Деляга

— Спасибо, за предупреждение, — поблагодарил Вова и нагнулся за своим имуществом.

Пока он собирал свои бебехи с травы, старуха куда-то исчезла. Вот только что была, а сейчас нет. Как будто в воздухе растаяла. Точно нечистая сила. Лопухов распихал документы и ключи по карманам, борсетку сунул в вещмешок, предварительно вынув из нее всю российскую наличность. Привычно пристроил сидор за спиной и двинулся в указанном старухой направлении. Похоже, он немного ошибся, по идее, давно бы уже пора выйти к шоссе, а лес и не думал кончаться. Лопухов попытался сориентироваться по солнцу, но через полчаса заметил, что лес становится только гуще и непролазнее, пришлось возвращаться назад.

Вова совсем было отчаялся выбраться из этого чертового леса, как вдруг наткнулся на остов легковой машины. В этой ржавой конструкции он с трудом узнал собственный "мерседес". Несмотря на отдаленность от населенных пунктов, машину раздели полностью. Все, что можно было открутить и унести, было откручено и утащено. Даже двигатель исчез. А то, что осталось, еще и изуродовали ударами чего-то тяжелого. Ну, народ! И не лень же было! Ненужные больше ключи, Вова выбросил тут же. За машиной обнаружилась узкая дорога, проезжая разве что для полноприводных грузовиков-вездеходов и гусеничных тракторов. Как он только сумел так далеко забраться на обычной легковушке? Наверно лето было сухое или дорогу сильно раскатали за последние четыре года. А четыре ли? Это еще предстояло выяснить.

По дороге Вова направился в сторону багажника и уже через полчаса вышел к весьма приличному четырехполосному шоссе. Разметка, отбойники, все признаки цивилизации были налицо. Среди проносившихся мимо машин мелькнула одна незнакомая модель, но остальные были Лопухову хорошо известны. Не показатель, идем дальше. Идти пришлось недолго, пискнули тормоза, пахнуло горячим воздухом и бензиновым перегаром. Рядом с Вовой остановился рейсовый ПАЗик. Дверь со скрипом открылась.

— Тебе куда?

Водитель — молодой парень, лыбился во все тридцать два.

— В Москву.

— До Москвы бензина не хватит. Могу подвезти до райцентра.

— Железнодорожная станция там есть?

— А как же!

— Тогда поехали.

Вова взобрался на высокую ступеньку.

— Сколько до райцентра?

— Сто пятьдесят.

Надо надеяться, не баксов. Дверь с таким же скрипом, не торопясь, отрезала Вову от свежего воздуха. Лопухов вдохнул родной запах горячего масла, резины и выхлопных газов, протянул водителю две сотенные бумажки. Тот не глядя взял деньги и, так же, не отрывая взгляда от дороги, вернул полтинник. Судя по цене билета на автобус пригородного сообщения, цены изменились не сильно. Не в разы, по крайней мере. Это внушало оптимизм. Лопухов уже хотел было пройти вглубь дребезжащего салона, где были свободные места, но водитель придержал его вопросом.

— А откуда, ты, такой красивый тут взялся?

— Реконструктор я, — выкрутился Вова.

— Понятно, а форма прямо как настоящая.

— Так настоящая и есть, на складе где-то лежала.

— А по виду и не скажешь, — удивился водитель, — совсем новая.

Решив не искушать судьбу, Лопухов слинял в заднюю часть салона, плюхнулся на потертое дерматиновое сиденье рядом с какой-то бабкой и, пристроив на коленях сидор, расслабился. Не тут-то было! Уже через минуту он поймал на себе подозрительный взгляд соседки. Здесь-то чего не так? Бабка то ли тихонько молилась, то ли нечистого отгоняла.

— Ты чего, старая? У меня хвоста нет, и рога еще не выросли.

— Ой, ничего, вспомнила, как батя мой в сорок пятом вернулся. Вот так же, пилотка, мешок, медальки...

