Если один дипломат является с приватным визитом к другому, это означает, что лишних ушей быть не должно. Хозяин сам извлёк из специального ящика бутылку мутно-зелёного стекла, откупорил её и разлил рубиновое содержимое по бокалам. Турецкий столик, выложенный кусочками перламутра, два ажурных кресла у камина — почти домашняя обстановка. Но оба дипломата нисколько ею не обманывались. Разговор предстоял серьёзный.
— Чудесно, — гость, отпив примерно половину бокала, отставил его в сторонку. — Восхитительное вино. Пожалуй, воздам ему должное, когда изложу своё дело. Пока что мне нужна ясная голова.
Жёсткий германский акцент, с которым говорил по-французски гость, настраивал хозяина кабинета на снисходительный тон. Но репутация хитрой бестии — напротив, настораживала. Плохо, когда у маленькой слабой страны умные дипломаты. Они всегда хитрят и подличают, стараясь добиться своих целей, сталкивая лбами великие державы.
— Я вас самым внимательным образом слушаю, коллега.
— Полагаю, я оторвал вас от составления доклада в Версаль касательно последних изменений при петербургском дворе, не так ли?
— Вы догадались верно. Позволю высказать встречное предположение, что таковой доклад вы уже изволили отправить своему королю.
— Я был немногословен, — усмехнулся гость. — Но позволю себе высказать ещё одно предположение, насчёт того, о каких именно переменах вы изволите отписать в Версаль. Всего две новости: русский император разводится с супругой, и у него появилась новая пассия.
— Коллега, — хозяин негромко рассмеялся. — Франция — страна с богатой историей фаворитизма. Но альковные перемены редко влияли на внешнюю политику государства. Государь же Пётр таков, что не потерпит подле себя никого, кто смог бы полноценно править от его имени. Или... вместо него. Оттого этот скоропалительный указ о престолонаследовании: рядом с ним не осталось по-настоящему государственно мыслящих людей, он всех ослепил своим светом. И уж тем более он не потерпит подле себя женщину, умную настолько, чтобы её можно было опасаться нам с вами.
— Если речь идёт о людях. Но эта женщина — эльф.
— Кто, простите?
— Эльф, — гость повторил немецкое слово, словно втолковывал его значение нерадивому ученику, после чего расшифровал. — Нелюдь. Эгоистичная, циничная и невероятно жестокая тварь. К тому же, умная. Уж поверьте, дураков среди них нет. То ли вымерли естественным путём, то ли их перебили в неких войнах. Вы у саксонцев спросите, кто такие эльфы, они расскажут во всех подробностях. Воистину, мир стал лучше, когда эти ...существа убрались из Европы.
— Притом, заметьте, коллега — не были вытеснены войсками европейских государей, а убрались сами, — кажется, до хозяина кабинета начал доходить смысл визита его германского гостя. — Я понимаю ваше беспокойство. Ведь, останься они в Саксонии, через несколько лет встал бы вопрос о полном разорении этого королевства. Но какое касательство они имели к вашей стране?
— Так, зацепили краешком, — отмахнулся гость. — Ничего существенного. Однако подобные твари вряд ли могут быть управляемы. Я, к примеру, не решусь подобраться к этой даме с предложением покрыть её расходы на ювелиров взамен на некие услуги дипломатического характера. Мне, знаете ли, жизнь ещё дорога.
— А эти... как вы их поименовали? Эльфы — они, по слухам, смертельно ненавидят вас, немцев.
— Вот именно.
— Полагаете, если я возьмусь найти подходы к новой фаворитке русского царя, то она будет ко мне более благосклонна? Понимаю, ваше королевство не так богато, чтобы содержать фавориток чужих государей.
— Если бы вопрос был только в деньгах, я бы к вам не явился.
— Не сердитесь, коллега. Я вовсе не хотел вас обидеть. Итак, вы предлагаете мне поучаствовать в некоей авантюре. Что если я предложу вам иное?
— Например?
