|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Очередное утро встречаю не с той ноги: три ночи, три теста, три положительных отклика. К обеду, попав пару раз под раздачу, население базы благоразумно вырабатывает привычку прятаться по углам при моем приближении и старательно притворяться ветошью, один Ван какое-то время принимает удар на себя, но и он часов в двенадцать скрывается на кухне, в надежде задобрить меня готовкой чего-то вкусненького.
— Шеф, к вам господин Осмолкин, — докладывает Ли, явно радуясь, что нашел мне занятие — своими придирками я всех уже достал.
— О, нашлась пропажа! Тащи его в гостиную! Борис уехал?
— Еще час назад, — с Черным этим утром мы впервые разгавкались, и он в одиночестве укатил в гости к Гагарину. Разругались, кстати, как раз по поводу визита — не хотел никуда идти. Серега при всем его внешнем дружелюбии — высший аристократ, а, значит, в его присутствии надо постоянно следить за словами, держать себя в руках и тому подобное. Обычно мне это не составляет труда, но с моим сегодняшним настроем, боюсь, мог и не справиться с задачей.
— Чего не позвонил? — вместо приветствия спрашиваю у Григория, — Мог не застать.
— Мимо ехал, — отвечает похудевший гвардеец, дергая щекой, — Пройтись не хочешь? Погода в кои-то веки радует.
Кого-то, может и радует, а вот я впервые за день обратил внимание, что за окном все по Пушкину: мороз и солнце. Не зря Борька не хотел сидеть в четырех стенах. Накинув дубленку, выхожу за порог.
— Тебе именно пройтись или просто без свидетелей пообщаться?
— И то, и то. Насиделся уже.
— Ну, пошли тогда к речке, что ли.
Дорожки, спасаясь от моего раздражения, расчистили с утра У и Чжоу. Снега не было уже пару дней, но ветром их переметало постоянно, так что процесс был практически бесконечным. Обычно я с пониманием относился к тому, что каждое утро на пробежке приходилось торить тропу, считая это дополнительной нагрузкой, но сегодня, повторюсь, до всех докапывался. Зато теперь мы с Григорием шли по идеально гладкому пути. Внешне между нами ничего не изменилось: он мой куратор, который изображает то ли друга семьи, то ли старшего товарища, а я — опекаемый. А вот в натуре-то роли поменялись. Ментальные закладки строятся на эмоциях, а что он мог чувствовать в обстоятельствах нашей последней встречи? — только страх и бессилие, с этим и пришлось работать. Была мысль потом дополнительно встретиться и исправить, уж очень ненадежны эти якоря, но на два месяца гвардеец исчез, не отвечая на звонки и не появляясь у себя. А теперь уже и не знал, стоит ли? Опасливое уважение Осмолкина мне нравилось.
— Отец Никандр слег, — проинформировал Григорий, когда стена эллинга скрыла нас от окон основного и гостевого дома.
— Долго он продержался, я думал, раньше сдастся.
— С ноября болеет, но все на ногах был, а сейчас слег совсем и, если верить тебе, то окончательно, — неуютный кусок берега чем-то приглянулся гвардейцу, и он, остановился, начав искать у себя во внутренних карманах пальто сигареты, — На, держи!
Оказалось, доставал он не курево, а с трудом согнутый толстый и плотный конверт.
— Что это? Очередные инструкции?
— Нет, твой и мой смертный приговор, если попадет не в те руки. Спрячь подальше, чтобы вообще никто не нашел. А лучше — ознакомься и уничтожь.
— И за что нынче смерть полагается? — поинтересовался я, аккуратно маскируя бумаги под рубашкой.
— Список агентов у твоих родственничков, состав отдела, еще кое-что...
— Не хило! Откуда дровишки?
— Почему дровишки?.. — не понимает Григорий мой очередной прикол-прокол, вынимая все-таки сигареты.
— Так на растопку камина потом пойдут! — выкручиваюсь я.
— А... в этом смысле... — бормочет он между затяжками, — Воспользовался моментом. У нас там сейчас такой бардак творится! Никто не понимает, что дальше с нами будет — управление-то под конкретного человека создавалось. Народ пока надеется, что Хозяин выздоровеет, но все равно усиленно хвосты чистят, концы подрубают, туда-сюда с бумагами носятся. А это вообще Хозяин лично мне поручил уничтожить. Все вынести, понятно, не мог, но кое-что прихватил, — несмотря на разочарование в идеалах, в Гришкином исполнении слова "хозяин" по-прежнему слышится заглавная буква.
— Не боялся подставляться?
— Если бы думал, что Он встанет, то даже и пытаться не стал бы, но сейчас почти все одаренные у него толкутся — пытаются вытянуть. У остальных своих дел по горло. Но домой везти не рискнул, кто знает, какие проверки будут. Замерз? — неожиданно спрашивает он, видя, как я натягиваю меховой воротник на уши — стоять на продуваемом берегу без шапки было некомфортно. А после вопроса — вообще передернуло, но не от холода, а от вспышки злости: где ж ты, орел степной, был, когда я боксерскую грушу по твоему приказу изображал? Настроение снова поползло вниз.
Неопределенно дергаю плечом, отмахиваясь от ненужной заботы.
— А их сиятельство вы уронили? С Лизаветой Михайловной? — ответ на этот вопрос безумно меня волнует, хочется понять реальные силы этого сохранившегося филиала Тайной канцелярии.
— Вот тут голову заложить не побоюсь — не наших рук дело! — твердо открещивается Григорий от моих подозрений, — Таких спецов у нас отродясь не было! Точнее, была одна группа, но несколько лет назад исчезла. Хозяин, помню, сам не свой почти полгода ходил, когда они пропали, я тогда еще безвылазно в монастыре торчал, и тот период на моих глазах проходил. Но пропали они не у нас — за границей что-то готовили, с моей работой это было не связано, так что с подробностями — извини... А больше таких групп в управлении не имелось, так что точно не наши!
— Может, ты просто не знал всего?
— В Потемкинской группе я с самого образования управления состою, так что мимо меня такая акция не прошла бы — хоть краем уха, но услышал бы. Мы ж там все из доверенных — сотню раз проверенных, до спинного мозга преданных — о, почти стихами заговорил! — сам собой восхитился гвардеец, — Среди своих разговоры, хоть и не приветствуются, но все равно — все же люди. А тут все не в курсе были, друг у друга переспрашивали. И не притворялся никто, когда с людьми долго бок о бок работаешь — такое уже не скроешь. Так что, точно нет. А самое главное — реакция Хозяина, он в начале декабря уже довольно сильно болел, но уж радовался-то этому событию — не передать! Из комнат своих вышел и с нами всеми коллекционный кагор распивал. И я тебе точно скажу — была бы авария результатом его усилий, я бы понял.