Бабка смахнула набежавшую слезу. Вова не нашел, что ответить и уставился на плывущий за окном пейзаж. Срочно надо менять шмотки, а то в этой форме он, как белый хрен на бугре — со всех сторон виден и привлекает излишнее внимание, а ему сейчас это совсем ни к чему. Минут через сорок автобус допилил таки до небольшого городка и запрыгал на выбоинах местных улиц. Еще минут пять-семь и Вова ступил на растрескавшийся асфальт городского тротуара. Крохотный автовокзал, кафе, жилой дом... Вывеска "Промтовары", явно оставшаяся еще с доперестроечных времен.

Ассортимент местного бутика удручал, но выбирать не приходилось, да и с рублевой наличностью были проблемы. На наличие обменника в этом захолустье можно было не рассчитывать. Дешевые китайские джинсы, кроссовки откуда-то из Юго-Восточной Азии, неизвестного происхождения рубашка и светло-серая, неприметная ветровка, тоже Китай. Удивленно-подозрительные взгляды продавщиц. Тут же, в примерочной, Вова переоделся в эти стремные шмотки. Только кальсоны пришлось оставить. Нож пристроил на ремень под ветровку, снаружи не видно, а достать — дело одной секунды. Зачем он это сделал? Вова и сам не знал, видимо, отвык ходить без оружия, а так хоть какое-то ощущение. Форму хотел сразу выкинуть, да жалко стало, решил оставить на память. С трудом запихнул все в раздувшийся сидор. Сапоги завернул в полиэтиленовый пакет и пристроил сверху. Хотя куда их? Зачем?

— Как пройти к железнодорожному вокзалу.

Скучавшая на кассе тетка указала направление.

— Далеко?

— Минут десять ходу.

Через десять минут Вовин нос втянул неистребимый запах зала ожидания. Если бы не современное световое табло на обшарпанной стене, да отсутствие цвета хаки среди ожидающего народа, то словно на семьдесят лет назад вернулся. Дата на табло порадовала, не надула старушенция, ровно четыре года прошло. Может, действительно, никто его уже не ищет. Ближайший поезд на Москву ожидался через два с небольшим часа. Лопухов направился к кассе. Выстояв короткую очередь, сунул нос в окошко.

— Один до Москвы.

— Плацкарт? Купе?

— Общий.

Сейчас нужно экономить. На оставшиеся деньги можно прикупить чего-нибудь пожрать в привокзальном ларьке. И газету. Очень нужна информация. Получив свой билет, Вова выполнил намеченную программу и плюхнулся на жесткую деревянную лавку, откусил приличного вида и мерзкого вкуса пирожок, развернул вчерашнюю газету. Первым делом нашел курс доллара, позавчерашний. А ничего, нормально, даже немного подрос, хотя надо учитывать четырехлетнюю инфляцию. Главное, что не упал. Теперь заживем! Вова глотнул мерзкой теплой колы. Давно забытый вкус, прямо ностальгия, чуть слеза не прошибла. Или это от газа? Добраться бы только до Москвы, зайти в приличный ресторан... Нет, сначала поменять баксы и купить нормальные шмотки, в таком отстойном прикиде в приличный ресторан точно не пустят. Белые скатерти, хрусталь, вышколенные халдеи. Заказать двести граммов водочки ледяной и... Что еще заказать-то? В голову постоянно лезла гречневая каша с маслом и мясом. Тьфу! Ладно, решил Вова, в меню посмотрю, но что-нибудь безумно вкусное. А потом... Что будет потом, он еще не придумал, но был уверен, что все будет просто прекрасно. На таком позитиве Лопухов углубился в изучение текущего момента.

