Последняя искра. главы 7-8

Глава 7.

Кружка горячего чая ткнулась мне в ладонь, и я подняла глаза на присевшего рядом Вито. За последние три дня мы с ним переговорили обо всем на свете, успев уже от этого устать — мы оказались в абсолютном одиночестве, ни ректор, ни ребята не давали о себе знать, а предпринимать какие-то вылазки самим было бы безрассудно и попросту опасно. Я чувствовала, что воздух между нами наполнился какой-то странной энергией, и в глазах принца все чаще пробегали зовущие огоньки... И я бы солгала, если бы сказала, что Вито мне совсем неинтересен — нет, вовсе нет; просто при взгляде на него я вспоминала такие же искры в любимых глазах цвета стали, и принц это наверняка замечал. Как бы то ни было, врожденная тактичность Вито удерживала его от опрометчивых шагов или неуместных вопросов, чему я была только рада — ведь я могла делать вид, что между нами ничего не происходит... Да еще от ребят не было ни единой весточки, и накатывающую временами панику останавливало только то, что в нашу дверь пока не ломились королевские гвардейцы...

К счастью, от дальнейших не слишком радужных мыслей меня отвлек резкий скрип открываемой двери, а затем внезапно накатившее облегчение вообще смело в сторону их все — в дверной проем вкатились ребята, сопровождаемые ректором. Как оказалось, Совет действительно собирался по поводу моего побега, но ни настойчивые намеки Тайной канцелярии, ни пристальное внимание короны к этому делу ничем не помогли расследованию — оно зашло в тупик. Я словно сквозь землю провалилась — точнее, сквозь камни, но такие тонкости уже не играют никакой роли... Обыскав снизу доверху всю Академию, ищейки ровным счетом ничего не нашли и отправились восвояси, и только сейчас наконец мои друзья смогли вздохнуть свободней. Рьен и Дерек выглядели так, словно сдали на отлично выпускные экзамены в Академии, а вот едва уловимая тревога в глазах ректора оч-чень настораживала...

— У нас мало времени, — прервал наше бурное веселье тихий голос моего прапрадеда (нет, все же пусть действительно будет "ректор"!), и я поняла, что мне эта тревога отнюдь не померещилась. Шум и разговоры как по команде смолкли, и четыре пары глаз обратились на милорда Этерлейна. А тот медленно прошел к столу, устроился на свободном месте и махнул нам рукой:

— Думаю, нам надо продолжить с того места, где мы закончили.

— Я должна позвать Шетта, — очнулась я, — он об этом просил!

— Так зови, только поскорее! — раздраженно дернул плечом ректор, а я поняла вдруг, что понятия не имею, как это сделать. Хотя, если подумать...

Я подошла к каменной стене, приложила руку и позвала. Прошла минута, потом другая — ничего. Насмешливый взгляд ректора буравил мне спину, и на щеки начала наползать предательская краснота, но я решила попробовать снова. Итак, рука касается шершавых прохладных булыжников, которые когда-то были одним целым с древними горами, такими же, как в Вейране...

— Лета? — донесся до меня еле слышный шепот. — Мы идем!

— Готово! — объявила я и села рядом с Рьеном. — Шетт сказал, что сейчас будет.

— Надо же, Хранитель на побегушках у студентки нашей Академии! — ворчливо заметил ректор, и я было открыла рот для какой-нибудь меткой колкости (правда, они мне никогда не удавались, но ведь попробовать стоило!), как из того же дальнего угла комнаты раздался уже наяву знакомый голос:

— Ну так, даже великим и могучим иногда хочется прикинуться простым слугой! — и вся наша компания узрела явление "великого и могучего", вытаскивающего из стены притихшую Тэй.

— Итак, похоже, все в сборе, — пробормотал Этерлейн, — можно начинать собрание заговорщиков...

Молчание затянулось. Несколько пар внимательных глаз не отрываясь следили за мимикой на лице милорда ректора, сменяющейся от решимости к задумчивости и отрешенной растерянности.

