Амбиции гайдзина. Часть 1

Переход, к слову, был... Не тем, что я захочу вспоминать. Скорость армии это, конечно, скорость самой медленной лошади в обозе, но от этого пехтуре не легче. Тем более что для конспирации пришлось снять привычную одежду и одеть местную.

Хорошо хоть трусы и носки остались нормальные. Но как же немилосердно натирает эта... Одежда. Что уж там говорить про деревянные сандалии, ведь кроссовки лучше сберечь на будущее.

А ещё мухи, пыль и вонь пота отовсюду.

Но это, как и все плохое, закончилось. Что очень, очень радует.

Наскоро помывшись в реке, я вышел в местное подобие штаба. Набуна решила не рисковать, и ночевал я рядом с ней. Если на лагерь нападут, мою черепушку с ценными знаниями и чуть менее ценными глазками как минимум не затопчут и не отрубят в первые секунды. И не проломят, я надеюсь.

Впрочем, волновало меня не совсем это.

Эта Кацуи... Черт, я все понимаю, но как она ещё не покончила с собой я не понимаю.

Если на меня все, кроме Набуны, смотрят как на варварское дерьмо, и полностью игнорируют, то ей приходится гораздо тяжелее.

Во-первых, перебежчица со стороны врага в военное время. Это само по себе клеймо на всю жизнь. Во вторых... Что ж, "подстилка" врага это явно не та слава, которая облегчает жизнь.

Тут дело даже не в средневековой психологии, а в человеческой вообще. Человек изначально негативно настроен по отношению к жертве. Подспудный страх оказаться на её месте, конформизм, опять же, изначально сидящее в подсознании чувство иерархии... Да и просто пойти против сильного гораздо сложнее, чем плюнуть на жертву.

Вне зависимости от причин и последствий, даже последняя крыса осмелеет до совершенно непредставимой наглости, если вместе с ней травят все вокруг.

То, что эта девушка под таким давлением ещё не влезла в петлю уже вызывает уважение.

Но самое отвратительное то, что я ничего, вообще ничего не могу сделать. Любое внимание со стороны пусть и приближённого к дайме, но варвара сделает только хуже.

Живи она в моем времени, я бы оправил её как можно дальше, в предельно различающиеся условия и максимально дружелюбную атмосферу. Желательно отомстив за неё без её участия, для чего и существует в нормальном мире система правосудия.

Не позволяя сконцентрироваться на мести, наполняя другими эмоциями и воспоминаниями. Такие раны лечатся только так.

Но здесь... Без шансов.

Давление не станет меньше, это уже понятно. Уйти куда-либо не выйдет, в других провинциях просто убьют. Репутация уничтожена, и вряд ли когда-нибудь восстановится, что ты ни делай на поле боя.

Она сейчас как оголенный провод, покрытый тонкой плёнкой — одно неловкое движение или просто слово может стать триггером. И как только не сломалась ещё?

Или, все-таки, давно сломалась?

Хотя... Не все ли равно? Что-то я ещё могу сделать. Пусть не помочь наладить новую жизнь, но обрубить связь со старой.

К счастью, у этой связи есть одно конкретное имя.

А потом... Надеюсь, она справится.

* * *

Время перед битвой прошло в крайней суматохе. Распределение войск, отдача последних приказов, куча других организационных моментов, о которых я имею самое смутное представление, сожрали все время Набуны, и ей было просто не до меня.

И это было очень кстати. Потому что наступала ночь. Потому что сейчас мне в последнюю очередь нужно ее, или чье-либо еще, внимание.

То, что я собираюсь сделать — стопроцентное самоубийство. Без скидок и преукрашевания, даже если все завершится успехом, сюда я вернусь только на положении приговоренного к смертной казни. Набуна не простит мне смерти брата, ей просто не позволит положение. Каким бы нужным я не был, репутация ей гораздо важнее.

