Естественно, что я стал искать такие места, пытаться в них медитировать, лежать, стоять, зарываться в землю и прочее-прочее. Пил воду из озера. Жрал крупинки алексиума. Сначала даже завел тетрадь, где хотел отмечать результаты своих экспериментов, но потом подумал, и решил, что уж такие-то данные я запомню, а давать в руки неизвестных такой материал как-то не хочется. Ну их нафиг, самому мало. Плохо только, что все найденные крупицы метеоритов до сих пор высасывались мной подчистую буквально за несколько минут — до конца восстановления по моим прикидкам оставалось еще несколько месяцев. Но вот после я надеялся с помощью таинственного начальства Григория все-таки пробраться в госпиталь к матери и подложить ей как-то алексиум. Может, случится чудо, и ей поможет этот метод так же, как и мне.

— Геннадий Аркадьевич, вы же понимаете, что наш музей не будет выкупать вашу часть клада по рыночной стоимости?

— Конечно, понимаю, Эдуард Павлович, но согласитесь, то, что вы мне предлагаете — это мышкины слезки. Реальная стоимость нашей части даже за вычетом доли государства значительно превышает предложенную вами сумму. Я, конечно, не эксперт, но оценивать исторические предметы по стоимости материалов — это как-то... неэтично.

Я торгуюсь с директором Московского Государственного Музея уже вторую неделю. Казна сразу забрала свою долю самыми ценными предметами из клада, а оставшуюся часть тоже замылили, как историческую ценность. Размер нашей доли целиком и полностью зависит теперь от экспертной оценки сидящего напротив меня человека.

— Геннадий Аркадьевич, уверяю вас, даже если вы обратитесь в Петербургский Государственный Музей, вряд ли вам предложат больше. К сожалению, фонды, выделяемые на содержание музеев министерством и попечителями, весьма ограничены...

Жлобы! Ну, натуральные жлобы! Жлобяры!!!

Моя жаба злится, бесится и рыдает на пару в обнимку хомячком. Это ж надо! Предложить за весь клад всего 180 тысяч! Видите ли, нету у них больше фондов! Так надо искать! Выбивать! Работать в этом направлении как-то!!!

— Эдуард Павлович, скажите, а если я попрошу свою долю не деньгами?

— Что же именно вас интересует, молодой человек?

Мазеин-Давыдов постоянно вертит в руках пенсне, то водружая его себе на нос, то полируя платочком, чем несказанно меня раздражает. Вот и сейчас он в очередной раз снимает его и начинает начищать. Достал.

— Насколько я знаю, министерство культуры и истории имеет некоторую квоту на выдачу родовых указов. Мы с Натальей Сергеевной для того и покинули родные места, чтоб попытать счастья и заработать себе герб. И деньги нам нужны именно для этого. И согласитесь, если вы поспособствуете нашему начинанию, то все останутся в выигрыше: ваши фонды останутся в неприкосновенности, мы с тетей исполним свою мечту, а у музея появится новая экспозиция, переданная в дар благодарными жителями Москвы.

Пенсне опять водружается на нос и поворачивается в сторону Наташки.

— Наталья Сергеевна, это так?

А Наташка давно уже сидит со стеклянными глазами, слушая наши дебаты. Ее робость перед клановым аристократом так велика, что Эдуард Павлович уже давно предпочитает общаться исключительно со мной. Тыкаю ее в бок.

— Да-да, конечно, как скажете... — и снова тупой взгляд в пространство.

Да уж, послал бог помощницу.

Но я вижу, что этот чиновник от культуры уже заглотил наживку. Предложенный мной вариант обдумывается, взвешивается и признается достойным.

Да!!! Я узнал, что благотворительность и меценатство входят в список угодных империи деяний и может быть отмечено родовой грамотой. Принимают решение по таким вопросам конечно в Петербурге, но я буду не я, если директор МГМ не пробьет нам этот указ.

— Признаться честно, я не прорабатывал такой вариант, но думаю, это вполне возможно.

