| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Впрочем, иногда возмездие приходило намного быстрее — в сентябре 1812 года великий корсиканец безрезультатно ждал ключей от Москвы, а в марте 1814 года русские войска брали Париж.
Одной из ключевых характеристик русского национального характера была готовность насмерть драться с иноземными завоевателями, невзирая на отношение к существующей власти. То, что революция и братоубийственная гражданская война ничуть этого не изменили, подтвердило польское вторжение в Советскую Россию. Тогда, в двадцатом году на призыв большевистского правительства встать на защиту Отечества откликнулись многие тысячи царских офицеров, доселе уклонявшихся от службы в Красной Армии (соответствует РеИ — В.Т.).
Господин Свинхувуд был просто очарован предложением британского посла, суть которого можно было выразить одной фразой: 'Финляндии предлагается принять участие в походе против красной России — и, после победы получить вознаграждение, заключающееся в изрядном куске русской территории'.
У кадрового офицера Маннергейма, холодного прагматика и чуточку циника, после беседы с господином послом возникла некоторая обеспокоенность, которую он и попытался донести до господина Свинхувуда.
Хлопоты Тихменева.
Выполнение своих новых обязанностей Сергей Алексеевич начал с визита к старому знакомцу. Бывший кондуктор царского флота внимательно выслушал гостя, покряхтел малость — и, предсказуемо согласился.
Объяснялось это просто — человеку, живущему по подложным документам, позарез требовались деньги. Понятно, что хороший монтёр прилично зарабатывал — но, случись ему бежать снова, отложенного с честных заработков никак не хватит на то, чтобы надёжно скрыться; а связываться с уголовниками старый служака категорически не хотел, не его это была стезя.
Разовый же риск, предложенный человеком, которого высаживали на черноморское побережье, в тыл к османам — моряк знал Тихменева с тех времён — был меньшим злом. Да и вообще, глядя на жизнь, бывший флотский унтер склонялся к мысли, что надо как-то извернуться, чтобы жить по-человечески — а не прятаться остаток своих дней, что его изрядно тяготило, не говоря уже о верной женушке, безропотно принимавшей все тяготы, выпавшие на долю их семьи, но, переносившая их нелегко, муж это видел. Возможностей для этого не было, да и не могло появиться, пока его жизнь катилась по накатанной колее — стало быть, нужно искать какой-то выход.
Сергей Алексеевич, распрощавшись со старым знакомым, направился в один интересный трактирчик, располагавшийся не столь далеко от Хитровки, но, безусловно, не являвшейся частью всего того, что иногда называлось 'хитрованским сообществом'. С хозяином этого заведения он познакомился в Гражданскую, более того, сумел как-то оказать ему услугу — только благодаря этому он и получил выход на элиту профессионального преступного мира России.
Конечно, в силу профессиональной деятельности и последующих приключений штабс-капитан Тихменев немало знал о реалиях преступного мира и прежней России, и нынешнего царства большевиков. Вот только действительно высококвалифицированные преступники, в отличие от находившихся на слуху налетчиков, карманников, сутенеров, предпочитали лишний раз не попадаться на глаза даже своим коллегам по криминальному миру, что им шло только на пользу.
Доверенным человеком одного из таких асов преступности, медвежатника Седого, о котором добрых двадцать лет спорили на 'малинах', то ли есть такой, то ли вранье это — ведь не может же человек четверть века ломать сейфы и ни разу не попасться полиции!; да что менты, его из людей никто не видывал! — и был хозяин этого третьеразрядного заведения, где никогда не случалось ничего плохого, кормили и поили хоть и незамысловато, но добротно.
