Мышиная возня

Михаил вскочил, бросился к выходу из вагона. Состав по-прежнему ехал, но начинал замедляться. Свет горел. Никакого скелета на противоположной скамье он не увидел. Не сразу Михаил осознал, что видел сон. Сердце учащённо билось в груди, но постепенно успокаивалось. Поезд въехал на станцию "Царицыно". Людей на перроне ожидало немного. Когда состав остановился, Михаил оказался лицом к лицу с прыщавым пареньком лет шестнадцати. Пассажир подземки заглянул в вагон. Поводил глазами. Отстранился и зевнул.

Секунд через тридцать поезд снова тронулся. Сосед из заднего вагона читал электронную книгу, развалившись на скамье. Парень из переднего упёрся лицом в дверь и смотрел на серые стены тоннеля. Михаил подошёл к межвагонной двери, глянул на его спутницу. Рядом с трупом мужчины в кожаном плаще снова стала чувствоваться вонь. Девушка по-прежнему лежала в той же позе и без сомнения умерла. Парень повернулся, посмотрел на Михаила. Его губы что-то произнесли, затем он кинулся на соседа по несчастью.

Михаил инстинктивно скакнул назад, встал в стойку. Парень подскочил к двери и нанёс два удара. Больше не смог. Его кулаки уже превратились в куски мяса, откуда торчали кости. Якорь с русалкой скрылся под засохшей кровью. Михаил не понимал, как он ими вообще мог бить. Парень положил окровавленные ладони на стекло, отклонился и ударил головой. Стекло осталось на месте.

Михаил отвернулся и направился к скамье. На глаза попался блокнот. Поднял книжицу, протёр от пыли. Раскрыл наугад. В середине. Пожелтевшие листы "в клеточку". Казалось, они вот-вот рассыплются от прикосновений. Михаил открыл блокнот с начала. Страницы оказались исписаны мелким почерком. Синяя паста сильно выцвела, во многих местах расплылась, и слова не читались. Михаил попытался разобрать почерк. Понял лишь, что хозяину блокнота следовало куда-то явиться и не забыть там что-то сделать. Следующий десяток листов оказался испещрён этим же мелким почерком. Даты встреч полувековой давности, телефоны, имена, малосодержательные записи, длинные подсчёты "в столбик", короткие и бессмысленные для стороннего человека напоминалки.

Поезд начал замедляться. Михаил достал мобильник. Подождал, пока состав остановится на станции. Людей на перроне стояло предостаточно, но никто из них по-прежнему не видел узников. Михаил внимательно наблюдал за дисплеем в надежде, что мелькнёт хотя бы слабый сигнал сети. Понимал, что этого не будет, но никто не запрещает надеяться.

Поезд тронулся. Михаил спрятал телефон и удручённо поплёлся на скамью, где совсем недавно сумел уснуть. Присев, несколько минут смотрел на мелькавшую за стеклом серую бетонную стену, кабели на ней. Опустил взгляд на блокнот. Уже собирался отбросить его, перевернул ещё один лист...

Плохочитаемые мелкие буквы сменились каллиграфическими. Кое-где имелись странные завитушки и росчерки, но Михаил догадался, что появились они вследствие того, что писали в движущемся и качающемся поезде.

Хоть отдельные слова читаемы, в целом с распознаванием текста возникли проблемы. Во многих местах буквы, и целые предложения, "поплыли". Бумага пожелтела, стала хрупкой. Не хватало листов. В нескольких местах Михаил обнаружил бурые пятна, делавшие нечитаемыми целые куски текста на нескольких страницах.

В целом смысл оказался понятен, но деталей Михаил не уловил. С самого открытия метро было проклятым местом. Первый пробный состав, пущенный пятнадцатого февраля тысяча девятьсот тридцать пятого года, так никуда и не приехал. В дальнейшем метро питалось пассажирами. И чем сильнее оно разрасталось, тем больше требовало жертв. Автор дневника утверждал, что если состав останется без пищи — метро рухнет.

