Глава C. Тени в раю

Глава C. Тени в раю

— Константин, у меня есть к тебе вопрос! — Марк Брайтон снял очки-инфор, демонстративно перевел вирт в режим "не беспокоить никому" и внимательно оглядел меня долгим изучающим взглядом с высоты своего почти двухметрового роста. — Что с тобой происходит в последнее время?!

Хотя я уже давно ждал чего-то подобного, слова Марка погрузили меня в ступор. Ну, что я мог ответить?! "Ничего особенного, Марк! Просто хорошо знакомый тебе Константин сейчас прогрессует (или прогрессирует?) в начале двадцать первого века, а я тут обживаю его место", — так, что ли?

Самое интересное, что со мной и после такого откровения, скорее всего, ничего бы не сделали. Ну, кто бы решился менять пилота или снимать весь экипаж за полторы недели до старта?! Тем более, я успел заметить, что Марк как бы ни больше всех окружающих желает, чтобы экспедиция отправилась вовремя и в полном составе. Будто спешит он куда-то, честное слово...

Однако так рисковать я все-таки не решился.

— Мне сложно сказать, Марк, — промямлил я прежде, чем молчание стало гнетущим. — Я ничего особенного не замечаю. Со стороны всегда легче судить... Может, это потому что старт приближается? Ты ведь в последнее время тоже чего-то нервничаешь...

Марк бросил на меня еще один подозрительный взгляд.

— Ты изменился! — заявил он, проигнорировав мою попытку "перевести стрелки". — Ты по-иному ведешь себя во время вводных. Ты перестал доверять кораблю!

— Что?!

Оценка Марка стала для меня неожиданностью. Мое поведение в последнее время действительно изменилось — в этом я отдавал себе отчет. Прошло больше месяца с момента моего попадания в двадцать третий век, и период адаптации, когда мне было просто интересно изучать новый для меня мир, неожиданно сменился депрессией. Прежнее ощущение, будто я нахожусь в командировке в странном и необычном месте, ушло. Я полностью осознал, что попал в этот мир не на месяц, не на год, а навсегда, и от этого мне было тяжело и некомфортно. Не помогала даже личность Константина — маска, полностью сросшаяся с кожей. Даже несмотря на ее помощь я все больше ощущал себя чужаком, а необходимость постоянно контролировать каждое слово и тщательно скрывать свои переживания откровенно угнетали меня. Неоднократно мне приходилось замечать, что я становлюсь нервным и раздражительным и оттого еще сильнее замыкаюсь в себе.

Как ни странно, лучше всего я чувствовал себя во время вводных. Решение проблем, пусть даже не настоящих, а имитированных, отвлекало меня от привычных проблем и позволяло реально применять свои новые знания — в этой области мое слияние с Константином прошло наиболее гладко и даже приносило мне подлинное удовлетворение. Поэтому слова Марка меня откровенно удивили.

— Ты не доверяешь! — повторил он с нажимом. — И это нерационально. Человеческий мозг просто физически не способен воспринять и осмыслить информацию быстрее, чем автоматика. Прежде чем ты успеешь что-то понять, она не только примет решение, но и выполнит его!

— М-м-м... Марк... Мне это известно, — осторожно произнес я.

— Тогда почему ты постоянно ставишь все под сомнение?! Пытаешься действовать сам вопреки тому, что делает корабль?! Устраиваешь эти странные проверки и перепроверки?!

И в самом деле, почему? За последний месяц мне неоднократно предоставлялась возможность убедиться в потрясающей эффективности и надежности здешней автоматики. Иначе, наверное, и быть не могло — ведь как тогда управлять миллионными стадами бильчиков и почти без участия человека организовывать поставки продуктов в тысячи домов? Но я-то был родом из другого времени! И для меня полнейшее, исключительное, слепое доверие, которое питали к компьютерной и дистанционно управляемой технике местные жители, слегка напрягало. Как-то к месту и не к месту постоянно вспоминался эпизод из "Полдня", когда служба доставки перепутала двух адресатов. Очевидно, именно поэтому я всегда старался, по возможности, проверить любое решение автоматики и убедиться, что в нем нет ляпов. В конце концов, во время полета от этого зависела судьба всей экспедиции!

Вот так жизнь и напоминает, что заваливаются всегда на мелочах.

— Понимаешь, Марк, тот... м-м-м... инцидент со мной в прошлом месяце показал, что нельзя полностью доверять технике, — я говорил совершенно серьезно. — Поэтому я и начал подстраховываться... на всякий случай. А насчет доверия... Знаешь, Марк, был у вас в двадцатом веке один президент, так его любимой поговоркой было: "Доверяй, но проверяй", — последние слова я произнес по-русски.

— Константин, прекращай свои отговорки! — Марк продолжал сверлить меня своим взглядом. — Скажи, что тебя действительно беспокоит!? Не держи все в себе! Мы же один экипаж, мы должны помогать друг другу. И я надеюсь, что я не только твой босс, но и твой друг!

Я непроизвольно опустил взгляд. Интонации Марка были совершенно искренними. Кажется, он был действительно огорчен и очень хотел помочь мне, облегчить мое бремя, разделить мои проблемы. Вот только это Константин, а не я провел бок о бок с ним четыре с лишним года отбора и подготовки. Это Константин мог, наверное, назвать его своим другом, а вот я — нет. Будь на его месте кэп, я бы, возможно, прислушался к его словам, но я категорически не мог заставить себя доверять американцу!