Йесс!!! Он наш!

— Мы с Натальей Сергеевной будем очень рады, если, скажем через...?

— Давайте встретимся через неделю, я думаю, этого времени будет вполне достаточно. На кого будем оформлять указ?

— На Наталью Сергеевну. Позвольте откланяться?

— Да-да, встретимся через неделю, второго октября. Уточните у секретаря время. Но я могу твердо рассчитывать, Геннадий Аркадьевич, что решение вашей тети останется неизменным?

— Всенепременно, Эдуард Павлович. До свидания.

Хватаю Наташку за руку и вывожу из кабинета. По-моему, она не в себе.

— Наталья, ау! Есть кто-то дома?

— Гешка, ты такой умный!

— Наташка, прекрати тупить, если все сладится, ты через пару недель родовитой станешь!

— А?

Ну, вот чем она слушала!

А дома вечером слезы. Я думал от радости, но вовсе не угадал.

Прихожу в комнату Наташки, усаживаюсь на кровать и начинаю выяснять:

— Ты чего, подруга?

— У него... (хнык-хнык)... у нас...

— Наташ, ты можешь нормально сказать?

— Ген, у него не может быть детей!

— У кого?!!

— У Гриши!

Причем тут Григорий?

Когда он появился на нашем пороге год назад в первых числах августа, моей первой мыслью было, конечно, дать деру. Но куда мне теперь бежать? У меня Наташка, у меня План, у меня источник проснулся, наконец! И вот стоим мы, и как бараны друг на друга глядим, а что сказать — не знаем. Да еще хозяйка рядом крутится, смотрит на нашу встречу взглядом следака со стажем.

— Привет, давно не виделись. Есть будешь? — отмираю я и протягиваю Григорию руку.

— Буду, — отвечает гвардеец, и жмет мою кисть.

А руку ему пожать вовсе не зазорно. Свои увечья, так сильно его уродующие, он действительно получил на императорской службе и тоже, кстати, лишился в итоге источника. При самом громком теракте конца прошлого столетия — нападении на царскую семью на параде во время Дня Российской Империи одна из брошенных террористами бомб не долетела до императорского кортежа и стала падать прямо в толпу зрителей. В первых рядах находились в основном дети. Двадцатитрехлетний гвардеец-пилот МБК Осмолкин-Орлов Григорий Андреевич, стоявший в тот день в оцеплении, на пределе своих сил поймал смертоносный подарочек и вынес на безопасное расстояние, но сам пострадал от взрыва. Представляете, с какой скоростью и перегрузками он двигался, если зафиксировано, что взрыв произошел через две-три секунды. Все медики, присутствовавшие на месте, естественно, сразу бросились оказывать помощь пострадавшим в императорской семье, а помощь герою досталась по остаточному принципу. Еще ничего не зная о подвиге Григория, интересуясь лишь характером ран, я-Егор пришел к выводу, что к пострадавшему применили сразу слишком много "лечилок", не сложив нормально кости, что привело к неправильному сращиванию. А ломать потом по-новой грудину и ребра, медики, видимо не решились, ограничившись лишь исправлением самых сильных деформаций. Ну, а источник, как известно, у калек пропадает. Почему его не показали более крутым целителям, чем занимался Григорий следующие двадцать лет, пока не стал опекать Егора, мне неизвестно, в его личном деле эти сведения отсутствовали. Неспроста наверно. Да и про сам подвиг я узнал из мемуаров одного из имперских чиновников, присутствовавших в тот день на злосчастном параде. Книжица пафосно называлась "День скорби" и была взята Наташкой в библиотеке для скучающего меня еще в Каспийском.

— МарьИванна, это родственник наш дальний приехал, мы на веранде посидим? — Надо успокоить женщину, а то она себе уже неизвестно что навыдумывала, внешность у Григория все-таки страшноватая

— Да, конечно, Геночка, какой разговор, устраивайтесь, я сейчас чайку поставлю, — моя доблестная защитница скрывается в доме, оставляя нас наедине.