Свет мигнул. Михаил отбросил коричневый блокнот и поднялся. Прошёлся вдоль стен, читая надписи, оставленные прошлыми пассажирами.

"Двери откроются, когда будет один"

"Поезд — это метро"

"Поезд опустеет — всё рухнет"

"Иногда они открываются"

"Поезд — это смерть"

"Если он остановится — всё развалится"

"Метро питается нами"

"Проклятое место"

"Состав остановится и все-все-все погибнут"

Михаил прочёл всё, что нашёл. Большинство надписей по смыслу дублировали друг друга. Тогда он заглянул в вагон к парню, который опустился на колени перед дверьми на платформу. Там тоже разглядел на стенах надписи, но прочесть их не смог. Прошёл к заднему вагону. Мужчина уснул с электронной книжкой на груди. В его вагоне надписи на стенах были в меньшем количестве.

Состав начал замедляться. Вскоре остановился на станции "Бибирево". Через полминуты снова двинулся. Михаил вернулся на лавку и лёг. Из головы не выходила фраза: "Двери откроются, когда будет один". Поразмыслив, он пришёл к выводу, что поезд перестраховывается. Когда останется один пассажир, двери откроются, чтобы набрать ещё людей. Именно в этот момент существует единственный шанс на спасение.

Парень из переднего вагона стоял на коленях четыре дня. Иногда вставал и пытался раздвинуть двери на станции. Несколько раз мочился в ладони и пил. На пятый день принялся бесноваться и Михаил порадовался, что каждый вагон звукоизолирован. Парень поднимал окаменевшую подругу и бросал в двери, в окна. Когда выдохся, принялся швыряться костями предыдущих пассажиров. Михаил отвернулся и старался не обращать внимания на сумасшедшего.

Мужчина из заднего вагона почти всё время лежал, читал книгу. В тот день доел курицу. На следующие сутки вмял батон и банку шпрот. На третий день затянувшейся поездки съел пару-тройку конфет. На четвёртые сутки ничего не ел. Пятые провёл, беспрестанно обшаривая вагон.

Михаил перевёл телефон в режим полёта и смотрел лишь время, чтобы новенький аппарат продержался как можно дольше. Старался меньше двигаться. В первый день пытался читать книгу, но вскоре отказался от этой затеи. Ему требовалось максимально поберечь силы. Поэтому он просто лежал с закрытыми глазами и старался ни о чём не думать. Лишь раз в четыре-пять часов съедал маленькую часть обеда из пластиковой чашки и делал глоток чая. Вскоре ему пришлось силой воли заставлять себя не съесть всё сразу.

В поведении поезда ничего не изменилось. Он беспрестанно ехал, останавливаясь на станциях. Когда метро закрывалось, остановки прекращались, за окном мелькал бесконечный тоннель.

К шестому дню еда и чай закончились. Михаил ощущал постоянный сосущий голод, мешавший связно мыслить. Во рту давно поселилась сухость.

Парень из переднего вагона лежал возле двери, слабо скрёб её пальцами. Его руки загноились.

Мужчина из заднего вагона ковырялся перочинным ножиком в трупах.

Михаила чуть не стошнило. Все понятия человечности, которые вдалбливаются с детства, вылетают за считанные часы, стоит людям оказаться в ситуациях, где на кону их жизни.

Михаил прошёлся по вагону из конца в конец, только чтобы размяться. В теле чувствовалась странная и неестественная лёгкость. Затем лёг обратно и вскоре уснул. Снилось, что зашёл в ресторан с огромным залом, где столы ломились от яств. Михаил ел и пил. Пил и ел. Понимал, что перед ним всего лишь сон, но не мог остановиться.

Разбудило сильное бурчание в животе. Поезд как раз стоял на станции. Людей на перроне столпилось много. Михаил узнал "Выхино". Бросился к окну. Голубое небо и восходящее солнце вызвало столько эмоций, что он с трудом сдержал слёзы. За окном стояли москвичи с хмурыми лицами. Они в упор не видели чуда над головами и ужаса перед глазами. Беспокоились о глупых проблемах, о том, что через год уже и не вспомнят.

