Ангел для вора. Глава 2. Гости

Вечер не задался. С утра гремел ливень, потоки воды грохотали по крыше, заглушая крики отца и старосты, который выражал волю деревни — отдать Ламию церковникам раньше, чем они придут за ней сами и половину общины за компанию прихватят. Отец в ответ бушевал, стучал кулаком по столу, ругался, но слов было не разобрать, так как еще с ночи Ламия сидела в подвале, куда звуки попадали с трудом, словно сквозь пуховую перину пробивались.

В подвале было уютнее, чем в бане, и Ламия просидела в нем весь день едва ли не с удовольствием. Отцовские жены следили, чтобы в главном хранилище было сухо, чего нельзя было сказать о бане, крыша которой всегда протекала, сколько бы ее не чинили. О холоде Ламия не беспокоилась. С детства ее не кутали, девочка хорошо переносила мороз и бегала по снегу почти босая. Сестры не понимали Ламию, считая, что она притворяется, чтобы позлить старших, но девушка любила холод всем сердцем и, когда наступала зима, чувствовала себя на улице лучше, чем дома. В общем, в погребе она устроилась со всеми удобствами, и, если не считать неприятностей вчерашнего дня, была бы вполне довольна жизнью. На работу в поля, где еще собирали тыкву и кукурузу, идти не надо, убираться по дому — тоже. Сиди и отдыхай. К тому же, бабка Смерглана, которая в последние месяцы воспылала к ней неожиданной любовью, бросила ей вниз корзинку — с теплым пледом, яблоком, куском сыра и колодой карт. По мнению бабули, скука была худшим наказанием для человека.

Ламия с бабкой была не согласна, так как скучать ей приходилось редко, а когда выпадало время побыть наедине с собой, использовала его, чтобы помечтать и... поговорить с богом. Отец был верующим человеком и воспитывал детей в строгости перед Господом, который согласно Церковному Канону, любил все человечество. Королева Селена считалась Священной Матерью, которая заступалась за грехи людей перед Богом, а верховный маг Крон занимал пост Священного Отца, который заботился о том, чтобы души подданных Альцирона попадали только в рай. Все верноподданные Королевства обязаны были посещать воскресные мессы, молиться и оплачивать грехи после обязательной месячной исповеди.

У Ламии же все было, не как у людей. И хотя в церковь девушка ходила регулярно, в бога она не верила и даже не искала — он нашел ее сам, пару месяцев спустя после смерти матери.

С Господом они не поладили, но сумели вовремя заключить сделку. Он учил ее писать и читать, а она с ним разговаривала. Господь, конечно, настаивал на молитвах, но неприязнь была обоюдной, в результате, они договорились о простой беседе, которая порой была мучительней, чем разговоры с отцом.

Когда Голос первый раз появился в ее голове, Ламия целый день не могла понять, кто так сильно ее ругает — отборная брань слышалась отовсюду, но больше всего казалось, что ругательства падают ей на голову с небес. К вечеру бог представился, заявил, что ненавидит ее так сильно, что убил бы, если мог, но он не может, поэтому нужны мирные переговоры.

Еще пару недель ушло на выяснение отношений и проверку, не сошла ли Ламия с ума. Бог заявил, что сейчас творить чудеса не может, поэтому Ламии придется поверить ему на слово. Если же она не будет обращать на него внимания, то он сведет ее с ума по-настоящему, мол, пара проверенных способов имеется. Ламии пришлось потратить немало времени в уличном сортире, в ненавистной бане и других укромных местах, где можно было поговорить вслух с самой собой, не рискуя быть обвиненной в сумасшествии или колдовстве еще больше. Удалось выяснить немного, но информации хватило, чтобы согласиться на предложение Господа. Другого выбора у нее все равно не было.

