Нет Прощения!

— Это директорская тачка! — тут же сообщил я. — Что ты делаешь?

Он не ответил. Присмотревшись, я понял, что он сливает бензин через трубку, в которой узнал шланг от своего душа. Лаки посмотрел на меня.

— Что я делаю? Я сливаю бензин из директорской тачки в бутылку из-под "Спринта" через трубку от твоего душа, Ричи!

— Я вижу, — вздохнул я.

Он закрутил пробку, вскочил на велосипед и мы помчались по аллее. Гравий лишь местами виднелся из-под снега, колеса весело шуршали, брызги талой воды летели во все стороны. То и дело я оборачивался. Погони не было. Мы остановились у проталины, вывалили всю контрабанду в кучу, Лаки облил все это бензином и поджег. Потом подобрал какую-то палку и принялся ворошить горящие книги, постеры, кассеты и все остальное. Повалил едкий дым, завоняло горелой пластмассой.

Мы, уворачиваясь от дыма, топтались вокруг костра. Неожиданно я увидел высокое синее небо с летними облаками, ощутил запахи прелой земли, древесной коры, услышал, как чирикают птицы и потрескивают горящие коробочки кассет. Я понял, что не жалею о том, что сделал, и снова удивился тому, как резко переменились мои взгляды на жизнь. Как будто гигантская тяжесть упала с моих плечей.

Это было странно.

Когда стало невозможно разобрать, чем была раньше эта кучка обгоревшего и покореженного пластика, мы поехали назад. Я вспомнил про Кула, покосился на Лаки. Таких наглых и самоуверенных типов, как Лаки, я никогда раньше не встречал. Я не сомневался, что он разберется с Кулом.

Я не ошибся.

Кул торчал на крыльце в гордом одиночестве, в компании орущего магнитофона. И слушал он мою любимую группу. Я ненавидел его за это. Группа называлась "Нет Прощения!", и для меня они были лучше всех, может, еще и оттого, что, записав свой единственный альбом "Высота", эти парни погибли полным составом в перестрелке с копами. После этого их запретили. И эту музыку слушала всякая мразь!

Кажется, Лаки Страйк думал точно так же. Уж больно злое было у него лицо, когда он подходил к Кулу.

— А, Ричи! — начал было Кул. — И где же...

Лаки дошел до Кула и ударил его с разворота ногой. Кул, перелетев через перила, рухнул с крыльца в лужу грязи. Лаки прыгнул на него сверху, угодил обеими ногами в живот и грудную клетку, а потом пару раз пнул ногой по почкам. Этого оказалось вполне достаточно. Кул захлебнулся кровью, закашлялся и закатил глаза. У меня даже дух захватило, насколько легко Лаки расправился с нашим альфа.

Лаки поднялся по лестнице, отряхнул рукав куртки.

— Идем! — он потащил меня за собой, оторвав от созерцания поверженного Кула, который наконец-то занял свою нишу, и втолкнул в вестибюль.

— Какая у нас по плану лекция?

— Психолингвистические структуры, — сказал я. И вспомнил, что оставил консоль дома.

— У тебя не найдется запасной ручки? — спросил я у Лаки.

— Думаю, что найдется, — ответил он.

И мы начали подниматься по лестнице.

Мэйджи относилась к Высшим. Я чувствовал это буквально кожей, когда она проходила мимо меня. К тому же, у нее был Островной генотип. А еще она носила мини-юбку и у нее были такие буфера, что когда я увидел ее в первый раз, у меня глаза на лоб полезли от гормонального всплеска.

Мэйджи была девочка что надо, если понятие "девочка" применимо к Высшему эмпи. Она преподавала психолингвистику, то есть — грамотное построение паттернов для общения с низшей расой.

Половину лекции Лаки молчал, тщательно записывая все, что ворковала Мэйджи, а я таял, слыша ее гипнотический голос. Если бы она приказала мне выпрыгнуть в окно, это было бы наслаждением. Я тихо балдел, но неожиданно бросил взгляд на Лаки, и от удивления даже перестал ее слушать.

Лаки сосредоточенно записывал, но при этом у него было такое лицо, будто бы его только что надули, обвесив на полкило бифштексов, или что он там обычно ест на завтрак.

— В чем дело? — шепнул я.

