— Она знает Чела. — А вот Рэйчел еще не знала, что Чел это он.
"Но скоро все равно узнает".
— Чел это я, — сказал Кайданов. — А она... Она сменила внешность, и ее имя не мой секрет.
— Тогда, не говори, — согласилась Рэйчел и положила руку ему на запястье. — Я же не маленькая, понимаю.
— У нас с ней никогда ничего ... — начал было Кайданов, но договорить она ему не дала.
— Знаю, — улыбнулась она. — Это-то я сразу поняла. Я не поняла другого, почему ты с ней не хотел говорить?
— Наши дороги разошлись, — и он вдруг вспомнил слух, прошедший лет десять назад — а про кого, спрашивается, не ходили такие слухи? — и на мгновение как будто, действительно, перенесся в то давнее уже утро в Амстердаме, когда Пиноккио шепнул ему при встрече, что в Будапеште взяли Цаплю. К тому времени, он стал ее уже забывать. Дороги их давным-давно не пересекались ни на Земле, ни в "Чистилище", а любовь, вернее, то, что он любовью полагал, но что, на поверку оказалось, в лучшем случае, влюбленностью, истаяла, сойдя на тихое нейтральное "нет". И все-таки в тот день он напился, как свинья. Пил в одиночестве, по-черному. Пил и не пьянел, пока в один момент просто не вырубился.
"Выходит, что-то все-таки было?"
— Наши дороги разошлись, — сказал он вслух. — Ты назначила встречу?
— Да, — кивнула Рэйчел. — Она придет.
"Знает ли Лиса, кто скрывается под ником Чел?" — но этого, разумеется, он узнать не мог.
"А если знает? И о чем, черт ее подери, она так хочет со мной поговорить?"
4.
По-хорошему, делать этого не стоило. В Мюнхене этой ночью и так было "жарко", как в "Пекле", но времени на то, чтобы раздобыть необходимую электронику и замаскировать акцию под обычную уголовщину, просто не оставалось. С тем же успехом экс можно было просто перенести на день-два вперед и на триста-четыреста километров в любую сторону. Однако деньги были нужны сегодня, сейчас, потому что купить билеты на самолет было просто не на что, а время уходило и ...
"Отобьемся", — Ольга медленно прошла по тротуару, вся, превратившись в слух, но ничего подозрительного по-прежнему не ощущала, а ведь "невод" она забросила уже с минуту назад.
"Чисто ..."
На самом деле, чисто было только в ближайших окрестностях, но кто притаился, если, конечно, он есть, за границей "невода", узнать было невозможно. Однако риск быть обнаруженной входил в ее расчеты. Вопрос был только в том, насколько они наследят, прорываясь с боем. Но и этого им знать, было не дано.
Она сделала еще шаг и почувствовала короткий импульс.
"Есть!"
На улица не было ни души, а веб-камеру Катарина только что убила наповал, так что Ольга сразу же побежала. Она стремительно — наискосок — пересекла проезжую часть, прыжком достигла наружной стены банка и, обрушив одним ударом "молота" толстое тонированное стекло, преграждавшее вход во внешний бокс, не мешкая, "взялась" за банкомат. Теоретически, это было несложно, но реально она еще никогда банковских машин не вскрывала. Однако боги высокого Олимпа были к ним благосклонны. Электронный механизм сдался через двадцать семь секунд. Внутри бронированного ящика что-то обреченно щелкнуло, и в лоток начали поступать кредитки. Стараясь не думать о том, что она только что зажгла над головой факел высотой со священную гору, не говоря уже о том, что должна была сработать и сигнализация, Ольга схватила деньги и сунула их в сумку. А глупая машина, стрекоча, как цикады осенью, уже выдавала следующую порцию.
"Десять секунд", — Ольга запихивала бумажки, как попало, одновременно "слушая" мюнхенский воздух. Воздух "гудел" от напряжения, и вместе с ним начинали вибрировать и ее, еще неокрепшие и неадаптированные к таким перегрузкам, нервы.
