— Не нужно, — прервала меня собеседница. — Это справедливые условия для подземного города. Я согласна. Завтра ровно в полдень мы откроем ворота и передадим представителям Полигона диски с информацией и даже кое-какие рабочие образцы собранных нашими специалистами устройств. После этого состоится обмен людьми. Обещаю, мы никого не станем удерживать против воли. Но также официально заявляю, что мы не впустим в город людей сверх положенного лимита. Ваша задача — обеспечить порядок и составить списки для обмена, чтобы не повторились трагические события вчерашнего вечера.
* * *
На Полигон я явился, просто не чуя под собой ног от усталости. Покидал Талдом я уже глубокой ночью, когда в городе наступило хрупкое перемирие. Жители подземного города предоставили списки обитателей убежища, и оставшиеся на поверхности люди выискивали в этих списках своих пропавших без вести родственников. В свою очередь, не попавшие в число счастливых обладателей мест в убежище тоже составляли свои собственные списки, указывая в них свои полезные умения и профессии. По-хорошему, я был бы рад принять их всех на Полигоне, если бы не одно "но" — Константа сообщил, что подземный бункер уже до отказа забит беженцами. Даже в самых последних, вскрытых только сегодня помещениях нижнего уровня, где ещё по колено стояла тухлая вода с грязью, и то уже ставили койки. Константин Иванович с полной ответственностью заявлял, что максимум, который ещё можно впихнуть — человек сорок, не больше.
Примерно такая же ситуация сложилась в Конаково и Дубне, да и Егоров уже заявил, что набор людей в восточной части посёлка Кимры закрыт. А между тем беженцы, слыша по радио сообщение о смертельной опасности и скором отравлении поверхности, всё шли и шли с сотен разных посёлков и деревень.
Я чувствовал, что попал в ловушку своей доброты и сам оказался на месте Великого Пророка. Необходимо было что-то срочно предпринимать, или получить бунт доведённых до отчаяния людей. Кое-какие мысли на этот счёт у меня имелись, однако все варианты требовали времени на подготовку, а вот времени-то как раз и не имелось вовсе.
Открыв двери своей комнаты, я расплылся в улыбке, несмотря на всю накопившуюся усталость — на моём столике дымились тарелки с горячим ужином, а Лиза Святова с довольным видом, по-турецки сложив ноги, сидела на притащенном откуда-то мягком кресле.
— Имею право! — сразу же заявила девчонка, неверно истолковав моё замешательство.
— Да я и не спорю, сам рад видеть тебя тут, — усмехнулся я. — Просто я не один сегодня...
Я отступил на шаг, приглашая войти в комнату маленькую худенькую девочку лет пяти. Огромные испуганные глаза, заплетённые в жиденькие косички русые волосы, осенняя розовая курточка и сапожки с изображением принцесс из мультфильмов, руки девчушки судорожно сжимают большого несколько потрёпанного плюшевого Кроша из "Смешариков".
— Заходи, Олеся, не бойся. Эту тётю зовут Лиза, она добрая.
— Да какая я тётя?! Я же всего лет на восемь старше её! — возмутилась Фурия, но потом всё же заулыбалась и помогла ребёнку снять сапоги и повесить куртку на вешалку.
Ужин проходил несколько нервно — голодная девочка не столько ела, сколько таращилась на свою соседку. Временами Лиза порывалась разговорить малышку или пыталась рассказать мне о событиях на берегу Волги, но каждый раз неожиданно смущалась и сбивалась под напряжённым взглядом молчащей маленькой девочки. Когда дитё стало клевать носом от усталости, я помог ей переодеться в пушистую пижаму и сводил в уборную. На любые попытки Лизы помочь ей, девочка испуганно сжималась, словно её собираются ударить.
— Кто она и почему всё время молчит? — поинтересовалась Фурия, когда малышка наконец-то уснула, прижав к себе плюшевую игрушку.
