Боярин

Для решения дел, не терпящих отлагательства, выделил в помощь из того же Дворцового приказа дьяка Окинфа. Человека уже немолодого, весьма солидного обликом (весом едва ли не в десять пудов), но вполне благожелательного и хорошо информированного. Пересвет по своей "болотной" привычке чиниться перед ним не стал, сразу за стол пригласил "подкрепить силы" тем, что привезенные с собой слуги собрать успели.

Дьяк буквально расцвел от радости. Причем, как стало видно в процессе застолья, не столько от оказанной чести, сколько от самого факта внеплановой трапезы. Относился он к той счастливой породе людей, которым "что в рот, то и вкусно", хотя жирному явно отдавал предпочтение перед постным. Жадно на еду он не набрасывался, наоборот, ел не спеша, смакуя каждый кусочек. Делал это он сосредоточенно и аккуратно, не пачкая рук, а орудуя небольшим ножиком и ложкой. Серебряную двузубую вилку из походного сервиза боярина отложил в сторону, пояснив, что не одобряет этого новомодного инструмента, никакой подливы им не зачерпнешь, а сухим куском — только горло драть.

— Вот грибочек солененький... как же ему без сметанки-то? Вилы же эти неуклюжие ее всю на подносе оставят. А осетринки кусочек? Как же его без соусика? И отменный какой соусик! В нем и маслицо оливковое, и горчичка чувствуется... Во рту так и тает...

Выражение лица у почтенного Окинфа при этом было какое-то по-детски счастливое, а речь иногда прерывалась довольным хихиканьем. Не от того, что он своим шуткам смеялся, просто от хорошего настроения.

О делах дьяк тоже неспешно рассказывал. Очень неспешно, растягивая разговор на всю трапезу, завершить которую быстро в его планы явно не входило. Говорил, хоть и медленно, но толково и нормальным языком. Сюсюканье начиналось только при оценке очередного блюда.

Витя сидел за столом вместе с отцом, придавая беседе, ради которой Пересвет это застолье и затеял, вид обычного домашнего обеда боярской семьи. Глядя на гостя, у него тоже разыгрался аппетит, больно уж "вкусно" тот ел. В результате мальчик набил себе живот так, что с трудом дышал. Чем заслужил одобрительную реплику со стороны Окинфа. Впрочем, молодой боярин не только ел, но и внимательно слушал. Все-таки в их "болото" новости доходили с изрядным опозданием и далеко не все.

Сначала прояснилась ситуация с чуть ли не заколоченным подворьем Морозовых в Китеже. Прежних слуг, трудившихся на нем со времен Никодима, еще Василина разогнала, заменив своими, из Городца привезенными. Она же и вдовых боярынь (больше десятка!) кого обратно в их семьи к родителям-братьям-племянникам выслала, а тех, кому некуда ехать было, по монастырям распихала. Не захотела она рядом с собой бабскую оппозицию терпеть. Ну а после похорон Никиты Великий князь на следующий же день объяснил Ледогору, что не имеет тот никакого отношения к боярам Морозовым, вот и невместно ему на их подворье оставаться. Обиженный княжич всех слуг с собой забрал, тем более что верные люди ему и в Городце очень пригодятся. Заодно все ценное с собой вывез, хотя Гюрий ему в этом даже воспрепятствовать попытался, охрану у ворот выставил и дьяка послал разбираться. Тот книги увезти не дал, а на монетах или самоцветах их хозяин не указан, княжич же клянется, что это все его. Вот казна и уехала. Неприятно, но не критично. Все равно скоро новые поступления появиться должны, род Морозовых сократился, но не пресекся, патриарх в наличии имеется, так что положенный оброк с их родовых земель из разных княжеств управляющие пришлют.

К окончанию рассказа о делах на подворье, успел привезенный с собой повар (как чувствовал, что понадобится!), которому в помощники ради такого дела всех остальных слуг отрядили, поросенка дожарить да пирогов свежих испечь. Тут разговор на некоторое время прервался, ибо Окинф чуть не всплакнул от умиления и взял паузу на то, чтобы все попробовать.

