— Дома, — Света вгрызлась в помидор. — Разотру, как вернёмся, их лучше после душа втирать. Завтра у нас конторское поле по плану, хорошо, плугом пройдут, нам только собирать. Па, ты скоро эту таратайку заведёшь?

— Поешьте, и поедем, всё готово, — подошёл отец Фо, уже успевший вымыть от смазки руки.

— Идите мыться, а я тут всё приберу, — улыбнулась нам с Фо Антонина Петровна.

* * *

На следующее утро почти все сотрудники конторы, кроме дежурных из отдела быстрого реагирования, Павла Ивановича и двух уборщиц, со смехом загрузились в два автобуса навроде привычных для меня "пазиков", и мы поехали на уборку картофельного поля, за которым по лету смотрели в основном люди из отдела обслуживания.

В первое время, когда я узнала об этой стороне местной жизни, думала, что здесь "законсервировалась" советская традиция, но всё оказалось иначе. Объяснил мне тогда Поп, очень любивший такие выезды, и регулярно напрашивавшийся на прополку и окучивание картошки.

— Лаки ведь рассказывал о блокаде?

— Да, — я как раз жарила на кухне картошку, он резал салат, ожидая Хаука и Лаки — они договорились встретиться у Светки.

— Ну вот, значит знаешь, что живые организмы через блокаду не проходят, и многие продукты, соответственно, тоже. Поэтому каждый город должен иметь запас овощей, чтобы меньше зависеть от поставок.

— Погоди, значит... — я начала соображать. — Значит, наша контора делает такой запас?..

— Не только наша, а любая крупная организация теперь имеет свою делянку, на которой обычно садят картошку и капусту — с ними не так много возни, как с помидорами, к примеру. И овощехранилища у нас в каждом квартале есть.

Позже я узнала и другие подробности. Когда началась паника с распродажей частных домов в городах, руководство страны обеспокоилось возникновением заброшенных районов, ставших прибежищем мелкой шушеры, а то и крупных банд, да и уменьшением поставок продовольствия — люди-то с огородов всегда кормились. И нашло выход, скупив земли и передав их в пользование всем желающим: каждый арендатор обязывался отдавать государству двадцать процентов урожая основного вида выращиваемых на участке продуктов — овощей или фруктов, — остальное не облагалось никакими налогами, и могло, при желании, продаваться на рынках сельхозпродукции, но не частным скупщикам. Только гораздо выгоднее было сдавать урожай в лицензированные пункты приёма, получая на руки именные документы о том, что в случае блокады сдавший урожай человек и вписанные в свидетельство члены его семьи имеют право на ежемесячное дополнение к пайку в размере одной двенадцатой от сданного урожая, выбирая — теми же продуктами, какие сдали, или иными, по установленным нормам. А через год, к новому урожаю, документы на сданные овощи-фрукты обменивались на деньги по ценам урожая прошлого года. Такая система, конечно, не предотвращала всякие махинации — они есть в любом государстве, — но гарантировала, что человек в любом случае получит пусть и небольшой, но всё же доход. Люди стали возвращаться в заброшенные было районы, хотя и не для постоянной жизни — это всё же было опасно, — а как на дачи. Кто-то восстанавливал собственное хозяйство, в будние дни живя в новых квартирах многоэтажек, кто-то брал участки от своих организаций или государства. Заброшенные районы, конечно, не совсем исчезли, но "белых пятен" в городах стало намного меньше, люди были уверены, что их не лишат урожая мародёры, частенько промышлявшие на дачах, к тому же, как грибы после дождя, выросли мелкие перерабатывающие заводики, продукция которых расходилась в ближайших кварталах. Именно поэтому в магазинах было так много овощных заморозок отличного качества — все они делались прямо в городе. Узнав об этом, и о том, что значительная часть горожан переехала в небольшие городки и деревни, я подумала, что удары исконников всё же отчасти приводили к желаемому результату — люди уезжали из перенаселённых городов, в некотором смысле возвращаясь к "натуральному" хозяйству. Но это было лишь в больших странах, потому что в какой-нибудь Голландии все и так друг у друга на головах живут. Ну а в странах бывшего СССР организации каждую осень отправляли "отряды сборщиков урожая", на свои или колхозные поля. Мы, к слову, сотрудничали с колхозом, трактористы которого пахали наше поле, а мы помогали им собирать урожай сахарной свёклы. Но до этого момента было ещё далеко — её убирают намного позже.

Работать в поле оказалось весело, хотя и не очень-то легко. Женщины и мужчины постарше под руководством Маргариты Васильевны собирали и тут же перебирали урожай, более крепкие мужчины и парни под командованием Петра Анатольевича таскали полные мешки. То тут, то там раздавались смех и шуточки, частенько скабрёзные, но всё же не переходившие грань приличия, а то и песни. Тётя Маша, взяв в помощницы Кью, готовила обед на полевой кухне, и был тот обед вкуснее, чем в самых дорогих ресторанах.

После обеда мы снова, уже не так бодро, но всё же весело отправились на поле, на котором вскоре началось оживление — Пётр Алексеевич, на время оставив Андрея Ивановича руководить грузчиками, пошёл фотографировать своих подчинённых. Это, как я вскоре поняла, была конторская традиция — делать "картофельные" фотографии сотрудников.