Поезд тронулся. Михаил смотрел в окно, пока состав не скрылся в тоннеле. После лёг на лавку. Закрыл глаза и долго-долго находился без движения.

На седьмой день парень по-прежнему лежал у двери на перрон. Михаил несколько раз подходил, чтобы посмотреть на него. По разбитым рукам ползали опарыши, однако ни одной мухи не наблюдалось.

Мужчина из заднего вагона лежал на лавке со вздувшимся животом. Рядом с покромсанным трупом остался валяться перочинный нож. Михаил быстро отвернулся, так как к горлу начала подкатывать тошнота, а в сложившейся ситуации каждая капля воды бесценна.

На восьмой и девятый день ничего не изменилось. Парень из переднего вагона лежал без движения и, судя по всему, умер. Мужчина из последующего вагона слабо ворочался. Жизнь и смерть боролись за его тело.

Михаил чувствовал слабость — поднять руку стало значимым событием, а встать — героизмом. Во рту образовалась Сахара. Кожа иссохла. Глаза болели от света. Участилось сердцебиение.

Поезд несколько раз выезжал из тоннелей, судя по всему на Филёвской ветке. Один раз остановился на тёмной станции.

Михаил начал терять связь с реальностью, принимал сон за явь и наоборот. Ему мерещилось, что поезд открывал двери. Он вскакивал и понимал, что попусту израсходовал силы. Постоянно снилась еда. Начал чудиться звук водопада. За ведро с помоями он бы отдал всю зарплату.

В очередной раз из сна вырвал мелькнувший свет. Михаил посмотрел на телефон. Прошло ровно одиннадцать дней с тех пор, как зашёл в метро. Он торжественно поклялся себе: если выберется, больше никогда-никогда его ноги не будет в подземке. Лучше пешком пойдёт из конца в конец Москвы.

Михаил с трудом сел на лавке. Уцепился глазами за надпись маркером на противоположной стене: "Поезд опустеет — всё рухнет".

Состав начал замедляться перед очередной станцией. Михаил поднялся и посмотрел в задний вагон. Мужчина лежал без движения на полу, лицом вниз, пальцы на его вывернутой руке скрючились. Из носа текла ярко-красная кровь. Открытыми глазами он смотрел в пол.

Поезд выехал на станцию "Марьина роща". Михаил с трудом удержал вертикальное положение. То ли от волнения, то ли от бессилия. На заплетающихся ногах подошёл к двери. Прислонился лбом к холодному стеклу. Поезд затормозил. Михаил почувствовал, с какой силой забилось сердце, словно пыталось пробить грудную клетку.

Двери раскрылись. В лицо ударил прохладный воздух. Пахло креозотом и пылью. После вони в составе эти запахи казались божественны. Михаил сделал нерешительный шаг, ещё до конца не поверив в то, что бодрствует.

По станции пробежала лёгкая дрожь, из тоннеля донёсся глухой гул, срывавшийся на инфразвук, под ноги Михаила упали несколько камешков с потолка. Он посмотрел влево, затем вправо. В раннее воскресное утро перрон станции "Марьина роща" пустовал.

Михаил почувствовал, как в груди сжалось. Тянущее чувство несправедливости завладело каждой клеточкой тела.

Станция едва ощутимо дрогнула.

Михаил отчётливо понял, что если не войдёт обратно, то рухнет всё метро. Большинство радиальных веток пролегает под дорогами и тысячи автомобилистов, попадут в страшнейшие аварии. Вместе с метро рухнут и постройки в центре столицы. При самом удачном стечении обстоятельств погибнут тысячи людей. Если не повезёт, то счёт пойдёт на десятки тысяч.

Михаил сотни раз читал и смотрел фильмы про военных, которые героически вставали на пути врага. Он всегда восхищался людьми, способными пожертвовать собой ради других. Считал героями.

Геройствовать самому стало страшно. А ещё душу терзала обида, что об этом всё равно никто не узнает.

— Может это и есть настоящий подвиг? — прошептал Михаил и сделал шаг назад.

