Лиля парила возле двери в темницу. Собиралась улетать. И я не стал ее удерживать, невзирая на желание побыть с ней еще немного. Небожители, что она пережила.... Да и со мной ей было нельзя: и в соседней комнате, и в доме — повсюду лежала кошачья шерсть. Впрочем, лежать ей осталось недолго.

— Теперь ты знаешь, — сказала она. — Прощай. Я буду тебя помнить, Анхельм.

— Я тоже... Лиля.

Ожидание тянулось болезненно долго. Время сегодня играло со мной одну злую шутку за другой — издевалось, как будто именно я обрек сельских детей на нечеловеческие муки. Торопило, заставляя ошибаться, потом безжалостно кидало в кошмары прошлого, а сейчас с насмешкой задерживало встречу с Фихтом, охлаждая пыл. И с каждым часом, с каждой минутой, с каждой секундой волосок, на котором висела жизнь колдуна-убийцы, удлинялся и креп. Когда я, чумазый от копоти и горячий от гнева, выбрался из тайного подземелья, этого волоска просто не существовало. Появись Фихт в тот злополучный момент, от колдуна осталась бы горстка пепла. Да и ее я, скорее всего, втер бы в умытые детскими слезами половицы. Тогда мне были до коровьего хвоста портреты Цериуса и Фихтебрахена, причины колдовских извращений. Ни одного вопроса в голове — лишь стук крови в висках от прилива ненависти. Я еле помню, как сшибал кошачьи головы со стен и выдирал из щелей кошачью шерсть. Лишь увидел знакомые оскаленные мордочки и ухнулся в полумрак. Очнулся уже возле огромного костра, где полыхали и кошачьи головы, и комки шерсти, и проклятый ковер. Сжег даже Кошачий глаз. Гортань до сих пор сохнет от едкого дыма.

Темнело. Догорал во дворе костер, ветерок лениво сдувал иссякающий дым. И дверь, и ворота были распахнуты настежь — нагло, вызывающе. Я сидел в кресле колдуна и до рези в глазах всматривался вдаль. Опустившиеся сумерки размывали тени на лысом дворе, красили желто-зеленый лес серым — делали его страшным, враждебным, грязным. В куче углей и золы последние искры боролись за жизнь, там же тускло поблескивала обгоревшая колдовская пряжка. Трава за дорогой ходила морем. И я все надеялся, что с минуты на минуту по нему поплывет высокая фигура, напоминающая огромные песочные часы.

Вранье! Кого я обманывал?! На самом деле я желал иного: чтобы эта фигура никогда там не появилась. Ни сегодня, ни завтра, ни-ког-да. Чтобы колдун Фихт сгинул ко всем демонам по дороге сюда. В шумном городе, в дремучем лесу — неважно, как и где, лишь бы его руки больше не касались ворот, лишь бы его ноги не топтали этот лысый двор. Тогда не пришлось бы заглядывать ему в глаза, не пришлось бы его... убивать.

Я поднялся с кресла, прошелся от стены до стены, заглянул в распахнутую дверь, снова сел, вцепился в подлокотники, обитые мягкой серой шкурой. Сжал их до треска, выплескивая капли гнева. Бросил взгляд на часы. Смешно: никто не пошел меня искать. Зря опасался, изучая колдовское подземелье. Даже когда вырос черный столб дыма во дворе, ни одна живая душа не прибежала к воротам, не заглянула сюда с испугом и любопытством. А мне так хотелось быть найденным. Прижаться к чьей-нибудь груди, обнять кого-нибудь крепко, рассказать о колдовской подлости, о сельских детях. Услышать предупреждающее: "Не трогай, не марай руки".

Мысли. От них делалось дурно и жарко. Одни садили меня в кресло, другие заставляли ерзать в нем. Я словно очутился в невидимых тисках. Фихт должен ответить за Испытание, за сельских детей, за моего отца, за моего деда! Но как я смогу убить его? Именно он заменил мне отца, за которого я хочу отомстить. Он ведь даже ни разу не поднял на меня руку, а я... Сбежать! Прямо сейчас! В город! Сжечь все. Пусть думают, что хотят. А Лиля... А мама и Марта...

Мягкие шкуры вдруг показались колючими, когда в серой гуще леса вспыхнул белый огонек — далекий, как звезда. Он плыл сквозь лес к колдовскому дому. Так ясно и ровно мог гореть только осколок алиара. Я уронил голову на грудь, чтобы не видеть, как приближается Фихт; потные ладони потеплели от магии.

Он убийца! Убийца. Он убил отца, убил деда, он убил Лилю. Я ничего не буду спрашивать. Как только он войдет, я сожгу его. Мне необязательно смотреть на него, чтобы уничтожить. Да, так и сделаю... А может быть, он сам все поймет, увидит в золе пряжку Кошачьего глаза. Я не будут его преследовать. Пусть бежит, куда хочет, но подальше от села...

Стук собственного сердца заглушили мерные шаги колдуна. Так быстро, мелькнула мысль, он пришел так быстро. Я все еще не решался поднять глаза. Звуки шагов стихли на некоторое время — осматривается, боится.

