Книга 1. Клан. Встать с колен

— Все! — вдруг парень остановился, словно наткнулся на стену. — Кажется, пазл окончательно сложился! — он задумчиво посмотрел на внутреннюю площадь крепости, где по-тихонько бурлила обычная хозяйственная жизнь. — Еще ведь не проведен обряд принятие в клан новых членов и поэтому его можно и нужно использовать ..., — улыбка (и по-всей видимости, коварная улыбка) вновь показалась на его губах. — Главное успеть подготовиться.

Едва он произнес эти слова, как сорвался с места и понесся вниз, к крепости.

22.

Королевство Ольстер

Около трехсот лиг к югу от Гордума

Приграничная с Шаморским султанатом провинция Керум

Высокий молодой мужчина на черном красавце аргамаке в нетерпении гарцевал в том месте, где старинный купеческий тракт пересекала неухоженная грунтовая дорога. Лоснящийся от пота жеребец грациозно перебирал изящные ноги, вгрызаясь копытами в припорошивший дорогу снег.

— Достойнейший, — почтительно произнес стоявший рядом с ним коренастый всадник в красно-черных пластинчатых доспехах, которые металлическими пластинами опускались до самых пят. — Мы слишком сильно оторвались от обоза.

Тот, кого назвали Достойнейшим, бросил недовольный взгляд на едва видневшуюся головы обоза, который медленно вползал в лес. Урякхай, сотник красного тумена бессмертных Великого Шамора и единственный сын Сульдэ, десницы султана, резко дернул поводья, от чего аргамак буквально взвился в воздух.

— Отродья Нимбуса! Они что не могут двигаться быстрее?! — злом сверкнули его глаза. — Гони их быстрее! Если надо, то пройдись девятихвостой камчой (плеткой с девятью хвостами, в кончики которых были вшиты металлические грузы) по их жирным спинам! — однако старший телохранитель, приставленный его отцом, не отводил глаза. — Ну?! — раздраженно буркнул Урякхай. — Ты еще здесь?

— Повозки старые, Достойнейший, и едва едут, — телохранитель, опытный воин, сопровождавший самого Сульдэ еще в годы первых походов Великого Шамора, говорил не торопясь, что мужчину злило еще сильнее. — Они слишком перегружены...

Последнее было сказано несколько более эмоционально, что стало для взрывного как порох Урякхая последней каплей. Его жеребец, получив в бока болезненный укол от шпор всадника вновь взвился и умчался в сторону приближавшегося обоза.

Втягивающиеся в лес первые повозки, действительно, еле плелись. Переделанные из крестьянских телег, латанные — перелатанные, нагруженной горами какого-то немудреного скарба — мешками, рулонами ткани, сундуками, они чуть ли не до брюха погружались в едва подмороженную дорогу.

— Ах, вы, собаки! — Урякхай налетел своих же людей как коршун и сразу же начал без разбора стегать и не успевших спрятаться возниц и пытавшихся отбежать с его пути пеших воинов из ополчения. — Плететесь, как беременные корги (крупное копытное животное)! — он раз за разом с силой опускал плеть. — А ну прибавить ход! — от очередного особо "удачного" удара кожаной плетью какой-то бедолага сильно вскрикнул и, дернувшись, с хрустом угодил под колеса приближавшейся повозки. — Быстрее, быстрее! Грязные корги!

Прискакавший за господином старший телохранитель со своими двумя десятками лишь горько усмехнулся, глядя на все эти художества. Ему было совершенно понятно, что даже такими средствами перегруженный сверх меры обоз заставить двигаться быстрее не получиться.

— Эй, вы! — видимо до сотника это тоже дошло и он прекратил раздавать удары. — Выбрасывайте с повозок все барахло кроме продуктов для армии Великого Шамора! К Нимбусу это все! — не видя реакции оторопевших воинов, которые совсем не спешили расставаться с награбленным в селениях имуществом, Урякхай спрыгнул с жеребца. — Скидывай! — он хватил с ближайшей повозки мешок с каким-то тряпьем и сбросил его на землю, в грязь. — Быстро!

