Группа наконец собралась и Гельмут некоторое время наслаждался полетом. Пока откуда-то не вынырнули двое русских и последнее, что Гельмут запомнил, это мысль о том, что не так уж ему и нужно это поместье в новых землях. Он и дома неплохо обихаживал родительский огородик ...

После этого для Гельмута началась полоса везения. Во-первых, пуля прошла по касательной, сорвав кусок шлема и оставив на черепе кровавую борозду. Во-вторых, самолет, лишившись управления, донес его на разбитом очередью двигателе до невысоких, но густых посадок, куда и ткнулся носом, с деликатной мягкостью сохранив тело пилота и почти не добавив ему повреждений — пара синяков не в счет. Потом его в бессознательном состоянии вытащили из загоравшегося самолета партизаны, сделали перевязку и быстро смогли переправить из немецкого тыла в русский, где он попал к опытным хирургам, которые быстро заштопали его в общем-то пустяковую рану, но, самое главное, не дали загнуться от начинавшейся горячки, вколов поистине чудодейственное лекарство. Потом был военный суд, на котором Гельмута признали виновным только в том, что он участвовал в боевых действиях. К счастью, он не повелся на поводу у Шульца, который предлагал ему в один из вылетов расстрелять машину с красным крестом, о чем Гельмут и рассказал чистосердечно и со всей откровенностью — а чего не рассказать, если после некоторого числа побоев ему заменили следователя и тот разговаривал с ним совсем по-другому — вежливо и обходительно. Не помочь такому человеку Гельмут считал просто неприличным.

За время следствия и суда он оправился от ранения и контузии, поэтому работа в исправительно-трудовом лагере была для его молодого организма не слишком обременительной — тяжеловато, конечно, валить деревья или махать лопатой, но кормежка была неплохая, да и свободного времени оставалось достаточно для отдыха, особенно когда попавшие в лагерь раньше него предложили участвовать в политико-экономическом кружке — начальство смотрело на беседы положительно, поэтому участникам кружка предоставляли чай и печенье, и это вместе с сокращением рабочего времени на полчаса — чтобы они успевали подготовить свой еженедельный доклад и заслушать доклад одного из товарищей. Да и вообще — на его sber-книжку даже капали какие-то рубли за работу, ну, после того, как вычислят плату за кормежку и содержание. Правда, получить на руки он мог немного — процентов десять, на лавку хватало, а остальное и тратить-то было негде. 'Вот победим фашизм — тогда и потратите' — любил приговаривать начальник лагеря.

Да, теперь Гельмут понимал всю ошибочность взятого Гитлером курса — об этом неоднократно писали в газетах, что давали им читать, да и в докладах, что своих, что товарищей, неоднократно проскакивали мысли о пагубности нацизма и преимуществах мирного сосуществования разных наций. И русские-то боролись именно против фашизма, а не против немцев. Ну, то, что в их стихах и песнях проскакивали именно немцы — это ничего не значило — 'особенности пропаганды, не более того' — говорили ответственные за воспитательную работу — что из русских, что из немцев. Гельмут в это верил — если бы русские боролись именно с немцами, ему бы не устроили такую в общем-то сносную жизнь — ведь он с ними воевал !!! Поэтому-то Гельмут безо всякого зазрения совести сообщил старосте их общежития, что вот тот Шмидт, который вчера так яро оспаривал доктрину о грядущей победе коммунизма, на самом деле никакой не Шмидт, а ССовец, только Гельмут не знает его имени. Но не Шмидт, и не пехотный лейтенант — это точно. Вскоре лже-Шмидт куда-то пропал, а на счет Гельмута перевели премию за важные сведения. Но Гельмут отказался от нее и перевел всю сумму в фонд немецких детей — все-таки получать деньги от русских за передачу информации — попахивает предательством. А немецким детям после войны всяко придется тяжело, и этот фонд им здорово поможет. Вот стали бы русские организовывать такой фонд, если бы воевали не с фашизмом, а с немецким народом ? Да о чем тут вообще разговаривать ?!?