— Например... Так ли уж крепко доверие между этими ...эльфами и русскими? Насколько хорошо эльфы отличают одну нацию от другой?
— К чему вы клоните?
— К тому, что эльфы, уязвлённые ненавистью к немцам, вполне могут распространить эту ненависть на всех людей. А поскольку, как вы справедливо заметили, они находятся не в Европе, то возможные проблемы, проистекающие из такого развития событий...
— Это верно, эльфы — бочка с порохом, которую император Петер неосмотрительно позволил разместить в собственном доме. Но кто рискнёт поднести огонь к фитилю?
— Поверьте, коллега, желающие всегда и везде найдутся. В любой стране хватает самолюбивых недоумков, готовых ради достижения приватных целей нанести удар по собственной державе. Кто по жадности, кто по глупости, а кто по незнанию.
— Ваш блестящий план может и не сработать, ведь вы опираетесь лишь на знание человеческих слабостей. Как у вас насчёт знания слабостей эльфов?
— Дайте мне время, коллега, и я буду знать о них если не всё, то всё существенное. Собственно, я уже сейчас могу начинать действовать. Здесь, в Петербурге, есть люди, которым совершенно не выгодны нынешние перемены при дворе.
— Англичане тоже так думали. И где теперь их миссия?
— Лучше спросите, где теперь расквартированы полки герцога Мекленбургского. Не думаю, что царь рискнёт разорвать отношения с сильнейшим государством Европы. Впрочем, всё это имеет смысл, только если мои выкладки утвердит Версаль. Если придёт категорический запрет, увы, я буду вынужден свернуть операцию. Эта варварская страна может быть нужна в каких-то раскладах. К сожалению, прекрасная Франция ещё недостаточно уяснила для себя опасность самого существования государства русских.
— Насчёт мнения Версаля, пожалуй, соглашусь, — хмыкнул гость. — А вот насчёт варварской страны — нет. Недооценка врага — самая большая ошибка, какую может допустить дипломат. Вот я, несмотря на почтение, какое мой король оказывает императору Петеру, не сомневаюсь, что Россия — враг, и с этим врагом нам ещё предстоит помериться силами. Но это враг, которого стоит уважать. А ваш юный король изволит посылать — через вашу голову — такое письмо русскому императору, словно Россия — это какой-то Сенегал, и писал он какому-то чернокожему вождю. Сказать вам, что сделал император с сей эпистолой, или пощадить ваши чувства? Нет, дорогой коллега, прежде чем слать в Петербург письма с приказаниями, словно в колонию, вам следует сперва завоевать Россию. А вы этого не сделаете никогда. Сказать по правде, я не уверен, что это получится, даже если против России выступит вся Европа... Русские — не эльфы. Они люди, как мы с вами. Просто иные, и нам с вами их никогда не понять. А непонятное вызывает в нас страх и желание напасть первым... Скажите, коллега, в чём я был сейчас неправ?
— Надеюсь, вы не высказали ничего подобного в более людном месте?
— Дорогой коллега, я, возможно, ещё не так опытен, я груб и прям, но не до такой степени, чтобы откровенничать в обществе насчёт глубин нашей души, — мрачная физиономия гостя казалась каменной. — Однако друг с другом мы можем себе позволить быть честными. Примите мой дружеский совет, коллега. Совет посланника небольшой бедной страны, которая должна вашей стране кучу денег. Хорошо содержать большую сильную армию, но только не тогда, когда имеешь дело с Россией. По-моему, результаты Северной войны это ярко продемонстрировали. Россию можно убить только изнутри, и только руками самих русских. Это возможно сделать сейчас, пока они очарованы Европой, вернее, своим идеализированным представлением о ней. Но стоит им увидеть Двор Чудес, костры в Англии, на которых сжигают одиноких старух, обвинённых в ведьмовстве, или шатающихся от голода немецких крестьян, как их разочарование превратится в крепчайшую броню, о которую разобьются все наши уверения. Спешите, коллега, если действительно желаете сделать Россию своей колонией, ибо это счастливое время скоро закончится. Оно уже заканчивается, император видел достаточно, чтобы сделать должные выводы.
