Выживший (прода)

В слабом свете я увидел уходящий вниз десяток ступеней. Спустился, осмотрелся. О, похоже, мне повезло! Я увидел перед собой большой ящик, за ним еще один, а дальше все скрывалось в темноте. Но, судя по всему, это и был трюм, заставленный ящиками, в которых, вероятно, и находились в разобранном состоянии те самые станки. Здесь я могу провести какое-то время, пока судно не отплывет достаточно далеко от Архангельска. За борт меня пиндосы, надеюсь, не спустят из человеколюбия, а я уж как-нибудь свое плавание отработаю. На крайний случай могу и палубу отдраить.

Вот только где бы мне затаиться, чтобы случайно или преднамеренно забредший сюда матрос меня не обнаружил... А тем более, завтра судно снимется с якоря, чтобы подойти к причалу, а затем начнется разгрузка-погрузка, тут по-любому не удастся остаться незамеченным.

Справа и слева от лестницы я обнаружил два рубильника. Наверняка один из них как минимум предназначен для того, чтобы включать освещение в трюме, а возможно, что и оба. Но рисковать не хотелось, поэтому я не стал их трогать, а решил пока обойтись спичками. Пяток истратил на то, чтобы обойти трюм по периметру, распугивая вездесущих крыс, пока в мерцающем свете очередной спички не увидел небольшой закуток, как раз для одного человека. Даже если здесь будет гореть свет — а он непременно будет гореть во время разгрузки-погрузки — все равно в той нише меня не будет видно. Впрочем, до утра еще долго, ночь только вступала в свои права, а посему я мог рассчитывать на безмятежный сон, более-менее устроившись на одном из ящиков.

Разве что крысы могут помешать моему спокойствию. Будем надеяться, я им покажусь слишком большой добычей, чтобы они рискнули на меня напасть. Подложив под голову котомку, я поворочался на ящике, устраиваясь поудобнее, и через пару минут уснул как убитый.

Проснулся я от грохота. Вскочил, протирая глаза и испуганно озираясь. Похоже, поднимают якорную цепь. А это значило, что мы готовимся причаливать. Зажёг спичку и пробрался к заранее присмотренному закутку. Где-то за переборками заработали двигатели, легкий толчок — значит, судно тронулось к берегу. Минуты сливались в вечность, прежде чем я двигатели замолкли, означая прибытие к причалу. Еще спустя какое-то время раздался знакомый скрежет отворяемой металлической двери, щелкнул рубильник и загорелись лампочки под потолком, а затем я услышал шаги и голоса. Говорили на английском, но моих познаний в нем вполне хватало, чтобы понять — обладатель хриплого, как-будто простуженного голоса возмущается тем, что какой-то придурок не закрыл дверь. Разговаривающих я не видел, но дальше загрохотали шаги, и в поле моего зрения появились докеры. Корячиться, таская ящики на себе, они не стали. Оказалось, что крыша трюма открывается, как ставни, только горизонтальные. В трюм хлынул серый утренний свет, и докеры принялись цеплять к скобам на ящиках крючья, которыми заканчивались металлические тросы, в свою очередь связкой прицепленные к крановому крюку.

Я ещё больше вжался в стену своего закутка. Скажу честно, стоять в одной позе несколько часов — занятие малопривлекательное. Но бывали ситуации и похуже, главное, чтобы меня не обнаружили.

А это вполне могло случиться, когда сосновые доски принялись складировать в трюм, причем начиная в паре метров от моего убежища. Я буквально вжался в стену, стараясь не дышать, пока наши докеры с веселым матерком в адрес 'проклятых империалистов' возились с погрузкой. Помещение тут же наполнилось запахом сосновой смолы, вернувшим меня в то недавнее время, когда я брел через казавшуюся бескрайней приполярную тайгу.

— Давайте там шустрее, — командовал кто-то, то ли бригадир, то ли представитель портовой охраны, парочку которых я тоже приметил вначале.

