| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ноготок переглядывается с Ивашкой — они ещё не в курсе. Как хорошо, что Аким не пришёл — он бы мне точно уши оторвал! Вместе с головой.
— А нынче и вовсе. Кучу поганых порубил, строй их пробил, важного какого-то панка ихнего завалил, первым на берег выскочил. Да за одно это тебя величать да чествовать надобно! А он сам... со своими... как-то не очень... Так, среди прочих... А ты, говорят, ещё и за эмиром по Волге гонялся, наложницу его разлюбимую отбил да Боголюбскому подарил. Не Володше — Боголюбскому! Не своему князю — над ним старшему. Не по чину. Унизил ты, Ваня, князя. Уронил. В чести, в славе, в удали. Так тебе — и этого мало!
Резан несколько мгновений смотрел в темноту. Туда, где у уже погасшего костра лежали наши раненые. И — Лазарь.
— Бешеный Катай — Лазарю свою саблю отдал. Против обычая, по твоему слову. А Володша это дело проворонил! Не по воинской удаче — там-то воля божья, а по своему слову да делу. Он... лопухнулся да скапризничал. Он — сам дурак. А ты — опять умный. Только он — князь рОжёный, а ты боярич приблудный! Он со своей княжести — живёт. Она его держит, подпирает, возвеличивает. Без неё... он — никто и звать — никак. И спустить тебе всякие твои... обиды да поношения — он не может. Или — восторжествовать над тобой, согнуть, втоптать, принизить... или самому... в петлю, в омут, в монастырь.
Помолчал, продолжил раздражённо:
— Ты, Иване, аки орёл сизой, ширяешься по поднебесью. Носисься там... будто ошпаренный. Кругаля промеж молоний выписываешь. А земли не видишь. И стрелка злокозненного, что в чащобе притаился — не зришь, не чуешь. Покудова стрелу калёную под крыло не споймаешь. Прям в сердце. Э-эх...
Резан снова вздохнул, веточка в его руках сухо хрустнула.
— Что девка эта — тебе люба, как ты с ней обнимался-миловался — полвойска видала. Князю это... будто голым задом на жаровню. Тебе — всё! И милость княжеская, и слава воинская, и девки красные... А у Володши — душа варом кипит. Ты его уже не только перед тверскими — перед суздальскими да владимирскими, да рязанскими с муромскими... Не восторжествовать ему над тобой никак, не взять верха... Вот он и ударил. Прям в сердце. Тебе. Орёл ты наш... ширанутый.
Ой же ж боже ты мой... И крыть — нечем. Сам. Всё сделал сам. Своими руками. Языком и... и прочими частями тела. Кроме одной части — головы. Не соразмерил. "Своё место" со своими делами и словами. Оказался... наглый.
Наглый и глупый. Ведь мог бы на старших посмотреть, у умудрённых спросить! Ведь не мылся бы — и всё было бы хорошо! И не светили бы нурманам наши задницы беленькие как огни маячные, не звали бы нас... туда, откуда только с боем да с кровью.
Язык бы придержал. Кивал бы молчки на всякое хвастовство, а тут сдуру подольститься вздумал насчёт драконов. Наказали? — Утрись. А я... хорохориться вздумал. Взъерепенился. Государевой воле воспрепятствовать. Сдачи дать.
Ну и "на" — получи круче.
Дальше — больше. Пошла эскалация. Эскалатор недоделанный... И соткалась из дел моих... "лестница в небо". Для неё...
А надо как? — А так: ныркнул за швабру и пришипился. И живи там в своё удовольствие. Половой тряпкой.
— Заказчик — убедительно. Мотивы — доказательно. Исполнители? Посредники? Способ?
Резан аж вскинулся. Чего дальше-то говорить?! Пустое перетирать?! Князь же! Он — повелел, кого послали — тот и сделал. Всё, тема закрыта — "против лома нет приёма". Сделай выводы, яви смирение искреннее, откупись подарками дорогими, испроси прощения высочайшего... И, ежели будет на то благоволение князя Володши Васильковича, то явит он милосердие своё и простит, по неизбывной и беспредельной доброте душевной своей — прегрешения твои. Тогда... приглядывай швабру.
