Песнь волка (Черновик. Общий файл)

Так домовладельцем и мистером Фрискиным было обнаружено тело Арчибальда Стоуна.

Вызвали полицейских. Освидетельствовали факт смерти. Тело осмотрели, но никаких следов насилия на нем обнаружено не было и причина смерти, произошедшая между тремя — четырьмя часами ночи, так и повисла вопросом, потому что установить ее попросту не удалось.

Припарковавшись у своего дома, Эшли, прижимая локтем свой кожаный плоский портфельчик, заперла машину и вошла в подъезд. Поднявшись на лифте на свой этаж и войдя в квартиру, она расслабилась, словно уже скинула с себя тесную одежду. Сняв, сковывавшие ноги узкие лодочки, она прошла босиком к автоответчику, чувствуя горящими ступнями прохладу паркета.

Пристроив портфель рядом с телефоном, включила автоответчик и прослушала запись поступивших звонков. Их оказалось две: от мамы и Рейчел. Обе жаловались на одно и тоже: Эшли долго не дает о себе знать. Раздевшись и аккуратно развесив свой серый деловой костюм и кремовую блузку, Эшли пошла в ванну.

Нежась в воде с шапкой воздушной ароматной пены, она старалась понять, что же так беспокоит ее в смерти Стоун. В конце концов, ей поручили заурядное дело, всего лишь подтвердить, пусть неожиданную, но ничем не примечательную смерть человека, исправно платящего налоги и ни разу не попадавшего в поле зрения полиции. Она же чувствует в себе такое напряжение, словно ей поручили распутать изощренное убийство. Арчибальд Стоун умер собственной смертью, такое, к сожалению случается. Ну и что, что сердце было здоровым, что на теле не было ран, а в крови следов отравления. Коронера ведь чем-то не устроило обыденное объяснение этой смерти.

Эшли вылезла из ванны, закуталась в махровый халат и не желая влезать в тапочки, босиком прошлепала на кухню. Налив бокал сухого вина, она вернулась с ним в комнату, забралась ногами в кресло и потягивая вино, покосилась на, лежащий у автоответчика, портфель. Кроме заключения патологоанатома, снимка кардиограммы, копии медицинской карты Стоуна и запроса коронера, в нем больше ничего не было. Надежда Бишопа, на то, что сегодня вечером у него на столе будет лежать окончательное и полное заключение смерти Арчибальда Стоун, так и не оправдалась.

Раскрыв папку с делом, она вгляделась в фотографию человека чью смерть ей нужно было, даже не расследовать, а только подтвердить. На ней это был молодой мужчина с умным и приятным лицом, с вдумчивым взглядом, обращенным в себя. Ей нравились такие мужчины, они не довлели над тобой, не подавляли твои мысли и чувства, старались понять твои поступки, а не критиковать их. И именно смерть такого человека стало ее первым делом.

Отпив глоток вина, Эшли подумала и взялась за пульт. Подошло время ее любимого сериала "Коломбо".

С утра она позвонила Карлу Фрискину, представилась и попросила о встрече. На что мистер Фрискин, хоть и с оговорками на страшную занятость, согласился. Эшли прибыла в точно назначенное время. Фрискин, моложавый господин в темном элегантном костюме, с тщательно уложенными волосами, встретил ее в вестибюле.

— Очень рад познакомиться с вами, мисс Кларк, — заулыбался он, взял протянутую девушкой для пожатия руку, и галантно поцеловал.

Эшли подумала, что Фрискин непоследователен: не он ли полчаса назад всячески старался отвертеться от встречи с ней?

— Для меня истинное удовольствие отвечать на вопросы столь очаровательного детектива, — продолжал Фрискин. — Хотя не скрою, что несколько озадачен тем, что вы вновь решили ворошить дело бедняги Арчибальда. Не знаю чем еще я могу вам помочь? Ведь, я в свое время довольно исчерпывающе ответил на все вопросы полиции. Вы могли бы ознакомиться с протоколами допросов.

— Смотрите на нашу встречу, как на простую, но необходимую формальность, мистер Фрискин, — посоветовала Эшли, намеренно не замечая его покровительственного тона.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил он, взяв ее под локоток.

Они прошли через три зала с развешанными по стенам картинами и витринами с выставленными в них старинными предметами быта.

— Вы продаете свои экспонаты, мистер Фрискин? — спросила Эшли, останавливаясь перед одной из них и разглядывая фарфоровую пудреницу. Между делом она высвободила свой локоть из цепких пальцев Фрискина.

