Джинния. Главы 11-13

Сами патроны порадовали больше. Никакого 'барнаула' — только импорт. Семь целевых остроконечных патронов и три полуоболочечных. Вот из чего нужно было пулять по медведю, а не 'пукалками модернизированными' (в обращении к 'ижу' — супермодернизированной). Пусть глупцы с пеной у рта кричат, что медведя 'пятёркой' не положить — это они не видели, ЧТО делает полуоболочка со зверем да по месту. Двух подобных пуль в шею косолапому хватило бы за глаза. Высокоскоростная тонкая пуля такого вида по своему воздействие на плоть похожа, что брошенный камешек в воду — круги во все стороны.

А ведь мне придётся как-то крутиться с этим оружием и десятком патронов в этом мире. Хорошо, если тут развитие начала-середины двадцатого века, тогда вполне обойдусь без оружия (если тут, конечно, войны нет или апокалипсиса), а век девятнадцатый-восемнадцатый (ещё дальше боюсь даже думать) заставить мечтать о цинках патронов к 'сайге'. На Земле это время было жадное до человеческой кровушки по всей планете.

Вновь заснул только часа через три. Показалось, что только-только сомкнул глаза, и тут в лицо прилетела горсть снега под весёлый смех джиннии.

— Не смешно.

Проморгавшись, я увидел, что лес вокруг уже затянут серой рассветной дымкой. Костры почти прогорели, небо очистилось от облаков, намекая, что день будет солнечным. И морозным, если местные приметы ничем не отличаются от земных. Быстро привели себя в порядок, перекусили остатками мяса, попили, хм, снежка и двинулись в путь.

То, что сбываются неприятные прогнозы, я понял после полудня, когда увидел полузасыпанный снегом замёрзший труп бородатого мужчины. Он, труп, сидел под огромным сосновым выворотнем, закрытый с трёх сторон корнями, а с четвёртой, видимо, никогда не дул ветер, иначе бы хрен я увидел этого мертвеца — занесло бы.

Явно европеец, хотя лицо белее снега было, такое и у китайца с мулатом вполне может оказаться от переохлаждения, но черты вполне себе европейские. Чуть ли не по самые глаза зарос чёрной курчавой бородой, чёрные волосы сосульками свисают на лоб. Одет в меховую накидку из волчьей шкуры и кожаные штаны и куртку мехом внутрь и украшенные снаружи плетёными шнурками, толстыми нитками с клыками и зубами хищников. На ногах меховые сапоги с плоской кожаной подошвой, кисти рук скрыты пушистыми рукавицами. В одной из них был зажат кусок светлой материи. А на коленях лежало большое ружьё, тяжёлое, даже на вид. Мушкет.

— Он мёртвый и подниматься не собирается. Нет здесь некротических линий сил или местного проклятия, а без них это просто промороженный труп, — сообщила мне девушка. — Или хочешь взять у него что-то в карманах?

— Местные деньги бы нам не помешали. Да и вообще...

Недоговорив, я спустился под выворотень и вытащил их окоченевших пальцев лоскут материи. Там светло-коричневыми чернилами (кровь, это была кровь) было написано по-английски:

'Похорони по-человечески, чтобы звери не глодали мои кости, кто бы не нашёл меня. Будь ты англичанин, голландец, француз или индеец. Взамен пусть мой верный 'Зверобой' служит тебе так, как служил мне три года. Это лучшая винтовка в Горах Сиу, будь я проклят! А если увидишь чёртова Хью Террна, этого ублюдочного торговца, то плюнь ему в харю или пристрели — из-за его плохих капсюлей медведь-убийца разорвал мне ногу и сейчас я медленно тут замерзаю. И фляжку с бренди я потерял в той драке, теперь нечем промочить горло, которое пересохло, как пожарище форта Ронга, после ухода из него ирокезов. Имя моё — Ерн Джонс'.

— Как хорошо знать иностранные языки, — похвалил я сам себя. — Правда, с разговорной речью у меня хуже.