— Странная тогда история с этим вертолетом.
— Странная, но не фантастическая. Падают периодически... — пожимает он плечами.
— Знаю, что падают, — хмуро отзываюсь, уж я-то это точно знаю... Но, вот, не верю я в естественные причины катастрофы, хоть режьте! А единственные подозреваемые оказались чисты. И не верить Осмолкину причин нет, я его слушаю. Моя методика гораздо точнее, чем общеизвестная среди одаренных. Той простейшей технике научил в октябре Бок, оказывается, ее только ленивый не знает. Лентяями в нашей компании оказались мы с Метлой, но она действительно очень простая, так что освоили меньше, чем за десять минут, по-моему. И сразу же разочаровался: стопроцентно определить она может только грубую ложь, полутона остаются под вопросом. Я то же самое, и не трогая источник, по одной мимике без особого труда распознать могу. А вот придуманная мной техника, хоть и затратная в плане сил, но дает гораздо больше представления о подоплеке разговора. Так вот, повторюсь, когда Григорий утверждал, что его управа к аварии не причастна, он не врал. Сашину технику, приложив усилия, обмануть гвардеец смог бы, а вот мою — вряд ли.
Приняв мое недовольство на свой счет, Гришка заоправдывался:
— Ты их только, ради бога, не жалей. За князя сказать не могу, доказательств не нашли, а вот за Лизонькой такое всплыло! Помнишь, ты о детях Павла спрашивал? Я тогда вопрос не понял, но запомнил, начал искать, но тут и без моих поисков все выяснилось. Как уж москвичи это откопали — не знаю, следственной группе точно, как минимум, по "Владимиру" дадут. Про торговлю одаренными слышал? Хотя... Ты ведь, вроде и поучаствовать, помнится, в поимке успел?
— И все-то ты обо мне знаешь!.. — я почему-то был уверен, что Гришка про то дело с Бобриными не слышал. Хотя, глупо с моей стороны, шум тогда по Москве знатный стоял, и то, что с гвардейцем мы весной на ножах были, ничего не значило. Узнал просто не лично от меня, вот и все.
— Работа такая!
Рассказ Григория о событиях, в завязке которых довелось поучаствовать, выслушал внимательно и с интересом. Что-то уже знал, о чем-то догадывался, но куча деталей прошла мимо меня. Капитан Рогов делиться тайнами следствия не спешил, он пока даже не появлялся в Питере, хотя и обещал навестить, а других источников информации до сегодняшнего дня не было. Но в одном месте перебиваю Осмолкина:
— Не сходится! Пропало четверо, погибло — десять, а ты говоришь, что гордеевская контора троих похитила и четверых прихлопнула.
— Не знаю, откуда у тебя десяток взялся, откуда ты вообще про это знаешь? Это ж на Урале происходило, а ты у меня почти все время на глазах был?
— Ты про такие разрешенные на территории империи организации, как Почта России и Руссвязь, слышал?
— Почему разрешенные? Кто их запретит-то? — мои шуточки, как всегда, вводят Григория в ступор.
— Никто не запретит, я про то, что любую информацию сейчас нетрудно получить. А мир, он, знаешь, не без добрых людей.
— Все равно не понял, как ты мог это узнать, но ты прав, детей больше было...
Григорий как-то мнется, опять тянется в карман за пачкой, а меня внезапно озаряет:
— Что, остальные — все-таки ваша работа?
— Не моя... — прячет глаза Осмолкин.
— Твоя — не твоя, но ваша?
— Я действительно не знал, прости... С тремя помимо тебя пытались работать... — Гришка выкидывает на снег нервно сломанную сигарету и лезет за новой. — Суки они!
— Кто? Дети?!
— Хозяин с Моховым, есть там у нас один кадр... Знаешь, я с тобой возиться с самого начала не очень хотел: и от людей отвык, и из-за дара завидовал, и недолюбливал, чего уж там... Но я еще и не очень-то представлял тогда, зачем ты нужен, потом уже все выяснил. И можешь мне не верить, но вывести тебя из игры я не только из-за своих проблем пытался. Жаль, не получилось. А эти... Одному мальчишке семь было, второму десять, третий, правда, школу уже заканчивал — ровесник твой. Был. У старшего закладки неровно легли — психом стал, вроде как голоса начал слышать и в петлю залез. А младших... Как раз та, пропавшая группа отметилась... У семилетнего мать пытались шантажировать, нашли что-то на нее — так их клановая СБ чуть не замела, а они, следы заметая, дом со всей семьей сожгли. Второго пытались поймать и вывезти, чтобы у нас обследовать — очень уж его Потемкины выделяли из других детей, а он от них с крутого берега в речку сиганул — голову о камни разбил. О последнем уже сказал: закладок наставили, но что-то не рассчитали, сам повесился. Но это уже менталист наш постарался, группа к тому времени как раз пропала.
Молчим. Солнце издевательски ярко светит, лучи миллионами искр отражаются от снега и льда, красота кругом, а на душе... хреново, в общем, на душе.
— Можешь потом узнать, как тех ребят звали, которых Гордеевы сработали?
— Узнаю, это нетрудно. Тебе зачем?
— Со своим списком сравню.
— Узнаю, — дает обещание Григорий, и мы опять какое-то время молчим, отгоняя каждый своих призраков.
— Это были условно хорошие новости, а плохие есть? — вспоминаю, что к каждой ложке меда полагается бочка дегтя.
— Что же в них хорошего-то? — невесело усмехается мужчина.
— Отец Никандр нас покидает, ему и его присным не до меня, ты к смерти моих братьев непричастен, к смерти Потемкина-старшего и Лизаветы — тоже. Смотри, сколько уже радости! Ты, главное, мне этого Мохова координаты не забудь скинуть.
— Куда скинуть?
— Да, блин, списать, отправить, выдать!!! — хорошо, что не пошел к Гагарину, что-то у меня сегодня язык вперед головы работает.
— Ладно-ладно! А Мохов, кстати, в конверте, что я принес, есть. Немного, но я постараюсь еще собрать.
