Ну, и чего же в этом утре такого доброго? И, кстати, кому это я тут в 'тетеньки' сгодилась?! Я резко села на лавке, потрясла чугунно гудящей головой, затем сильно потерла лицо ладонями и только тогда смогла открыть глаза и оглядеться.
Серое невзрачное утро полностью соответствовало поговорке 'прокукарекали, а там хоть не рассветай'. Ванькина лавка была пуста, постель свёрнута, а с самого ее краю, бочком примостилась давешняя востроносая Гапка. Ага, вот и 'племянница'!
— Доброе, доброе, — пробурчала я, стараясь звучать подружелюбнее. По-моему, не получилось. Гапка настороженно разглядывала меня, готовая в любой миг сорваться с места и выскочить из светелки. Мне стало стыдно. Я выдавила из себя подобие улыбки и попыталась завязать разговор:
— А что, все уже поднялись?
— Поднялись, тетенька знахарка, — охотно закивала девчушка. — Только тетенька Ведана не велела тебя будить.
— А что ж тогда разбудила? — я ухмыльнулась, потягиваясь.
— Но так уже велела, — она осторожно хихикнула. — Это ж прежде не велела! А потом и говорит: 'Пойди, мол, Гапка, и разбуди знахарочку. Пусть, мол, изволит к завтраку спуститься'.
О как! 'Изволит'! Ничего себе.
Подобные церемонии мне были непривычны. Не могу сказать, что в деревнях окрест Черного Леса ко мне относились неуважительно — для сведения счетов с надоевшей жизнью можно легко подыскать более быстрый и безболезненный способ, нежели поссориться с ведьмой, пусть даже и 'своей'. Но и разводить особый политес никому в голову не приходило. Всё было запросто: 'Веславушка, не откажи глянуть Леську, второй день, паршивец, что-то не встает с лавки после того, как его суседский бычок боднул, ленится должно быть!', 'Слав, коза стала плохо доиться, может, травок каких дашь?', 'Славочка, Мурку собаки порвали, вылечи!', 'Славка, пошепчи на снасти, а я тебе рыбки с улова принесу'. Здесь же, всего в трех дневных переходах от дома, я вдруг сразу стала 'госпожой знахаркой', почётной гостьей. Да ещё и в 'тётеньки' угодила!
Пока я натягивала штаны и сапоги, Гапка молча таращилась на меня круглыми сорочьими глазами. Подхватив дорожную сумку, я уже направилась к двери, когда птичья лапка несмело, но цепко ухватила меня за рукав.
— Тётенька знахарка, а ты можешь для меня зелье сварить?
Я изумленно обернулась.
— Какое такое зелье?
— Настоящее. Волшебное.
Я прищурилась:
— Поясни.
Девчушка немного помялась, изучая грязный узор на моих сапогах и деревянные разводы на дощатом полу, затем собралась с духом и выпалила:
— Ну, такое, приворотное!
Я где стояла, там и села. Хорошо, не мимо лавки. На вид Гапке было лет девять-десять, никак не больше.
— Тринадцать, — еле слышно прошелестела она в ответ на мой вопрос.
Понятненько. Заиграли, значит, в худеньком теле соки, забродили вешние силы, растревожил их, растормошил капельник -обманщик.
Я с сожалением покачала головой. Приготовить приворотное зелье невелика наука — любой парень примчится со всех ног, не разбирая дороги. Да только нет ничего хорошего в такой, с позволения сказать, 'любви'. Всю дрянь, в человеке до того прячущуюся, это колдовство откопает, поднимет из самых глубин его естества, выплеснет наружу: ты меня хотела? Так вот, любуйся, бери! Видели, дескать, глазки, что покупали, теперь ешьте, пока не повылазите! Сколько девок, выпросив у колдуна заветного зелья, потом приходило опять, в ноги кидалось: забери, отсуши, не люб он мне такой! А может, не прикоснись к парню (или к девке, мужики — они ведь тоже горазды на наговорные травки уповать) приворотная волшба, и прожил бы он или она до самой смерти, так и не узнав самых темных сторон своей души.
— Не могу, милая. Нет у меня с собой трав приворотных.
