Николай I - попаданец. Книга 2

Во-вторых, большинство ведущих позиций в этих краях принадлежали остзейским баронам, а они очень ревниво следили за соблюдением своих особых привилегий, предоставленных им еще Петром I. Финляндия, тоже, была автономией, и местные старожилы не менее внимательно, чем их соседи, следили за соблюдением своих прав. Граф Киселев всячески поддерживал переселение русских в этот регион, но целенаправленной политики мы не проводили вплоть до окончания Кавказской войны. Именно эта война показала, насколько уязвимыми являются окраины империи в случае всплеска национализма.

В 1844 году мы начали проводить политику русификации, а именно все делопроизводство в двухгодичный срок должно было перейти на русский язык, а во всех школах русский язык стал обязательным. Естественно, что эти меры вызвали неприятие и озлобление, хотя и не у всех. За столетие в составе империи многие остзейские немцы обрусели и смогли высоко продвинуться в государственной иерархии. Так, многие среди моего окружения носили немецкие фамилии. Чего только стоят фамилии Бенкендорф, Гофман, Рикорд и другие. А сколько ученых, генералов и управленцев, даже не пересчитать. Для всех них Россия являлась родиной. Но существовали и другие, которые заправляли на местах и для которых главными оказались их права и привилегии. Эти остзейские бароны имели деньги и власть, и вовсе не намеривались ими поступится. Имелась и третья сила, а именно коренные народности: литовцы, латыши и эстонцы. Они, в основном, находились в подчиненном положении, и довольно пассивно отнеслись к русификации. Четверть из них и так переехала за Урал или в казахские степи, где существовала возможность получить участок побольше. Те, кто остались, в основном батрачили на местных баронов. Дело в том, что в Прибалтике крестьян освободили еще при брате моем Александре, а посему Крестьянская реформа обошла их стороной.

Именно поэтому мы использовали политику 'разделяй и властвуй', заявив, что пора исправить несправедливость по отношению к местным народам и дать им достаточно земли для достойного существования. Так как земли на месте не хватало, часть крестьян подлежали отселению. Это очень взбудоражило местную элиту, потому как лишало ее дешевой рабочей силы. Это недовольство, в итоге, вылилось в восстание под руководством Фридриха Тальберга, крупного помещика из-под Риги. Он оказался талантливым организатором и сумел создать настоящее подполье. Что удивительно, он умудрился использовать немецкий национализм, который находился в зачаточном состоянии, что привело под его знамена не только богатых помещиков, которых было немного, но и мелких крестьян и городских жителей из немцев.

Мы ожидали это восстание и планировали им воспользоваться для экспроприации земель и передела собственности, без которого невозможно осуществить переселение. Поэтому волнения в городах были быстро подавленны, и на миг показалось, что мы отделаемся малой кровью. Но тут полыхнуло в деревнях, населенных немцами, а потом всколыхнулась Финляндия.

Небольшие отряды инсургентов вели настоящую партизанскую войну, нападая на небольшие гарнизоны и русские поселения, используя леса для скрытного передвижения. В итоге пришлось предпринимать карательные меры, выселяя целые мятежные деревни, как это делалось на Кавказе. Эти шаги вызвали бурю негодования в европейской прессе. И дня не проходило, чтобы не писали о зверствах русских солдат. Англичане не преминули возможностью нам нагадить и поставляли повстанцам оружие. Не напрямую конечно, а через шведов. Те, хотя и оставили мысль о реванше, все же не преминули насолить, давая приют инсургентам у себя на территории и продавая оружие всем желающим. Были и шведские добровольцы, правда немного. Пришлось даже пригрозить, что мы будем преследовать повстанцев на шведской территории. Впрочем, за Швецией стояла Британия, и дальше слов мы идти не собирались. Даже с Пруссией, нашей давней союзницей наметился холодок в отношениях. Фридрих Вильгельм, мой шурин, в своем письме интересовался, почему мы так жестоко относимся к немцам.