Высокая фигура металась по обозу, стегая плетью толпящихся как бараны ополченцев и возниц и валила на землю все, что нельзя было употребить в пищу.

— Господин, — старый воин, наконец, нагнал его, крепко ухватив за отворот теплого подевки, выступающей из-под доспеха. — Господин, остановись! Господин! — он видел то, чего не видел или не хотел замечать его молодой господин — налитых злобой глаз воинов, сжимавших в руках оружие. — Достойнейший!

Урякхай очнулся лишь тогда, когда оказался в нескольких десятках метрах от головы обоза, прикрытый со всех сторон всадниками охраны. Прямо на него смотрел старший телохранитель, крепок его державший.

— Отпусти! — едва увидев кто его удерживает, прошипел Урякхай. — Иначе я прикажу стегать тебя до тех пор, пока твоя кожа не начнет слезать небольшими лоскутами.

С непроницаемым лицом телохранитель склонился в ответ и произнес.

— Твой отец, Победоносный Сульдэ, десница самого султана, приказал мне хранить тебя от опасностей и ошибок в этом походе..., — он смотрел прямо в глаза закипавшему от бешенства мужчине. — И поэтому я говорю тебе, господин, отбирая у своих воинов добро, ты нарушаешь Великую Иссу, наш закон и опору (Великая Иса — архаичный свод законов и неписанных правил, со временем ставший для Шаморского султаната главным законодательным актов, регламентирующим практически все сферы жизни человека).

В этот момент старый воин кивнул на суетившихся возле разбросанного имущества воинов, которые с драками и воплями отбирали друг у друга какие-то тряпки, свертки.

— Великая Исса гласит..., — начал старик однотонным речитативом "зачитывать" (словно молитву) соответствующую статью. — Если во время похода воин добудет себе имущество, то доля его после уплаты султанской священна..., — и тут его глаза укоризненно воткнулись в Урякхая. — Ты же сам господин, позволил своим воинам взять в селениях врага все, что они пожелают, и потом отдал их жителей на усладу своим воинам, — тот медленно темнел лицом. — Господин, большая часть твоих воинов еще недавно пасла чужие стада в степи и имела лишь одни равные порты. Эти вещи для лишь единственный способ вернуться в свои кочевья достойными людьми.

Урякхай опустил голову. Он, действительно, при подходе к первому крупному селению пообещал возглавляемому им отряду фуражиров отдать село и все, что в нем есть. Тогда все это было для него нескончаемым весельем — чередой быстрых скачек, кровавых развлечений с пойманными пленниками, сладостных утех с красивыми девами. Естественно, ему, сыну прославленного Сульдэ, возглавлявшего Великий поход Шаморского войска, было ни к чему какие-то кровавые тряпки, рваная одежда пленников, их жалкое имущество, их рано постаревшие жены. Для его же воинов все было совершенно иначе... Бывшие пастухи, годами не спускавшиеся с гор и редко видевшие других людей, после слов своего господина стали словно дикие звери, жаждущие крови. Ненасытной саранчой этот и другие отряда проходились по северным провинциям Ольстера, разбирая добротные дома и постройки королевских сельчан на части, собирая в свои неподъемные мешки каждый кусочек металла, каждый кусочек керамики, каждый рваную тряпку. Зверея от безнаказанности он набрасывались на беззащитных сельчан, убивая и насилую их... И сейчас, отяжелев от крови и убийств, они чувствовали себя людьми иной породы, которые стояли над всеми остальными, и они были готовы драться за свое барахло как псы...

— Хорошо, — с трудом он начал выдавливать из себя, исподлобья смотря на своего телохранителя. — Но все равно... поторопи это стадо. Я не желаю, гнить тут, пока мой отец ставит на колени этих грязных червей, пока он берет крепости и города королевства!

