|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 16: Поворотная точка
Трехгранное лезвие рассекало камень словно влажный песок, оставляя за собой глубокий проплавленный след. Точные, выверенные линии знакомого до последнего штриха ритуального чертежа покрывали выступающую из скального массива монолитную глыбу, обточенную ветрами и дождями до столь удобной площадки. Еще совсем немного: нанести знаки и замкнуть контур защитного периметра.
Рослый черноволосый мужчина закончил работу и отложил атам в сторону. На какое-то долгое, томительное мгновение он замер, глядя в серебристый диск луны, выглянувший в просвет тяжелых туч, лишь ненадолго разогнанных штормовым ветром. Вскоре дождь продолжится, но сейчас у него есть столь нужные мгновения без падающей с небес воды.
Броня потекла по телу, сворачиваясь в неактивное состояние. Короткая ментальная команда, тускло мерцавшие кристаллы угасли, скрытые зажимы разомкнулись, позволяя воину снять с себя лишнее. На камень за чертой защитного круга легло оружие, броня, амуниция и, главное, подвеска из двух хранов. Сейчас ему не нужна гарантия выживания и безопасности, если что-то пойдет не так.
Не было колебаний или сомнений: решение было принято давно, сегодня лишь пришло время исполнения. Осталось правильно подгадать момент, когда эфир будет забит потоком системных сообщений от разведгруппы отряда, а Зуан погрузится в виртуальное пространство имплантата и сосредоточит внимание на работе. Глупо рассчитывать, что после недавних откровений его надолго оставят без наблюдения, но если Леди отзовется — его временное... отсутствие можно будет оправдать. А если не отзовется... Он медленно втянул вкусно пахнущий ночной воздух, задержал дыхание, медленно выдохнул. Если Мать не отзовется, он ничего не сможет изменить даже если бы вдруг захотел.
Нагое тело пробил озноб. Холодный ветер, казалось, продувал насквозь, босые ступни теряли чувствительность на ледяном камне. Сейчас это даже приятно, как сладок наполненный грозой и ароматами мокрой листвы воздух. В такие моменты жизнь ощущается особенно остро во всем ее несовершенстве и множестве слабостей. Именно это стоит оставлять в памяти: прелесть состояния жизни. Даже обостренную чувствительность на мелкие неудобства, чувство боли и дискомфорта, голод и ощущение холодного пронизывающего ветра, пробирающего до души острыми иголочками льда.
Имплантат сообщил об ожидаемом событии: группа вышла к цели, поток информации скачкообразно усилился. Пора. Воин отключился от общей сети, принудительно заблокировал передачу данных, лег на камень поверх прорезанных линий и прикрыл глаза. Дыхание выровнялось, тело расслабилось. Накатило облегчение, смывшее тяжелую усталость: бесконечные сотни лет ожидания и пустого существования подошли к концу. Неважно, как повернутся события в будущем и к чему приведут, пусть даже к гибели, но этот затяжной кошмар наконец-то закончится.
Губы дрогнули, шепча беззвучные слова. Просьбу о благоволении и благословении, обращенную к той, кого он даже мысленно называл матерью. Это не нужно для ритуала: его запускала ментальная команда. Это нужно для него самого. Слишком давно он не ощущал касания родной стихии, слишком долго скрывал то, что было центром его личной вселенной и смыслом жизни. Слишком много накопилось страхов, тревог и сомнений.
Слишком много времени прошло впустую.
С последними беззвучными словами ритуал заработал. Сердце остановилось на выдохе, имплантат, получив сигнал о смерти носителя, подал аварийный сигнал, который так и не ушел в общую сеть, увязнув в протоколах блокировки. Серебряная луна скрылась за плотными тучами, погружая мир во мрак надвигающегося шторма. Прорезанные в камне линии чертежа медленно затапливала мглистая сизая дымка, ручейками стекалась к мертвому телу.
