Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Вы... вы ж... королевич... и я вашего портрету видела.
— И как я в жизни? Лучше, чем на портрете?
— Пожалуй что... на портрете-то вы косоглазите маленько...
...Матеуш поморщился, косоглазие, еще одно наследие далеких предков, с немалым трудом удалось изжить, но на магснимках сей дефект отчего-то вылазил.
— И матушка ваша куда как хороша... а уж батюшка очень даже на себя похожий. Я в прошом годе купила дядечке на именины бюст короля. Бронзовый. Хотела поначалу пресс-папье, а потом подумала, что пущай стоит на столе государь...
Стоило руки разжать, как Тиана тотчас отстранилась.
— Вы... извиняйте, что я так... я ж простая девушка... у нас в городе не принято вот так с девицами-то... нет, есть-то девицы, с которыми очень даже принято, но то гулящие, а я ж не из таких! Мне еще замуж идти...
— Не волнуйся, моя дорогая, замуж ты выйдешь, не будь я наследным принцем!
При этих словах Тиана вздрогнула...
...робкая она.
Боязливая.
Чудо просто...
Получасом позже, оказавшись под прицелом множества взглядов — любопытных, насмешливых, завистливых или же полных презрения — Себастьян мысленно проклял и любимое начальство вкупе с его гениальными идеями, и Аврелия Яковлевича, благодаря умениям которого стало возможно воплощение оных идей в жизнь, и любвеобильного Матеуша с его выбором...
— А это, дорогая моя Тиана, пан Лихослав Вевельский, — Его Высочество, преисполнившись надежд и смутных ожиданий, спешили тотчас реализовать план с замужеством.
Вниманием своим Матеуш не обошел ни одного кавалера из числа собравшихся в Гданьском парке. Себастьяну попеременно были представлены князь Руды, почтенный вдовец семидесяти семи лет отроду... граф Яскулкин, почитавшийся старым холостяком, а то и вовсе женоненавистником, троица дворцовых вертопрахов, которых при ближайшем рассмотрении Матеуш счел кандидатурами негодными, ненадежными. И вот очередь дошла до Лихослава.
— Пан Лихослав у нас только-только от границы вернулся... еще не успел освоится в свете, но мы, безусловно, рады, что он почтил нас вниманием...
Панночка Белопольска потупилась и глупо захихикала...
— Премного рад, — сухо ответил Лихослав. А руку, к счастью, целовать не стал.
...Его Высочество, окинув взглядом поляну, вновь повернулись к княжичу Вевельскому. И в мутноватых стеклянных глазах Матеуша мелькнуло что-то этакое, что заставило Себастьяна проникнуться тревогой, как за собственную судьбу, так и за братову...
...отец, по слухам, вновь в растраты влез, а в кредите ему отказано было...
...и встал вопрос о продаже земель, которых и без того за последние лет десять убыло...
...векселей за княжьей подписью множество ходит, того и гляди до суда доберутся...
...Лишеку отчаянно нужны деньги. Он молод, но порядочен, и если слово даст, то сдержит... и молод, собой хорош, верен... идеальное прикрытие. А после, когда фаворитка надоест, то и супругом станет неплохим...
Мысли Его Высочества были столь явными, что Себастьян поежился и, дождавшись, когда Матеуш отойдет, взял брата под руку, шепнул:
— Лихо, улыбайся... да шире улыбайся... и еще... и сделай вид, что очарован мною...
— Уж прости, дорогой братец, — к счастью, Лишек не выказал удивления. И улыбался старательно. — Ты, конечно, прекрасен... откуда не посмотри... но я больше по женскому полу как-то... привычней оно мне.
Но к ручке склонился, сделав вид, что целует.
— Лихо, прогуляемся...
— Куда?
— К кустам...
— Звучит нехорошо... не то, чтобы я тебе не верил, братец, но нынешний твой облик внушает некоторые подозрения, — говорит и ухмыляется во все зубы, от же Лишья тать.
Себастьян вцепился в братову ручку и, хлопнув веером по груди Лихослава, за собой увлек.
— Дело есть...
— Ну если дело...
Поклонники конкурсанток уже изрядно обскубали розы. И из-за поредевшего куста просматривалась лужайка с шатрами и шутами, королевским оркестром, Его Величеством, каковое изволило придремать, и оттого оркестр играл тихо, едва ли не шепотом...
— Объяснишь? — Лихослав скрестил руки на груди. Глядел он не то, чтобы зло, скорее уж раздраженно. И устало.
И выглядел, признаться, в свете дневном погано. Лицо землисто-серое, щеки запавшие, с короткою светлой щетиной... под глазами тени, и сами эти глаза будто бы красною нитью прошиты.
Запах опять же переменился.
Нет, прежний, но... но другой.
— Ты чего? — Лихослав шарахнулся. — Целоваться я с тобой точно не стану! Извращение полное!
— Стой смирно.
