Я не боюсь тебя любить

Да, исчезни, — вопили натянутые как пружины нервы, но реально я понимал, что без помощи не справлюсь. Выдавив из себя короткое "да", я повернулся к нему спиной и, потянувшись, обхватил руками первую коробку.

— Может быть будет лучше, если мы поменяемся местами и я буду сверху? — раздалось рядом.

— Не нужно, я справлюсь... — упрямо отвечаю, пропустив мимо ушей явную двусмысленность его слов. Он еще и остроумничает. Посмотрю, кому из нас будет веселее, когда я уроню на его голову эту коробку. Еще не хватало, чтобы он решил, что я не в состоянии самостоятельно справиться с порученной мне несложной работой. Я не хуже тебя, хоть ростом ты и повыше.

Коробка была тяжелая, поэтому мне пришлось привстать на носочки, чтобы крепче взяться за ее бока и подтянуть поближе. Не удержав равновесие, я немного покачнулся, а в следующее мгновение его руки уже крепко обнимали меня за талию, поддерживая и наполняя ощущением надежности... Стиснув зубы, я полностью сосредоточился на деле и после некоторых усилий мне наконец-таки удалось стащить коробку. Одной рукой придерживая ее под дно, а другой сжимая край, я осторожно повернулся, борясь с сильным желанием разжать руки. Потом стал медленно наклоняться, чтобы передать коробку в протянутые руки, но в последний момент она внезапно треснула с боковой стороны, и все папки с грохотом попадали на пол, поднимая столбы густой пыли. А спустя две секунды снизу раздался злой голос, тихо выговаривающий довольно оригинальные ругательства. Но всё-таки больше всего он походил на шипение, которое издают раскаленные угли, когда их тушишь водой.

Блин, живучий какой... Кажется я сказал это вслух, потому что даже ойкнуть не успел, как оказался в кольце сильных рук, прижатым спиной к стенке. В глубине слегка прищуренных синих глаз, находившихся в нескольких сантиметрах от моего лица, горели предупреждающие искорки. Щеку обдало горячим дыханием:

— Повтори, что ты сказал?

Я несколько раз ошарашено моргнул, пытаясь прийти в себя, и тут меня осенило: да это же провокация! Сердце билось о грудную клетку как бешенное, неумолимо отсчитывая находившиеся в моем распоряжении драгоценные секунды. Теперь я должен решить, как поступить: притвориться, что он ослышался; обратить все в шутку; извиниться и попытаться уйти или нагрубить просто для того, чтобы наконец-то дать выход накопившимся за долгий день раздражению и усталости, и увидеть, как на мгновение его глаза удивленно распахнутся... но тогда все закончится слишком быстро. Выбор сделан: улыбнувшись, я негромко произнес, делая ударение на каждом слове:

— Я сказал, что ты высокомерный кретин и... — под прожигающим взглядом мое красноречие закончилось очень быстро — и... и вообще иди сам знаешь в каком направлении.

Коротко, ясно и вполне достаточно для того, чтобы обидеться.

Его реакция не заставила долго ждать, хотя и была совершенно противоположной той, которую я ожидал: вместо того, чтобы дать мне по морде, он наклонился и впился в мои губы яростным поцелуем, грубо раздвигая их языком. Его руки поймали мои запястья и прижали к стене над головой, лишая возможности оттолкнуть, ударить... обнять... Я чувствовал, что задыхаюсь. Легкие разрывались от недостатка воздуха. А его язык продолжал жадно исследовать глубину моего рта, завораживая своим танцем и сковывая мысли тяжелыми цепями... Не пошевелиться...

Перед закрытыми глазами вспыхивали желтые и красные искры фейерверка и, медленно оседая на кожу, жалили своими прикосновениями... Когда он наконец отстранился, я почувствовал как тоненькая струйка слюны потекла вниз по подбородку. Наше прерывистое дыхание в этот момент было единственным звуком, нарушавшим равномерный пульс замершей вокруг тишины...

Опомнившись, я попытался его ударить, но сделал это скорее от растерянности, нежели от злости и сознательного желания причинить ему боль. Я жестоко ошибся в собственной реакции, ведь до этого был абсолютно уверен, что если Антон переступит черту, то я смогу себя защитить и не побоюсь бросить ему вызов. Но вместо того, чтобы рассердиться или отшатнуться в отвращении, я чувствовал лишь смятение и какую-то детскую беспомощность, которые теперь и пытался всеми силами скрыть, провоцируя драку.

