Николай I - попаданец. Книга 2

— Лучше бы новые парофрегаты к нам отправили. Это ж где мы столько народу то найдем для парусников то. И так апостолы наши кое-как укомплектованные.

— Ну, много не пошлют. Адмирал Нахимов, говорят, страшно ругался, когда провел ревизию Черноморского флота. Оно конечно, денег на флот не давали. Но все одно оказалось, что половина кораблей полностью сгнила.

— Ну и не страшно. Мне тут давеча депеша из министерства пришла. Обещают уже в следующем году угольную станцию устроить. Глядишь и людишек для обслуживания пришлют. А то ведь у нас как, пять лет контракт отработают и бегут в Калифорнию. Там они и теплее и землица плодороднее, — вздохнул Федор Анатольевич.

— Оно, конечно так, согласился капитан. Калифорния полюднее будет. Но и у вас край, ввек не объехать.

— Что есть, то есть, — вступил в разговор полковник Сазонов. — Земля тут суровая, но богатая. Зверя всякого в лесах прорва. Охота знатная, — прицокнул он языком. — Ежели хотите, можем вас свозить.

— Я бы с удовольствием, ответил Тучков, — но послезавтра мы уже отбываем, а мне еще дела с вашими купцами закончить надо.

— Ну что ж, неволить не буду. Если бы не служба я бы летом сходил бы на промысел с охотничьей партией.

— У нас тут почитай все охотятся, — поддакнул губернатор. Тем и кормимся. Но одной охотой Аляску не подымешь. Вот мы давеча лесопилку поставили, леса у нас много, может и в Александровск отправлять станем. Уголь на побережье недавно обнаружили. Хочу еще кирпичный завод отстроить. А то дома очень быстро гниют. Без кирпичного фундамента никак.

— А цемент вам не нужен? Могу в следующий раз завести. Недорого. Возьму как балласт.

— Цемент нам из Калифорнии завозят, но ежели по цене сойдемся, то почему бы и нет. Нам бы еще железо отыскать, чтобы не завозить. Тут у нас еще с прошлого года геологи ищут. Летом с охотничьими партиями уходят и ищут. Вот так уголь и отыскали, глядишь, и железо найдут, а может и вовсе золото, мечтательно произнес губернатор.

— Ну, дай то бог, поддакнул капитан. Предлагаю выпить за ваши начинания. Возражающих не оказалось, и небольшая компания еще раз отдала должное калифорнийскому вину.

Через четырнадцать дней 'Любава' бросила якорь в Александровском порту. Столица Калифорнии сильно разрослась за последние десять лет. Это был уже не глухой городок, как Ново-Архангельск, а город, насчитывающий десять тысяч жителей. С первого своего посещения Тучков ощущал, что именно здесь поднимается новая, не скованная условностями и гнетом прошлого Россия. В чем-то Александровск походил на Одессу. Та же разномастная толчея на улицах, оживленная торговля и особая атмосфера портового города. У причала стояла дюжина судов, в том числе и два парохода, а на улицах помимо русского, слышался испанский, английский, греческий и даже китайский языки. Соответственно поражала пестрота нарядов, от строгих костюмов с котелками, до китайских шаровар и рубах. А главное солнце, свет которого ярко играл на куполах Николаевского собора.

Собор виднелся издали, еще до того как корабли подходили к входу в залив. Сам залив охранялся двумя фортами с обеих сторон, надежно прикрывающих город и порт от нежелательных посетителей. Помимо пушек форта, город защищала корабельная артиллерия трех фрегатов из Апостольской серии, составлявшей костях Тихоокеанского флота в Русской Америке.

Центр города выглядел солидно и состоял из каменных строений. Центральная улица, носившая высокопарное название — Императорская, была замощена и выводила к главному городскому собору — Николаевскому, построенному два года назад на пожертвования местных купцов. Помимо Николаевского, в Александровске стояло еще пять церквей и даже существовал монастырь, образованный самим отцом Иннокентием, легендарным основателем Американской епархии, который много поспособствовал обращению в христианство местных индейцев.

На самой Императорской и на близлежащих улицах находились банки, конторы, рестораны для богатых обывателей и даже местный театр. Оживленная улица притягивала местных щипачей, в надежде на богатого приезжего купца. Соответственно, неподалеку располагался местный околоточный участок.