По Гапкиным бледным щекам покатились слезы. Мне стало искренне жаль худенькую некрасивую девчушку.
— Не переживай. У тебя всё ещё образуется, — я обняла ее за плечи, стараясь утешить. — Ты его сильно любишь?
Она кивнула и всхлипнула:
— Он красивый, умный, добрый, всё умеет, всё знает, его все любят, и я люблю-ю-ю! У-у-у!
Ну, таких, положим, не бывает. По крайней мере, живых. Подобная характеристика больше похожа на надпись на могильном камне. Дескать, жил — не тужил, по земле героем ходил, память тебе вечная, мил человек! Бедняжка Гапка. Выбрала, поди, себе какого-нибудь 'первого парня на деревне', как это и бывает с такими, как она. А он, ясное дело, и не смотрит в сторону сироты-дурнушки.
— Он хоть кто?
Несчастная Гапка ещё ниже наклонила голову, помолчала немного, а потом еле слышно прошептала:
— Рут.
Я оторопела.
— Рут? Хозяйский сын?!
Девчонка мелко закивала, а потом уткнулась мне в ключицу и сладко заревела. Я перевела дыхание и попыталась отстраниться.
— А ну-ка, успокойся. Давай, давай, заканчивай рыдать!
Вместо этого Гапка поудобнее устроилась на моем плече и завелась уже всерьёз. Она хлюпала, подвывала, бодала меня узеньким лобиком и, похоже, прекращать не собиралась. Я решительно отцепила от себя ее пальцы и отодвинулась. Девчонка притихла, вытирая мокрые щеки рукавами.
— Позволь, — строго спросила я, — а как же Зарёна? У твоего 'любимого' вроде жена имеется, вот, сына ему родила, помнишь?
Но Гапку мои слова нисколько не смутили.
— Ой, тетенька знахарка, Зарёнка ж всё одно помрёт, — удивленно протянула она, — так бабка Вевея сказала. А кому ж лучше, чем ей, знать? Зарёнка вскорости помрёт, и пусть скорее помирает, а тут вот она я! — и девочка мечтательно улыбнулась.
Знать лучше мне, мрачно подумала я. Уж если кто и помрет, так это точно не Зарёнка! Бедная Ведана Якунишна, приютила по доброте душевной сиротку! И я ещё, балда слепая, отправила шуструю девчонку отпаивать противопохмельным настоем перебравшего накануне Рута! То-то она полетела вприпрыжку!
— Я тётушке Ведане главная надёжа и опора, — между тем продолжала воодушевленно рассуждать Гапка, — а Зарёнка — змея, я ее ненавижу. Всегда норовит мне замечание сделать. А вот Рут — красавчик! Ей, змее, и не чета. Пусть ее не будет, и тогда он меня полюбит и женится!
Ай да Гапка! Какова маленькая гадючка? Проскользнула в дом, прикинулась покорной и услужливой, прижилась, пригрелась, а теперь можно и жалить начинать. И ведь сообразила: приворотное зельё — вещь серьёзная, тут на лягушке женишься, не то, что на приблудной дурнушке. Даже и про живую жену позабудешь. Да-а-а, умна не по годам.
Тут Гапка, похоже, всё-таки сообразила, что, строя свои матримониальные планы, слишком увлеклась в присутствии посторонней, да ещё и гостьи хозяев, да к тому же и знахарки, лечившей ненавистную соперницу. Последняя мысль явно только что пришла в ее не слишком сообразительную головку. Девчонка побледнела, закусила тонкие сухие губы, вскочила с лавки и сделала шаг назад.
— Простите меня, пожалуйста, — голосок вновь шелестел еле слышно, а на лице опять появилось глуповато-покорное выражение.— Я тут говорила всякие глупости. Я пойду, можно?
— Погоди-ка, — я улыбнулась хитрой Гапке как можно сочувственней, — постой. Я дам тебе одно зелье. Оно, конечно, не такое сильное, как я могла бы для тебя приготовить, будь у меня все нужные травки, однако, лучше что-то, чем совсем ничего. С этим зельем твои шансы на успех сильно возрастут.
