Хогвартс. Альтернативная история. 5

Неожиданно директор, глядящий на меня внимательно, но без всякого выражения, улыбнулся и, кажется, немного расслабился.

— Нет, он не знает, Линг, — ответил Дамблдор и провел ладонью по длинной бороде. — Профессор Снейп — превосходный окклюмент, и думаю, вам не стоит беспокоиться о том, что Волдеморт окажется в курсе ваших занятий. Но даже без этой информации он оценивает вас вполне... — директор помедлил, — точно.

Дамблдор сказал много больше, чем я ожидал услышать, однако либо он неверно понял мои осторожные слова, либо считал, что инициатива в разговоре должна принадлежать мне — в конце концов, ведь это я к нему пришел, а не наоборот.

— Я волнуюсь не о том, что он окажется в курсе занятий, — проговорил я, — а о том, что если профессор Снейп ему о них не рассказывает, а Темный Лорд узнает об этом откуда-нибудь еще, то может получиться... нестыковка.

Взгляд Дамблдора стал более сосредоточенным; он молча рассматривал меня, словно оценивая сказанное.

— Значит, вы беспокоитесь за профессора Снейпа? — наконец, спросил он.

Вопрос застиг меня врасплох. Под таким углом на происходящее я еще не смотрел. Конечно, мне было неприятно и стыдно, что в свое время я оказался невольной причиной гнева Волдеморта и его Crucio, направленного на Снейпа, но с тех пор прошло много времени, и я ни разу не задумывался о том, как часто он общается с Темным Лордом и что вообще происходит в делах Ордена. Однако сейчас я вдруг впервые осознал, что вся эта тайная война — не игрушки, не забавное приключение и не повод для веселых баек, какими мы тешили друг друга в банде, обсуждая наши прошлые успехи и грядущие свершения.

Я молчал довольно долго, сперва размышляя над словами директора, а потом над тем, как ему ответить. Все это время Дамблдор терпеливо ждал, не торопя меня ни словом, ни взглядом. Наконец, я сказал:

— Просто мне бы хотелось, чтобы у Волдеморта не было причин подвергать слова профессора сомнению. Он имеет возможность получать интересующие его сведения разными путями, и если между источниками окажутся противоречия, такая причина может возникнуть.

Директор ответил не сразу, а когда заговорил, то, к моему разочарованию, увел беседу в другое русло.

— Знаете, Линг, — сказал он, и на этот раз в голосе Дамблдора прозвучало чуть больше свойственного ему дружелюбия, — за все пять лет, что вы здесь учитесь, вы ни разу не совершили ничего, что нанесло кому бы то ни было вред.

Я вспомнил о мышах и насекомых, на которых испытывал заклятья, но тут же задвинул эту мысль подальше.

— Вы не враждуете с учениками других факультетов, не принимаете участия в предквиддичных волнениях, когда у мадам Помфри становится особенно много работы, и вообще стараетесь быть подальше от всего, что отвлекает вас от учебы. Но визит к Темному Лорду ставит вас в особое положение, независимо от вашего поведения и усердия, с которым вы учитесь. После встречи на Гриммо многие из тех, кого вы там видели, выразили сомнение в правильности моего решения показать вам это место, хотя я постарался убедить их в отсутствии причин для недоверия...

Я усмехнулся. Дамблдор замолчал.

— Это как раз понятно, — произнес я, решив, что директор хочет услышать мой комментарий. — У Слизерина своеобразная репутация.

— Вы правы, — ответил Дамблдор, — и нельзя сказать, что она не обоснована. На этом факультете учились многие будущие темные маги, в том числе и Том Риддл, который ныне зовет себя Лордом Волдемортом.

— Да, я знаю, — пробормотал я. Директор слегка улыбнулся:

— Знаете? Если мне не изменяет память, в учебниках об этом не пишут.

— Мне Поттер... Гарри рассказывал, — ответил я, почувствовав, наконец, под ногами твердую почву. — Еще там, в доме Блэка.

— Вот как, — сказал Дамблдор, и было непохоже, что он сильно удивлен или недоволен.