Момент, когда, наконец, опустились створки крыши и была задраена входная дверь, я встретил с неимоверным облегчением. Неужто все? Не будем торопиться раньше времени, вот когда отчалим — тогда и перекрестимся. А пока можно и передохнуть, забравшись на один из штабелей и снова, как и ночью, бросив вещмешок под голову. Так бы и лежал с закрытыми глазами, ни о чем не думая, целую вечность. Быстрее бы, что ли, отчалили уже... И раздавшийся еще минут через тридцать гудок, возвещающий об отплытии, прозвучал для меня как ангельский глас. И в то же время я испытывал чувство легкой грусти. Прощай, любимая и неприветливая Родина, не знаю, свидимся ли когда-нибудь еще.

Ладно, это все лирика, а голод, как известно, не тетка. Доставая из вещмешка припасы, только сейчас сообразил, что не догадался запастись питьевой водой. В дорогу я с зимовья я отправлялся с кружкой и флягой самогона от Кузьмича. Воду я доставал из всё того же снега. Самогон добил ещё на полпути к Архангельску, так что фляга в котомке была пустой. Да и был бы самогон — это же не вода, им жажду точно не утолишь. Вот же я дебила кусок! А еще спецназовец, приспособленный к выживанию в любых условиях, а о такой простой вещи не подумал.

Еды при экономном расходовании хватит на несколько дней, а как я собираюсь обходиться без воды? Рано или поздно жажда заставит меня попытаться выбраться из трюма. Но как? Открыть дверь изнутри вряд ли получится, этот вопрос я в горячке не догадался прозондировать сразу. Стучать в неё? Могут и не услышать. Даже если из револьвера начну палить — все равно не факт, что кто-нибудь услышит. Я довольно живо представил картину, как в порту приписки веселые американские грузчики команда входят в трюм и обнаруживают мумифицированные останки пришельца из будущего. А скорее всего, обглоданные крысами кости.

Меня такой вариант не устраивал, но пока ничего лучше я предложить не мог. Не пожар же устраивать, в конце концов! Доски возьмутся хорошо, вентиляция здесь налажена, это чувствуется по свежему воздуху. Правда, вентиляционные люки, которые я не без труда обнаружил, по размеру мне не подходили, были слишком узкими. Эти поиски я осуществлял при помощи горящей лучины, которую отколупал от одной из досок. Посчитал, что каждый раз жечь драгоценные спички нерационально.

А где, кстати, они хранят питьевую воду? По идее емкости должны находиться именно в трюме, однако, обойдя всё помещение, ничего похожего я не нашел. Да и в порту они бы наверняка закачали свежую воду и, находись емкости в трюме, я бы точно это заметил. Значит, емкости располагаются в другом месте. Что называется, не все коту масленица.

Размышляя таким образом, я лежал на жестких досках, не обращая внимания на крысиное копошение где-то внизу. Не заметил, как задремал, а проснувшись, от безделья снова принялся жевать вяленую лосятину. День ли снаружи, ночь — мне оставалось только гадать. В этой кромешной тьме напрочь терялось ощущение времени.

Минуты, часы, дни слились для меня в одну нескончаемую черную ленту, в которой превалировало чувство жажды. И это чувство становилось все сильнее и сильнее. Периодически сверху доносилось глухое топотание кого-то из матросов, даже казалось, что слышу чьи-то голоса. А может, это уже были галлюцинации? Услышав в очередной раз глухое топотание, я пробовал кричать, даже выстрелил из револьвера, но никакой реакции на это не последовало. Лупил доской в потолок — та же реакция. Я отказался от еды, чтобы не усугублять ситуацию, но помогало это мало; слюной, как говорится, не напьешься. К вечеру я уже не находил себе места, подумывая, не поймать ли крысу. Ну а что, порвать ей зубами горлышко и высосать кровь — это же все-таки какая-никакая, а жидкость. Даже сделал робкую попытку устроить крысиную засаду, положив рядом с собой кусочек вяленого мяса. Но эти твари, словно что-то почувствовав, ни в какую не желали приближаться. Ладно, черт с вами, обойдусь без вашей крови.

