Могндоэфрийская ваза

Когда последний осколок встал на место, Шени некоторое время смотрела на дело своих рук, почти не веря собственным глазам: она справилась!

Убрав с помощью растворителя застывшие кое-где капли молекулярного клея, поместила вазу в силовой футляр, а то еще не хватало заново ее грохнуть. Плечи и кисти ныли, пальцы слегка дрожали, зато наконец-то можно выспаться, никаких препятствий для этого не осталось.

Перед тем как устроиться на матрасе, она выключила лампу, раздвинула шторы, приоткрыла жалюзи и, щуря воспаленные глаза, посмотрела, что там: дымчато-розовый вечер, солнце уже скрылось за потемневшими в этот час домами.

У землян есть поговорка "Утро вечера мудренее". Проснувшись утром — если точнее, ближе к полудню, но будем считать, утром — Шени подумала о том, что прятать в студии вазу, которую "черные антиквары" наверняка ищут, небезопасно, и тут же сообразила, куда ее можно пристроить. Надо будет сдать ее или в Космопол, или в могндоэфрийское посольство, а пока пусть полежит в камере хранения — самое надежное место.

В Месхандрийском университете были сейф-камеры для произведений искусства и археологических ценностей. Шениролл Чил Амари, как выпускнице, получившей диплом с отличием, подарили абонемент на одну из этих ячеек, срок его действия еще не истек. Наскоро прибрав в студии, она замотала футляр в шарф, положила в рюкзак и отправилась на аэровокзал.

Перед этим полюбовалась, как ваза выглядит в лучах солнца: если сравнивать ее радужные переливы с музыкой, раньше это была печальная мелодия, с надрывом и постепенным скольжением в сумрачные омуты, где притаились чудовища, а теперь — соната распускающихся цветов и уводящих в изумрудное рассветное сияние дорог, песня мира, у которого есть перспективы. Но, может, это всего лишь ей показалось, а на самом деле никаких особых отличий, просто ее мозг после успешно выполненной работы по-другому интерпретирует визуальную информацию. С этой мыслью Шени вышла из подъезда и быстрым шагом направилась вдоль Сайвак-блочау в сторону "этажерки" с аэрокарами.

Пообедала в одном из университетских кафетериев, после того как поместила вазу в сейф-камеру. И в аллеях, и в коридорах, и в кафетерии было не протолкнуться от абитуриентов. Высматривала Эдвина, но тот ей не попался, зато видела Дигну в футболке с мигающей голографической надписью: "Скажем НЕТ полицейскому произволу!"

Профессору Тлемлелху Шени позвонила без особой надежды: он сейчас наверняка занят, он же работает в приемной комиссии...

— Нежная в каплях утренней росы Шениролл, ваш голос я узнаю из сотни человеческих голосов! Вы здесь?!.. Тогда приходите ко мне в кабинет, я вас познакомлю с самой прекрасной и замечательной представительницей человеческой расы, а также с безупречномудрым могндоэфрийским послом и с другими Живущими-в-Прохладе! Мы празднуем удивительное радостное событие, и я буду счастлив, если вы к нам присоединитесь и разделите нашу радость! Обязательно идите сюда, я вам расскажу невероятную новость!

Голос автопереводчика, настроенного таким образом, чтобы он передавал в человеческом варианте все интонации Тлемлелха, слегка заплетался. Надо будет сказать профессору, что настройки сбились или синтезатор глючит, сам он может и не заметить. И очень кстати, что там посол, она как раз и расскажет ему о вазе.

Знакомый оранжерейный кабинет встретил ее густым ароматом лярнийского вина: здесь вовсю шла пьянка. Энбоно было шестеро или семеро, Шени так и не смогла их сосчитать. Все в туниках с изысканным шитьем и фиолетовых шелковых плащах — дресс-код могндоэфрийской дипломатической миссии. Зеленая кожа усыпана вживленными драгоценными камнями, на лицах нарисованы разноцветные полумаски — судя по характеру узоров, символизирующие радостные эмоции. Самая роскошная полумаска была у господина посла, безупречномудрого Крамлегеургла, которому Тлемлелх представил растерянную Шени, отрекомендовав ее, как свою ученицу.