— Так есть плохое или нет?
Григорий на всякий случай оглядывается в поисках ненужных свидетелей, но никто нас пока не ищет. Я, помня, как умеют маскироваться мои слуги, обстановку мониторю и могу гарантировать, что в радиусе двадцати-тридцати метров нет ни души, дальше — увы: либо специальные навыки требуются, которыми не владею, либо вообще контролировать невозможно. Но двадцатиметровую зону держу уверенно, для негромкой беседы этого достаточно. Теоретически, конечно, разговор все равно подслушать можно, у спецслужб наверняка и устройства для этого есть, но это уже надо нереальные усилия приложить.
— Есть, как ни быть... — и опять закуривает. Он меня уже бесит сегодня этой своей привычкой!
— Да что из тебя все как клещами тянуть приходится, а?!
— Твое дело кто-то забрал, но вот кто — не знаю. Я думаю, когда... мы все потом к Милославскому перейдем, а он уже будет решать по нам персонально. Вряд ли отделение в нынешнем виде сохранят, скорее всего, раскидают нас по разным подразделениям. Кто-то на пенсию уйдет, потому что с Хозяином ровесники. Те, кто постриг с ним принял, скорее всего, так в монастыре и останутся. Кто-то наверняка сам уйти захочет, удерживать тоже вряд ли будут. Так что, даже если и узнаю, кто такой прыткий, то все равно жизнь может с нужными людьми развести.
— Там что-то для меня опасное?
— Характеристики, осмотры, психопортреты точно есть. Я их сам пачками составлял, другие тоже руки приложили. Матери твоей настоящие документы. Если постараться, то материала для шантажа можно набрать. Одни записки Васильева-Морозова чего стоят!
— Не айс... А может этот таинственный прыткий товарищ продолжить всю эту мутную канитель со мной и Потемкиными?
— Говорю же — не знаю, кто и куда дело уволок!
— Я не конкретную личность имею в виду, а вообще... в принципе?..
— Знаешь, с одной стороны вроде бы рано гадать. Но я за последние полгода с семьей провел много времени, а они у меня не последние люди, так с их слов не так уж и недоволен Константин этим кланом. Уж как мы двадцать лет бились, а ни одного факта, что князь к тому теракту причастен так и не нашли, а искали — по песчинке просеивали! К Александру Павловичу были по другим делам претензии, а вот Павел государю нравится. Ни в каком, упаси господи, пошлом смысле! — как человек, как руководитель. Они чем-то похожи даже: оба с действиями отцов в свое время не согласны во многом были, но вынуждены были подчиняться. И мне кажется, что продолжение загона Потемкиных император не одобрит. Да и не забывай, если их свалить — целая отрасль зашатается, а кому это нужно? И не верится мне что-то, что Павел сейчас чем-то рисковать станет.
— Но?
— Что, но?
— Всегда бывает "но".
— А, это... Но! — выделяет собеседник в угоду мне. — Я, во-первых, не знаю, кто забрал дело, тот же Мохов с Хозяином вместе чуть ли не с детства, интересы империи они одинаково понимают, а, во-вторых, мне лично его величество свои замыслы не докладывает. А мои собственные рассуждения до государственных масштабов не дотягивают. И кто знает, что через десять лет будет? Так что сказать со стопроцентной уверенностью, что все закончится, не могу. А поводок с тебя, может, до конца жизни так и не снимут.
Со стороны дома к нам кто-то приближался. Сделав знак Григорию, начал расписывать трудности ремонта, он мгновенно включился в обсуждение способов покраски, да так профессионально, что я даже кое-что новенькое узнать успел. Во, дает! Открыто подошедший Ли сообщил, что Ван приготовил обед и звал нас, пока горячее. Отправив китайца обратно, оборачиваюсь к Осмолкину:
— Еще новости будут?
— Новостей нет, а вот вопрос...
— Что?
— Зима к середине подходит... — намек ясен.
— А кто пропал с концами? Я, между прочим, несколько раз у твоей прислуги отмечался. И звонил многократно.
— Уезжать оттуда чревато было, я и сейчас-то якобы с инструкциями для тебя отпросился! Как раз потому, что ты несколько раз меня искал. Спасибо, кстати, хоть родных увижу. А завтра уже обратно. Да и не зря я там торчал!
— Согласен, не зря. Инструкции-то хоть какие?
— Все те же: светиться, где можно, и радостно бежать на контакт, когда позовут. Даже упоминать не собирался, и так все знаешь.
— Ясно, ничего нового. Пошли в дом, а то замерз я что-то. Пообедаем, потом тобой займемся.
— Сегодня? Сразу? — Глаза Осмолкина предвкушающе засияли.
— А чего тянуть? Ты что, думаешь, завтра уже техниками кидаться начнешь? — удивился я наивности гвардейца, но спустя миг по выражению его лица отчетливо понял — да, он реально думал, что одного сеанса для восстановления источника хватит, — Эй! Ты чем тогда слушал? Эта бодяга на пару лет, если не больше.
Григорий заметно потух, но быстро встряхнулся:
— Тогда, откладывать незачем! Пошли, я тоже замерз. Тем более что Ван обедом грозится. Готовить он, надеюсь, не разучился? Господи, знал бы ты, чем нас в монастыре кормят!
Проводил Григория, встретил Бориса, они буквально на полчаса разминулись. Гвардеец ушел разочарованный, эффекта не почувствовал. Ничего, завтра запоет по-другому, я-то отчетливо видел, как сияние с горсти алексиума, разложенного по ключевым точкам, впиталось в его тело. Теперь, набравшись опыта, я мог и быстрее, чем за два года его восстановить, но, спрашивается, зачем мне это делать? Указанный срок несколько раз в наших разговорах мелькал, хоть он и не обратил тогда на это внимания. Но если постарается, то вспомнит. А этот поводок покрепче ненадежной закладки будет. Я, признаться честно, вообще в своих талантах по этой части сомневался, люди менталистике годами учатся, а не как я: почитал мамины конспекты, которые она в нарушение всех инструкций сохранила, подсмотрел у нескольких человек и вперед!
Изначально была у меня идея обставить лечение спецэффектами, но с ненужным порывом к театральщине быстро справился. Поступил гораздо проще: усыпил и сделал все, как надо. Минусом было то, что Гришка совсем ничего не почувствовал и ушел в растрепанных чувствах. И это он еще не представляет, как его в следующие дни плющить будет! Я же помню, как все время казалось, что нарождающийся источник вот-вот слетит снова! А ему даже поговорить об этом ни с кем нельзя.