Кстати, я стал даже немного видеть в темноте, хотя без посторонних источников света это казалось невероятным. Может быть, где-то всё же есть щель? Вроде бы уже весь трюм с лучиной наперевес обшарил до этого, но никаких наружных отверстий не заметил, даже створки потолка сходились так плотно, что не пропускали ни лучика света. Понятно, там же резиновые прокладки, все сделано для того, чтобы в трюм не проникала вода ни во время штормов, ни во время элементарного дождика. Груз бывает разный, в том числе и боящийся влаги, а за испорченный товар хозяева судна вряд ли захотят платить неустойку.

Жажда, жажда... Все мои мысли были только о воде. В какой-то момент я уже готов был выгрызть собственные вены, лишь бы ощутить на губах хоть какую-то влагу. Мне снились журчащие ручьи и плавающие в них золотые, лупоглазые рыбки. Я просыпался с такой сухостью во рту, словно путник после недели блужданий по пустыне. Хоть бы в порт, что ли, хоть какой-то зашли, может, все же часть груза предназначена для какого-нибудь европейского клиента? Но мы, похоже, никуда заходить не собирались, и в трюм, соответственно, также никто спускаться не спешил. Однажды мне все же удалось поймать одну подобравшуюся слишком близко крысу. Понимая в глубине сознания, что со стороны это сморится дико, я одним движением откусил голову неистово пищавшей твари и попытался влить в себя брызнувшую тонкой струйкой из аорты кровь. Мне это почти удалось, но почти тут же вырвало. Отбросил мертвое тельце в сторону, и в темноте тут же послышались писки и копошение — не иначе, крысы лакомились собственным собратом.

Может, просто застрелиться? Или все-таки устроить пожар? Пожарной сигнализации в это время, ясное дело, не было и в помине. Дым пойдет через вентиляцию, а увидят ли его? Тем более если снаружи ночь. Есть вариант дождаться топота ног, свидетельствовавшего о том, что снаружи день. Но что-то мне подсказывало, что, прежде чем сюда ломанется народ с брандспойтами, я здохнусь от дыма или превращусь в обугленную головешку.

Темнота давила на меня психологически, строгать лучины я уже упарился, а посему подумал, что можно подергать за рубильники и зажечь свет. Все ж хоть как-то будет веселее. Сначала дернул рубильник справа от лестницы, и тут же весь трюм озарился электрическим светом. Светом неярким, лампочки были маломощные, но мне с непривычки хватило и этого, чтобы на пару минут ослепнуть. Потом всё же проморгался. Надолго ли этих лампочек хватит? Может, и до самой Америки протянут, прежде чем перегорят нити накаливания, правда, я мог только догадываться, каким маршрутом судно будет плыть, через Тихий океан или Атлантику.

Мой взгляд упал на второй рубильник. Интересно, а он что включает? Вроде бы лампы горят уже по всему трюму. А может быть... Мелькнувшую в голове догадку я решил проверить на практике. Рычаг пошёл туго, пришлось приложить чуть ли не последние силы обезвоженного организма. В недрах рубильника что-то щелкнуло, замыкая контакты, а спустя пару секунд раздалось гудение и створки крыши трюма начали свой подъем, впуская внутрь звуки моря.

На то, чтобы от счастья увлажнились глаза, оставшейся внутри меня жидкости все же хватило. Я даже истово перекрестился, благодаря Господа за спасение православной души. Не для того я проделал такой путь, чтобы сгинуть так глупо, ни за понюшку табаку.

Снаружи было темно, видно, стояла ночь, и никто пока не поднимал шума по поводу случившегося. Забраться наверх самому не представлялось возможным из-за высоты потолка. Даже со штабеля досок не получится, не настолько они и высокие. А складывать пирамиду самому у меня уже просто не хватит сил. Да и чего лишний раз суетиться, рано или поздно меня все равно обнаружат. Даже если вахтенный задремал, к утру все равно должны забегать. И следовательно, придется как-то объяснять своё присутствие в трюме.