— Её отец просил позаботиться о дочери, если сам не выживет. Он предупреждал меня, что Олеся молчаливая... — несколько рассеянно ответил я. — Нашёл её всеми забытую в шкафу покинутого жильцами дома. Старуха, которой поручили следить за этим ребёнком, сбежала из города или погибла. Судя по всему, девочка просидела в шкафу несколько дней, лишь изредка выходя попить из наполняемого дождевой водой бочонка. Неудивительно, что она замкнулась в себе и всего боится.
— А мне показалось, что она видит во мне недавнюю убийцу. Или её пугает, что я ненормальная. Считается, что дети очень чувствительны к таким вещам. Они в раннем детстве видят ауру окружающих людей и сразу понимают, кто есть кто. Я плохо помню, но мне кажется, что я это умела, но потом с возрастом такие способности потерялись.
— Тебя послушать, так ты вообще уникум. Мне просто даже стыдно становится за себя, что я такой обыденный, — шутливым тоном произнёс я.
— Я тебе всегда говорила, что не такая как все. Люди это чувствуют, хотя и на бессознательном уровне. Некоторые с первого же взгляда без всяких причин начинают ненавидеть меня. Другие склоняются и во всём соглашаются со мной. Причём и те, и другие меня боятся. На самом деле, Виктор, ты — единственный повстречавшийся мне человек, который не подпадает ни под одну из этих двух категорий. Я не вызываю у тебя ни отторжения, ни желания сложить лапки и прислуживать. И ещё ты меня почему-то нисколечко не боишься. Даже когда я угрожала тебе оружием, ты меня совершенно не боялся. Именно поэтому я и нахожусь с тобой...
— Описала из себя страшное пугало, но ведь это совсем не так, — я протянул руку и притянул поближе к себе расположившуюся на противоположном краю дивана подругу.
Вообще-то я прекрасно знал по предыдущему опыту, что Фурия на малейшие проявления ласки с моей стороны реагирует всегда крайне негативно и очень шумно, с самой настоящей истерикой. Но сейчас я почему-то был уверен, что скандала не случится. Девушка действительно послушно пересела поближе и даже положила свою голову мне на колени. Запоздало удивившись своей наглости, а ещё больше спокойной реакции подруги, я всё же рискнул осторожно провести ладонью по распущенным волосам девушки. Лиза внимательно наблюдала за моим лицом сквозь слегка прищуренные веки. Когда же наши взгляды встретились, я заметил лукавые искорки в глазах подруги. Лиза произнесла негромко:
— Не стесняйся, можешь сколько угодно гладить мои волосы, мне даже приятно.
Уже смелее я провёл рукой по щекам, шее, плечам. Лишь когда проворные пальцы словно случайно оказались на груди лежащей девушки, отчётливо ощущаемой сквозь тонкую рубаху, Фурия меня остановила:
— А вот этого не нужно. Но зато можешь меня поцеловать.
Губы Лизы оказались сухими и обветренными. Она неловко ткнулась ими в мои губы и сразу покраснела от смущения. Сразу после этого Лиза резко отстранилась и отодвинулась, непроизвольно бросив испуганный взгляд на заворочавшуюся во сне Олесю.
— Да, чувствуется, что девушек тебе не хватает, — сообщила Фурия с обычной своей насмешливостью, поглядывая мне ниже пояса. — Хочешь, я пришлю тебе Кристину? Вы же вроде собирались провести время вместе. Уверена, она не будет против.
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда может Амазонку? — не унималась настойчивая подруга. — Наталья взрослая женщина, может позволить себе жить, как хочет. А если ты волнуешься по поводу нашего вчерашнего разговора, то сегодня тебе всё можно — ты победитель, отбросивший от наших стен две крупные армии противника и заслуживший всеобщее уважение и благодарность.
— Лиза, давай я всё-таки буду устраивать свою личную жизнь сам, без посторонней помощи, — недовольно проворчал я.
— Ну и зря. Я бы нисколько не обиделась, честно тебе говорю.