— Экий-то у тебя, боярин, повар молодец! Ты его береги! Жирок-то как аккуратно "шашечками" порезал, да как подрумянил... А вот соусиков-то маловато будет, только чесночный, да перечный... А сметанный? А горчичный? А брусничный? А медово-перечный? Хорошо хоть капустку квашеную потушил... и правильно потушил... с яблочком...

Несмотря на легкое ворчание, физиономия у этого чревоугодника была крайне довольной, а более или менее внятно произносимые слова сопровождались причмокиванием. К своим собеседникам (или сотрапезникам) он проникся явной симпатией и был готов во всем помочь. Если, конечно, для этого из-за стола вставать не надо будет.

В результате сыночка своего младшенького Онтипа боярину в услужение уступил. Управляющим. Парень толковый да рьяный, письму и счету обучен, но все равно, свое место в приказе дьяк может только старшенькому когда-нибудь передать. А для младшенького служение в боярском роде — очень даже неплохая карьера. Тем более, сразу управляющим. Тут уж, скорее, Пересвет Окинфу одолжение делал, а не наоборот. Но интересы совпали, так что боярин согласился. Только оговорил, что с испытательным сроком. Если плохо справляться будет, заменит. Дьяк, естественно, обещал, что чадо не подведет, а он, если что, посодействует.

Прямо сейчас окончательно переезжать в Китеж Пересвет не хотел, еще как минимум год надо будет дела в Болотове доделать, так что жаждущий завоевать себе достойное место под солнцем молодой дьяк, скорее всего, дела тут без него в порядок приведет и даже воровать не станет. Закрепиться важнее.

Сам молодой человек, как оказалось, уже под дверью дожидался возможного вызова. Внешне он оказался почти точной копией родителя, только по молодости не успел зарасти бородой до самых глаз. От подбородка редковатые волосы спускались вниз не больше, чем на пару пальцев, а щеки так и вовсе юношеский пушок покрывал. Что не мешало этим самым щекам быть видными и из-за спины.

Однако сейчас Онтип старался есть глазами исключительно боярина, а на пироги бросал только редкие косые взгляды. И даже слюной почти не давился.

— Ладно уж, садись за стол, — сжалился над ним Пересвет. — А то, боюсь, в дела вникнуть не сможешь.

Тот уселся, изображая всем своим видом кротость и смирение, с самого краешку, но совсем рядом с большой кулебякой, от которой сразу стал понемногу отщипывать. И как-то незаметно очень быстро всю ее оприходовал.

Впрочем, уничтожение кулебяки отнюдь не помешало (а может и поспособствовало) понять поставленные перед ним задачи, которые он, не прекращая жевать, умудрился четко и кратко повторить.

— С князем об охране договориться (отметим, что боярам собственных кметей иметь не полагалось, хотя среди слуг профессиональные воины вполне могли составлять значительное число), слуг нанять по минимуму, только чтобы порядок поддерживать хватало ("повар в их число попадет обязательно", — подумал Витя), необходимый ремонт провести, приглашая бригады мастеров на время, кладовые подготовить и заполнять по мере поступления оброка, учетные книги завести и в них все поступления и расходы фиксировать.

— Молодец, весь в меня, — похвалил сына Окинф, хотя и не совсем понятно было, о чем идет речь: о деловых качествах или любви поесть.

Дальше разговор пошел уже о ситуации в Китеже и на всей Славне. И если во внутренних княжествах все было относительно спокойно: Великий князь сидит крепко, а бунтовать — некому, тут бы потери после "замятни" восстановить, то на рубежах было неспокойно.

* * *

Боярин Вольга, стоя на крепостной стене Новгорода Дальнего, пристально вглядывался в предрассветную тьму. В лагере кочевников начиналось шевеление, скоро, глядишь, на приступ пойдут. Ничего, отобьемся! Не впервой!

