Алые паруса

Поначалу они поднимались с трудом, временами даже цепляясь за кусты и траву, чтобы не скатиться вниз, однако чем выше, тем положе был склон. Грей с удивлением заметил, насколько лес здесь похож на его родной север: те же камни, поросшие серым мохом, сосны, вцепившиеся корнями в расщелины скал. Вдруг лес расступился и остался где-то внизу — они достигли вершины.

-Вид как с мачты! — присвиснул Летика — только раз в двадцать выше!

Море расстилалось далеко внизу, гладкое и синее, как вода в аквариуме. Сосны шумели под морским ветром ниже уровня глаз; слева на горизонте виднелся Лисс, крыши и шпили домов, мачты кораблей в порту. Грей пытался разглядеть свой "Секрет" и пожалел, что не захватил бинокля. В миле справа белела башня маяка, а совсем рядом внизу лежала Каперна, похожая отсюда на игрушечный городок с домами из спичечных коробок, какой был когда-то давно на столе у Грея.

-Интересно, можно ли подняться так, чтобы облака были так же внизу, как эти сосны — сказал Летика, себе под нос — вот бы посмотреть, на что они похожи; есть наверное, и такие высокие горы!

-Мы сделаем еще один рейс — ответил Грей — и я поведу "Секрет" ко мне домой. И приглашу в гости всю команду: в моем доме у стола хватит места на всех. И ты увидишь такие горы, на которые надо подниматься целый день, вершины которых встают выше облаков. Ты увидишь нашу ярмарку, игры Озерного края, когда веселые люди соревнуются в песнях, танцах, борьбе и даже в таких забавах, как метание бревна или бег через изгороди; у нас летом даже ночью светло, закат переходит в рассвет, так что веселье продолжается, пока все не устанут.

Вот уже который год Грей не был дома; постоянно собираясь, он все откладывал свое решение, боясь признаться в этом даже самому себе — сказав же об этом вслух, он отрезал себе обратную дорогу. Правда, раз в месяц он писал домой, но не мог получить ответа — какой обратный адрес может быть у моряка, не знающего, куда занесет его судьба и следующий выгодный фрахт?

Летика хотел что-то ответить — и вдруг замер, даже забыв закрыть рот. Грей обернулся — в нескольких шагах у самого обрыва стояла девушка и смотрела на них большими зелеными глазами. Ей было не больше шестнадцати-семнадцати лет; даже стоя неподвижно она отчего-то напоминала солнечный лучик в затененной комнате, когда по небу бегут облачка а под окном машет ветвями березка. На незнакомке было простое муслиновое платьице, туго стянутое пояском на тонкой талии; шелковая косынка едва держалась на пышных каштановых волосах, которыми играл ветер.

-Горы выше облаков, на которые надо подниматься целый день — сказала незнакомка, словно продолжая начатый разговор — случалось ли вам встречать там рассвет, капитан? Ведь это вы — капитан трехмачтового галиота, пришедшего в Лисс два дня назад вечером, я видела вас на палубе.

Грей невольно оглянулся. Они проходили тогда не ближе полумили от берега, различить на таком расстоянии лица людей на палубе отсюда нельзя было бы даже в подзорную трубу.

-Здесь, на вершине, при первых лучах рассвета — поначалу, когда вся земля во тьме, кажется, что вокруг нет ничего, кроме черной пустоты. Но солнце поднимается, освещает землю вокруг меня — и гора встает из темноты, как сияющий остров, и тьма отступает, и остров поднимается из моря все выше. И вдруг вся земля и море сразу превращаются в прекрасный сияющий мир, и рождается новый солнечный день — продолжила незнакомка — это не передать словами — это надо видеть. А когда наступает вечер, все случается наоборот: тьма появляется где-то далеко, на краю земли, сначала незаметно, и захватывает горизонт — и вдруг все внизу темнеет, и только мой остров еще стоит, но тоже погружается, и наконец исчезает. И когда тьма захватывает мир, я боюсь, что солнце больше не взойдет — но назавтра снова наступает утро. Неужели где-то солнце не заходит ночью, и закат сменяется рассветом, не позволив тьме закрыть мир?