За впитыванием информации время пролетело незаметно. До прибытия московского поезда оставалось почти полчаса, когда Вову неожиданно приперло, чертова кола. Сунулся он в вокзальный туалет, но едва открыл дверь, как от шибанувшей в нос вони и вида загаженного помещения, его чуть не стошнило. Память услужливо подсказала, что рядом с вокзалом есть парк. Закинув сидор за спину, и прихватив пакет с сапогами Вова покинул гостеприимные вокзальные своды. Парк оказался сильно запущенным, настоящие заросли. Просто удивительно, как такое безобразие могло твориться буквально в центре городка. Судя по остаткам человеческой деятельности, приезжие использовали парк в качестве туалета, а аборигены для употребления различных видов огненной воды.

Вова отлил с огромным облегчением и, уже застегивая ширинку джинсов, услышал какой-то писк. Тоненький такой. Писк быстро прекратился, но уши успели засечь направление. Несколько секунд Лопухов прислушивался. Ничего. Хотел было вернуться к вокзалу, но тут писк повторился. Или плач? Или показалось? Вздохнув, Вова двинулся в направлении непонятного звукового эффекта. Через пару десятков метров он убедился в правильности выбранного пути, в кустах явно шла какая-то возня. Боролись там что ли? Вова ускорился, вломился в заросли и, проскочив сквозь пучки упругих веток, оказался на месте будущего происшествия.

Двое держали извивающуюся на земле девчонку, один из них зажимал ей рот. Еще двое сдирали с отчаянно лягающихся ног джинсы, а пятый... Пятый, с ухмылкой наблюдая за разворачивающимся действием, расстегивал свой брючный ремень. Вовиного появления никто не заметил, уж слишком были увлечены.

— Эй, вы, что совсем охренели? Отпустите девчонку!

Пятый справился, наконец, с ремнем и повернул голову к Вове, остальные ни на секунду не прервали своего занятия. Здоровый качок, а взгляд остекленевший, бессмысленный, похоже, обдолбился чем-то, вот на девочек и потянуло.

— Вали от сюда, козел, пока сам целый.

Один против пятерых. Уйти? Эти не остановятся, обязательно доведут свое дело до конца. Девчонка продолжала брыкаться, но чувствовалось, что делает она это из последних сил. Худенькие белые бедра, совсем детские трусишки и пять невменяемых мордоворотов. Ради чего он четыре года мерз, голодал, в обнимку со смертью ходил? Зачем все? Чтобы теперь трусливо отвалить в сторону, когда эти скоты...

Вова сильно пожалел, что нет у него сейчас в руках привычной, уверенной тяжести ППШ, тогда бы и лишних вопросов не было. Ну да за неимением гербовой, пишем на простой. Пакет плюхнулся в траву, следом слетел с плеча вещмешок, а правая рука нырнула под ветровку и легла на отполированную многочисленными прикосновениями рукоять старшинского подарка. Как там Ерофеич говорил, "бей в шею"? Все стало просто и понятно, гвардии ефрейтор Лопухов сделал решительный шаг вперед.

Эпилог.

Настроение у следователя было паршивым, с самого утра. А все потому, что районный прокурор заявился к нему в кабинет по этому самому делу. Не к себе вызвал, сам пришел. Пришел и с порога заявил.

— Ты когда дело Лопухова прекращать думаешь?

— Так ведь неясностей там много.

— Какие у тебя неясности? Все просто и понятно: один отморозок с ножом напал на пятерых граждан, отдыхавших в парке.

Картину, открывшуюся прибывшим, наконец, пэпээсникам, ветераны местного сыска не видели даже в лихие девяностые. Молоденькую экспертшу пришлось нашатырем в чувство приводить. Вся полянка была залита кровью, пять жутко изрезанных трупов и еще один деятель, такой же изрезанный и окровавленный, но еще еле живой, был без сознания. Этот продолжал сжимать в правой руке странный нож, еле достали. Он умер через два часа от сильной кровопотери и многочисленных проникающих ранений с повреждениями внутренних органов. Врачи сразу заявили, что спасти его было невозможно.

