Месяц назад дела занесли ее в Лондон, она, естественно, не удержалась от соблазна и, выкроив в плотном расписании два часа, отправилась в Национальную галерею. И вот там, среди многих и многих шедевров, взгляд Лики неожиданно споткнулся о рембрандтовскую "Диануохотницу", и она поняла, что это она сама и есть, хотя похожи они, Лика и Диана, конечно же не были. Встреча оставила след, и через неделю она лично связалась с молодым кутюрье Дитмаром Рурком, восходящей звездой парижского подиума, и сделала заказ.

-Вы уверены, что сможете это надеть?— спросил Рурк во время первого обсуждения.

-Уверена,— ответила она с улыбкой.— Только не спрашивайте где. Все равно не отвечу.

Еще через неделю, на первой примерке, она посмотрела на себя в зеркало и покачала головой.

-Господин Рурк,— сказала она тогда.— Не надо заботиться о моей репутации. Я о ней позабочусь сама.

Характерно, что на этот раз он ее понял и в конце концов сделал именно то, что она хотела. Впрочем, его модель предусматривала и чтото вроде нижнего белья, но вот это было уже совершенно ни к чему, но не говорить же художнику?

"Славный мальчик,— решила Лика на последней примерке.— И понятливый. Идею ухватил прямо из воздуха. Далеко пойдет,— окончательно решила она сейчас, представив себя в "Дианеохотнице".— В империи. В нашей империи ".

Она подошла к крохотному столику из кованого серебра посмотрела задумчиво на яшмовый кувшинчик с медовой водкой, ощутила ее вкус и запах и, решив, что хочет совсем другого, уверенно направилась к бару, который появился в ее кабинете совсем недавно. Аханская традиция, как ни странно, ничего подобного не предусматривала, но Лика прогресса не боялась, и по ее желанию в стенной нише, прикрытой золотым полированным стеклом, появился бар. Решение, как она увидела сейчас, было правильным. Она ведь не была настоящей аханской аристократкой, и иногда ей совершенно не хотелось никого звать для того, чтобы наполнить стакан.

Повинуясь мысленному приказу, на лету подхваченному адаптером повышенной чувствительности, тяжелая стеклянная плита плавно отъехала в сторону, и перед Никой открылся многообещающий натюрморт, вполне, надо отметить, политкорректный и даже не лишенный некоего, не любому, впрочем, понятного, символизма. Как показал опыт, бутылки земного происхождения прекрасно сочетались с разнообразными, в большинстве своем каменными, кувшинами и кувшинчиками аханской работы. Лика охватила выстроившиеся перед ней емкости одним быстрым взглядом и, уже не раздумывая более, взяла с полки бутылку "Луис Роер" и, вернувшись к столику, налила коньяк сразу в три стаканчика.

Медленно, с наслаждением смакуя ароматный, богатый изысканными вкусовыми нюансами напиток, она выпила первую порцию, постояла несколько секунд, переживая праздник послевкусия, и только после этого закурила традиционную пахитоску.

"Пять минут,— решила она.— Еще пять минут, и надо идти".

Второй стаканчик она пила иначе. На этот раз это был длинный гегхский глоток. Чуть меньше тонкости или, быть может, лучше сказать — манерности, свойственной склонным к нарциссизму аханкам, но результат не менее впечатляющий.

Третий стаканчик она выпила уже порусски, потому что легкий толчок в ноги означал, что Макс уже прибыл, и ей, если она хотела произвести тот эффект, на который рассчитывала, следовало поспешить.

* * *

-Чтото греческое?— спросил Макс, окидывая ее восхищенным взглядом.

-Почти,— улыбнулась Лика, предполагая, какое "чудное видение" предстало сейчас перед глазами ее Макса. "Дианаохотница" ведь ничего толком не скрывала, а только подчеркивала все, что есть. А было у Лики теперь много больше, чем нужно женщине, чтобы чувствовать себя красавицей.

"И много больше,— подумала она не без кокетства.— Чтобы Макс почувствовал себя Крезом".