Через три месяца Гельмут уже был взводным их трудовой роты, и это назначение совпало с другим приятным событием — наконец пришло письмо от родителей. Конечно, для стариков было большим потрясением снова стать родителями их погибшего было сына, но его фотография в гражданской одежде, отправленная с первым же письмом, знакомый почерк, обороты речи — все говорило о том, что их сын жив, и даже уже не воюет. Гельмут только очень просил в письме не показывать соседям радость, а всячески демонстрировать скорбь по потерянному сыну. Психолог даже подсказал несколько приемов, как это сделать, и Гельмут старательно передал их в первом же письме — если уж будут улыбаться, то сразу же надо говорить слова 'Наш сын погиб за великую Германию' — пусть соседи лучше считают их свихнувшимися, чем родителями предателя, который предпочел плен смерти. В дальнейшем письма ходили нечасто, раз месяц, полтора, но он был в курсе жизни родителей и жизни в Германии, а родители были в курсе, что с ним все хорошо. Удивительно, но обратные письма приходили с марками почтовой службы Германии. Нет, эти русские определенно сумасшедшие, раз используют их почту для отправки писем. Но немцы сущие безумцы, коль снова, в который раз, решились воевать с русскими. 'Снова наступили на те же самые грабли' — кажется, так говорят сами русские — Гельмут уже неплохо говорил на их языке, но еще не очень хорошо ориентировался в их идиомах. Но он справится. Жаль только, что в письмах можно писать только самое нейтральное, да и родители должны были называть его не по его собственному имени, а Гансом. Действительно, мало ли кому на глаза попадется письмо — нельзя, чтобы узнали, что он жив. Вот и шла переписка о погоде, о питании, о развлечениях, ну, иногда он писал о просьбах помочь некоторым людям, описание которых и первые слова, что они должны были произнести, ему передавал помощник по хозяйственной части их трудового лагеря. Ну, раз просят — чего бы не помочь ? Будущий Генеральный Секретарь Коммунистической Партии Германии уже прочно связал свою судьбу с русскими — правильно говорил приемщик бревен из уже освобожденных, и потому работавший на договорной основе — пора перестать идти на поводу банкиров из Сити и Уолл-стрита — русские и немцы должны жить своим умом.

У Гельмута все будет хорошо — он был в этом уверен.

ГЛАВА 16.

А республика готовилась к новым испытаниям. В конце апреля дружно взошли озимые и мы облегчено вздохнули. Прошедший год мы не голодали, но жили впритык. К сожалению, наши основные поставщики продуктов прошлого года — советская и германская армии — больше не могли (первые) и не хотели (вторые) поставлять нам припасы и снаряжение. Первые отвалились еще летом — как только мы исчерпали склады, оставленные Красной Армией на временно оккупированной территории. Вторые выразили свое нежелание делиться с нами удалением складов от нашей территории и усиленной охраной, так что нам оставалось, обливаясь слезами от жадности, их тупо уничтожать — все что найдем и до чего достанем.

Карточная система ограниченного питания еще сохранится до нового урожая, артели рыболовов все так же продолжат вылов рыбы в реках, в подвалах все так же будут выращиваться грибы, но уже было понятно, что дотянем. Более того — если нам не будут сильно мешать собирать урожай, следующий год мы проживем гораздо сытнее, даже несмотря на то, что наше население увеличилось до восьми миллионов — захват новых территорий, обмен немецких военнопленных на наших военнопленных и гражданских — все это дало очередную прибавку к нашему населению. Также к нам постоянно но непрерывно тек ручеек с большой земли — освобожденные, члены их семей, просто специалисты, которым не нашли применения там — у нас мы старались приспособить любых людей хоть на какую-то работу. Но и не давали садиться себе на шею — дисциплинарные роты у нас тоже существовали и порядки там были гораздо менее либеральными.

Прошлой осенью мы пошли на риск — распахали под озимые в пять раз больше площадей чем планировали, и высеяли гораздо больше зерна, чем могли себе позволить. Фактически, мы запланировано обрекали людей на голод, не в малой мере и это заставило нас активизировать деятельность по изыманию запасов у немцев. Но повезло — приток запасов позволял частично скомпенсировать нехватку продовольствия от увеличенных посевов. Зато в этом году должно полыхнуть. Распаханные поля мы старались замаскировать сеченой соломой и травой — чтобы немцы не могли оценить масштаб нашей работы на будущее. Конечно, часть информации о скрытых полях к ним просочилась, но никаких последствий это пока не повлекло — либо не приняли во внимание, не сумев собрать общую картину, либо, что хуже — ждут когда мы все соберем. В последнем случае тогда понятно — до какого времени нас не будут серьезно давить — тоже плюс.

В этом году посадки были не менее масштабные. Распахали и посадили прицепными картофелесажалками много картофеля, сеялками — зерна и кормовых трав. Птицефермы увеличили поголовье кур и индеек раз в двадцать, увеличилось и поголовье крупного и мелкого рогатого скота, правда ненамного. А вот свинофермы разрослись даже больше чем птичники. Это помимо того, что крестьянам дали на откорм также много молодняка — свиней и бычков. Дойных коров не трогали — молоко — детям.

Появлялись и новые технологии ведения сельского хозяйства. Еще с февраля мы стали производить по сотне килограммов полиэтилена в сутки, который поначалу весь шел на производство пленки. Поэтому уже с конца марта у нас пошли первые парниковые овощи — пока немного, по пять тонн в день, но и это было существенной добавкой витаминов для рациона детей и раненных.

Трудовые ресурсы мы пытались найти где только можно. Помимо использования на работах военнопленных, большим подспорьем были и школьники. Учебный год в школах мы перекроили так, чтобы уже с апреля дети большую часть времени трудились в парниках и осваивали технические специальности — слесарей, токарей, фрезеровщиков, трактористов, водителей, механиков — летом они должны были вместе с женщинами заменить на полях и фермах мужчин, которые ушли и еще уйдут воевать — у немцев наступал сезон крупных операций.