— Разумеется. Конечно, я больше коллекционер чем бизнесмен, но к моему глубокому сожалению, я не в силах оставить у себя все, что бы мне хотелось. Да и на приобретение новых экспонатов нужны средства. К тому же есть вещи, которые я просто не имею права присваивать в свою собственность, так как это достояние нации, страны, так сказать, ее истории, духовного наследия. Но для меня, сами понимаете, немаловажно чтобы экспонат попал в знающие ему цену руки. Нередко случается так, что какая-нибудь невзрачная безделица, приобретенная буквально за цент, со временем оценивается в миллион долларов. Вы не поверите, но я немало потерял на своем собирательстве. О, я конечно не жалею об этом. Я человек страстный! Во всем... Во мне, знаете ли, больше от коллекционера, чем от бизнесмена. И пусть я потеряю сотню долларов, на розыски бесценной вещицы, но меня будет согревать мысль, что благодаря моему труду и непрестанному поиску, она приобрела вторую жизнь, и люди будут созерцать ее с благоговением, ибо ее коснулась рука какой-нибудь знаменитости! Тогда как, вы не поверите, где мне порой не приходится выискивать некоторые вещи.

Заинтересованная Эшли подняла глаза от пудреницы, и Фрискин поспешил отвести свой взгляд.

— А чем занимался Арчибальд Стоун?

— Ах, Арчибальд... Вы не против, если я угощу вас кофе?

— Спасибо, не откажусь.

Фрискин провел ее в свой кабинет, где они устроились в кожаных креслах за небольшим кофейным столиком. Судя по всему, бизнес мистера Фрискина, несмотря на все его сетования, все же процветал.

Средних лет секретарша в обтягивающем костюме принесла поднос с фарфоровым кофейным сервизом. Заученными отточенными движениями она составила на стол чашечки, кофейник, сливочник и сахарницу, разлила кофе и удалилась, прежде чем Фрискин жестом отослал ее, блеснув при этом перстнем и золотым браслетом часов.

— Итак, вас интересует чем занимался Арчибальд? Он, как в свое время и я, пока не занялся административной работой, разыскивал антиквариат, старинные редкости. У него был нюх на них. Он мог с ходу определить ценность и возраст какой-нибудь безделицы. Порой в невзрачной вещице он угадывал подлинное сокровище, или предупреждал, что роскошная и помпезная на вид вещь не более чем пустышка. Я сам учил его в свое время и так понатаскал в этом искусстве, а это, поверьте, искусство, что у меня не было основания не доверять Арчибальду. Он был экспертом от Бога и я лишь раскрыл ему кое-какие тонкости. Прибавьте к этому его университетское образование и три года работы в музее. Знаете, у нас с ним была любопытная теория о том, какие вещи раскупаются больше.

— Какие же?

— Те которые имеют какую-нибудь историю, а еще лучше легенду. Вы бы видели как загораются глаза людей, узнавших, что вещь, как к примеру та изящная пудреница, которая так заинтересовала вас, принадлежала знаменитой в свое время куртизанке.

Эшли, почувствовала, что потеряла к ней всякий интерес, но не к словам Фрискина.

— Значит Стоун занимался тем, что узнавал истории о найденных старинных вещицах?

— Именно. У него было обостренное чувство времени. Он мог с ходу сказать к какому веку принадлежит предмет и где он был изготовлен. Всегда что-нибудь да откопает. О любой из тех вещиц, что вы видели в зале, он мог рассказывать часами. Он бы далеко пошел. Бедный мальчик! Именно у меня он нашел свое истинное призвание, и вот такая нелепая смерть...

— Он жаловался на здоровье? На сердце, например?

— На сердце? Нет, что вы! Он редко болел. При мне раза три простывал и только.

— Значит для вас его смерть стала неожиданностью?

— Неожиданностью? Да, я был поражен! Накануне он даже не заикнулся о каком-либо недомогании. У него была куча планов.

— В его смерти вам не показалось что-нибудь странным, необычным?

Фрискин замолчал, разглядывая гобелен, украшающий стену позади Эшли. Отпив кофе и при этом деликатно отставив в сторону мизинец, он медленно произнес:

— Не уверен насколько это будет важным для вас... — он бережно поставил чашечку на стол, кофе из которой хватило ровно на один глоток. — Когда в тот кошмарный день мы вошли в квартиру Арчибальда, бедняга лежал на животе, подогнув под себя колени, раскинув в стороны руки и уткнувшись лбом в пол. Его долго не могли разогнуть, выпрямить ему руки и ноги, чтобы уложить на носилки. Тогда это поразило меня, едва ли не больше, чем сама смерть Арчибальда.