Переливчатые голоса Живущих-в-Прохладе звучали, словно гомон экзотических птиц. Им вторили переводчики, скрупулезно воспроизводя нетрезвые интонации своих владельцев.

Людей тут было двое, в этой сутолоке Шени не сразу их заметила. Загорелая светловолосая землянка с черным браслетом на правой руке — отличительный знак киборга. Не то чтобы киборги были обязаны их носить — во всяком случае, незийские законы этого не требовали, но некоторые сами предпочитали обозначить для окружающих, кто они такие. Вторым был профессор Файлут Гоху Бруяди, незиец из клана Гоху, признанный специалист по лярнийскому искусству, автор многочисленных научных трудов на эту тему. Говорили, что благодаря системному подходу его работы выигрывают по сравнению с публикациями Тлемлелха, в которых многовато сумбура и эмоций, но Шени с этим принципиально не соглашалась: она была горячей сторонницей своего профессора.

Ей налили шампанского.

— У нас невероятный повод для счастья, Лярн больше не обречен! — провозгласил Тлемлелх, поднимая явно не первый по счету бокал.

— Нашу радость омрачает лишь одно — остался неизвестным многомудрый герой, который нашел ослепительные, как свет солнца в зените, и разящие, как удар клинка, аргументы, и мы не можем выразить ему свою безмерную благодарность за сию величайшую услугу, — подхватил Крамлегеургл.

— И что это были за аргументы, мы тоже до сих пор не знаем, и не можем насладиться их выверенной спасительной беспощадностью! — добавил сотрудник посольства, который обнимал ноккату субтропическую в кадке и вместе с ней покачивался, рискуя опрокинуть декоративное растение.

— И пусть я никогда не вернусь на Лярн, сколько бы ни уговаривали, меня переполняет ликование оттого, что горестная неизбежность рассеялась, как ночной туман на рассвете! — добавил Тлемлелх.

— И алмазные лезвия неумолимой угрозы обернулись алмазными каплями росы, лунными брызгами вина! — выкрикнул еще один из дипломатов, откупоривая новую бутылку.

От этого галдежа и от алкоголя у Шени голова пошла кругом. Она протиснулась к окну, поближе к людям.

— Тина, это нежноцветущая Шениролл Чил Амари, моя ученица, — представил ее женщине-киборгу подошедший следом Тлемлелх. — Шени, это ослепительная Тина Хэдис, я обязан ей жизнью и тем, что попал на Нез!

— Рада познакомиться.

Профессор вернулся к дипломатам, а она наконец-то узнала от Тины, по какому случаю праздник.

— Вот это да! — ахнула Шени. — Как же это здорово!

То ли от ударившего в голову алкоголя, то ли на радостях ей хотелось кого-нибудь обнять. Даже профессор Бруяди, обычно ее раздражавший — а кого он не раздражает? — начал казаться человеком славным и симпатичным, пусть и с причудами.

В переговорах с лярнийским Флассом достигнут небывалый успех. До недавних пор мыслящий студень всего лишь соглашался принять, как допущение, что энбоно, неги и чливьясы — разумные существа (разницу между "разумной" и "неразумной" жизнью он понимал довольно своеобразно, исходя из собственных критериев, непостижимых для стороннего наблюдателя). Однако теперь он сообщил, что заблуждался на их счет и признает безоговорочную ценность их существования, так как его познакомили с аспектами, в прошлом от его внимания ускользавшими. Он сожалеет о том, что поедал разумных соседей по планете, и на будущее воздержится от подобных действий, а также не станет больше посягать на их территорию: единственный уцелевший материк останется в тех границах, которые есть на данный момент.

Произошло это буквально на днях, информация пришла по гиперсвязи.