— Да уж, с таким атаманом вы, господа заговорщики, успеете десять раз состариться, прежде чем хоть что-то здесь прояснится! — недовольно проворчал Шетт, а ректор вздрогнул и очнулся от своих далеких мыслей.

— Не злись, Хранитель, — тихо ответил вмиг постаревший "добрый дядюшка мельник", — я просто в кои-то веки не знаю, с чего начать этот разговор. Пожалуй, здесь уместно будет начать с конца...

Замолчав, ректор бережно выудил из нагрудного кармана какую-то небольшую округлую вещицу и аккуратно положил ее на отполированную столешницу. Мы с ребятами с недоумением смотрели на тусклую, ничем не примечательную лепешку, похожую на самую первую поделку начинающего кузнеца — этакая медная брошка в подарок соседской пастушке, с целью добиться благосклонности. И только когда со стороны Хранителей донесся сдавленный возглас откровенного изумления, мы наконец отвлеклись от созерцания шедевра — но только для того, чтобы увидеть неприлично отвалившуюся челюсть Шетта и выпученные глаза:

— О святые камни... как? Откуда???

— Дело в том, что очень-очень давно, когда я только принял руководство Академией, меня чрезвычайно интересовали (наверное, в силу молодости и неуёмного любопытства) всяческие смутно понятные артефакты, особенно такие, доступ к которым был давно и прочно закрыт практически всем существам нашего мира. В редкие свободные часы я спускался в хранилище, в самые древние его отделы, и смотрел, искал, любовался... И однажды я наткнулся на ЭТО.

— Медная коровья лепешка — это могущественный артефакт? — полюбопытствовал Дерек, наверняка уже успевший просмотреть предмет на наличие остаточной магии и прочих признаков артефактов, всё-таки из нашей троицы работа с такими вещами давалась ему лучше всего. Мы с Рьеном переглянулись — да уж, это и в самом деле просто медная лепешка. Ну или здесь все настолько хитро и сложно, что истинная суть предмета прочно маскируется невзрачной внешностью...

— Представь себе, — усмехнулся ректор, — именно так. Я тоже сперва подумал, что эта лепешка по ошибке попала в хранилище — сами видите, у нее нулевой потенциал. Но на коробке стояло такое ужасающее количество охранных заклятий, что даже меня проняло. Не один день я корпел над ними, и даже мне с моими возможностями с трудом удалось ее выпутать. Еще бы понять тогда, для чего она нужна... В сопровождении было указано только несколько смутных фраз: "После надлежащей активации позволяет увидеть искры. Знание запретно, в руках Пустого опасно для мира. Неуничтожимо". Вот и всё, что я тогда узнал, но и этого хватило, чтобы заинтриговать меня на долгие годы. Лишь спустя время я узнал, что это, для чего оно предназначено и, главное, как его открыть. Шетт, ты не возражаешь, если дети попробуют?

Насупившийся Хранитель мотнул головой, и ректор с легкой усмешкой протянул "лепешку" Рьену:

— Попробуешь? Не переживай, она не опасна.

Надо ли говорить, что настойчивые попытки Рьена, Вито и даже Дерека не принесли результата. Мне как-то не хотелось брать в руки эту штуку, даже любопытство замолчало и спряталось подальше, но иронически вздернутая бровь эльфа и подрагивающие губы ректора отвлекли от неясных предчувствий, и в ту же секунду странный артефакт уже лежал в ладони. И конечно, именно мне досталась сомнительная честь его случайно распечатать.

Россыпи роскошных звезд на потрясающей глубины небе. Кажется, я даже могу узнать созвездия... Я — пустота, сосущая голодная воронка, которая не может насытиться многие века... Вот! Вот оно! Золотистый туман, переливающийся крохотными алмазными искорками — вот то, что нужно, что ненадолго утолит этот голод. Но туман думает иначе, и в этот момент где-то неподалеку ослепительной вспышкой взрывается новое солнце, вокруг которого рассыпанными бусинами катятся разноцветные горошины планет, и это не дает сосредоточиться, отвлекает от погони — и вот уже не за кем гнаться, коварный искристый туман успел сбежать... Лишь едва уловимый шлейф золотых искорок, исчезающий в недрах одной из горошин, ловит мечущийся в бессильной ярости взгляд. Ничего, я теперь знаю, где ты. Знаю и соберу — все до единой...