К тому же, Марк чем-то напоминал мне одного моего давнего знакомого — тоже из Штатов, с которым мы повстречались и даже немного подружились на одном семинаре для восточноевропейских журналистов в Праге году этак в девяносто седьмом. Потом он в качестве представителя некой международной конторы приезжал к нам в Киев, я несколько дней устраивал ему экскурсии по городу, мы много общались, обсуждая самые разнообразные проблемы. Тогда я был еще, как говорится, правоверным демократом, но имел свою, весьма отличную от общепринятой в тех кругах, точку зрения на события в Югославии и первую чеченскую войну. Об этом я как-то и поведал своему другу-американцу. Мы немного поспорили, ни в чем не убедили друг друга и как ни в чем не бывало продолжили наше дружеское общение. Потом американец уехал, а через пару недель моя запланированная стажировка в США вдруг накрылась одним местом, а потом меня перестали приглашать на различные мероприятия под эгидой USAID и других родственных организаций. Как мне намекнули в одном месте, меня посчитали недостаточно политически благонадежным.

Наверное, и к лучшему. А то стал бы грантоедом, еще бы и пошел в четвертом году на Майдан... Так или иначе, эта история научила меня тому, что американцы могут быть сколь угодно славными парнями, но служебные отношения они всегда очень четко отделяют от личных. Поэтому слова Марка о нашей дружбе, скорее, насторожили меня, чем настроили на благодушный лад. Конечно, за двести лет многое могло измениться, но вот мои предубеждения из двадцать первого века против "пиндосов" никуда-то не делись!

Поэтому я сказал совсем не то, чего, возможно, ожидал Марк.

— Может быть, мне уже слишком поздно говорить об этом, но меня беспокоит наша программа подготовки. До старта неделя с небольшим, а мы все еще сидим здесь! Изучаем корабль на моделях и тренажерах, вместо того чтобы облазить его в натуре сверху донизу и заглянуть во все углы — что там на самом деле. Потом же не будешь говорить, что на модели было все по-другому! Да и вводные в последнее время стали какие-то однообразные. Такое впечатление, будто вы заранее знаете, какие неожиданности встретятся нам в полете!

На мгновение мне почудилось, что мои слова привели Марка в замешательство. Мы говорили по-английски, а в этом языке и теперь не было разницы между "ты", "вы" и "Вы", поэтому мне показалось, что он принял мои слова на свой счет. Но это наваждение быстро прошло.

— Сожалею, Константин, но твои предложения действительно немного запоздали, — произнес Марк с легкой улыбкой. — Боюсь, что внести коррективы в программу подготовки уже невозможно. Но если тебя это волнует, уверяю, что твои опасения не имеют под собой оснований. Наша техника исключительно надежна! Корабль не подведет тебя, Константин!

Я вежливо промолчал. Постройкой "Одиссея" занимались, в основном, американцы. Хочет Марк продемонстрировать патриотизм и непоколебимую веру в "отечественного производителя" — его дело. Но он прав: что-то менять уже слишком поздно. Поэтому я поспешил свернуть разговор и распрощаться с боссом. Мне и в самом деле надо было поторопиться. Впереди был вечер — последний более-менее свободный вечер на Земле перед стартом экспедиции, и у меня на него были свои планы.

Однако, вернувшись в свое временное пристанище, я позволил себе потратить несколько минут на размышления.

Нельзя сказать, будто здесь я ощущал какой-то сильный дискомфорт. Благодаря заемному опыту и чужой памяти за истекший месяц я вполне адаптировался в новом времени. Теперь я не хуже местных хроноаборигенов знал, что такое клатроны, овераторы и пусиляры. Научился пользоваться бильчиками, твинчиками, хранами, фумбочками и прочей бытовой техникой и интеллектроникой. Не шарахался в сторону от автоматических уборщиков, способных спокойно выполнять свою работу в любой толпе, и почти не оглядывался на девушек в одежде (если ее можно было назвать таковой) из модной мономолекулярной пленки.

К тому же, как некогда выразился один из классиков, это был мир, в котором хотелось жить и работать, — уютный, разумно устроенный, доброжелательный. Здесь не было ни нищеты, ни кичливого богатства, ни задавленной униженности, ни агрессивного хамства. Даже в местном Интернете не встречалось ни флуда, ни троллинга — наверное, потому что общению в нем учили в школе, каждый выступал в инфорсети под собственным именем, не прикрываясь анонимностью, а каждый вирт имел уникальный идентификационный код.

Наверное, это был хороший мир, и я мог гордиться своими современниками и потомками, построившими его. Вот только, к сожалению, он был не моим миром. Проявлялось это, прежде всего, в мелочах — характерных шуточках, словечках, отсылках к популярным в это время книгам и кинофильмам (по привычке я использовал этот термин, хотя на самом деле они назывались теперь по-другому и представляли собой полноценную виртуальную реальность). Благодаря доставшейся мне памяти я знал все эти тонкости и даже умел употреблять их к месту, но от этого они все равно не становились для меня роднее.

От всего русскоязычного культурного пространства конца ХХ — начала XXI веков двести лет спустя уцелели только детские сказки (но не будешь же постоянно лечить ностальгию "Курочкой рябой"), классики от Пушкина до Твардовского и, как ни странно, Гарри Поттер. Правда, в совершенно неканонном виде.

Оказывается, уже в конце двадцать первого века, почти через сто лет после выхода оригинального произведения, когда его популярность осталась далеко в прошлом, этот сюжет вдохновил одного молодого литератора — кстати, русского, хотя и живущего в Англии. Он официально урегулировал вопрос об авторских правах с потомками Джоан Роулинг и за двадцать лет сваял фундаментальный труд из двенадцати, кажется, томов, в которых создал намного более полный, логичный и непротиворечивый мир, чем получилось у миссис Ро, да еще и аккуратно вписанный в контекст реальной мировой истории того времени. Я, когда начал проглядывать эти книги, практически не обнаружил в них ляпов, хотя в последних томах героев занесло аж в Россию, где они активно поучаствовали в событиях 1998-2001 годов. Автор, как некогда Набоков, писал свои произведения одновременно на английском и на русском, что и принесло ему миллионы читателей как в Британии и Америке, так и в Евразийском Союзе.

