Глава C. Тени в раю

Глава C. Тени в раю

— Константин, у меня есть к тебе вопрос! — Марк Брайтон снял очки-инфор, демонстративно перевел вирт в режим "не беспокоить никому" и внимательно оглядел меня долгим изучающим взглядом с высоты своего почти двухметрового роста. — Что с тобой происходит в последнее время?!

Хотя я уже давно ждал чего-то подобного, слова Марка погрузили меня в ступор. Ну, что я мог ответить?! "Ничего особенного, Марк! Просто хорошо знакомый тебе Константин сейчас прогрессует (или прогрессирует?) в начале двадцать первого века, а я тут обживаю его место", — так, что ли?

Самое интересное, что со мной и после такого откровения, скорее всего, ничего бы не сделали. Ну, кто бы решился менять пилота или снимать весь экипаж за полторы недели до старта?! Тем более, я успел заметить, что Марк как бы ни больше всех окружающих желает, чтобы экспедиция отправилась вовремя и в полном составе. Будто спешит он куда-то, честное слово...

Однако так рисковать я все-таки не решился.

— Мне сложно сказать, Марк, — промямлил я прежде, чем молчание стало гнетущим. — Я ничего особенного не замечаю. Со стороны всегда легче судить... Может, это потому что старт приближается? Ты ведь в последнее время тоже чего-то нервничаешь...

Марк бросил на меня еще один подозрительный взгляд.

— Ты изменился! — заявил он, проигнорировав мою попытку "перевести стрелки". — Ты по-иному ведешь себя во время вводных. Ты перестал доверять кораблю!

— Что?!

Оценка Марка стала для меня неожиданностью. Мое поведение в последнее время действительно изменилось — в этом я отдавал себе отчет. Прошло больше месяца с момента моего попадания в двадцать третий век, и период адаптации, когда мне было просто интересно изучать новый для меня мир, неожиданно сменился депрессией. Прежнее ощущение, будто я нахожусь в командировке в странном и необычном месте, ушло. Я полностью осознал, что попал в этот мир не на месяц, не на год, а навсегда, и от этого мне было тяжело и некомфортно. Не помогала даже личность Константина — маска, полностью сросшаяся с кожей. Даже несмотря на ее помощь я все больше ощущал себя чужаком, а необходимость постоянно контролировать каждое слово и тщательно скрывать свои переживания откровенно угнетали меня. Неоднократно мне приходилось замечать, что я становлюсь нервным и раздражительным и оттого еще сильнее замыкаюсь в себе.

Как ни странно, лучше всего я чувствовал себя во время вводных. Решение проблем, пусть даже не настоящих, а имитированных, отвлекало меня от привычных проблем и позволяло реально применять свои новые знания — в этой области мое слияние с Константином прошло наиболее гладко и даже приносило мне подлинное удовлетворение. Поэтому слова Марка меня откровенно удивили.

— Ты не доверяешь! — повторил он с нажимом. — И это нерационально. Человеческий мозг просто физически не способен воспринять и осмыслить информацию быстрее, чем автоматика. Прежде чем ты успеешь что-то понять, она не только примет решение, но и выполнит его!

— М-м-м... Марк... Мне это известно, — осторожно произнес я.

— Тогда почему ты постоянно ставишь все под сомнение?! Пытаешься действовать сам вопреки тому, что делает корабль?! Устраиваешь эти странные проверки и перепроверки?!

И в самом деле, почему? За последний месяц мне неоднократно предоставлялась возможность убедиться в потрясающей эффективности и надежности здешней автоматики. Иначе, наверное, и быть не могло — ведь как тогда управлять миллионными стадами бильчиков и почти без участия человека организовывать поставки продуктов в тысячи домов? Но я-то был родом из другого времени! И для меня полнейшее, исключительное, слепое доверие, которое питали к компьютерной и дистанционно управляемой технике местные жители, слегка напрягало. Как-то к месту и не к месту постоянно вспоминался эпизод из "Полдня", когда служба доставки перепутала двух адресатов. Очевидно, именно поэтому я всегда старался, по возможности, проверить любое решение автоматики и убедиться, что в нем нет ляпов. В конце концов, во время полета от этого зависела судьба всей экспедиции!

