Боярин

— О Господь наш Пресветлый и Премудрый, о предки великие рода боярского, благословите и примите под свою опеку отроков Ледогора и Яровита! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

Витя стоял почти в центре звезды рядом с братом, который сместился немного в сторону луча "холода". Наверное, более выгодную позицию занять решил. В какой-то момент он попытался взять Ледогора за руку, но тот его даже слегка оттолкнул. Было ему уже десять лет, знал и понимал он побольше "мелкого" и был очень сильно напряжен. Один раз ритуал над ним уже прошел неудачно, и эта попытка должна быть удачной, во что бы то ни стало. Если предки благословят Яровита, а его проигнорируют, это будет концом для него и для матери. Недопустимо!

Вите тоже было страшно, но одновременно и радостно. Стоит в центре переливающейся всеми цветами радуги многолучевой звезды, вокруг огни горят разноцветные, много людей в храме, все на него смотрят. И в воздухе разлито что-то необычайное, что начинает собираться вокруг него.

Тут он услышал голоса, много голосов. И совсем рядом с ним зазвучал грозный голос деда Никодима:

— Не думал я, что силу свою полукровке отдавать придется, к тому же последнему в роде! Страшные времена настают! В один день от предательства и усобицы столько бояр погибло! Нет их больше в Китеже. А передать силу некому, только тебе. Возьмешь? Не побоишься?

Мальчик внутренне буквально просиял. Его признали! Ему силу дают!

— Конечно, деда! Возьму! Спасибо тебе!

Тут вокруг загомонили другие голоса:

— Не один ты в роде, Никодим! Не должна сила рода истаивать. Пусть и нашу берет!

— Действительно, малыш, опасно это, но надо брать. Негоже роду Морозовых слабеть! Постарайся сдюжить.

— Возьму, все возьму! Силы много не бывает, — прошептал мальчик, повторяя услышанную фразу кого-то из взрослых.

— В нем и наша кровь есть! — зашелестели вокруг голоса: — Возьми силу, мальчик.

— А ты куда?! Ты, вообще, дважды по женской линии!

— Ну и что? Нашей крови в нем не меньше, чем вашей будет! Детям передаст, нельзя боярству слабеть!

— Спасибо, возьму, все возьму! Силы много не бывает, — продолжал шептать Витя, как заклинание.

И тут, началось! Такая свистопляска стихий закрутилась над новенаграммой! Сначала звезда превратилась в ледяной грот, громадные сосульки-сталактиты встретились с вырастающими из пола сосульками-сталагмитами. Все заискрилось снегом, который подхватил бешено завывающий ветер и закрутил смерчем вокруг мальчиков. Но это было не все. Из потолка храма в Яровита стали бить молнии, ярым цветком скрыло детей от перепуганных зрителей вспыхнувшее алое пламя, а затем все застыло в виде хрустального кристалла, в котором одновременно и огонь отражался и молнии отсвечивали, и снежинки искрили в хороводе.

В буйстве цветов и красок почти не было видно, что же происходит с мальчиками. Яровита ломало, выгибало, било в конвульсиях, он весь покрылся коркой льда и одновременно горел. Ледогор стоял рядом, смотря на брата сначала с недоумением, потом с обидой, а потом и с яростью.

— А мне?! А я?! — восклицал он.

Он встал вплотную к брату, но стихии продолжали его игнорировать. Тогда он сунул руки в огонь и потащил брата к себе, вцепившись в его шею. Толи прижать хотел, толи задушить. Но сомкнуть пальцы на горле не смог, покрывавшая его корка льда не проминалась. Зато рукава, да и перед его кафтана задымились. Тут ударила еще одна молния, и их отбросило друг от друга, зафиксировав в изломанных позах в кристалле.

Через несколько секунд кристалл исчез. Свечи погасли, мальчики упали на пол.

Витя был без сознания. Одежда на нем исчезла без следа, голова лишилась полностью всех волос, но кожа была чистой и гладкой, а дыхание ровным.