Вот именно эта книга и возродила интерес к мальчику со шрамом и стала одним из первых "фьюнов" (фантастических вселенных или fantastic universes) — выдуманных миров, являющихся местом действия многочисленных книг, фильмов, випов, игр и прочего, где задействовались как оригинальные, так и придуманные другими авторами персонажи. Кстати, проблема авторских прав в двадцать третьем веке не стояла так остро, как в мое время, поэтому создание всевозможных фанфиков считалось здесь абсолютно законным и очень распространенным занятием — можно сказать, всеобщим увлечением.

Конечно, все это было очень интересно, но только подчеркивало мою оторванность от привычного окружения. Более-менее прежней оставалась только архитектура исторических центров городов, но стоило хоть немного выйти за их пределы, как все менялось до неузнаваемости. Так, от моего родного района в Одессе сохранились только Привоз (исключительно как туристический объект), кинотеатр "Родина" (памятник архитектуры конца XIX века, однако), пара "сталинок" (тоже памятники архитектуры, но середины ХХ века) и несколько смежных двориков, помещенных под стеклянный купол (историко-культурный комплекс "Молдаванка"). Все остальное было полностью перестроено в рамках концепции Среды обитания. Изменилась даже планировка улиц.

Да, не подумайте, что я жалуюсь. На мой взгляд, положение космического пилота и участника Первой Звездной экспедиции с лихвой перекрывало все эти неудобства. Просто время от времени я ловил себя на чисто мальчишеском желании — сделать что-то выдающееся самостоятельно, а не благодаря знаниям и памяти Константина. Вот только что?!

Что там входит в "обязательную программу попаданца"? Предупредить Сталина, замочить Хрущева, перепеть Высоцкого и изобрести командирскую башенку для Т-34 и автомат Калашникова — так вроде? Ну, так памятники Сталину стоят уже здесь по городам и весям. Немного их, конечно, но есть они, есть... "Государственный переворот Хрущева; его последствия — ближайшие и отдаленные" — это такой параграф в школьном учебнике. Хоть и с изрядным опозданием, но воздалось "кукурузнику" по делам его... Высоцкого включали в различные "Антологии русской поэзии ХХ века". Не всё, безусловно, но много чего. Наконец, оружейника Михаила Калашникова и через двести лет помнили и чтили наравне с писателем Сергеем Калашниковым, а фирма его имени до сих пор выпускала стрелковое оружие, причем, под все той же прославленной в веках маркой.

В общем, оставалось мне надеяться, разве что, на изобретение командирской башенки к роверу для передвижения по поверхности изучаемых планет. Как ни печально признавать, но мои личные знания и умения в этом мире были практически бесполезны. Даже о моем собственном времени тут знали больше меня благодаря рассекреченным документам и открытым за давностью лет архивам.

Да и кому теперь нужны скучные подробности о событиях двухсотлетней давности, кроме немногочисленной когорты узких специалистов? Несколько дней тому назад я посмотрел, закачав через вирт, фильм "высокой исторической достоверности" под названием "08-08-08", посвященный российско-грузинской войне 2008 года. Кинолента, вернее, "вистори" — визуальное изложение событий с эффектом присутствия, бесспорно, удалась своим создателям. Там были и выразительные батальные сцены, и сюжет, и драматизм, и даже любовная линия с хэппи-эндом. Вот только Россией в этом фильме правил Владимир Путин, а войсками в Южной Осетии командовал... генерал Рогозин. О том, что президентом тогда вообще-то был Дмитрий Медведев, в нем не было ни единого упоминания, равно как и об Олимпиаде в Пекине. Грузинский лидер Михаил Саакашвили (кстати, выглядевший моложе и симпатичнее себя настоящего) был там показан как трагический персонаж — подлинный патриот своей страны, но излишне эмоциональный, увлекающийся и доверчивый человек, попавший под зловредное влияние. А главным злодеем выступал украинский президент Ющенко, больше всего напоминавший в фильме своего тезку из "Властелина колец" в переводе Гоблина.

Я уже молчу о том, что за грузин воевали исключительно иностранные наемники, российские солдаты бегали с каким-то странным оружием типа израильского "Галиля", а Цхинвал выглядел как провинциальный городок XIX века со зданиями не выше трех этажей, в который как "здрасте" влепили несколько семиэтажных (!) хрущовок. Впрочем, не знаю, может, он и в самом деле так выглядел?... Да, и информационную войну, которой в фильме было уделено большое внимание, наши выиграли, причем, с достаточно солидным счетом.

Причем, фильм, повторюсь, был очень даже классный, я смотрел его с удовольствием. Но после такого кино желание бороться за историческую правду как-то пропало, да так и не возникло вновь.

Что же, если ничего нельзя изменить, остается только плыть по течению и ждать старта экспедиции — уж там-то я буду, по крайней мере, на своем месте. Да и хватит терять время на всякие переживания, а то так и опоздать можно, стыдно будет! Этот вечер мы всем экипажем кроме Марка и кэпа, у которых он уже не был свободным, решили провести большой дружной компанией в парке у костра, а я еще и пообещал ребятам угостить их старинным национальным русским блюдом под названием шашлык.

Метнувшись к храну, я открыл нужную ячейку и достал из нее большой металлический контейнер, в котором со вчерашнего вечера мариновались в красном вине два с лишним кило мяса, перемешанного с крупно нарезанным луком. Еще одну такую порцию должен был подготовить по своему рецепту Сергей Сухина, а шампуры и подставку для них по моей просьбе соорудил Цветан Чочев.

