Эльфантина. Отравленная кровь

Пролог

Эль было четырнадцать, когда ее тело впервые покрыли порошком из священного корня ишару. Мелкая крошка лезла в глаза, забивала ноздри. Так и тянуло чихнуть, но терпела изо всех сил, прижимая язык к небу. Порошок придавал коже золотистое сияние. Красиво, но если кто прикоснется — будет знак и на его руке, и на Эль следы останутся. Сразу видно — запрет нарушен.

— Богиня вернулась! Богиня снова с нами! — доносилось с улицы.

Толпа ликовала, но Эль было не по себе. Она стояла абсолютно нагая, ожидая пока служанки присыплют каждый сантиметр тела — ни одного чистого участка. Веки с губами и те в порошке. С этого дня она себе не принадлежала. Это тело уже не ее, а Богини.

Эль нарядили в хитон. Вышитая белая ткань ничего не скрывала, а скорее подчеркивала. Тело Богини создано для любования, призвано дарить эстетическое наслаждение. Грех прятать его от других. Пусть народ видит, как Богиня хороша, сколько в ней молодости и жизни. Пусть возрадуется. А то, что Эль неловко выходить полуобнаженной на всеобщее обозрение, так это не беда. Привыкнет.

Последний штрих — каштановые волосы распустили по плечам и спине. Под конец Эль бросила взгляд в зеркало. Как будто не она. Синие глаза, подведенные углем, показались больше и глубже, чуть ли не в пол лица. И столько в них было страха, что озноб пробрал. Откуда этот ужас? Ведь с детства готовили, а все равно сердце предательски замерло, когда Эль ступила на балкон.

Площадь взорвалась: крики, свист, улюлюканье. В воздух полетели цветы и головные уборы. Она смотрела на людское море сверху, осознавая — теперь так будет всегда. Нет отныне Эль. Есть только Богиня.

Глава 1. Ночь жатвы

Монастырь прятался глубоко в горах близ Гелиополя, но еще на территории людей. К нему вела единственная дорога — узкая одноколейка, с одной стороны которой отвесная скала, с другой обрыв. Мало кто знал этот путь. Марике было пять, когда она впервые им прошла.

В деревне, где она родилась, живность не держали — себя бы прокормить. Болотистые земли давали скудный урожай, зато женщины рожали с завидной постоянностью. Потому и торговали в деревне тем единственным, чем были богаты — детьми.

Марику — восьмую по счету дочь — мать по дешевке продала, как скот, неразговорчивому мужику. Неизвестно, что он разглядел в чумазой не по возрасту маленькой из-за недоедания девочке, только это решило ее судьбу. Мужик показался Марике страшным и ужасно старым, хотя ему было от силы тридцать. Он-то и привез ее и еще нескольких девочек в монастырь, где ей поначалу понравилось. Кормили хорошо, не то что дома. Одевали в чистое, спать укладывали на белых простынях, причем каждую в свою постель. Дома-то спали вповалку на полу, подстелив отсыревшую солому.

Девочек в монастыре было не счесть. Их селили группами в зависимости от возраста. Послушницам разрешалось заводить друзей, играть и шалить, как положено детям, и Марике казалось, она при жизни попала в рай. Вот бы до конца дней жить в монастырских стенах и однажды сменить мать-настоятельницу на посту, чтобы подобно ей улыбкой приветствовать вновь прибывших и уверять их, что им нечего бояться.

Блаженных два года Марика верила в сказку, которую сама придумала. До тех пор, пока ей не исполнилось семь. В день рождения мать-настоятельница лично ее поздравила и объявила, что она достаточно взрослая, чтобы заняться тем ради чего приехала в монастырь. До этого Марика игнорировала тот факт, что девочек по достижению семи лет переводили из блока для малышей в блок для старших. Как там жилось, она не знала. Младшим запрещали общаться со старшими.