— Мы перешли через мировой портал — знание местного наречия даруется без всяких условий. Чтение, правда, нет. Тут тебе повезло, — сказала девушка.

А вот с деньгами мне не повезло — даже ломаного гроша, точнее цента, учитывая язык записки, в карманах не нашёл. Там вообще было пусто, только кисет с капсюлями, мешочек пороха в сумке, там же горсть круглых пуль и жгут из свёрнутых вместе мелких кусочков слегка промасленной материи. Пыжи, что ли?

Сумка мне понравилась — кожаная, удобная, с большим ремнём, чтобы носить через плечо и ремешком поменьше для поясного ремня, чтобы сумка не елозила по боку. Ещё нашёл два ножа — огромный тесак с 'щучьим' носом и овальной прямой гардой из медной пластины размером с сотовый телефон, и небольшой кинжального типа без гарды с рукояткой из кожаных кружочков и насадкой из лосиного рога.

Ружьё было увесистое и неудобное из-за длинного ствола — сантиметров девяносто, и массивного приклада. Целик и мушка напаяны прямо на восьмиугольный толстый ствол, механизм капсюльный, для выстрела нужно было надеть на брандтрубку. Заряжание дульное и только чёрным порохом. По сравнению с кремнёвым замком — верх совершенства! Кстати, ствол имел нарезы, был чистым и не расстрелянным ни капли. Калибр крупный для нарезного оружия, побольше амеровского 'сорок пятого', который они ещё на заре трапперов и пионеров начали осваивать (кстати, а не угодил ли я в это время?). Видно было, что и качество исполнения оружия отличное, и хозяин следил за ним. Нашёлся и шомпол — деревянный.

Как меня не подмывало проверить найденное оружие в деле, я решил поостеречься. Да и запись про плохие капсюли была свежа в памяти. От похорон в земле решил отказаться, вместо этого недовольная джинния превратила труп в пепел. Перед этим я попросил её запомнить внешний вид одежды и создать похожую иллюзию для нас обоих.

Глава 12

На следующий день мы спустились в долину, неподалеку от широкой речки, петлявшей по каменистому руслу и заросшую по берегам сосняком. Температура не опускалась ниже пяти градусов днём, ночью на три-четыре градуса ниже.

Всё это время охотилась джинния, предоставляя мне возможность обустраивать лагерь и готовить пищу. Дрова и ветки для навеса или шалашей, так же заготавливала девушка.

С первым аборигеном мы повстречались через неделю после переноса в этот мир. Я уже был готов выть от тоски и отсутствия информации, а Бармина срывала злость на животных и деревьях, превращая и те и других в обугленные головешки. Чаще всего это были волки, которые крупными стаями крутились поблизости, видимо, видя в нашей парочке слабую добычу. С десяти самых крупных зверюг и с неиспорченным мехом я снял шкуры — с когтями и мордой. Вес не самый лёгкий, но нужны были деньги на первое время, когда выйдем к людям. Вот шкуры и сменяю на монеты.

Мы первыми заметили двух лошадей и всадника, неспешно бредущим вдоль реки. Одет один-в-один, как недавно найденный нами мертвец, в руках держал длинноствольное ружьё, перекинутое через седло впереди, вторая лошадь тянула за собою волокушу, нагруженную тюками и мешками.

Я дождался, когда между нами осталось метров двадцать, и вышел из-за толстого ствола огромной сосны, способной спрятать за собою телегу, а не только двух человек.

— Добрый день, — произнёс я на английском, и показал пустые ладони. — Мы без враждебных мыслей, путник.

Тот ещё в первый миг моего появления успел навести ружьё.

— Кто вы? — наконец произнёс он. На английском он говорил с сильным акцентом.

— Заблудились, потеряли часть своих вещей в горах. Теперь пытаемся выйти к людям, в безопасное место.

Собеседник чуть помолчал, потом левой рукой опустил ствол ружья и махнул назад:

— Ступайте по моим следам. Уже завтра после полудня доберётесь до французской фактории, только там англичан не сильно жалуют, будьте осторожны.

