Если враг не сдаётся... Часть 1.

— Монсеньёр, я герцогиня Орлеанская. Думать о благе Франции не есть прерогатива одного лишь первого министра, — Елизавета Петровна парировала выпад кардинала и одновременно зашла с треф. — Саботажников можно рекрутировать в армию, но где вы сейчас найдёте безумца, согласного воевать с Францией только лишь для того, чтобы та завладела его землями?

— Если ваше высочество имеет в виду страны Европы — да, безусловно, таковых безумцев здесь уже нет, — согласился Флери. — Однако, если обратить взор за пределы Европы...

— О, только не вздумайте называть мою родину дикой Азией, — рассмеялась герцогиня. — Мне, признаться, уже прискучило одёргивать ...несведущих, несущих подобную ересь.

— Я бы, скорее, назвал Россию ...э-э-э ...иной Европой, — политкорректно выразился Флери. — Простите великодушно, вы действительно иные. Оттого и реакция, как вы изволили выразиться, несведущих.

— О, если бы их воспалённое воображение не возбуждалось некоторыми ...недостаточно сведущими писаками, они бы сплетничали о чём-нибудь другом, — её высочество снова кольнула первого министра в мягкое место острой шпилькой. — К примеру, о болезнях, свойственных не старикам, но молодым... Ах, монсеньёр, у меня до сих пор слёзы на глаза наворачиваются, когда вспоминаю бедняжку Субиза...

Кардинал пожевал губами: стерва-герцогиня ничего не забывает и ничего не прощает. Странная, ничем логическим не обоснованная нелюбовь Флери к родине герцогини принимала иной раз удивительные формы. А русские дворяне, коим эти "формы" попадали в руки, узнавали о себе много нового и интересного. Чего стоила брошюрка о ритуальном людоедстве, практикуемом господами в принадлежащих им русских деревнях, писанная человеком, отродясь не приближавшимся к рубежам России ближе, чем на тысячу вёрст. Уж Елизавета-то Петровна знала, что доход с деревень, может, дворянам и принадлежит, но по указу батюшкину люди, их пожитки и земля все государевы. Кроме вольных, конечно. При Алексее Михайловиче говорили: "С Дону выдачи нет". Теперь "с Камня выдачи нет". Кто до гор Уральских добежал — человек вольный. Мало кому добежать удавалось, но всё же... Всё же нет на Руси того рабства, как в некоторых провинциях прекрасной Франции. Здесь недавно осудили дворянина, публично лишавшего жизни своих сервов. И не за то осудили, что убил, а за то, что публично. Тайно же такие дела творятся — страшно сказать. О том, что вытворяет солдатня в бунтующих деревнях, вообще лучше к ночи не вспоминать, кошмары могут присниться. На Руси бунтовщиков искони порке предают, клеймят, на каторгу ссылают, особо зловредным головы рубят. А здесь... Год назад довелось ей с супругом путешествовать в Кёльн. На обратном пути маршрут их высочеств волею судеб пролёг через "усмирённую" деревню... Елизавета Петровна даже сейчас содрогалась, вспоминая об увиденном, а муженёк её, весельчак Луи, помнится, тогда смертельно побледнел, немедленно задёрнул шторы и отдал приказ проехать это ужасное место побыстрее. Несмотря на многочисленные амурные похождения на стороне, жену он любил...

"И эти люди называют нас варварами, — думала её высочество, любезничая с министром-кардиналом и заходя с дамы бубен. — Запугивают доверчивых обывателей страшными сказками, а те, глядя на творимые в собственной стране непотребства, охотно верят, что у нас гораздо хуже".

"Это не германская принцесса — племенная кобыла для выведения породы тупоголовых князьков, — думал в то же время Флери, поддерживая беседу с хитрой змеёй, именуемой герцогиней Орлеанской. — Это — истинная королева. Подлая, хитрая, ядовитая змея, имеющая все права на русскую корону и вполне способная протянуть прелестную ручку к французской... Франция под скипетром Людовика Шестнадцатого и Россия — Елизаветы Первой? Это был бы противоестественный союз, однако, Австрийская империя в подобных клещах немедля треснула бы, словно пересушенный орех..."

