Моральные принципы

Я неуверенно начала разбирать строчки:

'Божиею милостию мы, Елисавет Первая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем во всенародное известие: как то вам уже чрез выданный в прошлом, 1740 году в октябре месяце 5 числа манифест известно есть, что блаженной памяти от великие государыни императрицы Анны Иоанновны при кончине её наследником всероссийского престола учинён внук её величества, которому тогда ещё от рождения несколько месяцев только было, и для такого его младенчества правление государственное чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже как внешние, так и внутрь государства беспокойства и непорядки и, следовательно, немалое же разорение всему государству последовало б, того ради все наши как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо лейб-гвардии нашей полки, всеподданнейше и единогласно нас просили, дабы мы для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и беспорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол всемилостивейше восприять соизволили и по тому нашему законному праву по близости крови к самодержавным нашим вседражайшим родителям, государю императору Петру Великому и государыне императрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему наших верных единогласному прошению тот наш отеческий всероссийский престол всемилостивейше восприять соизволили, о чём всем впредь со обстоятельством и с довольным изъяснением манифест выдан будет, ныне же по всеусердному всех наших верноподданных желанию всемилостивейше соизволяем в том учинить нам торжественную присягу'.

Отлично. Чертов долговязый немец был прав — или я выступлю сейчас с недостаточными силами, или же против меня ополчится вся верхушка, присягнувшая под дулами преображенцев, опасаясь обвинений в измене.

— А вы, господин Финч? — вопрос был глуп, но я поняла это только когда он сорвался с моих губ.

— Я уже присягал своему королю, ваше высочество.

Дипломат.

— И кто же сочинил эту петицию?— Явное не Елисавет Первая — ближайшие пару часов у сил у нее хватит только на то, чтобы стонать, плакать и пить много жидкости.

Я на секунду задумалась. Если ее не поить, то могут быть осложнения со здоровьем. Незапланированные осложнения. Так, ну почки вроде должны выдержать ...

Финч кашлянул, напоминая о себе:

— Манифест — коллективное творчество, ваше высочество. Бестужев, и прочие.

Я хмыкнула:

— Кажется судьба Алексея Петровича — тюрьма — заговор -тюрьма.

У Миниха на лице было написано чистейшее удовлетворение. Бюджетное переиздание Сплетницы — самый, так его, умный человек в комнате.

— На кого мы можем рассчитывать? — обратилась я к нему.

Впрочем, ответ был более чем очевиден — кто-то из конногвардейцев у Литейного, измайловцы за Фонтанкой. Ах, да — инвалиды из крепости. И артиллерийская команда. И, конечно, совершенно неполиткорректные в данных обстоятельствах англичане. Быть обязанной красным мундирам — это еще хуже, чем быть обязанной Миниху!

* * *

Некультурно принимать пищу на бегу, но иногда этого не избежать. То же самое относится ко сну урывками. Проснувшись, я несколько секунд не могла прийти в себя. Серая хлябь за окном, забранное в мелкую решетку мутным стеклом, непривычная и неудобная одежда, непослушное тело ... Здравствуй, Руритания, давно не виделись.

От деталей планирования спецоперации по возвращению трона мне пришлось вежливо, но непреклонно отстраниться, предоставив моей свите играть в солдатики столько, сколько им это будет угодно. Честно говоря, это решение меня не слишком радовало, но через некоторые традиции очень сложно переступить. Местные могут воспринимать женщину как крестную, матушку, но никогда не будут рассматривать ее как командира. Вы можете задать им направление, но боже вас упаси стоять при этом у них над душой. КПД становится хуже чем у паровоза. Но у этого и есть хорошая сторона. Если, простите, когда я стану императрицей, у меня останется более чем достаточно времени для исследований.

В дверь комнаты постучали:

— Ваше высочество, выступаем!

Юлиана принесла одежду. Я хмыкнула, разглядывая заготовленный гвардейский мундир. Тот же красный камзол, что и у англичан, но мундир — зеленый. Мешанина крючков и пуговиц, совершенно не похожая на привычную мне утилитарную простоту военной формы.

Надетая на тело она была настолько же неудобна, насколько казалась с виду.

— Как они вообще носят такую монструозность? — несколько капризно спросила я помогавшую мне Юлиану. — Тяжелая, трет везде где можно и нельзя, и, вдобавок, невозможно двинуться не рискуя чего-нибудь порвать!

В качестве иллюстрации я развела руки в сторону под аккомпанемент рвущихся нитей. Похоже, что 'доработать напильником' было обязательным условием для каждого комплекта униформы. Заметка на будущее — этот милый руританско-мундирный колорит отправится на свалку истории одним из первых.

К сожалению, просители не выбирают. Сейчас политический момент требовал, чтобы я в этом мундире и верхом на белом коне, на котором особенно настаивал Миних, вернулась в Зимний Дворец. Сукно с расползающимеся на глазах швами должны были символизировать смычку с военными, готовность принять для них ту же роль, что так ловко узурпировала Елизавета. От этого настолько воняло лицемерным корпоративным тимбилдингом, которого я в свое время досыта наелась, что пришлось приложить сознательные усилия, чтобы не сморщить нос.