А в мастерских полным ходом шла подготовка к страде — делались прицепные сенокосилки, ворошители сена, косилки и молотилки зерна — практически комбайны, только на прицепах, клубнекопалки. И трактора. Десятки тракторов каждую неделю. Не очень мощные — с дизельками в тридцать сил, но и они позволяли все делать в разы быстрее чем лошадями. Много сил было направлено и на сохранение будущего урожая — по всей республике строилось много зерно— и овощехранилищ, зерно— и сеносушилок, закладывались силосные ямы. По самым пессимистичным прогнозам в следующем году мы сможем прокормить и пятнадцать миллионов человек.

Страда шла не только на полях, но и на заводах. Мы передавали на большую землю свои наработки — схемы, чертежи, пояснительные записки. Не скажу, что наши люди были умнее — те же самые. Просто атмосфера сотрудничества — как по горизонтали, так и по вертикали, способствовала конструктивному рассмотрению большего количества идей.

А в армию вовсю шло новое оружие. Стволы для МЗА поставили на поток и насыщали войска малокалиберными автоматическими пушками — инструмент получился интересный и чуть ли не универсальный — им было хорошо работать и по самолетам и по земле, тем более что в патронах недостатка уже не было — двадцать роторных линий выдавали в сутки по десять тысяч снарядов — часть расходилась в мелких стычках и отражениях налетов, а основной поток шел на склады — готовились к будущим боям.

Стволы более крупных калибров пока получались штучно и отставали от характеристик не только советских, но даже немецких — прежде всего из-за недостаточной длины. Длинные стволы — более тридцати калибров — пока сильно вело при изготовлении — металлурги все не могли выдать большие слитки постоянного состава, из-за чего возникающие при термообработке напряжения были также непостоянны и, как следствие, при механической обработке вылезали искривлениями в самых неожиданных местах. Но и короткие стволы мы пускали в дело — прежде всего на САУ и танки — калибр в 85 мм позволял эффективно бороться со всей немецкой техникой даже нашими короткостволами — надеюсь, к приходу Тигров мы получим нужные стволы. А так — 30 калибров стояли на первых Т-34 — и это при меньшем калибре. И ничего, воевали. Так что еще год на этом протянем.

Зато металлурги наконец стали выдавать электротехническую сталь в заметных количествах. Мы сразу нарастили выпуск электромоторов, трансформаторов и генераторов. Даже начали делать локальные объединенные сети, когда несколько электростанций на 100-1000 кВт энергии начинали работать совместно и поддерживать работу друг друга — сразу упростилась работа городских и поселковых энергетиков и энергетиков предприятий — теперь им не надо было согласовывать между собой кто, что и когда будет включать в сеть так, чтобы всем хватило энергии и она не рухнула под увеличившейся нагрузкой — энергии как правило хватало всем, тем более что постоянно наращивали запас по мощности.

Математики с радостью осваивали ЭВМ, и к ним в очередь выстроились конструктора. Еще в декабре вал конструкторских расчетов начал резко расти — мы начали выходить из наколенных технологий и потребовалось много математики. Я знал, что надо делать, но тогда ресурсов было мало. Тем не менее я собрал группу из пяти электронщиков и математиков для работ над ЭВМ, объяснил им принципы, вместе несколько раз сидели над схемами. И вот — результат — четырехбитная ЭВМ со скоростью работы в две тысячи сложений-вычитаний 24-битных целочисленных слов в секунду. И всего двести ламп и диодов и тысяча резисторов. Программы пока задавались сеткой с пересекающимися проводниками. Это были даже не программы, а микрокод в современном понимании. Но все-равно такой подход резко ускорил работы. В качестве ОЗУ применили ЭЛТ — время свечения люминофора было достаточным, чтобы считать с него и снова восстановить заряд, быстро и удобно. Электронщики работали над памятью на конденсаторах, но там было слишком много пайки и электронных ламп, поэтому отрабатывали технологию напыления кондеров на керамические подложки — так хоть что-то можно будет делать массово. С ферритами я сразу же решил не связываться.

— А если сбой, или отключится электричество ?

— Сохраняйте промежуточные данные на магнитных дисках.

Так у нас начались работы и по магнитным дискам — и чтобы никаких барабанов !

А сейчас опытное производство обещало выпускать по одной ЭВМ в месяц. Мало, но хоть что-то.

Но над механическими помощниками работали не только электронщики и математики. Сотни инженеров, конструкторов и технологов работали над механизацией самых разных процессов — выполняли курс республиканского правительства на максимальное высвобождение рабочих рук от тяжелой и рутинной работы, что не только повысит качество труда, но и его интенсивность. 'Молодежь' тренировалась на бытовой технике — стиральные машины, блинопечные автоматы, пельменеделательные машины — техника и не настолько критичная, чтобы какие-то ошибки в ее проектировании или в проектировании технологических процессов привели к трагедиям или большим потерям материалов и времени, и вместе с тем нужная — та же стирка занимала много времени, требовала ручного труда, а делом была нужным — грязная одежда — рассадник вшей и микробов. Не нужно нам этого.