Падшие ангелы.

— Прости. — Откуда ангел вытащил оружие, Ругер не понял. На мгновение ему даже показалось, что кривой черный клинок, выточенный из стеклянисто блестевшего, словно поглощающего свет солнца камня, тот извлек из собственной искалеченной шрамом груди.

— Я не умею исцелять, — с этими словами каменный кинжал вонзился точно в грудь связанной жертвы, обрывая её мучения.

— Зато я очень, очень хорошо умею мстить! — безумный взгляд ангела, глаза которого были наполнены той же мертвой чернотой, что и клинок в его руке, остановился точно на скрывавшей Охотника бойнице, и Ругер вздрогнул от нестерпимого ужаса.

— Очень, очень хорошо, — повторил ангел, делая первый шаг в его сторону, и разведенные крылья вновь вспыхнули злым и опасным светом.

Глава вторая. Проклятое кладбище.

Кладбище. Старое, очень старое кладбище. Казалось бы, самое естественное место для ангела. Стоит себе мраморный, над могилкой, склонив голову и скорбя над очередным усопшим. Помнится, чаще всего такие ангелы в нашем городе стояли над могилами либо особо жирных купцов, успевших помереть до революции, либо над могилами всякого рода братков. Так что ответственно заявляю. Я бы над подобными типами грустить и плакать не стал. Еще и сам помог бы им на тот свет с максимальными неудобствами перебраться. Впрочем слово 'бы' тут не уместно. Помогал. И неоднократно. Пока вот, до крылышков не допомогался.

Никогда бы не подумал, что стану ангелом. Собственно говоря, в том, что за мои художества ничего, кроме ада, мне не светит, я был уверен на все сто процентов. Можно сказать, уже котел себе присмотрел, с кочегаром договорился, и угольков прикупил.

Вот только выдернули меня из котла, уже даже оплаченного, и так, 'недоваренным', направили в ангелы. И вот, служу... Разве что крылья у меня потемнели, да служба несколько отличается от той, что для местных ангелов привычна. Но это так, небольшое своеволие.

К чему я это? Ах да, лечу я значит, над кладбищем... Вот только ангелов, кроме меня, здесь нет. Нас нынче вообще мало осталось. Собственно, поэтому меня сюда из моего, можно сказать родного котла и выдернули. Ну не именно сюда, на кладбище, а в этот мир. На кладбище это я сам, на своих крылышках по делам прилетел. Паршивое здесь надо признать кладбище. Страшное. Даже для нынешнего меня страшное.

И памятники здесь не стоят. Да и не из тех это кладбище, где стали бы их водружать. Старое, очень старое, на данный момент куда больше похожее на простое кочковатое и кое-где заболоченное поле весьма немалых размеров. В некоторых местах, правда, еще проглядывают полуутонувшие могильные плиты, — но редко, редко... И все бы ничего, уж полей и болот-то я на своем веку повидал немало, вот только безнадежностью и болью отсюда веет так, что за сотню миль ощущается. Еще бы... Прорыв зла, это не мелочи. Причем, не просто прорыв, а образовавшийся на месте убийства одного из ангелов.

Хотя... Прорыв зла, — человеческий термин. Неправильный. Это для людей — зло. Точнее было бы сказать, — прорыв смерти. Прорыв хаоса, и одновременно, — полного, могильного, абсолютного порядка. Прорыв справедливости, в которой нет места жалости и милосердию.

Собственно, почему я сюда и прилетел. Уж больно люди тут живучие были. Прорыв здесь открылся целых пять лет назад. А деревня погибла — совсем недавно. И то, не до конца. Двух живых людей я до сих пор на краю кладбища ощущаю.

В общем, любопытно. Пока тут была живая деревенька — я сюда не наведывался. Один из немногих разумных законов ангелов — никогда не приходить на место гибели одного из собратьев, пока рядом с ним есть люди.

Но сейчас деревня погибла. Вся, кроме двоих людей. И я лечу, чтобы выяснить причины, по которым они остались в живых. Выяснить причины, и исправить ошибку.

