Тропы в тумане

ТРОПЫ В ТУМАНЕ

ПЛАЧ О ФЕЕ МОРГАНЕ И СЫНЕ ЕЕ

Whyle she lyved she was a trew lover

Tomas Mallory

Я — Моргиан ...

Кто назвал меня именем смерти?

Ты ли, отец моей матери Мерлин Талиессин ?

Ты ли, мать моей матери Нимуэн Озерная ?

Чья вина в том, что случилось... И чья вина, что и я заплатила свою цену?

Чья вина в том, что ты, Артур — брат мой...

Артур, брат мой, — я склонилась перед тобой в час твоего торжества! На челе твоем сияла корона Утера, а на поясе висел Каледвульф , принятый тобой из рук Нимуэн... И когда вручила я тебе ножны, лучшее творение своего мастерства, я взглянула в твои глаза...

...отчего ты так бледен, брат мой, король мой...

...возлюбленный мой...

десяти ночей не минуло с костров Белтайна ...

десяти ночей не минуло, как поднялись мы с одного ложа...

Как не ужаснуться тому...

и как не плакать от твоего дара!

Сын мой...

...Дитя мое, мальчик мой, нежданная радость, нечаянное счастье — в глазах матери нет прекраснее дитя, чем ее собственное! Мое сердце, наша кровь... Будет время, и я открою тебе секреты, что знаю сама, будет время, и я отведу тебя к Мерлину... А пока ты спишь после долго дня, — спи, мой ручеек, золотой лучик, глаза твои — полевая трава...

Где ты!..

Где я?..

Сын мой...

Часть 1

Известие о прибытии Моргиан, старшей сестры короля, которую никто уже не звал иначе, чем фея Моргана, произвело сенсацию. Люди съезжались в Каэр Меллот только для того, что бы посмотреть на знаменитую кудесницу, которая как говорили, давно живет в волшебной стране Фейри. И, надо сказать, фея Моргана их не разочаровала — темноволосая, зеленоглазая с матово-бледным почти прозрачным лицом, она была прекрасна мрачной, строгой красотой. Немногие помнили девушку, всегда сопровождавшую Мерлина и Нимуэн, а те, кто помнили — утверждали, что она не постарела ни на год! В самом деле, рядом со своей младшей сестрой Моргиас, фея Моргана выглядела необычайно юной.

Какие бы чувства не испытывал сам Артур, он приказал встречать свою сестру с подобающей торжественностью и роскошью, которую мог себе позволить самый могущественный король. Он вышел к въезжающей Моргане сам, и невозможно было догадаться, глядя как они приветствуют друг друга, как добрые брат и сестра, на сколько неприятно ему видеть ее!

Возможно, будь она постаревшей и обрюзгшей, иссушенной чарами, отношение его переменилось бы. Но Моргиан явилась в Каэр Меллот с пышностью, о которой позаботилась королева Моргиас, и, казалось, еще больше расцвела, с тех пор как он помнил ее...

О! Артур многое отдал бы, что бы забыть опьянившую их ночь свободы и страсти! Он был юн, он упивался своим новым положением наследника и принца, не слишком опечаленный угасанием короля, которого почти не знал. Он выиграл свой первый бой, и почитал себя уже не юношей, но мужем... Она была старше, но не намного, — ровно на столько, что бы заинтересовать его. Она была не столько красива, сколько притягательна, волнующа и чувственна... Она была воплощением Богини в ту ночь... И до сих пор он не знал женщины, которая влекла бы его больше...

Единственным препятствием было то, что она была его кровной сестрой! И за это он ненавидел ее, как ненавидел богов, которые свели их!

И без того, постоянным напоминанием ему служил ее сын, — смотря на мальчика, он видел отражение другого, женского лица в его чертах, и приближал его к себе не столько из чувства родственного долга, сколько желая наказать себя и продлить еще эту муку...

Ему почти удалось смириться со своим грехом, справиться со своей страстью, почти удалось забыть... Почти!

Когда она вернулась...