Поговаривали, будто девочек готовят в жены вельможам. Их учат угождать мужу и быть во всем ему послушной. Марика не видела в этом большой науки. Но какие бы знания девочки не постигали, все держалось в строжайшей тайне. А что за тайна в супружеской жизни?

Но особенно Марику тревожили поминальные службы. Раз в один-два месяца кто-то из старших девочек погибал. Порой прощались сразу с несколькими воспитанницами. Лица мертвых были бледны и одутловаты. Легкий травяной запах от их окоченевших тел кружил голову, и к горлу подступала тошнота.

Мать-настоятельница заставляла целовать покойниц на прощание в холодные губы. После этих поцелуев Марике делалось дурно, и она до вечера маялась животом. На схожие симптомы жаловались и подруги, поэтому дети думали, что поцелуй с покойником опасен для жизни.

Ночами они развлекались страшилками об оживших девочках, о том как они пробираются в дома людей и через поцелуй крадут их души. Ах, если б знать тогда, как близки они были к истине! Но, вдоволь насладившись ужасом, девочки засыпали безмятежным сном, свято веря, что уж их-то смерть не коснется. Они собирались жить вечно и давать жить другим. Но ни тому, ни другому не суждено было сбыться.

* * *

Воспоминания о коротком детстве жгли каленым железом. Марика повзрослела в семь лет. Она помнила разговор с подругой, так словно тот был вчера. За секунду до того, как все изменилось раз и навсегда, она была счастлива.

− Марика! Марика! − голос Эрии звенел подобно колоколу, зовущему к обеду.

Подруга нагнала ее в коридоре, ведущем из обеденного зала в блок для младших, и повисла у нее на шее.

− С днем рождения! − крикнула в ухо, едва не оглушив.

− Спасибо, − улыбнулась Марика, выпутываясь из объятий.

− Завтра тебя переведут в другой блок, и ты забудешь обо мне.

− Не говори глупостей, − она тряхнула головой, русая коса метнулась из стороны в сторону. − Через два с половиной месяца тебе тоже исполнится семь, и мы снова будем вместе.

− Поклянись, − попросила Эрия, − что не променяешь меня на другую лучшую подругу.

− Клянусь, что не променяю тебя ни на кого другого никогда в жизни, а не только в эти месяцы.

На этот раз они обнялись по обоюдному желанию. Спустя годы Марика жалела лишь об одном — что Эрия, как и мечтала, попала в блок для старших девочек.

* * *

− Вам никогда не стать женами и матерями. Тела тех из вас, кто переживет это ночь, претерпят изменения, которые не позволят вам вести жизнь обычной женщины. Но не огорчайтесь, дочери мои. Ваша судьба выше. Вы уникальны, а от того бесценны. За ваши услуги люди будут платить золотом, а за ваши обиды расплачиваться жизнями.

Мать-настоятельница еще много говорила о том, кем им не быть, но умалчивала о том, кем им суждено стать. Девочки по-прежнему терялись в догадках. Если служение богам не входит в их обязанности, то кто их господин? Ответ Марика выяснила много позже, и он был прост до неприличия — тот, кто платит. Деньги — единственный истинный бог, которого признавала мать-настоятельница. Деньгам незнакомы вероотступники. И этому богу девочки были предназначены в услужение, чтобы он в свое очередь ублажал мать-настоятельницу и ее сестер и братьев по вере.

— В этой чаше священный дар, — мать-настоятельница подняла серебряную чашу над головой. — Но, как и любой дар, он способен обернуться проклятием. Когда он разольется по вашим венам, только самые сильные из вас подчинят его огонь.

Чаша пошла по рядам. Монахини следили, чтобы каждая девочка сделала по глотку. Марика сидела одной из последних, а потому видела, как девочки в первых рядах схватились за животы и повалились на пол. Симптомы были похожи на те, что мучили их после поцелуев с покойницами. Только в разы сильнее.