Контейнер я осторожно поставил в дорожную сумку на длинном ремне и, надев шапку и теплую куртку (по вечерам уже было холодновато), выскочил из квартиры. В холле жилого корпуса никого не было и, торопясь, я выбежал наружу, едва не налетев на Марка, приветствовавшего меня рассеянным кивком. Его очки-инфор были затемнены — это означало, что он просматривал по ним какие-то данные. В руке он держал органайзер, напоминавший небольшой кожаный портфельчик, но представлявший собой мощнейший вычислительный комплекс — на две головы выше моего вирта — и одновременно аппарат кодированной связи, по которому он мог напрямую связаться хоть с Белым домом, хоть с резиденцией президента Евразийского Союза в Харькове.

Нам с Марком было пока по пути, и мы шли вместе — почти бок о бок. День уже угасал, но заходящее солнце было еще ярким, даже, наверное, слишком ярким. Я немного отвернул голову от его слепящего света и вдруг увидел человека в темно-серой куртке, спешащего нам наперерез. В руках он держал какой-то непонятный предмет, похожий на тортик в круглой коробке, из которого торчал витой шнур. Незнакомец шел каким-то нервным, вихляющимся шагом. Казалось, он был чем-то очень взволнован.

Заинтересовавшись, я повернулся в его сторону и внезапно узнал его! Лет пятьдесят, блеклые, словно смазанные черты лица... Это был тот самый человек, который следил за мной в ГУМе три недели тому назад! Однако теперь его лицо никак нельзя было назвать невыразительным: оно так и пытало фанатичной ненавистью. В последний раз я видел такие лица на митинге "Свободы" во Львове, куда меня как-то занесло по служебной надобности...

Нас разделяло не больше десяти шагов. Внезапно незнакомец суетливо дернул за шнур и швырнул свой "тортик" в меня и Марка.

Дальше я действовал автоматически. И тренированное тело с мгновенной реакцией космического пилота не подвело меня.

Время словно замедлило свой бег... Коробка взмывает в воздух, оставляя за собой тонкий дымный след... Я с недостижимой для меня прежнего быстротой и точностью отправляю ей навстречу свое единственное оружие — сумку с мясом... Одновременно начинаю заваливаться, сбивая с ног Марка, который еще, похоже, не понял, в чем дело...

Сумка встречается в воздухе с коробкой и отбрасывает ее куда-то в сторону стоянки бильчиков. Внезапно оба предмета скрываются в яркой вспышке. Мощный хлопок бьет меня по ушам. Плотный, горячий воздух сбивает с головы шапку, но я уже падаю, почти накрывая собой Марка... Удар, хруст, звон осыпающихся стекол! Чувствую, как что-то дергает меня за руку чуть пониже плеча, что-то колотит по спине... Боли нет, возможно, она придет позже...

— Костя, ты цел?!

Кто-то переворачивает меня на спину. Это Олег. Вокруг вижу других ребят. Это что, я спустился в холл не последним, а первым, и это они меня догоняли?... Неважно...

Я с усилием кручу головой. Террорист, очевидно, сам оглушен взрывом. Он лишь слабо трепыхается, его скручивают Сергей, Цветан и еще какие-то люди, возникшие словно ниоткуда. Острый пороховой запах, ближайшие бильчики без стекол, их корпуса густо исцарапаны, даже немного вмяты. Ошметки сумки разбросало на несколько шагов, с той стороны тянет дымом и сгоревшим жарким. Повсюду валяются какие-то мелкие металлические обломки, разорванные куски мяса, все буквально залито красным. Пятна на мне, на моей куртке. Если не знать, что это вино, очень похоже на кровь...

Перевожу взгляд чуть ниже. Очки-инфор Марка и его органайзер валяются на земле. Он сам смотрит на меня с оторопело удивленным видом, отнимая от лица истекающий тяжелыми каплями кусок мяса. На перемазанной щеке длинная царапина, оттуда сочится что-то даже не красное, а фиолетовое с синеватым отливом. Ко лбу прилип луковый обрывок...

— Ты цел?!

С усилием смотрю на себя. Рукав разрезан, словно бритвой, оттуда вылезает белый наполнитель... Белый, не красный... Боли по-прежнему нет. С помощью Олега стягиваю куртку, она вся изорвана на спине, но ни в одном месте не прорвало даже прокладку. Повожу плечами. Такое впечатление, что меня немного побило, но ушибленное о землю колено чувствуется гораздо сильнее, чем спина и плечи.

Хорошая у меня, оказывается, курточка — не хуже бронежилета. А я и не знал...

— Вроде бы, цел, — устало говорю Олегу и с его помощью с трудом поднимаюсь на ноги.

Вокруг продолжается кавардак. Куча народу, кто-то с запозданием распоряжается, кто-то громогласно требует отойти, чтобы не затоптать следы. Все заляпано красным, остатки изувеченного контейнера валяются под боком у покосившегося бильчика...

А в голове, пустой и гудящей как колокол, звенит одна и та же дурацкая фразочка из какой-то детской книжки: "Пропал морковный соус"...

Пожалуй, не стоило и говорить, что вечер был непоправимо испорчен. Весь Центр подготовки гудел, как разворошенный улей. Парк, в котором мы хотели устроить вечер у костра, оцепили. А я сидел в кабинете, спешно приспособленном под взятие свидетельских показаний, и отвечал на бесчисленные вопросы.

Почему я сразу подумал, что это бомба, а не какая-нибудь глупая шутка? Ну... наверное, потому что я увлекаюсь историей конца ХХ — начала XXI веков, а тогда терроризм был широко распространен и считался серьезной проблемой... Да, мне кажется, он был один, без сообщников, — типичный террорист-одиночка... Да, он сразу показался мне подозрительным... Нет, я его не знаю, но раньше уже видел этого человека... Когда? Да три недели тому назад, вечером второго октября, когда я ездил в Москву... Впервые встретил его на платформе Щёлково... Нет, думаю, это было случайным. Вряд ли он так ловко подставился под меня... Нет, на Красной площади я его не видел, только в ГУМе... Да, я уверен, что он следил за мной... Почему мне это запомнилось? Просто со мной ничего такого раньше никогда не случалось... Почему никому об этом не рассказал? Наверное, посчитал эту историю каким-то дурацким недоразумением... Я не ожидал никакой опасности... Не думал, что у такого важного для всей Земли проекта, как Первая Звездная, могут быть враги...

