прода 21/07

"Обстоятельства не спрашивают: готов ты к ним или нет — они просто приходят", у меня такое ощущение, что эти слова можно выбить личным девизом.

До этих дней я считал, что живу насыщенной жизнью: я учился в академии, учился у наставника, под предводительством Черного занимался нашим с ним бизнесом, и довольно активно мелькал в свете. Не из удовольствия — упаси боже! — это тоже было частью плана, который я постепенно реализовывал. Но при этом у меня хватало времени на изредка появляющихся у меня подружек (в моем положении довольно сложно было найти девушку, не имеющую на меня далеко идущих планов), на нечастые вылазки "в поле" в компании пилотов и просто на себя. Неожиданный визит Папы, казалось, запустил маятник событий.

Началось все с учебы — наставник потребовал до конца апреля сдать на мастера. Звание всего лишь фиксировало мой нынешний уровень, а его защита требовала показа двенадцати энергоемких техник подряд. Я наивно считал, что экзамен хлопот не представит, но не тут-то было! Заслуженный и именитый лейб-медик Берген Максим Иосифович — целитель, взявший меня в личные ученики, — был невероятно тщеславен, и не признавал демонстрации одной и той же техники двенадцать раз — а допускалось и такое. Даже не просто допускалось — было в порядке вещей. Так нет же! Ученик самого Бергена должен был предъявить комиссии дюжину умений из совершенно разных направлений медицины, а я на сегодняшний день уверенно знал только восемь. Оставшиеся четыре пришлось спешно тренировать на радость больным из обычной муниципальной больницы, отбивая хлеб у простых врачей.

Тщеславие было присуще не одному Бергену — еще один фанат своего дела возжелал похвастаться своими достижениями и, конечно, по закону подлости, именно сейчас. Это я о Бушарине. Нашего всеобщего восхищения профессору оказалось недостаточно, ему хотелось утереть нос своим давним недоброжелателям из научной среды, что чисто по-человечески было понятно. За два года работы у Александра Леонидовича накопилось материала на несколько трудов, довольно смело трактующих классические представления о физике алексиума, так что все научное сообщество с нетерпением ожидало скандального доклада в Академии Наук. Учитывая, что основной эффект, используемый в открытиях профессора, "скромно" был назван им эффектом Бушарина-Васина, мое участие в этой вакханалии не обсуждалось. И если пилоты, привлеченные к показу для зрелищности, были только рады продемонстрировать свои умения, то мне следовало наблюдать, чтобы в процессе последующей дискуссии профессор ненароком не выболтал сведения, представляющие коммерческую тайну. Несколько внушений, подкрепленных ментальным воздействием, на эту тему Бушарину уже было сделано, но береженого, как говорится...

Чтобы уж совсем не расслаблялся, на следующую неделю было запланировано масштабное авиа-шоу от Потемкиных, где мы с профессором, пилотами и нашим бессменным механиком — Виктором Жирновым, тоже были заявлены среди действующих лиц. В частности я должен был продемонстрировать, что с новым движком и улучшенной системой управления мех становился настолько прост в обращении, что с ним мог справиться и вчерашний школьник. Три раза ха! У нас ведь каждый второй студент имеет сделанный по спецзаказу МБК (я напомню: армейские мне не подходили по росту), а в учителях — без шуток — лучших пилотов империи да еще на протяжении нескольких лет! Прям, типичный вчерашний школьник! Но формально организаторы были правы — мне было всего восемнадцать лет, и ни в каких летных училищах, даже на частных летных курсах, обучения я не проходил.