Боярин был еще молод (лет тридцати пяти), но боевой опыт имел уже богатый. Да оно и не удивительно, город Дальний, что ни год, какой-нибудь род куматов "на зуб" пробовал. Ну и эти самые зубы себе обламывал. К отражению таких набегов здесь всегда готовы были.

Посты наблюдения вовремя оповестили население о идущей в поход степи, так что крестьяне вместе со скотом и скарбом успели без потерь за стенами спрятаться. А стены, хоть и деревянные, но, попробуй, возьми такие! На полдюжины саженей (сажень = 2,16 метра) поднимался над землей вал, в основе которого были срубленные из крепких бревен и засыпанные землей клети. По верху вала шел десятиаршинный (сажень = 3 аршина) частокол из поставленных вертикально вплотную друг к другу толстых бревен. Сверху — крытая галерея с бойницами, где расположились арбалетчики и стрельцы с мушкетами, а на башнях, срубленных через каждые сто шагов стены, еще и пушки небольшие имелись, соседствуя с традиционными катапультами и баллистами, да и котлы с кипящей смолой наличествовали.

Вид крепость и так имела грозный, а тут еще все стены и ворота снаружи были покрыты толстым слоем гладкого льда. Теперь ее никаким тараном не прошибешь. Это бояре Вольга с сыном Белозаром постарались.

Основной надеждой набега куматов всегда было — налететь неожиданно и сходу попытаться ворота захватить. Только ни разу им это сделать не удавалось. Стража следила бдительно, а лес вокруг города был почти на версту сведен, незаметно не подкрадешься. Попадали кочевникам в добычу только те крестьяне, что не успевали за стенами спрятаться, но они, можно сказать, сами виноваты были.

Так что, обычно, покрутятся налетчики вокруг города, по стенам из луков постреляют, получат в ответ десяток фунтов пуль да болтов, а, может, и несколько "ледяных копий". В общем, доблесть проявят, что-нибудь по округе пограбят, да обратно в степь уйдут.

На приступ пойти могли только если с ними сильные шаманы были. Сила шаманов от боярской отличалась, другие боги в степи, другие обычаи, как в быту, так и на рати. Не стихиями шаманы управляли, а духами. В основном, были эти духи вроде теней, формой немного тотемного зверя шамана напоминающих. По другим свойствам, вроде, не различались, и летали "духи волков" ничуть не хуже "духов соколов". Сильного вреда эти духи принести не могли, но в бою изрядно пакостили. Тот, на кого такая "тень" упадет, быстрее силы теряет, внимание у него рассеивается, а может и сильный страх навалиться. К счастью, сила таких духов невелика, любым стихийным щитом, даже самым слабым, от них закрыться можно. Так что выходили на крепостные башни бояре всей семьей, включая женщин, прикрывая своими щитами защитников стен. Остальных посадских, конечно, защитить уже не могли, но и шаманы не сотнями духов своих посылают, максимум — десятками, сил на большее не хватает. Даже если и попугают кого, серьезной паники в городе не случится, на обороне это никак не скажется.

Был и второй вариант духов, когда делались они частично материальными. Эти могли уже и воинов раскидать, и даже стены порушить. Но, во-первых, только у очень сильных шаманов такие чудища получались. Во-вторых, не было известно о шаманах, способных удержать духа в полуматериальном состоянии дольше пары дюжин чатей (15 минут), и если нескольких таких духов призывали, то это время на них делилось, причем реально управлять шаман мог только одним духом, остальные могли и на своих броситься. В-третьих же, материальность духа — это не только сила его, но и слабость. То же хорошее "ледяное копье" в случае точного попадания оболочку его пробивало, а могло и вовсе развеять. За все свои бои Вольга помнил только один случай, когда в такого духа трижды попадать пришлось, обычно одного-двух попаданий хватало.

