Деляга

Вова, осторожно, не приближаясь к оконному проему, выглянул на улицу. Фрицы, убитые в позавчерашней атаке так и лежат припорошенные снегом. Раньше они себе такого не позволяли, всегда по ночам старались убрать свои трупы, а тут бросили и даже не пытались. А к окнам лучше не подходить, снайпера, суки, так лупят, только выгляни. Зато по утрам их не бомбят, настолько все перемешалось, что даже хваленые стервятники Геринга боятся врезать по своим. А над "Баррикадами" их карусели крутятся с утра и до вечера. Наши истребители появлялись несколько раз, только толку от них никакого. Хорошо хоть артиллерия с левого берега поддерживает, третьего дня "катюши" дали залп. Жуткая вещь, даже если смотреть со стороны. Фрицевский "ишак" тоже не подарок, но все-таки не так страшно.

Снизу заскрипели шаги.

— Стой, кто идет!

В голос Три Процента вложил как можно больше угрозы, но затвор лишний раз трогать не стал. Кто тут может еще шататься, кроме своих? Так и оказалось.

— Свои!

Младший лейтенант Гусев, тот самый бывший командир третьего взвода, а теперь ротный. Хотя, где сейчас батальон? И где полк? Пойди, найди их в этих развалинах! Но продовольствие и воду по ночам откуда-то приносили, и раненых эвакуировали. К Вовиному удивлению, численность роты так и стабилизировалась на двух десятках активных штыков плюс два пулемета. Те, кто выжил в тот проклятый день, по-прежнему составляли не убиваемый костяк роты, кого-то ранили, кто-то погиб, но всего из них выбыло человек пять-шесть. А вот новички из прибывавшего пополнения часто гибли в первый же день. Но те, кто его пережил, буквально на второй день становились настоящими бойцами, и убить их было уже нелегко.

— Как обстановка?

С лейтенантом пришел сменщик. Оба чумазые от дыма костра, разведенного в подвале и испачканные белой известкой, которой раньше были вымазаны стены. Вова от них ничем не отличался — такой же чумазый и грязный. В бане с запасного полка не был и белье не менял, вонь немытого тела перебивал пропитавший шинель запах дыма.

— Тихо.

Гусев так же осторожно выглянул на одну сторону дома, потом пошел к другой. Пока он ходил туда-сюда, Вова сменился.

— Пост сдал!

— Пост принял! — подыграл ему сменщик.

А чего тут сдавать? Квартиру без потолка с выбитыми ударной волной рамами и хрустящими осколками стекол на полу? Или фрицев, притаившихся за стенкой? Вернулся лейтенант.

— Сменились? Пошли.

Путь их лежал в подвал, где можно немного согреться кипятком из закопченного котелка и немного поспать, если, конечно, фрицы опять не полезут или не устроят артобстрел.

Задвинув за собой одеяло, заменявшее входную дверь, Вова оказался в вожделенном подвале, подсвеченном бликами костерка и потоками тусклого света зимнего дня из нескольких окошек, переоборудованных в амбразуры. Около костра сидело несколько бойцов, и товарищ младший политрук Синельников что-то втирал им по поводу текущего положения на фронте и в мире.

— Пусти-ка.

Три Процента отодвинул парочку сидящих у огня и стащил с огня дежурный котелок.

— А вы...

— Лопухов, — подсказал Вова.

— Да, товарищ Лопухов, послушать не хотите?

"Да пошел ты!", мысленно огрызнулся Вова, но ответ существенно смягчил.

— Я с поста только что сменился. Замерз и спать хочу.

Политрук появился в роте буквально позавчера, но некоторых, включая Вову, успел основательно достать своей чистой детской наивностью. Ежедневные политинформации он считал своей святой обязанностью, хотя сам из подвала видел не больше остальных. Размочив в кипятке заначенный с вечера ржаной сухарь, Три Процента перекусил, согрелся кипяточком и задремал.

Тряхнуло сильно, очень сильно. Поначалу Вова решил, что немцы опять попытались подорвать брандмауэр, но грохот артобстрела подсказал другой вывод — в дом попал снаряд крупного калибра.

— К бою!