— Что возрастет? — захлопала редкими ресницами девчонка. Ну почему все хитрюги такие тупые?!
— Твои возможности, — терпеливо объяснила я. — От этого зелья ты станешь краше и желаннее. Ну и, надеюсь, умнее.
— Тетенька знахарка, — жарко зашептала Гапка, живо бухнувшись мне в ноги, — дай мне зелья, умоляю тебя! Я же не за так прошу, я тебя отблагодарю. Вот, смотри, что у меня есть.
И девчонка, рванув вышитый ворот, дрожащими руками достала из-под рубашки небольшую подвеску на витой замысловатой цепочке.
Не думаю, что ушлая Гапка имела представление об артефакте, висевшем на ее шее. Иначе вряд ли она так резво сорвала бы его и пихнула мне в руки, просительно заглядывая в глаза.
Я осторожно приняла плоскую фигурку, представляющую собой сложное переплетение упругих металлических нитей, серебристых с характерным маслянистым отливом. В одной из бабушкиных книг я читала довольно подробное описание редкого оберега, отражающего враждебную магию практически любого уровня. Если верить автору, артефакт отличался вздорным нравом: его было нельзя купить или отнять силой, но можно обменять, унаследовать либо получить в дар. Или найти — если повезет. Особо отмечалось, что цепочка являла собой его важную и неотъемлемую часть. Так вот, сейчас я разглядывала именно его.
Держа фигурку на раскрытой ладони, я на мгновение накрыла ее другой рукой. Металлические нити недовольно зашевелились, их беспорядочной рисунок вдруг сложился в свирепую морду, посунувшуюся было вперед, но я резко дунула на нее; морда сразу утратила свой воинственный вид, клыкасто зевнула и вновь превратилась в бессмысленный набор линий и завитушек. То-то! Недаром в той книжке было ясно сказано: недовольный артефакт укрощается уверенным дыханием!
— Ты точно уверена, что хочешь отдать мне этот оберег? — уточнила я, вглядываясь в Гапкино зареванное лицо.
— Этот чего? — опять переспросила девочка. — А-а-а, подвеску-то? Конечно, забирай, только дай мне...
— Это не простая подвеска, это оберег, очень сильный, — перебила ее я. — Он может защитить тебя от многих бед.
— Ой, да чего тут защищать? — Гапка презрительно и горько махнула рукой. — Кому я нужна? Возьми его, тебе он нужнее. А мне нужнее...
Её круглые глаза подернулись мечтательной дымкой.
М-да... Тяжелый случай. Мне бы хотелось вот так, запросто, записать девчонку в змеюки подколодные и действовать соответственно, охраняя покой полюбившейся мне Веданы Якунишны и ее семьи. Но я знала, что так нельзя. Бабушка Полеля всегда учила меня: не суди других, Веславушка, а тем паче не осуждай. Только Пресветлые Боги могут знать, что на самом деле толкнуло человека на тот или иной поступок, почему он решил так, а не иначе, отчего в его душе выросло то или иное чувство. Тебе же дано видеть лишь внешнюю канву событий и деяний. Не пытайся стать кому бы то ни было судьей, даже если тебе очень захочется, даже если тебя об этом попросят! И тогда, если тебе очень повезет, может так статься, что и другие люди не будут судить тебя...
Именно поэтому я не могла безоговорочно и бесповоротно осудить Гапку, страстно мечтающую разрушить приютившую ее семью. Кто знает, каких бед нахлебалась девочка, с малолетства живя в людях? С какой черной неблагодарностью повстречалась сама за свою недлинную жизнь? Насколько зачерствело ее сердечко? Где прошла ее личная граница между добром и злом?
Ничего этого я не знала. Но попытаться ей помочь могла.
Под горящим взглядом серых птичьих глаз я принялась за дело. Приворотного зелья, ясное дело, не выйдет. Да даже и будь у меня с собой все необходимые компоненты — всё равно ни в жизнь бы не сварила! И вовсе не его я собиралась готовить.