С Черным помирились сразу по его приезду, даже не ожидал. Оказалось, ларчик открывался просто — Борька чувствовал себя виноватым. То ли на нервах, то ли из некоторого протеста, но он успел согласиться на небольшую поездку с Серегой до Новгорода, а место в кортеже было только одно.
— Ты точно не обидишься? — в сотый раз уточнил приятель, заставляя меня скрежетать зубами.
— Собирай уже багаж! — ехать с мажорами-одноклассниками за каким-то хреном в Новгород мне абсолютно точно не хотелось, но я уже устал объяснять этот факт Борису.
К вечеру понял, что если не развеюсь, то или убью кого-нибудь с особой жестокостью, или натворю феерических глупостей. Не стал мелочиться — решил совместить, и той же ночью смылся из города с очередным грузом "Кистеня". Старшим в командировке шел Шаман, я, если бы планировал поездку, предпочел бы с Земелей отправиться, но в воздухе, пожалуй, как раз Леха лучше был. Налетался до одури, пострелял немного в самом конце — какие-то дикие люди решили, что если их в три раза больше, то груз по праву их. Идиоты, что с них взять? Пилот потом долго развлекался, гоняя верблюдов по степи. В "нежно любимую" гимназию с каникул опоздал, но зато на людей уже не кидался.
А дальше все опять закрутилось — завертелось, не успел оглянуться, как зима подошла к концу.
Интерлюдия.
Подхватить бразды правления после смерти отца оказалось непросто. Вроде бы и занимался до этого почти тем же самым, но мера ответственности все же была несопоставимой. Работать приходилось по 24 часа в сутки, да еще постоянно сожалеть, что времени не хватает. И все равно дела — как бы помягче-то? — дела шли не очень.
Отец у деда был вторым сыном, с детства готовился к военной карьере и никогда — к управлению кланом. Неожиданно свалившееся наследство окончательно испортило его характер, и без того тяжелый. Срывались сделки, уходили давние партнеры, сбегали ценные специалисты, а Александр Павлович продолжал следовать своим курсом. Но теперь, хватив полной ложкой, Павел где-то понимал отца: спасти их семью от краха могло только чудо.
На балансе клана скопилось слишком много убыточных предприятий, которые тянули его ко дну. Но избавиться от них Павел не мог — именно эти старейшие компании и давали право их родовому союзу называться гордым словом "клан". Четыре громадных завода, производившие так необходимые империи энергоблоки, легко покрыли бы дефицит бюджета, дав возможность оглядеться и увидеть новые перспективы, если бы могли выйти хотя бы на 50% загрузку. Увы, все упиралось в чертов алексиум! Квоты резали не только Потемкиным, но именно по ним их недостаток бил больнее всего.
Скрепя сердце, князю пришлось лезть в личную сокровищницу семьи — примерно полтонны метеоритного железа в ней хранилось на "черный день". В целом ситуацию они не спасали, но подарили бы так необходимую передышку. Преодолев все слои защиты, Павел с пятеркой самых доверенных лиц зашел в пещеру под горой, к которой подходил подземный ход из их старого родового дома. Ходом редко пользовались, за состоянием тоже никто не следил, так что часть ловушек давно благополучно вышла из строя, что никак не облегчало квест в целом.
Цель трудного путешествия — нерукотворная пещера — поражала мрачной красотой, размерами и одним не сразу бросающимся в глаза фактом: алексиума в ней не было.
Обыскав все закоулки и неровности, оценив слой отложений на месте когда-то помещенных здесь контейнеров, глава клана с сожалением вынужден был признать, что кому-то из его предков эта идея пришла в голову раньше.
— И что теперь? — хмуро спросил Упилков, устало приваливаясь рядом с остальными. Служебная старательность дольше всех не давала ему признать то, что стало очевидно князю еще два часа назад.
А Павла разобрал нервный смех. Он начал хохотать и никак не мог остановиться, пока хлесткая пощечина начальника СБ не привела его в чувство.
— Простите, ваше сиятельство, — извинился Гаврила Акимович за принятые меры.
— Ничего, Гаврила, — ответил князь, пережидая хоровод звездочек в глазах, рука у подчиненного оказалась тяжелой.
— Что делать-то будем, вашсиясь? — повторил вопрос Упилков, спустя пару минут.
— Сейчас — домой: мыться, отдыхать. Лично я даже думать не хочу, в каком я сейчас виде и в чем вымазан!
— Пал-Саныч, вы ж поняли?..
— Понял я, понял. Берешь людей и начинаешь готовить прикрытие и операцию "Богомолье". По тому же сценарию.
— Думаете, Лина все-таки сможет увидеть?
— Нет, Лину брать не будем, помнишь же тварей?
В темноте пещеры, разрезаемой лишь лучами фонарей, воспоминание показалось особенно жутким, мужчина отчетливо почувствовал, как все волоски на теле встали дыбом.
— Забудешь такое, как же! Но тогда с кем? Миша же мал еще?
— Как-будто есть варианты?
— Но...
— Никаких но! — отрезал князь, — У нас последняя попытка. Отец, может, знал, как выкрутиться, но мне инструкций оставить не успел. А через год для нас поздно будет, банкротами раньше станем.
— Слушаюсь, вашсиясь! Подходы искать будете?
— Зачем? — поднимаясь и отряхиваясь спросил Павел, — У меня есть страшное и секретное оружие! — князем окончательно овладело отчаянное веселье обреченного человека, когда от твоих усилий уже мало что зависит и остается лишь шутить.
— Поделитесь секретом?
— Какое же оно тогда секретное будет? — направляясь к выходу, спросил у Гаврилы князь.
— А мне по должности положено! — парировал СБшник, принимая шутливый тон начальника.
— Ладно, но только тебе! — торжественным шепотом заявил Павел, — Секретное оружие называется Полина Зиновьевна! — изо всех сил прислушивающиеся к разговору несостоявшиеся носильщики тихонько прыснули.
— А такая тяжелая артиллерия европейской конвенцией разве не запрещена, нет?
— А некому жаловаться!
Глава 13.
Борис носился по тесному помещению каюты, периодически сбивая на пол разбросанные в беспорядке вещи, заламывал руки и причитал:
— Все пропало, все пропало!