— Эй, Хаук, собирай своих, вы у меня сегодня не отвертитесь, как в прошлом году, все под объектив попадёте. Ната, вы тоже к ним, это ведь ваша команда, нечего скромничать в сторонке.

Через несколько минут он составил из нас композицию "доблестные борцы с урожаем", и мы, грязные, потные и несколько недовольные, улыбнулись камере дорогого фотоаппарата.

— Всё, ребята, ждите файла с фотками, — Пётр Алексеевич, махнув рукой, побежал к женщинам из отдела обслуживания, а мы, успевшие за эти несколько минут чуть передохнуть, вернулись к работе.

Тяжёлая работа всё же не была неприятной, ведь работали все, и для себя, поэтому ноющие руки и спины не мешали вечером, на обратном пути, смеяться и уже всем вместе горланить песни, да так, что автобусы качались. Всё же в чём-то древние традиции верны — такие полевые работы не утомляют душу, как сиденье в душных офисах, а дарят радость хорошо выполненного дела.

* * *

К вечеру четверга мы всё же подустали. Это только кажется, что собирать картошку легко, а на самом деле тренировка похлеще всяких фитнесов: наклон, разгибание, подкопка лопатой, и переборка клубней, от которой пальцы к вечеру корёжит, как от артрита. А тут ещё погода, всё лето бывшая мягкой, тёплой, и с дождиками вовремя (в моём мире, я это отлично помнила, лето две тысячи семнадцатого было не очень хорошим), начала портиться, небо нахмурилось, опустилось пониже, и стало сыпать чем-то чуть крупнее тумана. Тепло, но душно, сыро и на нервы действует. Так что песен в автобусе уже не пели, а тихо разговаривали, довольствуясь в качестве собеседников соседями по лавке. Мне повезло — я сидела лицом к соседям. Рядом со мной, так получилось, ехал Хаук, а напротив расположились Лаки и Павел Иванович, настоявший на том, что он "не развалится всего от одного дня в поле", и "дайте же молодость старому человеку вспомнить, на девушек посмотреть". Теперь старый учёный беседовал с парнями, а я слушала, не вмешиваясь в разговор, касавшийся в основном теорий пространства и влияния экспериментов исконников на людей. Павел Иванович долго слушал Хаука, потом заговорил сам:

— Я с первого нападения отслеживаю, что происходит на Земле, и меня кое-что настораживает. Некоторые события укладываются в теорию, которую отчасти поддерживал ваш дед, Лаки. В последнее время всё чаще стали наблюдаться пространственно-временные сбои, разновременность вроде бы одновременных событий. Наиболее простой и распространённый пример: люди договорились о встрече в определённое время, и один из них пришёл намного раньше, хотя изначально сильно опаздывал и не мог преодолеть это расстояние за столь короткое время, а второй, наоборот, сильно опоздал, притом, что был рядом с местом встречи, и уверен, что пробыл в дороге минут пять.

— Это обычная субъективная оценка времени, — пожал плечами Хаук. — Вы же знаете, что "всё относительно".

— Вы ведь физик, коллега, и должны понимать, что голословные утверждения пристали обывателям, но не мне, — несколько обиделся Павел Иванович. — Я говорю не о простых ошибках в субъективной оценке времени, не о непунктуальности людей, а именно о временном сбое, который фиксируется приборами, в том числе видеокамерами в учреждениях. Случаи разновр,i>еменья, как я это назвал, характерны именно в период перед новой атакой исконников, причём с каждым разом такое разновременье всё сильнее. Боюсь, что они невольно влияют на пространственно-временную структуру в данной точке Пространства.

— На всю Землю? — уточнил Лаки.

— Скорее всего. За эту четверть века произошли уже сотни нападений, от относительно безвредных в первые год-два до того удара по Чикаго, о котором вы знаете отлично. Боюсь, что все эти действия исконников создают своеобразные "волны" в Пространстве-Времени, подобные гравитационным. Точно так же, как брошенный в лужу камушек, когда порождённые им волны расходятся, отражаются от берегов, взаимно гасятся или усиливаются. Так и здесь.

— Это ваше предположение, — снова подал голос Лаки. — Причём здесь мой дед?

— Он когда-то высказал мысль, что, простите за тавтологию, мысли людей могут усиливать влияние приборов исконников. Вы, Лаки, по себе знаете, как эти приборы действуют на параллельщиков. Ваш дед предупреждал, что и вы, в свою очередь, действуете на их технику, когда оказываетесь слишком близко к ней. К тому же ни один учёный, как бы ни стремился доказать обратное, до сих пор не знает, что такое мысль, воспоминание, фантазия, уж простите за патетику. Вы ведь знаете о силе внушения, из-за которой у одарённого или введённого в транс человека могут появиться ожоги, рубцы, даже раны.

— Вы ещё о стигматах вспомните, — обернулся к нам сидевший за спиной Павла Ивановича Сол.