— Анхельм! — взревел Фихт, твердые шаги прозвучали совсем близко.

Колени подрагивали. Магия жгла пальцы. Одно движение, одна мысль...

Я наконец-то взглянул на него — и ничего не сделал. Не смог. Святая добродетель, не смог. Руки точно приросли к подлокотникам. С кончиков пальцев сорвались несколько слабых искр, сорвались и угасли. Фихт переступил порог и замер; свет алиара падал на его искаженное злобой лицо, подсвечивал каждую морщинку, горел белыми огоньками в глазах. В одной руке колдун держал посох, в другой — кинжал и Кошачий глаз.

— Что ты наделал? — прорычал Фихт с упреком и, захлопнув дверь, вошел в дом. — Зачем? — спросил он, протягивая мне Кошачий глаз.

Нас разделяло пара шагов. Ни капли пота на морщинистом лбу, ни капли страха в глазах. Во всяком случае, я его не замечал. Возможно, потому, что сам дрожал, как осиновый лист, и мок от испарины. Он должен, он обязан был бояться меня. Одним движением руки я мог превратить его в такую же гору золы, какая лежала во дворе.

— Ты врал мне! — не выдержал я, вскакивая кресла. — Ты — убийца! Я был в твоем подземелье! И видел призраков! Испытание, мертвецы, сельские дети — все это из-за тебя. Ты был тем мертвым королем! Ты руководил мертвецами!

— Можно подумать, ты не догадывался, — бросил он с язвительной насмешкой.

— Нет! — закричал я, срывая голос.

— И никогда не читал книги по некромагии? — снова упрекнул он меня, словно я был соучастником его зверств.

Если бы в руках у меня был меч, он бы точно выпал. Своими ядовитыми словами Фихт меня обезоружил. Они были сильнее любого заклинания, били в самое сердце, опускали руки, горячие от магии.

— Не ври, — с тем же тоном сказал Фихт.

Он спокойно прошел мимо и, повернувшись спиной ко мне, положил посох на стол у окна. Уверенно опустился на стул. Тяжко вздохнул, зевнул, как будто и не было меня позади, как будто мои руки не исходили смертоносной магией, способной превратить его в головешку. Как будто он всего лишь устал с дороги.

— Что с призраками? — спросил Фихт с беспокойством, разглядывая оплавленный Кошачий глаз.

— Я их освободил! — ответил я с наслаждением.

— Жаль.

— И тебя освобожу! — С кончиков пальцев метнулись искры, прожгли колдовскую одежонку на плече. Но Фихт остался спокойным. Лишь похлопал себя по плечу, туша искры. — Цериус. Ты знал, что он мой предок?

— Предок? — удивился Фихт и озадаченно добавил: — Впрочем, все возможно. Он ведь был именно из здешних мест.

— Но ведь можно было... без убийств, без...

— Перестань. Думаешь, я мог просто постучать в дверь старосты и попросить его устроить всем сельчанам колдовскую проверку. Да меня бы сразу проткнули вилами или сожгли. Народ у вас тут дремучий... Таким можно повелевать только страхом. Мертвецы подходили идеально.

— Убийца!

— Убийца? — повторил он с оскорблением. Поднялся и молча перебрался на кровать, кинжал, однако, оставил при себе. — Малыш, ты не видел настоящих убийц. Даже не представляешь, сколько детей пошло померу из-за этих бессмысленных войн. Сотни, тысячи. Запомни, настоящие убийцы всегда сидят на троне. А я не убийца. Я — исследователь. — Блеснуло лезвие, он ловко перебросил кинжал из одной руки в другую. — Ты еще не видел Эленхайма, нашу милую столицу с ее закоулками и переулками, где тебе могут запросто выпустить кишки за корку хлеба. Я оградил вас от многих бед. Вы не знали ни войны, ни голода. А несколько сельчан — небольшая плата за спокойствие, твое величие и возможность заглянуть в потусторонний мир. И не забывай, благодаря этому убийце сельчане поклоняются тебе, как небожителям, а твои руки полыхают магией. Кем бы ты стал, если бы не я? Пас бы овец, строгал бы стулья? Ты не прав. Закончим этот...

Фихт вдруг судорожно дернулся, и я вздрогнул, от сердца к животу пробежала холодная волна. Руки колдуна выгнулись коромыслом, шея вытянулась до хруста позвонков, безумные глаза выкатились так сильно, будто непременно хотели выскочить из орбит. Приоткрылся рот, неестественно задергались губы.

— Уби-еей и-его, — произнес изможденный голос, с трудом выговаривая слова, растягивая их.

И я узнал этот голос — голос, которым колдун бредил во сне, пугая меня до полусмерти.

— Убей его. Пока он не убил тебя. Блы-ум-п...

Я застыл, не в силах отвести взгляда от колдовских губ. Правый уголок был приподнят, левый, напротив, опущен. Пол-лица будто схватил паралич.

— Блы-ум-п. — Губы вновь неестественно задергались. — Не медли. Я вижу все его темные мысли, ты не уйдешь из дома живым. Он уже все решил. Решил уже тогда, когда нашел Кошачий глаз. Ну же?