Как специалист, Сергей Алексеевич вполне мог оценить качество конспирации Седого — хотя, на самом деле, кличка у него могла быть другая. Действительно, среди преступного мира наверняка имеются осведомители — точнее, они были раньше, есть и сейчас — а что они могут сообщить о человеке, которого подавляющее большинство профессиональных преступников и в глаза не видело? Только пересказать байки о похождениях знаменитого взломщика сейфов, по мнению разведчика, весьма напоминающие французские романы о неуловимом Рокамболе. Полезной информации из этих сказов извлечь практически невозможно.
Именно поэтому бывший штабс-капитан и не стал навещать 'малины', хотя у него и имелись знакомые среди уголовников ещё царских времен, включая двух 'иванов' — там договориться было бы проще, но и вероятность привлечь к своей персоне нежелательное внимание была намного выше.
Войдя в трактир, штабс-капитан добросовестно соблюл известный ему 'дипломатический протокол', заключавшийся в том, что делая заказ, попросил полового передать поклон хозяину от старого знакомого. Порядок был нехитрым — но, именно в силу этого никаких особых подозрений вызвать не мог, даже если кто-то услышал бы и донёс. Круг знакомств у содержателей питейных заведений весьма обширен и в обычные времена — после же Гражданской, когда все перемешалось, а хозяева таких обжорок чем только не приторговывали, от продуктов и одежды, до оружия и кокаина, и вовсе стал необозримым. Так что объявившийся невесть откуда старый знакомец хозяина был делом обыденным.
Доставив заказ, половой негромко сказал: 'Хозяин сказал, что рад вас видеть — и, попросил, как покушаете, подняться на второй этаж. Он сказал, что вы дорогу знаете'.
— Знаю, мил человек — согласился Сергей Алексеевич, и сунул в ладонь расторопному услужающему полтинник. — Благодарствую за услугу.
— Всегда рад — старорежимно поклонился половой и, буквально испарился.
Тихменев с аппетитом съел недурную поджарку по-извозчичьи, воздал должное и неплохому гарниру, завершив трапезу чарочкой брусничной настойки. После этого, расплатившись, он прошёл к неприметной двери, открывавшейся на зады трактира — рядом с ней имелась лестница, ведущая на второй этаж. Поднявшись по ней, штабс-капитан прошёл по коридору и постучал в дверь.
— Заходите — отозвались из комнаты.
— Добрый вечер, Иван Петрович — приветствовал хозяина разведчик.
— Доброго и вам вечера, Сергей Алексеевич — поздоровался полный, среднего роста, лысоватый хозяин, внешность которого идеально соответствовала образу не самого богатого купца, или, как нынче говорили — нэпмана. — Присаживайтесь, отведайте яблочной настоечки, не побрезгуйте.
— Что-то вы совсем забыли старика, давненько ко мне не захаживали.
— С удовольствием — принял приглашение Тихменев. — Не хотел попусту отвлекать от дел столь занятого человека, как вы.
— Шутник вы, Сергей Алексеевич — дробно рассмеялся Иван Петрович. — Какие у меня могут быть дела, посудите сами? Делишки мелконькие — только чтобы на кусок хлебушка заработать!
— Вот я и наведался к Вам посоветоваться, Иван Петрович, насчет возможности заработать копеечку малую — принял заданный хозяином тон Тихменев.
— Всегда рад, Сергей Алексеевич, всегда рад — отозвался трактирщик, деловито разливавший по стопочкам настойку и выставлявший нехитрую закуску.
Разведчик мысленно поставил хозяину 'отлично' за безукоризненную актерскую игру — умел человек вживаться в роль, хотя вряд ли он слыхивал о методе господина Станиславского. После чего честно пересказал ему услышанное от начальника Штаба РККА — конечно, с некоторыми купюрами. Так здесь велись дела — врать было не принято категорически, равно как разглашать услышанное.
Иван Петрович откинулся в кресле, буквально сверля гостя взглядом, пытаясь уловить малейшие признаки неискренности. Таковых не обнаруживалось.