Как там сказала в своё время герцогиня Мальборо? "Я пойду на союз хоть с чёртом, лишь бы Англия выиграла от этого". Мир её праху, умнейшая была стерва. Но увы, врагиня Франции. Враги же Франции, как известно, долго не живут.

А друзья?

Впрочем, и друзья тоже...

Зачем, зачем проклятая московитка вспомнила Субиза? Полезнейший был человек, великолепный полководец, верный подданный короля. Армия его боготворила... Субиз, завоеватель Индии... Вот кого прочили вторым после короля человеком. Его вина состояла лишь в том, что на то же место претендовал Флери. А закончилось всё очень просто: яд в стакане, и наутро доктора констатировали смерть от разрыва сердца. У здорового тридцатилетнего мужчины... Ах, герцогинюшка, как некстати вы помянули Субиза! Угодили, можно сказать, стрелой аккурат в ахиллесову пяту...

— Ваше высочество, вся Франция скорбела по безвременно ушедшему герцогу, — Флери изобразил вздох сожаления. — Если бы Господь не забрал его в расцвете сил и на вершине славы, сколько вражеских знамён он принёс бы к подножию трона! В самом деле, страшная утрата.

— И как бы он сейчас пригодился Франции... — кошкой промурлыкала принцесса, сбрасывая очередную карту.

— Вы полагаете, Франция обделена талантливыми полководцами?

— Увы, эта серость, что сейчас колдует над картами, напоминает мне толпу гадалок. Только чашек с кофейной гущей недостаёт, а так все атрибуты наличествуют. Они даже не в состоянии распознать, что за манёвр совершил противник — фланговый обход или удар авангардом основных сил.

— Узнаю выучку вашего великого отца, ваше высочество, — Флери позволил себе добродушную стариковскую улыбку. — Он был весьма сведущ в военном деле, но его противник Карл Шведский, впрочем, был удачливее.

"Получай, гадина. Это тебе за Субиза".

— Поначалу, — Елизавета Петровна умела держать удар. Тоже батюшкина наука. — Удача может помочь в одном сражении, в другом. Однако никакая удача не поможет выиграть войну, если полагаться лишь на неё. А Карл Шведский был слишком горяч и необуздан. Таких обыкновенно и бьют.

"Что, старый пень, несладко? Не всё коту масленица".

— А вы, ваше высочество, смогли бы командовать армией, если бы захотели, — рассмеялся Флери. Мысленно поаплодировав принцессе, между прочим.

— Ах, монсеньёр, вы поражаете меня своей неосведомлённостью, — герцогиня Орлеанская рассмеялась в ответ. — Позвольте представиться: лейтенант флота Российского Елизавета Михайлова.

И это была чистая правда. Аннушка с Лизанькой и братцем Сашенькой, пока тот жив был, сопровождали батюшку в двух самых громких морских походах против шведов. И мало кто из команды знал, что двое из троих сопливых мальчишек — царевны. А лейтенантские патенты те получили после грандиозной порки. Когда батюшка узнал, что строптивые детки высаживались на набережную Стокгольма в первой волне десанта, снял ремень и тяжёлой отцовской рукой безжалостно перепорол и обеих — уже великовозрастных, на выданье — цесаревен, и юного цесаревича. Но геройствовали "матросы Михайловы" столь успешно, что ничего не подозревавший адмирал Иван Францевич Эшби велел представить их к производству в офицеры. Потому-то взбешённый родитель был вынужден подтвердить приказ адмирала, дабы не нанести урону царской фамилии, а новоиспеченные лейтенанты ещё долго не могли сидеть.

Зря боялся Пётр Алексеевич пускать своих детей в честную баталию. Не в сражении полёг его единственный сын, а от жестокой простуды. Зимой, на злом январском морозе, вытаскивал из проруби провалившихся под лёд товарищей по "потешному", его высочества цесаревича Ладожскому полку... Двух лет после того батюшка не прожил... А её высочество Елизавета Петровна, к тому времени уже герцогиня Орлеанская, получив известие о смерти брата, раньше срока разрешилась от бремени. Оттого и зовут её первенца Анри-Александр...