— За двадцать восемь лет никто не мог этого добиться, — сказала в заключение Тина. — Первым случайным контактером была я, и знаю, каково это — пытаться в чем-то убедить Фласс. Потом с ним работали лучшие профессиональные переговорщики, и тоже успеха кот наплакал. А теперь кто-то сумел до него достучаться, но это человек со стороны, не из рабочей группы. Известно только, что он находится на Незе — местоположение Фласс определяет легко, хотя до сих пор непонятно, как он это делает. Контактер даже своего имени ему не назвал, никаких данных для идентификации не сообщил. Меня больше всего интересует, что это были за доводы, до которых никто из нас не додумался.

— А у Фласса об этом не спрашивали?

— Спрашивали, но потаенный жемчуг его знаний так и не явил нам свое дивное сияние при свете Изумрудного солнца, — ответил вместо Тины сотрудник посольства с раскрашенным в фиолетово-золотую полоску гребнем.

И это было еще не все. В довершение на одном из участков из черной массы океана вылепилась конструкция сложной формы, похожая очертаниями на прибрежный пейзаж с деревьями и старинными развалинами, а потом еще одна — переплетение абстрактных узоров, и Фласс поинтересовался у изумленных наблюдателей, нравятся ли им эти произведения искусства. Такое явление тоже было зафиксировано впервые.

— Здорово! — восхищенно повторила Шени. — А снимки есть? У меня как раз в это время было полно работы, я даже новости не смотрела, все пропустила...

Тина показала ей фото на своем компе: над необъятной поверхностью черного студня вздымаются, играя бликами, две колоссальных композиции на фоне бледного светящегося неба с нефритовой прозеленью.

— Красиво! — оценила Шени.

— Из дерьма слепил, — включился в разговор Файлут Гоху Бруяди. — В чем главная проблема Фласса? В том, что ему приходится гадить в самое себя и переваривать собственные экскременты.

Коллеги-преподаватели обычно характеризовали профессора Бруяди одной емкой фразой: "Когда-то это был очень тонкий человек, но потом он сильно изменился". Если за столом у него был выбор, высморкаться украдкой в салфетку или эпатажно в опустевшую тарелку, он чаще выбирал второй вариант. На работу он приходил в несвежей рубашке и обтрепанной жилетке. Пинками выгонял из своего кабинета роботов-уборщиков, если те в его присутствии покушались на скопившийся мусор. Первокурсники его боялись, старшекурсники над ним посмеивались, Тлемлелх его избегал (можно поспорить, на эту гулянку Бруяди явился без приглашения, увязавшись за дипломатами), на ученых советах ему тактично указывали на то, что использовать лексику определенного характера на лекциях и семинарах нежелательно. Все это не мешало ему продолжать в том же духе. И в то же время своеобразные привычки не мешали ему быть выдающимся искусствоведом. "Теория и практика — это небесное и земное", — приговаривал, с желчной усмешкой на сморщенном лице, профессор Бруяди.

Живущие-в-Прохладе быстро его раскусили, и среди них не было желающих поддерживать с ним беседу. Это они умели в совершенстве — находясь рядом, вести себя так, словно тебя здесь нет, если ты им чем-то не угодил. Тина и Шени, переглянувшись, тоже ретировались в другой угол, и Бруяди остался пить свое шампанское в одиночестве. Не похоже, чтобы это его расстроило: он привык, что от него все шарахаются.

После третьего бокала Шени почувствовала себя в компании могндоэфрийских дипломатов вполне непринужденно и начала с ними запросто болтать, используя такие же, как у них, цветистые обороты. После четвертого ей захотелось нарисовать Тину. Рюкзак лежал на стуле у двери, она достала блокнот и фломастер (главное, не выронить второй блокнот, который с комиксами, а то он повадился в самые неподходящие моменты падать и открываться), пристроилась возле стола и по-быстрому сделала набросок.

