В трапезной гостиного дома им предложили горячую похлебку из баранины, но как Ная и предвидела, ученики только повозили ложками в мисках, едва притронувшись к еде. Один Тэзир умял свою порцию и попросил добавки. Вот нервы у человека крепкие.

Попивая из кружек дымящийся травяной отвар, они с изумлением и укором косились на жующего с аппетитом парня.

— Тебе не поплохеет? Столько сожрать? — не выдержала Карей

— Не-а, в самый раз. Я бы еще кусок сочного поджаренного мяса умял, но, увы, не предложили.

— Толстокожий ты, Тэзир. Как тебе еда в горле комом не встает? — Витог, подув, отхлебнул из кружки.

— А чего ей застревать? Приготовлено вкусно, я замерз, устал, проголодался. Надо набираться сил перед новым испытанием. И вам советую. На пустой живот не особо помашешь оружием или повоюешь с призраками, — Тэзир промокнул лепешкой остатки похлебки, отправил кусочек в рот, с наслаждением прожевал. — Вот теперь чувствую себя сытым и добродушным. Можно и вздремнуть, пока не позовут.

— А на гибель Лидо тебе совсем наплевать? — вспылила Алишта. — На его месте мог оказаться любой из нас.

— Не любой! — отрезал парень. — Я бы точно не оказался. Потому что, помимо самомнения, должны быть еще мозги и глаза на затылке. Без этого в нашем деле никак. И морить из-за него себя голодом — не собираюсь. Он не первый и не последний погибший. Мне жаль того, кто отдает жизнь с пользой, а не по тупости. Если кому-то нравится оплакивать всяких недотеп — тому не место в клане колдунов. Привыкайте к смерти, мальчики и девочки, — Тэзир поднялся с лавки, поставил пустую миску на ребро, крутанул волчком и покинул трапезную.

После его слов расхотелось пить даже придающий силы отвар. Посидели молчком, позыркали друг на дружку в гнетущей тишине, соглашаясь в душе с отвратительной правдой Тэзира, и разбрелись по своим комнатам. Отдохнуть перед новым испытанием, действительно, не помешало бы.

Едва Ная прилегла на лежанку, в дверь постучали. На пороге стоял балагур. Блудливая улыбка на губах, незамутненный, нахальный взгляд бесстыжих глаз.

— Чего тебе?

— Да вот подумал, вдруг тебе одиноко и холодно, хочется ощутить поддержку дружеского плеча. Я бы мог...

— Не можешь, — оборвала она, резко захлопнув перед ним дверь.

Тэзир поскребся немного, затих. Затем опять постучал. "Вот придурок надоедливый, поспать не дает. Ну, получишь ты сейчас!" Сжав кулак, вскочила с лежанки, рывком распахнула дверь.

— Я сказала — проваливай! — она еле успела остановить занесенную для удара руку, увидев в коридоре Кагар-Радшу. — Простите, учитель, я приняла вас за другого.

Призванный вошел в комнату, выговорил в привычной для него манере, сохраняя бесстрастное выражение на лице:

— Похоже, стоит напомнить, что вам выделили время на отдых и подготовку к испытанию, а не на игры с мальчиками.

— Я этим и занималась, просто один... — у нее чуть не сорвалось с языка придурок, — ученик ошибся дверью.

Призванный сделал вид, что поверил. Закрыв дверь, указал на лежанку.

— Сядь, нам надо поговорить.

Ная послушно выполнила приказ.

— То, что я скажу, обязано навсегда остаться в стенах этой комнаты. Никто о нашем разговоре не должен ничего знать.

"А вот это уже интересно. Секреты? Среди колдунов?"

— Ты неплохо выполнила первое задание, но тебе необходимо победить и в остальных испытаниях. Ты должна обойти всех! — тон учителя звучал непререкаемо, и ей не следовало спорить. Не следовало.

— Но разве мы соревнуемся друг с другом, а не показываем, на что способен каждый из нас?

Губы Кагара сжались в жесткую линию.

— Не строй из себя наивную простоту. Я не обязан посвящать тебя во все тонкости отношений между кланами. Просто победи, стань лучшей. Это очень важно для твоих наставников. Используй на полную мощь умения и ум. Твой успех возвысит еще на одну ступень наш клан и даст право на использование дополнительной подпитки силы Незыблемой, — голос Призванного стал вкрадчивым, взгляд прожигающим насквозь. — Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

Еще бы она не понимала. И не помнила.