Если я пойду во вражеский лагерь — я вынесу себя за рамки всех писаных и не писаных законов. Это смертный приговор, сам себе вынесенный и подписаный. Это полноценный беспредел, бунт против всех существующих правил. Такое не прощают. Никогда и никому.

Благодарности не будет. Вероятнее всего, я умру даже близко не подобравшись к цели. Точнее, я умру в любом случае, вопрос только в том, успею ли забрать с собой Нобуюки. Мстя за совершенно незнакомого человека.

Глупость. Идиотизм. Безрассудство. Самоубийство.

Фундамент моего самознания.

Если я не вмешаюсь, все пройдет, как было в истории — армию разобьют, Нобуюки притащат к Набуне, та по просьбе матери его отпустит обратно в родовой замок.

Мое влияние на нее в этом вопросе ничтожно, и максимум — она приставит к нему надсмотрщика с правом казни. Второго бунта не будет.

Будут десятки переломанных этой мразью судеб.

Изнасилования, убийства, пытки... Чувствующий свою безнаказанность ублюдок постепенно опустится до любой низости, лишь бы развлечься.

Разумеется, в рамках законов и традиций. В рамках сословной морали.

В рамках всего, что я ненавижу.

Разменять одну жизнь на несколько. Один раз я уже поступил так — невидимые шрамы от лопастей вертолета тому доказательство. Поступлю и еще раз.

Да, Набуне придется тяжело без моих знаний... Но все самое важное по Сингоку Дзидай и вообще ближайшему будущему она либо уже знает, либо найдет в моих бумагах.

О предательстве генерала я ее предупредил, второй раз она эту ошибку не допустит.

Значит, обойдется и без меня. Этот долг пусть и не выполнен, но отчасти оплачен. Возможно, этого хватит, чтобы ускорить прогресс и прилагающееся к нему социальное развитие. Этого должно хватить, чтобы подложить бомбу под феодальную систему, которая рано или поздно все равно рухнет.

А значит, ничто не мешает мне исполнить мой долг.

Или умереть, пытаясь.

Над головой вспыхнуло багровое небо.

Кажется, теперь я знаю, что будут чувствовать камикадзе, поднимаясь в воздух.

* * *

Выбраться из лагеря оказалось неожиданно просто — за входящими и выходящими из него войсками на еще одного пехотинца в простейшей одежде просто не обратили внимания, ведь варварское лицо я спрятал под шляпой. Да и не всматривался в него никто — на проходной постоянно толпилась куча народа.

Конечно, есть вероятность, что Набуна вдруг захочет меня видеть... Но это вряд ли. Все, что я мог ей сказать, она уже узнала, карты и даты получила, больше толка от меня не будет.

Сама битва, как я понимаю, будет ночью. По планам ее войска заняли оборону по берегу реки. Так как у ее брата практически вся конница рода — решение оправданное. Конечно, он вполне может форсировать реку где-то в другом месте, но точно не незаметно, и у нее будет время построить войска.

А пока, за счет перевеса в стрелках, все выглядело достаточно оптимистично. Конница, как ни крути, при форсировании реки это мясо. Пусть и консервированное, раз уж это самураи.

Если же учесть общую спесь брата и его генералов, презирающих асигару и огнестрел... Скорее всего, ее ждет атака в лоб, в которой все его войска и сожрут.

Это, конечно, не первая мировая с ее непробиваемой ничем кроме танков обороной, но тоже неплохо.

Меня, впрочем, все это касалось только абстрактно — моя цель уже была ясна. Ставка командующего, штаб, от названия смысл не меняется, располагался на холме. И я был совершенно уверен, что Нобуюки останется там.

Не потому, что он трус, и не потому, что с таким характером он никогда не возглавит свои войска в атаке — просто он знамя и смысл своей стороны, умрет претендент — войну они проиграют. А значит охранять его будут по высшему классу, но при этом так, чтобы оттуда можно было осуществлять командование. Значит, самая высокая точка рядом с полем боя. Там, где удобно держать резервы, откуда легко рассылать гонцов и видно все, происходящее в бою.

