Вотъ Вамъ молотъ 20

Саша Антоневич, прочитав переданную секретарём записку и, подумав, решительно направился к лестнице. Можно было решать проблему "обычным путем", то есть отправить в финансовый отдел свою бумагу и спокойно ждать ответа (например, всю следующую неделю), да только "обычный путь" как-то не прижился в компании. Да и идти, собственно, было недалеко...

Спустившись на этаж, он стремительно прошел по коридору и буквально ворвался в кабинет:

— Мария Иннокентьевна, вы же меня без ножа режете! Ну как так можно!

— Александр, извольте выйти вон. Все равно денег я вам не дам. Даже были бы — и то бы не дала, ведь вы, сколько денег ни возьмете, все промотаете... — хозяйка финансовой службы, по устоявшейся уже традиции, изо всех сил старалась сохранить серьезное выражение лица. Впрочем, на сей раз особых усилий для этого ей прилагать не пришлось — достаточно было лишь вспомнить о сорванных контрактах. Потеря более десяти миллионов рублей веселья точно никоим образом не добавляет...

— Маша, а что же делать? — Саша прекрасно понимал, что "королева бухгалтерии" и без того делает все возможное для компенсации потерь, но все же надеялся на чудо — какими Мария Соколова периодически компанию "баловала". Но, похоже, не в этот раз.

— Вот, держи — бухгалтер вытащила из ящика стола довольно толстую папку с бумагами. — Мы тут подсчитали какие заводы ты сможешь нынче поднять, если у Александра Владимировича ничего не получится.

— Что не получится? И, кстати, где он? Я его уже третий день не вижу...

— Саш, тебе точно надо на отдых. Александр Владимирович уже неделю как уехал. Отправил телеграмму своему знакомому в Америку и тут же к нему и выехал.

— Понятно... — Антоневич быстро перебрал лежащие в папке бумаги. — А почему написано два завода, а отмечено чуть ли не дюжина?

— Ему виднее, какие выбрать. Тут отмечены красным, сколько нужно если ничего не выйдет, зеленым — если выйдет. Когда он вернется, решит, что из списка выбрать, а что отложить. Но сумма, вот тут, на обложке проставлена, с учетом возможных кредитов, уже вряд ли изменится. И она все равно не покрывает весь список: ну кто же знал-то, что станки так подорожают?

— У Чаева?

— Нет, у него как раз даже дешевле станут, но ему пока столько не выделать. Можно, конечно, иной способ попробовать...

Обсудив предложенные Марией Иннокентьевной варианты, Антоневич счел, что ему не подходит ни один из них. Ну что же, придется придумать свои...

— Кстати, Маш, интересная? — Антоневич показал на книжку, лежащую на углу стола главбуха.

— Мне не понравилась. Хочешь — забери, может детям твоим больше подойдет...

Поднимаясь по лестнице обратно к себе, Саша неожиданно для самого себя решил, что ждать еще две недели до возвращения "начальства" он не будет. Все же раз ему установлен оклад жалования больше министерского, то и ответственность за работу должна быть не меньшей. А ответить за свой выбор он сможет. Да!

И, если потребуется, ответит.

Домой я ехал не один, а в сопровождении Гёнхо. Посещение Кореи позволило мне многое увидеть собственными глазами, и выводы из увиденного я сделал совсем не утешительные. Возможно, сказалось "послезнание", или я просто вообще иначе, чем большинство нынешних современников, привык смотреть на вещи — но увиденное мне очень не понравилось.

В разговорах с Петровым до меня дошло, что европейцы (все европейцы, включая русских) японцев рассматривают как забавное недоразумение. Ну да, наваляли китайцам, ну так китайцы — это такие же обезьяны, только кишка у них пожиже оказалась. Однако глазами я видел, что японцы ни корейцев, ни китайцев, и европейцев вообще за людей не считают. Конечно, к "белому человеку" отношение несколько иное — как к "полезным зверушкам", но какого-либо уважения к ним я не заметил. Наверное, это было влиянием многочисленных японских фильмов, просмотренных в детстве — но для меня общение японцев с европейцами выглядело очень даже издевательски.