От женщины-киборга ее маневр не укрылся.

— Это вы меня рисуете? Можно посмотреть?

— Да...

Вот получается же иногда по пьяни, вздохнула про себя Шени, глядя на удавшийся рисунок, почему оно не может всегда получаться?

Тина была точь-в-точь такая, как в жизни: симпатичное лицо, в котором читались и ум, и смелость, и доброта, и склонность к безбашенным авантюрам. Можно подумать, Шени наконец-то научилась рисовать портреты, но она прекрасно знала, что раз на раз не приходится. Проблема в том, что одних людей она рисовать умеет, а других — как будто не умеет, и от чего это зависит, фиг поймешь.

Дипломат, облюбовавший ноккату субтропическую, все-таки уронил ее на пол и сам чуть не упал. Остальные всей толпой бросились поднимать растение, мешая друг другу, а виновник принялся пафосно извиняться перед хозяином кабинета и дарить ему драгоценную брошь, намекая, что, если этого недостаточно, он готов искупить свой промах ритуальным суицидом. Тлемлелх ответил, что будет счастлив принять столь восхитительный искупительный дар, и тут же прицепил аквамариновую брошь себе на тунику. Шени тем временем перемазалась, пытаясь собрать рассыпавшиеся комочки влажной земли, а потом уступила место роботу-уборщику, который выполз из дверцы в стене.

— Я к себе эту заразу не пускаю, — с неприязнью проворчал профессор Бруяди. — Сразу гоню, пока что-нибудь нужное не сперла. Могу и молотком, как бы техподдержка потом ни вопила, они меня знают. А если дома такую дрянь заведешь, носки ворует.

Живущие-в-Прохладе продолжали его игнорировать: облик и речи Бруяди оскорбляли их эстетическое чувство. Если б он был из клана Чил, Шени было бы неловко, но пусть за него стыдится клан Гоху.

Уже на полпути к аэровокзалу, она спохватилась: про вазу-то забыла! Но на эту тему лучше в другой раз, все равно Тлемлелху и его гостям сейчас не до того.

Следующую рау она провела на Орибских островах, договорившись с Лаури о перерыве в занятиях. Сняла спальный пенал в эконом-отеле для тех, кому жилье на курорте нужно только для ночевки, и целыми днями лазила по скалам, купалась в море, зарисовывала найденные в полосе прилива раковины и всякую живность (а если подвернется, то и обнаженную натуру), ела мороженое, которое продавали кочующие по пляжам роботы.

В первый день геамо — наступившей вслед за рау длинной недели — сначала отправилась в Кеодос навестить родителей, а под вечер вернулась в свою квартиру на окраине Элакуанкоса.

"Ну ничего себе я тут беспорядок оставила! Я же вроде прибралась..."

Шени оторопело смотрела с порога: все перевернуто вверх дном. Казалось невероятным, что две крохотных смежных комнатушки могут вместить такой хаос. И на кухне та же картина.

Выйдя из ступора, она осознала, что весь этот раздрай — не ее рук дело. Здесь побывал кто-то посторонний.

Содержимое шкафов и шкафчиков вывалено на пол: одежда, постельное белье, косметика, ручки, краски, фломастеры, карандаши, блокноты, раскрошившиеся мелки — все вперемешку. Как будто ничего не пропало, да у нее здесь и не было ценного имущества, которое можно сбыть за хорошие деньги. "Мирал" придется сдать в ремонт, но больше всего жалко затоптанных и помятых рисунков, хотя они сохранены в электронном виде.

Сняв данные с замка, Шени обнаружила предупреждение о попытке взлома, а дальше — затертая информация: видимо, следующая попытка увенчалась успехом. И оповещение она так и не получила, хотя подписана на эту услугу. Должно быть, тот, кто сюда залез, использовал воровскую глушилку, а потом вернул замок в рабочий режим, заблокировав отправку оповещения. Случилось это на третий день минувшей рау, в нейбато — "день раздумий о благом".