Я решил, что логика нашей беседы вполне допускает слегка отклониться в сторону и обсудить одну из тем, которая все еще вызывала во мне интерес.

— Гарри говорил, что когда на втором курсе он дрался с василиском, там был какой-то дневник, в котором, по его словам, находились воспоминания Риддла, — сказал я. — Профессор Снейп однажды принес на наше занятие Омут памяти... — я кивнул на чашу, стоявшую на одной из полок директорского кабинета, — и объяснил, что воспоминания можно хранить в этой чаше или во флаконах, но ничего не говорил о том, что их можно помещать в такие предметы, как дневники... то есть в вещи, которые не являются емкостями. Но получается, воспоминания все же можно так заколдовывать?

Дамблдор снова провел ладонью по бороде, немного помедлил и сказал:

— Это были не воспоминания, Линг.

Я хотел спросить, а что же тогда, но вовремя остановил себя. Дамблдор не продолжал, и судя по тому, как развивался наш разговор, его молчание свидетельствовало, что я вполне способен самостоятельно сделать выводы из его ответа. Но на основе чего? Я никогда не встречал упоминаний о подобной магии... Дамблдор выжидающе смотрел на меня, словно я был на экзамене и только что вытянул билет.

— Но это действительно был Том Риддл? — уточнил я.

— Да, — кратко ответил Дамблдор.

"Почему нельзя просто взять и все объяснить? — подумал я. — Ладно, что мы имеем? Мы имеем Волдеморта, который вселился в Квиррелла, однако в дневнике, судя по словам Поттера, обитал Риддл-подросток. И, тем не менее, это все равно был Темный Лорд — точнее, будущий Темный Лорд".

Воспоминания было невозможно запечатать в вещь, но в дневнике находилось то, что являлось Волдемортом и могло оставаться в предмете благодаря неизвестной мне магии... часть Темного Лорда — подростка, уничтоженная при разрушении дневника... Молния Плутона!

— Там было его сознание! — воскликнул я. — Точнее, его часть! Я читал о молнии Плутона, когда человек, обращенный в камень, сохранял при этом сознание и мог умереть, только если камень разрушали.

— Сознание невозможно разделить, — ответил Дамблдор. — То, что мы называем сознанием, является совокупностью, синтезом многих отдельных составляющих нашего организма и его внутренней структуры, нашего опыта, памяти, и так далее. Без всех этих факторов никакого "сознания" не существует. Но в своих рассуждениях вы стоите на правильном пути. Я, конечно, мог бы вам подсказать, однако будет лучше, если вы разберетесь в этом сами. Все, что для этого нужно, у вас есть.

"Часть Волдеморта... часть Риддла... — думал я, испытывая ужасную досаду от того, что снова, как и с василиском, не нахожу ответа, несмотря на наличие всей информации. — Сознание не делится, воспоминания не хранятся..." Все это крутилось у меня в голове, как бешеная мельница, превращаясь в бессмысленный набор фраз, до тех пор, пока я вдруг не вспомнил слова Снейпа, сказанные мне в конце первого курса, когда я выразил сожаление относительно того, что не смогу попасть летом в Лондон. "Все, что вам нужно, находится здесь", произнес тогда профессор; почти то же сказал сейчас Дамблдор. И эта сцена, словно магические рельсы, вывела меня к другому воспоминанию — моему боггарту.

"Знаете, что происходит с душой волшебника, если он кого-то убивает — особенно если убивает так? Она раскалывается. Расщепляется. Перестает быть целой. И это не метафора. Не метафора".

— Душа?! — потрясенно спросил я, уставившись на Дамблдора. — Там была часть его души?

Судя по выражению, появившемуся на лице директора, я заслужил "превосходно".