И еще я понял: в моей "истории" то, что война началась только в тысяча девятьсот четвертом иначе, как чудом, и назвать нельзя: японцы делали все, чтобы война началась как можно раньше. Точнее, они делали все, чтобы войну начала Россия — но точно так же, как мы не понимали японского менталитета, японцы не понимали и наш, поэтому "смертельные", с точки зрения японца, "обиды" Россия даже не проглатывала — она их просто не замечала. Что, впрочем, лишь увеличивало презрение к русским со стороны японцев.

Исходя из этих соображений, я и пригласил Гёнхо "прокатиться в Россию". Не одного — но остальные полсотни корейцев были в лучшем случае отставными унтерами и ехали они вторым классом. Ехали на "артиллерийские курсы", ну а мы по дороге обсуждали извечный русский вопрос "что делать".

Собеседник мне попался, честно говоря, весьма специфический. Образование у него было, по корейским меркам, самое "высшее": королевская военная школа. Я подозреваю, что уровень соответствовал "школе прапорщиков" моего старого доброго будущего — но сравнить, конечно, не мог. Однако понял, что знаний у Гёнхо вполне хватит, чтобы командовать наверное даже ротой пехотинцев — при условии, что результаты действий этой роты будут никому неинтересны. С другой стороны, кореец рассказал мне много о корейской жизни вообще и в частности о взаимоотношениях разных, скажем, классов населения. Вне "спецкурса военных наук" парень прекрасно разбирался в тамошней жизни и, вероятно, именно поэтому и сумел организовать толпы народа в различные вполне работоспособные структуры. Вполне искренне недоумевая по поводу попадания Кореи в зависимость от японцев (в ходе, между прочим, войны между Японией и Китаем!), от в то же время высказывал вполне разумные мысли о возможностях своей страны развиваться самостоятельно — и четко понимал, чего в Корее не хватает для этого самого развития.

В разговорах с корейским лейтенантом я невольно сравнивал наш и их народы. И сравнение меня совершенно не радовало. Хотя корейские крестьяне в целом жили куда даже как хуже, нежели русские, однако тех ужасов, которые творились в русских деревнях, корейцы не знали. У них свои ужасы были: и деревни целиком вырезались, и, наоборот, крестьяне вырезали семьи помещиков — тоже поголовно. Но вот такого, когда полдеревни вымирает от голода, а в этой же деревне кулаки своим коням зерно выбирают поотборнее — такого не было. Классовая ненависть в Корее была, а вот ненависти к соседу — такому же голодранцу — не было. Исключения были — но были исключения и у нас. Та же община Бела Озера — но на то оно и исключение: больше подобных я пока не встретил.

Двухнедельное путешествие много мне дало в понимании происходящего — в том числе и на Дальнем Востоке. Так что некоторые планы уже поменялись — пока что только в моей голове. Однако главной на текущий момент цели эти планы не коснулись...

В Царицыне мы разъехались: я отправился к себе домой, а юный представитель семьи Хонов со своими "бойцами" отбыл на артиллерийский учебный полигон, расположенный в высохшей степи за Ахтубой. Там подполковник Юрьев обучал отечественных бойцов "отрядов береговой обороны" навыкам работы с пушками Рейнсдорфа. Участок под полигон был даже не куплен, а выменян у властей "Внутренней киргизской орды" — за пятьдесят тысяч пудов кукурузы. Из расчета две десятины за пуд...

Территория полигона к Ахтубе не подходила ближе четырех верст, и сельское хозяйство там представляло известные трудности... впрочем, использовать эту степь для выращивания чего-либо я и не предполагал. Пока этого не требовалось — свой народ я мог спокойно досыта накормить и с уже закупленной более плодородной земли.