— Он нездоров, не так ли?
— Упаси вас бог покушаться на его жизнь, — гость, прекрасно знавший, по каким дорожкам ходят мысли хозяина кабинета, поморщился. — Тогда я не дам и стёртого медяка за вашу голову.
— Бог с вами, коллега, о чём вы говорите? У меня и в мыслях не было... Однако, вы правы. В Петербурге есть люди, которым не терпится устранить пожилого и нездорового государя под предлогом болезни. Стоило бы их предостеречь, вы не находите?
— Нахожу, и одобряю. Полезные недоумки могут пригодиться и для более тонких дел.
— Вы очаровательны в своей прямоте, коллега, — рассмеялся француз. — И кстати, если государь решится ввести в высший свет фаворитку из числа нелюдей, это может вызвать демарш Саксонии и выход оной из союза с Россией.
— Август на это не решится. Он слишком боится шведов, а ваш король не спешит давать ему покровительство.
— Возможно, его величество пересмотрит своё решение насчёт Саксонии. Я не ручаюсь, но такой исход вероятен. И тогда от союза с Россией отложится и Дания. Что ж, просматривается неплохая комбинация, из которой и Франция, и ваше королевство смогут извлечь некую выгоду. Я постараюсь изложить сие в докладе.
— И ждать одобрения или отказа, — хмыкнул гость. — Здесь уже ваш черёд завидовать мне, коллега: я не настолько зависим от мнения моего короля. "Ты генерал на поле боя, и должен сам принимать решения", — вот что сказал мне мой король, когда отправлял сюда.
— Завидую, коллега, по-хорошему завидую, — хозяин кабинета поднял бокал. — Ваше здоровье!
Он подумал, что в этом кабинете, в этом крошечном кусочке Европы посреди русской зимы, возможно, на долгие годы вперёд решилась судьба сразу трёх стран. Подумал — и преисполнился гордости.
— Утрись, Лизанька. Не пристало тебе зарёванной на люди выходить. Ты цесаревна.
— Знаю, батюшка. Тяжко.
— Привыкай. Таково тебе всю жизнь бывать. Герцогиней станешь, а там, если бог даст, и королевой.
— Неужто Карлушу младшего уготовили мне? Ведь он сестрицыному жениху двоюродный брат.
— Вот-вот. Оба братца, как по мне, одним миром мазаны. Герб да рожа смазливая, более ничего за душой нет. Но они тётке своей, королеве свейской, наследуют. Быть одному из них королём, а Анне либо тебе — королевой. Одному из них — царствовать, а править станет либо Анна, либо ты. Если доживу, поспособствую... На вот платок, доченька.
Что значит — воспитание! Ни слезинки.
Лиза вышла от отца так, словно не было тяжёлого разговора. Даже улыбалась, мило щебеча с нею, но Раннэиль прекрасно помнила то, что удалось расслышать напоследок. Но эта маска была ещё слишком тяжела для пятнадцатилетней девочки. Лиза не выдержала роль до конца. Наигранная весёлость мгновенно покинула её.
— Аннушка, — сказала она — и голосок дрогнул. — Ведь батюшка всё это из-за тебя затеял.
— Что он затеял? — Раннэиль настолько правдоподобно изобразила удивление, что сама чуть не поверила.
— Развод с матушкой.
— Как — развод? Зачем?
— Как с царицей Евдокией разводился, таково и с матушкой развестись хочет, — глухо проговорила Лиза. — Её в монастырь, нас к себе, а с тобою под венец... Ему сын нужен, наследник.
— Меня он о том не спрашивал, — так же глухо сказала альвийка, глядя в паркетный пол, уже нуждавшийся в починке.
— Спросит. Уж я-то батюшку знаю. Если что затеял, сделает.
— Хочешь, чтобы я с ним сейчас поговорила? — Раннэиль смерила собеседницу острым взглядом.