В этом же году чувствовал он себя особенно спокойно. Не о нем Василина беспокоилась, боярских вдов из Китежа высылая, но приехавшая к нему тетка Зимовита с подругой Баженой очень ему ко двору пришлись. Особенно Бажена, которая владела не только холодом, но и смертью. А "щит смерти" был для любых духов не просто непроходим, они, лишь коснувшись его, просто исчезали. Причем не только "тени", но и материализовавшиеся духи. Так что за ворота, в башне над которыми стояла эта боярыня, можно было быть спокойным. Сам Вольга стоял на соседней с воротами башне, а сына — пятнадцатилетнего Белозара — на другую сторону отправил. Жена (Искрена) с теткой на дальней стене расположились. Вроде, оттуда атаки не ожидается, но так спокойнее. Во всех смыслах. А вот дочка — маленькая Снежана — в тереме осталась, не пробудилась в ней еще сила.

В этом году в рейд на город пошел род с негрозным с виду тотемом тушканчика. Относительно небольшой род, хотя и уважаемый в степи. Собственно, не сам род, а его шаман. Старик, известный не сколько, как боец, а как наиболее авторитетный учитель. Большинство шаманов в родах куматов его ученики или хотя бы практику у него проходили. И зачем такого уважаемого человека в поход понесло?

До последнего боярин надеялся, что на штурм куматы не полезут, так, попугают, удаль покажут и отойдут. Но когда из их лагеря хлынули темной волной тени в сторону города, стало ясно, что шаман Тушканчиков не просто сильный сам, но еще и целую кучу учеников с собой привел. В одной толпе летели и тушканчики, и шакалы, и зайцы, и барсы, и сайгаки, да всех и не разберешь! В глазах рябить начинает.

— Решил, небось, старый мерин, своим ученикам "полевые учения" провести! — ругнулся про себя Вольга. — Дай, Премудрый, чтобы не очень они усердствовали. Ни ему, ни нам лишняя кровь не нужна. Хотя, это мы своих людей бережем, у степняков совсем иные понятия об учении и доблести.

К счастью, вся волна теней кинулась на ворота, и Бажена не подвела. Спотыкаясь о невидимую преграду, призрачные животные развеивались легким дымом. Со стороны выстраивающихся перед лагерем конных лучников послышался вздох разочарования.

Но это было только начало, бой набирал обороты.

* * *

— Маги смерти нашлись в городе, — сказал старый шаман, которого ученики, в знак уважения, звали только Муалимом (учителем): — Не достанем мы их издалека, надо ближе к стенам подойти.

Кони стояли рядом уже оседланные, все двенадцать учеников (считая это число счастливым, большего количества Муалим никогда не набирал) в момент оказались в седлах и двинулись вслед за Учителем. Тот, хоть и был стар, тоже не стал искать стремя, а буквально взлетел одним движением, лишь чуть опершись одной рукой на луку седла. Только полы халата взмахнули, как крылья.

Гульнура (Лунный цветок) тоже последовала за дедом. В принципе, шаман — мужская (и очень уважаемая) профессия. Часто даже больше хана. Но талант к общению с духами мог пробудиться и у девочек. Таких считали "ведуньями" и готовили, прежде всего, в качестве предсказательниц, а также, в меньшей степени, лекарок. Но Гульнура беззастенчиво пользовалась семейным положением. Вышло так, что у деда она осталась одна, хоть и было у него когда-то трое сыновей, но все погибли вместе с семьями во время неудачного набега на Согдаю. Род Тушканчиков в том деле не участвовал, но оказался рядом с шедшей в поход ордой. Гульнура, бывшая тогда совсем крохой, чем-то заболела, вот ее и оставили деду на лечение. Вылечил. Теперь вместе с ним живет. И учится. Точнее, смотрит, как Муалим учит других, и запоминает, а потом сама старается повторить. Дед это, естественно, заметил, но запрещать не стал. Только гаданию и лечению отдельно учить начал. Тут, кстати, у девочки пока успехи очень скромные, а вот тенями духов гонять она неплохо навострилась.