Прокормить же теперь я был в состоянии и пару миллионов человек: за лето все ранее построенные гидролизные заводы были достроены до "полного цикла переработки", и несколько новых появилось, так что теперь уже двадцать четыре завода выдавали ежесуточно почти что триста пятьдесят тонн продукции. В среднем — сырье было разным, несколько заводов вообще торф перерабатывали, там и пять-семь тонн в сутки было много. Но вообще-то корма и для людей, и для скотинки теперь было достаточно. Сырья для него не хватало.

Поэтому "голодающий народ" массово направлялся на заготовку того же торфа, камыша, да и просто дерево из виду не упускалось: по договоренности с многочисленными лесопромышленниками специально нанятые крестьяне выгребали с лесосек все ветки, хворост и прочие отходы. Ну а те из крестьян, кто все же умел чего-то делать кроме как "лопатой махать" (или хотя бы хотел научиться новому), отправлялись на "стройки народного хозяйства", которых тоже было немало.

Канал, конечно, был видимо все же самой большой стройкой, по крайней мере по размеру — но и другие стройки маленькими не казались. Просто были они по площади невелики...

В Острове строился новый оружейный завод — всего на полутора десятинах. Володя Ульянов изготовил мне именно ту винтовку, которую я у него просил: десятизарядную автоматическую (по принципу работы как у пулемета Хочкисса), и теперь готовился выпускать их по тысяче в месяц.

Второй (по возрастанию размера) был завод в Орле: под него было закуплено три с половиной десятины. Завод тоже предполагался стать оружейным, точнее на нем я собирался делать "запчасти" к пулеметам. За ствол хитрый французский американец запрашивал по триста пятьдесят рублей, а при интенсивной стрельбе его хватало на три-четыре сотни выстрелов. Да и латунные обоймы к пулемету самому делать получалось вроде бы втрое дешевле, чем покупать.

На окраине Старого Оскола новый завод строился всего на четырнадцати десятинах, в Воронеже "вторая очередь" металлургического завода занимала вообще двенадцать. Вот только чтобы эти стройки начать, пришлось изрядно потрудиться — и, главным образом, не мне, а Евгению Алексеевичу. Потому что, хотя три деревни: Салтыково, Чуфичево и еще одну, со странным названием Иотовка, мне удалось просто купить целиком со всеми прилежащими землями, в уезде и, главное, в губернии (Курской на этот раз) появилось очень много народу, моими покупками недовольного.

Понятно почему недовольного: покупка восемнадцати тысяч десятин земли , за которую я платил по шестьдесят рублей, не только "обездолила" меня на миллион, но и "заблокировала" все земельные сделки в половине губернии: никто теперь не собирался продавать черноземные поля по ранее "обычной" цене в диапазоне от тридцати шести до сорока двух. И если рядовые кулаки в деревнях меня просто проклинали потихоньку, то народ более обеспеченный начал изыскивать способы меня наказать. Так что Евгению Алексеевичу пришлось поработать изрядно. У него остались довольно хорошие связи с офицерами "среднего звена" жандармерии — а его репутация у этих офицеров тоже изрядно выросла. Я начал проникаться искренним уважением к жандармам: на этом уровне практически все они были действительно патриотами Державы, прекрасно осознающими, что народ большей частью их ненавидит и презирает и тем не менее изо всех сил этот народ защищающие. Так что мой список "достойных людей" довольно быстро стал расти.