Папаша одного из терпил, местный депутат и авторитетный бизнесмен, почти час орал на ментов за то, что зарезали его сынка. Те стояли с виновато-скорбными рожами, а сами про себя подсчитывали на сколько процентов улучшится теперь криминогенная обстановка в городе, эта компания уже всех успела достать. Одного пасечника, после этого разговора, видели в церкви, говорят, свечку ставил за упокой.

— А мотив? Причина нападения не выяснена.

— Мотив к делу не пришьешь. Ей всего тринадцать лет. Мать заявила, что допрашивать девочку не даст. И я ее понимаю.

— Я тоже, — согласился следователь. — Но почему, тогда мелкий деляга Владимир Сергеевич Лопухов, с ножом накинулся на пятерых здоровых парней? Четыре года назад его объявили в розыск по обвинению в мошенничестве. Но потом дело прикрыли, видимо, с доказухой было слабовато, да и клиент исчез. А через четыре года он появляется в нашем городе в форме ефрейтора Красной армии, образца сорок третьего года. Тут же покупает новую одежду, переодевается, берет билет до Москвы и идет резать первых попавшихся отдыхающих. Один против пятерых!

— Может, он какой-нибудь свихнувшийся реконструктор? Нож у него с собой был? Был, значит, заранее готовился!

— Так у терпил тоже ножи были!

— У них хозбыт и самооборона, а у этого — холодняк в чистом виде.

— На этом ноже, кроме крови пятерых потерпевших, нашли дээнка еще пяти, как минимум, человек. Он им где-то еще хорошо поработал.

— Ну, вот видишь! Точно отморозок какой-то.

— И еще одно, форма, белье солдатское, сапоги, везде стоят штампы сорок четвертый — сорок пятый, все малость бэу, но на семидесятилетнее хранение ну никак не тянет! Нож разведчика выпуска сорок второго года. Полный комплект документов ефрейтора Красной армии, демобилизованного в июле сорок пятого. На первый взгляд, самые настоящие, не подделка. Наградные документы на медали...

— Ну, сейчас полиграфия и не такое может, — возразил прокурор, — экспертизы-то не было.

— У него три шрама от огнестрельных и осколочных ранений, следы ожогов на руках. Из документов следует, что первое получено под Москвой, второе в Сталинграде, третье в Польше. Контузия в Германии.

— Так он еще и контуженный! — обрадовался прокурор.

— Зачем такое подделывать?

— Стоп, стоп, стоп. Ты еще к этому часы его фуфловые добавь, борсетку и визитницу. Ты что, фантастики по ночам перечитал? Или телевизора насмотрелся? Сам в дурку захотел? Значит так, дело за смертью обвиняемого закроешь сегодня же. Да, да сегодня, на меня тоже сверху давят. Завтра утром все бумаги должны лежать у меня на столе. Так всем лучше будет, а ему уже все равно, его не в нашем районном суде судить будут. Тебе же, между прочим, скоро следующее звание получать. Ты все понял?

— Понял, — нехотя согласился следователь. — Что с валютой делать?

Это был больной вопрос. Поначалу не до вещмешка было, а когда его начали осматривать, то слишком много свидетелей вокруг было, понятые опять же. Пришлось все официально оприходовать.

— Потом решим. Завтра дело должно лежать у меня на столе, я подпишу. Вещдоки — на уничтожение, кроме валюты разумеется. Все, до завтра.

Поздно вечером, уже оформив бумаги, следователь разбирался с вещественными доказательствами. Нож, форму, сапоги и прочий немудреный солдатский скарб — на уничтожение. Осталась тоненькая стопка документов и два больших кругляша, серый и желтый, на немудреных матерчатых ленточках, да красно-белый, в потускневшем золоте, гвардейский значок. Подумав, он сложил их в отдельный конверт. Решил, что когда приедут родители Лопухова для того, чтобы забрать тело, отдаст им. Какая-никакая, а все же память о сыне.