-Да — ответил Грей — только недолго: три недели до летнего солнцеворота, самого длинного дня в году, и три недели после. Зато зимой день очень короткий, и солнце едва поднимается и совсем не греет; все эти горы покрыты снегом, и с их склонов у нас катаются на лыжах.

-А есть ли у вас море, капитан?

-Да, только не такое, как здесь — очень редко лазурное, чаще серое, как свинец. У нас часты дожди и туманы, а осенью бывают такие бури, что волны поднимаются, как целые горы, выше мачт.

-Здесь тоже часто налетает ветер с моря — заметила незнакомка — такой, что на вершине трудно устоять на ногах. Его предвещают ярко-красные закаты, такие, что в их света паруса кораблей в море кажутся алыми, как в сказке Эгля. Расскажи мне еще что-нибудь, капитан — ты видел наверное, много разных берегов и морей?

Грей молчал. Он умел по облакам определять приближение циклона, видел, как меняется цвет воды над скрытыми под поверхностью рифами — но ему не приходило в голову, что об этом можно рассказывать так ярко, как писать картину.

-Это не передать словами — нашелся он наконец — это надо видеть самому.

-Может быть, я еще когда-нибудь это увижу — сказала девушка.

Грею показалось, что на лицо ее набежала тень — что ж, прощай, капитан! Здесь на вершине бывает очень красиво — но всегда одиноко!

И она быстро пошла прочь.

-Подождите! — крикнул ей вслед Грей — кто вы, откуда?

-Я из Каперны — ответила незнакомка издали — можешь спуститься туда вот по этой тропинке, если только не заблудишься в заборах, только вряд ли ты меня там найдешь!

И она исчезла среди деревьев, как призрак.

-Капитан, это была она! — промолвил наконец Летика — русалка, которую я видел! Я не был пьян, капитан, я видел ее лицо так же ясно, как сейчас!

-Пойдем-ка мы в Каперну! — сказал Грей решительно — тем более, что не мешает пообедать!

Тропинка вилась по склону между громадных валунов, словно намеренно поставленных так, чтобы скрыть идущих по ней от постороннего взгляда — точь-в точь как на севере, где в незапамятные времена на береговых холмах стояли сторожевые башни, с которых заставы высматривали в море паруса пиратских драккаров; по таким же тропинкам княжеские дружинники спешили к башне на подмогу или, сменившись с дозора, шли в деревню отдохнуть. Но по этой тропинке очень давно никто не ходил, она вся заросла травой и кустами; продравшись наконец через заросли, Грей понял, что значит "заблудиться в заборах".

Каперна была чем-то средним между маленьким городком и большой деревней. Но в привычных Грею северных деревнях избы стояли на удалении, вольготно раскинувшись на холмах вдоль берега реки или опушки леса — здесь же добротные на вид дома лепились вплотную едва в двух десятках шагов друг от друга. Кроме улицы, не было видно ни клочка свободной земли — все было раскопано под грядки с репой и капустой, однако не было ни одной цветочной клумбы. Каждый участок был огорожен; заборы впечатляли. Здесь были ограды из досок, стальных прутьев, проволочной сетки и просто колючей проволоки, поднимающиеся выше роста, так что улицы походили на стиснутые стенами узкие коридоры. За оградами бегали свирепого вида псы, заливающиеся лаем при виде посторонних.

-Не нравится мне здесь, капитан — заметил Летика — на "Иорике", где я до вас рейс один ходил, это пароход был такой, так там страсть как любили сундучки запирать хитроумными замками, да еще приклеивали втайне волосок или нитку, чтобы никто, значит, тайно не влез. И все равно вещи пропадали, до мордобоя и поножовщины доходило, и никого в смерть не убили потому лишь, что капитан обещал, не разбираясь, привязать убийцу к трупу и выбросить так за борт!

