я купцом буду, ладно?

— Ладно, — со вздохом протянул Иван. — Вечно тебе самое лучшее достаётся!

Глава 7

Денег на операцию 'Барыга' мы выбили из воеводы. Тот поскрипел зубами, но всё же отсыпал от щедрот своих казённого бабла (да и как не отсыпать — при нас была бумага, в которой недвусмысленно излагалось требования властям всех чинов и рангов оказывать нам всемерную поддержку и помощь).

Дополнительно мы развели Фёдора Прокопича на два комплекта штатской одежды: купчика и его приказчика. Потом осведомились, какой товара он порекомендует нам взять, и уже в новом (а вернее порядком ношенном, ни разу не стиранном с чужого плеча) прикиде отправились на пристань. Именно там велась оптовая торговля приезжими купцами, ну а розницей занимались уже на ярмарке.

Народу на пристани было как муравьёв в улье. То и дело причаливали всё новые и новые посудины, гружённые так, что разве чудом не тонули. Тут же сноровисто подбегали артели грузчиков, которые начинали растаскивать товар по амбарам. Жизнь кипела!

Присматривавшие за порядком крепкие мужички с колотушками хмуро глянули в нашу сторону, но когда выяснили, что мы по торговым делам, перестали проедать нам спины глазами.

Я отыскал нужный амбар, выяснил, кто тут заправляет и приступил к самому важному — переговорам.

Родители всю жизнь считали, что торговой жилки у меня нет, как впрочем, и у всей нашей семьи. Были работяги: городские и деревенские (когда предки прятали своё происхождение во времена Советской власти), так называемая интеллигенция, клерки, представители спецслужб (это я про Ивана), военные... но в бизнесмены никто не пробился. Сейчас мне предстояло играть на чужом поле, причём так, чтобы никто не догадался.

Что-то серьёзное в мои планы не входило. Мы изначально договорились занять нишу мелочёвки: всякие там тесёмки, мошенки , бижутерия, женские цацки. Короче то, что в двадцать первом веке традиционно клепалось всякими вьетнамцами и китайцами, а потом сбывалось по семь рублей ведро. Набрав разного ширпотреба (кстати, торговались мы знатно, я первоначальный ценник раза в три сбил), потопали на ярмарку, занимать лучшие места.