Задавать глупые вопросы, вроде 'Вы во всем уверены?', или, напоминать гостю, что он отвечает за каждое слово — Сергей Алексеевич, как и все остальные, имевшие право говорить о серьезных делах, это и так знали. На ловушку, расставленную угрозыском, предложенное дело никак не походило — это Иван Петрович понимал. Но, все же, предложенное дело было никак не обычного разряда — так что требовалось все хорошенько обмозговать.
— Не хочу вас обнадеживать заранее, поскольку не знаю, согласится Седой, или нет — очень уж дело необычное вы предлагаете — неспешно высказался хозяин трактира. — Единственно, попрошу вас, Сергей Алексеевич, заглянуть ко мне через недельку.
— Благодарствую, Иван Петрович — вежливо ответил Тихменев.
— Да покамест не за что, Сергей Алексеевич — слегка улыбнулся трактирщик. — Еще по стопочке?
— Пожалуй, что — на посошок, как говорится — согласился разведчик.
Хлопнув настоечки, старые знакомцы разошлись.
Послесловие 1.
В середине следующего дня, Иван Петрович отправился на Рогожский рынок прикупить провизии. Это было совершенно обыденным делом — добропорядочный содержатель трактира запасался продуктами для своего заведения на этом рынке еще со времен Николая II, став там привычнейшей деталью пейзажа, известной всем и каждому. Загрузив телегу купленным, он совсем уж собрался ехать обратно — но, тяжко вздохнув, сказал своему дальнему родственнику Степану, бывшему при нем помощником на все руки: 'Эх, совсем беспамятный я стал к старости — собирался ведь к Семену Арсентьевичу зайти, запасной ключик от замка в кладовой заказать! А, то, ведь он один — не дай Бог, затеряется, хлопот не оберусь!'.
— Так, может, я схожу, Иван Петрович? — предложил Степан, мужик не особенно изощренного ума, но, искренне преданный четвероюродному дяде, взявшему его из деревни и, помаленьку, выведшего в люди, приучив к непростому трактирному промыслу.
— Не надо, племяш — отказался Иван Петрович. — И, ты меня не жди, езжай домой — нечего еде лежать так вот, пока Семен Арсентьевич все сделает, да и покалякаем мы с ним малость, по старому знакомству.
— Как скажете, Иван Петрович — согласился родич.
— Вот и ладненько — завершил обсуждение трактирщик.
Вернувшись на рынок, Иван Петрович неспешно направился к ларьку металлических дел мастера Семена Арсентьевича, работавшего здесь три дюжины лет, при всех властях и всяких порядках. Арсентьич, как его почтительно звали местные, пользовался среди местного люда большим уважением за знание своего дела, рассудительность, житейскую сметку, с ним здоровались и царские городовые, и советские милиционеры, присматривавшие за порядком на рынке. Стражам порядка и в голову не приходило, что мастер на все руки, умеющий отремонтировать любую вещь, сделанную из металла, образцово заточить любой инструмент, и есть тот самый Седой, с которым так хотели познакомиться что чины сыскной полиции, что агенты угрозыска. Но, их желание уже без малого сорок лет не исполнялось — и, Седой, и его люди делали все, чтобы такое положение дел сохранялось и впредь.
— Доброго денечка, Семен Арсентьевич! — поздоровался трактирщик.
— И вам доброго, Иван Петрович! — ответил мастер. — Что-то давно вы ко мне не захаживали, совсем позабыли.
— Да вот повода не было, Семен Арсентьевич — не хотел вас беспокоить попусту — повинился Иван Петрович. — Сейчас вот запасной ключ потерялся, хочу сделать новый.
— Сделать — сделаю — сказал мастер — но, вы бы ко мне заходили просто так, чайку попить, побеседовать. Да что вы на улице стоите, заходите, присаживайтесь — тут работы на полчаса, а ведь верно подмечено, что в ногах правды нет.
— Благодарствую — ответил трактирщик, заходя в ларек и садясь на стул для посетителей.