Место, в которое я должен прорваться незамеченным.

Не настолько сложно, как может показаться. Когда начнется битва, большая часть войск уже будет оттянута — а оставшиеся вряд ли будут ожидать диверсии, ведь когда началось генеральное сражение вряд ли стоит опасаться сожженных складов.

Обойти лагерь по широкой дуге, углубится в лес — дым от костров и красочные палатки видны издалека. Осторожно, падая в землю при любом подозрительном звуке, пересечение пространства до штаба заняло около трех часов.

Но своей цели я добился — передо мной лежал вражеский лагерь. Уже оставленный — все войска перешли в атаку, отсюда это было заметно, даже несмотря на темноту.

Впрочем, количество только видимой, наружной охраны вокруг командирской палатки от этого не уменьшилось. Двадцать человек в тяжелой броне, и это те, кого получилось посчитать в темноте.

Плюс слуги, плюс самые доверенные бойцы... Не меньше сотни человек. Убить в таких условиях командира?

Будь я простым человеком, я бы сказал, что это невозможно. Будь я Реги Шики, у меня бы даже не возникло такого вопроса.

Но убить одним ударом все живое мне не по силам. На такое, наверное, только ее полномочий и хватит.

Но это не значит, что я так уж бессилен. Удар ножем по линии — грунт проваливается вниз. Легче, чем строить тоннель под снегом.

Мне нужен только тонкий проход, не больше семидесяти сантиметров. Так, чтобы хватило воздуха, и можно было шевелить ведущей рукой.

Приступ клаустрофобии получилось подавить, хотя это и далось с трудом. Звуки недалекой битвы торопили, и наверняка отвлекали охрану от шума в земле под ними.

Прорезать себе путь через холм... Что-то среднее между хоббитом, майнкрафтом и могилой.

Нельзя было закрыть глаза, и они буквально разрывались от залетевших кусочков земли, тело двигалось с сильнейшим трудом, а воздуха очень скоро стало не хватать. Надеяться, что его будет поступать достаточно было явно наивно.

К счастью, принцип вверх и направо дал результат, и я выкопался примерно там, где хотел — за первой линией оцепления.

Стражник, дернувшийся на шум, даже не успел удивится — лезвие прошлось по линии на руке, животе и закончило удар на точке, тут же обрывая начавшийся крик.

Время пошло.

Взять меч — все правила уже нарушены, меня больше ничего не сдерживает.

Идти по импровизированным коридорам огромного шатра нет ни малейшего желания. Скоро поднимут крик, и я не смогу добраться до ублюдка.

Линии стали еще четче — легкое движение, и лезвие сквозь ткань прорубает шею второму стражнику. Минус два.

Дернувшийся напарник успевает ударить в ответ. Слегка поднятая катана легко скользит по чужому клинку, срезая по линии лезвие. Продолжить — и меч проходит сквозь нагрудник, как сквозь бумагу.

Третий труп. В тот момент, когда они взяли в руки оружие, они потеряли право на жизнь. Любой, кто станет на моем пути — умрет.

Линии сияют как никогда ярко, точки сами притягивают взгляд. Глаза, которыми я не пользовался годами, легко открывают чужую смерть.

Впервые мне нужна не своя, но чужая.

Мыслей нет. Исчезли, растворились в пляске линий.

Сколько уже умерло? Слуги, которым не повезло оказаться на пути. Охрана, чьи клинки рассыпались на осколки прямо в их руках.

Сколько еще погибнет?

Пропали линии, пропали точки — больше в них нет нужды. Каждый орган, каждая система организма человека — отдельная сущность. Ничем не отличающаяся от ткани или дерева.

Органика, не органика — под багровым небом все одинаково смертно.

Каждый человек покрыт неисчислимым количеством точек.