Команда бросила к ближайшей амбразуре. Поднятая взрывами пыль закрывала видимость, но обстрел уже стихал, а это верный признак — сейчас полезут. Застучал пулемет справа, сыпанула винтовочная трескотня. Вова торопливо опустошил магазин по мелькающим в оседающей пыли фрицам, и уже потянулся за следующей обоймой...

Ба-бах! Три Процента оглох и не сразу понял, почему левая рука его не слушается. Только ощутив мокроту в рукаве понял, что он ранен, но неизвестно, насколько серьезно. Атака длилась недолго, получив один раз по зубам, фрицы откатились и забросали позиции обороняющихся минами. С Вовы стянули шинель. Небольшой осколок пробил бицепс левой руки, да там и стался. Хреново, на месте его не вынуть, тут без операции никак. Хотя, почему хреново? Пара-тройка месяцев в госпитале теперь гарантирована. А там кровати с бельем, кормежка по расписанию, медсестрички... Дырка в руке? А что дырка? Зарастет, никуда не денется, только бы выбраться отсюда целым. Только бы выбраться. Пусть не целым, но хотя бы живым. Это будет нелегко.

— Раненые есть? — ротный нарисовался.

— Есть, — откликнулся Вова.

— Куда тебя?

— В руку.

— Серьезно?

— Осколок внутри засел.

Лейтенант посмотрел на Вову, которому осторожно протаскивали руку в рукав шинели.

— Слушай, Лопухов, политрук ранен, надо доставить его в медсанбат, срочно.

— Доставим, вот стемнеет, и доставим, — согласился Вова.

— Не доживет он до темноты, сейчас надо.

Сейчас? Он что, с ума сошел? Сейчас по этим развалинам лазить, да еще с раненым — верная смерть.

— Да я его с раненой рукой не унесу, — попытался выкрутиться Три Процента.

— Надо попытаться, Лопухов. Мы тебе волокушу сделаем.

Вова хотел было послать лейтенанта по известному адресу, но оглядевшись вокруг, не рискнул этого сделать, не поймут.

— Хрен с вами, делайте волокушу.

Винтовку Три Процента положил в волокушу, все равно одной рукой с ней не управиться, а политрук был без сознания не возражал. Дальнейший путь был извилист и опасен. Сначала надо было пересечь заваленную обломками зданий улицу, обойти угловой дом, в котором первые два этажа занимали фрицы, а верхние — наши. Дальше проскользнуть через двор и попасть в подвал серого трехэтажного дома. Там были обещаны медицинская помощь, и безопасный путь к берегу Волги.

Большую часть пути придется проделать ползком, к этому Лопухов был готов. Приспособил к волокуше длинный ремень, связанный из нескольких поясных, накинул, его на здоровое плечо и пополз. Улицу пересек относительно легко и быстро, а дальше дело застопорилось. Проклятая волокуша цеплялась за камни и обломки, выдергивать ее одной рукой было очень непросто, а шума при этом было немало. Несколько раз он задевал раненой рукой землю, боль била в мозг, Вова замирал, боль чуть притуплялась, и он дергал ремень снова.

Минут через сорок он почти обогнул угловой дом, но тут его заметили. МГ бил короткими, не давая поднять головы. Поначалу Вова не сообразил, почему он до сих пор жив, но заметив, что немецкие пули обходят стороной волокушу, понял — живьем взять хотят. Решили, что с таким риском эвакуируют важного командира? А винтовка-то в волокуше. И одной рукой с ней не управиться. Положение... Три Процента зубами стянул рукавицу с правой руки

Едва пулемет смолк, Вова приподнялся, нащупал кобуру нагана на ремне политрука и рванул клапан. Оружие оказалось на ремешке, но его длины хватило. Раньше он из револьвера ни разу не стрелял, но много раз видел, как это делают другие. Хренасе усилие на спуске! Вова высадил весь барабан по мелькнувшим в нескольких метрах фигурам в белых маскхалатах. Кажется, в кого-то попал, судя вскрику и ответной пальбе. Не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, вскочил на ноги и рванул вперед, волокуша с грохотом потащилась за ним.