Когда Призванный ушел, Ная перекинула волосы через плечо, провела пальцами по выпуклому знаку сзади на шее — закручивающейся спиралью веточке плюща. Метка Матери Смерти.

...Знала бы она тогда, какой урок подготовил ей Кагар-Радшу, когда велел отправляться к новому наставнику и выполнять все его указания. Учитель носил прозвище Скорняк и был необычной, странной личностью в клане, вызывавшей поначалу у нее любопытство и опаску. Нелюдимый, неразговорчивый, предпочитавший жить в отдалении от других колдунов, он всегда одевался в черный балахон с капюшоном, надвинутым низко на лицо. Скорняк двигался, словно хищник на охоте — плавно и быстро. Мог внезапно появиться за спиной и также незаметно исчезнуть. Даже другие наставники сторонились его и побаивались. Беря с них пример, Ная тоже старалась всячески избегать встреч с диковатым колдуном. И вот теперь пришлось идти к Скорняку, перенимать его науку.

Когда она вошла, наставник сидел на низкой скамейке и точил кнеф. Вжик-вжик — ходило плавно точило по лезвию, доводя его до идеальной остроты. Хотя, куда, казалось бы, еще острее! Брось перышко — пополам разрежет. Ная побоялась бы его в руки взять, чтобы не остаться без пальцев. Но каков человек, такое у него и оружие, говорили у мархов. И кнеф, именуемый Мраком, полностью соответствовал характеру хозяина. Закругленный в виде серпа, с широким лезвием и костяной рукоятью, изображавшей нетопыря, клинок вызывал у девушки внутреннее содрогание. Было в его форме нечто хищное, кровавое, неразрывно связанное с пытками и болью. Так и виделось, как кнеф бесшумной тенью входит в плоть, вспарывает живот, разрывая внутренности и ломая ребра, дробит шейные позвонки. А потом отделяет голову от туловища.

Есть оружие чести, оружие коварства, оружие трусов. А это было оружие Тьмы. Она клубилась в нем, затягивала лезвие черной вязью символов смерти и требовала все больше и больше жертв.

Ная тряхнула головой, освобождаясь от колдовской власти клинка, перевела взгляд на руки Скорняка. Сильные, ловкие, способные и оружие держать, и заклинания творить. А, при необходимости, и голову кому открутить.

— Чего на пороге застыла? — буркнул Скорняк, не отрываясь от дела.

— Меня Кагар-Радшу прислал к вам в ученики, — пролепетала она.

Колдун помолчал, осторожно протер тряпицей клинок, отложил в сторону. И только после этого взглянул на девушку. У нее нутро заледенело от его взгляда.

— Знаешь, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине?

Она слегка опешила. Для чего он спрашивает? Конечно, Ная знала, у мархов не скрывали такие вещи. Продолжение рода считалось благословением Соарт и соромного в этом ничего не видели. Но легкое беспокойство в душе появилось. Что за науку отправил ее перенимать у нового наставника Призванный? Медленно кивнула.

Скорняк обтер руки, тряпку швырнул в угол лачуги.

— Тогда это не станет для тебя неприятным откровением, — скинув капюшон, стянул на затылке в хвост рассыпавшиеся по плечам черные, с седыми прядями на висках, волосы. — Через три недели начнутся испытания для учеников. И ты должна их пройти. А для этого следует узнать нечто иное, чем зубрежка заклинаний и владения клинками. Чтобы утвердиться в цели, к которой движешься, надо обрести нерушимую веру. И в этом поможет истинное понимание Матери Смерти. Я проведу тебя в лоно Незыблемой, чтобы ты стала большим, чем ты есть в мире живых, и стала своей в мире мертвых.

Нае все меньше и меньше нравилось происходящее, но обратного пути не было. Чтобы Скорняк не потребовал, она пойдет до конца.

— Соитие между обычным мужчиной и женщиной является ознаменованием жизни. То, что ты сейчас познаешь — есть торжество Смерти. Раздевайся.