Позади красивого фасада центральных улиц существовал и другой город. Деревянный, не мощенный и грязноватый. С запада, неподалеку от океана, находилась Рыночная сторона, названная так в честь огромного рынка, где сходились торговцы и покупатели со всех окрестностей. Рынок, наравне с Императорской считался самым оживленным местом в Александровске, и, пожалуй, во всей Калифорнии. С юга прилегала Станичная сторона, в кабаках которой любили околачиваться казачки, прибывавшие по делам в город. С севера, от порта к центру, раскинулась Морская сторона, которую заселяли в основном грузчики, семьи моряков и ремесленники. Улицы, примыкавшие к порту, как и во многих портовых городах, пестрели кабаками, винными погребами и притонами. Некоторые кабаки считались подпольной биржей труда среди разномастных спекулянтов, шулеров и иного сброда.

Душой города был порт. Он еще только строился, прирастая пирсами, пакгаузами и угольными складами, но уже сейчас он мог принять до двадцати кораблей одновременно. Отсюда привезенные товары расходились по всей Калифорнии и даже шли на юг, в Мексику. На Рыночной стороне высился, еще в лесах, железнодорожный вокзал. Железная дорога на Рязанов* уже подходила к Александровску и к следующей весне отсюда должен уйти первый поезд. От Резанова, через долину, строилась ветка на юг, к мексиканской границе в сторону Соноры. Ветка эта имела стратегическое значение для всей Калифорнии. Она должна значительно облегчить путь для прибывающих поселенцев, которые пока добирались морским путем из Акапулько. Вдобавок, Калифорнийская губерния нуждалась в мексиканском угле. Обнаруженные четыре года назад запасы угля в Коауиле, оказались довольно богатыми. Соответственно в Шелихове* строился металлургический завод, для самообеспечения губернии чугуном и сталью.

В Александровске 'Любава' задержалась на две недели. Было необходимо пополнить припасы, кренинговать судно и дать отдых команде перед обратным плаванием. Проследив, что весь привезенный товар уже сгружен и подписав необходимые бумаги в порту, капитан направился в город. Обычно он останавливался на несколько дней в гостинице 'Киевская', где планировал остаться и на этот раз. По дороге он зашел в небольшой, полуподвальный кабачок 'На якоре', где лицом к лицу встретился со своим давним знакомцем, бывшим одесситом, Павлом Юрьевичем Черкасским. В темном, забитом людьми помещении стоял крепкий запах табака, немытых тел и перегара.

Павел Юрьевич выглядел огромным детиной, под два метра ростом, с широкими плечами и огромными, лапатообразными ладонями. На его бородатом, обветренном лице, лукаво светились голубые глаза. Узнав друга, он на радостях схватил его в охапку и приподнял.

— Здорово, Иван Дмитрич, какой все-таки мир тесный. Уж не чаял тебя здесь увидеть.

— Рад тебя видеть, Паша. Экий ты медведь, однако. Отпусти, а то ребра сломаешь.

Очутившись на полу, он спросил Черкасского:

— Ты здесь надолго?

— Вообще то я здесь поселился, но послезавтра отчаливаю в Петропавловск. А ты здесь каким ветром?

— Как раз сегодня пришли. Из Ново-Архангельска. Теперь на заслуженный отдых, — улыбнулся Тучков.

— Как дошли то, не шибко мотало?

— Неплохо. На полпути из Кантона штормило несколько дней, а так, в основном, спокойно.

— А я вот давеча, недалеко от Ново-Архангельска в шторм попал. Уже думал, не сдюжим. У меня двоих за борт вышвырнуло. Ну, думаю, ежели живым доберусь, поставлю свечку в храме.

— И что, поставил?

— А куды ж я денусь. Слово есть слово. С такими материями, Ваня, шутки плохи. — он перекрестился. — Вот теперь, опять, в Петропавловск зерно везу. Приходиться быстро оборачиваться до конца навигации. Ну, ничего, зимой малехо отдохну, да и робята пообтрепались.

— И когда ты успел здесь осесть? По Одессе то не скучаешь?

— Скучаю, чего таить. Но климат здесь благодатный, теплый. Работы много, за одну навигацию два-три раза оборачиваюсь. Женился я, жена вон на сносях. Так что я теперь встал на якорь.