— Всё равно того разговора не миновать. Ты ему по душе. Хоть и не говорит батюшка ничего, но я же дочь, я вижу.
— Хорошо. Выйдет князь Меншиков, я попрошу разговора... Но, как же ты, Лиза?
— А что я? — девочка невесело улыбнулась. — Мне батюшка велел в Петергофе остаться и за сестрицами слать.
— Я не про то, Лиза.
— Знаю, Аннушка. Знаю, что не желаешь ты нам зла. И я тебе того не желаю. Просто попалась ты батюшке на глаза, когда ему тяжко было, вот он и привязался.
Хорошо, что эта девочка не знает, что такое айаниэ. Знала бы — рассуждала бы иначе. Ведь самое трудное, что предстоит сделать альву, охваченному этим безумием — сохранить контроль над собой. Раннэиль, всегда подобная холодному мечу — это не она придумала, так отец говаривал — сейчас едва сумела удержать на лице мрачную гримасу. Но, похоже, Лизе хватило и того неуловимого мига, когда альвийка боролась с собой.
— Да, похоже, дело у вас сладится, — её усмешка была грустной и кривоватой. — Ты-то, я вижу, тоже стрелу амура не пропустила. Значит, быть у меня брату.
— А примет ли знать наследника альвийской крови? — Раннэиль задала прямой и нелёгкий вопрос, понимая, что сейчас прямота — её союзник.
— Не знаю, — честно ответила Лиза. — Могут и сплотиться против него.
— То-то же. Личные дела государя — это всегда политика.
— Могут и сплотиться, — повторила Лиза. — Да только ты плохо батюшку знаешь. Он всех в дугу согнёт. Согнул же, когда матери моей её низким происхождением пеняли. А ты — принцесса.
— Мне моими ушами пенять станут, — Раннэиль "отзеркалила" невесёлую усмешку Лизы. — Ну, да бог с ними со всеми. Может, и не будет ничего. Может, поговорим, и... разойдёмся, каждый в свою сторону. Пока не поздно.
...Лиза давно ушла — командовать дворней, чтобы готовили комнаты ей и сёстрам — а княжна Таннарил, по-прежнему делая вид, будто читает священную книгу, Она даже не подслушивала, о чём так долго говорил государь со своим приближённым. Раннэиль думала о том, с чего именно начать разговор, который наверняка будет иметь значительные последствия, чем бы он ни завершился. Здесь мелочей не бывает. Важно всё — не только слова, но и голос, выражение лица, глаз, жесты рук, либо отсутствие жестов. Она хорошо знала, что делать и как говорить с альвами. С людьми получалось хуже, но княжна всё-таки пыталась их понять.
Меншиков вышел из комнаты мрачным, как туча. Крайне нелюбезно зыркнув на кабинет-секретаря и альвийскую княжну, что-то процедил сквозь зубы и буквально вылетел в коридор. Из-под двери вспугнутой стайкой мышей брызнули дожидавшиеся аудиенции придворные рангом помельче... Что это с ним? Не вышло, как он хотел? Ну, ну, это только начало. Княжна с каменно-непроницаемым лицом неспешно поднялась, заложила книгу платочком и, оставив её на столике, чинно проследовала в комнату под жёстким взглядом Макарова. Ничего. Подождёт и секретарь, подождут и царедворцы.
Она ненадолго их задержит.
Этот человек был ещё более мрачен, чем выскочивший, словно облитый из ведра кот, Меншиков. И оттого, как прояснилось его лицо, Раннэиль поняла, что разговор царя с приближённым не имел к ней никакого отношения. Это хорошо. Видимо, Меншиков не хочет ссориться с её братом. Во всяком случае, сейчас. Сделав в уме соответствующую пометку, княжна привычно присела на краешек постели.
— Так и не поели, — грустно улыбнулась она. — Хотите, разогрею?
— Со всеми этими делами есть перехотелось, — проговорил государь. — Не спеши, Аннушка... Ведь ты слышала всё.