Ная подрагивающими руками стянула одежду. Подчиняясь кивку колдуна, легла на широкую скамью, покрытую шкурой медведя. Наверное, она ощущала бы неловкость и стеснительность, если бы Скорняк смотрел на нее, как мужчины смотрят на женщин, с вожделением и страстью. Но лицо наставника выражало только холодное безразличие. Он просто выполнял порученную работу. Такое пренебрежение даже немного обидело. Неужели она настолько непривлекательна, что не вызывает никаких чувств у мужчины, собирающегося возлечь с ней? О такой ли первой ночи Ная мечтала когда-то тайком? Скорняк и есть Скорняк.

Смотреть на обнаженного колдуна хотелось меньше всего, но когда он снял балахон, девушка не смогла оторвать взгляда. И поразило не тело, невзирая на четвертый десяток, по-прежнему крепкое, мускулистое, с подтянутым плоским животом, а покрывавшие его татуировки. Рисунки, заклинания, знаки. Они все были связаны со Смертью и нанесены закручивающейся к пупку спиралью. В другое время, при других обстоятельствах Ная бы непременно рассмотрела странную вязь подробнее, но сейчас момент был несколько неподходящий.

Скорняк подошел к девушке, раздвинул ей ноги и лег сверху. Вместо тяжести мужского тела ее словно придавила ледяная глыба. Холод был такой нестерпимый и неожиданный, что она рванулась из-под Скорняка. Колдун лишь сильнее вжал ее в лавку, переплетя меж собой их пальцы рук.

— Не бойся. Я буду твоим проводником. Просто смотри мне в глаза и слушай голос. С тобой ничего не случится, пока ты держишься за меня.

Но на Наю накатил непонятный животный ужас. Не перед мужчиной, удерживающим в железных объятиях, а той черной бездной, к которой ее тянули.

— В глаза смотри, дура! Держись за них!

Окрик подействовал как пощечина. Она впилась взглядом в его серые глаза, которые затягивала голубая корочка наледи.

— Вот так, умница. Иди за мной, не вырывайся и все будет хорошо.

Он коснулся губами ее рта, и морозная дымка обожгла холодом горло и нутро. Голубая поволока в глазах сменилась на пронзительную яркую синеву. И Ная шагнула в нее, держась за руку Скорняка, слушая его голос, отрывисто бросающий незнакомые заклинания.

Толчок.

Боль! Невыносимая, истязающая, выгнувшая тело в дугу, перехватившая дыхание. Сердце рвется из груди, стонет, но чья-то когтистая лапа сжимает его все сильнее и сильнее. Виски и затылок взрываются от грохота пульсирующей крови. Синева меркнет, затягивается хмарью. И ее тянут в этот сумрак, тащат силком через боль и отчаянье, точно заупрямившуюся козу через ручей. Несправедливо! Нечестно! Я не хочу!

Толчок.

Холод и темнота. Только за спиной отсвечивает разными цветами покинутый мир. Ная вырывается, бежит назад и натыкается на прозрачную стену. По ту сторону жизнь, любовь, те, кто ей дорог, все, что дорого. Она лупит по стене кулаками, кричит, визжит, слезы горечи и злости стекают по щекам. Я здесь! Увидьте! Услышьте! Кто-нибудь, помогите, выпустите меня! Но все тщетно. Преграда нерушима и никто не спешит на помощь. Живые смеются, поют, занимаются любовью и не видят ее. Проклятия срываются с губ, ненависть застилает взор. Гнев вырывается из сердца полыхающим ядром, тараном врезается в стену. Бесполезно. Обратного пути нет. Никогда, никогда не вернуться уже назад, не увидеть восход солнца, щедрую россыпь звездного неба, не вдохнуть морского воздуха, не обнять родных. Ная сползает в колышущиеся щупальца темноты, сжимается в комок и воет. Воет на разные голоса: мужские, женские, детские, старческие. Это странно. Оторвав от коленей голову, девушка только теперь замечает парящие вокруг светящиеся силуэты. Их множество. И все стремились к стене, как бабочки на огонь. И бились об нее в бесполезных попытках прорваться наружу. Она такая же, как они, она одна из них. Чья-то рука мягко сжала ладонь, потянула по узкой серебристой тропке к разверзнувшемуся впереди мраку. Ная не сопротивлялась. Какая теперь разница.