Пока Семен Арсентьевич вытачивал новый ключ на небольшом станочке с ножным приводом, Иван Петрович изложил ему сделанное предложение, добавив к этому свои соображения о сути дела и Тихменеве.
Седой, внимательно выслушав доверенного помощника, обдумывал сказанное. Предположение, что речь идет о ловушке, рассчитанной на то, чтобы взять его с поличным, отпадало сразу — угрозыск не станет заманивать его в Кремль, да и вообще, добры молодцы с Петровки работают попроще, они бы сочинили куда как будничную ловушку. Гэпеушники тоже отпадали — охотиться за ним у них нужды не было, а возникни у них надобность в медвежатнике, довольно взять кого-нибудь из тюрьмы.
Возможность же того, что сказанное соответствует действительности, была весьма высока — старый медвежатник хорошо помнил и историю с обносом патриаршей ризницы в 1918 году, кстати, так и осталось неизвестным, чья это работа, да и с многочисленных экспроприаций большевиков хабар должен был скопиться царский. Так что история с кладом Свердлова, кстати, сына ювелира, так что он обязан был разбираться в рыжевье и камешках, была очень похожа на правду.
Понятно, что посланник кое-что недоговорил — докопаться до этой истории, да еще обеспечить пропуска в Кремль под видом монтерских работ обычные деловые вряд ли смогли бы, нынче на дворе был не 1918 год, когда Кремль был натуральной улицей, где шастал всяк, кому угодно, тут нужна была птица совсем другого полета. Желание этого чина наложить лапу на захоронку Свердлова Седому было понятно — да и долю за труды он предлагал правдоподобную; коли хотел бы обмануть, обещал бы не пятую часть, а треть, или вовсе половину.
Само собой, вставал вопрос, надо ли это дело Седому?
Старый медвежатник давненько уже задумывался о том, чтобы завязать — и возраст у него был не юношеский, до шестидесяти оставалось всего ничего, и здоровьишко было потрепано неспокойной жизнью. Не менее важным аргументом в пользу окончания карьеры было и резкое сужение, по-комиссарски говоря, фронта работ.
Седой частенько с печалью вспоминал царские времена — он ведь начинал еще в царствование государя Александра III, учеником легендарного Гвоздя. Это его учитель придумал такую хитрую систему, после того, как разок сходил по Владимирке в Сибирь. Вернувшись оттуда, Гвоздь, прозванный так за умение открыть сапожным гвоздиком почти любой дверной замок, резко сменил порядок своей работы — теперь ни о каком участии в налетах с мокрухой и речи быть не могло, все было совсем по-другому.
Обычной практикой его группы стали тщательно подготовленные ночные посещения купеческих контор или квартир богатых людей, желательно, в отсутствие хозяев, в ходе которых охранники, горничные, кухарки получали на рожу тряпки с хлороформом, что обеспечивало им долгий и крепкий сон. Пока же они находились, как выражаются доктора, под наркозом, Гвоздь с учеником вскрывали сейфы. Иногда Гвоздь соглашался поработать с пользующимися его доверием 'иванами', при ограблении банков — но, всегда обязательными условиями были отсутствие 'мокрого' и неизвестность его персоны для рядовых бандитов.
Еще одной хитростью старого медвежатника была запущенная для ментов (вопреки распространенному мнению, так уголовники называли еще царских полицейских — а пришло это сленговое выражение из Австро-Венгрии, где одним из предметов форменной одежды полицейских был короткий плащ, ментик — В.Т.) мульку, что, дескать, неуловимым медвежатником является неизвестный никому Седой. Совсем еще молодой тогда ученик, в темных волосах которого не было ни малейшей седины, искренне удивился — ведь всем известно, что кличку дают за какое-то видимое отличие, привычку или умение. Гвоздь растолковал ему, что и фараоны это знают — стало быть, им надо шерстить тех, кто в возрасте, а на него и не подумают.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