Враги, враги... Конечно, я слишком рано расслабился. Как говорится, и на Солнце есть пятна, а в раю — тени. Итак, что мне скажет на этот счет наша с Константином общая память?!

Прежде всего, конечно, британцы. Во-первых, потому что выражение "англичанка гадит" сохранило свою актуальность и в этом веке. Высокомерно отвергли предложение об участии в экспедиции... хотя теперь я не уверен, что это предложение было по-настоящему искренним. Все эти годы вели вялую информационную войну против проекта и самой идеи межзвездной экспансии человечества в целом. Судя по всему, именно они стоят за распространением всевозможных страшилок и апокалиптических предсказаний. Но, в то же время, активно развивают гравитационные технологии, в том числе, и в военных целях.

Интересно, вначале я ведь сам мысленно назвал будущего террориста "джентльменом". Не значит ли это, что я интуитивно посчитал его похожим на англичанина? Но если бы за покушением стояли британские спецслужбы, стал бы их агент так по-дилетантски выслеживать меня в бывшем универмаге? Или, может быть, это был простой исполнитель-смертник, пешка, обреченная на съедение? Как известно, в разведке отбросов нет, есть кадры...

Но тогда откуда в нем такая ненависть, такой пылающий фанатизм? Насколько я помнил, никакого мусульманского (как и любого другого) подполья в Евразийском Союзе нет. Политический ислам после реформ XXII века превратился во вполне прогрессивное и, главное, не агрессивное течение. Слово "шахид" известно сегодня только историкам. Или... может, надо искать в другом месте?!

В начале двадцать третьего века существовало немало новых государств, которых не было двести лет назад. И крупнейшим из них была так называемая Панафриканская Гегемония, охватывающая большую часть "черной" Африки до границ Британской Империи и имевшая доступ к Индийскому океану, Красному морю и даже Средиземке (через бывшую Ливию).

Хорошо хоть, как говорится, что не Доминейшн Дрейка, но и с этим государственным образованием проблем у всего мира хватало выше крыши. Основала его в конце двадцать первого века группа м-м-м... афроамериканцев, все — выходцы из престижных американских и британских университетов. С помощью неясного происхождения больших денег, широкомасштабной демагогии и крепких связей в местных политических кругах эта команда поначалу захватила власть в Нигерии — уже не в такой богатой природными ресурсами стране, как в мое время, из-за исчерпывающихся нефтяных запасов, но все равно весьма перспективной.

Большинство стран "черной" Африки в те времена находились в состоянии полного хаоса — перенаселение, голод, войны, повальная коррупция. После крушения Китая и ослабления США ими просто никто не хотел всерьез заниматься — хватало и других забот. Так что, возможно, что та группировка просто получила негласную поддержку от мирового сообщества, которое задолбали по самое не могу все эти африканские проблемы, на проведение необычного эксперимента. И самое интересное, им это, черт возьми, удалось!

Новые власти Нигерии приступили к социальному прогрессорству не виданных в том веке масштабов. Они очень жестко и беспощадно подавили все местные преступные и трайбалистские группировки. Разработали идеологию, в которой традиционные африканские ценности каким-то непостижимым образом гармонично соединились с научно-техническим прогрессом и махровым либертарианством. Вкладывали огромные деньги в образование, приглашая учителей со всего мира. На конфискованные состояния прежней верхушки и доходы от экспорта скупали технологии и заводы "под ключ" — не самые современные, но позволившие в сжатые сроки осуществить индустриализацию, на базе которой развернулось строительство новой инфраструктуры.

Через пару десятилетий первое поколение реформаторов начало сходить со сцены. Но они сумели подготовить достойную смену, причем, из местных кадров. Нигерия превратилась в самую развитую, богатую и благополучную страну региона, предмет нескрываемой зависти соседей. По Западной и Центральной Африке прокатилась волна народных выступлений под общим лозунгом "Хотим жить как в Нигерии".

Возможно, первые такие акции имели спонтанный характер, но затем, очевидно, в игру вступили спецслужбы. Так или иначе, результат везде был один: народное выступление сметало старую коррумпированную верхушку, тесно связанную с транснациональным бизнесом, на ее место приходили сначала нигерийские советники, потом — нигерийские управленцы, и, наконец, по итогам демократического референдума страна добровольно присоединялась к Нигерии в качестве члена конфедерации.

Так родилась Панафриканская Гегемония. А затем с ней произошло то же самое, что и с розовской Меганезией: симпатичное молодое прогрессивное государство, не боящееся бросать вызовы сложившемуся порядку вещей и противостоять сильным мира сего, само эволюционировало в такого империалистического хищника, что любо-дорого посмотреть. Гегемония приступила к прямому захвату сопредельных стран, причем, действуя такими методами, что некоторые государства сами побежали под британский "зонтик". Попыталась дестабилизировать обстановку в Северной Африке, что ей частично удалось. Развязала агрессивную войну против "обновленного" ислама; в ходе одного из конфликтов воздушным налетом была разрушена до основания Мекка.

К тому же, очередное поколение руководителей Гегемонии взяло на вооружение идеологию "черного расизма" и реванша за колониальное и неоколониальное прошлое, а панафриканская либертарианская "свобода" превратилась во вседозволенность. Гегемония стала полигоном для этически сомнительных и часто небезопасных научных и социальных экспериментов.