А Моргиан было достаточно одного взгляда на стоящего перед ней мужчину, что бы понять — он не забыл и не простил... Годы добавили ему мужской красоты и величавого достоинства — то был во истину король! Но такого — она вряд ли бы выбрала, даже в Ночь костров... Даже не будь он ее братом... Что-то исчезло в нем, с тех пор, как они виделись на коронации в последний раз. Она не знала, как держать себя с ним, и с радостным облегчением спряталась за условностями протокола...

И за всей этой суетой, играми и притворством, никем не замеченный, из безликой блестящей толпы безотрывно наблюдал черноволосый угрюмый мальчик...

Король объявил праздник, и, как и многие другие, Мордрет сбивался с ног: на самом деле, положение королевского племянника — тем более, незаконнорожденного, — не давало ему никаких привилегий, только новые хлопоты...

Когда его вызвали к главной гостье, он даже сначала не понял к кому и зачем. А потом сердце его забилось так сильно, что ему стало дурно. Мордрет выскочил во двор на воздух, тщетно пытаясь успокоиться, но чем дольше он медлил, тем меньше внятных мыслей у него оставалось...

С трудом поднимаясь по лестнице, он вдруг подумал: она позвала его только сейчас, вечером, а не сразу же по приезду — и обида, по-детски огромная, не оставляющая больше ни для чего места, — поглотила его. С замирающим сердцем, он вошел в покои, предоставленные фее Моргане, встречи с которой так жаждал и так боялся...

Она, подумав, что это служанка, не обернулась на звук, продолжая в задумчивости тщательно расчесывать свои густые блестящие черные волосы...

Мордрет молча ждал, незаметно прикусив внутреннюю сторону губы... Она вернулась из своей волшебной страны лишь через девять лет, прошедших с убийства Нимуэн Балином и исчезновения Мерлина, лишившегося рассудка от горя... Что ж, значит, дела ее были более важны, чем сын!

— Ох! — когда она повернулась, он заметил ее смущение, но это уже не могло ничего исправить.

Моргиан, казалось, тоже чего-то ждала от него, едва ли не испуганно рассматривая почтительно застывшего поодаль мальчика. И не дождалась...

— Подойди же! — попросила она, и Мордрет покорно, хоть и немного скованно, приблизился.

— Здравствуйте, матушка, — в его тоне слышалась обычная вежливость, не больше...

А глаз он так и не поднял...

Приходя в себя после неудачной попытки настигнуть Мерлина в круговерти пространств и времен, следуя в Каэр Меллот в навязчиво пышном окружении Моргиас, Моргиан всю дорогу представляла, как стиснет сына в объятьях, осыплет поцелуями, и больше всего боялась того, что он, — для которого разлука стала неизмеримо более долгой, — не узнает либо не примет ее. И видела — ее страх становился явью...

— Здравствуй, Мордрет, — она пыталась собраться.

При звуке своего имени, загнутые стрельчатые ресницы мальчика чуть дрогнули, — и только... У него была долгая и хорошая школа!

— Ты вырос... — Моргиан растерянно смотрела на стоящего перед ней с гордым и независимым видом сына, и понимала, что тоже не узнает его.

Он был несмышленым ребенком, когда она оставила его на попечение сестры. Сейчас, перед ней уже даже не мальчик — юноша, почти совсем взрослый... Она не знала о чем им говорить, и что следует сказать ей.

— Мордрет, ты... давно живешь здесь?

— Шесть лет, матушка, — кротко отозвался Мордрет, хотя внутри у него все рвалось от боли: лучше бы вовсе не видеть ее, чем так... Он и не задумывался особо, как именно это должно было быть, лишь иногда позволяя представить себе что-то неясное, щемяще-нежное и светлое — даже не мечту, а тень ее... Но только не так!

— Артур... — Моргиан во время прикусила губу, неловко закончив, — хорошо относится к тебе?

— Король очень добр...

"Более, чем мог бы быть любой из братьев к ублюдку своей сестры!" — хотелось кричать ему.