Мгновения текли одно за другим. Давно прошло отведенное время молчания, которое еще можно было бы списать на сбои связи. Вышло время, когда клиническую смерть еще можно было обратить, но еще не наступил миг, когда черта невозврата будет пройдена. Время, когда начнет отмирать имплантат и безнадежно пострадает мозг.
Ласковое прикосновение тонких бледных пальцев к голове совпало с рваным порывом ветра, растрепавшим тяжелые смоляные пряди и принесшим едва слышимый женский голос. Певучий и нежный, словно льдистый хрустальный перезвон, теряющийся в посвистах штормового ветра и далеких громовых перекатах, слышимый лишь для того, кому предназначались ЕЕ слова. Неуловимые касания изящных, сотканных из жемчужной стылой дымки рук, очерчивающие кончиками пальцев заострившиеся скулы. Веки воина дрогнули и поднялись, открывая мутный взор черных во тьме глаз.
Ему потребовались мгновения на осознание и понимание происходящего, а после — счастливая улыбка изогнула губы, радость и облегчение затопили душу: его не забыли и не отвергли, несмотря на допущенные ошибки и проступки, которые он так и не смог простить себе сам. Воин неподвижно лежал на стылом мокром камне и слушал песню хрустального голоса, вслушивался в журчащие слова... и соглашался с мягким укором в ЕЕ речах. Ни малейшего осуждения — лишь поддержка и окрашенная множеством смыслов и образов прошлого давняя просьба: "Живи, мое Дитя", повторенная еще раз.
Давно истаял сизый туман, а возрожденный тенебра молчаливо смотрел в ночные небеса и улыбался, всё так же лежа на ледяном камне под пронизывающим ветром, более не доставляющим неудобств, и лелея в памяти голоса двух сестер: хрустальный — младшей и бархатный — старшей, отозвавшейся на исходе перерождения.
Мерно забилось сердце в груди, воин медленно вдохнул, выдохнул, восстанавливая прерванный ритм. Какое-то время придется себя контролировать, пока не выработается привычка к правильной механике и он не перестанет забывать про такие естественные мелочи. Жизнь в среде технической цивилизации диктует свои условия и требует большей осторожности и внимательности.
Мужчина сел. К моторике тела надо привыкать заново, и сделать это придется очень быстро: свободное время вышло. Он давно должен был выйти на связь, но имплантат отторгается организмом как чужеродный элемент, и ему приходится прилагать усилия, чтобы не потерять его. По телу пробежала дымная темная пелена, тенебра повел плечами, тряхнул головой. Имплантат угомонился и перестал заваливать сознание сигналами тревоги, уйдя на принудительную... сонастройку к носителем. Кривая усмешка мелькнула по губам: технологии нарим в его случае — удача, ведь биологический имплантат, как и любой условно-живой организм, может быть... подогнан под его нынешнее состояние.
Улыбка угасла. Пора восстанавливать связь, он и без того отсутствовал дольше допустимого.
— "Ринор?" — полный тревоги голос прилетел по аварийному каналу раньше, чем заработала штатная связь.
Заметил...
— "На связи." — беззвучно ответил он.
Нарим повел плечами, прогреб пальцами волосы.
— "Твой имплантат был вне доступа." — короткая пауза. — "Я получил лог." — еще одна тяжелая заминка и подвисший вопрос.
Зуан не стал спрашивать прямо, освобождая от необходимости делать выбор между правдой и уклончивыми оправданиями и позволяя ему вновь промолчать.
— "Возвращайся." — донесся усталый голос.
— "К утру я буду в лагере." — ответил Ринор, осторожно разминая пальцы. — "Мне нужно время."
Ответ пришел с небольшой запинкой:
— "У тебя есть время."
Связь пропала.
— До рассвета... — низкий тяжелый голос дрогнул, окрасился рокотом. — Достаточно.
Чуткое ухо дрогнуло, повернулось, ловя отголоски шума: какой-то зверь практически беззвучно ступал по камню. Шаг. Пауза. Шаг. Тяжелый. Зверь массивный, двуногий. Черноволосая голова наклонилось набок, глаза сузились. Таер. Так в горах ступают только они. Огромная хищная птица достаточно опасна, чтобы взбодрить и живуча, чтобы не сдохнуть сразу.