По догадкам Ламии в ее голову постучался какой-то заблудший дух или бес, или другая нечеловеческая сущность, которая по каким-то причинам застряла в ее мире и вернуться к себе не может. Сущность эта обладала чрезвычайно завышенной самооценкой, считала себя богом, творцом всего, но при этом, ненавидела человечество и особенно — Ламию. В людях "бог", видимо, нуждался, чтобы не исчезнуть в забвении. По мнению девушки, куда легче было разорвать эту связь, стать всеми забытым и навсегда, но зато с гордостью исчезнуть, однако Господь умирать не хотел и цеплялся за Ламию, как утопающий за того, кто умеетплавать. Девушка пыталась натравить его на бабулю, мол, с ней и поговорить интереснее и в Господа она поверит быстрее, но дух уперся и покидать ее голову ни за что не хотел. Пришлось заключать сделку. Бог молчит и в дела Ламии не суется, зато, когда у нее появляется свободная минутка наедине с собой, то она с ним разговаривает.

Вот и сейчас в погребе они общались. Беседы их мало походили на приятельский разговор, но за восемь лет они привыкли к другу, и бог, который, как подозревала Ламия, отчаянно скучал где-то там в своем добровольном или невольном заточении, иногда учил ее разным премудростям. Ламия с детства была девушкой любознательной, о книжках мечтала еще с тех пор, как отец отправил в церковную школу всех дочерей — кроме нее. На Ламии места в классе закончились. Было ли это правдой или нет, она так и не узнала, но за предложение бога ухватилась с радостью и в благодарность иногда даже повторяла вслух молитвы, которые он ей наговаривал.

Учили грамоту они уже полгода, Ламия одолела алфавит, но слова складывала с трудом. Откусив яблоко, она отыскала на полках свечи и зажгла сразу четыре, решив не думать о том, что скажет Марица, старшая жена отца. Все равно сильнее наказать ее не смогут. Порка же ей не грозила, так как отец не бил ее уже пять лет. Помог случай и человеческие суеверия. Ламия не помнила, чем тогда рассердила отца, но выпороть ее обещали до костей. Отец к делу приступил сразу — разложил ее на полке в бане, задрал подол и, как следует, вдарил хворостиной. В тот год он всех детей наказывал хворостинами. Однако после первого удара у него онемела рука до локтя. Отец сначала не понял, долго полоскал руку в бочке, но наказание продолжил. На втором ударе рука отнялась снова. Тогда родитель позвал Франца, третьего сына, который пользовался особым уважением отца и часто помогал проводить экзекуции. Но как только брат стал бить Ламию, отец сразу же перестал чувствовать обе руки. Наказание остановили, и сила в конечности вернулась. Больше Ламию никогда не били, отчего нелюбовь сестер и братьев к ней только усилилась, так как остальных детей лупили в бане часто. Поэтому, не беспокоясь о порке, Ламия приготовила еще пару свечей, чтобы не ломать глаза, разглядывая мелкие буковки.

Прочитав благодарственную молитву из трех предложений, которую она с трудом выучила, Ламия разложила карты на подоле и принялась разглядывать изображения. Больше всего ей нравились рыцари в сверкающих доспехах и с красивыми мечами самых разнообразных видов. К оружию Ламия была неравнодушна с детства и всегда восхищалась старым дедовским мечом, который красовался в гостиной над каминной полкой. Меч был тусклый, всегда спрятанный в потертые ножны, с простой неукрашенной гардой. Она влюбилась в клинок с первого взгляда и не раз воображала себя смелой воительницей, крушившей головы врагов. Интерес подогрела бабка Смерглана, которая рассказала, что дед зарубил этим мечом угеритского вождя, таким образом остановив нападение на Яников Светоч. Правда, в самой деревне про подвиг деда больше никто не помнил, но Ламия в него поверила и сложила в потайной уголок сердца.

Рыцарские мечи на картах не походили на дедовский клинок так же, как изящные ручки старших сестер отличались от загрубевших рук Ламии. Глядя на фантастично изогнутые лезвия, Ламия с трудом могла представить, как ими сражаются, но была готова отрезать себе косы за возможность хотя бы разок взглянуть на них в бою.