Восстановление источника Болотовой вдобавок к завертевшимся событиям было тем перышком, что могло сломать спину верблюду, но побывав в гостях у Степана Никифоровича, четко понял, что откладывать лечение ни в коем случае нельзя. До сих пор мне попадались исключительно сильные личности, пережившие подобное, а жена надворного советника к таковым никак не относилась. Хотя, она же еще и ребенка вдобавок потеряла, могло и это наложить отпечаток... Так что для полного счастья ночами вместо полноценного сна мотался на другой конец города, чтобы прокрасться в усыпленный дом, в неверном свете луны сделать несколько надрезов в прекрасном обнаженном женском теле, разложить алексиум и погонять энергию, приживляя его к костям. Раздевая спящую Марину в первый раз, ощущал себя героем дешевого ужастика и извращенцем, но уже в последующие ночи действовал на автомате, не обращая внимания на сопутствующий антураж. Усталость копилась.

— Бу-бу-бу-бу, Егор. Бу-бу-бу-бу. Бу-бу-бу-бу. Бу-бу-бу-бу?

— Угум...

Ничего не мог с собой поделать — глаза слипались сами. Больше недели спать урывками — это много даже для меня. А тихая музыка в кафе, где мы сегодня с Полиной Зиновьевной встречались, уютное кресло и бабушкин размеренный голос вместе действовали усыпляюще.

Негромкий, но резкий, похожий на выстрел с глушителем хлопок заставил меня подскочить. Ошалелыми глазами посмотрел, как княгиня, сердито поджав губы, разворачивает сложенную для удара газету. Осознал. Запущенная по телу волна жизни почти не принесла бодрости, потому что была уже наверное сотой, и это только за сегодня, но хоть немного разогнала сонливость.

— Прости, пожалуйста, — потирая лицо, извинился я.

— Пожалуй, Егор, тебе удалось подарить мне новые впечатления — до сих пор я видимо льстила себе, считая интересной собеседницей. Зато теперь я знаю, что ощущает тот же Коровкин на приемах, когда его несчастные слушатели засыпают прямо посреди фразы.

Господин Коровкин был замглавы столичной пожарной службы, отличнейшим человеком и моим хорошим знакомцем. Но в глазах света обладал одним существенным недостатком — очень тихим, лишенным интонаций голосом. Многие знали, что это следствие второго режима общения — крика и мата, связки у Алексея Николаевича были перманентно повреждены, но женщинам втолковывать это было бесполезно, они считали Алексея Николаевича невыносимо скучным.

— Бабуль, не передергивай! Во-первых, Алексей Николаевич ничуть не переживает насчет своих талантов оратора. Ему главное, чтоб его подчиненные на работе не спали. А, во-вторых, ты сама знаешь, что собеседник ты прекрасный, вот только у меня денечки сумасшедшие выдалась.

— Что-то с учебой? Или?..

— Всего помаленьку: и ваше авиа-шоу, и Бушаринский доклад, и Борис с очередной стройкой активизировался, и Берген лютует — бестолочью обзывает.

— Вот уж никогда не думала, что мой внук лейб-медиком станет, мужчины мои все больше на флоте служили...

— Каким таким лейб-медиком? Ты о чем? — с меня разом слетели остатки сонной одури.

— Лейб — это царский, если ты не знал. Врачом императорской семьи, -снисходительно просветила меня Полина Зиновьевна.

— Ну, я не настолько темный, к твоему сведению, чтобы не знать, кто такой лейб-медик. А даже не знал бы — так Максим Иосифович по десять раз на дню свое звание упоминает. При чем тут я?

— Ты хочешь сказать, что ничего не понимаешь? — удивилась она.

— И что я должен понимать? Намекни, хоть.

— Максим Иосифович уже много лет себе преемника ищет, но личных учеников набрал впервые. Зачем намеки? Куда уж прозрачнее.

— Бабушка! Нас — его личных учеников — шестеро! Все, кроме меня старшекурсники, и все одаренные. Метла, кстати, ... извини, Иван Васин, тоже в нашей группе. И только мы с ним обучаемся за свой счет — остальные по государственным грантам. Не логичнее ли выбрать из той четверки?

— Егор! — как на маленького посмотрела на меня княгиня, — Скажи мне теперь, кто у него любимый ученик?