Но меня больше радовало, что росли и списки моих уже действующих заводов. Для производства новых автомобилей поднимались корпуса в Козельске (там получилось прикупить участок в шестьдесят десятин прямо рядом с железной дорогой) и в Великих Луках — там как раз появилась железная дорога. Для них была разработана и новая модель автомобиля — уже настоящего: что-то вроде "Мини", не новой, а старенькой, годов так шестидесятых. Конечно, эти заводы были, по большому счету, всего лишь сборочными: моторы для них предполагалось поставлять из Ярославля, а трансмиссии и подвеску — с нового завода в Рыбинске, так что строились лишь сборочные конвейеры и цеха по производству кузовов. Но для крошечных городков и этого было "очень много": негде было даже строителей размещать. Так что летом в основном жилые корпуса и ставились, а производственные начали всерьез строиться уже ближе к осени — но по планам первые автомобили должны были сойти с конвейеров уже следующей весной. Если повезет, конечно: все старались, но начались проблемы с закупкой станков. Причем — простейших, токарных и сверлильных: покупать выпускаемые Бромлеевским заводом барахло никакого смысла не было, а европейцы вдруг "потеряли интерес" к поставкам оборудования в Россию.

Нет, "кризис" в Европе не закончился, хотя уже понемногу экономика начала выправляться. Но вот заказы на современные станки европейские фирмы больше не принимали. Да и в Америке покупать их стало гораздо труднее, хотя большой выбор производителей и позволял кое-как заказы размещать. На "автомобильном" фронте мне больше всего было жалко "потерять" паровые молоты Арнста, ведь именно ими я предполагал оснастить кузовное производство, а своего завода для изготовления прессов у меня пока не было. Конечно, Чаев не предполагал, что немцы кинут нам такую подлянку...

Но хуже было другое: Гаврилову высокоточные станки нужны были для наращивания производства турбин. Березин за лето закончил строительство всех двенадцати стапелей, и теоретически был готов спускать на воду "богинь" еженедельно. Но каждому судну требовалось две турбины (третью все же было решено "пока" не ставить — как раз из-за их нехватки), а Герасим Данилович судовые турбины делал по четыре штуки в месяц. Причем и два новых цеха были уже выстроены, и даже рабочих Гаврилов более-менее подготовил — но цеха так и стояли пустыми.

"Внешняя разведка" довольно легко выяснила, что заказанные (и оплаченные!) мною станки уже давно готовы, но "по политическим мотивам" — то есть по прямому указанию правительств — немцы и бельгийцы отправку задерживают... Ну что же, придется и мне заняться "политикой".

Камилла, по счастью, никаких проблем не испытывала. Все необходимое ей оборудование для моих химических заводов все же делалось уже на моих заводах (впрочем, пока ей немного и нужно было). Сейчас она с особым усердием занималась наладкой техпроцессов на вновь созданном Казанском фармацевтическом заводе — где Севастьян Варюхин уже делал и аспирин, и стрептоцид, а теперь налаживал производство парацетамола. Для меня стал воистину "открытием" тот факт, что сам по себе парацетамол уже почти четверть века как известен, но нигде практически не применялся: компания Байер выпускала фенацетин, который делался из того же анилина. Заслугой Камиллы было то, что она разработала методику синтеза, дающую чистый препарат — причем дающий его достаточно дешево, так что с прибылью можно было продавать таблетки по две копейки за полдюжины. Вот только научить работников фабрики выполнять синтез по этой методике было задачей непростой, и жена, в очередной раз пожаловавшись на отсутствие минимально грамотных "кадров", в который раз умчалась в Казань.

А мне пришлось "мчаться" гораздо дальше...

Благодаря наличию телеграфа в Америке и наличию бюро Херувимова в Петербурге заводик в Аткарске начал строиться еще в марте, а в июле приступил к выпуску своей несложной продукции: бензоколонок. Конструкция девайса была на самом деле очень незатейлива: поначалу бензин заполнял мерную емкость, а когда оттуда он выливался, связанная с поплавком зубчатая рейка крутила простой децимальный счетчик, на манер того, что использовался в одометрах. Единственная "хитрость" заключалась в передаче между счетчиком объема и указателем цены: два колесика с выдвигающимися зубцами (как у арифмометра) позволяли изменять цену практически в сто раз. Поскольку "базовая цена" бензина была с американцами согласована, то сейчас "колонка" отмеряла жидкость с точностью до стакана, а цена указывалась до одной десятой цента. При этом в механизме было всего около сорока деталей, включая кольца "дисплеев".