Я, попытавшись первые два раза поднять упавшие предметы, чуть не оказался затоптан, поэтому плюнул на все, и просто отшатывался при его приближении: в конце концов, это не последние варежки и шарф в нашем гардеробе.
Причина истерики была банальна: нас не допустили к участию в аукционе за приглянувшийся нам участок. Другие участки — пожалуйста, а вот этот, самый лучший из всех возможных, делал нам ручкой.
— Не мельтеши! — надоело наблюдать мне за его метаниями.
— Что, не мельтеши?! Ты знаешь, сколько мы уже денег вбухали именно в тот проект? А теперь все уйдет коту под хвост!
— И не ори на меня. Я — знаю, — осадил я разошедшегося приятеля, — Только что мы можем сделать? Сам же сказал, что ваш отец это экзаменом для тебя и Артема устроил. Он помогать не будет, а кого еще попросить — я просто не знаю. Задунайских?
— Не вздумай! — я по большому счету и не собирался, уточнил просто, чтоб отвлечь Бориса, очень уж он переживал первый в жизни провал, но тот даже испугался этой возможности и принялся объяснять: — Во-первых, это слишком мелко, чтоб князя беспокоить, на дружескую услугу уже не тянет, а для совместного дела... вот если бы мы с самого начала предложили кому-нибудь из его сыновей поучаствовать — тогда можно было бы попросить, а так... Правда, не факт, что он тоже не умыл бы руки, мог бы тоже выделить Михаилу средств и посмотреть, как он барахтаться будет. А, во-вторых, я, если бы хотел, через Сергея подобное решил.
— И что мешает? — тактика отвлечения срабатывает, забег прекращается.
— Да то же самое: пользоваться дружбой для подобных мелочей, да еще в самом начале, это шанс очень быстро эту дружбу потерять. Он же сам не сможет помочь, будет к отцу обращаться, а это уже совсем другой уровень выйдет.
— Интересно, а для чего тогда можно эту дружбу использовать?
— Либо совсем по ерунде, вроде, как ты тогда насчет катера спросил, это даже не услуга со стороны князя была, а так, повод поболтать с бывшим сослуживцем. Либо когда совсем припрет, но это всего один раз получится, дальше отношения все равно изменятся. А сейчас на кону не жизнь стоит, так что я предпочту потерять деньги, чем эти связи. Эх! Был бы у нас кто-то в императорской канцелярии!..
— Орбитин Григорий Григорьевич подойдет? Из юридического отдела.
— Та-а-ак!!! — Борис коршуном накинулся на мою визитницу, выхватив из рук.
— Подожди, я ж не достал еще!
— Сам достану! Так, что тут у нас? — приятель увлеченно потрошил кожаный кармашек, вываливая на стол разнообразные визитки.
— Круглов Иннокентий Эдуардович, директор банка. Охренеть! Откуда ты его знаешь?
— В сентябре с ним немного пересекался, ему мои идеи насчет банковской охраны понравились, так он купил кое-какие наработки.
— И где ты был с этой визиткой, когда я по банкам в поисках кредита носился?
— Я вообще не понимаю, зачем нам кредит, если собственных денег хватает?
— А! Ты безнадежен! — Борька машет на меня рукой, — Орбитин Григорий Григорьевич, вот он! А этот откуда в коллекции?
— С ним самим не знаком, у родственничка его в Москве контакт попросил.
— Что за родственник?
— В канцелярии губернатора состоит, за, — характерный жест потирания пальцами, — помогал китайцам подданство оформить, он же бумаги на титул принимал.
— Так это же самое то! Погоди, я сейчас Михалыча разверну, надо сразу к нему отправляться, пока еще не поздно!
Сбегав в рубку, довольный Борис продолжил копаться в моих сокровищах:
— Московский музей, архив, архив... Кугурин Антон Алексеевич — это кто?
— Помощник Милославского.
— Угу, — гаситель опасливо отодвинул визитку подальше от себя, словно она могла его укусить, — Это кто?..
Большинство визиток, конечно, относилось к Москве, но и Питере у меня круг связей нехилый образовался. Кое-какие визитки Борис отложил, собираясь использовать этих людей в своих планах, какие-то кучей вернул мне, пренебрежительно отозвавшись: "Мусор!". Некоторые принял к сведению.
Вообще, с течением времени все больше стал понимать, как невероятно повезло мне с Черным. Не знаю, сам по себе он был таким оборотистым товарищем, или старался отплатить за возможность нормально существовать в зоне действия наших источников, но гаситель развернул бешеную деятельность по нашему обогащению. И куда только его былая стеснительность делась! Вне школы он постоянно висел на телефоне, консультируясь с отцом и его помощниками, с братом, с нашими появившимися партнерами, что-то черкал в своем ежедневнике, гонял файлы на специально приобретенном для него компьютере, считал, распечатывал.
Моя роль в нашем предпринимательстве сводилась к сопровождению товарища на деловые встречи: Борис при всех его достоинствах по-прежнему оставался энергетическим вампиром, а, учитывая, что на переговорах он волей-неволей волновался, то порой заметно откачивал у меня силушку. Зато, не чувствуя давления, договаривающиеся стороны весьма спокойно находились в его обществе и воспринимали его доводы, хотя пару раз, будь моя воля, я бы гасителя на них спустил.
Я, как и предполагалось, сидел "с умным видом" и кивал. Преувеличиваю, конечно, во многом я разбирался ничуть не хуже Бориса, а уж представлял работу ТРК я гораздо полнее, но если кто-то делает за меня мою работу и делает ее хорошо: то почему бы нет? В основном приятель справлялся сам, но иногда, когда Борис терялся, и мне приходилось подхватывать разговор. Именно из-за таких моментов Черный предпочитал брать на переговоры меня, а не Шамана или Земелю. К тому же в их присутствии народ периодически путался, считал их за старших, обращаясь напрямую к ним, что рождало недоразумения.
Так, благодаря Борису, наш комплекс потихоньку обретал реальные очертания. Помимо ТРК, Борис развернул производство этих чертовых стеклопакетов, не отдав отцу лицензию. В Москве за производством все-равно присматривал Лев Романович, скупая продукцию на корню, охрану, понятно, организовал Бок и кистеневцы, а вот в Питере мы выжили с соседнего участка Замориных, одновременно вынуждая Потемкиных убрать свою подслушку и просроченную тушенку.