Я — нонсенс. Я — невозможное. Я — то, чего не может быть никогда. Я — ангел, который может убивать. Ангел, с черными крыльями и обсидиановым клинком вместо души и сердца.

Ангелы не могут не спасать. Это основной, базовый инстинкт, прописанный в крови, костях, сердце, — основа всего существования этого странного племени. Я получил его вместе с новым телом, невероятным, для бывшего человека могуществом, и крыльями.

Но... Спасать можно по разному. Я, обычно, использую 'спасение' применявшиеся инквизицией в моем прежнем мире.

Еретика, — на костер. (А любой, хоть косвенно виновный в смерти ангела — однозначно еретик!) Это спасет его душу. Возможно. Но делаю что могу, да... Правда, вместо костра у меня — кривой каменный кинжал, но ведь это же совершенные мелочи... Впрочем, если кто попросит, можно и костер устроить... Могущества ангела для этого более чем достаточно. Правда, до сих пор таких просьб как-то не поступало.

К чему это я? Ах да... Мне надо 'спасти' оставшихся жителей этой деревни. Тем самым, моим излюбленным методом. Пока они живы, — никто из ангелов прорыв 'зла' закрыть не сможет. Просто потому, что никто из них не может приблизиться к месту смерти собрата, пока там, рядом, есть кто-то из людей.

Опять же, теоретически, закрыть прорыв мог бы и я. Силы и умение имеется. Но... Не та душа, не тот настрой, не та мораль. Признаться, прорыв зла слишком близок мне. Моему разуму, моей воле, моей сути. Собственно, и сам я, — ни что иное, как материализовавшийся, сохранивший разум и получивший тело прорыв. С вещественным воплощением, между прочим, — обоюдоострое кривое обсидиановое лезвие без рукояти, — это и есть истинный я. Не многие могут похвастаться тем, что знают, как выглядит их душа. Я — знаю.

У меня нет необходимых для уничтожения прорыва любви, жалости и добра. Мне — не закрыть прорыв. Скорее наоборот, расширить и увеличить. Максимум того, что я могу сделать — это подготовить площадку для других. Настоящих ангелов. Но уж это-то, я могу! Это совсем несложно.

Всего лишь два взмаха черным лезвием. Всего лишь оборвать две жизни тех, кто выжил там, где они не должны были выжить. Просто. Очень просто и быстро.

Но пока — кладбище. И фальшивый ангел с черными крыльями над кочковатой пустошью. Впрочем, почему фальшивый? Я получил тело с полного согласия его прежнего владельца. Мои силы — ничуть не меньше, чем у настоящих ангелов, просто лежат в несколько иной области. Тело, как и его отдельные органы, ничуть не утратило своих свойств. Так что я не обманщик, во мне нет лжи. Я просто другой. Ангел из ада. Ангел — убийца. Падший ангел? Наверное, да. Что ж, мне не привыкать. По крайней мере, падший ангел, звучит куда лучше, чем фальшивый.

Кладбище настраивает на философские размышления.

Легкая дымка, фосфоресцирующая слабым зеленоватым светом, сгустилась над небольшой кочкой, над которой я пролетал, на мгновение приняв облик, напоминающий закованного в причудливые латы воина, после чего клубящимся облаком скользнула куда-то в сторону, быстро растворившись в стоящем над болотной прогалиной тумане. Резким взмахом крыльев, я приподнялся повыше.

Прелестно. Просто прелестно. Это оказывается не просто кладбище, а место какой-то древней битвы! Причем, тела павших были захоронены без подобающих обрядов, если их захоронением вообще кто-нибудь озаботился, а не просто бросили в болото! Интересно, это как же деревенька столько времени смогла просуществовать рядом с подобным местом? Мне, и то нынче весьма не по себе! На всякий случай, я поднялся еще немного вверх.

Оно, конечно, я ангел, и теоретически, неупокоенные духи не могут причинить мне вреда... Вот только, это та теория, которую мне почему-то совершенно не хочется проверять на практике.