Достав из походной сумки несколько склянок темного стекла с плотно притертыми крышками и пяток холщовых мешочков с нужными мне травками и молотыми корешками, я начала по каплям отмерять зелья, добавляя их в глиняную чашку с колодезной водой и перемешивая длинной остью петушиного пера. Вода немедленно потемнела и забурлила — это называется 'эффект холодного кипения'. Потом пришел черед содержимого мешочков. Здесь главное — не промахнуться с пропорцией. Для этого необходимо использовать все имеющиеся в распоряжении органы чувств: правильно приготовленное зелье не только выглядит, но и пахнет совершенно определенным образом, и звучит по-особому. Не научившись правильно чувствовать готовые снадобья, нельзя стать настоящей знахаркой, так всегда говорила бабушка, радуясь моему почти звериному чутью.
Так, чего-то определенно не хватает. Я ещё раз принюхалась, затем откопала в недрах сумки пестренький мешочек, аккуратно развязала его, кончиком ножа подцепила несколько пыльно-серых крошек и осторожно всыпала в продолжающую слабо булькать жидкость. От крупинок во все стороны стали расползаться радужные разводы, пока всё зелье не приобрело ртутно-серебристый цвет и соответствующую густоту. Всё-таки, классная штука толченые мышиные хвостики! Люблю с ними работать. Да ладно, ладно, не мышиные! Крысиные.
Шутка.
А если серьёзно, в пестреньком мешочке на самом дне сумки я хранила толченые кусочки русалочьих хвостов. Этот редкий компонент входил во многие зелья и ценился не просто на вес золота, а гораздо дороже. Его труднодоступность и цена объяснялись особенностями происхождения: русалки крайне неодобрительно встречали предложение расстаться с частью своего хвостового плавника. К тому же каждый раз возникали трудности с высылаемыми парламентерами: женщин русалки чаще всего попросту игнорировали, а мужчин...ну, тут всё ясно. Словом, редкий купец возвращался от русалок живым и с товаром.
Мне просто повезло: Ивица и ее сестры по старой дружбе с готовностью отдавали мне все случайные обломки своих роскошных хвостов. Почему они сварливо отказывали в подобной ерунде всем остальным, оставалось для меня загадкой.
Хвала Богам, неизвестный воришка, сперший упряжь и одну из наших сумок, не уволок мою дорожную торбу, под завязку набитую разными снадобьями и прочим ведовским прикладом — быстро найти замену диковинкам вроде тех же русалочьих хвостов было бы невозможно.
Теперь осталось сплести заклинание. Всё, готово.
Трясущимся от нетерпения руками Гапка поднесла к губам пеструю чашку и залпом проглотила тягучую переливающуюся жидкость. Это хорошо, что залпом: судя по входящим в зелье компонентам, на второй глоток силы воли могло уже и не хватить...
Несколько мгновений девочка неподвижно стояла, тупо уставившись на чашку. Потом она покачнулась, посудинка вывалилась из ее разжавшихся пальцев и покатилась по половицам, а побелевшая Гапка медленно осела на лавку. Я осторожно поддержала обмякшее тело. Вот и славно. Баю-бай!
Приготовленное мною сложное снадобье обладало многими полезными свойствами. Изменив направление и усилив ток жизненных сил девочки, оно заставит ее организм перестроить свою работу. Тело нальется здоровьем, кожа станет гладкой и чистой, волосы — густыми и пышными, зубы — крепкими. Заблестят глаза, выпрямится спина, походка обретет легкость и плавность. Нельзя сделать другим цвет глаз или форму носа, но можно изменить выражение лица и взгляд.
И, кроме того, благодаря кой-каким добавленным в снадобье травкам и заклинаниям, в жилах и душе девочки угаснут страсти, и на долгие месяцы, а может даже и годы, она вновь погрузится в безмятежность детства. Она навсегда позабудет про свое увлечение красавцем Рутом, про то, как желала беспощадно разрушить приютивший ее дом, как призывала смерть к ничего не подозревающей сопернице.
Я закончила читать последнее заклинание над крепко спящей Гапкой, вытерла пот с лица, пошатываясь, сложила в суму мешочки и склянки и побрела вниз. Надо же, сколько требуется сил, чтобы погасить пылающие страсти! Гораздо больше, чем их разжечь.