По моим прикидкам, мы уже в любом случае должны были покинуть территориальные воды СССР, а значит, меня вряд ли высадят на берег и сдадут советским властям. Тем более я могу прикинуться пусть и не англичанином или американцем, поскольку владел языком не в совершенстве, а, к примеру, немцем. Детство, проведенное в ГДР, на всю жизнь обеспечило меня знанием языка Шиллера и Гете. А обдурить америкосов, среди которых вряд ли имеются знатоки немецкого, будет проще простого.

Правда, прикид у меня, скорее всего, явно 'совковый', да еще как объяснить, что немец оказался в трюме после отплытия из Архангельска? В германские порты по пути в советскую Россию они вряд ли заходили. Ладно, будет день, будет и хлеб. А сейчас мне оставалось только ждать. Я сидел на досках и жалел, что сейчас не идет дождь. Он бы пришелся весьма кстати.

Час прошел или пять — я не знал, мои внутренние часы засбоили на фоне истощения организма. Но постепенно небо начало сереть, а затем я услышал крик на английском: 'Что за ерунда?'.

Это заставило моё сердце колотиться чаще, но я по-прежнему сидел, ничего не предпринимая, на какие-то телодвижения почти не оставалось сил. А тем временем дверь трюма наконец распахнулась, и в светлеющем проёме показались трое: два матроса и позади них немолодой, кряжистый бородач в фуражке, по центру которой красовалась потертая эмблема в виде якоря. Вполне возможно, что и капитан данного судна, но уж точно не простой матрос.

— Какого хрена?

Это было, само собой, также произнесено на английском. Голос 'капитана' я узнал, это он ругался в прошлый раз по поводу незакрытой кем-то двери.

Я наконец соизволил спрыгнуть на пол, причем у меня едва не подогнулись колени. Но всё же устоял и, стараясь четко выговаривать английские слова, произнес:

— Прошу прощения, мистернезнаювашегоимени, что пришлось проделать этот трюк с крышей, но по-другому у меня не получалось привлечь внимание экипажа.

— Я так и понял, что это твоих рук дело... А ты вообще кто такой, парень? И как здесь оказался? Говоришь ты по-нашему не чисто, похоже, русский?

Они подошли вплотную, причем вид у матросов был не очень-то и дружелюбный. Один, что повыше, недвусмысленно постукивал кулаком правой руки в ладонь левой, второй стоял, руки в карманы, но и он всячески демонстрировал, что готов намять мне бока, если поступит такая команда. Ну, даже в таком состоянии с этой парочкой я, пожалуй, справился бы. Но вон уже в дверях еще несколько любопытных физиономий маячат, отмесить всю команду у меня точно не получится. Поэтому нужно вести себя прилично, не провоцируя американцев на резкие действия.

Но пора бы уже что-то и ответить 'капитану', если это и впрямь он. Сказать правду или прикинуться грузчиком, который решил сбежать из страны, спрятавшись в трюме. Второй вариант выглядит слишком уж фантастичным. Сам работал докером и знаю, что всю бригаду охрана порта пересчитывает по головам, и если бы кого-то не хватало — обшарили бы все судно.

— Мое имя Ефим, фамилия Сорокин, — наконец сказал я. — Я бежал из лагеря для заключенных на реке Чибью, куда попал за выдуманное преступление.

— Так ты еще и преступник?! Вот повезло нам, парни, с пассажиром. И за что же тебя упекли за решетку? И, самое главное, как ты умудрился сделать ноги? Я слышал, в вашем НКВД работают ребята не промах.

Аббревиатуру 'НКВД' он выговорил по-русски довольно прилично, а мне невольно вспомнилось, как в старых голливудских фильмах америкосы наш КГБ называли Кей-Джи-Би.