Восстание удалось подавить лишь через полтора года, ценой немалой крови. Сам Тальберга застрели в Гельсингфорсе в результате облавы. За год нашей разведке удалось внедрить своих людей в местное подполье и в итоге мы разузнали, где скрывается глава инсургентов. Партизанская война и так затихала, но устранение символа этого восстания стало его логическим завершением. Живым он был нам не нужен. Не имело смысла создавать из него мученика, казнив его или заперев в Петропавловской крепости.

После подавления восстания треть местного населения Прибалтики и Финляндии отселили вглубь империи, а не их место прибыли переселенцы из России. Учитывая бурный промышленный рост западных окраин, привлекавший рабочие руки из внутренних районов страны, которые оседали в городах, к середине столетия большинство населения этих краев составляли русские.

Подавление восстания к середине 1847 года пришлось как нельзя кстати. Была одна дата, которую я помнил очень хорошо, а именно я помнил, что в 1848 году по всей Европе полыхнет 'Весна народов'. Странно, но всем власть имущим казалось, что существующий порядок незыблем и здесь мое послезнание давало ощутимую фору. Эта оказалась одна из немногих развилок истории позволяющая изменить ее русло. Если до сих пор большинство изменений происходило внутри империи, здесь появлялся шанс повлиять на Европейский расклад. Конечно, существовало опасность того, что с этими изменениями мое послезнание потеряет свою релевантность, но иначе какая польза в послезнании. Для успеха требовалось налаживать контакты с нужными людьми, чтобы в нужный час эти планы сработали. Некоторые шаги мы уже предприняли, но теперь пришло время выходить на финишную прямую.

Глава 12.

В громадном кирпичном цеху было жарко. Даже приоткрытые окна под потолком не помогали, и воздух в помещении казалось, замер и вобрал в себя запахи каучука, серы и пота. Вот уже год, как Иван руководил целой артелью работников, которых тщательно отбирали. Как-никак, а производство новое и опасное. Соответственно требовались люди аккуратные и непьющие. За семь лет, проведенных им в Минске, многое изменилось. Прежде всего, изменился сам Иван, из двадцатилетнего юноши превратившись в широкоплечего и возмужавшего молодого человека. Да и Минск за это время вырос, превратившись из заштатного городишки в крупный, по местным меркам, город в семьдесят тысяч жителей. Быстрому росту губернского центра способствовала прокладка железной дороги Москва-Варшава, через Минск. В город потянулись предприниматели. Близость к западной границе и к внутреннему российскому рынку способствовали возникновению текстильных и сахарных мануфактур. За ними появились механический и вагоностроительный заводы.

Именно с механического завода и началась Иванова карьера. Устроившись, с помощью друга, помощником литейщика, он параллельно посещал вечерние курсы в Минском техучилище, освоив профессию фрезеровщика. Через пять лет он уже стал начальником смены одного из участков. Механический завод расширялся, а сметливых и опытных рабочих не хватало. С купцами, братьями Сытниковыми, Иван познакомился случайно. Был на Сытниковской мануфактуре английский станок, который никому не удавалось настроить. То ли станок оказался с хитрецой, то ли настройщики неумехами, но иноземное чудо никак не хотело работать. Тогда купцы обратились с просьбой о помощи на механический завод. И именно Ивану удалось запустить строптивый агрегат. Братья оценили его смекалку и умение и пригласили молодого человека на обед. Оказалось, что купцы хотят создать производство резины и изделий из нее на паях с инженером Куропаткиным — дело новое, но сулящее большую прибыль. Вот и предложили молодому человеку стать главой артели, а заодно и присмотреть рабочих из знакомых, кто не пьет и аккуратен. Зарплату положили аж сто рублев в месяц, циферу очень значительную.