Резан — нормальный. Умён, смел, осторожен. Честен, предан, опытен... Из лучших нормальных аборигенов "Святой Руси". А мои пердуновские — уже нет! В смысле — ненормальные. Они-то и изначально — "десять тысяч всякой сволочи", а за годы прожитые со мной бок о бок...
Нет-нет! Я никакой антиправительственной...! Или там — подрывающей основы государственного строя...! Избави боже!
Рюриковичи — наше всё! Вот те крест святой! Все! Всегда! Везде! Солнцы красные...
Когда на небе видишь несколько солнц, помни: настоящее — только одно. И не факт, что ты его видишь. Остальные — ложные. Это такой интересный оптический атмосферный эффект, я про него своим людям как-то трепался.
Это — философия, это — позже. Пока — по связям в преступной группе:
— Володша вызвал "суку белесую", Сигурда. Тот послал двоих нурманов. Те подговорили монашка. Монашек зазвал девок. Девок избили, монашка зарезали. Так? Ничего не смущает?
Ивашка покрутил головой.
— Не. Вам, конечно, виднее, но — не... Сигурд... сомневаюсь я. Что я тут про него слыхал... Иване, ты ж вместе с ними на пиру был. Может, видел чего?
У меня хорошая фотографическая память. Картинки застолья... я специально за князем и его конюшим не присматривал... и вообще — есть несколько провалов... разной продолжительности...
— Они были за дастарханом. Надолго не отходили, сидели врозь, к обоим подходили какие-то... для разговора. Слов — не слышал. Не доказуемо и не опровергаемо. Что ещё?
— Чудно. Девок не снасиловали.
— Может, торопились сильно. А может... Среди нурманов, Ноготок, есть... деятели, у которых на девок не встаёт. Только на мальчиков.
— Ещё. Монашка прирезали чтобы звона не было. А девок — живыми! — у дороги бросили, чуть ветками закидали. Будто хотели, чтобы их нашли.
— Резан же чётко объяснил! Наказание. Устрашение. Месть. Поэтому Любаву... Поэтому её и ломали. А Цыбу просто по голове стукнули. За компанию. Для мести нужно, чтобы я узнал и увидал. Нарыдался-нагоревался. Но — не доказал. А то Боголюбский начнёт свой сыск. А там... уже не ясно. То ли — ворогу отомстил, то ли — свою голову на плаху положил.
Я внимательно оглядел своих. Светать начинает, над рекой, с той стороны, туман появился.
— Идите-ка вы спать. Скоро подъём будет.
Народ поднимался с песка, с колен.
А я... имитация разумной деятельности закончена. Вид "предводитель в разуме" — выдержал. Но... сердце молотит под горлом. Чуть отпустить вожжи, чуть прислушаться к себе...
Вой.
Вой рвёт грудь.
И хочется удариться.
Обо что-нибудь твёрдое. Головой. Наповал.
И ещё раз.
И ещё...
Горячо. Как-то... "пятнистый" жар. Горячая голова, печёт глаза... А ноги, почему-то, мёрзнут. Хорошо, что темно — ничего не видно. Видеть... тошно. Хоть — что. Хоть — кого.
Какой сегодня длинный день. Сколько в него разного... "День — год кормит"... Или — жизнь убивает. Вот прирезали бы меня с утра и было бы... не так больно. Лежал бы там. На полчище возле иконки. Холодненький, чистенький, спокойненький...
Мочевой пузырь напомнил о своём существовании. Вот и ещё одна... забота. А ведь так просто было от всего этого избавиться. Просто пропустить сегодня удар... И зачем я так хорошо учился?
Подошёл к урезу воды. Тёмная, серая гладь Оки. С той стороны идёт туман. А в воде, наверное, ещё сегодняшние покойники плавают. Стикс — река мёртвых. Говорят, Ахиллеса его мама в такой речке купала. Держа за пятку. А я лучше сам. С головой. Скинул овчину, вошёл в воду. Хорошо. Голову остужает. Сердце... успокаивается. Бьётся... ровнее. Раз-два, вдох-выдох, левой-правой...