Статная фигура черной дымкой смазалась в рывке, исчезая с каменной плиты. У него есть еще половина ночи для свободной охоты в свое удовольствие. Утром он вернется к привычному облику, но сейчас... Сейчас пора вспоминать.
* * *
Зарядивший три дня назад ливень всё не утихал, переходя то в грозу со штормовым ветром и оглушающими раскатами грома, то в размеренный дождь, скатывающийся до мерзкой мороси. С самого утра молочно-серое небо медленно, но неотвратимо темнело, тучи наливались грозой и опускались свинцовой тяжестью. В такую погоду в родном мире я без острой нужды не покидала уютную теплую квартиру, но здесь... Здесь каждый день хочется есть! Уж не знаю, то ли жизнь на природе способствует обострению аппетита, то ли постоянная активность и утомительная физическая работа вкупе с "магическими" экспериментами, но я постоянно хотела есть и спать! Иногда только острый голод вынуждал разлепить глаза и выползти под холодный дождь в поисках пищи.
Шмыгнув носом и перехватив удобнее массивный одноручный меч, подаренный Ринором, я перелезла через поваленное молодое деревце и снова потрусила вслед за удирающей едой, не забывая следить за шерами: четыре полосатых коричневых хищника тоже хотели получить это толстое травоядное на обед.
С этими "динозаврами" я уже сталкивалась, но бледно-льдистые шарики быстро поставили точку в наших иерархических разборках. Эта победа оказалась очень важной: она приглушила мой панический страх перед зверьми и вселила уверенность, так что сейчас я неспешной трусцой догоняла подбитое энергетическим сгустком травоядное, не дергаясь от маячащих в кустарнике хищников.
Погоня оказалась утомительной: издохло животное нескоро, успев удрать, казалось, на другой край леса, так что шеры оказались возле туши раньше и теперь крутились, примериваясь к моей еде. С моим неэстетичным появлением из кустов стая бросила добычу и развернулась полукругом с четким намерением отстоять свое право на зверя.
Наивные какие...
— Молодец, догнали. — пропыхтела я, согнувшись и пытаясь отдышаться. — А теперь — пошли вон!
Старший из хищников зашипел, но нападать звери не рисковали: вереница мелких льдистых шариков щитом летала вокруг меня.
— Чего шипишь, скотина полосатая! Я же поделюсь! — рыкнула, разгибаясь с ощутимым скрипом и доставая меч. — Столько мяса я не сожру и на себе не утащу!
Шеры рычали и шипели, но, все же, разошлись, как только я приблизилась. Куда б они делись... Или б свалили, как сейчас, или б легли, как вчера три самых борзых.
— Умные твари! — буркнула я, примериваясь к туше.
Пока разделывала добычу, они еще рычали, но когда первые куски мяса я кинула им — с жадностью начали жрать. Притом, вожак стаи не ел, а следил за мной и настороженно принюхивался. Я же копалась в туше, пытаясь добраться до самого мягкого мяса, которое не превратится при жарке на открытом огне в подошву армейского ботинка.
— Ну наконец-то! — выдохнула я, отступая от распотрошенной туши с вожделенным куском в руках.
"На глаз" килограмма три завесит... Больше мне не надо: много я не съем несмотря на проснувшийся жор, а мясо быстро портится. Пусть лучше туша достанется местному зверью: что не съедят шеры, то доедят куану и другие лесные хищники. А мне пора валить, пока на запах крови не сбежались все голодающие.
Сунув добычу в полиэтиленовый пакет и закинув в самопальный рюкзак из веревки и драной рубашки, я пошла обратно. Искать путь было несложно: животное ломилось сквозь лес и оставило за собой хорошо различимый след.