-Очень органично,— кивнул Макс, с видимым трудом переводя загоревшийся взгляд с Лики на изящный столик из персикового дерева, около которого стояло ее, не иначе как в экстазе изогнувшееся, креслице.— О!

Он раскрыл глаза еще шире, в притворном восхищении глядя на терракотовый кувшинчик.

-Откуда ты узнала, что я хочу выпить?— Он чуть нагнулся вперед и, ухватив кувшинчик кончиками своих длинных сильных пальцев, поднял его к лицу.

-Это не сложно угадать,— улыбнулась она, с удовольствием наблюдая за игрой Макса.— Ты всегда хочешь выпить. И есть ты тоже хочешь всегда. Что поделать? Метаболизм.

-Только не надо преувеличивать, дорогая.— Макс сбросил пиджак, развязал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки. И все это, не выпуская из руки кувшинчик с яблочной водкой.— Всегда я хочу только тебя.— Он улыбнулся.— Что поделать? Любовь!— Он пожал широкими плечами и откупорил кувшин, отчего в теплом, чуть влажном воздухе ванной поплыл дивный аромат больших зеленых яблок с плато Птиц, кислосладких, невероятно сочных и душистых.— А что касается еды и питья, то не все так трагично. Последнее, что я ел, была инъекция флотского стимулятора, и случилось это двенадцать часов назад.

-А в челноке?— спросила она, выдыхая дым пахитоски.

-А зачем?— удивленно поднял брови Макс.— Я же знал, что ты меня накормишь. А в челноке я спал.

-Значит, спать ты уже не хочешь,— задумчиво протянула Лика, чуть прикрывая веки. Она знала, что Максу нравится, когда она так прищуривает глаза. Впрочем, нравится — не то слово.

-И не надейся,— с видимым сожалением покачал он головой.— Снять с тебя это было бы преступлением перед искусством. Конечно, когданибудь это случится,— добавил он, весело подмигнув.— Но не раньше, чем я устану любоваться этим шедевром.

-Что ты имеешь в виду,— улыбнулась довольная комплиментом Лика.— Платье или меня?

-Обоих,— галантно поклонился Макс.— А теперь мы, наконец, можем отведать нашего кальвадоса.

-Ты помнишь,— сказала она, ничуть не удивившись.

-Я помню,— кивнул он, разливая водку.— Тогда у тебя тоже было замечательное платье.

-Когда мы пили водку, милый,— сказала Лика, чувствуя, как воспоминания об этом дне заставляют сильнее биться сердце,— на мне был надет пеньюар.

-Я помню,— повторил Макс.— Но эффект... Я имею в виду эффект!

-Ты сластолюбец!— сказала она, чувствуя, как счастье вместе с кровью летит по ее жилам.

-Ничуть,— возразил Макс со своей замечательной улыбкой.— Я всего лишь жертва соблазнения. Прозит!

-На голодный желудок?— спросила Лика, просто чтобы чтонибудь сказать. Она не хотела, чтобы этот разговор завершился. Хотя, с другой стороны... С другой стороны, она хотела, чтобы он кончился, потому что не могла дождаться, когда же, наконец, он ее обнимет.

-На голодный желудок?— спросила Лика.

-Это не есть объективный факт,— усмехнулся Макс.— На самом деле я пил кофе и съел пирожное, но упоминание о них испортило бы впечатление от образа голодного и усталого бойца.

-Ты врун, Мозес Дефриз,— сказала она, в нарочитом ужасе широко раскрывая глаза.— И позер! Но я тебя люблю. Прозит.

Они выпили, но даже втягивая сквозь зубы струю ледяного огня, несущего с собой одуряющий, сводящий с ума аромат затшианских яблок, она не могла оторвать взгляд от его потрясающих серых глаз. А то, как смотрел на нее он, было важнее слов, сильнее клятв. Так он смотрел на нее уже больше десяти лет, и только Лика знала, что это такое, когда тебя так любят.