Не нравились Себастьяну эти новые ноты... будто бы псиною тянет... или нет, собачий запах не вызвал бы такого раздражения, да и пахнут они иначе, а это... серое... волглое... старая шкура звериная... и еще кровь, но самую малость.
Гнильца проклятья...
— Лихо, ты ничего мне рассказать не хочешь?
— А ты?
— Я первым... первой спросила.
— Проклятье подцепил, — Лихослав поскреб щеку и пожаловался. — Расти стала, что дурная... только сбрею, а она опять... и жесткая такая...
— Что за проклятье?
— Петля на сердце. Полковой наш пропустил, вот она и... и вот только в обморок не хлопнись, панночка!
— Не хлопнусь, — мрачно произнес Себастьян и сел на траву. Леший с ним, с платьем и с приличиями... петля на сердце... да Себастьян о таком только слышал.
А тут Лишек.
И ведь не признался бы... молчал... ходит под петлею, а туда же, храбрится... ничего-то, мол, серьезного... а Себастьян ему еще когда говорил, чтоб бросал дурное... нет же ж, вбили в пресветлую Лишекову голову, что он один за всех в ответе... и не только в этом дело, но еще в том, что на Серые земли он Себастьяновыми стараниями сунулся.
— Да не спеши ты меня хоронить, — Лихослав присел рядом. — Поживу в Познаньске... делами займусь... год-другой и само развеется. Я ж его не чувствую даже. А как ты понял?
— Поняла.
— Поняла, — поправился Лихослав.
— По запаху... и выглядишь ты, братец, препаршиво. Тебе б в деревню на эти год-два...
...Себастьян догадывался, что истинный срок куда поболе.
— Отправлюсь. Разберусь с одним... дельцем, и отправлюсь... а ты-то куда... влипла?
От уж точно, влипла, по самые кружева.
— Я... за конкурсом этим приглядываю... прости, многого не расскажу... клятва... Евстафий Елисеевич в курсе... ну и Старик, само собою...
— Генерал-губернатор?
— Полагаю, что да. А вот Его Высочество... — Себастьян сплюнул на маргаритки. — Вздумалось ему меня осчастливить...
— Счастлив?
— Будешь ржать, нос сверну.
— Не надо! — Лихослав пощупал переносицу. — На неделе мне уже сворачивали.
— Кто?
— Да... одна ваша... красавица... мне поручили приглядывать за нею, чтоб куда не вляпалась... в общем, я так понял, что Матеуш решил тебя... того...
— Ага... того. И этого тоже. И всякого вообще. Но я девица строгих правил...
Лишек все ж таки хихикнул... а потом и вовсе на спину упал, заржал во всю глотку, пугая и диких скворцов, и дворцовых, запертых в серебряные клетки, канареек. И главное, заливисто так хохочет, заразительно, песий сын.
— ...и до свадьбы романсов не кручу. Вот он и решил подыскать мне достойного мужа...
Смех оборвался. Лихослав вытер слезящиеся глаза, сел и уточнил.
— Меня, что ли?
— Тебя, дорогой, — пропела медовым голосом Тиана, прислоняясь к могучему уланскому плечу. — Вот сведут нас завтра на рассвете в храм...
— Почему на рассвете?
— Исторически сложилось, что казнят на рассвете.
— Дорог...ая... сестрица... вы всегда буйною фантазией обладали, но это — чересчур...
— Ну да, чересчур... — допустим, фантазию свою Себастьян вовсе не считал буйной, скорее уж хорошо развитой, что являлось естественным свойством натуры метаморфа. — Посмотрим, как ты заговориьшь в храме. Оженят и не спросят... а потом сошлют тебя куда-нибудь... под границу... а меня — во дворце оставят... и думаешь, кто-нибудь заступится? Молчать будут, как... скажут, тепри, Себастьянушка, по за-ради государственных интересов.
Лихослав хмыкнул.
— И буду терпеть... коли сам не захочу, то Аврелий Яковлевич пошаманит, запрет меня в нынешнем обличье на веки вечные... и стану я королевскою содержанкой.
— Фавориткой, — Лихослав погладил новообретенную сестрицу по плечу.
— Ну да, фавориткой... буду пару следующих лет при королевиче... привыкну... глядишь, и понравится... слушай, а если еще и забеременею?
— Ничего. Родишь.
И снова скалится, но смех сдерживает, хотя и с немалым трудом.
— Кого?!
— Не знаю, кого. Мальчика там. Или девочку. Это смотря кто получится.
— Лихо!
— Что, сестричка дорогая? Все бабы рожают, и ты...
— Точно нос сверну... я тебе о серьезных вещах... я не хочу выходить замуж за родного брата! И не хочу рожать от короля!
...последняя фраза, произнесенная чересчур громко, заставила Гавела высунуться из укрытия. Он жалел, что упустил начало беседы, но и услышанного хватит на изрядную статейку.