Олеся во сне жалобно всхлипнула. Я поправил на малышке одеяло и успокаивающе погладил спящего ребёнка. Лиза с какой-то непонятной грустью наблюдала за этими действиями, а потом неожиданно сменила тему разговора:
— Завтра предстоит трудный день. Хотя начнётся он весьма и весьма забавно. Представляешь, заночевавшие в Дубне интернатские девчонки совершенно не представляют, где они оказались и почему. Их никто не поставил в известность насчёт дальнейшей судьбы. Я попросила коменданта Дубны мне немного подыграть, и он согласился. Пусть девчонок постращают, что они заложницы, и их жизнь находится в опасности.
— Зачем это тебе? — удивился я.
— Хочется посмотреть на лица своих одноклассниц, когда завтра с утра их привезут на Полигон. Если бы ты только знал, как все эти месяцы я мечтала поговорить кое с кем о предательстве в Хотьковском монастыре. Не волнуйся, я буду держать себя в руках. А вот им такой спектакль будет очень и очень полезен на будущее. Мне не нужны ненадёжные подруги, поэтому надо преподать им урок.
Я с сомнением покачал головой:
— Как-то это мелочно для твоего уровня, Фурия. Ты — правая рука руководителя Полигона, под твоим начальством находится порядка полутысячи человек только тут в бункере, а с учётом наших союзников сейчас ты фактически отвечаешь за судьбы более двух тысяч людей. И зачем тебе стращать и без того испуганных школьниц?
— Виктор, тебе этого не понять. Это как вернуть пропадавших невесть где сестёр обратно в семью. Они — отколовшаяся часть маленького коллектива и должны сами захотеть вернуться в семью. Поэтому и нужен этот спектакль. Обещаю, завтрашний день начнётся забавно.
Полигон. Тяжёлое утро
Лиза ошиблась. День начался крайне безрадостно. Едва я вышел на завтрак, как меня огорошили новостью, что ночью в лазарете скончался Ромка. Несмотря на проведённую вчера многочасовую операцию, нанесённые ножом раны оказались несовместимы с жизнью. Тяжелее всего эту трагическую весть принял Константин Иванович Крутов, для которого Ромка фактически стал сыном. Константа сейчас сам лежал в лазарете — у него началась сердечная аритмия, поднялось давление, врачи уложили мужчину в постель и поставили капельницу с лекарствами.
Идти вместе с Олесей к мёртвому мальчику значило усугубить психическую травму пятилетней девочки. Пришлось оставлять Олесю на попечение Варвары Вороновой, которая на привилегиях недавней роженицы находилась под наблюдением врачей в отдельной палате вместе со своей крошечной Надеждой. В самой дальней комнате больничного крыла рядом с укрытым простынёй телом находилась Татьяна Хмельницкая с чёрными опухшими от слёз глазами. При моём появлении она тяжело встала.
— Виктор, поверь, хирурги сделали всё, что могли. Но у Ромки оказалась пробита печень и была огромная кровопотеря. Он умер прямо во время операции у меня на руках...
Женщина снова разрыдалась. Я постарался успокоить её, затем подошёл к лежащему на столе телу. На лице Ромки навсегда застыла улыбка. Мне уже сообщили, что последними словами тяжелораненого маленького дозорного, произнесёнными перед тем, как врачи надели ему маску с хлороформом, был вопрос: "Кто победил в Талдоме?". Услышав ответ "Мы победили", ребёнок улыбнулся и уснул навсегда.
При выходе из больничного крыла я столкнулся с Лизой Святовой. Фурия была в полной военной экипировке с оружием, но с букетом поздних осенних астр. Я собирался пройти мимо, так как говорить о потере было невыносимо тяжело, но Лиза остановила меня, цепко ухватив за рукав.
— Максим наверняка попытается вернуться к своим хозяевам в Кимры. Я скрытно предупредила Грабина и Егорова, но этот мелкий хитрец не настолько глуп, чтобы сунуться прямо к нашим союзникам. Единственный реальный способ для него — воспользоваться мостом через Волгу у Калязина. Поэтому я послала Амазонку с группой вооружённых разведчиц на мотоциклах устроить засаду в Поречье, это пустующий посёлок по трассе от Сергиева Посада до Калязина...