А вот на Ледогоре одежда осталась, только была порвана, обожжена и мокра одновременно. На руках уже вздувались волдыри от ожогов. Но он был в сознании.

— Я слышал родичей! — слабым голосом прошептал он. — Они дали мне силу!

Напряженное лицо его отца разгладилось, а мать посмотрела вокруг с гордостью и торжеством.

— Не мог ритуал нормально провести! Косорукие вы все, Морозовы! — фыркнула она в сторону мужа. — Чуть ребенка не убил. Как его всего бедного обожгло. Но уж яснее знаменья и представить себе трудно!

Священник тем временем старательно брызгал на отроков святой водой. Помогло. Витя тоже открыл глаза и увидел над собой склоненные и напуганные лица отца и матери. Глаза были ясные, но стали разного цвета: один — льдисто-голубой, а другой — темно-синий. Но его слова смутили старших гораздо больше его вида.

— Со мной деда говорил, — довольно четко произнес он. — Предательство, говорил, в Китеже.

— Никодим?! — взвыли в голос оба боярина.

— Да, он мне силу отдал!

— Это что же, патриарха Морозовых убили? — изумился подошедший к ним князь. — Да как такое возможно?

Но мать уже подхватила Витю на руки, заворачивая его в спешно поданный ей кем-то из слуг плащ:

— Не надо ребенка мучить! Видите, едва живой.

Василина тоже приобняла своего сына, помогая ему подняться и уводя из новенаграммы. Во взгляде, которым она одарила семью Пересвета, можно было бы заметить раздражение и зависть. Но на нее не смотрели. Народ гудел, потрясенный зрелищем и новостями. Священник энергично помахивая кадилом и разбрызгивая святую воду, благословлял прихожан и решительно выпроваживал из храма. Князь жаждал еще подробностей, но мальчик снова вырубился, уснув прямо на руках у Миланы. Отпускать и передавать его кому-нибудь из слуг она не хотела категорически. Старшие дочки стояли рядом и изо всех сил показывали, что ей помогают.

Выяснение подробностей пришлось отложить.

Впрочем, ничего существенного они так и не узнали. Очнувшись, ребенок говорил с матерью, но она утверждала, что ничего нового он не сказал. Сам же Витя стал повторять свою историю, хоть и подробно, но одними и теми же явно заученными фразами. Ни о каких других родичах, кроме патриарха, тем паче о других родах, в них не было ни слова.

Волосы у мальчика скоро отрасли, но если раньше он был платиновым блондином, то теперь в них стал явно просматриваться рыжеватый отблеск. И над левой бровью появилась серебряная прядь. В общем, внешне изменился он довольно сильно, но даже не самим обликом, а тем, какое впечатление стал производить на окружающих. Раньше Витя был, как говорится, "типичный ангелочек", мягкий и улыбчивый. Теперь выражение его разноцветных глаз стало гораздо жестче, взгляд — пронзительнее, и, несмотря на соответствующий возрасту невеликий размер, в нем стала чувствоваться нешуточная сила.

Родовые способности проявились у него прямо на следующий день. Отец, скорее в шутку, попросил его заморозить ледышку в стоящей во дворе бочке с дождевой водой.

— А как это делается? — очень серьезно спросил ребенок.

— Ну, ты видишь, как вокруг тебя вихрь силы кружится? — несколько неуверенно спросил Пересвет. И принялся пояснять: — Вроде радужного сияния... Еле заметно... Просто надо знать, что оно есть и ни во что особенно не вглядываться...

— Это то сияние, что меня в храме окружило?

Отец обрадовался:

— Да-да! Точно! А ты его тогда видел?

Вместо ответа сын сам снова спросил:

— Какого цвета сила холода?

— Светло-голубая, с морозным отливом, вроде, снежинки мелкие в ней поблескивают. Нет, ты что, правда, ее видишь?

— А что с ней делать? — ребенка явно интересовали ответы на его собственные вопросы, а не болтовня с папашей.