Марика закрутила головой, не желая пить. Тогда монахини заломили ей руки и насильно влили густой отвар в рот. А после зажали нос, заставляя глотать. Терпкая жидкость обожгла пищевод, добиралась до желудка и скрутила его так, что дышалось с трудом. Марика словно проглотила ежа, и он перекатывался у нее внутри, коля иголками. Из желудка отвар вместе с кровью распространился по телу. И вот уже она вся горела и металась в агонии, а рядом стонали подруги. Перед тем, как потерять сознание, Марика подумала, как хорошо, что Эрии еще не исполнилось семь лет.

Она пришла в себя в блоке для старших девочек на новой кровати. Над ней стояла монахиня.

— Молодец, — похвалила она. — Ты справилась. Очнулась одной из первых.

Марика слабо улыбнулась в ответ. Она пока не догадывалась, что теперь так будет всегда. Раз в месяц они собирались в зале для жатвы и пили ужасный отвар. И каждый раз кто-то из девочек засыпал навсегда, и уже их целовали в холодные уста младшие послушницы.

Отныне они зовутся дишканди, объясняла мать-настоятельница на уроке. Отвар, что они пьют, сварен из плодов дерева дишкан. Они крайне ядовитые, но их яд обладает уникальным свойством — он способен накапливаться в организме, не просто отравляя, а превращая его в тот самый ядовитый плод, вкусив который неподготовленный человек умрет. Конечно, есть нюанс: яд надо принимать по особому рецепту, состав которого — тайна. Если просто съесть плод, умрешь на месте.

Девочкам давали пить отвар, сваренный таким образом, чтобы они не умирали, а привыкали. Цель — заставить их тела пропитаться ядом. Сделать их ядовитыми, чтобы кровь, слюна, любая жидкость или часть тела несла смерть. Увы, не все могли приспособиться к яду. Какая-то часть послушниц погибала. Зато оставались самые крепкие и выносливые. На них-то мать-настоятельница и возлагала все свои чаяния.

Вскоре Эрия присоединилась к подруге. Вдвоем ежемесячная пытка переносилась легче. Каждый раз Марика переживала, что подруга не справится, что яд ее добьет, но Эрия была такой же сильная, как она.

Помимо привыкания к яду, девочек учили манерам, умению вести беседу, искусству соблазнения. Всему тому, что требовалось, чтобы подобраться к жертве. Ведь для убийства им необходимо войти в тесный контакт. Всего пара капель их крови в напитке, и отравленного уже не спасти.

К семнадцати годам Марика смирилась с будущим наемной убийцы, но Эрия была другой. Она хотела любить и быть любимой. Она так остро нуждалась в этом светлом чувстве, что даже в монастыре, где мужчин можно было сосчитать по пальцам одной руки, нашла того, с кем его можно разделить. Она и сын торговца, скупающего девочек в деревнях, влюбились друг в друга до беспамятства. Марика покрывала их встречи, хотя сердце подсказывало — ничего хорошего из этого не выйдет.

Однажды ночью, прежде чем уйти на свидание, Эрия призналась:

— Сегодня я отдамся Рему.

— Что ты! — Марика подскочила на кровати. — Разве можно? Забыла, предупреждение матери-настоятельницы? Нам нельзя быть с мужчиной.

— Она просто пугает. Мы будет осторожны. Я все продумала.

— А если он случайно попробует твою отравленную кровь? — прошептала Марика, чтобы другие девушки не услышали.

— Каким образом? Я не собираюсь ранить себя, чтобы поить его своей кровью.

Эрия была беспечна и весела. Ее возбуждение передалось Марике. Подумать только, отдаться мужчине! Она и представить подобное не смела.

— Расскажешь потом, как все было, — попросила она подругу.

Эрия, покраснев, кивнула. Когда она ушла, Марика сложила одеяло так, чтобы казалось, будто под ним кто-то спит. Монахини не часто проверяли их, но мало ли. Иногда ведь из монастыря пытались сбежать. Их тела потом находили на горных склонах — обгоревшие на солнце и обезвоженные. У этого места был самый высокий уровень защиты от побегов — невыносимые погодные условия и скалистая местность.