— Ишь ты, молодец. Жене представишь?

— Познакомлю, конечно. Ты, кстати, где остановился?

— В 'Киевской' хотел, а что?

— Зачем тебе в 'Киевской', останавливайся у меня. Чай не нехристь какой, друга не принять. Заодно про Одессу расскажешь. Как оно там.

— А не стесню? Жена все же на сносях.

— Не переживай. Дом у меня большой, на Морской стороне, неподалеку отсюда. А как уеду, тогда и отдыхай себе в 'Киевской'.

— Уговорил, но тогда я угощаю. Иван Дмитриевич махнул рукой официанту. — Нам штоф беленькой, огурчиков и балычка закусить.

— Сей момент, — ответил официант и исчез. Уже через несколько минут, простой деревянный стол, изрезанный ножами был сарвирован рюмками и тарелками со снедью.

— За тебя, Павел Юрьевич, — сказал Тучков, и друзья, чокнувшись, опрокинули по стопке.

Разговор еще долго шел об Одессе, ценах на товары, общих знакомых, а под конец, немного охмелев, Черкасский, наклонившись к капитану, и дыша ему в лицо перегаром шепотом, словно выведывая тайну, сказал:

— Ты знаешь, Вась, люди говорят, что тут, неподалеку от Резанова, золотшко нашли...

Глава 23.

— Ах ты ж гнида, — прошипел Михась и, вытащив засапожник, попер на Карася. Тот в страхе отскочил и хотел было дать деру, но в тесноте трюма зацепился за чьи то ноги и упал. Двое дюжих мужиков обхватили Михася, а артельный староста, Никодим Петрович сказал сурово:

— Ты тута ножом не размахивай. А то живо к ногтю пригнем. На берег сойдешь, тогда пожалуста, а здеся не балуй. — Старатель вернул нож обратно в сапог и ответил угрюмо:

— Так это что ж, он тут жульничает, а я значит, ему и в рыло дать не могу?

— В рыло можно, но лучше он тебе виру заплатит. Ведь заплатишь, а Карась, — ухмыльнулся артельщик.

— Заплачу, — угрюмо ответил тот, все еще опасливо стоя недалеко от лестницы, что вела на палубу.

— Сколько ты проигрался? — спросил Никодим Петрович у Михася.

— Двадцать семь целковых да еще часы серебряные.

— Ну вот, вернешь ему все и еще двадцать целковых за шельмовство. Довольный старатель ухмыльнулся глядя на Карася, а тот возмущенно заверещал:

— Не по-христьянски это. Двадцать целковых сверху, это ж разорение. Да я ж...Договорить он не успел, ибо здоровый детина, стоявший неподалеку, по знаку старосты залепил ему затрещину от которой тщедушный жулик отлетел на несколько шагов и шмякнулся об мешки с мукой. Здоровяк не спеша поднял его за шкирку, встряхнул и поставил на ноги.

— Дашь двадцать рублев, — проникновенно сказал артельщик и добавил, — еще раз туз в рукаве спрячешь, за борт выброшу, и не посмотрю на уговор с капитаном. Всех касается, он обвел взглядом толпу сгрудившуюся вокруг. — Пока до берега не добрались, все соблюдают порядок. А теперь айда отсюда, представление окончено.

Народ постепенно расходился, а Михась сразу рванул к Федьке Карасеву, по кличке Карась, и схватив того за ворот процедил:

— Скажи спасибо, что мы в море. Но на берегу на глаза мне не попадайся, пришибу. А пока деньги гони. Тот быстренько отдал причитающееся и порскнул в свой закуток.

Михась со своим напарником Тимофеем Митрохиным болтались в посудине под названием 'Херсон' уже два месяца, и скоро, с божьей помощью, должны были дойти до Веракруса, что в Мексике. 'Херсон' являлся одним из дюжины транспортов товарищества 'Меркурий' и до золотой лихорадки доставлял зерно в Марсель и Барселону. Но как только слух о богатейших золотых россыпях в Калифорнии достиг метрополии, из портов Одессы, Риги и Владивостока хлынул поток искателей наживы. Среди них находилось немало золотоискателей, промышлявших до этого в Сибири и на Амур-реке. Спрос на перевозки зашкаливал, и товарищество даже зафрахтовало три транспорта в Англии и Франции, чтобы справиться с наплывом желающих отправиться за тридевять земель, в далекую Калифорнию, о которой большинство до этого момента и не слыхали вовсе.