— Мысленно вытяни из нее, даже не знаю, как сказать, лепесток? Отросток? В общем, представь себе, что это огонь, только холодный, и вытяни от него язык пламени к поверхности воды в бочке. Это пламя как угодно может изгибаться и вытягиваться очень далеко. Мы с боярином Никитой на полверсты его вытянуть можем, а дед Никодим — и вовсе на версту. Мог...

Яровит сосредоточенно уставился на бочку. Сначала ничего не происходило, а потом на ней враз полопались все обручи, осыпались, как лепестки цветка, дощечки-клепки, а под этой осыпавшейся "шелухой" оказался аккуратный цилиндр льда. Мальчик заморозил в бочке всю воду.

Пересвет смотрел на это, выпучив глаза, потом завопил:

— МИЛАНА!!!

Та, видимо, за ними подсматривала, так как выскочила моментально.

— Дорогая, наш ребенок — гений! Ты как его родить умудрилась?!

Сгребя в охапку жену и сына, боярин, наплевав на солидность, с радостными восклицаниями закрутил их по двору. Остановился. Расцеловал обоих. Стиснул так, что оба пискнули. И только после этого опустил на землю. Но полностью не отпустил. Продолжая обнимать Милану за талию, Витю — за плечи, потащил их в дом в сторону комнаты, где он обычно работал. На ходу послав кого-то из попавшихся по дороге слуг за вином и сладостями.

— Нет, мамочка, ты только подумай, — говорил он на ходу абсолютно счастливым голосом. — Я, помнится, месяца три до рези в глазах всматривался сутками напролет, пока что-то мерещиться стало, а Витя — с первого дня потоки силы увидел. И даже использовал сразу! Мне полгода понадобилось, чтобы льдинку с кулак наморозить... А он — всю бочку целиком! Не иначе, как богатырем станет! Или даже героем...

Милана в ответ на сбивчивый монолог Пересвета только поощрительно улыбалась. Видно было, что у нее вопросы тоже есть, но прерывать полные счастья разглагольствования мужа она не собиралась. Не надо мешать ему радоваться. Потом с сыном сама поговорит.

Рабочая комната боярина мало напоминала то, что сейчас подразумевают под "кабинетом". Стол был, но совсем не письменный, а самый обычный, скорее, столовый, массивный из темного дерева. Рядом с ним стояло полдюжины кресел. Для письма хозяин использовал конторку, крытую зеленым сукном, с небольшой антресолью для бумаг и письменных принадлежностей. Но так как писать боярин предпочитал все-таки сидя, а не стоя, то к ней был приставлен исключительно высокий табурет с круглым сидением. Основную мебель комнаты составляли многочисленные сундуки самого разного размера. От таких, на которых можно было спать (причем не одному), до таких, на которых больше, чем одному, не усесться. Мелкие сундучки и шкатулки тоже имелись в наличии, но были убраны в сундуки побольше.

Пересвет, довольно нарочито загибая пальцы, отсчитал третий сундук от окна и, продолжая дурачиться, открыл его, только перебрав до конца довольно большую связку ключей. Внутри в два слоя стояли шкатулки. Он вынимал их по одной, придирчиво рассматривал, цокал языком, отставлял в сторону. Наконец, достал одну из них, сильно отличающуюся от других цветом и хрустальными вставками. Яровиту она сразу бросилась в глаза, а вот отец, заговорщицки улыбаясь, все никак "не мог" ее заметить.

Внутри шкатулки оказалось еще несколько коробочек. Но боярину уже и самому надоел этот спектакль, нужную он вынул сразу. Внутри лежал медальон в виде снежинки размером с пол-ладони. Пересвет подержал его в руках, и медальон из обычного на вид куска хрусталя ожил хороводом закрутившихся внутри него снежинок. Слегка подсвеченных изнутри, искрящихся морозными блестками, разбрасывающих по хрустальной поверхности артефакта причудливые тени и отражения.