— Вы не говорили об этом, — Флери удивился — и надо сказать, вполне искренне. Когда о невесте французского принца собирали всевозможные сведения, агенты как-то пропустили факт наличия у юной принцессы военного чина. Должно быть, оттого, что и помыслить о таком не могли. — Позволю себе полюбопытствовать, в каком сражении ваше высочество получили офицерский патент?

— Взятие Стокгольма, — снова обворожительно улыбнулась герцогиня. Ещё одна шпилька кардиналу: шведы тогда были союзниками Франции. — Потому имею ничем не искажённое представление о том, что там происходило. Доводилось мне после читать измышления неких борзописцев, и близко к Стокгольму не подходивших... Кстати, некий господин Аруэ весьма едко их высмеял. Не соблаговолите ли представить его нам с герцогом?

— Отчего ваше высочество изволит полагать, будто я знаком с этим ...господином? — Флери поморщился. — Весьма неприятный тип. Умён, язык острее бритвы, но при этом — ничего святого. Способен высмеять даже близкого человека.

— У нас говорят: "Ради красного словца не пожалеет и отца", — герцогиня сказала это по-русски, а затем перевела. — И всё же у меня есть веские основания полагать, будто вы с ним знакомы лично.

— Какие же, если не секрет? — улыбнулся кардинал.

— Давайте спросим у его величества, когда он наконец обыграет моего дорогого супруга, — заговорщически подмигнула Елизавета Петровна.

Флери с досады чуть было не сбросил туза: чёртова герцогиня следит за ним? Однако! Правду говорят: если недооценить женщину, можно неприятно удивиться. Или рога наставит, или самого за адюльтером застукает. Если речь шла о даме, столь плотно интересующейся политикой, список неприятных сюрпризов существенно расширялся.

— Полагаю, не стоит беспокоить его величество такими пустяками, — кардинал нашёл в себе силы любезно улыбнуться: и по всем флангам бит, и карточную партию проиграл. — Если ваше высочество желает познакомиться с господином Аруэ-Вольтером, я позабочусь, чтобы сей господин был приглашён на один из приёмов у ваших высочеств.

— И сами конечно же приходите, — Елизавета Петровна была сама любезность и само гостеприимство. — Мы с Луи всегда рады вас видеть. А уж как дети радуются...

Дети их высочеств и впрямь бывали рады каждому визиту первого министра. И радость сию выражали почему-то фейерверками, коих его высокопреосвященство на дух не выносил. Но следовало улыбаться. Флери не доверял кофейной гуще, не гадал на картах, подобно египетским цыганам. Он лишь в общих чертах видел грядущее. И в этом грядущем "ядовитая змея" — то бишь, герцогиня Орлеанская — неизменно представлялась ему в короне. Пусть и не буквально, пусть фигурально. Её муж — наследник престола. Править он не сможет, это людям его склада категорически противопоказано по медицинским соображениям. И вопрос о том, кто станет истинным владыкой Франции, отпадал сам собой. Стоило лишь побеседовать с её высочеством о политике.

Хорош или плох правитель, Флери желал быть у штурвала. А посему придётся подчиняться "ядовитой змее". В противном случае Францию ждут неисчислимые беды. Хитрый лис-кардинал предвидел их так же ясно, как и воцарение — спустя семь столетий после Анны, дочери киевского князя Ярослава — русской королевы.

Как говорят соотечественники её высочества, "бережёного Бог бережёт".

12

— Что тут написано? Никак не могу понять...

— Не старайся, Эд. Это "Чилам Балам", сборник майянских легенд и мифов, составленный принцем Хуаном-Фернандо.

— Я не знал, что ты читаешь на киче-майя.

— Не бывает бесполезных знаний, братец... Ну, хватит копаться в книгах. Вот то, что ты просил.

Адмирал Эшби водрузил на табурет массивный ящик и, отомкнув замок собственным ключом, откинул крышку.