— Ну, пойдем, поговорим...

Молча собираю завтрак на стол, пытаясь прокачать ситуацию. На кого может геройский гвардеец работать? С какой целью его послали? Как он меня нашел? Что ему (им) от меня надо? Одни вопросы. Если подумать, то он такой же как я-Георгий. Искалечен на службе, лишился работы и смысла жизни. Кто дал ему новый смысл? Придя к некоторым выводам, вполне возможно и неверным, спрашиваю самое актуальное:

— Милославскому сдашь?

Отрицательное мотание головой.

Григорий ест аккуратно и красиво даже при отсутствии положенных столовых приборов. И как я мог принимать его за деревенщину?

— Закладка в пакете с документами была?

— Угум.

— Что теперь делать будешь?

— Ничего. Присматривать.

Вот и поговорили.

— Меня теперь Геной зовут.

Здравствуйте, меня зовут Геннадий, и я алкоголик. Господи, какая хрень в голову лезет!

— Знаю.

— А тебя?

Мужчина странно смотрит на меня, словно пытаясь заново оценить.

— Осмолкин Григорий Андреевич.

— Просто Осмолкин? — еще более долгий и пристальный взгляд.

— Просто Осмолкин. Можно просто Григорий.

Забавно, куда же подевалась клановая фамилия? Отказался совсем или только на время операции по присмотру за мной? В личном деле, кстати, тоже только личная фамилия стояла. Если б я ту книжонку случайно не прочитал, так бы и считал Григория простым смертным, максимум — родовитым. То, что он пятый сын, роли не играет, его отец имеет достаточно близкое родство с главной ветвью семьи, чтоб дать своим детям столь много значащую в этой империи вторую фамилию. Вот гипотетические дети Григория — уже не факт, это зависит от того, кто будет их мамой. Основные клановые плюшки перепадут старшему брату и его наследникам — кланам тоже невыгодно поддерживать абсолютно всех членов союзных семей — родов. Младшие дети пробивают себе дорогу сами, это аксиома во всех мирах, если речь идет о наследстве.

Что ж, если не требуется всех этих реверансов, положенных по этикету, я только за. Между прочим, я тоже мог бы быть клановым, если б отца не изгнали.

И вот сидим мы, два аристократа, на веранде маленького домика на окраине Москвы, жрем творог со сметаной и вареньем, запиваем чаем. Пикник на обочине жизни.

В тот раз разговор у нас так и не получился. Убедившись, что сбегать я пока не собираюсь, Григорий дал мне свои координаты в городе на всякий случай и откланялся.

А дальше бывший гвардеец стал ненавязчиво опекать нас с Натальей. Присмотр действительно был деликатный: в наши дела он не лез, ничего не запрещал, иногда давал весьма дельные советы. Периодически он исчезал по своим таинственным делам, появляясь потом, как ни в чем не бывало, к обеду или ужину с полными руками вкусностей. В общем, вписался в наш маленький коллектив на правах какого-то пятиюродного дядюшки: вроде и родня, а вроде и так. Не сказать, чтоб меня его присутствие в жизни очень радовало, сам-то он мужик нормальный, а вот что за начальство у него — неизвестно. Но и напрягаться я со временем перестал. Тем более, что у него с Натальей какие-то шуры-муры нарисовались, а у меня и без него хлопот хватало.

— Геночка, миленький, ты же все можешь! Вылечи его!

Вот так заявочка. И что теперь отвечать?

— Наташка, ну что ты выдумываешь, ну что я могу?

— Ты можешь, я знаю! — девушка хватает меня за руку с такой силой, что явно останутся синяки. — Егорка, пообещай мне!

Пытаюсь зайти с другой стороны.

— Нат, он же не женится на тебе никогда.

— Почему? У меня теперь титул будет...