Но он опять опередил меня, перехватив мою руку и заведя ее за спину. Я снова оказался в плену, но на этот раз куда более тесном и мучительном, потому что надежды на спасение почти не было. Его бедра откровенно прижимались к моим, давая возможность оценить всю степень его возбуждения. И тогда мне оставалось последнее: глядя прямо в его раскрасневшееся, возбужденное лицо, я громко рассмеялся, намеренно оскорбляя своим смехом и видя, как в синих глазах преломилось мое отражение. А в следующее мгновение я больно ударился спиной о все ту же стену, но на этот раз Антон и не думал со мной церемониться: его руки быстро скользнули мне под одежду, прошлись по животу и, устремившись вверх, задрали майку до подбородка. Ухмыляясь, он склонился к самому уху и, легко касаясь его припухшими от поцелуя губами, хрипло прошептал:

— Значит, тебе смешно? Ну что ж, малыш, готов поспорить, что совсем скоро тебе будет уже не до смеха. Я слишком долго сдерживался...

Недостающие фрагменты мозаики тут же встали на свои места, сложившись в четкую картинку: нашлось объяснение и настойчивым взглядам, и многозначительным улыбкам, и странному поведению. Все оказалось настолько просто, что даже не пугало... Во мне больше не было страха. Единственным, что меня удивляло и беспокоило в этот момент, была уверенность в том, что Антон не сможет мне сделать ничего плохого и выбор все равно остается за мной.

Я заставил себя расслабиться и не дрожать, когда его губы нежно прошлись по щеке. Теперь он был осторожен и сдержан, словно почувствовал, что сопротивление закончилось и с этого момента все по-другому. Я позволял его рукам скользить по телу, изучая, лаская... И позволил себе зарыться пальцами в шелк его волос, поражаясь их мягкости. Его поцелуи оставляли на теле ожоги, и только дыхание способно было охладить уязвленную кожу, поэтому я неосознанно подавался навстречу слепым губам, снова и снова...

Прочертив поцелуями дорожку от основания шеи до линии джинс, Антон расстегнул ширинку и одним движением спустил их вместе с бельем вниз. Бросив на мое лицо быстрый озорной взгляд из-под ресниц, он одним движением вобрал в себя мою плоть и стал вытворять губами и языком вещи, лишавшие меня остатков разума. Я и сам не заметил, когда стал громко стонать, подаваясь навстречу его движениям. Его руки, сжимавшие мои ягодицы, переместились на бедра, крепко удерживая и подталкивая себе навстречу, задавая ритм... По венам бежал жидкий огонь, он плавил тело, сжигал изнутри... А потом меня накрыла горячая волна такого всепоглощающе острого наслаждения, что я, кажется, потерял сознание и очнулся только тогда, когда чьи-то ладони стали не сильно, но ощутимо хлопать меня по лицу. Открыв глаза, я увидел перед собой встревоженное лицо Антона, и мне это показалось настолько забавным, что я не удержался и улыбнулся.

Прохладная ладонь опустилась мне на лоб, и тут же его брови почти сошлись на переносице:

— Послушай, малыш, у тебя, похоже, температура.

Проведя кончиком языка по пересохшим губам, я безразлично выдохнул:

— Не называй меня малышом.

— Хорошо... малыш, — его губы дрогнули в теплой полуулыбке.

Нырнув в уютный салон машины, я быстро скинул кроссовки и забрался с ногами на сиденье. От выпитых антибиотиков немного клонило в сон, но в целом я чувствовал себя уже намного лучше. Опустившись на место водителя и легко хлопнув дверцей, Антон пристегнул ремень и, выразительно посмотрев на меня, попросил сделать то же самое.

Мы успели вовремя, потому что как раз начинал моросить мелкий дождик. Его капли оставляли на стекле короткие дорожки, а я медленно водил по ним кончиком пальца и ждал, не смея первым нарушать тишину. Выехав с территории автостоянки и свернув на главную дорогу, Антон спокойно произнес:

— У нас есть два варианта: либо мы сейчас заезжаем в магазин за продуктами и едем ко мне, либо сразу едем ко мне и заказываем еду уже из дома.

Я улыбнулся, вспомнив нашу первую встречу и отвернувшись от стекла, внимательно посмотрел на его профиль:

— Ты же говорил, что не любишь сладкое.

— Я говорил, что не ем сладкое, а это две разные вещи, — невозмутимо поправил он. На это ответить было нечего и я уставился на дорогу перед собой, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплыться в идиотской улыбке.

Через несколько минут мы остановились перед светофором. Протянув руку, Антон включил радио, и тишина наполнилась нежными звуками медленной и красивой композиции на английском языке, так же как и моя жизнь наполнилась новыми целями и ощущениями. Нас окружали машины, в которых сидели люди с разными стремлениями и судьбами. Они куда-то торопились, о чем-то мечтали... Но все ли смогли найти то, что было им действительно нужно? Ведь это так важно — понять себя, уметь разобраться в собственных чувствах... Я знаю, что мы очень многое можем дать друг другу. А еще я знаю, что хочу быть с тобой несмотря ни на что. Ты нужен мне. И я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы навсегда остаться в твоем сердце единственным и однажды ты поймешь, как сильно я тебе нужен... даже если для этого мне придется все время на тебя что-то скидывать или опрокидывать.

Я тихо попросил:

— Поцелуй меня... пожалуйста.

Когда теплые губы нежно накрыли мои, я сделал свой выбор.