— Может серьезно поговорим? — уж без намека на какое-либо добродушие прозвучал его голос. — Смотрю ты старшина, пограничник? Скрывать ничего не буду! Вижу в развалочку перед тобой нечего ходить...

Голованко совершенно невозмутимо отсыпал себе добрую понюшку махорки и с удовольствием принюхался.

— Знатный табачок, — с наслаждением пробормотал он, начиная скручивая толстую цигарку. — Давно уж такого не пробовал... Давай поговорим, командир. Мне скрывать тоже нечего. Я старшина Голованко Илья Петрович ... пограничная застава ... отряда. Воюю потихоньку... Вот так-то!

После этих слов повисшее в воздухе напряжение немного спало.

— Понятно, — после некоторого молчания выдал собеседник, убирая кисет за пазуху. — Мое имя..., — он на мгновение запнулся и сразу же продолжил. — Михаил. Разведка.

Несколько минут оба снова молчали. Была сказано так много и в тоже время так мало...

— Тсссс, — прошипел от окна низкорослый, наклоняясь к подоконнику. — У сарая кто-то есть. Ползет в нашу сторону... Командир, не похож вроде на немца.

Винтовка вновь повисла на плече, а в руку удобно легла финка. Абай мягко заскользил в сторону выхода из комнаты.

— Слышь, друг, подожди-ка, — не меняя положения окрикнул его старшина. — Там мой человек. Проверить хочет. Человек он молодой и горячий, может подумать что дурное.

— Абай, отставить! — якут невозмутимо спрятал финку и вернулся на свое место, к окну.

— Старшина, сейчас не время играть в молчанку, — капитан повернулся лицом к собеседнику. — Я не могу сказать всю правду о том, кто я, откуда и зачем сюда пришел. Сам должен понимать — война! И мы сюда направлены для выполнения особо важного правительственного задания, от выполнения которого могут зависеть тысячи солдатских жизней. Понимаешь? Помощь мне твоя нужна! Срочно! Одни мы не справимся, не успеем!

— Срочно, говоришь?! Помощь нужна?! — откликнулся Голованко, резко бросая крохотный окурок на землю. — Выполнить правительственное задание... Хорошо! Как ты там сказал... Михаил?! Разведка?! А где же наша Армия? Что же это только разведка.

У него от злости чуть руки не затряслись. Перед глазами вставали землянистые лица бойцов, просящие взгляды женщин и детей... Маленькие ручонки тянулись к нему со всех сторон, прося хоть кусочек хлебца. Дай! Дай! Дай! Дядя, дай, хлебушка горбушку. А то кушать очень хоца.

— У-у-у, — еле слышно застонал он, опуская голову вниз. — Разведка пришла. Помощи нашей просит...

— Ты что это старшина такое говоришь? — неожиданно смутился капитан, не ожидавший такой реакции. — Я что-то тебя не пойму! Да, мы, всего лишь разведка! И здесь нет никакой армии! Нету, ну хоть режь меня на кусочки! И даже из кармана я ее тебе не смогу достать... Понимаешь?! Там она! — он махнул рукой на восток. — Бои там страшные идут. Люди как спички горят в танках, самолетах, окопах... Мрут как мухи... Да! И всех мне жалко! И тех, кто там, и тех, кто здесь...

Капитан наклонился вперед, ловя взгляд партизана.

— Война... Старшина, это страшная война. И мы можем бояться, плакать, ненавидеть. Мы можем зарыться в землю как кроты и грызть свои ногти от бессилия. Не надо делать лишь одного — отчаиваться! Нельзя нам сейчас этого делать!

Несколько секунд, стиснув губы, он молчал. Нет, он не подбирал слова, чтобы быть более убедительным. Совершенно не так, хотя и складывалось такое впечатление. Его переполняла злоба... Черная, страшная, мучительная, грызущая его изнутри как дикий зверь... Адски хотелось вскочить и кричать, совершенно не сдерживаясь, не скрываясь! Орать так, чтобы в соседних домах звенели окна, взлетали с деревьев встревоженные вороны... А потом броситься бежать. Безразлично куда. Лишь бы бежать и бежать! Бежать, вытягивая руки вперед, и безумно надеясь наткнуться на врага, чтобы вцепиться в его горло. В горло! Именно, в горло! Грызть, крепко держа тело руками, чтобы не смогли оторвать! Грызть, чтобы теплая кровь стекала по подбородку и лилась на грудь! Грызть, чтобы немец трепыхался! Грызть, чтобы воздух со свистом вырывался из его разорванной шеи!

Видения были настолько реальными, что капитан отшатнулся назад. Его тело привычно напряглось, чтобы через мгновение распрямиться и действовать...

— Помоги, старшина, — наконец, раздался его хриплый голос. — Помоги нам с заданием!

— Ладно, капитан, — выдавил из себя Голованко, с трудом отгоняя мысли о ждущих его в лесу людях. — Говори, что от меня нужно?