— Вам говорят только про воздействие на людей? — спросил он, не переставая писать.

— Ну да

— Я в шоке. Я просто в шоке.

— Но почему?

Вместо ответа он издевательски фыркнул. Мэйджи снова пошла по проходу, покачивая полными бедрами.

Однажды я сумел уронить ручку прямо перед ней, и она нагнулась, чтобы поднять ее. Будь я циником, я написал бы "ее задница уткнулась мне в лицо". Я уловил ее запах — аромат дорогих духов вперемешку с ее собственным, интимным ароматом. Я заглянул ей под юбку. У нее было черное кружевное белье, и полоски белой кожи между трусиками и чулками. Мне показалось даже, что я разглядел несколько волосков, выбившихся из-под резинки. В тот миг она была только моей.

И я предпочитал думать, что она специально так долго поднимала ручку, чтобы я успел насладиться ее совершенством. Вечером я написал для нее стихи:

Однажды утром

Я пойму, что не люблю тебя,

И лишь тогда буду счастлив...

Но так и не решился передать. Интересно, она догадывалась о моих чувствах? Скорее всего, да.

От Высших не могло укрыться и тени мысли, а у меня обычно все написано на лице. После лекции я прямо спросил у Лаки:

— Она тебе что, не понравилась?

— Лекция? — не понял тот.

— Мэйджи!

— Ричи, — вздохнул он. — Если бы ты меньше пялился на преподавателя, у тебя появился бы шанс реально оценить всю ту дичь, которую тебе вливают в уши.

— Ты считаешь это ерундой?

— Это все равно, как если бы тебя учили оказывать первую помощь крупному рогатому скоту.

Зачем? Знаешь, здесь, в Двойке, вас не учат самому главному: думать и принимать самостоятельные решения. В принципе, это объяснимо. В Тройке, говорят, нет Ментальных программ вообще. Только я не понимаю, зачем обществу второразрядные эмпи? Вас готовят федералы для таких же точно федералов, но зачем они внедряют расистские взгляды, мне непонятно. Пока.

— А вас? — спросил я. — Вас к чему готовили?

— А нас, — подчеркнул Лаки, — готовили убивать. Или подчинять. Ну-ка подожди...

Мы как раз выходили в вестибюль, когда Лаки заметил одного из нукеров Кула. Тот пребывал в растерянности. Его командира увезли в больницу, и теперь Шкет, здоровенный тупорылый имбецил, с глупым видом озирался по сторонам, видимо, высматривая великана, сумевшего забить криминального папу. Лаки тут же подошел к нему, схватил за грудки и пару раз шваркнул об стену.

— Запомни, мразь, — услышал я его свистящий шепот. — Токада больше наркотики не продает. Усек? А залупнешься на Токаду — уедешь на скорой к своему Кульчику. Понял, детка? Не слышу!

Лаки владел искусством запугивания в совершенстве. Куловский нукер даже не рыпнулся.

Может, Кул и вправит ему на место мозги, когда вернется, но сейчас он во всем был согласен со Страйком.

Мы спустились с лестницы, постояли вместе с толпой учащихся возле кровавого пятна на месте падения Кула, забрали со стоянки велосипеды и поехали домой.

Настроение у меня было прекрасным. Девчонки наконец-то скинули свои безликие пальто и шубы, и я вертел головой, глядя то на одни, то на другие соблазнительные ножки. Лаки курил на ходу "Стразз", демонстрируя прохожим умение управляться с велосипедом без помощи рук. Потом мы приехали ко мне, я отправился на кухню налаживать пищеблок, а Лаки, развалившись на диване в гостиной, смотрел "Новости Второй черты".

Я не умею и никогда не научусь готовить. Я читал много старых книг, где были описаны муки несчастных страдальцев, которым приходилось готовить пищу вручную. Мне этого даже не представить. Я и с кухонным автоматом управляюсь с трудом. Два пересушенных бифштекса с не до конца размороженной фасолью — вот и все, что мне удалось приготовить в этот раз. Лаки иронично заглянул в свою тарелку и сказал, что не голоден.

— Я могу это съесть? — осведомился я.

— Валяй! — махнул рукой Лаки. И, подождав, пока я доем, сказал:

— Здорово я его, правда?

