| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— И тогда вы собрали своих людей...
— Это в кино я собрала своих людей, всех, как один, храбрецов и образцов рыцарского поведения; и сказала пламенную речь, но какая-то крыса донесла это премьер-министру, и тот отправил за мной Эсдес, которая героически догнала меня, предательницу, тоже сказала пафосную речь, отрубила мне правую руку, чтобы я больше никого ей не предала; выколола мне правый глаз, чтобы я не видела им тех, кого уже предала, и так далее, и тому подобное... А на деле пришел мой стукач, и сказал, что солдаты сговариваются отодрать меня хором. Раз я терплю подобное обращение во дворце, то стерплю и не такое. Дальше фронта не пошлют, больше смерти не дадут, а так хоть будет что рассказывать за пивом. Я действительно собрала людей — своих у меня там было ровно двое. Тот осведомитель и...
— Лаббок? Ну, зеленоволосый?
Надежда кивнула и быстро продолжила:
— Втроем-то мы и перебили всех остальных, осведомитель при этом погиб. Отряд был почти в сотню щитов, но против пары наших тейгу мало и этого; да я еще и злилась... Мы могли совершенно спокойно подать рапорт о подавленном бунте, получить под команду следующую сотню — дворец не считал кровь солдат, столичное отребье вербовали с избытком — и жить дальше. До следующего такого раза. О котором уже никто не предупредит. А удар в спину это удар в спину; кладет и богатыря и хлюпика... Не героически, не назидательно совсем. Вот и не показывают это в кино: получается, наше восстание пошло с разборок — что у кого в штанах.
— Ерунда, госпожа, — обернулся из первого ряда Вал. — Половина всего, что я только читал или слушал в балладах — самые натуральные... М-м... страдания об этом самом.
— А в нашем виртуале, так, наверное, процентов девяносто, — безбожно проболтался Леопольд. Александровы переглянулись: оказывается, все давно уже слушали только их! Не драть же уши подрастающему поколению при чужих — пусть и есть за что... Оставалось превратить все в шутку, что Виктор с Анной и проделали коротким смешком.
Надежда тоже слабо улыбнулась:
— Мы собрали вещички, Лаббок переписал в штабе кое-какие бумаги, сели мы на коней и уехали.
— Я, кстати, из-за этого тебя так и разделала, — вступила Эсдес. — От зависти, что сама не догадалась кинуть этот позолоченный сральник. Типа — “Оказывается, и так можно было?” А потом не могла же я пойти в Ночной Рейд, когда там уже ты. Быть второй? Да...! ...! ...! — синеволосая высказалась до того лихо, что даже многократно проверенный амулет-переводчик только уныло булькнул.
Ривер поморгала уцелевшим левым глазом:
— А почему ты меня не добила? Опасалась подкрепления?
Эсдес фыркнула:
— Да нихрена я не опасалась! Как тактик ты очень даже, могу позавидовать... А как бойца, прости, тебя Енот уроет, хотя ты его и Хомяком зовешь... — синеволосая рубанула воздух сжатой ладонью, громко выдохнула:
— Пфф! Я боролась в тот момент с собой. Завидовала. Ну и протупила... Теперь попробую немного возместить ущерб... Ты же думала, что подарок — фильм?
— Честно говоря, после того, как увидела, что ты не пожалела спальню для съемок этой неимоверно слащавой сцены с Тацуми — именно так я и подумала. А что?
Эсдес забежала позади землян и приобняла Виктора с женой за плечи:
— Вот тебе сразу программист и монтажник. Причем не просто самозванцы, которые ”эникей” не найдут без карты и фонарика, а самые что ни на есть настоящие мастера. Енот ручается. Он их лично знал еще за Порталом. Пусть протез починят, или вообще новый сделают.
Ривер сощурилась:
— Даже новый сделают? По-настоящему, или как в кино показали визит Енота к доктору?
* * *
*
К доктору я попал уже после золотого сентября. Небо затянуло серым, дороги залило мокрым, под плащ резко, неприятно задувало холодным. Хотелось присесть и зевнуть — а в теплом домике, где вел прием “Патентованый лиценциат медицины, дипломированный хирург и акушер, Герхард Борегар фон Цузе”, вовсе сморило прямо у вешалки. Чуть стоя не заснул, снимая плащ.
— М-да... — сказал доктор. — Уже вижу, что сосуды у вас весьма самостоятельны. Захотели — расширились, захотели — сжались... Неудивительно, что тело подчиняется не вам, а результату всеобщего тайного голосования полномочного парламента внутренних... Кхе-кхе... Органов... М-да! На кушетку, на кушетку! Сейчас мы посмотрим, да, будем посмотреть...