* * *

На улице все было готово к выступлению. Смотрели 'Банды Нью Йорка'? У меня была здоровенная вооруженная толпа, заполонившая улицу, конь, а точнее, мерин светлой масти и огромное желание наконец-то завершить этот позорный эпизод моей биографии.

Шли молча, гвардейцы за моей спиной печатали шаг, рядом в седлах покачивались Минихи с Антоном. Оглядываясь назад, мне не стоило доверять организационным способностям местных.

То, что по идее должно было быть молниеносным рейдом под покровом ночи, превратилось в балаган. Колонна быстро обрастала людьми — в отличии от природных русаков, иностранцам было чего бояться и за что бороться. В других обстоятельствах они бы уже бежали из столицы, но сейчас, вливались в неорганизованную человеческую массу, следующую за стройными рядами гвардейцев.

Первые попытки сопротивления начали только после того, как мы пересекли реку. Жиденькая линия преображенских мундиров перегородила набережную. Я невольно восхитилась храбростью этих людей. Мы превосходили их в численности и огневой мощи. Их судьба — быть втоптанными в грязный снег в следующие несколько минут. И тем не менее они стояли как на параде, преграждая нам путь, направив в нашу сторону длинные ружейные стволы.

Неразборчиво-лающая команда и пронзительный рожок заставили наших солдат перестроиться, и они, печатая шаг выдвинулись вперед. Шеренга противника окуталась пороховым дымом.

На секунду мне показалось, что залп прошел мимо, но впечатление оказалось ложным. Человеческому телу нужно время, чтобы понять и принять факт получения критических повреждений. Под ноги марширующих вперед с примкнутыми штыками гвардейцев падали их товарищи.

Никто не остановился, никто не попытался оказать помощь. Наоборот, они сомкнули ряды и ускорили шаг, не обращая внимания на нечеловеческий вой раненых.

— ... ? — то, что я тогда произнесла было также нецензурно как и экспрессивно. Я не лучший образчик человеческой породы, пусть мой психотерапевт и пыталась убедить меня в обратном. То что сейчас происходило было на мой взгляд бездумно и расточительно. Смерть этих людей ничему не служила, даже развлечению. Сила услужливо выдала способы контроля тесно расположенных людских масс, но я отмахнулась от запоздавшей подсказки.

Гвардейцы схватились в рукопашную с закономерным итогом. На испачканном кровью снегу добавилось тел. На этот раз наших противников.

— Что это было? — обратилась я к Миниху-старшему, с трудом сдерживая себя. Мне нужны осы-угнетатели! Идея, подсмотренная в комиксе из параллельного мира. Миниатюрный кибернетический организм-симбионт, регулирующий поведение субъекта точечными инъекциями нейромедиаторов. Объединить их в сеть передающую информацию с помощью феромонов... Или же просто... Я стряхнула с себя навязанный силой поток мыслей. Глубокий вдох, выдох. Я смогу управлять этими людьми и не давать им делать глупости без подобных мер.

— Штыковая атака, — пояснил Миних. — нельзя двигаться с заряженным оружием, и было быстрее сойтись в рукопашной, чем заряжать. Скажу больше, ваше высочество, подразделение ценится не точной стрельбой, а стойкостью — своей способностью выдержать залп.

И для того, чтобы они лучше держались, а противники лучше целились, их и нарядили как павлинов. Замечательный образчик руританской мысли.

Миних не забыл осветить и этот момент:

— Яркий мундир нужен, чтобы враг мог легко опознать его и прийти в смятение.

Такая логика показалась мне извращенным мазохизмом. Строить людей в плотные шеренги, чтобы противник мог их безнаказанно расстреливать и гордиться тем, что они могут смирно идти как бараны на бойне. Джек бы оценил.

К счастью это было единственным препятствием на пути к дворцу. Причина очень скоро стала очевидной. Мятежники перепились. Уже с самого входа начались следы разгрома и разврата.

Вышитая ткань, которой тут укрывали стены вместо обоев, была изорвана, паркетный пол был покрыт грязью и биологическими жидкостями, часть дверей выломана, позолота грубо оторвана с кусками лепнины, какие то оборванцы крысами брызгали в стороны, скрываясь в хитросплетениях боковых коридоров, завидев наше приближение.

Помещение, где разместились заговорщики было наполнено тяжелым пряным духом.

Елизавета всегда была очень сексапильной женщиной. Если измерять привлекательность баллами, от единицы до десяти, природа наградила ее девятью или, даже, девятью с половиной. Я выкрутила это значение до одиннадцати.

Она поднялась из глубин богато украшенного кресла с грацией дикой кошки. Неправдоподобно большие вытянутые глаза на ангельски-прекрасном лице казалось заглядывали прямо в душу, заставляя сердце вырываться из груди.

Ее ближники окружившие трон смотрели на свою богиню с немым обожанием. Я с неудовольствием заметила, что и сама невольно поддалась чарам — мой эмоциональный отклик хотя и был приглушен дозой шипучки, тем не менее оказался слишком ярок. Слегка поморщившись, я достала флакон из муфты, укрывающей мои ладони, и брызнула немного себе в лицо. Холодные капельки моментально пресекли желание сорвать с себя одежду и слиться с Елисавет Петровной в карнальных обьятиях.