Насколько Эдвин помнил, бабушка всегда отличалась аккуратностью во всём, что касалось деловых записей. Но вот личные дневники... Хотя, откуда в морском путешествии возьмутся аккуратные тетрадки вроде школьных? Сколько с собой бумаги ни возьми, обязательно половина отсыреет, половину другой половины придётся отдать штурману или корабельному писарю, ибо эти растяпы как обычно что-то позабыли на берегу, а то, что останется, обязательно окажется разного калибра. Края исписанных размашистым бабкиным почерком листков, сшитых шпагатом, кое-где обтрепались, бумага пожелтела, чернила побурели. Но по большей части дневники находились в довольно приличном состоянии. Особенно если учесть, что климат в Сен-Доменге отнюдь не способствует хорошей сохранности бумаги.

— Ого! — Эдвин, на глаз прикинув объём предполагаемой работы, слегка опешил. — Здесь за сколько лет?

— За последние двадцать лет её жизни, — без особых эмоций произнёс Виктор. — Там везде проставлены даты. Полагаю, тебе не составит труда найти нужный период... Кстати, если ты думаешь, будто я позволю тебе вынести отсюда хоть одну страничку, то ты слишком хорошего мнения о моей персоне.

— Он ещё издевается... — буркнул себе под нос Эдвин, усаживаясь за массивный, прошлого века, стол.

— У меня нервная должность, братец, не обессудь...

Мериду она знала лишь по рисункам да рассказам матери, которая сама уже многое подзабыла за последние тридцать пять лет.

Ампаро с едва заметной улыбкой посмотрела на портрет матушки. Писанный по заказу отца лет тридцать назад холст запечатлел молодую майянку в самом расцвете её красоты. А новомодный световой портрет, стоявший на столе в резной рамочке, к сожалению, открывал взору дочери седую старушку. Увы, красота женщин Юкатана угасает раньше, чем те отпразднуют своё пятидесятилетие. А матушке, слава Богу, уже под шестьдесят, но сиротить детей и внуков она пока не собирается... Внуков... Хорошо, хоть братик женился. Ей, Марии-де-Ампаро Сотомайор, вступление в законный брак не светит ни под каком предлогом. Служба такая. Даже мужчины неохотно заводят семьи, понимая, что не смогут уделять им достаточно времени и внимания, а женщина — сотрудница службы безопасности — пожелавшая выйти замуж, обязана уволиться и смириться с тем, что всю оставшуюся жизнь будет под постоянным присмотром бывших коллег. Но Ампаро дорожила службой. А проявленные за пятнадцать лет работы специфические таланты позволили ей сделать недурственную карьеру. Ведь сеньор Васкес физически не способен двадцать четыре часа в сутки разрываться на десятки дел. Потому у него четыре заместителя, один из которых — сама Ампаро.

Бумаги, кои следовало сегодня непременно прочесть, нагло высовывались уголками из бархатной папки. Ампаро с привычной брезгливостью подцепила пальчиком край папки. Ну, не любила она читать доносы, хоть режьте. Что угодно — агентурные донесения, список лиц, коих желательно было бы завербовать, прилагаемый к оному списку свод грешков и грехов упомянутых лиц, характеристики новейших английских или французских пароходофрегатов, даже финансовые сводки, но только не доносы. Из сотни подобных бумажек лишь одна или две бывали написаны нормальными людьми, действительно возмущёнными беззаконием. Остальные как правило принадлежали перу, так сказать, профессиональных доносчиков, избравших смыслом жизни слежку за ближними своими. Добрые граждане таких не то, чтобы не любили, но желание утопить зловредную тварь возникало довольно часто. Закон не давал доносчикам полной воли, и только потому мечты обывателей так и оставались мечтами, ибо за ложный донос этим "профессионалам" приходилось отвечать собственной шкурой. А ещё... Ещё они бывали полезны, эти добровольные блюстители порядка. Хоть и мерзко было Ампаро читать доносы на честных офицеров — она никогда зря не разбрасывалась эпитетами в отношении людей, а многих фигурантов доносов знала лично. Однако иной раз стоило повнимательнее присмотреться к той стороне жизни честных офицеров, которую они не афишируют. Иногда открываются весьма удивительные вещи.