Толчок.

Тьма стала непроглядной. Отблески мира живых давно исчезли, остались где-то далеко позади. Как исчезли боль и горечь. Не ощущалась больше обида, потерялся вкус к желаниям. Все прежние заботы и мечты казались теперь суетными, пустыми, чувства — смешными. К чему все это было? Ради чего? Скоморошье лицедейство. Утомительное, надоедливое. Она уже отыграла свою роль. Отпустите. Не зовите назад. Здесь хорошо. Покой.

Толчок.

Пустота. Без прошлого и будущего. Без воспоминаний и осознания кто ты есть. Она никто. Часть пустоты. А пустоте не положены имена, как и память. Здесь хорошо и без них. Какая разница, что было когда-то. Теперь тьма — ее колыбель, безмолвие — песнь Матери. И она парит невесомая, не обремененная мыслями и тревогами. Отвергающая жизнь. Там боль, разочарования. Тут безмятежность, забвение. Пусть так и остается. Она не хочет больше никуда идти, искать неведомо что. Ей хочется парить в пустоте с такими же искорками, как и она — без имени и воспоминаний.

Толчок.

Когда у людей не хватает слов от потрясения, они плачут или немеют. Ная могла только в благоговении взирать на бескрайний океан силы, застывший в своей непокорности и величии, непоколебимый в смерти и кипящий жизнью. Ледяной монолит с пляшущим внутри пламенем. Вот почему Смерть называют Незыблемой и Матерью. Но как такое возможно? Откуда в смерти столько жизни, и как жизнь способна возродиться из того, что мертво? А впрочем, какая разница? Объятия Матери ласкают ее, наполняют силой, а голос вкрадчиво шепчет: "Ты дома, дитя, ты — это я, а я — это ты. Оставайся". И неважно, что капли силы, проходящей сквозь нее, хватило бы уничтожить Гаргию. И чем глубже Ная погружалась в воды Незыблемой, тем больше теряла себя. Душа! Что она в сравнении с ощущением быть самой смертью, тем океаном первородной мощи, что создавал миры, жизнь и богов? Это была маленькая плата за то, что Незыблемая давала взамен. Она вернулась домой. И никуда не уйдет отсюда.

Толчок. Толчок.

Нет! Не уйдет!

Толчок.

Отпустите! Она попыталась освободиться, но жесткая ладонь тянула, вырывала ее из объятий Матери. А свет серых глаз звал: "Пора. Вспомни, кто ты".

Толчок. Толчок. Толчок.

Зачем? Я не хочу!

Толчок.

Вспомни!

И она закричала. От боли, обиды и жалости. Треск разрываемых с Матерью пут стоял в ушах, Но последнее прикосновение длани Незыблемой к шее, было словно прощальный поцелуй. "Я жду тебя, дитя, возвращайся. Я есть ты. А ты есть я".

Наю тряхнуло, бросило откуда-то сверху на скамью с медвежьей шкурой. Пощечина обожгла щеку.

— Жива?

Серые глаза Скорняка смотрели внимательно и озабоченно, будто выискивали перемены в ее облике.

— Я хотела остаться там, — проговорила она тихо.

— Знаю. Все хотят, — он встал с нее, накинул балахон. — И не все возвращаются. Сил не хватает. Но ты молодец, прошла путь от начала до конца.

Ная приподнялась со скамьи, села, свесив ноги. Поникшая, потерянная, прислушивающаяся к своим ощущениям. В ней что-то изменилось. Она чувствовала это, но понять что именно — не могла.

— Побывавшие в лоне Незыблемой никогда не остаются прежними, — произнес Скорняк, словно прочел тревожащие ее мысли.

— Зачем вы это сделали со мной?

— Теперь ты знаешь, что представляет собой Незыблемая. В тебе часть ее силы, а в мире мертвых посчитают за свою, что поможет сохранить лишний раз жизнь. Это ценный дар, — он помолчал, бросил в очаг щепотку синего порошка, от которого сразу вспыхнул огонь, добавил: — Но и проклятие. Ты помечена Смертью. Тебе никогда не испытать обычного женского счастья: не знать любви, не иметь детей. Ты не сможешь быть близка с мужчиной, не неся ему смерть.