-Как ты думаешь, где здесь трактир? — спросил Грей — мне кажется, вон та черная крыша.

Они подошли к дому, то действительно был трактир Меннерса. В раскрытом окне, на столе виднелась бутылка; возле нее чья-то грязная рука доила полуседой ус. В общем зале было мало людей: пьяные усы принадлежали угольщику, сидевшему у окна, возле буфета за яичницей и пивом расположились несколько рыбаков, да в дальнем углу заняла стол какая-то компания подозрительного вида. Меннерс, совсем еще молодой парень с длинным, прыщавым лицом, перетирал на полке посуду, однако едва Грей с Летикой вошли, сразу вышел навстречу, угадав ценного клиента. Грей заказал обед на двоих, однако когда блюда уже стояли на пожелтевшей скатерти, он не отпустил хозяина, а спросил его:

-Вы разумеется, знаете здесь всех жителей. Меня интересует имя молодой девушки лет семнадцати, темно-русой, в платье с розовыми цветочками. Я встретил ее сейчас на горе. Как ее имя?

Он сказал это со спокойной уверенностью силы, не привыкшей к отказу и не позволяющей увильнуть. Видно было, что Меннерса задело: по лицу его пробежала гримаса, он отчего-то бросил злобный взгляд на угольщика и ответил, подняв глаза в потолок:

-Это должно быть, Ассоль полоумная, больше некому. Мать у нее была ведьма, отец — мерзавец, утопил моего папашу, а сама она рехнулась год назад, как ее папочка сбежал в город и наверное, попал там в тюрьму!

-В само деле? — деланно-равнодушно спросил Грей, отпивая глоток вина — и как же это случилось?

Меннерс не успел ответить.

-Ты врешь! — сказал угольщик сзади — ты врешь так гнусно и ненатурально, что я протрезвел!

-Опять нагрузился, вельбот проклятый! — рявкнул Меннерс — пошел вон! Кстати, кто клялся, что неделю назад, после истории с моей мамочкой, ты отвозил эту безумную в Лисс — погоди, я тебе это припомню!

Грей удивленно посмотрел на угольщика. Меннерс незаметно отошел от стола и направился к компании в дальнем углу и, перегнувшись через стол, пошептался с каким-то типом, после чего тот пулей вылетел из трактира. Меннерс вернулся за стойку, бросая на угольщика злобные взгляды.

— Он врет! — сказал угольщик, подсаживаясь к их столику — она так же здорова, как мы с вами. Когда девушка идет пешком из города, а я еду с пустой повозкой, я обязательно ее подсажу, особенно в ненастную погоду. У нее просто такой причудливый разговор: она видит то, что не видим мы. Лонгрен, отец ее, когда-то был матросом, а Мери растила Ассоль. Однажды Мери пошла в Лисс купить еды и простудилась — я помню тот осенний день, дождь лил, как из ведра, и дул очень сильный холодный ветер. Говорят, что Меннерс — тогда еще не сынок, а папаша — не дал ей в долг, потребовав взамен любви, хотя мало ли что говорят, но на старика это было похоже. Как бы то ни было, Мери простудилась и умерла; бабка, ее мать, протянула чуть дольше, как раз как успел вернуться Лонгрен. Так он и растил девочку, я помню ее еще вот такой маленькой. Лонгрен нанялся в лесные смотрители, а когда пост здесь упразднили, зарабатывал тем, что делал игрушки, а Ассоль относила их в Лисс — там я ее и подвозил.