Марика планировала дождаться возвращения подруги, но прошел час, другой, а та все не шла. Похоже, секс ужасно долгая штука. Так она и заснула до прихода Эрии.

А утром ее разбудила ужасная весть — сына торговца отравили. Наплевав на завтрак и душ, Марика металась в поисках Эрии. И в итоге отыскала ее в кабинете матери-настоятельницы. Игнорируя субординацию, она ворвалась туда без приглашения. Эрия сидела зареванная в кресле, а мать-настоятельница что-то ей втолковывала.

— Вот и ты, Марика, — кивнула мать-настоятельница. Эта женщина словно была вытесана из куска гранита. — А я-то думаю, где ты задержалась. Вы же все делаете вместе. Что ж, садись, тебе тоже будет полезно послушать.

Ей хотелось обнять подругу, успокоить, но под строгим взглядом матери-настоятельницы Марика стушевалась. Она уселась на самый край второго кресла и мяла юбку озябшими пальцами.

— Рем умирает. Его не спасти. Когда, милые девушки, я говорила, что все жидкости вашего тела отравлены ядом дишкан, я имела в виду абсолютно все жидкости. Даже те, что тело выделяет для любовных утех.

Марика залилась краской. В свои семнадцать она мало смыслила в любви. Она и мужчину-то голого никогда не видела, если не считать картинок, которые им показывали на уроках соблазнения. Впрочем, одетых мужчин она встречала не чаще. Во всем монастыре жил только Рем да несколько чернорабочих. Послушницы с ними почти не пересекались.

— Будь вы терпеливее, я бы объяснила вам, как избежать неприятных последствий. От вашего яда существует противоядие. Но оно действует, только если принять его до отравления, после уже поздно. Изредка им можно пользоваться. Но даже с ним вы все равно медленно убиваете своего партнера, сокращая его жизнь на пару лет каждый раз ложась с ним в койку.

Эрия вскинула голову. По ее щекам катились слезы, но глаза были пусты. Марика не на шутку испугалась за подругу. Она слушала окончание речи матери-настоятельницы в пол уха. Тем более ничего нового та не сказала. Просто в очередной раз напомнила, что тело дишканди не создано для любви. Оно — орудие убийства.

— Вы как заточенный меч. А меч призван рубить головы, им нельзя почистить картошку.

Марику передернуло. Сравнить любовь с картошкой — на это способна лишь мать-настоятельница. Легко ей рассуждать, ее-то молодые годы давно прошли. А что делать девушкам, жаждущим любви и ласки? Подливать противоядие в питье мужчинам и надеяться, что они не умрут во время близости?

Спустя полчаса Марика вывела подругу из кабинета. Эрию пошатывало. Она плохо осознавала, где находится. Им разрешили не ходить на занятия. Эрия не в состоянии, а Марике поручили приглядеть за ней. Смерть Рема все восприняли как досадное недоразумение. Дишканди куда важнее подобных мелочей. Эрие всего год до выпуска. До него доживали процентов десять девушек, не больше. А все редкое высоко в цене.

Марика отвела подругу в комнату, помогла лечь. Сама села рядом и гладила ее по голове, шепча слова утешения.

— Я убила его, понимаешь? — подорвалась Эрия. — Я ведь не знала про противоядие. И о том, что нам совсем нельзя...

— Тише, — Марика надавила ей на плечи, заставляя снова лечь. — Никто не знал. Нам о нем еще не рассказывали.

— Как же мне жить с этим? — подруга отвернулась к стене. — Ты бы видела его лицо, когда он все понял. У него был такой взгляд! Он сказал, что не осуждает меня. Что он рад, что был со мной и на ни что бы это не променял.

— Это хорошо, что он тебя простил. Это правильно.

Марика отлучилась лишь однажды и то по просьбе Эрии. Подруга попросила воды. Марика со всех ног бежала на кухню, чуть не упав на каменных ступенях, неслась назад, стараясь не расплескать воду из кружки, но когда влетела в комнату на кровати уже никого не было.