Вот так жизнь и напоминает, что заваливаются всегда на мелочах.

— Понимаешь, Марк, тот... м-м-м... инцидент со мной в прошлом месяце показал, что нельзя полностью доверять технике, — я говорил совершенно серьезно. — Поэтому я и начал подстраховываться... на всякий случай. А насчет доверия... Знаешь, Марк, был у вас в двадцатом веке один президент, так его любимой поговоркой было: "Доверяй, но проверяй", — последние слова я произнес по-русски.

— Константин, прекращай свои отговорки! — Марк продолжал сверлить меня своим взглядом. — Скажи, что тебя действительно беспокоит!? Не держи все в себе! Мы же один экипаж, мы должны помогать друг другу. И я надеюсь, что я не только твой босс, но и твой друг!

Я непроизвольно опустил взгляд. Интонации Марка были совершенно искренними. Кажется, он был действительно огорчен и очень хотел помочь мне, облегчить мое бремя, разделить мои проблемы. Вот только это Константин, а не я провел бок о бок с ним четыре с лишним года отбора и подготовки. Это Константин мог, наверное, назвать его своим другом, а вот я — нет. Будь на его месте кэп, я бы, возможно, прислушался к его словам, но я категорически не мог заставить себя доверять американцу!

К тому же, Марк чем-то напоминал мне одного моего давнего знакомого — тоже из Штатов, с которым мы повстречались и даже немного подружились на одном семинаре для восточноевропейских журналистов в Праге году этак в девяносто седьмом. Потом он в качестве представителя некой международной конторы приезжал к нам в Киев, я несколько дней устраивал ему экскурсии по городу, мы много общались, обсуждая самые разнообразные проблемы. Тогда я был еще, как говорится, правоверным демократом, но имел свою, весьма отличную от общепринятой в тех кругах, точку зрения на события в Югославии и первую чеченскую войну. Об этом я как-то и поведал своему другу-американцу. Мы немного поспорили, ни в чем не убедили друг друга и как ни в чем не бывало продолжили наше дружеское общение. Потом американец уехал, а через пару недель моя запланированная стажировка в США вдруг накрылась одним местом, а потом меня перестали приглашать на различные мероприятия под эгидой USAID и других родственных организаций. Как мне намекнули в одном месте, меня посчитали недостаточно политически благонадежным.

Наверное, и к лучшему. А то стал бы грантоедом, еще бы и пошел в четвертом году на Майдан... Так или иначе, эта история научила меня тому, что американцы могут быть сколь угодно славными парнями, но служебные отношения они всегда очень четко отделяют от личных. Поэтому слова Марка о нашей дружбе, скорее, насторожили меня, чем настроили на благодушный лад. Конечно, за двести лет многое могло измениться, но вот мои предубеждения из двадцать первого века против "пиндосов" никуда-то не делись!

Поэтому я сказал совсем не то, чего, возможно, ожидал Марк.

— Может быть, мне уже слишком поздно говорить об этом, но меня беспокоит наша программа подготовки. До старта неделя с небольшим, а мы все еще сидим здесь! Изучаем корабль на моделях и тренажерах, вместо того чтобы облазить его в натуре сверху донизу и заглянуть во все углы — что там на самом деле. Потом же не будешь говорить, что на модели было все по-другому! Да и вводные в последнее время стали какие-то однообразные. Такое впечатление, будто вы заранее знаете, какие неожиданности встретятся нам в полете!

На мгновение мне почудилось, что мои слова привели Марка в замешательство. Мы говорили по-английски, а в этом языке и теперь не было разницы между "ты", "вы" и "Вы", поэтому мне показалось, что он принял мои слова на свой счет. Но это наваждение быстро прошло.