Дав жене и сыну полюбоваться на дивную вещь, он одел его Яровиту на шею:

— Вот, носи с честью. Это знак принадлежности к боярскому роду Морозовых. Ты теперь, хоть и мал еще, но уже боярин, владеющий силой. Учись ее применять и применяй только на правые дела! — он старался произнести это как можно торжественнее, но голос немного дрожал. Прижав к себе Витю, он даже легонько всхлипнул.

— А Никодим мне его с собой давать не хотел, Мол, сначала инициацию пройди, покажи, что достоин, — произнес он уже совсем голосом, в котором проскальзывала и старая обида, и законная гордость: — Но я медальон из него все-таки выбил. И вот он тебя дождался!!!

Впрочем, подарки на этом не кончились. Милане тоже перепало, и даже изрядно. Целый набор: перстень, браслет, кулон, серьги и даже диадема. Камни в них были меньшего размера, чем Витин медальон, но также искрились снующими в них снежинками.

— Ты теперь не просто боярыня и жена боярина. Ты — мать боярина! Поздравляю! Выше звания просто не существует.

Милана была явно в курсе происходящего, все-таки сама из боярской семьи, но на мужа смотрела с нежностью и одобрением. Молодец! Все заранее подготовил и теперь по чести сделал.

Тем временем, вино и сладости принесли прямо сюда в кабинет. За этим столом и уселись, в тесном семейном кругу, еще только девочек позвали. Пересвет хотел было в столовую перебраться, брата и князя позвать, но жена отсоветовала. У Никиты сын старше, а когда еще силу проявить сумеет, незачем родню напрасно расстраивать. Боярин, может, за них и порадуется, но ревновать все равно будет, а княжна его точно завистью вся изойдет. Лучше пока подождать. Станет Ледогор боярином, вот тогда всей семьей пир и закатим. А то и всем княжеством.

Пока же из всего ювелирного набора Милена только кулон надела, прицепив его к той же цепочке, на которой у нее уже висел родовой медальон Ветровых — спираль из золотого берилла. И оба знака под рубашку спрятала.

Конечно, таить Витины успехи они не стали, да и как это сделать, когда братья в одном доме живут? Просто не хвастались, обходя эту тему стороной.

У Ледогора дела шли откровенно плохо, то есть — никак. Потоков силы не видит, только перед глазами разноцветные круги от напряженного вглядывания расходятся. Никита уж было решил, что сын у него — частичный дальтоник. Стал ему очки хитрые подбирать да "на ощупь" силой пользоваться учить. Все — без толку. Почти год они так мучились, пока боярин не собрался с духом признаться себе, что что-то тут не так. Стал еще раз про обряд инициации расспрашивать и понял, что не договаривает сын, да и в рассказе путается. И если словесную шелуху отбросить, то получается, что Ледогор тогда только рядом с потоком сил постоял, даже руки в него совал, а зачерпнуть ничего не смог. Вся сила брату двоюродному досталось, а ему — одни ожоги. Не признали его за своего предки, не признала в нем хозяина и сила морозная.

Когда осознал это Никита, что-то в нем сломалось. Ходил несколько дней горем убитый, ни с кем не разговаривал. Потом — к жене пошел. Василина все это уже давно поняла, с сыном начистоту поговорила и даже знала, что делать.

Раз уж не нашлось в Ледогоре боярской силы, значит, по традиции, ему в материнский род отходить. А род-то княжеский! Дед (отец Василины) Великим князем был. Правда, во время недавней усобицы убили дядю Димитрия вместе с сыном его, а другого дядю — Лександра — серьезно покалечили, а все Городецкое княжество разоренным оказалось. Но, может, оно и к лучшему. Своих детей Лександру теперь, поди, не родить, если только жена на стороне не нагуляет. Но за этим Василина, как-нибудь, да проследит. А Ледогор получается прямым наследником Городца, да и на Великое княжение претендовать сможет, если дружину сильную наберет. В общем, взяла Никиту под руку и потащила в свой родной город новую жизнь налаживать. Сына — в князья, мужа — боярство возрождать. А себя — единой в двух лицах княжной-боярыней почувствовала и единственной настоящей хозяйкой княжества Городецкого.