Эндоктриальная, кровеносная, дыхательная системы, сердце, почки... Уничтожение любого из органов приведет к смерти всего организма. Не нужно убивать всего человека — хватит и важной части.

Этот мир хрупок. Но люди — еще хрупче.

Кровь льется из глаз, заливает рот и вырывается из носа. По исчезнувшему звуку становится понятно, что из ушей тоже течет.

Но нет ни малейшей боли. Голова чиста, как никогда — ни следов обычных мигреней после использования взгляда неибежной смерти. Поле зрения сжалось до одной точки.

В личных покоях пять человек. Закованных в тяжелую броню опытных воинов, прошедших тысячи тренировочных и сотни настоящих схваток.

Охраняющих Ода Нобуюки.

Движение снятой с оставшегося без почек воина — и земля проседает под залом. Солдаты покачнулись — и не успели слаженно встретить врага.

Не нужно даже резать линии или точки — все тело человека покрыто ими. Одно касание, и он рассыпается на куски.

Осталось четыре.

Двое рядом и, отойдя от шока, бьют с двух сторон. Первый специально загоняет под удар второго. Уверенно, точно, отработано, почти рефлекторно проведенная комбинация... Но абсолютно бесполезная.

Шаг назад, принять удар на клинок — разрубив его на части и продолжить, разрубая цель на части, оставляя клинок в ране, уходя от добивающего удара промахнувшегося воина.

Осталось три.

Они никогда не встречались в бою с магией, они испуганы и не понимают, как сражаться против того, кто разрубает мечи. Никто из них не имеет опыта Набуны, отработавшей приемы против моих глаз.

Поэтому они умрут.

Теперь уже моя очередь атаковать — хватит и ножа. Естественная реакция бойца на удар — парировать, если не получается уклонится.

Парировать деревянными ножнами в левой руке, специально для этого изготовленными.

Парировать удар, который не возможно отбить.

Осталось двое — у третьего только что умерла нервная система.

Они уже не столько думают о бое, сколько о выживании. Они прошли сквозь многие войны, но непривычное пугает.

Использовать заминку, поднять меч убитого.

Не говорить ни слова, не издавать ни звука. Это пугает даже больше неизвестности.

Я весь покрыт кровью, своей и чужой. Варварское, непривычное лицо, сияющие радугой глаза. Глаза, вышедшие на пик возможной силы. Самоцветные по классификации ассоциации магов. Затрагивающие сферу богов.

Глаза Реги Шики.

Рывок вперед, на предельной скорости, рвя мышцы и перенапрягая связки.

Они дрогнули. Ударили на опережение, но внутренне уже сломались.

Разрубленные лезвия еще не успели упасть на пол, как их бывшие хозяева уже разлетелись на кровавые ошметки.

Кровь хлюпает под ногами. Глаза заливает кровью.

Во всем шатре остался только два живых человека.

Пока что живых.

У дальней стены стоит парень примерно моего возраста. Волосы — живое золото. В постели — какая-то молодая девчонка, испуганно смотрящая на нас.

— Скажи, гайцзин, что тебе пообещала сестра? Золото? Я дам в пять раз больше. — как ни странно, испуганным он не выглядел.

А ведь он серьезно. Несмотря на убитую охрану, на магию и залившую шатер кровь, он все еще считает что это можно решить деньгами.

Он не боится — уверен, что его армия побеждает. Он настолько убежден в собственной исключительности, что даже сейчас полностью уверен в своей защите. Неприкосновенность высшего сословия окружает его невидимым плащем.

Так мог бы вести себя я.

— Молчишь? Хотя раз уж ты решился на одиночную вылазку в мой лагерь повод должен быть поважнее кучки метала. Тогда земли? Так Набуна все равно не отдаст их тебе, даже она не настолько наплевала на традиции. Ты зря рисковал, варвар. — парень улыбается.

Для него это веселая игра, в которой можно перебрать чужие мотивы и подобрать нужный, тот, который позволит перекупить или подчинить. Или хотя бы заставить сомневаться.