Вова нырнул за угол, временно укрывший его от преследователей, выскочил на улицу и поскакал на противоположную сторону, стараясь игнорировать дергающую боль в руке. Пулеметчик, сволочь, открыл огонь не сразу. То ли проспал Вовино появление, то ли специально дал фрицам, забывшим в азарте погони об осторожности, выскочить на открытое место. Та-та-та-та-та-та-та, зашелся длинной очередью "максим". Пока фрицы не сообразили подстрелить его из-за угла, Три Процента нырнул в какую-то дыру. Волокуша в нее не пролезла, Вова вытащил из нее винтовку и толкнул ее в дыру. С политруком пришлось повозиться, но справился.

Наверху разгоралась перестрелка, видимо, фрицы серьезно обиделись. Нащупав винтовку, Лопухов отправился искать другой выход. Минут через десять, он убедился, что попал — все остальные выходы были завалены наглухо.

— Кто здесь?

Кажется, товарищ политрук пришел в себя.

— Я это, Лопухов.

— Где мы?

Говорил он еле слышно, с перерывами, слова давались ему с трудом.

— В подвале, я вас вытащить пытался, да фрицы не дают.

Политрук помолчал, и Вова решил его немного успокоить.

— До темноты отсидимся, а там я вас до наших дотащу.

— Зря, все зря. Мне час остался, два — много.

Хотел Вова возразить, что все будет нормально, еще поживем, на свадьбе твоей станцуем, но понял, что все это будет выглядеть фальшиво. Прав политрук — хана ему. Только, если сейчас он окажется в операционной, но это уже из области фантастики.

— Об одном только жалею, ни одного немца убить не успел. Только высунулся, и сразу взрыв. Не повезло. А ты много немцев убил?

Вова задумался.

— А черт его знает. Стрелял, попадал. А убил или ранен, как понять? Двух танкистов штыком — точно. Сколько еще — не знаю.

— Когда на фронт вернешься, ты за меня хотя бы одного...

— Обязательно, — пообещал Лопухов.

— Пить хочется.

— Нельзя вам, — возразил Вова.

— Можно, мне уже все можно.

Жалость и чувство долга несколько секунд боролись в Вовиной душе, но долг взял верх.

— Нет, нельзя вам.

Помолчали, наверху перестрелка тоже стихла.

— Знать бы только, что все не зря, что победим.

— Да победим, как же иначе, — Вова подумал, что сейчас сам говорит как политрук.

— Знать бы только когда.

Вова прикинул в уме.

— Через два с половиной года.

— Долго. А быстрее нельзя?

Он еще и шутит! Сверху опять застучал пулемет.

— Я сейчас!

Три Процента зажал винтовку между ног, загнал патрон в ствол. Рванул он не к входу, а к маленькому окошку, оттуда обзор должен быть лучше. Так и оказалось, прячущиеся за углом фрицы отсюда были видны. Не очень хорошо, но расстояние метров сорок всего. Пристроив винтовку, Вова поймал в прицел чью-то спину, задержал дыхание и потянул спуск. Бах! Попал! Фрицы решили, что с них на сегодня хватит и убрались. Вова вернулся к политруку.

— Еще одного завалил, за тебя. Слышь, политрук? Синельников?

Минут пять Лопухов пытался нащупать пульс. Ошибся политрук, не час, а считанные минуты оставались ему. Оказывается, сделать одной рукой простейшие манипуляции не так просто. Для того, чтобы запустить руку под шинель и достать из нагрудного кармана документы, пришлось повозиться. Отцепить наган от ремешка Вова даже не пытался, да и зачем он с пустым барабаном? Была мысль привалить чем-нибудь труп, но по здравому размышлению от нее отказался. Во-первых, адреналиновая накачка начала проходить, в раненой руке появилась неприятная дергающая боль, лишний раз двинуться не хотелось. Во-вторых, морозы уже стоят приличные, где-то в феврале город освободят, тогда и похоронят. А так его легче найти будет. Знать бы еще адрес, чтобы сообщить в штабе.