Не глядя больше на своего воина, Урякхай поднялся с земли и вскочил на жеребца. Телохранитель же, сделав несколько шагов в сторону обоза, внезапно застыл. Правая рука его скользнула на рукоятку длинного клинка, где и успокоилась.

— Туран! — крикнул десятника старик, не отводя глаз, от хвоста обоза, который исчезал за деревьями. — Возьми двоих из этих (этими он презрительно называл ополченцев) и проверь, что там случилось!

Мощный воин с широченными как у гномов плечами с силой стукнул себя по груди и с хеканьем понесся вперед. Возле одной из повозок он гортанно что-то крикнул и к нему присоединилось еще двое всадников...

Странный шум тем временем нарастал. В какой-то момент изумленный Урякхай различил в этом общем гуле, который уже не глушили плотные еловые кроны деревьев и многочисленные повороты лесного тракта, явно чужие боевые кличи. В доли секунды на его лице явно отразились резко испытываемые им эмоции... "Враг!!! Это же враг!!! Наконец-то! — настороженность уступило место изумлению, которое в свою очередь превратилось в бешеную радость. — А-а-а-а-а! Настоящий враг! Эти земляные черви, мерзкие пожиратели падали все-таки решились на нас напасть! — он с трудом скрывал свою радость, предвкушая, как втопчет в грязь врага. — Я вырву их предводителю сердце и сожру его прямо на его глазах... А из его черепа я прикажу сделать кубок, чтобы все знали, что бывает с тем, кто посягнет на меня!".

Столпившиеся возле головы обоза всадники и пешие воины еще не понимали, что происходит. Этот гул, еле слышные выкрики, они списывали на очередную поломку или свару между ополченцами, не поделившими какое-нибудь барахло или еще оставшуюся в живых девку. Никто из них даже не почесался оправить кожаные нагрудники или проверить как вынимается меч.

— Увозите господина! — старик-телохранитель, не дожидаясь гонцов, уже отдавал распоряжения. — Я задержу их..., — вытащив тяжелый полуторный меч, он даже не посмотрел на остальных бессмертных в полной уверенности, что они выполнят его приказ.

Не учел он лишь одного — уязвленного самолюбия младшего Сульдэ, которого отец, всячески оберегая, и так старался отправлять на самые безопасные задания. Даже в этом поручении, собрать с десятка сел все продовольствие для армии, Урякхай видел для себя если не оскорбление, то уж снисходительную насмешку... Мол, ты сынок еще мал и неопытен, побудь пока позади нас, а потом, когда подрастешь... Словом, молодой шаморец увидел в этом неожиданном нападении для себя прекрасный шанс доказать своему отцу, что он уже давно вырос и достоин своего прославленного родственника!

— А ну прочь! — словно бешеный Урякхай заорал на массивных всадников, покрытых металлом. — Урякхай никогда не покажет врагу спину! — его длинный голубой клинок с тихим шелестом вышел из ножен. — С дороги, старый волк! — побледневший старик резко дернул поводья, уводя скакуна с его пути. — С дороги!

Его сразу же нагнали бессмертные в красно-черных доспехах и окружили плотным кольцом.

— Вперед! — заорал Урякхай, когда обрастая все новыми и новыми всадниками отряд его телохранителей, устремился к хвосту обоза. — Раздавим этих собак! Смерть земляным червям! Смерть земляным червям! А-а-а-а-а!

В это самое мгновение он был, действительно, счастлив! Прощай, снисходительные взгляды других сотников тумена бессмертных, опытных покрытых шрамами рыбак, которые прекрасно видели его привилегированное положение! Прощай, скрываемые усмешки друзей, за глаза называвших его молочным бычком! Прощай, злоба на свое собственное бессилие что либо изменить! Сейчас, именно сейчас, он докажет им всем, что достоит называться настоящим шаморцем!