С немалым облегчением, Моргана поняла, что истинное происхождение мальчика не предано широкой огласке и не известно даже ему самому. К счастью, Мордрет мало что взял от отца и деда Утера, хотя и был высок ростом для своего возраста. Скорее, он пошел в своего прадеда Мерлина: худощавый и жилистый, он вряд ли обрастет пластами грубых мускулов, не смотря на регулярные занятия. Сплетенные перед собой руки так же свидетельствовали, что он не пребывает в неге и безделье.

— Я вижу, ты того достоин и дни свои проводишь далеко не в праздности! — похвала вышла такой же неуклюжей и натужной, как и вся встреча.

— Как и все оруженосцы... — прозвучавшие неискренне слова, не тронули Мордрета и лишь еще больше отдалили от матери, которую он и не помнил почти.

— Ты уже был в бою?

— Однажды... — возможно, он выдает желаемое за действительное, но в голосе женщины ему почудилась тревога. И еще что-то...

— Тебе нравится сражаться? — это не было пустым любопытством: Моргиан была бы искренне разочарована, если бы ее сын стал таким же беспутным рубакой, как и тот, кто убил ее бабку и наставницу , заменившую ей, нелюбимой дочери Горлойса, мать — Нимуэн. Возможно, неприязнь, прозвучавшая в ее голосе, была чрезмерной, но событие, которое для всех было далеким прошлым, для нее было еще слишком живо в памяти.

— Это мой долг... — Мордрет совсем потерялся от этого тона, не представляя, что она хочет услышать.

— Конечно! — Моргиан поджала губы, отворачиваясь, и он понял, что чем-то рассердил ее.

Моргиан мечтала, что бы ее сын пошел по ее стопам, как все в ее семье — Мерлин, Нимуэн, Моргиас, Вивиан, — все за исключением Игрейн, забывшей обо всем ради любви короля, и ее сына, которому тоже всегда было предначертано носить корону. И менее всего она желала, что бы он с самых юных лет рисковал сложить голову бог весть где, зарывая в землю фамильный талант. Поэтому следующий вопрос прозвучал излишне резко и требовательно.

— А чего хочешь ты?! — спросила Моргиан, нервно постукивая по окну.

— Не знаю... — Мордрет окончательно смешался.

Хотя ее затянувшееся отсутствие было не намеренным, и она должна была радоваться, что вообще выбралась обратно с троп Фейри, потеряв лишь время — и то оно на ней не сказалось , — но Моргиан отчетливо чувствовала неясную вину перед сыном. Нельзя упрекать мальчика в тех упущениях, которые были сделаны в его воспитании, решила она.

— Король Пелеас говорил мне, что ты преуспеваешь не только в сражениях.

Мордрет вскинул глаза на мать — прозвучало это так, как будто она, хотя и интересовалась им, сознательно посвящала себя другим, куда более важным делам, и теперь лишь пробовала приспособить его к их исполнению... Она внушала ему трепет своей неведомой силой, которую он ясно ощущал, но больше всего он хотел бы ее любви...

— Я не могу об этом судить... — ровно ответил Мордрет: напрашиваться и навязываться он не собирался. Никому.

— Да. Иди, — Моргиан отослала его почти грубо, будучи больше не в силах выносить выросшую между ней и сыном стену, и чувствовала, что ей очень необходимо время, что бы все обдумать.

— Доброй ночи, матушка.

Мордрет вышел спокойно, демонстрируя все свое самообладание и врожденное достоинство, но чем дальше он отходил от покоев королевской сестры, тем больше убыстрялся его шаг...

Забившись на конюшню, он рыдал так, как никогда не плакал до сих пор — от разочарования, горькой обиды и одиночества, а над ним из сияющих окон доносилась музыка и звуки веселого пира...

Моргиан еще не раз призывала сына, желая ближе узнать его — почти каждый день она беседовала с ним: это был ритуал одинаково бесполезный и мучительный для них обоих...

