Хочешь вернуть - поцелуй

— М? — промычал этот кто-то.

Митька вскочил, добежал до двери, щелкнул выключателем. Загорелся свет. Глаза заслезились. Он проморгался и возмущенно воскликнул, обвиняя и радуясь одновременно.

— Глеб!

Тот соизволил высунуть нос из-под одеяла и как-то неуверенно повернулся, чтобы видеть его. И тут Митька вспомнил про его руку.

— Но тебе же в больницу надо!

— О, да, — протянул старший парень с кровати и демонстративно сел.

У Митьки, глядевшего на его обнаженный торс, появилось подозрение, что под одеялом на нем и нет ничего. Во рту от одной мысли слюна начала скапливаться, и он заставил себя с трудом сглотнуть. Что это за мысли, вообще? — попытался он себя отрезвить, но не преуспел. Мысли как были, так и остались. А Глеб смотрел на него с кровати и улыбался.

— Все-таки ты наивный до безобразия и дите-дитем, — прокомментировал он и демонстративно показал заключенную в гипс руку. — С этим в больнице не лежат. Перелом закрытый. Да и не перелом, а так, трещина.

— И кто виноват? — немного невпопад отозвался Митька, медленно подходя обратно к кровати.

— Не я, это точно, у меня больше десяти лет стажа.

— А кто тебя сбил?

— Да девка какая-то, врезалась в меня и, выскочив из машины, как начнет верещать. Дура, — объяснил Глеб и удивил Митьку тем, что похлопал здоровой рукой по кровати, приглашая.

Митька все еще был ошеломлен его появлением, поэтому бесхитростно спросил.

— Но тебе ведь нельзя ничего... — и это прозвучало так, что Глеб прыснул, а потом, честно стараясь беречь руку, попытался до него дотянуться.

Митька, смутившийся от своих слов, сначала не хотел поддаваться, но потом все же забрался обратно в кровать. Места было мало, но они как-то устроились. Глеб лег на спину, а Митька устроился на плече его здоровой руки. Положил ладонь на грудь и постарался ни о чем не думать. Происходящее казалось продолжением сна. Но он не собирался себя щипать, чтобы его развеять. Сон, значит, сон. Лучше пусть он, чем совсем ничего. Пустота.

— Можно, — помолчав, вдруг выдал Глеб, прижимая его чуть сильнее. — Если ты мне хорошенько поможешь.

Митька, уже подумавший о том, что можно и дальше спать, моргнул и поднял голову.

— Хочешь, чтобы я сверху был?

— В хорошем смысле сверху.

Митька закатил глаза и, откинув одеяло, не постеснялся оседлать его бедра. И все-таки на Глебе были боксеры. А сам Митька спал в трусах и майке. Он поерзал, устраиваясь, и добился сдавленного выдоха парня под собой. Улыбка наползла на губы непроизвольно.

— Да, — протянул Глеб, смотрящий на него сейчас как-то странно, Митька не мог припомнить такого выражения его лица. — Похоже, в мое отсутствие тебя прилежно развращали.

— Ревнуешь? — решив, что это всего лишь шутка, подкол, не более того, насмешливо уточнил Митька и вскрикнул, когда Глеб с силой ущипнул его за бедро.

— Эй! — он ударил кулаком ему в грудь, но не сильно. Настоящей злости не было, просто обидно. — За что?

— За всех других парней.

— Но у тебя до меня были сотни!

— Ну, положим, до сотни я не дотянул, — ответил на это до ужаса серьезный Глеб, растирая пострадавшую от него же кожу на Митькином бедре. — Но до тебя, — заметил он с какой-то грустью в голосе. — А не после.

— А та девица? — тут же припомнил ему Митька.

— Какая?

— С которой ты... когда я в клуб в первый раз один пришел.

— Подцепил прямо там, как тебя на входе увидел. Ты меня не заметил. А потом, насколько помню, тебе уже было не до меня.

— Да я его тоже только из-за тебя подцепил!

— А потом?

— Что потом?

— Спал с ним?

— Ну, спал, — Митька отвел глаза.

Глеб же смотрел на него все так же прямо.

— Я думал, что смогу без тебя, — прошептал Митька тихо, неосознанно водя пальцами по обнаженной груди своего бывшего парня.

— Знаешь, по статистике встречи между людьми, бывшими в гетеросексуальных парах, кончаются скандалом, — задумчиво протянул Глеб, намеренно оставив фразу незаконченной.

Митька помолчал, но потом решил подыграть ему.

— А в гомосексуальных?

— Сексом. — Глеб широко улыбнулся. — Так что я предлагаю не опровергать науку всех наук.

— Наука всех наук — это математика, — Митька тоже уже улыбался.

— Да? — Глеб протянул руку и провел пальцами над резинкой его трусов. Митька тихо вздохнул и приподнялся, потянувшись за прикосновением, поощряя. — Тогда я думаю, стоит забить на всю эту фигню и...

— Я за смазкой схожу.

Больше они не разговаривали, хотя раньше в постели всегда позволяли себе немножко поболтать. Митьке нравилось звать Глеба по имени, когда тот вколачивал его в матрас и рвано дышал над ухом. Он знал, что тому нравится это слышать — свое имя от Митьки, разгоряченного и мокрого от пота, шепчущего или кричащего, не важно. Нравилось, и все. И Митька долгое время не хотел ему отказывать в этом удовольствии, а потом привык. Сейчас же все было по-другому.