Девятое марта ознаменовалось сразу двумя событиями: тихо отошел на тот свет в своем монастыре отец Никандр, но об этом я узнал позднее от Григория, а в моей жизни появилась бабушка.
С бабушками до сего момента мне не везло: в прошлой жизни мамина мать умерла до моего рождения, а отца я не знал — меня мать родила "для себя", так и не выйдя замуж, так что отцовской родни в глаза не видел. В этом ситуация была обратная: мамина родня была жива-здорова, но связи с ними мать не поддерживала, не желая воскресать из мертвых. В мотивы не вдавался, но считаю, что тот их давний поступок с отсечением опозоренной девушки от рода меньшим, чем предательство назвать нельзя. С отцовской стороны, благодаря путанице, созданной Дедом, бабушкой считал давно умершую мать Николая. И вот только недавно узнал, что, оказывается, есть у меня неучтенная бабушка.
Знакомство с ней началось обычным субботним днем. Ничто, как говорится, не предвещало...
Дверь в моих комнатах открывалась вовнутрь и с недавних пор запиралась на засов. Говорят, учить язык легче, если спать со словарем, в моем случае — сразу с тремя (интересно, а количество словарей влияет на скорость обучения?), но я — я не мог. Понятно, что лучше бы не смог с самого начала, но покажите мне того, кто в моих обстоятельствах отказался бы! А вот теперь было... противно, что ли? Нет, не то слово... не описывает оно весь коктейль эмоций, что я испытывал при взгляде на этих женщин. Короче, не хотелось и все!
Запор прибил собственноручно, грубый, купленный в обычном хозяйственном магазине, на фоне новенькой двери он смотрелся особенно эклектично, но меня все устраивало. Лучше, как раньше буду перебиваться случайными связями, там изначально все ясно и понятно, чем вот так.
Сегодня я закрылся не от китаянок — день был в самом разгаре, а пытался спокойно разобрать натасканные Гришкой бумаги. Гвардеец появлялся в среднем раз в две недели, принимал сеанс лечения, а взамен приносил мне новости и всякое-разное из своей конторы. Пришлось даже попросить его поумерить пыл, как бы такое рвение боком не вышло. И вот теперь выдалось свободное время изучить последнюю посылку. Разгадывая корявый почерк очередной записки, увлекся и не услышал топота, но распахнувшуюся дверь не заметить не смог: запорная петля висела на языке засова, сверкая четырьмя выдернутыми саморезами. Десятисантиметровыми, между прочим!
— Гор, там к тебе, это надо видеть! — только Земеля, бывший сегодня на базе по каким-то своим делам мог так бесцеремонно обойтись с преградой в мою комнату.
— Дверь-то за что?
— Извини, случайно, — сняв скобу, он одним движением загнал крепежи обратно в стену, — Рекомендую поторопиться, возможно, придется переодеваться.
Спустился в холл к обзорному стенду. Идея была моей, а исполнение Руса: по территории, на въезде и у эллингов, вдоль забора, а также на подъездах к нашей базе были установлены видеокамеры, изображения с которых постоянно транслировалась на целую стену из телевизоров, установленную в холле. То же самое шло еще на пост охраны, но там стенд был не таким масштабным — здесь еще в угоду эстетическому виду было много сделано.
Один из экранов показывал, как в нашем направлении двигается внушительная кавалькада: два джипа охраны и машина представительского класса.
— Думаешь, к нам? — дорога вдоль баз проходила не особо оживленная, но и не такая уж тихая.
— Потемкинские машинки — на флажки глянь! Ты много мест знаешь, куда они направляться могут в нашем углу?
— Логично. Ладно, пошел переодеваться.
Пока вылезаю из джинсов, напяливаю приличный костюм, гости добираются до дома.
— Ангелина, Полина Зиновьевна! — приветствую вошедших, — Чем обязан?
— Внучек! — шепчет пожилая женщина, подходя вплотную ко мне. Ее пальцы гладят мои волосы, щеки, — Малыш!
Позади слышится негромкий хмык Олега. Стоящий в дверях подсобной части Чжоу показывает чудеса: широко раскрывает глаза. Ангелина за спиной бабули строит обреченную моську. Очень ее понимаю.
— Можем мы поговорить? — берет себя в руки гостья.
— Да, конечно, прошу в гостиную.
За предложенной чашкой чая бабушка успевает перезнакомиться со всеми обитателями дома, но потом они тактично испаряются из виду, находя у себя неотложные дела. Лина, как воспитанная девочка, сидит за столом молча, слушая старших. Ну-ну, верю-верю. Интересно, а сестрица тоже номера вроде Машкиных откалывала, или все же поспокойнее была? Оживляется она только в момент появления Черного, перекинувшись с ним парой слов. А после его ухода снова замолкает, сосредоточившись на разглядывании обстановки.
— Ты, наверное, уже знаешь, что приходишься моему Павлу сыном? — спрашивает Полина Зиновьевна, отставив чашку.
— Доказательств не видел, но догадываюсь.
— У тебя же брали анализ?
— Кровь брали, и не только, — морщусь, вспоминая показавшуюся мне унизительной процедуру, — Но с результатами никто не знакомил. Возможно, просто не до меня было, у вас же горе случилось. Кстати, примите мои соболезнования, с Александром Павловичем был знаком всего ничего, но он успел произвести на меня впечатление. Елизавете Михайловне не был представлен, но на портретах она выглядит красавицей. — Все время приходится помнить, что ложь одаренным видна как на ладони, и правильно подбирать слова. Насчет Сан-Палыча не знаю, но Елизавету Михайловну я бы пару раз на бис прикопал за ее дела, но не скажешь же такого при ее дочери и свекрови! Уж Лину-то я бы точно от этих знаний оградил. А единственное, за что смог похвалить погибшую — так это за внешность, эффектная женщина была, чего папаше не хватало? Хотя, сам-то... Три красавицы под боком, а я нос ворочу, может и Павел в ней гнильцу с самого начала чуял, вот и не сошлись — искал приключения на стороне. И все равно, моя мама красивее!
На мои дежурные слова родственницы мрачнеют, а Лина совсем по-детски шмыгает носом и тянется за платком.
— Не будем об этом. Их, к сожалению, уже не вернуть..., — ага, а вот здесь бабуля фальшивит, похоже, знала кое-что про невестушку!
— Но это тем более повод позаботиться о живых! Внуков у меня немного и для еще одного легко найдется место в сердце! Егор, ты ведь позволишь мне узнать тебя поближе?