Перед носом захлопнулись двери. Поезд тронулся и начал медленно набирать скорость. Колени подогнулись, и Михаил рухнул на пол, сил сражаться за жизнь не осталось. Он вынул из кармана маркер. Зубами снял колпачок и выплюнул. В последние моменты жизни ему невыносимо захотелось оставить на этой планете хоть что-нибудь после себя.

"Поезд должен жить" — вывел он корявыми буквами на двери возле пола.

Маркер вывалился из рук. Сознание начало медленно затухать. Михаил осознал, для чего мужчина в чёрном плаще спрятался за лавкой: чтобы со входа его было видно как можно меньше. Чтобы поезд не остался без пассажиров. Напрягая последние силы, он отполз за ближайшую скамью. Прижался спиной к холодному металлу. Положил голову на пол и вдохнул пыльный, пропитанный мертвечиной воздух.

Поезд начал замедляться и вскоре остановился. Раскрылись двери. Перед тем, как сознание окончательно померкло, Михаил увидел чёрные женские туфли.

До часовой стрелки

Слово автора:

Данный рассказ является своеобразной предысторией романа "Против часовой стрелки".

В глаза Никите смотрел волк. Он взгромоздился на узкий больничный подоконник возле койки и, не мигая, изучал потенциальную еду. Мгновение человек и хищник глядели друг на друга. После волк отпрянул. Его задние лапы потеряли опору и, клацнув зубами о карниз, он бухнулся в фиолетовые кусты.

Никита ещё несколько мгновений лежал, а затем попытался вскочить. Тело отяжелело, и каждое движение давалось с невероятным трудом. Зато он увидел застывший возле койки труп девушки. Облокотившись на постель, она окаменела в последней молитве. Её ярко синее платье приятно гармонировало с распущенными рыжими волосами. На разгладившемся лице застыло умиротворенное выражение.

Поднявшись, Никита несколько мгновений разглядывал обстановку. Десять металлических коек со скомканным бельём, на тумбочках бутылки, кружки. По ободку одной, в лучах восходящего солнца, ползает муха, настолько толстая, что вряд ли способна летать. Взгляд Никиты уцепился за густые фиолетовые кусты, в которых скрылся волк. Слабый ветерок трепал их листья, и шелест был единственным окружающим звуком. Никита вглядывался в кусты и не мог понять, что же с ними не так. Посмотрел на труп. В нём тоже было нечто неестественное, но что именно очнувшийся пациент понять не мог.

В тёмном коридоре поселился сквозняк. С дальнего конца разбитое окно, а почти рядом с палатой приоткрытая дверь на улицу. В мутном стекле Никита увидел странное отражение: голый и неимоверно раздутый торс, лысая голова будто поражённая слоновьей болезнью ... Из одежды лишь джинсы.

"Стекло искажает" — пронеслось в мыслях.

Улица встретила тишиной. На бетонной площадке перед зданием стояло пять машин скорой помощи. Вокруг высились деревья с фиолетовыми листьями. Изгибавшиеся под невообразимыми углами стволы тянулись к небу. Ветви, будто живые, шевелились. Никита пригляделся. На некоторых стволах он разглядел лица. Среди деревьев проглядывали тропинки, но их почти полностью скрывали переплетения корней и ветвей.

Никита направился к ближайшей дорожке. Шагал невообразимо долго, всё время осматривался, но так никого и не увидел.

Добравшись к тропинке, полез в гущу деревьев, где свет нарождающегося дня почти не пробивался сквозь тёмно-фиолетовые кроны. Ветви и корни тут же пришли в движение, закружились вокруг Никиты в смертоносном танце. Однако так и не нападали. Постепенно идти стало проще — деревья начали убирать особо крупные ветви и корни с пути Никиты.

Наконец впереди забрезжил просвет. Никита зашагал быстрее — не терпелось выйти из-под покрова деревьев. Было в них что-то страшное. Когда до границы больничного парка осталось совсем немного, он побежал. Точнее постарался — бег выглядел как ускоренный шаг.