В подвале он не задержался лишней минуты. Едва основательно стемнело, Вова высунул нос наружу и попытался сориентироваться. Если отталкиваться от направления, с которого стрелял "максим", то надо взять правее, где-то под девяносто градусов и опять пересечь улицу, а потом... Пш-ш-ш-ш. Немецкая. В свете ракеты он попытался запомнить ориентиры и, едва сомкнулась темнота, рванул вперед. Бросок через улицу остался незамеченным. Правая рука без рукавицы начала мерзнуть, Вова постарался согреть ее дыханием. Пш-ш-ш-ш. Замереть, не двигаться, даже не дышать. Желтоватая, наша. Погасла, наконец.

Дальше Вова двинулся в направлении места пуска ракеты. Вскоре его окликнули.

— Стой, кто идет!

Окрик был негромкий и, в общем-то, Вове крупно повезло, что его сначала окрикнули, а не начали стрелять сразу.

— Свои.

— Какие еще свои?

Три Процента назвал номер полка.

— Ползи сюда.

Выяснилось, что он попал не только в расположение другого полка, но и другой дивизии. Но о соседях здесь знали. Смертельно уставший командир, знаков различия в темноте было не разглядеть, указал Вове безопасный путь в тыл. Минут через двадцать он был в относительном тылу, а еще через час, расспросы довели его до штаба своего полка. Здесь разговоры были короткими. Документы политрука взяли, даже спасибо не сказали. Тут такие ежедневно проходят десятками, если не сотнями, прибыл-убыл. Лопухова присоединили к группе таких же легкораненых и, в сопровождении штабного капитана, отправили к переправе. Тяжелораненых тащили на волокушах, по-другому через развалины было не пробраться.

По дороге к берегу Волги их догнали три повозки, запряженные быками. К удивлению Вовы на них ехали гражданские. До этого момента он ни одного гражданского в Сталинграде не видел, думал, они все эвакуированы давно. Наконец, с высокого обрыва в свете ракет блеснула лента реки. А в душе красноармейца Лопухова блеснул тоненький лучик надежды. До этого была тупая апатия, полнейшая безнадеги и, даже мысли мелькали, что поскорей бы уже убили, всех рано или поздно убивают. Даже когда ранен был, не думал, не верил до конца, что выберется. Но вот, вот она — переправа на спасительный левый берег, буквально двести метров осталось до нее.

На этот раз обошлось без бомбежки, но места посадки-высадки несколько раз обстреливали. Били не прицельно, по площадям, но несколько раз попали очень неудачно. Тем не менее, паники не было, порядок поддерживался. Вот и раненых на левый берег переправляли только в сопровождении командира и при наличии соответствующих документов. Переждав, когда с баржи спустится прибывшее подразделение, и выгрузят ящики с боеприпасами, Вова по хлипким мосткам взобрался на борт и ступил на колышущуюся палубу. Сквозь грохот близких взрывов слышался плеск речной воды.

Время остановилось. Носилки с тяжелоранеными несли и несли, казалось, поток этот не кончится никогда. Сначала их опускали в помещения под палубой, потом начали укладывать сверху. Крики, стоны, вспышки и бьющий по ушам грохот взрывов — артобстрел не прекращался ни на минуту. Три Процента хотел было спуститься вниз, там все-таки не так дует, но передумал. Баржа, отошла от берега, развернулась, и невидимый буксир потащил ее к левому берегу. Качать стало сильнее. Нет, правильно, что не пошел вниз, за время Вовиного пребывания на правом берегу, волжская вода ничуть не стала теплее. Вероятность продержаться в ней хоть несколько минут невелика, но в трюме и ее нет. Впрочем, при прямом попадании разницы нет, что на палубе, что под ней.

Словно подслушав его мысли, крупнокалиберный снаряд поднял высоченный фонтан воды и белой пены, подсвеченный взрывом. Пронесло. Еще один лег где-то впереди и существенно дальше. Каждую секунду могли вспыхнуть в небе люстры осветительных бомб, но и тут повезло — переход баржи пришелся на паузу между двумя налетами. Судя по изменившемуся стуку судового дизеля и уменьшившейся качке, вожделенный левый берег был уже близко. Быстрее, быстрее, торопил время Вова, а оно тянулось медленно, как густая патока.