— Это называется художественным вымыслом, дурочка, — насмешливо произнес Голос. — Мастер специально изобразил клинки неестественно, чтобы вызвать у таких, как ты, эмоции на грани катарсиса. Таких мечей не бывает. Так же, как и подобных доспехов. Будь ты внимательнее, то сразу бы поняла, что наплечие со столь огромными шипами убило бы воина на месте, стоило бы ему поднять руку.

Ламия привычно отмахнулась от Господа и принялась за чтение. Но буквы складывались с трудом, а Бог сегодня был особенно циничен.

— Не "Пашня", а "Башня", — поправил он ее, стоило Ламии прочесть название первой карты. — Ну ты и деревенщина, там, где гуляют грациозные лани, ты видишь свиней, а вместо соловьиного треля слышишь кудахтанье кур. Давай следующую.

Ламия вытянула из колоды замусоленную карточку со страшной рогатой мордой. Она уже встречала эту карту раньше, поэтому прочла правильно: "Дьявол".

— Что скажешь насчет дьявола, Господи? — ехидно обратилась она к богу.

— Что он туп, глуп, носит белые косы и воняет.

— Я не воняю, — обиделась Ламия. — Просто мне на голову вылили куриный бульон, а так как я сижу в этом подвале со вчерашнего дня, то где бы я по-твоему помылась?

— Истинная женщина всегда красива, опрятна и пахнет цветами, — надменно произнес бог. — Даже если она сидит в темнице без воды и света. Но тебе это искусство недоступно, так как мы уже определились, что между тобой и леди — адова пропасть. Давай другую тяни.

— С...смерть, — неуверенно прочитала Ламия. На картинке был изображен скелет, указывающий на нее пальцем, и девушка невольно сглотнула. Вспомнился старик, который хотел взять ее в жены и умер столь нелепым способом. Когда она увидела его в первый раз, то испытала к нему отвращение, хоть и пыталась убедить себя, что должна видеть в муже спасителя. Однако позже, когда он валялся с синим лицом на чахлой ноябрьской траве, Ламии стало искренне жаль жениха, и она долго и непритворно рыдала, оплакивая не загубленный побег, а человека, который закончил свой путь, споткнувшись на куриной косточке.

— Ты вытянула эти три карты случайно?

Голос бога отвлек от фатальных мыслей, и Ламия рассеянно кивнула, лишь потом сообразив, что Господь сменил привычный тон шута и циника, спросив абсолютно серьезно.

Внезапно ее накрыл приступ необъяснимой злости, и она швырнула карты об стену, решив, что с чтением на сегодня закончено. Вообще-то Ламия считала себя терпеливым человеком, но после вчерашней свадьбы в доспехах ее хладнокровия появилась солидная брешь, и она не знала, где найти мастера, который мог бы их починить. Господь, возможно, и был творцом, но, как выяснилось, в ремесленных вопросах души, ни черта не смыслил. А если, правда, община отдаст ее церковникам? Карта "Башня", на которой был изображен падающий со шпиля человечек, удивительным образом напомнила о башнях силы, в которые, по словам Смергланы, прятали "народных" ведьм и колдунов. С картой "Смерть" тоже все было понятно. Смертей в ее жизни было достаточно.

— Кто же тогда Дьявол? — задумчиво произнесла она, не ожидая ответа, но Господь, конечно, не мог промолчать.

— Вряд ли твой отец, — вкрадчиво произнес он. — Если бы я был гадалкой в салоне, то сказал бы следующее. "У тебя впереди, деточка, чертовски плохие времена. Жди человека в черной шляпе, с него и начнется твоя несчастливая судьба". Ну и в том же духе.

— С несчастливой судьбой как-то запоздало получается, — буркнула Ламия.

— Ой, да вы на нее поглядите! — тоном сельской сплетницы воскликнул Господь. — Это кто у нас тут несчастная? Ты, что ли? Вспомни Галию, которая наступила на ядовитую гусеницу и которая теперь просит милостыню у церкви по выходным. Кому она, безногая, нужна? Вот та девица по-настоящему несчастливая, а ты лишь капризная деревенщина.