Враг появился внезапно, словно вырос из под земли... Казалось бы, вот только что Урякхай скакал окруженный со всех сторон своими воинами, как и он радостно распевавшими песнь войны... Казалось, никто и ничто не способно остановить их — почти два десятка закованных в тяжелые доспехи всадников бессмертных, за которыми подобно бурной морской волне неслись и остальные ополченцы...

СШИБКА! Сильный удар! Громкий стук металла, жалобное ржание лошадей и яростные вопли людей — все это смешалось в дикий клубок сражения! Урякхай в какой-то момент оказался подхвачен настоящим вихрем, который словно не замечал его острого клинка и сильных ударов конских копыт! Он, как и все, что-то кричал, бросал меч то в одну то в другую сторону! Все перед его глазами смешалось. Шаморец уже не различал, кто перед ним свой, а кто чужой! Красно-черный метал доспехов бессмертных смешался с темным иссиня черным металлом лат гвардейцев Ольстера.

— Господин! Господин! — Урякхай только чудом не располовинил своего телохранителя, когда он пытался схватить его за руку. — Господин, надо уходить! Их слишком много!

Вдруг что-то с гулким гудением снесло одного из бессмертных, который, без устали размахивая огромным двуручным мечом, прикрывал своего господина слева. Быстро взглянув на упавшего на землю, Урякхай с диким изумлением увидел торчавший из спины телохранителя здоровенный в локоть длиной металлический наконечник.

Тут вновь раздался этот же звук и очередного бессмертного снесло вместе со скакуном как пушинку. Другого в доли секунды словно лесного дикообраза нашпиговали стрелами, словно пергамент прошивавшими массивные щиты бессмертных и их нагрудные панцири.

— Господин, в опасности! — старик вырвал из рук шаморца поводья и дал щенкелей своему иноходцу, моля чтобы тот вынес с поля бои и его и его господина. — Давай, милый, давай! Закройте господина! Господин, в опасности! — оставшиеся бессмертные, кто услышал его призыв, сразу же закрыли его своим телом и щитом. — Задержите врага!

Неполный десяток всадников выставив вперед ромбовидные щиты и наконечники длинных мечей стеной преградил путь наступающему врагу. Все остальные же, конные и пешие ополченцы, толпились где-то позади или того хуже попрятались по лесным норам и буеракам. Немалое число их лежало и на земле, покрывая ее страшным ковром из потрошенных людских тел, конских туловищ, кусков металла.

— Давай, Борвей (с шаморского — лев), давай! Неси! — кричал старик, прижавшись к шее жеребца. — Держитесь, господин! — Урякхая и сам уже понял, что его бессмертные с их тяжелыми доспехами оказались их врагам на один укус. — Бросайте щит! — оба всадника словно по команде отбросил в снег тяжелые щиты, притороченные к седлу. — Быстрее, господин!

Враги шли за ними буквально по пятам. Около пяти десятков воющих подобно волкам всадников в необычных войлочных шапках не отставали от них не на шаг. В другое время и в другом месте их неказистые лошадки не смогли бы даже приблизиться к чистокровному иноходцу Урякхая. Но, сейчас, нагруженный несколькими пудами метала доспехов аргамак явно начинал уставать.

— Господин, меч! Бросайте его! — старик потянулся к тяжелому клинку шаморца, но тот сжал его руку подобно клещам. — Бросайте! Иначе жеребец не вытянет! И нагрудный панцирь (съемная массивная пластина, часть доспеха, защищающая грудь всданика)! — судя по дикому выражению лица Урякхая, на такое бесчестие он никак не мог пойти. — Режь ремни! А-а-а-а-а! — вдруг старик привстал на стременах и со всей силы заорал, размахивая руками. — А-а-а-а-а-а!

Через мгновение заорал и шаморец, разглядев впереди группу всадников, доспехи которых были окрашены в черно — красный цвет. Это был передовой разъезд одной из сотен тумена бессмертных, которому они и везли продовольствие. Они тут же отозвались воинствующими криками и пришпорили своих лошадей. Тяжелые массивные всадники медленно набирали скорость...