— Совершенно верно, Линг, — с удовольствием произнес он и поудобнее устроился в кресле. — В дневнике действительно хранилась часть души Волдеморта. Расщепление собственной души и помещение ее части в предмет — один из самых жестоких ритуалов Темных искусств, поскольку требует для своего исполнения убийства другого человека. Знаю, о чем вы сейчас подумали, но самого факта убийства недостаточно. Создание крестража — сложный ритуал, к которому необходимо готовиться, исполнять его осознанно и взвешенно. Осколок души запечатывается в предмет и остается там до тех пор, пока проводивший его маг не погибает. После этого запечатанный фрагмент, скажем так, просыпается и... — Дамблдор сделал паузу, подыскивая нужное определение, — поддерживает существование волшебника, который в это время ищет возможность воплотиться телесно.

"Именно это я и видел в воспоминаниях Поттера, — мелькнуло у меня в голове. — Как он вылезал из котла".

— Но зачем кому-то вообще разделять душу? — спросил я. Дамблдор, кажется, удивился.

— Разделение души позволяет магу выжить после разрушения тела, — повторил он.

— Да, — кивнул я, — это понятно. Но я имел в виду не в техническом смысле, а... в философском что ли.

— Ах, в философском, — Дамблдор улыбнулся. — Ну, с этим все просто. Волдеморт боится смерти. Это его самый главный страх.

Я почувствовал такое разочарование, какого никогда раньше, кажется, не испытывал. Самый могучий темный колдун Британии, нагоняющий страх на все магическое сообщество, боится смерти и поэтому расщепил свою душу пополам?

Я рассмеялся. Дамблдор смотрел на меня с улыбкой.

— Вы разочарованы, — мягко констатировал он.

— Еще как, — ответил я. — Не ожидал от Волдеморта такой банальности.

— У каждого есть свое уязвимое место, и часто не одно, — произнес Дамблдор. — Но нельзя недооценивать Темного Лорда лишь потому, что у него такие, как вы выразились, банальные страхи. За известную историю магического сообщества к сотворению крестражей прибегла лишь пара десятков волшебников — по крайней мере, в Европе и Северной Америке. Учитывая, что этот ритуал был изобретен или занесен в Европу в раннее средневековье, можете представить, насколько редко к нему обращаются... по разным причинам, конечно, но как бы темен он ни был, создание крестража требует мастерства и своего рода... — Дамблдор немного подумал, — своего рода отваги, каким бы странным вам это не показалось.

Пожалуй, директор был прав. Чтобы сотворить такое с собственной душой, надо было испытывать ужас перед смертью или такое отчаяние от невозможности ее избежать, что ради избавления от него пойти на все, даже на такой абсурдный шаг, как лишение себя полноценной бессмертной души ради поддержания бренного телесного существования. Вероятно, для этого действительно требовалась своеобразная отвага отчаяния, поскольку маг, хотя бы в общих чертах, должен понимать, что разделив душу и вложив ее в мертвый предмет, на самом деле лишает себя жизни, а не обретает ее.

— А как же он теперь, без своего крестража? — спросил я. — Он ведь знает, что дневник разрушен, и что теперь у него только половина души.

Дамблдор молчал, не сводя с меня глаз. Опять? Что я такого сказал — или что я сказал неправильно?

— Он не знает, что дневник разрушен? — с сомнением произнес я. — Мне кажется, если он хранился у Малфоя, Волдеморт первым делом поинтересуется у него о судьбе такой драгоценности.

Дамблдор слегка кивнул.

— Безусловно, об этом он знает, — проговорил он. Я недоуменно молчал, пытаясь сообразить, к чему директор меня подталкивает.

— Не половина? — спросил я на всякий случай, хотя не был готов поверить, что кому-то может прийти в голову кромсать свою душу на множество кусочков и распихивать их по разным предметам.

— Полагаю, много меньше, — ответил Дамблдор.

Я попытался представить себе эту картину, но возникающие образы были столь неуловимыми, что мне пришлось смириться с неспособностью своего пусть и больного воображения охватить столь дикую идею.

— Но как тогда он может чувствовать себя полноценным существом? — спросил я. — Разве он не испытывает... — мне долго не удавалось подобрать нужных слов, — внутренней пустоты из-за такого разделения?