Уже сидя в машине, Эшли все никак не могла прийти в себя от услышанного. В заключение медэксперта было сказано, что тело Стоуна было сведено предсмертной судорогой, а патологоанатом предполагал, что так ему легче было переносить боль. Стиснув руль, Эшли пыталась осмыслить услышанное. Положение тела Стоуна мало походило на предсмертную судорогу или желание успокоить боль в животе, тогда бы он прижимал к нему руки. Странно и то, что ни полицейские, ни врач, осматривавший тело, не придали этому должное значение. Может такое положение умирающего не новость? Словом, нужно снова ехать к патологоанатому.

И еще одна вещь занимала Эшли. В разговоре мистер Фрискин подчеркивал, что Стоун был нужен ему, что он его особо отличал и возлагал на него надежды. Очень было похоже на то, что Фрискин всеми силами давал ей понять, как он был не заинтересован в смерти Арчибальда. Но зачем? Это ведь не убийство.

В окошечко легонько стукнули и Эшли открыла дверцу. На сиденье, рядом с ней скользнула секретарша мистера Фрискина. Торопливо захлопнув за собой дверцу, она сказала:

— Поехали отсюда. Я скажу где остановиться.

Эшли тронулась с места и завернула за угол, все это время секретарша Фрискина следила за входной дверью галереи в зеркало заднего вида.

— Что вы думаете о Фрискине? — спросила она, как только здание галереи скрылось за углом.

Эшли почувствовала, что это не просто вежливый вопрос, чтобы начать разговор. И эта женщина сразу распознает фальшь, как сама Эшли знала когда с нею были неискренны, например тот же Фрискин.

— Лавочник, — сказала Эшли. — И рассуждает, как лавочник. Простите.

Женщина повернулась к ней, но Эшли не видела выражения ее лица, потому что смотрела вперед, на дорогу.

— Боб и Арчи говорили точно так же, — с горечью произнесла женщина. — О! Это вот здесь.

Они остановились у небольшого кафе, которое, как определила Эшли, находилось в трех кварталах от галереи. Несколько столиков, застеленных синими скатертями, были вынесены на тротуар. Оценив попытку создать зеленый уголок уюта с помощью искусственного плюща с запыленными листьями в расщелине заасфальтированной улицы, стиснутой бетонными стенами домов, женщины устроились на плетеных стульях за одним из столиков и заказали по чашке кофе.

— Вы сказали Боб и Арчи? — спросила Эшли, как только официантка отошла. — Кто такой Боб?

— Он ведь не сказал вам, что Боб тоже умер? — прошептала секретарша Фрискина. — Знаю, что не сказал.

— Зовите меня Эшли, — протянула ей руку Эшли, но та ее не приняла.

— Поймите меня правильно, — все больше нервничала секретарша, — я не хочу никакой огласки. У Фрискина сильные связи, если что... я больше никогда не найду такое место.

Казалось, она уже жалела об этой встрече.

— Ну хорошо, — опустила руку Эшли. — Так кто такой Боб? И почему Фрискин должен был сказать мне о его смерти?

— Фрискин после смерти Арчи велел мне помалкивать. Можете звать меня Софи, мисс Кларк.

— И вы, не смотря на это, готовы рассказать мне о Бобе?

— Боб умер точно так же, как Арчи, — сделав над собой усилие прошептала Софи. В ее глазах был страх.

— Точно так же... — эхом повторила за ней, пораженная Эшли.

Софи кивнула.

— Боб лежал на груди, живот приподнят из-за ног, согнутых в коленях. Знаете как это бывает в старых фильмах, когда рабы падают ниц перед владыкой. Руки раскинуты в сторону, голова повернута на бок.

— Первыми его обнаружили вы? — спросила Эшли.

— Мы были любовниками и должны были вечером встретиться. Он не пришел и я всю ночь не спала. Когда у тебя молодой любовник, ты ревнуешь его ко всякой сопливой девчонке. Я в ту ночь все переживала, думала он мне изменяет, а утром не выдержала и пошла к нему, — Софи замолчала, вытащила дрожащими пальцами сигарету из пачки и, пощелкав зажигалкой, закурила. — Так вот, когда утром я ворвалась к нему домой, то обнаружила его в этой позе мертвым. Я сразу же позвонила Арчи, потом мы сообщили Фрискину.