— Уж точно не я: у меня и руки кривые, и растут они из... гм... не из плеч. Это я тебе еще только цензурные эпитеты привел, — пожаловался я на горький хлеб самого младшего и самого шпыняемого ученика.

— И всех остальных он также гоняет?

— Может и не так же, но они же старшекурсники, по определению больше меня знают.

— Но мастерство-то только с тебя он требует?

— Ото всех, — разрушил я бабушкины логические построения, — Иван в прошлом году сдал, правда, он попроще отскочил — сам пошел, так что таких сложностей как у меня не было: одну технику двенадцать раз предъявил — и вуаля! Те четверо тоже сдавали, не знаю как, но сдавали, так что мимо.

— Хм-м, — опять поджала губы княгиня, неохотно расставаясь с иллюзиями о моей выстроенной придворной карьере. А я вспомнил свою первую встречу с наставником и невольно улыбнулся.

На первом курсе я был не самым прилежным студентом. На многих предметах мне было откровенно скучно, потому что основы я знал, пройдя их еще в училище или с мамой в детстве. Далеко не все, конечно, и, понятно, в упрощенном виде, но этого хватало, чтобы не особо утруждать себя в учебе. Тогда еще с Потемкинскими заводами морока была — периодически приходилось мотаться по Уралу с Бушариным, так что к рождественской сессии набралось немало желающих отчислить нерадивого студиоза. У меня даже появилось особое достижение: только у одного первокурсника экзамены и зачеты принимали сразу по несколько преподавателей, гоняя по всем темам курса и сверх него.

Кто такой этот пожилой одаренный мужчина в дорогом костюме, привязавшийся ко мне с проблемами приживления оторванных конечностей в условиях боя — кстати, вопрос уже давно вышел за рамки анатомии, с которой мы начинали, — я не имел ни малейшего понятия. Поэтому спорил с ним без малейшего пиетета, давя опытом.

— И тогда ваш пациент умрет! — торжествующе произнес он на каком-то моем доводе.

— Шаман, — не выдержал я, достав из сумки рацию, — Поднимись в здание, зайди в аудиторию триста двадцать!

— Принято, — пришел отзыв с катера.

— И что же вы, молодой человек, собираетесь мне доказать вашим колдуном?

— Не колдуном, а Шаманом, это позывной. А хочу я вам, господин хороший, предъявить того самого человека, что вы опрометчиво записали в мертвецы.

— Вот как?

— Вот так! В одном вы, конечно, правы, будь мой друг неодаренным, он бы наверняка, так и остался на том поле, но вот в том, что у меня ничего не было, кроме пяти индивидуальных аптечек, я не преувеличиваю. У меня даже шовного материала не было, пальцами сосуды сжимал, пока он сам своей силой их сращивал.

— Почему же вы тогда сами их не срастили, раз такой опытный? — с ехидным интересом спросил экзаменатор помоложе.

— Источник сжег, — хмуро признался я.

— Вот как? — уже с новыми интонациями произнес мужчина.

Ожидаемые вопросы я сбил одним предупреждающим взглядом, так что пять минут до прибытия Алексея мы с комиссией сидели молча.

Шаман, возможно, и привык, что девушки стремятся снять с него штаны, но того, что это попытаются сделать сразу несколько мужчин, да еще в таких с виду неподходящих обстоятельствах — никак не ожидал. И растерянно стал отбиваться.

— Леха, нам нужна твоя нога, — своим высказыванием ситуацию я ничуть не прояснил.

— Молодой человек, успокойтесь, мы всего лишь хотим осмотреть вашу ногу! — уже более внятно высказался привязчивый экзаменатор. Обреченно вздохнув, Алексей взялся за ремень.

На месте разрыва давно не осталось ни рубцов, ни каких-то других следов, но при углубленной диагностике этот участок выглядел чуть иначе, так что мои слова легко проверялись — в собранной комиссии только мой преподаватель был неодаренным, приглашенные светили источниками. Помучив Шамана, экзаменаторы переглянулись, а ему дали разрешение одеваться.