"Ну же! Девятнадцать секунд ..."
Где-то уже разворачивались в их сторону патрульные машины, и поднимались "в ружье" группы захвата, а взломанный банкомат продолжал методично отсчитывать денежные ассигнации Европейского Банка, пестрые бумажки с портретами совершенно неизвестных Ольге людей, деньги, без которых она никак не могла обойтись и которые могла только отобрать силой.
"Двадцать пять ... Сукин сын!" — Ольга схватила еще одну пачку и, крутанувшись на месте, рванула в ночь.
Она вихрем пронеслась по улице, свернула в переулок, другой, увидела впереди спину Оскара, указывавшего путь, и отпустила "невод". Теперь она была "слепа" и надеяться могла только на свои человеческие чувства. Не снижая скорости, под далекое еще, но быстро приближающееся улюлюканье полицейских серен, они пробежали через слабо освещенный проходной двор, выскочили на следующую, тоже пустынную в этот час улицу, где в машине их ждала, отошедшая несколько раньше Катарина, и Ольга вздохнула было с облегчением, но сразу уехать не получилось.
— Не стреляйте, — сказал где-то рядом сухой равнодушный голос, и из жиденькой тени, сгустившейся там, где ослабевал свет уличного фонаря, возник человек.
"Духи заступники!" — о таком Ольга знала тоже только теоретически. С "человеком невидимкой" она встретилась впервые, и встреча эта ей очень не понравилась. Даже теперь, когда незнакомец, которого она с перепугу чуть не ударила "молотом", вышел на свет, Ольга с трудом удерживала его в поле зрения. Он все время норовил исчезнуть, и, скорее всего, так и поступит, если что-то в их диалоге не задастся.
— Ты кто? — спросила она, одновременно поднимая руку, чтобы остановить вышедших на боевой взвод Оскара и Антона.
— Я Черт, — голос этого высокого тощего мужчины раздражал. Им бы железо резать, а не уши портить.
— Ты ведешь нас от банка? — прямо спросила Ольга, опасаясь, впрочем, услышать правдивый ответ. Она его и услышала.
— Да, — коротко ответил Черт. — Я был рядом. Зацепил твой "невод". Пошел искать "рыбака".
"Хорош! — даже в этой глупой ситуации, она не могла не восхититься его силой. Ведь она-то этого Черта даже не почувствовала. — И я хороша. Сукин сын!"
— Чего тебе надо? — время уходило, а погоня по-прежнему висела на хвосте. — Денег? — она шевельнула плечом, на котором висела сумка. Денег было жаль, но драться сейчас с этим неизвестно какими еще способностями обладающим магом было бы безумием.
— Нет, — мотнул он головой. — Деньги у меня есть. Мне нужна помощь.
От его голоса хотелось выть, но Ольга умела абстрагироваться от внешнего. А главным сейчас было не то, как говорит "Невидимка", а то, о чем он говорит.
— Помощь?
— Мой друг угодил в облаву, — ответил Черт. — Сейчас он в штаб-квартире Бундескриминальамт.
"Бундескриминальамт? А! Вот в чем дело. Это же полиция ..."
— Мне очень жаль, — ей действительно было жаль. Очень. Это была та часть жизни этого несчастного мира, которая буквально рвала сердце на части, но что она могла сделать? Что все они — Ольга и четверо ее людей — могли сейчас сделать для этого попавшего в беду брата? Ничего.
— Мне очень жаль, — повторила она и покачала головой.
— Я могу туда пройти, — проскрипел Черт. Казалось, он не обратил внимания на ее слова. — Я пройду и взорву их изнутри. Но выйти вдвоем ...Мне нужен кто-то снаружи. Один человек.
"Он в отчаянии, — сказала себе Ольга, вполне оценившая смысл произнесенных слов. — Он в отчаянии, иначе никогда не обратился бы к незнакомым людям".
— Прости, Черт, — сказала она вслух, и голос ее звучал так мягко, как не звучал еще никогда. — В другое время я пошла бы с тобой сама, но сейчас ...