Инженер, побывавший в США, ознакомился там с недавним изобретением господина Гудьира — вулканизацией, позволявшим изготавливать резину нужного качества. Сытниковы, уже имевшие несколько мануфактур, хотели начать производство прорезиненных плащей и сапог для деревенских, но Куропаткин метил выше. По достоинству оценив новый материал, он планировал начать первое в мире поточное производство пневматических шин. Поначалу купцы заартачились, но уступив напору молодого энтузиаста, согласились. Конечно, быть первым это рискованно, но зато нет конкурентов и барыши могут быть просто фантастическими.

Прошедший год для Ивана оказался очень тяжелым. Производство резины оказалось делом опасным. Несколько рабочих отравились, надышавшись паров серы. После чего ввели механическую мешалку, а котлы закрыли сферическими крышками. Но наибольшие трудности оказались с доставкой сырья. Каучук завозили из Южной Америки и Батавии, доставляя его в Ригу. Но, увы, растущее производство требовало все больше сырья, а его катастрофически не хватало. Но все-таки за год удалось наладить производство самой резины, а также прорезиненных плащей, сапог и шлангов. Куропаткин, тем временем, довел до ума свои пневматические шины, и первые образцы уже вовсю колесили по булыжным мостовым Минска. Помимо самих шин, отдельный цех производил оси для всех транспортных средств. Оси делали стандартными, нескольких размеров, заранее надевая на них шины. Так как на нынешнее разнообразие колес, подходящих шин не наберешься.

Сытниковы оказались на редкость предприимчивыми и повезли новомодные пневматические шины на Нижегородскую ярмарку. К слову сказать, ярмарку посещал сам император, интересуясь новыми изобретениями и придавая сему действу соответственный статус. Детище инженера Куропаткина получило второе место и пять тысяч рублей в качестве приза. Этот успех привел к потоку новых клиентов, по достоинству оценивших удобство и доступную цену новинки. Поэтому у предприятия оказались радужные перспективы, а у Ивана заказов на год вперед.

За тысячи километров от Минска, в Новосибирске, профессор Николай Николаевич Зинин трудился в заводской лаборатории над производством нитроглицерина. Завод, производил синтетические красители, используя анилин, промышленное производство которого изобрел Николай Николаевич. Новый завод на порядок удешевил производство красителей и позволял избавиться от экспорта индиго, завозимого из Британских колоний. Совсем недавно итальянский химик Асканьо Собреро опубликовал статью о синтезе пироглицерина. Это открытие чрезвычайно заинтересовало Зинина, который оценил потенциал нового вещества, обладающего огромной разрушительной силой. Поэтому химик буквально ночевал в своей лаборатории, пытаясь синтезировать новое вещество и сделать его стабильным. Для безопасности, его лаборатория помещалась в небольшом кирпичном строении на значительном расстоянии от заводского корпуса. Жаль, что не существовало удобного полигона для испытаний, такого, как в Академгородке. Но пока завод не выйдет на предполагаемый объем производства, Николай Николаевич должен был оставаться в Новосибирске, потому как требовалось обучить персонал, консультировать инженеров и наблюдать за качеством продукции. К следующей весне профессор надеялся вернуться в свою родную лабораторию в Академгородке и испытать нитроглицерин в минах и гранатах.

Глава 13.

К концу сороковых годов империя, наконец, начала пожимать плоды крестьянской реформы и индустриализации. Первый этап реформ можно было считать завершенным. За двадцать лет подавляющее большинство крестьян покинули общину, осев на своей земле. Многие переселились за Урал и в Казахские степи, создав основу для дальнейшего развития этих земель. Часть крестьян переселялись в города, обеспечивая рабочими руками растущую промышленность. Началось освоение Приморья — был основан Владивосток. Казачьи станицы появились в степях северной Монголии, где тихой сапой шла колонизация этих земель русскими переселенцами.

Железная дорога дошла до Екатеринбурга, и велись изыскания для прокладки Транссиба. Благо по производству чугуна и стали Россия занимала первое место в мире, опережая Англию и США. Сказалось строительство нескольких гигантских заводов и освоение Донбасса. Уже велись изыскания в районе горы Магнитная, но и нынешних мощностей пока хватало. Николай Иванович Воскобойников положил начало промышленной добычи нефти на Апшеронском полуострове.