— Что я могу сказать — по самому краешку прошли, — резюмировал пожилой, когда Леха покинул кабинет.

— А то я не знаю!

— Сколько лет вам было? Операция давняя, — спросил второй приглашенный.

— Тринадцать. Почти четырнадцать.

— Почти четырнадцать!.. — саркастически протянул пожилой, а потом неожиданно спросил, — Ко мне в ученики пойдете?

— А вы, простите, кто? — только и догадался уточнить я.

Вот так, под смешки экзаменационной комиссии и состоялось мое знакомство с наставником.

— Улыбаешься! — сердито отреагировала княгиня на мою улыбку, — Над несчастной старухой смеешься! А я ведь тебе только добра желаю!

— Бабушка, не прибедняйся! На бедную несчастную старуху ты никак не тянешь! — вот что я твердо уяснил, так это необходимость сразу прерывать подобные причитания, — И потом, у нас с тобой разные понятия о добре, это мы уже давно выяснили. Давай не портить такой хороший день ссорами по пустякам?

— Но если Берген предложит, ты, хотя бы, подумаешь? — жалобным дрожащим голоском спросила меня эта почтенная манипуляторша.

Посмотрел на заметно сдавшую с момента знакомства Полину Зиновьевну и не нашел в себе сил категорически отказать, хотя твердо знал, что этот путь — не для меня.

— Ладно, подумаю, — и в ответ на вспыхнувшую надежду на бабулином лице, — Только подумаю! Вон и Лина идет! Пойду встречу.

Из-за столика сбежал с удовольствием: особо управлять мной у княгини не получалось, уступал я ей лишь в мелочах, и лишь когда признавал собственную выгоду, но это не значит, что она не пыталась снова и снова. Периодически утомляло.

Сестренку встретил почти у самых дверей, принял плащ, чтобы тут же передать местному гардеробщику, и галантно поцеловал протянутую руку. После чего оба довольно рассмеялись.

С Ангелиной, единственной из детей моего отца, мы поладили. Не факт, конечно, что потом, когда Полины Зиновьевны не станет, мы будем поддерживать теплые родственные отношения, но пока против бабушкиной гиперопёки выступали единым фронтом, а это сближало. А вот с Катериной мне так и не удалось найти точек соприкосновения, так что, потаскав ее какое-то время на наши встречи, княгиня перестала мучить и девочку и меня. О судьбе всего раз виденного Михаила, оказавшегося не совсем княжичем, и чье имя стало табу во всех разговорах с Потемкиной, знал только, что парня сослали в закрытое училище, причем даже не в Царкосельский лицей, а рангом попроще — навроде моего бывшего Святомихайловского.

— До женитьбы уже дошли? — поинтересовалась Ангелина, направляясь к нашему столику.

— Застряли на карьере, — отчитался я, — но тема свадьбы не за горами, — окончание фразы потонуло в мощном зевке. — Прости, спать хочу до изнеможения, может, в другой раз в остроумии попрактикуешься?

— А что мне за это будет? — ехидно уточнила сестра.

— Моя горячая братская любовь.

— И исполнение желания?

— Мечтать не вредно.

— Вредно не мечтать, — вернула мне подачу сестрица, слышавшая как-то от меня это выражение, — Вообще-то у меня к тебе дело есть, — понизив голос, сказала она.

— Выкладывай, ты же знаешь — вслепую ни на что не подпишусь

— Не при бабушке...

— Ох уж эти страшные девичьи тайны! Когда и где?

— Давай как-нибудь в выходные в Летнем саду встретимся? Если погода не испортится, я там рисую и гуляю по субботам с двенадцати до двух обычно. Там охрана хотя бы в затылок не дышит, — повинилась она, стрельнув из-под ресниц заговорщицким взглядом, — И мне на самом деле это очень нужно.

— Хорошо, только не в эту, в эту я занят, как и в следующую. Две недели твое дело потерпит?