Вот я и на месте. Ждите, люди, я уже близко! Полуразвалившаяся хижина, крыша которой прикрыта почти полностью сгнившей соломой, видимо, когда-то была домом местного могильщика. Давно. Очень давно. Ныне же эти продуваемые любым ветром развалины никак не могли служить обителью и укрытием для живых людей.

Не могут. Однако служат. Две живых искры, две человеческих души ощущаются именно там. Интересно, эти местные что, совсем обленились? Уж крышу то могли бы поправить, а не мокнуть под дождем!

Я опустился на гнилое крыльцо, жалобно заскрипевшее под моим весом, и вежливо постучал в довольно крепкую на вид дверь.

Изнутри хижины донесся тихий шорох, полупридушенный испуганный писк, а затем там все замерло.

Я не спешил. Представляю, какой ужас охватил обитателей хижины. Ночь, гроза, хижина на краю неспокойного кладбища, — и стук в дверь. Это страшно и само по себе. А если вспомнить, что совсем рядом — созревший Прорыв Зла, готовый вот-вот переродиться в полноценную Трещину, — что значит что живых людей не может быть рядом априори, — то страх может достигать воистину непредставимых величин.

Ничего, пусть боятся. Они виновны! И будут наказаны. Так что боятся они вполне правильно. Я не знал Леду, — ангела, которая когда-то защищала эту территорию и была убита на этом самом кладбище. Не знал лично. Но Эскориал, которому когда-то принадлежало мое тело, хорошо помнил ласковую и добрую юную целительницу. Она совсем не умела сражаться, посвятив всю себя лечению и помощи другим, — тем самым людям, что, не колеблясь, убили её ради крови, сердца, печени и прочих частей её тела. Она была беззащитна. И была убита.

Но ничего. Она будет отомщена. Я умею мстить. Пожалуй, это то, что я умею лучше всего! Перед своей смертью эти двое расскажут мне все об охотнике, что её убил. Их вина не велика, — они всего лишь не предотвратили убийство Леды — и потому перед смертью они не будут мучаться, — если, разумеется, не станут скрывать, кто был убивший её охотник.

Этот охотник расскажет о заказчике. Охотник виновен напрямую, и потому столь легко не отделается. Чем страшнее будет смерть охотника, тем меньше вероятность, что кто-то другой выберет для себя подобную профессию.

Но самая страшная участь постигнет заказчика. Умрет не только он, — долгой, ужасной смертью, — умрет весь его род, включая женщин, стариков и детей. А я полечу расследовать следующее убийство и искать виновных в смерти уже другого ангела.

И так будет продолжаться, пока человечество не поймет, что ныне ангелы не беззащитны, и за их смерть есть, кому карать. Отныне никто не сможет наслаждаться крадеными здоровьем, молодостью, могуществом, — расплата будет страшна и неизбежна. Меня призвали, чтобы спасти Поколение. И я их защищу. Самым лучшим и надежным образом. Ведь лучшая защита, — это нападение! И смертный ужас, который будет обуревать любого, кто хотя бы на секунду задумается об убийстве ангела.

Я зло усмехнулся. Смертный ужас. Примерно как тот, что сейчас одолевает прячущихся в доме. Выждав еще несколько секунд, — ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы эти двое успели убедить себя, что мой первый стук им просто послышался, но еще не смогли хоть немного успокоиться, я вновь громко и размеренно постучал в дверь.

— Тики-так, тики-так. Ваше время истекло. Прячься лучше, прячься крепче, отыщу я всё равно! — Негромко пропел я пришедшую на ум старую детскую считалочку. Как давно это было... Какими счастливыми мы были... — Я отогнал непрошенные воспоминания, и одним коротким ударом высадил мешающую мне дверь.

Они не прятались. И на мгновение, мне даже стало стыдно. Вот уж не думал, что мое окаменевшее сердце способно на подобные чувства. Но все же... Если бы я знал, кто именно прячется в разоренной хижене, пожалуй, не стал бы входить именно таким образом.

Мальчишка. Светловолосый и бледный от страха, судя по росту и телосложению — лет тринадцати -четырнадцати, никак не старше. Отчаянно сжимая в одной руке старый, тронутый ржавчиной кинжал, и зажав в кулаке другой что-то, похожее на пук старых и перемазанных в какой-то ржавой краске перьев, он заслонял собой девочку, лет десяти, судя по общим чертам лиц — родную сестру.

