Радуга над теокалли

Процессия подошла уже к скале, возвышавшейся над рекой, которая за последние дни порядочно обмелела. Жрецы снова приступили к молитве, а Иш-Чель внимательно осматривала место, куда ей предстояло падать. Осмотр не обрадовал её и не вселил надежды: стена обрывалась отвесно, а снизу поднимались острые зубастые камни, подножие их было скользким, между ними бежала вода. Только чуть дальше, всего в десяти шагах, река становилась глубокой и быстрой, сливаясь с многочисленными обмелевшими ручейками в одно русло.

'Как же мне добежать до этого места?!' — Иш-Чель уже не сомневалась, что именно в этом было её спасение.

Пока жрецы завершали ритуал, охрана зорко следила за каждым движением девушек. Это и стало их роковой ошибкой, которая принесла неожиданное освобождение.

* * *

Передовой отряд воинов-ягуаров мешиков наблюдал за процессией из чисто алчных соображений. На приносимых в жертву было надето столько золотых украшений, да и сами девушки были так красивы и юны, что мешики не могли устоять перед соблазном их захватить. На какое-то мгновение строй стражников разомкнулся. Воины позволили себе расслабиться, потому что к каждой девушке подошёл жрец и, цепко схватив несчастную, приготовился скинуть её с обрыва.

Ощутив прикосновение крепких пальцев к плечам, Иш-Чель уже готова была проститься с мыслью о возможном освобождении — оттолкнуть, вырваться и бежать — наивное безумство. Она забилась в руках палача, понимая, что упускает последнюю возможность спастись.

Именно в этот момент с жутким воем ягуаров на них бросились мешики...

Потрясённые жрецы выпустили жертвы и схватились за ножи, отчётливо понимая — теперь уже их жизни под угрозой.

Иш-Чель не стала терять драгоценного времени — для неё что жрецы, что мешики, всё было едино. Она воспользовалась внезапной свободой, всеобщим замешательством и побежала вдоль обрыва... Толчок и она бросилась в реку...

Вода подхватила, окутав прохладой, и понесла, крутя и ударяя о камни и дно. Но Иш-Чель упрямо боролась за жизнь. Когда течение стало тише, она попыталась вылезти на берег, что было непросто. Её руки и ноги — Иш-Чель выползала на четвереньках — утопали в грязи и тине. Выбраться оказалось намного труднее, чем барахтаться в реке.

Усилием воли женщина наконец-то выкарабкалась и, обессиленная, упала передохнуть. Не успев отдышаться, она услышала предательское хлюпанье грязи и, оглянувшись на реку, увидела вылезающих мешиков. Несколько воинов прыгнули за нею следом...

Иш-Чель не успела даже вскочить, как двое накинулись и стали срывать дорогие украшения. Содрав с неё все золото и разорвав при этом одежду, мужчины заспорили — кому она достанется. Жесты и мимика воинов была столь красноречива, что Иш-Чель не раздумывала, а первая ударила одного из них ногой в пах. Началась настоящая свалка. Иш-Чель превратилась в дикую кошку. Они валялись в грязи и тине, увязая и придвигаясь все ближе к воде.

И тут раздался громкий оклик. Мешикам был хорошо знаком этот голос. Один из воинов попытался подняться, и ему это удалось. Схватив добычу за волосы, перепачканный, увязая по колено в грязи, он поволок Иш-Чель за собой.

На твёрдой почве, занимая все пространство берега, стояли мешики во главе с Амантланом. Предводитель сурово оглядел дравшихся воинов и приказал занять место в отряде. Товарищи по оружию встретили их не столь тактично — они подняли вояк на смех, передразнивая и показывая, как те потешно выглядели, когда не могли справиться с одной женщиной. Переждав шутки, воины обратились к вождю с претензиями, постоянно указывая на Иш-Чель. Они уже поделили золотые украшения пленницы, но не решили, кому будет принадлежать она.

Вождь переводил взгляд с одного на другого, затем поглядел на грязную и оборванную Иш-Чель, отнюдь не блещущую красотой. Потом, чтобы прекратить спор, он заявил на неё свои права, наступив ногой на спину. Затем последовало краткое распоряжение. Иш-Чель связали, и отряд наконец-то двинулся вниз по реке, обходя город стороной.

Мешики разбили военный лагерь в двух часах ходьбы от Коацаока. Иш-Чель потрясло такое количество боевых отрядов — они действительно пришли не за данью, а воевать. Пленницу поместили в шалаш, оставив связанными только руки. Там же она обнаружила остальных девушек, которых готовили ей в сопровождение к богу Чаку.

Все были живы, но напуганы: готовясь к смерти, они верили в своё предназначение, а пленение мешиками лишило их счастливой и беззаботной жизни в чертогах бога. Примешивался ещё и страх за судьбы родных, чьи просьбы они не донесли; он угнетал девушек, давил на них, пугая неизвестностью.

Иш-Чель не разделяла горя своих несостоявшихся спутниц — краткий миг свободы воодушевил её. Главное — жива, а там — кто знает... Поэтому все жалобные причитания вызывали у неё если не гнев, то раздражение и досаду. Но она стремилась их погасить, понимая, насколько тяжело другим.

Ночью девушки начали хныкать.

— Замолчите! Вы живы, а это главное!

— Лучше было умереть, чем попасть в руки мешикам!

'Возможно, для вас это лучше, но не для меня!'

— А я выбираю жизнь!..

* * *

Прошло два дня после неудачного жертвоприношения. Город оплакал гибель жрецов и занялся сбором дани для мешиков. Яркое утро и весёлое пение птиц совершенно не соответствовали настроению членов совета старейшин, которые сопровождали выкуп. Он был огромен: более сотни рабов несли большие тюки с тончайшей хлопковой тканью. Другие рабы тянули носилки, груженные золотом и мёдом.

Мешики стояли на вершине холма недалеко от города. Их огромный лагерь, который они поставили вечером, совершенно не напоминал торговый караван — небольшие отряды человек по двадцать воинов в полном вооружении и готовности к нападению. В центре каждого стояло древко со знаменем, изображавшем какое-либо животное. Это пёстрое многоцветие шевелилось и бурлило, придерживаясь, тем не менее, определённого порядка.

Караван с выкупом встретили всё те же послы, которые теперь не скрывали принадлежности к командному составу войска страны Анауак. Впереди всех в полном боевом облачении стоял вождь в одежде из шкуры ягуара, которая обтягивала тело от плеч до щиколоток. На голове красовалась маска из черепа животного. Сквозь злобный оскал белоснежных клыков на майя взирало лицо, украшенное боевой раскраской.

Рядом с ним стоял ещё один гость Коацаока — предводитель воинов-орлов по имени Кремниевый Нож, но одет он был иначе. Его одежда состояла из нашитых одно на другое белоснежных перьев, а там, где они заканчивались, торчали деревяшки, окрашенные в красный цвет, и символизирующие грозные когти орла — владыки неба. На голове поблёскивала золотым клювом и нефритовыми глазами маска птицы.

Чем ближе подходили старейшины Коацаока, тем сосредоточеннее становились лица предводителей ацтекского воинства. Предстояло подтвердить правильность передаваемого имущества и выслушать условия договора. С обеих сторон выделили людей, обученных счёту. Солнце уже садилось, когда передачу завершили, и старейшины расположились лицом к лицу с вождём воинов-ягуаров.

— Амантлан, город не полностью уплатил выкуп, не хватает пяти тюков с хлопком, — на разрисованном лице предводителя ничего не дрогнуло.

Тяжёлый взгляд из-под белых клыков придавил говорившего к земле. Амантлан задумался, и горожанам показалось, что время остановилось. Испугались все. Переговоры могли сорваться.

— Проверить ещё раз. Каждый мешок, каждый тюк подносить сюда. Счёт ведёт только один человек.

— Ярче костры! Зажечь факелы! Выставить охрану! — отдал приказы воин-орёл, командир одного из отрядов, а затем повернулся к вождю. — Мы не успеем до темноты все пересчитать, Амантлан!

— Пусть воины будут готовы. Не думаю, что Кинич-Ахава соберётся на нас напасть. Горожане напуганы, — кривая усмешка скользнула по губам вождя. — Но я не хочу требовать больше положенного или оставлять того, что принадлежит нам! Поэтому, пусть внимательно считают!

Воин-орёл слегка кивнул и направился отдавать распоряжения. От себя он добавил только один приказ — окружить плотной стеной старейшин Коацаока, чтобы в случае тревоги никто не сбежал.

Зажжённые факелы осветили площадку, на которую сносили выкуп. Майя поминутно переглядывались, от них не ускользнули приготовления мешиков.

Когда последний тюк был посчитан, предводитель подошёл к учётчику и выслушал его доклад.

— Довольно много не хватает... — спокойно ответил Амантлан на немой вопрос старейшин Коацаока.

Майя терпеливо начали сверять свои расчёты. Мешик оказался прав. Дело могло бы решиться мирно, но из толпы горожан полетел в сторону Амантлана ком земли, сопровождавшийся выкриком:

— Чтоб вы подавились, все вам мало!.. — один резкий взмах руки вождя и в толпу горожан ринулся отряд воинов-ягуаров, бесцеремонно расталкивая собравшихся.

Организовать свалку оказалось проще, чем успокоить взвинченных до предела людей, к тому же это было началом плана, который предложил Халаке-Ахава. Майя решительно не желали выдавать кричавшего, возникла драка, постепенно переросшая в бой.

Коацаокцы замешкались и с ужасом поняли, что теперь резни не избежать. А мешики пытались сообразить, какие выгоды это им принесёт и не является ли всё делом рук их предводителя, умеющего применять подобные военные хитрости.

Многие воины не скрывали нетерпения, поворачивали головы в сторону Амантлана, чтобы увидеть сигнал к наступлению. Напряжение нарастало.

Несколько отрядов молодых орлов, отбросив всякую осторожность, поддались внутреннему голосу, призывавшему завоёвывать славу и почести, ринулись на врага, который оказался без руководителя, а потому напоминал, скорее, разрозненную толпу, чем организованное и боеспособное войско, способное отразить малочисленный натиск.

Майя не могли решить: защищать им выкуп или отступать к стенам города, где призывно чернели распахнутые ворота (кому же это пришло в голову?!). Наконец, какое-то подобие порядка им удалось организовать, и майя издали клич, который должен был привести в чувство и встряхнуть растерявшихся, но не успели ещё последние, самые нерасторопные воины встать в боевой порядок, как стоявший неподвижно Амантлан резко взмахнул рукой в направлении города. Тут же воющие мешики разделились и обрушились на малочисленных противников.Левая лавина практически моментально смяла защитников выкупа. Правая быстрым маршем ринулась к городским воротам, которые по-прежнему были раскрыты.

Крах войска Коацаока стал очевиден. Едва мешики приблизились к стенам города, навстречу им выбежали воины и ремесленники, среди которых нёсся Кинич-Ахава. Шум в голове заглушался дикой злостью. Совсем недавно он пришёл в себя и узнал, что кто-то спровоцировал срыв переговоров.

Авангард захватчиков и защитники города буквально сшиблись. Всюду слышались крики, страшный треск проломленных черепов, хруст костей — это работали боевые палицы мешиков. Кровь обильно заливала тела убитых и утоптанную землю. Сражаться приходилось, спотыкаясь о поверженных и раненых.

Темнота скрывала огромные потери, которые несли обе стороны. Раненые не молили о пощаде, главным было удержать подходы к воротам, пока их кто-нибудь наконец закроет. У входа в город начала расти насыпь из человеческих тел, где смешались и мёртвые и живые, где невозможно было отличить мешика от майя, а наверху шёл жестокий последний бой личной охраны.

Кинич-Ахава не чувствовал усталости, только злая мысль, что с таким малым отрядом ему не удержать городские ворота, и он зря погубит людей, надоедливо билась в мозгу.

Раздался громкий рёв мешиков:

Посреди равнин

Наше сердце жаждет смерти,

От обсидианового ножа.

Жаждет наше сердце смерти,

Смерти на войне!

Сражение на подступах превращалось в жертвоприношение богам Анауака, имена их все чаще выкрикивались нападавшими. Инстинкт самосохранения у коацаокцев взял верх и заставил действовать решительно.

— Уходим в лес! — крикнул Кинич-Ахава что есть мочи. Сражавшиеся медленно, а затемвсё быстреенаращивая темп продвижения буквально проскользнули между городской стеной, за которой уже слышались громкие причитания жителей, подвергшихся нападению и грабежу, и горой трупов, гдевсего несколько мгновений назадони ещёбились за жизнь своих близких.

Отряд Кинич-Ахава был слишком мал и не представлял угрозы для захватчиков, поэтому воины-ягуары не преследовали беглецов. К тому жепотоки прохладной воды внезапно обрушились долгожданным дождём на опустевшее поле битвы.

Сражение перекинулось за стены города, теперь бой шёл в каждом доме, но побеждённым не на что было рассчитывать: нападавшие оставляли в живых только молодых девушек и юношей, которые могли бы выдержать долгий путь в страну Анауак.

Не жаловали мешики и семьи, получившие охранные пластинки от Халаке-Ахава, всех сопротивляющихся захватчики безжалостно вырезали.

Предводитель отрядов Амантлан шёл по центральной улице города и вёл себя как хозяин в своём поместье. Направлялся он к дворцу халач-виника, единственному зданию в Коацаоке, из окон которого не вырывались языки пламени.

— Прекратите жечь город! — недовольно бросил победитель, понимая, что многим придётся ночевать под дождём. Но дело было сделано, и дым стлался по каменным плитам мостовой захваченного города. Он мешал дышать и вынудил мешиков убраться из Коацаока до утра.

* * *

Дождь помог некоторым жителям. Они вовремя услышали шум в центральной части и предпочли воспользоваться шансом для спасения себя и своего добра. Под покровом ночи и дождя, подаренного им богами, горожане правильно рассчитали — они смогут беспрепятственно покинуть город через тайные лазы.

Среди беглецов, пробирающихся вглубь леса, уверенным шагом следовала Уичаа. Именно её охранники расчищали лесные завалы и подгоняли отстающих беженцев. На вопрос, куда же они идут, она с уверенностью отвечала:

— Домой! Митла даст нам кров! — а про себя, приложив руку к сердцу, Уичаа добавляла:'И мой сын направится туда... У него нет другой дороги...'

Беглецы-майя пересекли высохшее русло реки. Женщинам, несущим маленьких детей, тяжело давалась переправа. Люди спотыкались, ноги скользили на камнях, и только страх быть обнаруженными гнал вперёд настойчивеевоинов бывшей госпожи Коацаока. Вотпройдены несколько сотен метров леса по практически невидимой тропке в поникшей траве. Вот дорожка пошла под гору, темп замедлился — самое время дать людям передышку и осмотреться: кто успел спастись и, покорный судьбе, следует в изгнание.

Уичаа огляделась. Восемь бедных семей со скарбом. Навернякапожитки собирались в последнюю минуту — хваталось все, что попадалось под руку — вещи выглядывали и висели, напоминая листья неведомых растений. Чуть дальше — обычные пахари, они сидели на поваленном дереве обособленной кучкой и держали мотыги — жалкое имущество бедняков... Немного в стороне присела самая большая группа зажиточных ремесленников и горожан. Несмотря на внезапное бегство, слуги и рабы были основательно нагружены тюками. Совсем обособлено расположился жрец Ицамны в окружении всего троих служителей и четырёх рабов, нёсших на плечах храмовые ценности.