— Я не останусь в долгу.
— Не в этом дело, — снова покачала она головой. — Просто сегодня я не могу.
— Извини.
— Стой! — решение пришло по наитию и как раз тогда, когда Черт уже исчез.
— Ты меня слышишь? — окликнула она пустоту.
— Да, — на этот раз Черт материализовался метрах в трех от того места, где стоял еще несколько мгновений назад.
— С тобой пойдет она, — Ольга ткнула пальцем в Катарину, стоявшую по ту сторону машины. — Катарина!
— Здесь! — сразу же откликнулась женщина.
— Пойдешь с ним, — приказала Ольга, не оборачиваясь. — Связь, как условились.
— Есть, — Катарина была солдатом, и смысл приказов был для нее тем, чем и должен был быть.
— Катарина хороший боец, — сказала Ольга. — Это все, что я могу для тебя сделать. Сегодня.
— Я не забуду, — равнодушно ответил Черт и посмотрел на подошедшую к нему женщину. — Пойдем, подруга, — проскрипел он. — Время.
5.
— Готова ли ты ... — Монгол сделал паузу, предлагая Викки назвать имя, которое она сочтет уместным, и выжидательно посмотрел на невесту, приодевшуюся по случаю свадьбы у Кастора — без сомнения лучшего и старейшего портного в Городе. Разумеется, это была чистая условность, и Монгол понимал это не хуже других. Хоть номером назовись, хоть буквой греческого алфавита, все одно. В чистилище людей нет, есть только личины. Так что, если бог есть, он и так знает, кто на ком сегодня женится, а если нет ...
"Тогда, зачем же ты нас такими создал?" — спросил Кайданов и обомлел, осознав, к кому, собственно, обращен его немой упрек, и что он у него спросил. На мгновение, Герману даже стыдно стало, но стыд — такое дело — смешивался сейчас в его душе с почти детской растерянностью, которой он от себя никак не ожидал.
— Рэйчел, — голос Рэйчел вернул Кайданова к действительности, и оказалось, что все его терзания и недоумения уложились в пару-другую выморочных секунд городского времени.
— Готова ли ты, Рэйчел, взять в мужья этого человека, именующего себя в Городе прозвищем Чел? Таково ли желание твоего сердца, женщина?
Монгол говорил тихим — "нейтральным" — голосом, без ажитации и вообще не выражая никаких эмоций. Смысл имели только слова, и, судя по выражению лиц присутствующих — а присутствовало всего несколько человек из тех, кому они с Рэйчел могли безусловно доверять — простые эти слова действительно что-то значили, иначе бы свидетели так на Монгола не смотрели.
— Да, — твердо ответила Рэйчел и, повернув голову, серьезно посмотрела на Кайданова. — Да. Я выбрала его из всех, и пусть бог будет свидетелем, я хочу быть его женой.
И у Кайданова сжало сердце, хотя до этого мгновения он был уверен, что в Чистилище такого произойти не может. Но, оказывается, он ошибался. Может. Произошло.
"Это и есть любовь?" — он просто не знал, как она должна выглядеть эта измусоленная в тысячах песен любовь. И спросить не у кого. Ведь если что он и знал о любви, так это то, что любовь это очень личное чувство, и рассказывать кому-то еще о том, как болит сердце и почему, Кайданов не привык.
Мгновение назад Рэйчел повернула голову и посмотрела ему в глаза. Их взгляды встретились, и он понял, что читает в ее душе точно так же, как и в своей собственной. Сейчас Рэйчел была открыта, и, может быть, поэтому у него сжало сердце и перехватило дыхание. Это был дар такой огромной ценности, что по сравнению с ним меркло все, что один человек мог предложить другому.
"Ну не целку же, в самом деле, предлагать!"
Такая незащищенность дорогого стоила, особенно если ее дарила "тень".
"Любовь?"
Она его любит? А он?