— Добро, — удовлетворенно кивнул тот, кивая кому-то назад. — Медицина, давай к нам. Поговорим с товарищем.

Из угла дома, почему-то согнувшись, вылез довольно высокий и рыхлый мужчина. На крупной голове он носил шапку растрепанных светлых волос, на шее на толстой витой веревке висели круглые очки. Однако, не это бросилось старшине больше всего в глаза! Пробегая взглядом по фигуре нового собеседника, он непроизвольно обратил внимание на его руки. Крупные, как лопата, с толстыми пальцами, они были выпачканы в земле. Даже, сейчас, в момент разговора с ним, он что-то растирал в правой руке и, прищуриваясь, пересыпал из ладони в ладонь.

— Будем знакомы, — эта самая грязная рука вытянулась к нему. — Карл Генрихович Завалов. Врач. Ой! Извините! — белый, из парашютного шелка платок, мгновенно прошелся по ладони, сметая с нее остатки земли. — Извините еще раз. Это все мои раскопки.

Однако, старшина не спешил жать протянутую ему руку. Уж больно резануло по его уху имя и отчество этого человека.

— Пусть вас не смущает мое имя, — было отчетливо видно, что он уже не раз попадал в такую ситуацию и ему крайне неловко от этого. — Я чистокровный русак! С Рязани!

— Старшина Голованко, — наконец, пожал его руку старшина. — Илья Петрович. Будем... Что же понадобилось командованию в этих местах, если не выжившие люди?

По пристальным взглядом нахмуренных глаз Завалов вновь смешался. Многострадальный платок снова и снова метался между пальцами, словно тонкая змейка.

— Понимаете, какое дело, — заговорил он, оглядываясь на капитана. — До командования дошли сведения, что здесь происходят какие-то странные события. Я сам до конца не могу понять... Информации крайне мало, а та, что находится в нашем распоряжении очень отрывочна и делать на основании ее какие-либо выводы практически невозможно.

— Стоп, стоп! — прервал его Голованко, который честно пытался понять что именно хочет сказать ему врач. — Сведения, информация, командования, события... Что-то я не разберу, я то тут при чем? Значит, здесь что-то произошло и вас прислали все проверить. Так?! Ну и разбирайтесь!

Врач протестующе приподнял руки, словно его в чем-то обвиняли. Вдруг из угла раздалось негромкое покашливание и к ним присоединился капитан.

— Не все так просто, Илья Петрович, — проговорил он задумчиво, поглаживая слегка заросший подбородок. — Последнее время нам встретилось столько всего, что и меня начинают посещать очень неприятные мысли. Короче... Нам важна любая информация...

Они встретились глазами. Капитан и старшина, вопрос и ответ.

Голованко молчал. 'Да..., — размышлял он, невольно переводя глаза на врача. — Дождался! Что им теперь рассказать? Хрен поймешь! Правду?! Какую к лешему правду!'.

— Что ж, — после паузы начал он. — Много я вам не смогу рассказать. Наш отряд стоял подальше. Километров за пятьдесят, в сторону Барановичей... Про это село я конечно слышал. Сразу, как фронт дальше двинулся, часть немецкая здесь остановилась... Ремонтники... Рота почти. Всю технику с округи к себе свезли. Свои и наши танки, трактора, грузовики — все тащили... Куркули! Недельки полторы назад шумно тут стало... Наши тут осторожно пошуршали, походили. У нас тут плохо с оружием, продуктами... Жрать нечего было! Кору варили. Думали подхарчится у них чем... Так, амба!

Старшина на пару минут задумался, будто пытался вспомнить.

— Перекрыто тут все было, капитан, — негромко проговорил он, вновь встречаясь глазами с командиром разведгруппы. — Кругом войска были. Полное оцепление! Муха не проскочит... Слух по округе шел, что кто-то из наших здесь погулял. Больше ничего сказать не могу! Опасно тут было. Больше сюда мои не ходили...

Со стороны окна, где все это время статуей стоял якут, послышалось кхеканье. Все сразу же повернулись на звук.

— Танк, командир, — глухим, словно из бочки, голосом напомнил тот.

— Вот..., — протяжно пробормотал капитан. — Абай говорит, что по пути сюда мы танк один встретили. Кв-2. В глухом лесу. Кругом ни дорог, ни просеки, словом ничего! Не встречали твои?

— Какой к лешему танк? — искренне удивился старшина, махая рукой. — У нас патронов то не всегда хватало... А ты танк, танк! Стрелять нечем было...

Отряд ждал командира. В небольшой впадине задымился костер, куда поставили готовиться немудреное варево.

Она встала на колени именно там, где и остановилась. Возле разросшегося орешника на вытоптанной людьми траве, она начала молиться.

— Вспомни, о всемилостивая Дева Мария,

что испокон века никто не слыхал о том,

чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе,

просящих о Твоей помощи,

ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен.

Исполненный такого упования,

прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего,

со смирением и сокрушением о своих грехах.

Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова,

и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.