— Как вам будет угодно, Полина Зиновьевна!
— Тогда, расскажи мне о себе!
Пока делился биографией, взмок десять раз. И вроде бы уже заготовил заранее правдивый рассказ, каждое слово в нем проверил, но собеседницы ведь не только слушали, они и вопросы задавали. А вот тут-то приходилось вертеться юлой! Кроме языка, приходилось еще и за телом следить, после давней подсказки Арешиной-старшей обнаружил у себя несколько жестов, характерных для Елизара Андреевича. Видимо, не врут психологи, когда говорят, что все в нас закладывается в раннем детстве: хоть и не совсем Егор я теперь, а вот память тела лезет периодически, приходится одергивать себя. Большая часть моего окружения, понятно, и внимания на это не обращает, но живы еще, как оказалось, люди, помнящие деда, а Полина Зиновьевна вполне возможно из таких.
— А чем собираешься заняться после гимназии?
— На целителя скорее всего пойду. То есть в военно-медицинскую академию с обязательным курсом для одаренных.
— На целителя... — немного разочарованно тянет Полина Зиновьевна.
— Чем вам не нравится?
— Просто ты достоин большего! — с жаром начинает убеждать меня женщина, — Зачем тебе копаться в этом? Я могу попросить, и тебя примут в гвардейское училище! Хочешь пойти во флот — у нас и там много связей! А врачом... Не знаю. Это же грязь, боль...
Ага, а на флоте, значит, все поголовно ромашки нюхают! Но мысль я понял, вот потому и мало у нас одаренных целителей, что наши благородия брезгуют ручки в крови раненых испачкать! Я, правда, тоже не сразу к этой мысли пришел, сначала по другому пути идти хотел, но нашел лазейку, как и хотелки свои совместить, и талант в землю не зарыть, и необходимый стаж для моего плана наработать. Метла подсказал. Сам он пока над направлением размышляет, очень уж много та же онкология преимуществ дает, но выяснил, что если надумает, то после третьего курса можно будет перевестись ко мне, если все выйдет согласно моему плану. А мне протекция, конечно, понадобится, но тут у меня даже выбор будет, к кому обратиться.
— Очень достойная профессия — людей спасать. Не понимаю, что вам не нравится.
— Достойная, я не спорю... Но... — с ходу у женщины аргументов не нашлось. Не может же она прямо заявить, что быть бабулей героического летчика или капитана гораздо престижнее, чем безвестного медика.
— Да что мы все обо мне? Я не откажусь и о вашей жизни узнать, — перевел я беседу в новое русло.
Уехали от меня родственницы поздно, похерив все мои планы на день. Еще и на следующий день вынудили дать обещание приехать с визитом. От переполняющих эмоций забыл вечером запереться и... Зато заснул потом быстро, а не переживал полночи, так ли как надо провел разговор.
Две недели понадобилось родственницам, чтобы занять место в моей жизни. Именно столько времени потребовалось Полине Зиновьевне, чтобы найти ту тонкую грань, которая превращала навязанные родственные узы в приятное общение с умными людьми. И я, зная, что это за семейка, все равно, как привороженный отвечал на приглашения, переданные Ангелиной, вернувшейся в гимназию после нового года.
Жили дамы в Питере вдвоем, младшие Катя и Миша оставались с отцом на родовых землях под Екатеринбургом, который по прихоти истории получил то же название, хоть и в честь другой императрицы. Из-за траура выбор развлечений бабушки и внучки был невелик, так что моим визитам радовались обе. Иногда помогал Лине с уроками, но чаще беседовал с Полиной Зиновьевной обо всем, с ужасом понимая, как мне не хватает в этом мире таких вот эрудированных, ориентирующихся в любых темах женщин. Ей-богу, будь я в своем старом теле, я бы за Полиной Зиновьевной даже приударить бы не постеснялся! Тем более, что выглядела она максимум на пятьдесят, а настоящий возраст я хоть и знаю, но озвучивать не буду.
Разумеется, не надо считать меня неблагодарным придурком, забывшим осторожность, а также мать и брата в угоду новой богатой родне, но то, что я получал удовольствие от этого общения, скрывать не собираюсь. И, кстати, несмотря на постоянную бдительность, никаких поползновений с их стороны, кроме присущего всем одаренным повышенного шарма, так и не заметил.
Новой вехой в моей жизни можно считать четырнадцатое апреля. Где-то там за туманами праздновал день совершеннолетия мой брат Митька, запретивший нам писать, а я вместе со всеми родичами стоял в ангаре Бушарина и готовился к сюрпризу.
Бушарину, несмотря на кутерьму, я уделял время исправно. Раз или два в неделю мы всей компанией зависали в его ангаре, заряжая накопители и обмениваясь новостями. Также регулярно я финансировал его запросы и доставал из закромов алексиум. Начав помогать Григорию, я в противовес стал помогать и Большакову, фиксируя результаты обоих в собственном журнале. Разницы между темным и светлым одаренным в скорости восстановления пока не заметил, а потерявший силу алексиум передавал профу на его опыты, все равно для "проращивания" он становился непригодным, а вот Александру Леонидовичу для последующей обработки вполне годился.
Но последние две недели обратил внимание, что Олег с Алексеем ходят в лабораторию по утрам, когда мы с Борисом на занятиях. Естественно, этот момент не мог меня не заинтересовать, я даже пытался выяснить, но когда узнал, что дело в очередном апгрейде их доспехов, интерес потерял: очень уж много оптимизаций провел проф на пару с Виктором с нашими МБК, чтобы считать очередную каким-то выдающимся событием. Но, судя по предвкушающим лицам пилотов, сегодня предстоит оценить что-то особенное.
— Ты, главное, приноровись сначала и уровень мощности контролируй, — наставляет меня Шаман, пока я влезаю внутрь, — Новый движок — зверь, привыкнуть нужно.
Устроившись в МРМ, первым делом накачиваю тело жизнью. Это у Шамана доспех мощнее, а у меня он на скорость рассчитан, так что первым делом возрастет ускорение. Скосив глаза на регулятор мощности, обнаруживаю, что он кем-то сбит на единицу при шкале в сто. Памятуя слова Лехи, выставляю 15 и прислушиваюсь к работе. Вроде бы все нормально. Вижу, как проф что-то машет руками, но, поскольку рация молчит, отношу это насчет пилотов и стартую, собираясь подняться на пару метров.