— Сожалею, Константин, но твои предложения действительно немного запоздали, — произнес Марк с легкой улыбкой. — Боюсь, что внести коррективы в программу подготовки уже невозможно. Но если тебя это волнует, уверяю, что твои опасения не имеют под собой оснований. Наша техника исключительно надежна! Корабль не подведет тебя, Константин!

Я вежливо промолчал. Постройкой "Одиссея" занимались, в основном, американцы. Хочет Марк продемонстрировать патриотизм и непоколебимую веру в "отечественного производителя" — его дело. Но он прав: что-то менять уже слишком поздно. Поэтому я поспешил свернуть разговор и распрощаться с боссом. Мне и в самом деле надо было поторопиться. Впереди был вечер — последний более-менее свободный вечер на Земле перед стартом экспедиции, и у меня на него были свои планы.

Однако, вернувшись в свое временное пристанище, я позволил себе потратить несколько минут на размышления.

Нельзя сказать, будто здесь я ощущал какой-то сильный дискомфорт. Благодаря заемному опыту и чужой памяти за истекший месяц я вполне адаптировался в новом времени. Теперь я не хуже местных хроноаборигенов знал, что такое клатроны, овераторы и пусиляры. Научился пользоваться бильчиками, твинчиками, хранами, фумбочками и прочей бытовой техникой и интеллектроникой. Не шарахался в сторону от автоматических уборщиков, способных спокойно выполнять свою работу в любой толпе, и почти не оглядывался на девушек в одежде (если ее можно было назвать таковой) из модной мономолекулярной пленки.

К тому же, как некогда выразился один из классиков, это был мир, в котором хотелось жить и работать, — уютный, разумно устроенный, доброжелательный. Здесь не было ни нищеты, ни кичливого богатства, ни задавленной униженности, ни агрессивного хамства. Даже в местном Интернете не встречалось ни флуда, ни троллинга — наверное, потому что общению в нем учили в школе, каждый выступал в инфорсети под собственным именем, не прикрываясь анонимностью, а каждый вирт имел уникальный идентификационный код.

Наверное, это был хороший мир, и я мог гордиться своими современниками и потомками, построившими его. Вот только, к сожалению, он был не моим миром. Проявлялось это, прежде всего, в мелочах — характерных шуточках, словечках, отсылках к популярным в это время книгам и кинофильмам (по привычке я использовал этот термин, хотя на самом деле они назывались теперь по-другому и представляли собой полноценную виртуальную реальность). Благодаря доставшейся мне памяти я знал все эти тонкости и даже умел употреблять их к месту, но от этого они все равно не становились для меня роднее.

От всего русскоязычного культурного пространства конца ХХ — начала XXI веков двести лет спустя уцелели только детские сказки (но не будешь же постоянно лечить ностальгию "Курочкой рябой"), классики от Пушкина до Твардовского и, как ни странно, Гарри Поттер. Правда, в совершенно неканонном виде.

Оказывается, уже в конце двадцать первого века, почти через сто лет после выхода оригинального произведения, когда его популярность осталась далеко в прошлом, этот сюжет вдохновил одного молодого литератора — кстати, русского, хотя и живущего в Англии. Он официально урегулировал вопрос об авторских правах с потомками Джоан Роулинг и за двадцать лет сваял фундаментальный труд из двенадцати, кажется, томов, в которых создал намного более полный, логичный и непротиворечивый мир, чем получилось у миссис Ро, да еще и аккуратно вписанный в контекст реальной мировой истории того времени. Я, когда начал проглядывать эти книги, практически не обнаружил в них ляпов, хотя в последних томах героев занесло аж в Россию, где они активно поучаствовали в событиях 1998-2001 годов. Автор, как некогда Набоков, писал свои произведения одновременно на английском и на русском, что и принесло ему миллионы читателей как в Британии и Америке, так и в Евразийском Союзе.