Ламия вспомнила девчонку, с которой в детстве когда-то играла в полях, и поежилась. Они не были особо дружны, но от той истории у нее волосы вставали дыбом. Галию не смогли вылечить ни местные врачи, ни приглашенные знахари. В конце концов, гниющие заживо ноги отрезали, а с ногами девушка потеряла и все остальное. Через год пожар уничтожил и ее дом, и семью, с тех пор она жила при церкви, присоединившись к армии попрошаек и нищенок.

— Слышь, ты, несчастливая, карты-то подбери, — все еще пребывая в образе сельской женщины, Господь перешел на деревенский акцент. -Они у твоей бабки на всю деревню в одном экземпляре имеются. Чем, по-твоему, девки гадать будут, если с колодой что-то случится? Сразу видно, что ты эгоистка законченная.

Ламии не хотелось слушаться бога, но здесь он был прав. Бабуля с нее кожу заживо снимет, если на какую-нибудь из карт масло прольется, или изображение запачкается. Разогнув затекшие колени, она потянулась и, взяв свечу, полезла в угол, куда бросила карты. Да так и застыла, не обращая внимания на горячий воск, льющийся на руку.

В том углу стояли банки с редким малиновым вареньем, которое припасали на зиму и доставали, когда кто-то из семьи серьезно болел. Со здоровьем у всех пока было хорошо, поэтому банки полгода как никто не трогал. Пауки еще летом успели их густо оплести паутиной, сквозь которую загадочно поблескивало стекло. Брошенная Ламией колода в беспорядке валялась на полу среди трупиков мух, пауков и земляного сора. Однако три карты повисли прямо на паутине, да еще таким удивительным образом, что можно было, не напрягаясь, их рассмотреть. Они все глядели на Ламию — и человек, падающий с Башни, и Смерть, тыкающая в нее костлявым пальцем, и Дьявол, загадочно приподнимающий черную шляпу, словно в знак приветствия.

— Давай погадаем еще раз? — азартно прошептал на ухо бог. — Вдруг тебе повезет и выпадут "Влюбленные"? Хочешь любви, деточка?

Ламия резко выпрямилась, забыв, что находится в подвале, и непременно стукнулась бы затылком о крышку люка, если бы ее в тот момент с грохотом не подняли.

— Выбирайся, — скомандовала Марица, полоснув взглядом сначала по зажженным свечам, потом по Ламии. — Может, у твоего отца и есть время на воспитание, но у меня дел невпроворот. Гости приехали.

Марица могла больше не объяснять, так как гости были их хлебом последние несколько лет. И хотя отец по-прежнему цеплялся за кузницу, считая, что именно она кормит семью, главный доход все-таки приносили постояльцы. Усадьба Савада удачно располагалась рядом с перекрестком основных дорог, ведущих из Цертуссы к Хартуму. После того как в горах появилась Башня Силы, набеги угеритов прекратились, и тракт ожил, наполнившись торговыми людьми, военными, монахами и служивыми. Последние платили особенно хорошо, так как чиновники не любили отказывать себе в комфорте и не скупились на золото. Со временем специально для гостей срубили крепкую избу с просторной верандой и еще одной баней, а так как сильных снегопадов не было уже третью зиму подряд, все дороги были проходимы с осени по весну, и дела семьи шли в гору.

Так сложилось, что за прием гостей в доме отвечали женщины, поэтому постояльцы были заботой Марицы и четырех младших жен. Им помогали все старшие дочки, а также Ёрик и Инвер, которые занимались лошадьми, таскали воду и топили печи. За каждого гостя дети обычно получали по монете, поэтому Ламия охотно побежала вслед за Марицей, радуясь случаю размяться и подзаработать. На дне ее сундука уже хранилось тридцать пять монет, и это было полцены за билет на переправу в Хартум.