Не понимая, чего она хочет и за что продолжает его терзать, Мордрет появлялся покорно, не поднимая глаз, и отвечал ей скучным тоном, изо всех сил стараясь не выдать себя, что бы не выглядеть по крайней мере жалко и глупо и окончательно не разочаровать ее. Наставления же в магии, к которой пыталась приобщить его мать, он и вовсе принимал за наказание.

Нет, это было интересно, но с каждым занятием у него все сильнее утверждалось мнение, что он понадобился ей не просто так, а для чего-то, и неосознанно противился тому.

Чем несказанно раздражал Моргиан, убеждающуюся в том, что сын ее излишне упрям, своенравен, и себе на уме. Что и она, и ее искусство — ему безразличны, а мрачный и нелюдимый характер Мордреда ей не нравился и пугал. И Моргиан прекратила бесплодные попытки: и сблизиться, и сделать из него мага, ограничиваясь ежедневным чтением ей книг...

Когда она оставила его в покое, Мордрет был даже благодарен ей за это — безразличие было выносить легче, чем бессодержательные разговоры с долгими паузами, когда ни один не решался сказать о чем, на самом деле думает... Читая ей какой-нибудь свиток, он уже воспринимал это лишь как очередную свою придворную обязанность, а не общение с матерью, о встрече с которой когда-то так мечтал.

Он уже почти успокоился и смирился с ее холодностью, так же как раньше, смирился с ее отсутствием. Свою жизнь он полагал вполне определенной и ясной, и мечты его не шли дальше того, что бы доблестью завоевать себе сколько-нибудь прочное и достойное положение, как например их родич Ланселот. Но следом за одной чародейкой приехала вторая — Вивиан, и все осложнилось еще больше...

— Ты его мать, ты должна что-то сделать! — услышал Мордрет крик Владычицы озера, и замер, не решаясь ни уйти, ни обнаружить себя, — Ему суждено убить Артура!

— Я не видела этого... — голос матери звучал все же не так уверенно, как мог бы.

— Мерлин знал, что Артура убьет его сын. Я тоже знаю это!

— Это не обязательно будет Мордрет. Мерлин видел не все и не всегда! Иначе он не допустил бы смерти Нимуэн!

Послышались резкие нервные шаги Вивиан:

— Значит, это нельзя было изменить!

— Забудь о Мерлине и пророчествах! Мордрет юн, он обожает Артура и преклоняется перед ним... Кроме того, Артур — его единственная защита!

— Это сейчас. А когда он повзрослеет? Он — наследник Артура!

— Нет! Мордрет бастард!

— Артур тоже ! Мордрет войдет в пору уже через несколько лет, а у Артура нет других сыновей! И не будет... Мы обе знаем это!

— Мордрет не знает об этом! И не узнает, — с нажимом сказала Моргиан.

В это время Мордрета от них отделяла только тонкая занавесь, — он не собирался подслушивать, так получилось... Он вышел, как во сне, так и не передав матери, что ее желает видеть король.

Король... его отец...

И его мать...

Зачем она вообще приехала?! Зачем вдруг заинтересовалась им спустя все эти годы...

А за чем приехала Вивиан?..

Вот и ответ...

Мордрет упал на колени на пронизывающем ветру, насквозь выдувающем тонкую башню, на которую он взобрался, и закрыл лицо руками... За что?! За что все это?! За что он проклят еще до рождения? Разве это его вина? И как ему жить теперь с тем, что он знает?!

Жить? Возможно, чародейки придут к соглашению и захотят устранить угрозу королю... Что с того, что одна из них его мать — раньше же ее это не волновало!

Его мать... Рядом они выглядели скорее как брат и сестра, чем как мать и сын — ее чары и вправду хранили ее! Она блистала, не прилагая к этому никаких усилий, а во время их встреч — была раздражена и смущена. Невольно любуясь ею, танцующей с молодым уэльским принцем Акколоном, — который, как все знали, был допущен и ближе! — принимая подарки и подачки, которыми его небрежно оделяли как бы между делом, Мордрет все отчетливее убеждался, сколь мало для нее значит — не больше, чем тягостное напоминание о былом увлечении, если не меньше...