Я понял, что он имеет в виду Кула, и согласно кивнул.

— Ричи, мне нужна твоя помощь, — сообщил Лаки. — Ри-чи! Ты слышишь меня?

— Услуга за услугу? — нахмурился я.

— И да и нет. Кул вчера ударил меня, я вернул ему должок, вот и все. Я прошу тебя не просто помочь мне. А сделать вместе со мной доброе дело.

— Какого рода? — насторожился я. Лаки засмеялся.

— Тебе понравится. Просто безобидная шутка. Помнишь, я говорил тебе про птичника?

Я напрягся и вспомнил.

— Ну?

— Так вот, — у Лаки загорелись глаза. — Я придумал, как ему отомстить. Мы с тобой выследим, где он живет, а ночью влезем к нему в дом и выпустим на волю всех птиц.

— Это преступление, — возразил я.

— Преступление? — хохотнул Лаки. — Нет! Эти птицы находятся у него незаконно. Он вряд ли кинется в полицию заявлять на нас. И потом, как он нас узнает, если мы будем в масках? Давай, помоги мне! Заодно развлечешься. Идет?

— Ты говорил, он здоровенный...

— И что? Нас ведь будет двое! К тому же, он такой смелый только днем. А ночью, голый, безоружный, кому он страшен? Кому?

— Ну... — сказал я.

— Я обещаю, все будет хорошо, — тут же сказал Лаки. — Помоги мне. Мы ведь друзья!

И он настолько обезоруживающе улыбнулся, что мне пришлось согласиться.

Вечером Лаки отправился следить за птичником, я остался один. Я много думал. Мне казалось, что в последнее время я упустил нечто важное, но все мои размышления в этом направлении упирались в какую-то стену. Когда совсем стемнело, вернулся Лаки.

— Ну что, ты готов вернуть свободу зябликам и щеглам? — спросил он. — Кстати, ты в курсе, что лесные птицы живут в неволе не больше месяца?

— Какой ужас! — буркнул я.

— Просто тебя никогда не держали в клетке, — странно сказал он. — Ты знаешь, что птица рождена для полета?

— И где он их держит? На двенадцатом этаже, в доме, где полно охраны? — мне его идея нравилась все меньше. К тому же, под вечер ударили заморозки, и на улице снова царила зима.

— Ошибаешься, — оскалился Лаки. — Ричи, тебя заботят такие мелочи, что я начинаю думать, уж не трусишь ли ты?

— Нет, конечно!

— К вопросу о месте содержания птиц. Эта сволочь живет в Частном секторе. Предлагаю выдвинуться ровно через два часа. Мы возьмем на стоянке мотоциклы, так быстрее получится смотаться туда-сюда, а еще мы возьмем подручные средства на тот случай, если кто-нибудь на нас нападет. И еще я думаю запугать его, сказав, что мы из Природоохранной Организации, чтобы он обосрался от страха и больше никогда не занимался браконьерством. Двух хулиганов в масках он не так испугается, как угрозы постоянного террора. Что скажешь?

— Неплохо придумано, — мне отчего-то понравилась его идея сказать, что мы — из тусовки стебанутых пацифистов.

— Скажем, что мы — из "Экотерры", — предложил Лаки. — Как тебе название?

— Сам придумал?

— Только что!

— Как хочешь. Главное, чтобы нас не запалили.

— Предоставь это мне, — снисходительно улыбнулся Лаки Страйк.

Ровно в полночь мы вышли из дома. Лаки сунул мне в руки монтировку, себе же взял струну, обычное оружие уличных бойцов. Мы зашли на стоянку за мотоциклами и погнали.

На мотоцикле я ездил еще хуже, чем на велосипеде, и всю дорогу пытался не врезаться во что— нибудь или в кого-нибудь. Мы затормозили возле двухэтажного дома с выходом на темную улочку.

Тусклый свет фонаря скорее скрывал наши лица, к тому же мы сразу раскатали шапочки и оказались в масках. И тут я понял, что у меня трясутся колени. Я с сожалением последовал за Лаки.

Тем временем тот нажал на кнопку звонка. Отступать было поздно. Я тяжело вздохнул и поудобнее перехватил монтировку. За дверью послышалось свирепое "Кто?!"