Рывком открываю глаза и оказываюсь в той же комнате, с моими дорогими и такими родными друзьями — не одна, в пустоте и жутком голодном холоде. Понимаю вдруг, что пальцы судорожно сжали артефакт — теперь-то у меня нет никаких сомнений, что это не поделка деревенского кузнеца — и на одном из них ноготь сломался об твердую поверхность. Вот выступившая из-под него лазоревая капелька касается холодной красноватой поверхности — и всё вокруг замирает. С тихим шелестом разъезжаются лепестки, которые были так точно прилажены один к другому, что до этого их и заметить-то было невозможно, раскрывается чаша, а в самой середине клубится жалкое подобие того сверкающего тумана, который я видела только что. Внезапно он вздрагивает, тянется вверх и вширь, расползается над лепестками, искр становится все больше, так много, что уже больно глазам... не выдержав, я захлопываю лепестки и окидываю ошарашенным взглядом потрясенных ребят и задумчивого ректора. Тэй и Шетт кажутся странно довольными, как будто все идет так, как и должно идти.

— Что... Что это было? — хрипло спросил Дерек, повернувшись к милорду Этерлейну.

— Это, дорогие мои, были искры, — вздохнул тот и взял из моих рук артефакт. Тщательно вытер платком капельку моей крови, а затем вдруг неуловимым движением вложил его в ладонь принца и ткнул его палец неизвестно откуда взявшимся в его руке стилетом. Теперь та же участь постигла и Вито — только туманное облако оказалось заметно прозрачнее и как-то бледнее, что ли... Кажется, в нем было меньше этих самых искр. Не в первый и, боюсь, далеко не в последний раз в своей жизни я поняла, что ну ничегошеньки не понимаю, совсем-совсем. И, видимо, это опять отразилось на моем лице, потому что ректор снова вздохнул, захлопнул странную вещицу, уютнее устроился в своем кресле и соизволил поднять на нас глаза:

— Всегда лучше сперва увидеть, о чем идет речь. А речь идет ни много ни мало о сотворении нашего с вами мира. Лета, сдается мне, ты видела именно это.

Припомнив свое последнее видение, я немного неуверенно кивнула, а ректор продолжил:

— Так вот, начнем с того, что верований, объясняющих это событие, много, но раз событие-то одно, то и объяснение должно быть одно-единственное. Много лет назад, занимаясь изучением этого артефакта, я, как и ты сейчас, его случайно активировал и выяснил, что такие же искры были и у меня. Потом они ушли, но об этом позже... Важно то, что еще в студенчестве, копаясь в архивах библиотеки (все из той же любви к пыльной древности я предпочитал старые, никому не нужные записи), я обнаружил один загадочный текст, который по какому-то наитию переписал и сохранил. Как оказалось, очень не зря.

— Когда милорд ректор впервые показал мне этот текст, выяснилось, что это документ Хранителей. Этакая инструкция для служебного пользования, — встрял с комментарием Теа-Шетт. — Как он попал к людям, я ума не приложу, но это уже и неважно. Хорошо еще, написано было так туманно, что древние маги чуяли какой-то смутный смысл, но не понимали, в чем же он, и только поэтому не выбросили за ненадобностью.

— Вот и внимайте этой древней мудрости не перебивая! — недовольно зыркнул ректор на поднявшего в притворном испуге ладони Шетта. — Те золотые искры в туманном облаке, что вы видели — это и есть Создатель. Ну, по крайней мере, так мы можем его воспринять. Из Книги мира — так назывался тот старый свиток в библиотеке — стало понятно, что то, что мы раньше думали о сотворении, по меньшей мере однобоко... После долгих недель в библиотеке удалось расшифровать намёки древних, и кое-что стало проясняться. Например, мы предполагаем, что Создателей несколько, возможно даже, это целый народ. Мы о них почти ничего не знаем, да и как бы мы могли — муравей ведь тоже знает только свой муравейник... Так вот, в один прекрасный момент Создатель сотворяет мир, лепит из него то, что ему хочется, а потом исчезает — так думали мы, обычные люди. Правду знали Хранители, но им запрещено ее раскрывать — именно поэтому Шетт сейчас такой... ээ... нездорово зеленоватый.