Крышу, как мне потом рассказали, я пробил феерично. Чудом вписавшись между балок, я головой проделал дырку в шифере и вылетел на простор. Причем, для меня это выглядело так: вот я стою на полу, и вот я в небе, без малейшего перехода от одного состояния к другому.
— Гор! Спускайся! — орет мне в рацию Шаман.
— Идиот?!! Я же размажусь!
— Регулятор сдвинь! Все же было выставлено!!!
Легко сказать, кроме скорости возросла и чуткость: любое движение плечами приводило к тому, что меня носило из стороны в сторону, вжимая в стенки меха. Земля то удалялась, то опасно приближалась, от базы отнесло уже на добрый километр. Вдобавок пошедшая носом кровь залила изнутри забрало и видимость резко ухудшилась.
— Замри!!! Сейчас подхватим!
Замереть тоже долго не удавалось. Плюнув на все, поднялся повыше и стал приноравливаться. Через пятнадцать минут смог все-таки уменьшить мощность до приемлемых трех единиц. И вот тут-то и оценил гений профессора! Это была сказка! Петли, виражи, все то, что не удавалось мне раньше — сейчас получалось легко и непринужденно. Отток энергии не ощущался совсем, словно работал доспех не на моих собственных силах, а от автономного источника. Песня! Вылетев на речной простор, стал вспоминать все виденные мною фигуры высшего пилотажа. Подоспевшие пилоты пытались меня поймать, но на эйфории я затеял с ними салочки, не обращая внимания на гневные возгласы по рации. Весь потенциал меха заиграл новыми красками.
— Гор! Снижайся, ... твою мать! — ненавистное ругательство привело меня в чувство.
— Маму не трогаем!
— Да, ...! ...! — высказал все, что накипело Шаман.
— ...! — добавил Земеля.
— Ладно, увлекся. Где база? — за время обкатки меня унесло куда-то далеко от знакомых ориентиров.
— Лети по руслу, не ошибешься.
— Фантастика! У вас также?
— Зацени, пока рыбаков нет! — пятиметровое водяное лезвие вместо обычного двухметрового сорвалось с Лехиной руки и разбило льдину в мелкое крошево. Олег засадил рядом снаряд плазмы, от которого лед вспучился, а потом со взрывом испарился.
— И это на семи процентах!
— Всю калибровку заново выставлять придется!
— Кто ж знал, что ты регулятор сдвинешь?! Я же специально все с утра настроил! — завелся Шаман.
— Так объяснять надо было лучше! Я бы убился — нефиг делать!
— А ты куда торопился? Инструкции не получил, а уже прыгать! В армии я бы тебя в карцер за такое посадил!
— Но-но, я между прочим твой шеф!
— Это на земле ты шеф, а когда в воздухе — кузнечик сопливый!
— Эй! За словами следим!
— Так, брэк! — вмешался Земеля, — Разбор полетов на земле! Эфир не засоряем! Если нас засекут, то штрафом не отделаемся!
— Мы же вроде за городом?
— А база нет! Так что тихо и молча! На бреющем!
Стыдно перед профессором, но на базе мы с Шаманом подрались. Он все норовил надавать мне подзатыльников и один раз успел. Я за собой вины не чувствовал, поэтому ответил. Сцепились мы с ним знатно, если бы не Земеля, разнесли бы нафиг все вокруг. Охолонули, когда он поверх наших голов засадил молнию, взорвав все лампы в ангаре, а после стукнул лбами и растащил по разным углам.
Придя в себя и привыкнув к недостатку света, оценил наливающуюся шишку на Лехином лбу, нащупал у себя такую же и начал ржать. Шаман сначала зло дернулся в мою сторону, но посмотрев на мое лицо в засохшей крови, набухающий рог, махнул рукой и присоединился. Деловитый Земеля принес откуда-то ведро воды и щедро разделил между нами. Теперь мы вообще напоминали двух мокрых ощипанных петухов, что привело к новому взрыву смеха. Испуганные Александр Леонидович с Виктором неуверенно присоединились к нашему веселью. И только Земеля смотрел на нас укоряюще, усталым взором отца неразумных детей.
— Шаман дело говорит, — произнес он, дождавшись, когда мы успокоимся, — В воздухе ты новичок, так что он или я за главного. Но лучше — Леха, у меня немного другие приемы. И это не оговаривается, иначе больше неба не увидишь!
Вздохнув, признал их правоту. А после начал благодарить профессора. Александр Леонидович отошел от шока и, сияя, принимал похвалы. К моим восторгам присоединились и оба пилота, вконец засмущав профессора.
Вечером наша компания с размахом праздновала успех в лучшем ресторане, поднимая здравницы за гений Бушарина. Конечно, работы было еще море, требовалось довести до ума кучу мелочей, разработать документацию, оформить патенты. А главное — повторить ту же работу для промышленных энергоблоков, так как для МБК, как и ожидалось, такая мощь была абсолютно избыточной, но самая главная веха уже была пройдена.
— Егор, помните, вы предлагали заключить с вами союз? — спросил меня слегка захмелевший профессор на крыльце ресторана, куда они с Метлой выбрались подымить, а мы с ними за компанию проветриться.
— Вы готовы дать ответ? — насторожился я.
— Да!
— И?..
— Да! — пьяно качнул головой проф. Э-э-э, да он, по ходу, уже никакой, это нам алкоголь как слону дробина, а проф у нас неодаренный, а пил наравне, да еще не со мной, а с этими бугаями-пилотами.
— Что — да? — уточняю.
— Я согласен!
— Если не секрет, почему именно сейчас? — мне действительно интересно, почему Бушарин решился на этот шаг именно сейчас, когда добился успеха, а не тогда, когда все было зыбко.
— Пнимайте, — глотая гласные, сказал профессор, — Я мнго дмал... Я мно-го ду-мал, — перешел он с натугой на членораздельную речь, — Я сам не смогу нормально пристроить свое открытие. А у вас, я знаю, есть выходы на Потемкиных, — почти безвылазно сидя в лаборатории, проф пропустил некоторые изменения в моем статусе.
— И вы не пожалеете? Это ведь на всю жизнь?
— По нашему контракту все оборудование ваше, найти подобного Борису мне нереально, а наработки принадлежат нам в равных долях. Так что все равно так и так нам с вами придется работать дальше. Так почему бы и не таким образом?
— Это будет честь для меня, профессор!
— И для меня, Егор!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