Я вскинул руку.

— Нет, постой. Огнем нельзя, — проговорил голос с беспокойством. — Труп должен остаться целым, иначе Фихтебрахен, Фихт опять уйдет от черных всадников. Возьми это.

Слабая трясущаяся рука выронила кинжал. А Фихт все-таки боялся, хоть и не показывал страха. Рукоять была влажной.

— Выведи меня во двор, здесь осталось слишком много кошачьей шерсти. Может отпугнуть черных всадников. Блы-ум-п. — Он протянул мне вторую руку. — Помоги подняться. Давай. Времени нет.

Я схватил его за запястья.

— Бл-ум! — простонал незнакомец, сидевший в теле колдуна.

Старая кожа зашипела, как капли масла на раскаленной сковороде; от запястий потекли тонкие струйки дыма, повеяло жареным мясом. В испуге я отпустил Фихта, и он вновь оказался на кровати, завалился на бок. Я совсем забыл про нагретые магией собственные руки.

— Прости.

— Ничего. Быстрее. Веди меня во двор.

Я погасил ладони и поднял незнакомца. Ноги его не слушались, всей тяжестью колдовского тела он падал мне на плечо. Доволок его до коридора и, переводя дыхание, спросил:

— Кто ты?

— Блыум-п, — размял он губы. — Юный некромаг, мечтающий стать всесильным. Когда Фихтебрахен меня поработил, мне было меньше, чем тебе сейчас.

— Поработил?

— Я провел запрещенный ритуал, за что и поплатился. Он взял мое тело в обмен на свой опыт и могущество. В обмен на долголетие. Вначале все шло хорошо, но со временем он полностью подчинил меня себе. Идем.

Незнакомец вновь повис на моем плече, подтянул непослушные ноги.

— Не понимаю.

— Его тело сгорело давным-давно. — Голос его стал тише и тоньше.

Я наконец-то вытащил незнакомца из дома, прислонил к стене, с силой надавил рукой на грудь, чтобы он не упал. Мертвяк мертвяком.

Солнце закатывалось за горизонт; серое небо было чистым от облаков и звезд; во дворе все еще пахло гарью.

— Почему ты не появился раньше? Ты же мог предотвратить весь этот кошмар?

— Когда Фихт прибыл в ваше село, я уже был никем, был выброшен на задворки его сознания, да и он постоянно глушил меня кошачьей похлебкой и заговорами. Нужно было дождаться такого дня, как этот. И я терпеливо ждал, скапливая силы для единственного удара. — Он замер, глаза его уставились к небу. — Как прекрасно быть собой. — Он с шумом втянул воздух. — Спасибо тебе, антимаг.

— За что?

— За то, что вывел меня сюда. Дал в последний раз увидеть небо собственными глазами. Ты мог убить меня еще в доме, а потом вынести труп во двор. Так было бы легче. — Он запыхался больше, чем я. — Теперь слушай. Когда я умру, возьми некроиглы — ты ведь знаешь, как они выглядят? — и проткни ими труп. Они укажут путь черным всадникам. Только так ты избавишь Эленхайм от этого чудовища навсегда. — Незнакомец протянул дрожащие руки, обхватил мой кулак, сжимающий кинжал, и поднес его к своей груди. — Вижу, ты не сможешь убить его сам, поэтому я тебе помогу. Скорее. Блум-п. Он...

Голос оборвался, руки каменным замком сомкнулись на моем кулаке, дернули его на себя.

В глазах незнакомца застыл ужас, широко открылся рот, как для крика. Но вместо крика из разинутого рта вырвался лишь тихий жалобный стон. Кинжал проткнул уже другого человека — колдуна Фихта. Он ожил за мгновение до собственной гибели — видимо, так ничего и не поняв.

Незнакомец не солгал: он действительно помог мне — нанес свой единственный удар. Дождался.

Каменные пальцы Фихта обмякли и отпустили мою руку. Я выдернул кинжал, в лицо брызнула теплая кровь, колдун рухнул тяжелым мешком. На светлой стене остались красные пятна.

Немного посмотрев на остывающий труп убийцы, я отер рукавом лицо и вернулся в презренный дом...

Вспыхивали звезды, пустела и качалась из стороны в сторону дорога. Ноги меня едва держали.

Ритка робко тявкнула за заборчиком, затихла. Не сразу, но признала хозяина. Я отворил калитку и, приласкав радостную псинку, пересек двор. Опустился на крыльцо, припал к перилам и достал падающую звезду. За спиной скрипнула дверь, мигом позже рядом опустилась встревоженная Марта. Уставилась на меня так, будто сто лет не видела.

— Что-то случилось?

Я кивнул и положил ей на ладонь падающую звезду.

— Помнишь, ты спрашивала, как назвать нашу дочку?

Она замялась, переводя обеспокоенный взгляд с падающей звезды на меня и обратно.

— Почему ты сейчас об этом говоришь? Скажи, что случилось?

— Потому что я придумал имя, — из последних сил улыбнулся я. — Назовем ее Лиля.

123 ... 789

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