Против звездной экспедиции панафриканцы выступали яростно и бескомпромиссно, причем, как минимум, по двум причинам. Во-первых, потому что это был проект "белых" стран. Во-вторых, потому что его успешная реализация означала триумф ненавистного для них государственного начала. Да и с Евразийским Союзом у Гегемонии были свои счеты, так как именно он взял под свою защиту исламские страны, которые уже давно перестали быть "нефтяными монархиями". Эфиопия же, которая больше полувека торчала у Гегемонии как кость в горле, еще недавно имела статус протектората Евразийского союза, а пару лет тому назад превратилась в самостоятельного союзника и младшего партнера.

Учитывая, что Гегемония была образованием, насквозь идеологизированным, а система всеобщей промывки мозгов там работала качественно и без сбоев, именно панафриканцы могли бы послать "на дело" фанатика с бомбой. И то, что террорист был белым, меня не слишком смущало: в конце концов, самая отпетая русофобка, которую я лично встречал в своей жизни, родилась в Калининской области и имела девичью фамилию Алексеева.

Впрочем, не имея точной информации, можно было только гадать. И надеяться на то, что новый день прояснит ситуацию.

Новый день принес пока что только новые заботы. Вечером мы должны были вылетать в Америку, где в штате Невада находилась стартовая площадка "Одиссея", а с утра нас приехали навестить и проводить в дальний (тьфу, чуть не сказал: последний) путь родственники — нелегкое испытание для моей новой личности.

Хорошо хоть, что вчерашнее покушение заслонило все. Я прилежно пересказывал свой пост, размещенный (с разрешения следствия) вчера поздно вечером на "Стене", и вежливо поддакивал в ответ на сочувственные или возмущенные комментарии. Тем не менее, появление Олега, который, витиевато извинившись перед моими родными, сказал, что со мной сейчас хочет побеседовать его дядя Иван Александрович, было встречено мной с нескрываемым облегчением.

Ага, дядя он... Как же, как же... Олег, улыбнувшись на прощание, оставил нас одних, и я откровенно разглядывал своего визави. Спокойный такой несуетливый мужик лет сорока пяти с цепким взглядом и этакой... матеростью. Пара моих бывших однокурсников служила в СБУ на немаленьких должностях, еще кое-то в пятом году перешел в частные структуры, так что знакомства в этих кругах у меня были, и подобных "дядей Вань" я понавидался.

— ЦИС или ТРАНС? — деловито спросил я. Всегда хочется сразу знать, с кем имеешь дело.

— Специальный комитет, — чуть улыбнувшись, "дядя Ваня" с интересом взглянул на меня. — Вот вы какой, Константин Васильевич. Давно хотел с вами познакомиться.

— Да? — Я слегка насторожился. Только внимания спецслужб к моей персоне мне не хватало! — И что стало причиной такого желания?

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — Иван Александрович примирительно развел руками. — За последние полтора месяца в вашем экипаже произошло два ЧП, и в обоих случаях в их центре оказались именно вы.

— Как говорится, один раз — случайность, два — совпадение, — небрежно заметил я. — Вот три — это была бы уже тенденция, однако.

— Интересная логика, — Иван Александрович снова улыбнулся, показывая, что понял шутку. — Нет, тема нашего разговора не касается непосредственно вас. Просто, раз вы уж волею судьбы оказались на переднем крае, как мне кажется, вы должны знать некоторые факты.

— Вот как? — ограничился я нейтральной репликой. — Кстати, вам уже известно, кто стоит за вчерашним инцидентом? Британцы или Гегемония?

— Руки коротки, — бросил спецслужбовец, но тут же посерьезнел. — К сожалению, это полностью доморощенный кадр. "Друзья Земли". Слышали?

Константин слышал. А значит, знал и я. И это знание повергло меня в некоторое недоумение.

— Да, конечно, — сказал я. — Насколько я помню, они выступают за то, чтобы тратить деньги и ресурсы не на космос, а на приведение в порядок экологии. Но... мне всегда казалось, что это несерьезная, маргинальная какая-то группа. Выходит, среди них нашелся один псих-одиночка, которому просто повезло просочиться сквозь охрану с бомбой?

— Счастливый вы человек, Константин Васильевич, — Иван Александрович печально улыбнулся, на мгновение сделавшись похожим на настоящего доброго дядюшку, сожалеющего о жизненных неурядицах, одолевающих племянника. — Если бы это был один псих... Вы знаете, что если бы сегодня состоялся референдум по поводу вашей экспедиции, большинство проголосовало бы против?

— Не-ет, — я ошеломленно покачал головой. — Я знаю, конечно, что не все ее одобряют... Сам, собственно, каждый день получаю такие комменты. Но я полагал, что прорыв человечества к звездам, выход за пределы Солнечной системы — это исключительно важно, и что подавляющее большинство людей, по крайней мере, в нашей стране думают точно так же!

— В этом, увы, и заключается главный недостаток инфорсетей, — Иван Александрович слегка усмехнулся. — Как ни поощряй дискуссии, а люди все равно предпочитают общаться с теми, кто близок им по духу и образу мыслей, и потому, как правило, и не подозревают, что на свете существуют иные точки зрения... Знаете, Константин Васильевич, а ведь эти "Друзья Земли" и им подобные во многом правы. В последние семь лет на подготовку вашей экспедиции уходило до семи процентов всего государственного бюджета Евразийского Союза. А это огромные деньги! Вы представляете, сколько доброго можно было бы сделать, если пустить эти средства и ресурсы на иные цели!?

— Но не все ведь измеряется деньгами! — возразил я. — К тому же, насколько я понимаю, значительная часть затрат — это, так сказать, построение фундамента, нулевой цикл. Последующие экспедиции будут обходиться намного дешевле!