Подумать только... Еще двух недель не прошло с моего попадания на Корромин, а я уже зверей разделываю и копаюсь в туше, забираясь туда чуть ли не с головой. Всего пара дней, а меня перестала смущать непривычная растительность, странное зверье и вообще дикий мир. Вот что меня сильно смущает — так это состояние Зуана. Что-то у них там произошло. Я помню его тяжелую тревогу и беспокойство, которые с каждым днем только усиливаются. Причина всё та же — Ринор.
Размеренно топая по лесу отчетливо поняла, насколько соскучилась за какие-то три дня! Я очень сильно жду, когда прилетит Зуан... Или Ринор. В идеале — оба. Они обещали сегодня залететь, помочь в переноске эмиттеров наверх, в наземную часть древнего комплекса. Я просила помощи, потому как подземелья начало затапливать. До обжитого зала вода пока еще не дошла, но уже опасно приблизилась к верхнему пролету лестницы.
Вздохнула, ускорила шаг. Перенос оборудования — только предлог, это мы все отлично знали. Я сама могу его перенести — это не сложно, Зуан поможет разобраться со сборкой. Но я очень хочу их видеть.
До дома я добралась нескоро, задержавшись нарубить побегов тафса — темно-синего брата-близнеца бамбука с мелкими круглыми листиками, растущими пышной шапочкой на самой макушке этой странной травы. Тафса — это удача! Я смогу сделать из него весь необходимый домашний инвентарь от обычной корзины и ловушки для рыбы до циновок и раздвижной двери, которой буду перекрывать комнаты в верхней части комплекса, а из старых и уже одеревенелых стеблей можно сделать ламели. Спать на полу пора прекращать: спина на любое движение отзывается сильной ноющей болью.
В итоге нагрузилась я как муравей и последние пару сотен метров переносила поклажу челночным бегом, буквально заволакивая по частично обвалившейся, но широкой каменной лестнице, идущей от основания "пирамиды" ко второму этажу, где темнел вход в верхний комплекс. За ним через прямоугольный тамбур — вход-портал в огромный высокий зал на два этажа, где я и обнаружила пригодное для обитания место — группы небольших комнат в количестве четырех штук: одна — центральная проходная двенадцать на девять метров и три выходящих в нее каменных коробки шесть на девять. Самое то! Окон нет — не будет тепло выдуваться наружу, хотя вентиляция в сооружении была на уровне: даже в закрытых вроде бы глухих комнатах воздух был свежим в отличии от затхлого подземелья, а проблему с освещением я решила "светляками".
Свалив вязанку синих стеблей в центральном зале у начала лестницы, со скрипом разогнулась. Надо срочно что-то придумывать для переноски тяжестей! Спина болит так, что поясницу почти не ощущаю, между лопатками тоже режет словно там крылья проклевываются, ноги в насквозь мокрых кроссовках замерзли, руки все в царапинах и ссадинах. Синяки уже не считаю. Ах да, еще от моих экспериментов ноет голова. И кости ломит от вечного стылого холода.
Жесть... Это же всего пара дней прошла! Что ж дальше будет?
Походив кругами, покосилась на тафсу. Притащила я немного, а надо его очень-очень много! Мне тут жить как минимум до осени, пока Зуан с отрядом не покинет Корромин. Придется обустраиваться.
Размяв спину, я подхватила веревку, меч, большую сумку и потопала обратно.
Затянув последний узел на вязанке я со скрипом разогнулась, вытирая стекающую по лицу дождевую воду. Сейчас холодный проливной дождь был даже приятен: вода смывала пот и остужала разгоряченное работой тело. Обманчивая, коварная прохлада, которая завтра скорее всего выйти боком очередной простудой. Дернув плечом и шикнув на слишком далеко высунувшегося из кустарника шера, я, крякнув от натуги, взвалила на спину тафсу, вытащила воткнутый в землю меч и пошла обратно. Дорогу за время челночного бега с синей травой на закорках я запомнила наизусть. До последнего дерева, кустика или пучка лесных цветочков. Идти недалеко — минут двенадцать размеренным шагом, если не спешить и не тормозить.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