Зажмурившись, он махнул в мою сторону перьями, и срываясь на фальцет отчаянно прокричал: — Изыди, порождение зла! Здесь нет тебе места и приюта!

— Слабо. Для меня — совершенно недостаточно. — Как ни странно, но это странная фраза, действительно обладала некоторой силой. Даже нет. Не силой. Тенью силы. Словно ветер, доносящий запах давно отцветших прекрасных цветов. Словно мелькнувшее в зеркале отражение когда-то смотревшейся в него прекрасной леди, давно покинувшей этот мир... Словно... Словно тень МЕРТВОГО ангела! И кажется, я догадываюсь, чьи это перья зажаты в его руке, И что за 'ржавая краска' некогда запятнала их белоснежный цвет.

Одной этой догадки оказалось достаточно, чтоб всколыхнувшаяся было при виде детей жалость, немедленно вновь заснула мертвым сном. Им не достаточно было убить Леду. И после смерти они не дают ей покоя, продолжая тянуть жалкие остатки сил из её светлой души!

— Абсолютно недостаточно! — Я слегка приоткрыл крылья, покрытые множеством матово-черных, словно поглощающих весь окружающий свет перьев.

Мальчишка приоткрыл глаза. На миг, в них мелькнуло искреннее и глубокое восхищение и робкая надежда на спасительное и доброе чудо, всегда появляющееся у людей, в первый момент когда они видят ангела. На миг. А затем оно сменилось глубоким отчаянием, когда он, наконец, разглядел цвет моих крыльев.

— Чернокрылый убийца!

— По сути, ты прав. Но я предпочитаю зваться мстителем. — Я всегда представляюсь, и всегда разъясняю своим жертвам, за что они будут наказаны.

— В твоих руках, перья ангела, которая вас защищала. И которая была вами предана. Если ты расскажешь, кто именно её убил, и как его можно найти — то умрешь без мучений. — Стандартная фраза. Сколько раз я уже произносил её... И все же, каждый раз, где-то глубоко внутри черного камня, что заменяет мне душу тлеет глупая надежда, что этот раз — последний.

Подросток понял меня правильно.

— Меня зовут ...

— Мне не интересны ваши имена. — Перебил я его. — Как и история вашей жизни, гибель деревни, причины по которым вы не защитили, или хотя бы не предупредили защищавшего вас ангела. Я знаю достаточно — Леда убита, а в твоих руках её окровавленные перья. Все, что мне надо знать, — кто её убил, откуда он, и в чьих интересах действовал. Последнего ты можешь и не знать, но если скажешь, будет лучше. В том числе и тебе. И учти, я чувствую ложь и недоговорки. Теперь — говори!

— Охотники Перрин и Брок из Лианара. По крайней мере, они так представился. Заказ от магистрата свободного города Лианара. Наш барон сильно задолжал городу, и в уплату долга был вынужден допустить на свои земли охотников. Те приехал под видом торговца и его помошника. Мы ничего не знали, до тех пор, пока они не начал приносить жертву, а вмешаться в жертвоприношение помешали воины барона! Мы ничего не смогли сделать! Первым ударом охотник немного промахнулся, и только повредил крыло. Леда успела крикнуть, чтобы мы собрали перья. Мы так и сделали... Они защищали нас от тварей и призраков...

— Кто ваш барон? — Прервал я судорожное словоизвержение.

— Вейрон дю Солей.

— Это все что мне надо знать. Прощайте. Пусть ваше следующее перерождение окажется более удачным. Боли не будет.

Я сделал шаг вперед, прикасаясь рукой к своей груди. Обсидиановый кинжал, мое сердце, моя душа, самая моя суть, послушно покинул свое вместилище, чтобы вновь напиться крови. Теперь короткий удар, — снизу вверх, под подбородок, — чтобы острие клинка пронзило мозг, — он сказал мне все, и его вина и впрямь невелика, к тому же я обещал, что боли не будет, — и...