— Я знаю, где находится Поречье! — раздражённо перебил я подругу. — Это же чёрте где, в семидесяти километрах от нашей территории! Почему не устроить засаду на той же самой трассе, но в Федорцово всего в двадцати километрах восточнее Талдома?
— Потому как это самый первый напрашивающийся вариант, к тому же слишком близко к нашим территориям. Осторожный диверсант не станет там проезжать и постарается объехать Федорцово просёлочными путями. А вот наших людей в Поречье никто не ожидает. Приказ у Амазонки — в случае обнаружения Максима его пленного на Полигон не везти.
— Да ты что, Фурия, сдурела? Нельзя устраивать самосуд над ребёнком! Отмени приказ!
— Максим вовсе не ребёнок! Да он старше меня! Ты что, и меня тоже считаешь ребёнком?! Убитый им Ромка, вот кто действительно был ребёнком. А Максим — это уже сформировавшийся шестнадцатилетний диверсант-убийца, который ловко водил всех нас за нос и хладнокровно зарезал восьмилетнего пацанёнка. Отменять приказ я не буду, да и не смогу уже — группа Амазонки находится гораздо дальше радиуса наших раций. Если они покарают предателя, то при входе в зону нашего приёма передадут сообщение: "Немезида".
Немезида? Богиня возмездия? Я посмотрел прямо в глаза Елизавете и потребовал:
— Ответь мне, только честно. Поречье выбрано именно для того, чтобы я не смог отменить твой приказ?
— Ты очень догадлив. И именно поэтому Амазонка выехала ещё ночью, чтобы уйти за радиус приёма рации. А теперь, Виктор, пропусти меня. Мне ещё встречать группу своих одноклассниц. А тебе, смею напомнить, нужно поговорить с Юлей Плахотниковой по поводу её идей. Девчонка уже третий день ждёт, когда ты назначишь ей время, а между тем это может быть важно. Раньше ты не заставлял других так долго ждать.
Лиза ушла, недовольно осматривая пожухлый уже осыпающийся букет. Я так и не смог понять, где моя подруга в конце ноября в условиях творящегося вокруг хаоса смогла найти живые цветы. И осыпающиеся на пол лепестки было такой мелочью в сравнении с тем, что Лиза несла в руках, возможно, одни из самых последних цветов на Земле.
— Бестия, пошли Юлю Плахотникову в командный центр на нижний этаж. У неё будет всего полчаса.
— Это Бестия. Юля будет через семь минут, все материалы для доклада при ней.
Я убрал рацию. Сегодня предстоял просто сумасшедший по насыщенности и напряжённости день, а потому тратить целых полчаса бесценного времени на выслушивание очередной "гениальной" идеи, которые с завидной регулярностью генерировали обитатели Полигона, казалось немыслимой роскошью. Лишь очень немногие идеи действительно стоили затраченного на ознакомление с ними времени. Большинство же были несбыточными из-за нехватки каких-либо ресурсов прожектами или вовсе невозможными.
Именно с такими мыслями я спускался в командный центр. Работы по его оснащению и запуску завершились только вчера, так что сейчас представилась возможность впервые оценить новинку в деле. Пустовавший ранее четвёртый подземный этаж ныне представлял собой растревоженный муравейник — в полутьме аварийных ламп (нормальное освещение в коридоре пока так и не сделали) туда-сюда сновали десятки незнакомых людей с тяжёлыми мешками и коробками, проход оказался заставлен разобранными кроватями и штабелями каких-то ящиков. Проёмы в боковые ответвления и комнаты зияли пугающей чернотой, в которой копошились непонятные тени — освещение в новые комнаты также ещё не успели провести. Апофеозом творящегося вокруг хаоса выглядела коза, привязанная к ручке одной из боковых дверей и жалобно блеющая при каждой вспышке искр электросварки.