— Когда это произошло?

Софи выпустила дым и задумчиво постучала длинным ногтем по зубам.

— Примерно месяц назад, где-то в конце июля. В тот день шел мелкий мерзкий дождь.

— Фрискин все это время был в Мичигане?

— Да, — и вдруг торопливо добавила: — Послушайте, он конечно еще та скотина, но не убийца.

— Почему вы говорите об этом, как об убийстве? Ведь ничто не указывает на то, что их убили. На теле Боба и Стоуна не было ран.

Софи вздохнула и повертела в пальцах сигарету.

— Но две одинаковые смерти... Это ведь наводит на мысль, правда? — она пристально взглянула на Эшли. — С чего двум таким здоровым парням, как Боб и Арчи, умирать ни с того ни с сего?

— Боб не жаловался на здоровье?

— Шутите? Он был здоров как бык и просто с завидным упорством гробил его. Он мог целую ночь надираться виски, а утром, как ни в чем ни бывало, заявиться в офис. Его сердце работало, как какой-нибудь перегонный аппарат.

— Софи, о чем вы хотели поговорить со мной? Они очень странные, эти смерти, да? Настолько странные, что вы посчитали, их убийствами?

Откинувшись на спинку стула, Софи судорожной затянулась.

— Фрискин был доволен, когда удалось замять смерть Боба. Он хотел, чтобы об этом как можно скорей забыли, а мы с Арчи все равно говорили друг с другом о Боби. Я видела, Арчи о чем-то умалчивает, Фрискину же было наплевать. Я не верила словам Арчи, когда он успокаивал меня. Я боюсь, я совсем одна со всем этим. Фрискину не нужны пересуды вокруг его бизнеса. Вы бы видели, как его перекосило, будто от зубной боли, когда вы позвонили ему.

— Когда вы стали подозревать, что все идет не так?

— Где-то за неделю до своей смерти, Боб уехал за каким-то очередным старьем, за очень интересной и значимой находкой, по его словам. Он, конечно же, говорил куда едет, но мне было как-то все равно. Меня больше интересовало, когда он вернется.

— В обязанность Боба тоже входил розыск антикварных вещей?

— Нет, он был программистом, обслуживал сайт галереи Фрискина, рассылал рекламу, объявления, поддерживал связи с другими галереями... Ну вы понимаете... Но в последнее время, глядя на Арчи, тоже загорелся подобным делом. Ну и деньги, конечно. Когда Фрискину удавалось сбывать вещичку, которую Арчи приобретал за несколько долларов, по баснословной цене и оба с этого имели неплохие проценты — это убеждает лучше любых слов. Боб мотался по всяким скупкам, распродажам, но, конечно же, ему было далеко до Арчи. Тот имел образование, вкус и был вхож в состоятельные семьи, оброс связями. Боба это задевало, но их дружбе это не мешало. Боб мечтал выискать нечто такое, чтобы переплюнуть Арчи. Обычно он хвастал передо мной своими находками, но не в этот раз. Из своей последней поездки он приехал мрачным, каким-то дерганым, даже не показал, что привез, а когда я взялась распаковать его сумку, наорал на меня. Он сразу позвонил Арчи и когда тот приехал, закрылся с ним в кабинете. Арчи вышел от него поздно, я уже спала: мы тогда начали готовиться к вернисажу и на меня свалилось много организационной работы. Фрискину, понятно, ни до чего не было дела, правда, он поворчал, что Боб проездил впустую, а после у меня все это вылетело из головы, потому что Боб умер и стало совсем невмоготу. Прошло столько времени после его смерти, а напряжение так и ушло, понимаете? — она махнула сигаретой, осыпая с нее ни синюю скатерть столбик пепла. — Это не объяснишь, словно вот-вот должно что-то случиться, и видите — случилось, — она всхлипнула и поспешно затянулась сигаретой. — Как-то так вышло, что мы с Арчи держались вместе. Он постоянно о чем-то думал, все время что-то искал в книгах, в Интернете, допоздна задерживался в галерее. Фрискин следил за ним, как сыч. Он боялся, что Арчи уйдет от него и откроет свое дело. По-моему, он догадался, что Боб что-то привез с собой из последней поездки. Он и Арчи уже не разговаривали нормально, все время ругались. Я как-то проходила мимо кабинета Фрискина и слышала, как он орал на Арчи, чтобы он что-то вернул, а тот сказал, что выбросил это барахло срезу после смерти Боба...