— У меня еще спина. Суставы.
— Прошу вас, подождите. Сначала я перечислю, что найду. Затем вы окажете мне честь поправить мои упущения. А вот затем уж и выпустим бюллетень о вашем состоянии. Так сказать, коллегиально, соборно, представительно, с учетом интересов окраин и прочих составляющих...
Доктор высмеивал стиль последних газетных отчетов о заседаниях правительства. Если сухие недели сентября посвящены богу странников — Гермесу — то сырой промозглый октябрь посвящен богу революций, не иначе. Здесь в Столичном Регионе — да и в остальной Империи — тоже бурлила политическая жизнь, в размашисто-кровавом стиле Петрограда тысяча девятьсот семнадцатого. Впрочем, если вспомнить, с чего началось для меня знакомство со Столицей — неудивительно, что терпение лопнуло у многих. И, в полном соответствии с образцом стиля, ситуация приближалась к взрыву. Мы добирались почтовым дилижансом: доктор жил в приличном квартале, день езды от Стены, уже далеко не окраина, пешком не набегаешься. Вот и насмотрелись по пути. Очереди за хлебом, драки при дровяных складах — разгоняли городские стражники, причем без всякой жалости, боевым оружием, били насмерть. Однажды мы вообще угодили в толпу то ли стачки, то ли митинга, то ли даже погрома. Возница ругался так, что слышали пассажиры внутри кабины; кнут свистел без устали; кони полувизжали-полухрипели... Но почтовый экипаж пробился сквозь хмурые ряды, оторвался от вялой пешей погони, и — наконец-то! — благополучно доставил нашу команду к месту назначения. Меня — к порогу хорошего доктора. Рослую золотоволосую Леону и красноглазую тростинку Акаме — к месту очередного заказа. Кого и за что — я не спрашивал. Не чужаку судить местные дела. Эх, недолго мне оставаться чужаком, легко выносящим приговоры и легко ступающим — равнодушно и мимо... Вылечат, выучат — и наступит неизбежное “потом”...
А интересно, что без моих подсказок обнаружит доктор?
* * *
*
Доктор на экране удивлялся, хвалил иммунитет и наследственность Енота:
— ...В моей практике первый случай, да, единственный! Всего лишь за три месяца ваш организм практически пришел в норму, гомеостатическое состояние, оптимальное для вашего — прямо скажем, не юного! — возраста... Не пытайтесь равняться с молодежью, спите каждый день восемь часов, принимайте вот этот состав... И к весне вы сможете делать упражнения, да, упражнения, они вам очень помогут...
Виктор в ложе для почетных гостей только хмыкал. Разумеется, что еще мог думать местный доктор, даже наилучший — не зная, что истинная причина быстрого физического выздоровления Енота состоит исключительно в происхождении его из Портала! На экране исцеленный кланялся, благодарил доктора, платил установленную цену — уже по местному обычаю. В платочке лилового шелка стопочка золотых монет — красиво, прах побери! Этак и пошлейшая взятка превращается в предмет искусства...
Анна в кинотеатре смотрела больше на публику. Фильм “Ночной Рейд” и заявлен-то был как исторический боевик; а уж снят во всю ширь революционного авангардизма. Видно было, что режиссер напихал в четыре часа первой серии все, о чем слышал или читал, или подумал за утренним бритьем. Так, боевые сцены — к вящему восторгу всех мальчишек от шести до шестидесяти — показывались два-три раза с разных ракурсов, точно как повторы забитых голов на Еврокубке.
А вот краткие моменты объяснений, отношений — снимались, словно бы извиняясь за подсматривание, не позволяя попереживать вдоволь вместе с актерами... Ту же Шерри...
* * *
*
— Шерри вспоминаю. — Леона оборачивается. Две недели на базе — первый раз вижу Леону хмурой. Постоянно улыбается, всегда готова обнять; почему я до сих пор ночую не у нее в комнате? Сам не понимаю, видно же, что не против...
— Жалеешь?
Леона неуверенно поднимает пышные плечи:
— Шерри? Ей уже все равно... А мне стыдно. Вспомнила, сколько раз могла ее подбодрить — и каждый раз находилась причина пройти мимо. Может, ей вот этой памяти, одного моего доброго слова не хватило!