— Он клановый. Его семья никогда не примет такой брак, будь ты хоть трижды титулованная. То, что он до сих пор не женат — это его решение, с которым его родня наверняка не согласна, но тебя за такое точно со свету сживут.

— Он же не одаренный!

— Ната, он был одаренным, просто потерял способности. Гриша, между прочим, подвиг совершил, про него даже в книжке написано было. Сейчас сама увидишь.

Приношу из своей комнаты мемуары чиновника, которые по случаю приобрел в магазине. Несколько абзацев, посвященных Григорию, я зачитал до дыр, в надежде понять этого человека. Книжка практически сама раскрывается на нужной странице.

— На, вот, почитай.

— Какой красивый! — тонкие пальчики нежно гладят фотографию молоденького бравого гвардейца.

Тьфу ты! Вот дурная девка, я ей про одно, она мне про другое! Оставляю ее изучать сей шедевр. По-крайней мере слезоразлив прекратился.

Но выводы из этого последовали совсем не те, что я ожидал. Неделю, назначенную Мазеиным-Давыдовым на рассмотрение нашего вопроса, Наталья ходит непривычно молчаливая и задумчивая, невооруженным взглядом заметно, как крутятся шестеренки в ее голове. Из меня собеседник тоже так себе: сильно выложился за прошлые месяцы, теперь наступил откат. Хуже некуда ждать, когда от тебя уже ничего не зависит.

"Сим указом от 10 октября 2017 года от Р.Х. за выдающиеся деяния в области сохранения исторического наследия Российской Империи, за значительное попечение нуждам Московского Государственного Музея мещанку Иванову Наталью Сергеевну перевести в дворянское сословие с правом основать свой род, дабы воспитать потомков ея, к славе и процветанию Государства Российского.

Дать новому роду фамилию Ливановы с правом передачи титула в соответствии с наследственным правом, о чем в дворянских родословных книгах сделать запись".

Новоиспеченная дворянка держит в руках гербовую бумагу и плачет. Она тут такая не одна. В большом зале городского дворянского собрания находится наверно человек сорок будущих опор империи и у каждого своя группа поддержки. Награждаемый может провести с собой до десяти человек. Некоторым и такого количества мест не хватило, поэтому кроме меня по нашему приглашению прошло еще девять человек из свиты купца Гавриленко. С учетом нашего интереса, разумеется. Гавриленко, кстати, оказался вполне вменяемым, и на некоторую корысть с моей стороны посмотрел даже одобрительно. Надо будет потом продолжить знакомство, лишним не будет.

Генерал-губернатор лично вручает каждому родовую грамоту и печатку с гербом, жмет руки мужчинам и целует воздух над запястьями у дам. С виду и не скажешь, что ему это мероприятие глубоко по барабану. Галантен, улыбчив, обаятелен, словом настоящий аристократ, в отличие от остальной публики. Награждаемых дам кроме Натальи немного — всего с десяток, и это явно "миллионщицы". Вот мужчины более разнообразны в своих заслугах. Есть военные, отличившиеся на службе, есть архитектор, построивший какой-то значимый для города объект, есть даже парочка геологов, невесть как попавшие в списки, потому что конкретные заслуги не озвучиваются, все подается обтекаемыми фразами. Например, "миллионщики" получают свои грамоты "за способствование процветанию государства". Тоже верно, а то чем потом детям гордиться.

Мероприятие достаточно бюджетное — сначала торжественная часть, потом небольшой фуршет с шампанским под заунывное пиликанье классического квартета. Новые дворяне фотографируются для прессы и семейных альбомов, с видом утомленных знатоков дегустируют кислятину, которую в нормальной жизни и пить бы не стали, заводят полезные или перспективные знакомства. Возле Натальи уже вьётся энное количество мужчин, в надежде завоевать ее благосклонность. Потомственное дворянство — это такая плюшка, которая позволяет очень многое, даже если нет особого приданого. Да и подруга у меня очень даже хороша, а специально пошитое по торжественному случаю платье делает из нее настоящую красавицу.