Когда-то давно, на самом деле в другой, бесследно, как он полагал, исчезнувшей жизни, Кайданов любил Лису. Он ее очень любил. Так однажды и сказал. Сказал, "люблю". И случилось это, по глупому стечению их ненормальных обстоятельств, как раз недели за две до побега, и никакого продолжения эта история, естественно, не имела. Это теперь — не здесь и сейчас, а довольно уже давно, но все-таки уже в этой жизни — после такого объяснения они тут же отправились бы в постель. А тогда и там ... Кайданов попытался представить себе Лису, ту прежнюю Алису, которой он объяснился в любви, в постели и не смог. Не получалось, а ведь, казалось бы, не анахоретом прожил все эти годы. А тогда он Лису и в купальнике-то видел всего один только раз, не то, что голой.
"И, слава богу", — неожиданно для самого себя решил Кайданов. Не нужно им это было, вот в чем дело. И не любовь это была, что бы он тогда себе ни вообразил, а влюбленность. Просто Лиса была рядом. А если тебе двадцать восемь и рядом с тобой молодая девушка приятной наружности, то, вероятно, вы вместе. А вместе, в их тогдашнем понимании, могло означать или дружбу, или любовь. Вот он и повелся на привычную модель социального поведения. Какая же это любовь, если тогда, на улице, когда в их жизнь вошел Некто Никто, он об Алисе даже не подумал? Нет, не так. Подумал, разумеется, но все-таки совсем не так, как, например, думал сейчас о Рэйчел. Значит, не любил. Любил бы, все могло повернуться иначе. Однако не случилось.
Случилось другое, но вот какое дело. То, что он Лису по-настоящему не любил, Кайданов понял уже через несколько месяцев разлуки, и произошло это именно тогда, когда он осознал наконец, какое она на самом деле чудо, и каким же он был мудаком, что этого не заметил раньше. Но было поздно. Дороги их разошлись, да и "постижение" Кайданова было не сердечным, то есть относящимся к области чувств, а насквозь рассудочным. И он эту разницу почувствовал, хотя до конца, по-видимому, тогда не понял. Но вот теперь все разом к нему и пришло, и любовь — "Значит, все-таки любовь?" — и понимание. Получалось, что, если бы не Рэйчел, так бы дураком и жил. Но однажды в его жизни появилась Викки, и ...
"Нет, — решил Кайданов. — Не так просто".
Ничего с ее появлением не изменилось. Викки была всего лишь очередной его женщиной. Не больше, но и не меньше. Подруга, и не более того. И правда, которая так неожиданно открылась перед Кайдановым на его собственной свадьбе, была, что называется, не из приятных. Ни одна из тех женщин, с которыми свела его жизнь за эти четверть века, в сердце Кайданова не задержалась и не оставила там никакого следа. Не то, чтобы он их просто забыл. Вовсе нет. Он всех их помнил, такая уж у него была замечательная память. Просто воспоминания эти были какими-то никакими. Нейтральными, что ли? Когда в памяти, как в архиве, сохраняются только факты, но не чувства. И даже Ольгу, с которой они были вместе почти целый год и смерть которой, он искренне оплакивал, Кайданов, оказывается, не любил тоже. Тогда что же произошло теперь? Ведь у него не было ровным счетом никакой причины любить Рэйчел, да и у нее — если быть справедливым — причины любить его не было тоже.
— А ты, Чел? — спросил Монгол, но Кайданов молчал. Он все еще находился под впечатлением чуда, случившегося между ним и Рэйчел, и тех простых истин, которые ему так неожиданно и с таким огромным опозданием открылись в тот миг, когда встретились их глаза. И если и этого мало, то было ведь и еще одно открытие. Встретив ее взгляд, услышав ее слова, вдохнув жаркий воздух Чистилища, несущий ее запах, Кайданов вдруг осознал, что значимыми могут быть не только слова, но и интонации. Что послание, содержащееся в движении ее ресниц, блеске глаз или рисунке губ много важнее для него, чем смыслы слов, произнесенных в ответ на вопрос Монгола.
— Чел, — мягко позвала его Рэйчел. — Чел с тобой все в порядке?