— Проверка паспортного режима! — рявкнул Лаки басом. — Открывай! Честно говоря, больше всего на свете я мечтал о том, чтобы нас послали подальше. Но птичник оказался законопослушным гражданином своей черты. Он открыл. И Лаки, влетев в комнату, обрушился на него.

Лаки дрался, как бог. Как Еси Каранава в фильме "Кровь бездны". Я даже забыл, зачем сюда пришел. Я обожаю восточные единоборства, они доставляют мне эстетическое наслаждение, наряду с красивыми женщинами и изысканной пищей. Я не сразу понял, что Лаки играет с птичником, как кот с мышью. Но потом Лаки стало не до того: из соседней комнаты послышались женские крики

"Помогите! Убивают!", и Лаки кинулся туда. Птичник мешком сполз по стене, не подавая признаков жизни. Я задержался посмотреть, жив ли он, и пропустил момент, когда вдруг стало не по-хорошему тихо. Я пошел по коридору, споткнулся в темноте о бездыханное тело и начал падать, но чья-то рука вздернула меня вверх. От неожиданности я выронил монтировку.

— Быстрее! — крикнул на меня Лаки. — Подбери оружие, идиот!

Мы ворвались в комнату, где все стены занимали вольеры с орущими зябликами и щеглами. Лаки вырвал у меня железяку и принялся громить клетки. Вся комната тут же заполнилась перепуганными птицами.

А потом, к моему величайшему изумлению, Лаки достал из кармана своей клубной куртки портативную видеокамеру и начал все это снимать. Я почувствовал, как на меня накатывает ступор.

— Что ты делаешь? — выдавил я.

Вместо ответа он сунул мне в руки видеокамеру и, достав из другого кармана спреер, написал на стене красным: "Экотерра не прощает!", а я все это снимал, это и еще то, как он пинает ногами тело женщины, и тело птичника, и рвет на женщине одежду, а потом ломает ей руки, подкладывая под кости монтировку и прыгая двумя ногами сверху. Я даже не пытался остановить его, это был какой-то дикий бред. Я не понимал, что я делаю здесь, а главное — зачем я все это делаю.

Потом мы ушли.

Я машинально вел мотоцикл, прибывая в глубочайшем шоке. Дома Лаки заставил меня выпить залпом стакан коньячного спирта, и меня прорвало.

— Зачем?! — заорал я на него. — За что?! Ты, идиот!.. Зачем ты вписал меня в это?!

— Успокойся, — Лаки вел себя так, будто ничего не произошло. — Все под контролем. Никто ничего не узнает.

— А где видеокамера? — неожиданно вспомнил я.

— Там. В доме. Все улики остались в доме. Мы были в масках и перчатках. Расслабься. Присядь в это кресло. Ничего не произошло. Ты понял меня? Все хорошо. Расслабься. Вздохни глубоко — глубоко... Подумай о птицах. Как они мечутся по комнатам, натыкаясь на стены... Теперь, когда ты так хорошо устроился в этом удобном кресле, я хочу, чтобы ты слушал мой голос, когда я расскажу тебе о птицах... Удивительно, но это не то, чего ты хочешь. Птица чувствует надежду, свободу полета, это приносит ей удовлетворение... Это приносит радость, мир и комфорт, крылья восприятия раскрываются, Ричи, это удивительный мир свободы и радости, и ты можешь продолжать слушать меня, и слушать, как шуршат по воздуху крылья...

И я действительно слушал, как шуршат мои крылья, там, в синем небе, полном свободы и радости.

Всю ночь напролет мне снилось небо. Утром я проснулся в великолепном настроении, чувствуя себя на все сто. Я потянулся, вволю нахрустелся суставами, и понял, что голоден, как волк.

Насвистывая, я вышел в гостиную... И замер с открытым для приветствия ртом. Вчерашние кошмары нахлынули на меня с новой силой, я вспомнил все. Вспомнил сразу, потому что Лаки смотрел по визору "Новости Второй черты", где как раз показывали сюжет, посвященный нашей вчерашней акции. Я опять увидел гостиную с тучей испуганных птиц, увидел, как парень в маске пишет красным "Экотерра не прощает!", с какой жестокостью после этого он избивает женщину с перерезанным горлом (но ведь этого не было!), и тут же в кадре появились монтировка и струна.