После каждого поклона она на долю секунды оборачивалась в сторону леса и со страхом всматривалась в неподвижно стоявшие деревья. Ей все время казалось, что вот-вот все начнется снова...

— Андрюшечка, — вновь кланяясь, заплакала она. — Что же ты меня не слышишь? Маму свою родимую не привечаешь?

— Тетя не плачьте, — вдруг вздрогнула она от тонюсенького голоска, раздавшегося из-за спины. — Не надо плакать! Плакать грустно... Я вот никогда не плачу... Ну, почти никогда! Один раз только заплакала, когда папа мой уехал...

На нее из под криво подрезанной челки смотрели большие детские глаза. Невысокая девчушка в еще угадывавшейся сиреневом платье выжидательно теребила ее за руку.

— А у вас, что тоже папа уехал? Вы поэтому плачете? Да?

Женщина никак не могла остановиться. Слезу сами текли из ее глаз.

— Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!

Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.

— Откройте, — настойчиво просил голосок. — Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!

Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и ... окрестности прорезал пронизывающий женский визг.

— А-а-а-а-а-а-а! — верещала женщина, пытаясь отползти от девочки. — А-а-а-а-а-а-а!

На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец... Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками... Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.

— Не кричи! — совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка. — Что кричишь, как дура! Он никого не укусит... Это просто птенец так болеет...

Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.

— Болеет маленький, — шептала девочка, оставаясь на корточках. — Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть...

— Что ты орешь! — наконец, до горки добежали люди. — Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!

— Не кричите на нее! — вклинился кто-то другой. — У нее же горе. Дочка утонула...

— А у нас, что все живы и здоровы?! — буркнул в ответ первый голос. — У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили... Нам что легче что-ли? А?

Непонимающе смотря на сбежавшихся людей, Фекла только пыталась отползти дальше. Ее спина уперлась в густой орешник, а сбитые башмаки продолжали ковырять землю.

— У! — издавало она мычащие звуки, с ужасом смотря на девочку. — У-у-у-у!

— Совсем с ума сошла тетка, — пробормотал кто-то рядом с ней. — Вот что проклятая война делает!

Не обращая ни на кого внимания девочка вновь закутала свое птенчика.

— Вот ты где кроха, — ее ухватили сильные руки и крепко поцеловали в головку. — Я сильно испугалась за тебя! Зачем ты к ней подходила?

— Она же плакала, — печально проговорила та, крепко обнимая Агнешку, заменившую ей мать. — И ей было одиноко... Мне стало ее жалко. Я ей своего птенчика показала!

— Хм, — недоуменно приподняла брови Агнешка. — А где ты его нашла?

— Да, вон там на тропе, около двух такенных кривых березок, — пробурчала недовольно девчушка, махнув рукой куда-то назад. — Там еще много таких птенчиков было. Целая куча! И большие и маленькие! — она устроилась поудобнее на руках у женщины. — А ты никому не скажешь? Нет?! Никому-никому? — она перешла на шепот. — Там еще был волк! Настоящий волк! Представляешь?! Такой большой. Весь в корешках, словно в сетке... Я его испугалась... Сильно — пресильно!

После этих слов Агнешка чмокнула еще снова в макушку и, легко хлопнув по попе, отослала играть с остальными детишками. Затем, не показывая своей обеспокоенности, она медленно пошла в ту сторону, откуда они и пришли.

— Где же это? — бормотала она, переступая через очередную лужу. — Вот неугомонный ребенок! Все дети, как дети! А эта егоза носиться, как неугомонная!

От лагеря она отошла почти на километр.

— Напутала похоже, маленькая врунья, — засмеялась она, чувствуя, что такого места просто не существует. — Подожди-ка, подожди-ка... Так... Кажется, вот они красотки! — перед ее глазами показались переплетенные друг с другом березы. — Смотри-ка, не обманула...

Она нежно коснулась белоснежных стволов.

— Мои хорошие, — шептала она, обнимая их. — Никто вас здесь не видит... Ну и хорошо...

Вдруг нога ее подвернулась и она кубарем полетела вниз. К счастью, ничего кроме старых, пахнувших землей листьев, ей не встретилось.

— А это еще что такое? — снимая с волос ветки, невольно проговорила она. — Неужто здесь?

Подвернувшаяся нога вынесла ее точно в то самое место, про которое и говорила девочка. Все дно оврага, куда ее и угораздило залететь, было покрыто ползающим, шевелящимся ковром.

— Матка боска! — вырвалось у молодой женщины, с ошарашенным видом глядевшим на трепыхающуюся живность. — Вот... это ... как же может...

Хрясть! Он сделала неосторожный шаг назад и что-то раздавила. Хрясть!

— О! — вскрикнула она, приподнимая ногу. — Что это?

Десятки каких-то птиц, больших, небольших и совсем крошечных, в беспорядке лежали на земле. Стуча расправленными крыльями, они с жалобным видом открывали клювики и пытались издать какие-то звуки.