Щелкнула камера, запечатлевая Лихослава Вевельского и ту самую, уже знакому Гавелу, чернявую конкурсантку, которую княжич обнимал нежно. И еще по плечику точеному поглаживал, стало быть, утешая...
...а и вправду похожи.
...и вот почему лицо девицы показалось знакомым.
...но Гавел знал всех законных детей князя Вевельского, и если так, то выходит, что чернявая девица была аккурат-таки бастардом...
...Гавел сделал еще пару снимков и ужом нырнул в колючие розы.
Он уже видел заголовок очередной своей сенсационной статейки: "Скандал на конкурсе: незаконнорожденная дочь князя Вевельского беременна от короля!"
...тем же вечером в Цветочный павильон доставят корзину темно-красных роз с белым конвертом, запечатанным Малой королевской печатью. А Себастьян, пробежавшись взглядом по строкам письма, выведенным собственною Матеуша, ручкой, засядет за собственное послание.
"Милый мой дядечка, Константин Макарыч!
Кланяюсь тебе в ножки и Богов молю, пущай прибавят тебе долгие годы жизни и здоровьица крепкого ниспошлют. Передай и супружнице твоей от меня приветствие сердешное. Скажи, что, хоть и гнушалась она мною, сиротинушкой, стращала всячески, но я на нее обиды не держу, понимаю, что злость ее происходит единственно от разлития черной желчи. И ежели бы она диету блюла, то, несомненно, стала бы добрей. А тако же передай, что племянница твоя сим днем удостоилася высочайшего внимания. И пущай супружница твоя себя за локоть-то укусит, вспомнивши слова свои несправедливые, что, дескать, на мои мослы только собака и спокусится. Небось, ныне побоялась бы она такое сказать, потому как Его Высочество — вовсе даже не собака"
...но кобелюка знатный.
К счастью, мысли ненаследного князя, в отличие от писем, перлюстрации не подлежали.
"Он сам ко мне подошел и говорил ласково, комплименциями обсыпая. А еще ручку лобызал, чем меня, любый дядечка, в немалое смущение привел. Не гневайся на Тианушку, помнит она твой наказ и блюдет себя строго..."
Себастьян вздохнул, отчаянно сожалея, что пояса верности в прошлом остались. Нет, для старшего своего актора Евстафий Елисеевич, глядишь, и расстарается, сыщет какой, но выглядеть сие будет преподозрительно...
"...я и Его Высочеству со всею любезностью, на которую только способна, заявила, что до свадьбы никаких-то романсов заводить не стану. И Его Высочество зело очарованный был моими словами. А нынешним вечером прислал цельную корзину роз. Да не такую, каковые в наших цветочных лавках ставят, те-то маленькие, туда-то и помещается цветов с полдюжины, оно и понятно, что с того дарителю экономия немалая выходит. А мне принесли корзину огроменную, в которую не розы — репу складывать можно, ежели уродится. И вся-то она в ленточках золоченых. А сверху карточка лежит, как полагается, с сердешным приветствием и записочкою, что, дескать, мнение мое Его Высочество уважают. Еще днем оне прониклися и обещались самолично мне мужа подыскать, сватали молодого княжича Вевельского... Так что передай супружнице, дорогой мой дядечка, что в скором времени выпорхнет ваша Тианушка из родного-то гнездышка... и с кем-то она тогда лаяться станет? Ах, дядечка мой любый, боязно мне ныне и совет твой надобен, дабы не сотворить чего, об чем мы с тобой жалеть бы крепко стали. Как быть? Королевич — мужчина видный и ласковый такой, каковым вы, дядечка, только с опохмелу бываете... но помню строгие ваши наставления... и рвется сердешко мое, екает..."
...того и гляди, вовсе екнется.
"...не зная, чем на королевскую ласку ответить. В супруги-то мне самого княжича Вевельского пророчит,, а он — мужчина строгий, видный. И боюся я, дядечка, страсть до чего боюся! Уповаю едино, что не забидят Его Высочество сиротинушку подкозельскую, смилуются. За сим кланяюся низко и с нетерпением жду от вас, милый дядечка, письмеца".
Себастьян с трудом удержался, чтобы не дописать: "Спасите нас, пожалуйста!"
Багник или болотник — в славянской мифологии аналог водяного, обитающий в болотах, в трясине.
Волчий пастырь — владыка бурных гроз, он выезжает верхом на волке, имея в руках длинный бич, или шествует впереди многочисленной стаи волков и усмиряет их дубинкою. Он то показывается в виде старого деда, то сам превращается в волка. Он собирает вокруг себя волков, кормит их и каждому назначает его добычу: одному волку приказывает зарезать корову, другому заесть овцу, свинью или жеребенка, третьему растерзать человека. Кого назначит он в жертву волку, тот, несмотря на все предосторожности, уже не избегнет своей судьбы.
Гарцуки — духи, которые полетом рождают непогоду, ветры, бураны и бури.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|