— Если они будут, эти последующие экспедиции, — мягко заметил Иван Александрович.

— То есть?!

— Неприятие к космическим исследованиям объясняется не только финансовыми факторами. Как вы правильно сказали, не все измеряется деньгами. Романтика дальних странствий, к сожалению, выходит из моды. Ее можно было поддерживать год, пять, десять, но не все тридцать лет, что прошли со времени запуска проекта. Большинству людей, Константин Васильевич, не нужны звезды! Они руководствуются, прежде всего, своими, глубоко земными интересами. Прежде чем куда-то отправляться, нужно привести в порядок свой собственный дом, а вы ведь, наверняка, знаете, в каком запущенном состоянии он все еще находится. Ну, и не забудем, конечно, банальный страх перед неизвестностью. Людям свойственно опасаться нового, а встреча с пресловутыми братьями по разуму может оказаться для них сильнейшим потрясением. Конечно, во многом это — результат британской пропаганды, но она действует!

— Как все плохо! — я не скрывал огорчения. Ведь если лишить меня звезд, чем я вообще буду заниматься в этом мире?! Писателей и журналистов здесь пруд пруди, причем, почти каждый — любитель и у каждого второго — несомненный талант. — Выходит, Первая Звездная экспедиция будет последней?!

— Она может стать последней, — Иван Александрович внимательно посмотрел на меня. — Точнее, она не станет последней при одном условии. Она должна завершиться не просто успехом, а оглушительным триумфом! Люди должны снова заинтересоваться далеким космосом!... Или почувствовать в нем нешуточную угрозу.

— Угрозу Земле?! — теперь я по-настоящему насторожился.

— Я доведу до вас некоторую совершенно секретную информацию, — сухо сказал Иван Александрович. — Впрочем, поправлюсь: ничего по-настоящему секретного в самих фактах нет, важна лишь их интерпретация.

— Готов, — кивнул я. — Могу дать любую подписку.

— Подписку?!

— Ну... Обязательство о неразглашении.

— Это лишнее. Обойдемся без формальностей, — Иван Александрович махнул рукой. — Вам известно, с чего началось создание гравитационных двигателей, благодаря которым стала возможна ваша экспедиция?

— С работ Кларка по гравитационному полю, — я чувствовал себя, словно студент, сдающий зачет, и в некоторой степени так оно, наверное, и было.

— Верно, — Иван Александрович кивнул с видом преподавателя, довольного ответом. — В инфорсети выложены все рабочие документы Кларка, подробно показывавшие, как он на протяжении пятнадцати лет кропотливо занимался исследованиями, проводил опыты, делал ошибочные выводы, возвращался, искал новые объяснения и решения... Вот только все эти материалы появились в свободном доступе уже после смерти Кларка, когда он был причислен к корифеям современной науки.

— Его идеи были не сразу поняты, — рискнул предположить я.

— О его идеях просто никому не было известно. Лаборатория Кларка находилась при каком-то заштатном университете, ему помогали всего два ассистента. За пятнадцать лет — одна-единственная публикация, причем, не слишком достоверная. Его считали чудаком, даже шарлатаном, у него всегда были проблемы с привлечением грантов на исследования. Тем не менее, судя по дневникам, он располагал современным дорогостоящим оборудованием, мог проводить эксперименты, требующие высочайшей точности. И он, конечно, очень рисковал.

— Вы думаете, тот взрыв в его лаборатории был не просто так? — вспомнил я статью, некогда прочитанную Константином.

— Да, он действительно произошел при очень подозрительных обстоятельствах. Но дело не только в этом. Смотрите. Появляется информация о возможной внеземной жизни в системе Хары... Кстати, интересно, что широкую огласку она получила только с третьего раза. Ранее эти сведения появлялись в инфорсети дважды с интервалом в месяц, но прошли незамеченными...

Я понимающе хмыкнул. Переизбыток информации был характерной чертой этого времени. Наверное, поэтому очень важными считались профессии аналитика и диггера, который здесь был не любителем лазить по подземным коммуникациям, а специалистом по поиску в сети. И то, что информагенства могли не сразу обратить внимание на сообщение о вероятных братьях по разуму, меня не слишком удивляло.

— ...В этой истории поражает быстрота реакции американского правительства. Вот представьте, прошло три месяца с момента катастрофы. Лаборатория Кларка разрушена до основания. Его ассистенты мертвы, сам он в больнице, откуда уже не выйдет. Материалы его исследований, согласно официальной версии, утрачены — в сети потом появятся лишь невесть как сохранившиеся копии. И тут Белый Дом, который до этого не был замечен в проявлении особого интереса к фундаментальной науке, вдруг развивает бурную деятельность. Теория и выкладки Кларка передаются для изучения целой группе ведущих ученых. MIT запрашивает и тут же получает от государства солидный грант на исследования в области искусственной гравитации. Умирающего Кларка навещает президент. На него обрушиваются слава, известность, премии — характерно, еще до того как его труды получили широкое научное признание и практическое подтверждение. Все это происходит, буквально, в последнюю неделю его жизни, но Кларк умирает знаменитостью.

— Интересно, — успел вставить я.

— То ли еще будет! Надеюсь, для вас не является секретом то, что Первая Звездная — это, прежде всего, американский проект. Именно американцы поддерживали его все эти годы, не давая заглохнуть несмотря на все трудности. И сейчас США продолжают вкладывать огромные средства в гравитационные технологии — прежде всего, космические технологии. Хотя не могут не знать о доминирующих в мире настроениях и о том, что Второй Звездной в обозримом будущем может просто не состояться.

— Значит, они уверены в том, что она состоится?

— Судя по всему, да. И еще один интересный штрих: Артур Линдеманн, директор и владелец контрольного пакета акций Precision Technics, которая, как известно, изготовила двигательную установку для вашего корабля, является двоюродным братом начальника экспедиции Марка Брайтона. И будущее этой компании во многом зависит от того, получит ли она новые заказы на такие двигатели, или нет.