— Спасибо, путник, — поблагодарил я мужчину. — Нам нечего бояться — мы не англичане.

Тот молча кивнул и толкнул лошадь коленями.

— Надо было отобрать у него лошадей, — сквозь зубы произнесла Бармина. — Я устала идти пешком, а магия сильно выматывает, чтобы облегчать путь с её помощью.

— Мы здесь в гостях, если образно. Тебе бы понравилось, если кто-то придёт домой и начнёт забирать понравившиеся вещи?

— Пусть попробует!

— Вот видишь, — пожал я плечами, — тебе не нравится.

— Я сильнее всех воров. И сильнее этого глинорождённого, которого ты отпустил. Всё его амулеты ничто против меня, — заявила девушка, даже не пытаясь вникнуть в смысл моих слов. Для неё важнее была сила, кто сильнее — тот прав, именно так она и жила.

— Амулеты? — заинтересовался я.

Девушка вздохнула, посмотрела на меня так, что я смутился:

— Привыкай пользоваться истинным зрением как можно чаще. Разве ты уже забыл, что я говорила про этот мир, про развитые энергопотоки и местных магах и одарённых?

— Не забыл, но как-то не придал большого внимания, — признался я. — Сложно мне такое воспринимать — я же магов кроме тебя не видел, а волшебные вещицы держал руках лишь собственного изготовления.

Девушка с такой мечтательностью произнесла, что у меня мороз по коже прошелся, несмотря на согревающее заклинание:

— Ах, как жаль, что нельзя с тобою проводить занятия, как полагается учителю и ученику.

— Лучше радуйся, что у нас отношения не как у слуги и хозяина, — вернул я ей шпильку.

До фактории мы дошли быстрее, чем предполагал мой вчерашний собеседник: уже в десять часов (мои часы исправно работали, а время установить удалось более-менее точно, определив местную полночь) утра мы стояли неподалёку от частокола из заострённых брёвен. Большой оживлённости я не заметил — людей на виду нет, только несколько дымных струек поднимались над крышами строений за оградой. Ворота были открыты, точнее одна из створок были наполовину приоткрыта. На наблюдательной вышке в центре фактории кто-то торчал и даже имел при себе наблюдательный прибор, судя по серебреным бликам, отражаемых стёклами.

Внутрь мы прошли совершено свободно, никем не остановленные. А вот потом пришлось поскрипеть мозгами, чтобы отыскать среди дюжины зданий, похожих друг на друга, как две капли воды, постоялый двор.

— Тебя опять учить нужно. Там — больше всего разумных, — кивком указала на строение метрах в тридцати от ворот.

'И больше всего натоптано следов', — добавил я про себя.

Внутри было тёмно, не очень хорошо пахло и обстановка даже спартанцами определялась бы, как верхом аскетизма: несколько массивных столов, сколоченных из неровных досок, рядом с ними лавки из такого же материала, под потолком чадили три керосинки, ещё парочка стояла рядом с узким и длинным окошком, вырезанным в стене. На высоте груди вдоль этой стены шла длинная полка шириной сантиметров в сорок. Пол был засыпан толстым слоем деревянных стружек и опилок.

За столами сидели трое мужчин — два белых бородатых в расстегнутых куртках, вместе за одним столом, и жевавшие из одной жаровни что-то и часто прикладывающиеся к большим деревянным кружкам и индеец в самом дальнем углу, накачивающийся чем-то крепкоалкогольным прямо из бутылки. Рядом с каждым у стола стояло длинное ружьё, у индейца оружие было украшено кожаными шнурками, болтающимися вдоль ствола, как бахрома на скатерти.

На нас внимание практически не обратили, парочка трапперов быстро мазанула взглядом и продолжила насыщение.

Я постучал пальцем по доскам рядом с окошком (решил, что это аналог барной стойки и не ошибся).