— А почему бы и нет? — старый учёный улыбнулся. — Это ведь тоже проявление мысли человека, его эмоций, веры. Врачи ведь на самом деле не совсем понимают механизм возникновения подобных ран. Есть и другие примеры воздействия мысли на физический мир.

— На моей родине такое говорят о землетрясениях, — вставила я. — Что они намного чаще происходят там, где вот-вот начнётся война, и что это связано с повышением уровня агрессии, но, кажется, никто из учёных этого не проверял.

Павел Иванович хотел ответить, но в этот момент мы въехали во двор конторы, разговор прервался, и был мной забыт, потому что требовалось думать об ужине: Фо в эту ночь дежурила в конторе, дома ничего готовленного не было, а есть уж очень хотелось, и не мне одной — парни не горели желанием готовить каждый для себя.

* * *

Конторское поле убрали к полудню пятницы, и мы всем коллективом устроили "праздник урожая": на поставленных тут же, на поле, грубо сколоченных столах кроме картошки были и свежие салаты, и копчёная рыба, и неизменные шашлыки, приготовленные сразу по нескольким рецептам — умельцы соревновались друг с другом, устроив импровизированный конкурс. Некоторые женщины даже успели за предыдущий вечер напечь пирогов, и теперь выставили свои кулинарные шедевры, обсуждая достоинства и недостатки разных начинок, и способы приготовления теста. Пётр Анатольевич дал "добро" на закупку хорошего спиртного, и выделил из бюджета деньги, так что на столах красовались и бутылки с водкой и вином. Я на таком застолье была впервые, и не знала всех традиций, хорошо, Кью успела подсказать, и в самом начале пира я встала вместе со всеми, когда Павел Иванович, как старейший сотрудник конторы, чуть срывающимся голосом начал:

— Эх, картошка, объеденье...

— Пионеров идеал-ал-ал! — подхватили все, смеясь и чокаясь стаканами. Знаете, а варёная картошка и под сухое вино идёт великолепно. Особенно с шашлыками.

— Поздравляю всех с окончанием полевых работ! — встал Пётр Анатольевич. — И хочу подвести итоги. Лето выдалось хорошим, внесённые в прошлом году удобрения не подвели, колорадского жука удалось изгнать с позором, хотя эта победа, к сожалению, лишь тактическая. Но всё вместе это дало отличный результат: урожай в нынешнем году сам-десять! Наше овощехранилище заполнено полностью, а излишки пойдут на перерабатывающий завод. Излишков, к слову, почти столько же, сколько и в нашем хранилище. В общем, через год вам за этот урожай будут большие премии!

— Ура! — все снова чокнулись.

* * *

Вторая половина сентября радовала почти летней погодой — сухо, солнечно, очень тепло, только что ночи уже холодные. Картофельная эпопея давно закончилась, все вернулись к своим обязанностям. Меня всё больше загружали работой, просили то библиографические списки распечатать, то справку по какой-нибудь книге сделать, то послать заказ на электронное издание. Интернета в привычном мне виде — с онлайн-библиотеками, торрентами и тому подобными удовольствиями — здесь не было, "всемирная паутина" развивалась чуть иначе, и оцифрованные книги и статьи следовало заказывать у библиотеки-владелицы оригинала, правда, эта услуга была бесплатна, да и книги присылали в отличном качестве и очень быстро. Как здесь работало авторское право, я не могла понять, потому что никогда не слышала о его защите. Вроде, каждое прочтение электронной книги или статьи уже приносило своим авторам доход, так что они особо не волновались насчёт электронных копий. Я с удовольствием делала запросы на указанные сотрудниками работы, и иногда пользовалась служебным положением, заказывая что-нибудь уже для себя. Ещё в начале лета я, узнав о местных особенностях электронных библиотек, "подсела" на старинные дамские журналы полуторавековой давности, и Фо даже ругалась иногда из-за того, что я совсем не интересуюсь современной модой.

— Ты не учитываешь, что и ваши моды для меня — не современные! — защищалась я, читая с нового большого планшета первый перевод "Отверженных" Гюго — дореволюционные журналы были посвящены не только одежде.

— Тьфу на тебя! — сердилась Фотончик, и убегала из дома, успокаивая нервы в прогулке по магазинам косметики. Впрочем, она редко что-то покупала, ей просто нравилось представлять, что она может приобрести всё, что понравится. Мечты часто приятнее реального обладания вещами, и очень практичная Светлана, зная об этом, поддерживала душевное равновесие такими вот прогулками. А потом звала в гости своих подруг, и они привлекали меня к разработке нового платья или блузки: "Давай, пылеглот, рассказывай, что вычитала в своих манускриптах". Вышивки и отделки из старых журналов вскоре обретали материальность, украшая уже современные платья и сумки.

— Мы тебе ещё и приплачивать за консультации должны! — смеялись обе швеи. Кью тоже увлеклась рукоделием, и Лот однажды, отозвав меня в сторону, тихо поблагодарил за схему вязаного пояса: он был не только водителем, но и механиком, и частенько работал на сквозняке, а теперь "утеплился" благодаря связанной женой обновке. Понемногу вязала и я, но меня это занятие всё же не очень привлекало.