Слухи о Калифорнийском золоте достигли товарищей в Томске, где они отдыхали после не очень удачного сезона. Не долго думая, они распродали свой нехитрый скарб и поддались в Новосибирск, куда как раз дошла ветка железной дороги. Оттуда, через Первопрестольную в Одессу. А там, с пестрой толпой авантюристов и любителей наживы оказались на 'Херсоне'.

Трехмачтовый транспорт вмещал в себя двести пассажиров и экипаж. Трюм разделили на три отсека: один, самый большой для пассажиров, второй для экипажа и третий для припасов. Скученность была страшная. Нар на всех не хватало. Спали прямо на узлах и ящиках. Поэтому, днем пассажиры проводили время на палубе, ибо внизу, под скрипучими досками, в затхлом и пропахшем немытыми телами трюме было неуютно. Нары в три этажа занимали большую часть помещения, которое освещалось несколькими керосиновыми лампами, висевшими над потолком и дававшими скудный свет. От этого внизу всегда царил полумрак. Своими керосинками пользоваться не дозволялось, во избежание пожаров.

В этом изолированном мирке царил свой, жестко соблюдаемый распорядок. Никодим Петрович, глава большой, в тридцать человек артели, являлся старостой этого замкнутого мирка. Ребята в его артели, как на подбор здоровые и плечистые быстро навели порядок, разъяснив недовольным кто здесь хозяин. Впрочем, артельщик оказался мужиком справедливым и за просто так народ не гнобил. Народ на корабле собрался отчаянный, большинство старатели, но имелось и несколько фартовых — бывших каторжан, ежели слабину дашь, половина пассажиров до Мексики не доедет. Но с пудовыми кулаками старосты связываться никто не хотел. Выглядел артельщик внушительно: кряжистый, несмотря на высокий рост, с длинной окладистой бородой и густыми черными, резко очерченными бровями. Из под бровей глядели серые, рысьи глаза. Взгляд жесткий, властный. С таким человеком спорить, себе дороже.

Митрохин поднялся на палубу и увидел Михася, стоящего в окружении нескольких старателей и что-то увлеченно рассказывающего. Подождав, пока тот закончит, он тронул его за рукав:

— Пойдем, разговор есть.

— Опять за картишки ругаться будешь? Я же так, по мелочи.

— По мелочи, — сплюнул Тимофей. — Вечно ты из-за них в истории попадаешь. Обещал ведь, что более ни ни.

— Дык, ты мне вроде не мамка.

— Не мамка, но ведь не первый день золотишко вместе роем. Нам еще до Калифорнии деньги понадобятся, а ты из враз слить хочешь? Народ тута лихой, враз без штанов окажешься.

— Ну ладно, ладно, — отошел Михась, — завязал я. Вот увидишь.

На том разговор и закончился. Через две недели 'Херсон' бросил якорь в порту Пуэрто Мексико. Первая часть путешествия закончилась.

Пуэрто Мексико оказался оживленным портовым городком с множеством церквей в честь бесчисленных католических святых. В нем имелось несколько широких площадей, в течение дня превращавшихся в рынки. Вокруг площадей стояли дома с аркадами, предохранявшими от палящего южного солнца. Под ними обычно совершались более крупные, иногда нелегальные, сделки. Отсюда пассажиры пересекали перешеек Теуантипек по железной дороге и садились на другой транспорт в Санта-Крусе дабы добраться до Александровска. После начала 'золотой лихорадки' и наплыва старателей, стремившимся в Калифорнию, город-порт значительно вырос, став перевалочным пунктом на пути к Эльдорадо. Сюда прибывали корабли из Одессы, Риги и Петербурга, чтобы после короткого отдыха и разгрузки товаров двинутся на запад. Железная дорога значительно сокращала путь, позволяя добраться из метрополии до Калифорнии за три-четыре месяца, вместо восьми — десяти, если идти вокруг мыса Горн. Точного графика движения не существовало, что являлось обычным делом для этих краев, но, тем не менее, в день на запад уходило по два — три поезда.