Туман. Пелена. Раз-два, гребок-толчок... Механические равномерные движения. В пустоте. Ни лева, ни права, ни верха, ни низа. Мироздание. Ничто. И я в нём. Вселенная: туман, вода и... загрустившее попандопуло.
"Меняем реки, страны, города...
Иные двери... Новые года...
А никуда нам от себя не деться,
А если деться — только в никуда.
Этому миру нет дела до меня. До моих надежд и потерь. До моего существования. Мои печали — только мои. Не — невидимых звёзд, не — неслышимых родников. Воде в реке, воде в воздухе — это неинтересно. У них вообще нет интереса. Ни к чему. Пустота — пуста. Покой. От чувств, от мыслей. Наполнить её смыслом, интересом... может только живое. Только человек. Человечество. Тот кусочек, который я называю — "мои люди". Им — интересен я. Они — интересны мне.
"Паутинки мира". Держат. Душу мою. Тянут. Не пускают. В пустоту, в покой. Ждут.
Пора возвращаться.
Всё так же, автоматически двигая руками и ногами, я развернулся и поплыл... обратно. К берегу? — Да. Если он там есть. Размышляя. Ни о чём. Спя. С открытыми глазами. Возвращаясь. Куда-то. Потому что вернуться туда, куда хочется, куда нужно... в сегодняшний вечер, когда я последний раз улыбнулся ей, последний раз увидел её радостный взгляд. Радостный — мне...
Чуть не захлебнулся. Сбился с ритма. Вспомнил картинку — она смотрит мне вслед, а я тороплюсь, скачу за князьями...
Боже мой! Какой я идиот! Ведь мог вернуться, не поехать. Отговорился бы. Остался бы с ней и... И ничего этого не было бы! И она бы была жива... Ы-ы-ы...
"Ах, если бы она была жива,
Я всё бы отдал за неё, всё бросил.
Слова, слова, слова, слова, слова...
Мы все их после смерти произносим".
По воде камни не плавают — не обо что разбить голову. Головной мозг захлёбывается эмоциями — управление перехватывает спинной: тело автоматически машет руками и ногами. Раз-два, вдох-выдох. Речная вода смывает... слёзы? Капельки тумана? Пот? Жар? — Всё. Всё, что в её силах смыть. Но — не произошедшее.
"Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее — не-бывшим".
А вот "будущее — не-бывшим" — может и человек.
Ой же ты мой боже... тянут... не пускают... паутинки...
Отключка мозгов была столь глубокой, что инстинкт, без помех от сознания, вывел меня точно к тому месту, где я вошёл в воду. На берегу темнела толпа народа. При моём появлении они все замолчали. Обе хоругви собрались почти полностью. Стоят, молчат, на меня пялятся.
— Чего подскочили? Побудки ещё не было.
Спокойный, ровный, молодой голос Любима:
— Вот и я говорю: не может такого статься. Боярич, говорю, обещался из меня доброго стрелка сделать. А сделал... только наполовину. Пока не закончит... Он же сказал — значит сделает.
Об чём это они? Это я такой тупой?
Из толпы выскакивает полуодетый Николашка с полотенцем, начинает меня вытирать, приплясывает, всхлипывает, суетливо приговаривает:
— Это ж... Мы ж-то... как ты в реку полез... Тута все и решили... Что ты того... Ну... Насовсем... А как же мы? Мы ж-то как?! И вообще...
Эгоисты — думают только о себе. Как им будет без меня. А как мне теперь быть с ними? Без неё...
Подошедший Ивашко отбирает у Николая полотенце, внимательно оглядывает мой... ну назовём это нескромно — торс. Вдруг накидывает тряпку на шею и резко затягивает. И шипит мне в лицо:
— Ты...! Бл...! Сукин сын! Ежели ещё раз...! Выловлю и сам! Своими руками...! Как щенка...!
Втыкается мне в плечо лбом и плачет.
— Так перепугал... Что ж ты такой... То — в битву резаться, то — в реку топиться... Мы уж сети искать собралися...
Отрывается, смотрит мне в лицо, сквозь слёзы укоризненно грозит мне пальцем:
— Не надо... не надо так... в следующий раз...
Что, Ивашко, думаешь — будут и ещё... разы? Какой, однако... оптимистический прогноз.