Так не любят, сказал бы любой, кому она решилась бы об этом рассказать. Человек, особенно мужчина, не может столько лет подряд длить то, что на поэтичном вайярском языке называют любовным подвигом. Так не бывает! То есть в старых романах, в кино, в пьесах Шекспира — возможно. Но в реальном мире... Нонсенс! Однако все это было правдой, и он — самый замечательный мужчина во Вселенной — любил ее именно так. И она любила его точно так же. Нет! Она любила его еще сильнее, потому что она — женщина, а женщины... Господи, как она его любила!

* * *

-Да, кстати,— сказал Макс, вылезая из горячей воды.— Я там Кержака привез, но, думаю, ты потерпишь до утра?

-Кержака?— Она любовалась игрой мускулов на его атлетическом теле.— Кержак...

Но думать сейчас о поручении, которое она дала Игорю Ивановичу, ей не хотелось. Вот совершенно. Неспешное это было дело, не важное. Так, каприз. Впрочем...

-Я отпустил его к Тате,— объяснил между тем Макс, разливая водку.— Пить будешь?

-Правильно.— Лика перевела взгляд на свои ноги и, не задерживаясь на них, посмотрела вверх, где уже целую вечность терзали друг друга в приступе невероятной, запредельной, а потому не стыдной страсти черноволосая белокожая женщина и оскаливший пасть леопард.— Буду.

-Правильното правильно...— Выражение лица у подававшего ей фарфоровую чашечку Макса было сейчас совершенно серьезным, задумчивым. Смеялись только глаза.— Но я вот думаю, не развалим ли мы совместными усилиями твою чудную яхту. Резонанс, знаешь ли, страшная вещь.

-Не думаю,— в тон ему ответила Лика и пригубила водку. Волна сладкого огня ударила по нервным окончаниям и, подхваченная верным Золотом, пошла гулять по разнеженному любовью и горячей водой телу.— Не думаю. Вряд ли у нас совпадет ритм. О гостях ничего?

-Ничего,— поморщился Макс.— Прячутся тати.

Лика обратила внимание на слово "тати" и в очередной раз задумалась над тем, что русский язык Макса в последнее время явно усовершенствовался. Интересовало же ее не это, а то, брал или нет Макс уроки у адаптивного комплекса. Просто любопытно было, но прямо спросить об этом самого Макса она почемуто стеснялась.

-Дай мне, пожалуйста, пахитосу,— попросила она вслух.— Значит, ты уверен, что их несколько.

-Да,— кивнул он и, достав из кожаного портсигара пахитосу, прикурил ее от зажигалки и передал Лике.— Даже если в первый раз был только один, то вчера прибыли как минимум еще двое.

-Что значит "как минимум"?— На сердце стало тревожно, но показывать это Максу она не хотела. Он и так нервничает, зачем же нагружать его еще больше?

-В шесть утра по среднеевропейскому времени ктото пришел,— сказал Макс и выпил свою водку.— Гдето в Центральной Европе. Точнее не скажу.

Он взял со стола свою трубку и стал набивать ее ароматной смесью, которую хранил в кисете из мягкой кожи.

-Около восьми вечера — второй.— Он пожал плечами и закурил.

-Тоже в Центральной Европе,— угадала Лика.

-Да,— кивнул Макс.— Просто проходной двор какойто, честное слово!

-Центральная Европа,— повторил он и выдохнул табачный дым.— Европа... При этом я определенно знаю только то, что это не одно и то же место. И это все. Вернее, почти все, потому что вчера ночью тоже чтото такое было, но я спал и со сна не сразу сообразил, что происходит. Так что или да, или нет, но если да, то где именно, я не знаю.

-А?..— Она даже не стала завершать вопроса, он и сам ее понял.

-Нет,— покачал он головой.— Я же тебе сказал, это был адаптивный шок. Теперь все происходит почти безболезненно.

-Четверо,— задумчиво сказала Лика.— Как минимум четверо. И все в разных местах. Действительно, проходной двор какойто!

-Еще вопрос — почему?— Макс прошелся вдоль стены, на которой среди морских трав вели свой хоровод юные любовники.— Что такое могло случиться, чтобы они полезли к нам все разом и именно теперь?