— ...Оставался лишь один друг, тончайшая паутинка, связующая с миром... — надо немедленно уйти! Совершенно незачем тянуть свои паутинки в этот мир! Но губы шевелятся почти против желания:
— ...Этой ночью ты уже ничего не весил. На головокружительной высоте, на неверной курсовой звезде блеснуло твое сокровище... — цитирую “Южный Почтовый” наверняка тоже неверно, только по расширившимся глазам Леоны вижу: неважно.
— ... Паутинка моей дружбы больше тебя не держала: нерадивый пастух, я, должно быть, заснул.
Мы молчим еще несколько мгновений; звучит один ручеек. Леона поднимается, забирает с каменного кольца черпак:
— Почему мы так неохотно хвалим? Шерри все роняла, теряла, разбивала... То еду не посолит, то забудет, что уже солила — и опять посолит. Три раза... Ух, как мы на нее злились! А она даже не оправдывалась! Она была рада хотя бы тому, что ее не гонят! А теперь поздно, поздно, поздно!
Мы стоим, обнявшись, пока Леона не перестает плакать.
Надо просто зайти к ней сегодня вечером.
Остаться — чего проще?
Новый мир. Все заново. Никто не упрекнет.
Но я боюсь.
* * *
*
— Бойся, — разрешает мастер. — Один из твоих самых сильных инструментов — страх. Знаешь, почему?
Конечно, знаю. Любой другой ответ приведет к совсем не игрушечному шлепку бамбуковой палкой по плечам.
— Бойца из тебя готовить поздно... — я сижу на коленях посреди маленького дворика. Мастер прохаживается позади. В конце занятия он спросит, сколько раз прошел слева направо, и сколько — обратно. Я опять отвечу неверно и опять вместо передышки буду мыть полы в зале...
— ... Твоя надежда, твоя коронка, твоя удача, твоя жизнь — один удар... Цель справа!
Правое колено вперед и вверх; левый большой палец уже сдвинул защелку ножен; лезвие как будто вынимается из левого кулака; шелест, шепот, шорох — точь-в-точь голосок Акаме!
Рука выпрямляется в локте — удар!
Попал!!!
Только теперь доворачивается голова; заканчивается выдох... Я вижу мишень.
Соломенная подушка развалена горизонтальным разрезом. Наставник бесстрастен:
— Цель слева!
Левое колено подбираю к правому, сейчас колобком на левый бок; правая рука должна успеть “длинным кнутом”... А если подумать? Следующую мишень объявят спереди. Из того положения, в которое приведет перекат, сложнее всего будет ударить вперед — мастер это учтет. Тогда так: незаконченный перекат, ноги под себя — распрямление лицом к левой мишени — вспарывающий удар снизу вверх; отдача — попал! Теперь передняя мишень справа от меня; немедленно глубокий отшаг правой ногой за спину — чтобы силой инерции развернуло в поясе; и снова мах правой рукой, обратным хватом, но теперь уже сверху вниз.
Попал!!!
И угадал — мишень без постоянного места, мастер подсовывает ее только на время задания — и попал!
Голова снова доворачивается позже руки. Рука быстрее ноги вдвое, нога сильнее руки впятеро; а тело в поясе поворачивается медленнее их обоих.
Мастер держит ручку мишени. Сама подушка срублена под корень.
— Почему твой инструмент — страх?
— Потому что подсознание работает всегда. Страх, интуиция, опасения — неоформленные результаты расчета, выполненного подсознанием.
— Как пользоваться подсознанием?
— Наполнять его данными!
— А потом?
— А потом не мешать голове думать.
— Способ?
— Убрать мысли. Заткнуть внутренний голос.
— А ты сейчас что думаешь, кошачий выпердыш? Что угадал первую мишень и теперь не будешь мыть полы? Расслабился до выхода с поля? Нехорошо!
Клянусь, не было видно, как мастер замахнулся ручкой срубленной мишени!
* * *
*
Мишени Енот лихо разваливал длинным слитным движением — по две, три, пять одной сверкающей линией, одним фантастически красивым росчерком. Если забыть, где и по какому поводу фильм — можно представить самурайский боевик. На экране буйствовала весна; Енот успешно излечился у доброго доктора и теперь не менее успешно постигал фехтование. И Виктор снова хмыкал, глядя на успехи киногероя: в Портале причина, ясно же! Местные этого знать не могут, вот и остается им лепетать про исключительный талант, врожденную предрасположенность да благоприятное сочетание звезд Сад-уль-Забих.
* * *
*
Звезды уже проявились в полном блеске, небо потемнело полуночной глубиной — тогда только мастер выдохнул:
— Довольно. Заминка. Дыхание. Массаж. Спать!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