— Кого там черти принесли? — простуженным голосом отозвались с той стороны... на французском. Я не полиглот, но в школе пришлось изучать несколько лет этот язык, после чего, как только учительница уволилась, нашу группу кинули на английское направление. Повезло, что 'француженка' была мастером в своём деле и работала не столько по школьной программе, сколько по лично разработанному плану. Правда, сейчас я мог лишь понимать сколь-нибудь чужую речь, а вот связать пару предложений — увольте.

— Месье... мм... блин, — дальше я решил продолжить на английском, забив болт на предупреждение вчерашнего траппера. — Уважаемый, мы хотели бы продать кое-что и купить кое-что...

Стук ложек стих, как по волшебству — оба завтракающих повернулись в мою с Барминой сторону, при этом как-то нехорошо посмотрели. Индеец также прервал свои возлияния, но в отличие от белых, он пошёл дальше — достал из ножен на поясе узкий длинный клинок с чуть изгибающимся лезвием и слегка заплетающимся голосом произнёс:

— Красномундирники сами принесли нам своим скальпы.

И я его отлично понял, хотя говорил он не на французском или английском. И это был не немецкий, на котором я знал несколько сотен слов и пару дюжин предложений.

— Мы не англичане, но французского никто из нас не знает, — на языке индейца ответил я.

— Команчи?

Скрипнула заслонка, прикрывающая окошко, с той стороны ярко засветил керосиновый фонарь — не четы давно нечищеным керосинкам. Вместе с фонарём почти мне под нос был выставлен монструозный капсульный пистолет с калибром ствола эдак десятого. К счастью, оружие было направленно вверх, хоть и в опасной близости от моего лица.

— И не команчи. Русские мы, — ответил я. Хорошо, что я приказал Бармине вести себя очень тихо, пока не проявят к нам откровенной вражды. Не представляю, чтобы сейчас могло произойти, дай я волю джиннии.

— Русские? — недоверчиво на неплохом индейском протянул трактирщик или торговец (чёрт его знает, с кем я тут беседы веду). — Вас здесь никогда не было... и что-то твоя скво не похожа на тебя, на местную краснокожую больше, чем на честного европейца.

— В России много национальностей, не только белые. Так что по моему делу или так и станешь махать пистолетом перед носом?

Собеседник хмыкнул, прижал большим пальцем 'собачку' снял капсуль и поставил курок в безопасное положение.

— Ну, показывай свой товар, — произнёс он голосом известного игрового персонажа из тематики апокалипсиса, даже фраза почти ничем не отличалась.

— Вот хаба... товар в смысле. Волчьи шкуры сырые, промороженные. Все чистенькие, без единой дырочки, — я с облечением снял с плеча тугой свёрток со шкурами и положил на полку напротив окошка. — Ещё винтовку капсюльную хочу продать, хорошую.

— Это ещё смотреть нужно, насколько она хороша, — буркнул торгаш. — За шкуры двадцать франков даю и мне плевать на их состояние. Хоть скальпы, хоть шкуры — двадцать франков и не су больше.

И кто мне подскажет, сколько это — двадцать франков? Много? Мало?

— Здесь десять штук, — хлопнул я по тючку.

— На улице под притолоку у порога повесь, потом ими займутся. Ружьё показывай.

Я положил на полку 'капсюльку', замком к окошку.

— Откуда взял?

— Ерна Джонса знаешь?

— Его тут все знают, отличный траппер, хоть и англичашка, своими капканами выбил половину куниц в горах. Давно, правда, не видать его.

— И не увидишь больше — медведь задрал насмерть в горах. Нашёл его тело и записку, в которой он оставил вот эту винтовку в награду тому, кто похоронит тело.

— И? — поинтересовался собеседник.

— И я его похоронил, — увидев недоверие во взгляде мужчины, припомнил расхожую клятву в тех книгах, что читал запоем в детстве. — На Библии готов поклясться, что его тело не осквернит ни зверь, ни человек после похорон.

— Ну, лады, если так. Сто франков дам за винтовку.

— Сколько?! Уважаемый, это не ширпотреб кремневый — штуцер с капсюльным снаряжением и отличным стволом. Двести пятьдесят франков, или я её себе оставлю.