Реформа системы образования дала стране значительный пул инженеров, докторов и просто грамотных людей. Появилась отечественная инженерная школа, а Академгородок стал квинтэссенцией достижений российской научной мысли. Изменения, достигнув своей критической массы, породили целый поток изобретений, многие из которых запатентовывались и экспортировались за границу. Таким образом, к концу сороковых годов Россия экспортировала керосин, ткацкие станки, рельсы, паровозы, перовые двигатели, телеграфные аппараты, сукно и прочее. Отдельным достижением я считал печатную машинку, изобретенную в 1845 году Эдуардом Юрьевичем Левицким — изобретателе, о котором я ничего не слышал в прошлой реальности. Печатная машинка позволила в разы ускорить делопроизводство, и стала истинным подарком для отечественных и заграничных бюрократов.

Первые индустриальные проекты, запущенные за счет казны стали приносить прибыль, позволив увеличить бюджетные ассигнования на образование и на новые проекты, которые ждали своего часа. Они стали катализатором, положив начало частной инициативе. В начале тридцатых годов лавинообразно стали возникать предприятия легкой промышленности — текстильные, пищеобрабатывающие, мебельные и различные кустарные производства. Крестьяне, освоив свои наделы, богатели и могли позволить себе увеличить потребление. Вдобавок сотня банков, открывшихся в стране и выживших после кризиса, давали необходимый кредит. В начале сороковых начали возникать по-настоящему крупные предприятия, основанные на частные средства. Появилось множество акционерных обществ, строящих железные дороги, заводы и эллинги. Купцы и промышленники, разбогатевшие на первой волне индустриализации, а также дворяне, имевшие родовой капитал начали вкладывать деньги в капиталоемкие производства. Добыча золота и серебра, стабилизировавшись, позволяла увеличивать денежную массу и финансировать долгосрочные проекты. Для меня это стало главным показателем, что история действительно начала меняется, ибо в империи появился класс собственников и людей с инициативой. Произошел 'сдвиг' в сознании, которого я так ожидал. Конечно, это были только ростки нового мышления, и требовалась смена еще одного поколения, пока эти процессы укоренятся в обществе. Но начало было положено.

Глава 14.

Ноябрь в Москве, выдался промозглым. Ветер, подвывая, швырял в лицо крупинки снега, твердые как дробинки. Неудивительно, что улицы в этот вечерний час оказались пустые, и лишь редкие прохожие торопились домой, пригнув голову и подняв воротник, чтобы укрыться от ненастья.

Карета, в которой ехал Лайош Кошут, гулко громыхала по брусчатке, отчего стекла экипажа слегка дребезжали. Окна были занавешены, и лишь тусклый свет газовых фонарей проникал сквозь небольшую щель, освещая длинное, породистое лицо с высоким лбом и аккуратно подстриженной бородой. Господин Кошут был задумчив, ибо от предстоящей встречи с российским императором зависело очень многое. Само предложение о встрече оказалось для венгерского политика полной неожиданностью. Россия считалась надежной союзницей Австрии, а 'Священный союз'* казался нерушимым колосом, бастионом консерватизма и реакции. Поэтому разговор с русским журналистом, господином Тарасовым, в ходе которого оный озвучил приглашение императора о встрече, показалось Лайошу нелепицей. Он знал, что в Вене его опасаются и только обрадовались бы случаю снова упрятать его за решетку, но причем тут Николай Павлович? Неужели это провокация князя Меттерниха, чтобы потихоньку его устранить, а ежели нет, тогда зачем русскому императору встречаться с безработным журналистом? Но собеседник оказался на удивление настойчивым и обронил, что император сочувствует идее самоопределения народов. Недаром ведь он даровал свободу Царству Польскому, едва вступил на престол.