— И что все это значит, Иван Александрович?

Собственно, свой вывод я уже сделал, но хотел получить и официальный ответ.

— Американцы знают что-то такое, чего не знаем мы, — спецслужбовец полностью подтвердил мое предположение. — Причем, они не торопятся делиться этими знаниями, даже со своими союзниками. И это, очевидно, как-то связано с космосом.

— Некая космическая угроза?

— Возможно. В этой связи обращает на себя внимание то, что в последние годы в США становится все более популярной военная тематика. Набирает силу пользующееся государственной поддержкой движение "Resurrection" или, буквально, "Воскрешение", ностальгирующее о тех временах, когда Соединенные Штаты были сильнейшей державой мира. Впрочем, вам, Константин Васильевич, известно об этом лучше меня.

— Это уж точно.

Один из членов нашего экипажа, а именно инженер-гравитационщик Дэвид Джонс, был прямо таки фанатичным сторонником этого движения. Одно время он сильно сблизился с Константином на почве совместного увлечения историей конца ХХ века, а вот я старался держаться от нашего "Профессора" подальше. То, что для Дэвида было далеким прошлым и предметом для искренней гордости за достижения своих предков, для меня все еще оставалось настоящим, причем, весьма неприглядным. В последнее время его восторженный "звездно-полосатый" патриотизм меня изрядно раздражал.

— Наши выводы заключаются в следующем, — продолжил Иван Александрович. По его лицу пролегла жесткая складка. — Существует некая опасность, связанная со внеземными цивилизациями. Очевидно, опасность достаточно отдаленная, поскольку американцам о ней, по-видимому, известно, по меньшей мере, пятьдесят лет...

— Ско-олько?! — вырвалось у меня.

— Есть основания предполагать, что около полувека назад к ним попали образцы инопланетной технологии, а так называемая лаборатория Кларка представляла собой секретный полигон для их изучения.

— А лабораторию Кларка инопланетяне взорвали? — не удержался я от скептической реплики.

— Есть и такая версия, — невозмутимо произнес Иван Александрович. — Вполне возможно, что эта опасность связана с системой Хары. Это, естественно, не афишируется, но "Одиссей", помимо разнообразного научного оборудования, несет шесть ракет с ядерными боеголовками.

— Вот это уже серьезно! — эта новость по-настоящему ошеломила меня. — С кем же мы там собираемся воевать?! Тем более, насколько мне известно, атомные взрывы в космосе неэффективны.

— Именно это вам и предстоит выяснить. Поэтому считайте себя разведчиками. Будьте готовы к любым неожиданностям! Не идите на поводу у научников, которые своим неуемным любопытством могут погубить всю экспедицию! И максимальная осторожность! Ни в коем случае не рискуйте и не геройствуйте! Если эта неведомая угроза существует, ваша первоочередная задача — вернуться и предупредить об опасности... всё человечество!

— Чем вы объясняете молчание американцев? — мрачно спросил я.

Моя паранойя по поводу штатников снова расцвела пышным цветом. Может быть, это и есть моя задача в двадцать третьем веке — вывести их на чистую воду?!

— Есть различные версии, — обтекаемо сказал Иван Александрович. — Самая вероятная заключается в том, что США не решились вынести этот вопрос на рассмотрение всего мирового сообщества без по-настоящему веских свидетельств и доказательств. Ваша экспедиция может такие доказательства предоставить. А учитывая то, что в настоящее время США опережают всех остальных в области космических технологий, они становятся естественным лидером Земли в случае отражения угрозы из космоса.

— С них станется и с инопланетянами сговориться, — пробурчал я.

— Константин Васильевич! Мы живем не в вашем любимом двадцатом веке! — Иван Александрович слегка улыбнулся. — Не ищите черную кошку там, откуда она уже давным-давно убежала! С нашими земными проблемами мы как-нибудь разберемся сами, ваше дело — космос. Если эта угроза есть, постарайтесь оценить ее максимально объективно и не хвататься за оружие при первых же признаках опасности. Не забывайте советоваться со старшими товарищами...

— Кто?

— В первую очередь, капитан. И ваш друг Олег Давыдов... Кстати, чтобы вы знали, я действительно его дядя... двоюродный.

— Понятно.

— Очень хорошо. Просто... знайте, с чем вы можете там столкнуться. Будьте готовы ко всему. И...

— Знаю. Постоянная бдительность!

Наскоро распрощавшись с Иваном Александровичем, я в полной прострации вышел на лестничную площадку и прижался лбом к прохладному стеклу, чтобы хоть немного охладить перегретые мозги.

Ой, мама, куда я попал?! Коварные инопланетяне, секретные проекты, атомные бомбы на "Одиссее"... Это же голливудщина чистой воды! Уж не оказался ли я в самом деле внутри какой-нибудь книжки — из этих, новых... фантастических боевиков, которые я никогда не читал?! И кто я такой тогда — главный герой, которому положено совершать подвиги, покорять инопланетных красавиц и командовать космическими сражениями, или второстепенный, обреченный на заклание?! Что окружает меня — реальный мир, пусть и сдвинутый на двести лет вперед, или химера, рожденная неуемной фантазией какого-нибудь тварь... творца?!

Интересно, может ли человек, находящийся внутри матрицы, определить, что он находится внутри матрицы?!...

Нет! Я помотал головой, отчего в ней, как ни странно, немного прояснилось. О новых проблемах глобального масштаба я подумаю позже, а сейчас надо идти. Меня ждут. Родители Константина, его брат, сестра, прочие родственники. Нормальные, близкие, любящие меня люди. И самое главное, точно не являющиеся ничьими персонажами!