-Скажи, Макс,— она любовалась им, следя за его плавными, но таящими в себе великолепную мощь движениями. Однако думать это ей не мешало.— Почему ты тогда сразу подумал именно о Стране Утопии?

-Умная ты женщина,— улыбнулся ей Макс, а улыбка у него была такая, что она сразу же начинала таять, попадая в ее свет. Таять и загораться. И всетаки пока у нее еще были силы сопротивляться природе, но времени, как она чувствовала, оставалось совсем немного, и разговор следовало закончить до того, как Барс полностью овладеет ее сердцем и разумом.

-Умная ты женщина,— сказал Макс.— Умная, памятливая и... опасная. Когда ты на меня так смотришь, я забываю не только о чем говорил, но и слова человеческой речи.

-Не увиливай,— попросила она, нежась в сиянии его улыбки, содрогаясь от прикосновений его взгляда.

-Ну что тебе сказать,— развел он руками.— Видишь ли...

Он всетаки сбился с мысли, когда их глаза встретились и заглянули друг в друга. Казалось, душа раскрылась перед другой душой... Но Лика неимоверным усилием взяла себя в руки и не дала себе уйти в нирвану. Повидимому, Макс ее понял и своего рассказа не прервал. И правильно сделал. Начал, говори до конца!

-Видишь ли,— повторил он.— В общем, я сначала должен попросить у тебя прощения, что не рассказал сразу, но мы с Витей решили отложить это на потом, и, как видно, зря. Но ты же знаешь, "Der Saufer schlaft seinen Rausch aus, der Tor aber nie". Пьяный проспится, дурак никогда (нем. ).

Вот и мы с Витей, как он любит выражаться, лопухнулись.

-А конкретнее?— спросила она, из последних сил держа себя в руках.

-Конкретно, когда мы сели на поезд в Берлине...— Лика сразу поняла, о каком именно Берлине он сейчас говорит.— Мы там купили свежие газеты, как ты понимаешь. Вечерний выпуск.— Макс вернулся к столику и разлил водку по чашечкам, даже не спросив — как делал обычно,— хочет ли Лика выпить. Но сейчас все было понятно без слов.

-Там в половине газет,— сказал он, подавая ей чашечку,— и на русском и на немецком появилась очень странная реклама. Многозначительная, я бы сказал, реклама. Утром ее еще не было, мы потом проверили.

Макс выпил свою водку и бросил быстрый взгляд на кувшин, но от новой порции всетаки воздержался, лишь плавно пыхнул трубкой.

-Реклама большого формата,— продолжил он.— Не заметить трудно. Целый разворот. А на нем... Реклама водки "Утес". Бутылка водки, на которой крупно написано "Утес", видимо, чтобы никто не ошибся, и утес же изображен, в смысле скала посреди бушующего моря, и большая хрустальная рюмка с другой стороны страницы. И написано буквально следующее: "Утес хрусталю: поговорим!"

-Вас пригласили к диалогу,— констатировала Лика.

-Несомненно,— кивнул Макс.— И шесть номеров телефонов... Но дело ведь не в этом, а в том, как они узнали?

-У них тоже есть "Медуза"?— предположила Лика.

-Возможно,— согласился Макс.— Если есть две, почему бы не быть еще одной.

-Их семь,— тихо сказала Лика, только теперь вспомнившая этот кусочек из своего сна наяву, случившегося "по ту сторону ночи".— Семь Звезд, семь Ключей.

-Семь Звезд Высокого Неба?— удивленно спросил Макс.— Семь колодцев...

-Не знаю,— покачала она головой.— Возможно, Йя Шинасса чтото об этом знал, а может быть — просто совпадение.

-Возможно,— повторил за ней Макс.— Но ты уверена?

Она поняла, о чем он спрашивает, и кивнула утвердительно.

-Их семь,— сказала Лика вслух.— Семь Камней, семь Ключей. Я их видела.

-Значит, еще пять,— покачал Макс головой, размышляя об открывающихся в связи с этим перспективах.— Но ведь никто не доказал, что барьеры между реальностями непреодолимы и без них.