Директор поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице давно стемнело, и скоро должен был начаться ужин. Портреты волшебников, теперь уже не скрывая интереса, следили за нашим разговором, усевшись поудобнее в своем закартинном пространстве, словно зрители небольшого театра, где мы с Дамблдором были актерами. Некоторые даже приложили к ушам допотопные слуховые трубки.

Директор долго молчал, и я понял, что ответа уже не дождусь. Впрочем, откуда ему знать, что чувствует тот, кто лишился большей части своей души?

— Линг, можно задать вам личный вопрос? — вдруг спросил Дамблдор, отвернувшись от окна и подойдя к своему креслу. — Если не захотите, не отвечайте...

— Можно, — сказал я.

— Шляпа отправляла вас в Слизерин?

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что речь идет о событиях почти пятилетней давности.

— В Равенкло, — ответил я, глядя на Дамблдора.

— А почему вы решили пойти в Слизерин?

— Из-за змеи, — проговорил я. — Увидел ее на гербе и решил, что это... — я усмехнулся, — знак.

— Знак? — удивился Дамблдор. — Вы что же, верите в знаки?

— Иногда, — сказал я. — Если они мне нравятся. Я понимаю, что связывать предметы и события надо осторожно, потому что они действительно могут попасть в зависимость друг от друга, так что стараюсь быть осмотрительным.

Директор снова застыл в молчании, которое на этот раз казалось насыщенным, словно энергия его мыслей каким-то образом заполнила собой небольшое пространство круглого кабинета.

— Странная у нас получилась беседа, — задумчиво произнес директор, и в его голосе мне послышалась печаль. Я ждал продолжения, однако его не последовало. Дамблдор какое-то время просто смотрел на дремавшего Фоукса, а потом сказал:

— Я рад, что вы ко мне заглянули — мы провели этот час с большой пользой для нас обоих. Признаться, Линг, я полагал, вряд ли в этой жизни осталось то, что еще способно вызвать во мне удивление, однако вам удается делать это с завидной регулярностью. Взять хотя бы того персонажа, которого вы написали и оживили.

Я похолодел — неужели проклятый монах опять заглянул в гости к Макгонагалл? Дамблдор заметил мою напряженность и улыбнулся:

— Я встретил его внизу, в подземных помещениях. Надо сказать, среди тамошних обитателей он смотрится очень органично. За эти несколько лет вы проделали большой путь — я помню эскизы, которые вы рисовали на первом курсе... Ну что ж, — Дамблдор глянул на стену за моей спиной, — полагаю, вам пора спускаться в Большой зал, на ужин, иначе вы снова его пропустите. Я передам профессору Снейпу ваши опасения...

— Нет! — Я вскочил с кресла. — Не говорите ему! Пожалуйста! То есть скажите, но...

— Но не выдавать, что эта мысль исходила от вас, — помог мне Дамблдор.

— Да, — с облегчением выдохнул я, — а то он меня убьет.

И поспешно добавил:

— В переносном смысле, конечно.

Спускаясь по лестницам замка после разговора с директором, я чувствовал невероятную ментальную усталость, будто два часа занимался со Снейпом окклюменцией. Конечно, Дамблдор не пытался влезть ко мне в голову, однако заставил совершить такой мозговой штурм, какой мне давно не доводилось проделывать даже во время контрольных по зельям.

Чтобы обработать всю полученную информацию, требовался покой и уединение, но наступало время ужина, который теперь, после замечания Дамблдора, я не мог пропустить. Было непохоже, что директор намеревался по собственной инициативе обсуждать со мной тему этих крестражей, но он не стал переводить разговор в другое русло, когда я затронул историю с дневником, позволив мне проникнуть чуть глубже в тайны Темного Лорда. Помимо этого, основную свою задачу я выполнил: знал Снейп о том, что в школе есть информаторы, или нет, теперь моя совесть была относительно спокойна. Я не сдал источники Волдеморта — Дамблдор даже не поинтересовался, откуда я взял о них сведения, — но предупредил профессора, пусть и косвенно, что Темный Лорд пытается выстраивать в Хогвартсе дополнительную агентурную сеть.