Они почти не целовались, хотя раньше, до разрыва, Митьке в прелюдиях нравились именно поцелуи. Он мог долго терзать губы Глеба, прежде чем позволить тому, наконец, взять себя. Но сейчас... сейчас они словно стали совсем другими людьми. Словно изменились за одно только лето. Молчали. Митька целовал его грудь, водил влажными от волнения ладонями по соскам, несколько раз нетерпеливо лизнул в шею. Поднял голову, всмотрелся в глаза. Глеб, в силу сломанной руки, не мог позволить себе резких телодвижений. Поэтому он просто гладил его здоровой рукой. По пояснице, по бедру, чуть сжимая. Неотрывно следя за ним глазами. И было в его частичной беспомощности нечто новое для обоих. Словно Митька сейчас был за главного, а Глеб — нет. И это, как не странно, было приятно.

Митька стянул с себя трусы, потом с Глеба, рывком содрал с себя майку и всем телом навалился на него. Но не коснулся губ, все еще только шеи. Глеб вздохнул под ним, обнял одной рукой, поцеловал куда-то в волосы.

— Ты разучился целоваться? — спросил он, скользя пальцами вдоль позвонков.

Митька уже не казался таким тощим, каким был раньше. Таким тонким. Нет, он не набрал в весе, просто возраст начал брать свое. Так что о нем можно было смело сказать, что он заматерел. Фигура стала более оформленной. Не мальчишечьей, а мужской. Конечно, она осталась такой же изящной и тонкокостной, но все же стала немного другой.

— Нет, — пробурчал Митька и полез за смазкой.

Свинтил крышку, распрямившись на разочарованном Глебе, так и не получившем своего поцелуя. Сосредоточенно нанес на него полупрозрачный гель и вздрогнул, когда старший парень перехватил его руку.

— Ты ничего не забыл?

Митька поднял глаза. На секунду Глебу показалось, что в них отражаются невидимые за шторами осенние звезды.

— Я хочу без резинки.

— Мить, — начал Глеб, но тот лишь упрямо покачал головой, высвободил перепачканную в геле руку, обхватил плотнее, начал скользить вдоль ствола, нетерпеливо перебирая пальцами.

Глеб рвано выдохнул, а Митька склонился и заткнул ему рот, расщедрившись на долгожданный поцелуй, только чтобы не слышать больше возражений. Он смазал себя, не глядя, все еще целуя его. Просто приподнялся на коленях, просунул руку и смазал. Глеб почувствовал и сильнее сжал его бедро. То ли поощряя, то ли, напротив, предлагая не спешить. Но Митьке было уже все равно. Он хотел этого. Хотел его внутри себя, грезил наяву, вспоминая, как у них когда-то было. Как жарко, сладко и хорошо. Как они когда-то любили друг друга.

Он опускался очень медленно, но было, все равно, больно. У него давно никого не было, и эта поза... была сложна для него сейчас, но им обоим была доступна только она. Глеб смотрел на него и видел, как Митька напряжен, как открыт и незащищен перед ним сейчас. Как зажмурены глаза, и сведены брови. Как закушена губа, и как медленно он опускается, как старается лишний раз не повредить себя. А внутри все скручивало от похоти. Хотелось подмять его по себя, задрать тонкие ноги на плечи и трахать до сорванного голоса и крови на простынях. Хотелось мстить за всех тех, кто прикасался к нему после него. За все то, что могло быть у них, но уже не будет. Ведь не будет, так? Или...

— Когда? — прохрипел Глеб, протянув руку и обхватив пальцами его обмякший член.

— А? — простонал Митька, все еще продолжая насаживаться, упрямиться. Он не желал отступать, но мышцы поддавались с трудом.

— Последний раз?

— В июле... кажется, — ответил Митька и, сделав резкое движение бедрами, опустился до конца.

Из глаз брызнули слезы. Он распахнул их, увидел Глеба, гнев на его лице, боль. И рухнул на него, уткнулся лбом в плечо и всхлипнул.

— Я знаю, что я сволочь, — прошептал.

Глеб поднял руку, зарылся пальцами в растрепанные волосы. Он сам не знал, как теперь жить. Что сказать, какое решение принять и для себя, и... для Митьки. Снова вместе? Или опять нет? А еще эта их поза сейчас, не располагающая к связности мыслей.

— Двигайся, — приказал он, — иначе я за себя не ручаюсь.

Прозвучало грубо. Но Митька, как шарнирная кукла, распрямился. Взгляд его стал совсем пустым, бездонным. И начал приподниматься. Чуть-чуть, словно только пробуя свои силы. А потом снова вниз. И началось.

Глеб смотрел на него снизу, дрочил, стараясь попадать в один с ним ритм. Было хорошо и больно одновременно. Что-то незнакомое сжимало грудь, не давая нормально дышать. Митька сначала плакал, а потом вдруг стал улыбаться, как блаженный, как полный идиот. Вверх-вниз, как на качелях, крылатых и разрисованных пестрыми красками, что расцвели перед глазами в пятнах. Глеб даже понять не успел, от чего его затрясло, от накатившего откуда-то изнутри оргазма или от осознания, что он больше не хочет его терять, этого несносного мальчишку — Митьку, так повзрослевшего за те месяцы, что они не виделись. Так похорошевшего, как бы больно не было это осознавать. Ведь он, похоже, все пропустил, или нет?

— Глеб, — простонал Митька, словно забывшись и вспомнив прежние времена, и рухнул на него сверху.

Еще раз всхлипнул, а потом плечи у него затряслись. Глеб обнял его одной рукой и остался лежать. Он не знал, что сказать. Что сделать. Поэтому просто спросил, с трудом справляясь с дыханием.

— Хочешь меня вернуть?

— Хочу.

— Тогда поцелуй меня.