Он отходит, следом Сухан подаёт мою одежду. И осторожно проводит пальцем по моей груди — его душа на обычном месте. Ещё один мой должок в этом мире. "Ниточка паутины".
Не могу вспомнить ни одного попандопулу, которого бы принуждали к жизни — долгом перед зомби.
И едкий, аж звенящий от эмоций голос Мараны:
— Нашёл об чем беспокоится, старый. Такие не тонут. Крокодилята.
Что-то они сильно заблаговременно отпевать меня начали. Ядовитость Мары даёт необходимый толчок моему... ну, назовём это несколько нескромно — остроумию:
— Ошибаешься, достопочтенная. В Оке крокодилов нет. Но кайманы скоро будут.
— Карманы?! Какие такие карманы?!
— Лысые, на двух ногах.
И не думал, не гадал я, что пророкизмом занимаюсь. Что разведутся вскоре, и вправду, в этих местах молодые наголо бритые ребята, на двух ногах и в одежде с карманами. А вот молва народная запомнила и со временем мне вернула.
Ребята делами занялись, костры разожгли, а я пошёл к Любаве. Цыба лежала с сотрясением. Марана... у неё даже руки трястись начали. От усталости, наверное.
Так что, и обмывание, и обряжение делал сам. И это — хорошо. Не испугал никого. Мордой своего лица. Только — воем. Но я старался... сдерживаться.
Ребятки домовину сварганили. Тут это дефицит — покойников много. Даже просто колоду подходящую найти... Хоронили мы её в закрытом гробу. Поскольку... понятно.
Всё чин по чину: могилку глубокую на сухом месте выкопали, отпели благостно, по горсти земли бросили. Вот только холмик не делали да крест не ставили — земля чужая, нерусская. Придут здешние "петухи" да разорят.
На обратном пути с кладбища, похмельный, опухший Чарджи вдруг вцепился мне в горло:
— Ты! Скабби тшквари! Ты её убил! Она из-за тебя умерла! "Подорожник для души"... Не сберёг! Она десятерых тебя стоила! Она! Дедобали гулеби! Лампари суни! Из-за какого-то плешивого... суниани ткха...
Чарджи душил, не отпускал. Пришлось вспоминать. Ответ Гамлета Лаэрту. В могиле Офелии:
"Прошу тебя, освободи мне горло;
Хоть я не желчен и не опрометчив,
Но нечто есть опасное во мне.
Чего мудрей стеречься. Руки прочь!".
Вот так. А я и не знал. Что и для него она... "лампари". Только кричать на меня сейчас... не надо.
"Нет, покажи мне, что готов ты сделать:
Рыдать? Терзаться? Биться? Голодать?
Напиться уксусу? Съесть крокодила?
Я тоже. Ты пришел сюда, чтоб хныкать?
Чтоб мне назло в могилу соскочить?
Заройся с нею заживо, — я тоже
...
Нет, если хочешь хвастать,
Я хвастаю не хуже".
Только хвастать мне... не интересно. Больно как-то...
— Ты хочешь увидеть мои слёзы, Чарджи? — Их нет. Смыла река. Ты хочешь увидеть мой гнев? Его нет — остудила вода. Ты хочешь увидеть моё горе? Это не цацка, не прикраса на шею. Им не хвастают.
— Месть! Кто это сделал?! Я хочу видеть его кровь! Я хочу вырезать его печень! Я хочу...!
— Мести — не будет.
— Что?! Ты позволишь этим мерзавцам... этим подонкам... этим зверям...!
— Я что — настолько нечистоплотен? Неопрятен? Неряшлив? Грязен и вонюч?
— Причём здесь...?!
— Месть — роскошь. Мести — не будет. А дерьмо... его надо убирать. Пойдёшь ко мне в помощники мусорщика? А? Хан-ассенизатор... тебе как?
Чарджи глупо хлопал глазами. В его состоянии... после вчерашнего и сегодняшнего — доходит медленно. Но меня отпустил. И я смог спокойно продолжить придумывать разные варианты... откачки той части выгребной ямы под названием "Святая Русь", которая... уничтожила её жизнь. И испортила жизнь мне. И, вот, как оказывается, Чарджи — тоже.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