Вот именно эта книга и возродила интерес к мальчику со шрамом и стала одним из первых "фьюнов" (фантастических вселенных или fantastic universes) — выдуманных миров, являющихся местом действия многочисленных книг, фильмов, випов, игр и прочего, где задействовались как оригинальные, так и придуманные другими авторами персонажи. Кстати, проблема авторских прав в двадцать третьем веке не стояла так остро, как в мое время, поэтому создание всевозможных фанфиков считалось здесь абсолютно законным и очень распространенным занятием — можно сказать, всеобщим увлечением.

Конечно, все это было очень интересно, но только подчеркивало мою оторванность от привычного окружения. Более-менее прежней оставалась только архитектура исторических центров городов, но стоило хоть немного выйти за их пределы, как все менялось до неузнаваемости. Так, от моего родного района в Одессе сохранились только Привоз (исключительно как туристический объект), кинотеатр "Родина" (памятник архитектуры конца XIX века, однако), пара "сталинок" (тоже памятники архитектуры, но середины ХХ века) и несколько смежных двориков, помещенных под стеклянный купол (историко-культурный комплекс "Молдаванка"). Все остальное было полностью перестроено в рамках концепции Среды обитания. Изменилась даже планировка улиц.

Да, не подумайте, что я жалуюсь. На мой взгляд, положение космического пилота и участника Первой Звездной экспедиции с лихвой перекрывало все эти неудобства. Просто время от времени я ловил себя на чисто мальчишеском желании — сделать что-то выдающееся самостоятельно, а не благодаря знаниям и памяти Константина. Вот только что?!

Что там входит в "обязательную программу попаданца"? Предупредить Сталина, замочить Хрущева, перепеть Высоцкого и изобрести командирскую башенку для Т-34 и автомат Калашникова — так вроде? Ну, так памятники Сталину стоят уже здесь по городам и весям. Немного их, конечно, но есть они, есть... "Государственный переворот Хрущева; его последствия — ближайшие и отдаленные" — это такой параграф в школьном учебнике. Хоть и с изрядным опозданием, но воздалось "кукурузнику" по делам его... Высоцкого включали в различные "Антологии русской поэзии ХХ века". Не всё, безусловно, но много чего. Наконец, оружейника Михаила Калашникова и через двести лет помнили и чтили наравне с писателем Сергеем Калашниковым, а фирма его имени до сих пор выпускала стрелковое оружие, причем, под все той же прославленной в веках маркой.

В общем, оставалось мне надеяться, разве что, на изобретение командирской башенки к роверу для передвижения по поверхности изучаемых планет. Как ни печально признавать, но мои личные знания и умения в этом мире были практически бесполезны. Даже о моем собственном времени тут знали больше меня благодаря рассекреченным документам и открытым за давностью лет архивам.

Да и кому теперь нужны скучные подробности о событиях двухсотлетней давности, кроме немногочисленной когорты узких специалистов? Несколько дней тому назад я посмотрел, закачав через вирт, фильм "высокой исторической достоверности" под названием "08-08-08", посвященный российско-грузинской войне 2008 года. Кинолента, вернее, "вистори" — визуальное изложение событий с эффектом присутствия, бесспорно, удалась своим создателям. Там были и выразительные батальные сцены, и сюжет, и драматизм, и даже любовная линия с хэппи-эндом. Вот только Россией в этом фильме правил Владимир Путин, а войсками в Южной Осетии командовал... генерал Рогозин. О том, что президентом тогда вообще-то был Дмитрий Медведев, в нем не было ни единого упоминания, равно как и об Олимпиаде в Пекине. Грузинский лидер Михаил Саакашвили (кстати, выглядевший моложе и симпатичнее себя настоящего) был там показан как трагический персонаж — подлинный патриот своей страны, но излишне эмоциональный, увлекающийся и доверчивый человек, попавший под зловредное влияние. А главным злодеем выступал украинский президент Ющенко, больше всего напоминавший в фильме своего тезку из "Властелина колец" в переводе Гоблина.