Мы все, как по команде, обернулись к Хранителю — лицо его и правда приобрело землисто-серый цвет, да и нижняя губа добела закушена вряд ли от несказанного счастья. Вопросительно вздернув бровь, принц взглянул на ректора, и тот не преминул прокомментировать, обращаясь почему-то ко мне:

— Видишь, девочка, почему он не мог все рассказать раньше? Да он слушает-то это с трудом — Создатели ревностно берегут свои секреты, не гнушаясь иногда и наказанием. Ничего, это скоро должно пройти, — добавил Этерлейн, вот только полувопросительная нотка и быстрый взгляд искоса на мучающегося от боли Шетта меня не успокоили...

— На деле Создатель остается с нами, — вздохнул ректор, с усилием отводя взгляд от друга, — только мы его не видим.

— Искры — это и есть...? — несмело предположил Дерек, пока в наших ставших вдруг квадратными головах скрипела укладывающаяся информация. Мда, наш погодник всегда схватывал суть быстрее прочих...

— Именно, — довольно кивнул ректор. — А кстати, Дерек, не думал ли ты остаться у нас преподавать? Понятно, что до окончания Академии тебе еще далеко, но всё же?

Неожиданная смена темы поставила в тупик всех, кроме принца. Неудивительно — наверное, это самая простая из всех придворных уловок, которые ему доводилось наблюдать за свою жизнь в том гадюш... ой, простите, насыщенном общением месте, каким является королевский дом. Пока мы переводили взгляд с остолбеневшего Дерека на довольного милорда Этерлейна, Вито тихонько поднялся, подал стакан воды еще больше побледневшему Теа-Шетту и, забрав мигом опустевший бокал, произнес, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь:

— Иногда проще вскрыть нарыв одним разрезом, чем неделю ковыряться в ране...

Ректор как-то мигом поскучнел и, недовольно поморщившись, словно съел горсть кислых ягод, так же в сторону бросил:

— Вот интересно, откуда в наше время берутся такие проницательные, мудрые, а главное, наглые молодые люди?

— В самом деле, Вито прав, — проскрипел из угла Хранитель, и я удивилась, каким разом постаревшим показался его голос. — Лучше уж вытерпеть это сейчас, иначе на второй "сеанс" я уже не решусь, и значит, это всё было напрасно.

— Охохонюшки... что ж с вами поделаешь, — как-то совсем по-бабьи вздохнул ректор, — значит, будем раскрывать тайны мироздания и дальше.

Мы знаем, что в самом начале у каждого рождающегося вновь человека были Искры. Потом, видимо, был длительный период покоя, занявший тысячи лет, а затем они начали собираться. Мы также знаем, что Искры стекаются друг к другу по определенным законам — меньшее стремится к большему. И знаем еще, что три важных вехи в жизни мыслящего существа позволяют ему обрести Искру — Рождение, Любовь и Смерть. Мать передает Искры в родах своему ребенку, влюбленные объединяют Искры в первую ночь, и все они уходят к тому, у кого изначально их было больше. А смерть... убийца забирает Искры убитого, — вздохнул ректор и замолчал.

— Вот это... это была самая потрясающая лекция, какие мне только приходилось слышать, — провел руками по лицу эльф и поднял на меня глаза. Что-то страшное, больное промелькнуло в его таком родном взгляде, тут же уступив место сочувствию и какой-то горькой нежности. И так это было непохоже на вечно веселого Рьена, что я потянула его взгляд к себе, пытаясь разгадать — но вопрос Дерека сбил меня с мысли, а потом и вовсе заставил забыть эту маленькую странность черных глаз: