Птица с железными перьями

— Ладно, — буркнул он. — Пошли.

По счастью, трупов в доме не оказалось, как и чудовищ — падальщикам здесь делать было нечего. Внутри обнаружились две комнаты, кухня и ванная. Мутная вода из крана текла еле-еле — похоже, водопровод в городе не работал, что и не удивительно. Из комнат уже вытащили почти всю мебель. В одной из них, той, что побольше, еще осталась широкая двуспальная кровать, косо стоящая на середине. Наверное, ее тоже пытались вытащить, но не смогли. В пустой кухне стояла маленькая металлическая печка. Что ж, для ночевки — вполне достаточно.

Печку они перетащили в комнату с кроватью, туда же свалили тюки с вещами, снятые с голубя. Саму птицу опять оставили в коридоре. Сидя на одном из мешков, Йоттар, привалившись спиной к стене, молча наблюдал, как пляшет в своем шаманском танце Оруфи, и как зачарованно смотрит на нее император. Медленно закипал на печке чайник, который они прихватили из деревни. В комнате скапливалась духота.

Не выдержав, Йоттар все-таки встал и открыл окно. Издалека донеслись звуки выстрелов. Должно быть, выжившие под предводительством Гелеба отстреливались от чудищ. Значит, монстры все-таки активнее ночью. Повезло, что в их лагерь чудовищам не пробраться.

Император, разувшись, сидел на краю кровати. За день с непривычки он в кровь стер ноги. Хорошо еще, что не ныл. Закончив ритуал, Оруфи из складок одежды выудила знакомую уже баночку с мазью и протянула Фавио.

— Возьми, должно помочь.

Тот, неловко улыбаясь, кивнул в знак благодарности и принял мазь. Ничего не сказав больше, колдунья вытащила припасы и принялась за еду. Вот же железный желудок у девчонки. Йоттару после увиденного становилось тошно при одной мысли о еде, император тоже не спешил присоединяться к ужину. Снова отвернувшись к окну, Йоттар уставился на тускло светящееся небо. Раньше, когда до них только долетали отголоски колдовства с юга, небо хотя бы покрывалось оранжевыми облаками, похожими на клубы дыма. А сейчас — ни звезд, ни луны, ни даже туч. Просто ровная поверхность, похожая больше на застоявшуюся воду, чем на небеса.

— Мне жаль, что с твоими родными случилось такое, — негромко произнес Фавио. — Если... если тебе станет легче, я понимаю, что ты чувствуешь. Мои родители погибли, когда я был совсем маленьким. Хотя ты, наверное, и так это знаешь...

Йоттар кивнул. Выслушивать соболезнования императора не хотелось, как и говорить вообще. Но Фавио, не догадываясь об этом, продолжил:

— Ты, наверное, очень любил их...

— Совсем нет, — глухо отозвался Йоттар. — Я их терпеть не мог, как и они меня.

Император от неожиданности закашлялся.

— Тогда почему ты так расстроен? — тихо спросила Оруфи.

Йоттар оглянулся на нее. Девчонка сидела, скрестив ноги, посреди кровати, и хрустела яблоком. На нее увиденное, похоже, не произвело много впечатлений.

— Я не расстроен, — попытался возразить Йоттар.

Криво усмехнувшись в доказательство, он скрестил руки и облокотился на стену. Колдунья выжидающе смотрела на него, даже император пока молчал. Йоттар помолчал, собираясь с мыслями.

— Я не расстроен, — повторил он. — Просто... как бы это сказать... все и раньше было, не сказать, что хорошо. Но... хоть сколько-то понятно. А теперь... Теперь совсем не ясно, что делать. От Файнара почти ничего не осталось. Я пообещал одному человеку в доме с выжившими, что в Тайреме отправлю телеграмму в столицу, о том, что здесь произошло. Только... а что, если и там одни руины? Тогда и смысла идти туда нет. Сдохнуть и здесь можно.

— Не надо так говорить! — горячо запротестовал Фавио, как будто от слов Йоттара чудовища могли разрушить Тайрем быстрее. — Даже... Даже если там и правда чудовища, это ничего не значит! Возле Тайрема стоит моя крепость, ее всегда охраняли! Там совершенно точно все осталось по-прежнему, и можно будет переждать, пока войска не остановят чудищ!

Йоттар неопределенно хмыкнул. После сегодняшнего дня император уже не вызывал прежнего раздражения, что, наверное, и не удивительно — в таком походе в последнюю очередь думаешь о личных обидах. Выбор не велик — выяснять отношения или выжить всем отрядом. Впрочем, Йоттара грызла не только мысль о будущем.

Отец женился повторно, когда Йоттару было девять лет. К тому моменту мама была уже несколько лет как мертва — не пережила эпидемию в одну из холодных зим. Йоттар почти не помнил ее. Остались даже не воспоминания, а воспоминания о воспоминаниях, о голосе, который тихо поет колыбельную на ночь, о всегда теплых руках и о том, как с отцом они говорили о чем-то ночью, когда думали, что Йоттар спит и уже не слышит их.

Отец сильно сдал после ее смерти. В глубине души Йоттар считал, что, останься мама жива, отец не принял бы участие в подготовке к мятежу. Но он принял. А за несколько лет до этого — женился. Как можно было понять из разговоров соседок, из-за того, что в доме нужна хозяйка, а ребенок не может расти без матери.

С хозяйством мачеха и правда справлялась. В доме стало чисто и опрятно, появилась домработница, на окнах поселились цветочные горшки, а комнаты пропитал запах дорогих духов. С Йоттаром было сложнее — он вечно вытворял что-нибудь после каждой ее попытки привить ему дисциплину. Сначала, кажется, это было случайно, а потом он продолжал делать это то ли назло, то ли по привычке.

После, когда отец стал подолгу пропадать — как он тогда говорил, на работе — вражда усилилась. Мачеха регулярно запирала Йоттара в комнате, оставляла без ужина в наказание и запрещала все, что только могла. Йоттару к тому моменту уже не было дела до ее запретов. Он неделями не появлялся в школе, два раза попадал в полицию за хулиганство, а однажды застрелил ее белого пуделя из подаренной отцом винтовки. Сейчас за этот поступок было стыдно, но тогда было скорее весело.

А потом отца казнили. Пришлось продать дом, чтобы выплатить внезапно образовавшиеся долги, и переехать из столицы, подальше от злых языков, косых взглядов и усилившегося внимания полицейских. В Файнаре жили иначе — даже домработниц никто не держал. Некоторое время Йоттар, пытаясь начать новую жизнь, старался вести себя тихо. Но потом мачеха снова вышла замуж, и он ушел из дома. О чем, в общем-то, не жалел. Только сейчас, увидев это распухшее тело, вместе с воспоминаниями нахлынуло чувство вины. Он ведь мог и не доставлять ей столько неприятностей.

— Тяжело было из Диких земель уходить? — хрипло спросил он, чтобы отвлечься от мыслей.

Оруфи удивленно приподняла брови. Кажется, она удивлялась каждый раз, когда ее спрашивали хоть о чем-то не по делу. Да и за все время их знакомства сказала не больше сотни слов.

— Не очень... — тихо отозвалась она. — Сложнее всего было пройти мимо солдат на границе, но их получилось отвлечь мороком.

— Я не про это. Тяжело было все оставлять?

Колдунья покачала головой и снова замолчала.