О моих спутниках этого сказать было нельзя. Оба Миниха напоминали лосей в период гона, Антон пытался что-то произнести, но его настигло заикание и из горла вырывалось только нечленораздельное 'ва... ва...' Солдатам же было вожделеть не по чину, но гормонам не прикажешь. Половина бухнулась на колени, а другая застыла соляными столбами.

— Сама явилась, — прощебетало прекрасное видение. От звуков ее голоса мои спутники и вовсе расклеились. — А где Иоанн?

Мне осталось только тихо поблагодарить обычаи английского воспитания. Не играй господин Финч, так сказать, за другую команду, возникли бы лишние сложности. Ничего непреодолимого, но ... Кажется я переборщила. Увлеклась и дала Елисавет Петровне куда больше, чем было необходимо.

Вопрос кажется снял приступ заикания с Антона. С низким поклоном мой муж, доложил:

— В купеческом квартале, ваше императорское величество. Мы оставили его с ...

Я брызнула ему в лицо шипучкой. Антона перекосило как пса, внезапно подкинутого в воздух струей из пожарного брандспойта.

Он поднял глаза и, наконец то, заметил те самые детали, которые без антидота выпадали из поля зрения. Я уже делала нечто подобное, но тогда это была прионная чума, полностью блокирующая долговременную память. С тех пор я выучила несколько новых трюков — самозванная императрица била по мозгам куда избирательнее.

С легкой усмешкой я наблюдала как бледнеет его лицо — взгляд Антона медленно поднимался от массивных козлиный копыт, по покрытым золотистой шерстью ногам, по полуобнаженному торсу, на котором было слишком много грудей всех форм и размеров, к голове. Там то они и задержался. Связная речь его опять оставила. Антон разевал рот, выброшенной на берег рыбой.

— Ээээ...то рр...ррр....рога?!!! — наконец, выдавил он.

— Взять их! — Елизавета может и не поняла, но отреагировала правильно.

Только ее приказ оказалось сложно исполнить — распыленная в воздухе шипучка разрушила магию, и, сейчас, мои спутники с ужасом смотрели на чудовище, которое восхищало их секунду назад.

Ближники Екатерины подвергались воздействию куда дольше — здоровенный гвардеец-малоросс ринулся ко мне медведем, стремясь выполнить приказ.

Рука сама собой рванула шпагу, которую мне выдали в комплекте с гвардейским мундиром, из ножен и коротким уколом распорола ему горло. Небольшое нажатие, и заточенная сталь превратила теменную долю его мозга в кашу.

Немая сцена.

Я вытащила шпагу из раны и постучала плоской стороной по рожкам Елизаветы, задорно торчащим из высокой прически:

— Покайся.

Она непонимающе огляделась, миниатюрный ротик приоткрылся обнажая слишком острые для человека зубы.

— Черт, — подчеркивая свои слова, я еще раз легонько постучала шпагой по рогам, стараясь не повредить швы, и брызнула на нее шипучкой, — святая вода.

Елизавету перекосило, из нечеловечески огромных глаз покатились слезы.

— Еще бы ей нравилось, -хмыкнула я и повернулась к Миниху. — Черта в кунсткамеру, найдите какого-нибудь попа, чтоб присматривал. Молиться, поститься, и что они там делают! Заговорщиков — в крепость, потом на Соловки. И ... помойте, что ли тут все ...

Бог мертв

Только что он ехал полулежа, покачиваясь в санях, укрытый меховым пологом, и вот — распростерся на дороге вниз лицом. В рот набивается мерзлый снег пополам с кровью, тело не чувствуется, в ушах стоит гул, как бывает после пушечного выстрела. Сейчас его под силу убить даже ребенку.

'Что произошло?' — даже не мысль, недоумение. Он неуклюже переворачивается на бок, откашливается, пытается разлепить веки. Где то рядом ржет лошадь. Тело обжигает мороз. Его поднимают, трясут как попавший в сапог камешек. 'Стойте!' — пытается сказать он, но из онемевшего рта не раздается даже шипения.

Зрение возвращается неожиданно, как щелчок кнута над ухом. Секунду назад перед глазами была темнота, а в следующее мгновение в лицо тычется рябой чухонец с гнилыми зубами, сдирающий с него одежду.

Голову сводит, глаза от боли выскакивают из орбит. Чухонец, наконец, удовлетворившись грабежом оставляет его в покое, и он падает сломанной куклой обратно в снег.

Когда он приходит в себя во второй раз, его никто не трясет. По лицу гуляет теплый шершавый язык. Он полусонно отмахивается, невразумительно мычит. Но животное настойчиво, начинает покусывать, и, наконец, человек открывает глаза. Громкий, невразумительный крик раздается из его рта — напротив стоит, глядя исподлобья, молодой волк, подросток. Старшие товарищи пируют над трупом Тишки — денщика, а его, Андрея Болотова, бывшего прапорщика оставили на потом.