Игрушки были — надо видеть. Лонгрен умел из какой-нибудь коряги в несколько взмахов ножа сотворить смешного человечка или зверька, но больше всего он любил делать корабли — совсем как настоящие, только размером с ладонь. Но все мачты, снасти и паруса на них были на месте; когда мы ехали с Ассоль на телеге, она говорила мне все их названия, только я все уже забыл. Она говорила, как взрослая — это не просто кораблики, а те, на которых ходил Лонгрен, их копии, только слегка измененные: как вот "Нырок" плохо приводился к ветру — надо было чуть-чуть сдвинут мачту, на корабле этого уже не сделать, а на игрушке — пожалуйства! Так вот и жили, пока не грянуло год назад!

В тот день Лонгрен и Меннерс оказались на причале одни. Что там между ними произошло — никто не знает, но только Меннерс старший упал в воду и утонул. Действительно ли его утопил Лонгрен, и если да — то почему он так долго медлил, один Творец знает; как бы то ни было, доказать ничего не смогли, потому как не было на утопшем никаких следов, от тюрьмы Лонгрену удалось отвертеться, да только житья ему здесь не стало. И как назло, в моду тогда как раз вошли всякие новомодные механические штучки — заводные машинки, куклы. Игрушки у Лонгрена перестали покупать, с деньгами стало туго, и он подался в Лисс — кто знает, где он теперь?

-А Ассоль? — спросил Грей — как же она одна осталась, чем же она живет?

-Бабкиным наследством! — усмехнулся угольщик — про Мери не знаю, а бабка ее и впрямь слыла колдуньей — травы знала, всякие там заговоры, приворот, отворот. Ассоль сызмальства уже бабке травы помогала собирать, про заговоры не знаю, а вот погоду предсказывать у нее здорово получается, бывало, полдеревни к ней бегало, боясь, чтоб их репу драгоценную не залило, не высушило или не поморозило! И лечить травами или просто руками у нее выходило, особенно с детьми; словом, репутация у нее была такая, что трогать ее остерегались — даже когда Меннерс-сынок побился об заклад, что уложит ее на сеновал. Все наши девки там побывали, которые мечта— ли стать госпожой трактирщицей, одна Ассоль на него, самого богатого жениха, как на пустое место смотрела — очень это Меннерса злило!

-Ну и что вышло? — спросил Грей.

-Затащил! — сказал угольщик — да только через мгновение вылетел оттуда, как ошпаренный, с воем, на потеху всей собравшейся публике! Держался руками за лицо и пониже пояса, а потом сказал, что она его сглазила! Больше он Ассоль не трогал, лишь злобой исходил при одном виде ее, только зубами не скрипел! А неделю назад, в воскресенье, народ в церковь собрался к службе, мамаша Меннерсова, жена утопшего, вся расфуфыренная, ей дорогу уступают — тут Ассоль навстречу. Ну, мамаша в крик — таким, мол, в храме среди приличных людей не место! А Ассоль ей и скажи — да, мне рядом с вами не место, а вам — рядом со мной, повернулась, и ушла. А мамаша вдруг после службы прямо на улице как упади — удар ее хватил, лежит теперь, как бревно, доктора ее лечат, только пока — все без толка. Ну, Меннерс вой поднял — ведьма, порчу напустила, это что ж делается, люди добрые, сегодня она мою маму, завтра — любого из вас?! Люди уж хотели ее жечь, народ-то дурной — тут уж я, Ассоль увидав на улице, отсоветовал ей пока на глаза не показываться, а сам сказал, будто отвез ее в Лисс, чтобы страсти утихли — соврал, за что Меннерс на меня и зол!

-Это как — жечь? — не понял Грей.

-А вот так! — сказал угольщик — у нас, у деревенских, все попросту; в соседней деревне было уже, что кто-то какую-то пакость большую всему обществу сделал, так его в избу, двери бревном, и запалили, а когда приехали власти, так все повязаны, все молчат — так и не разобрались, сам сгорел, или нет. А колдунов и ведьм у нас издавна жгли, если что.. Ох, напрасно вы Меннерсу

сказали, что встретили Ассоль здесь — он теперь не успокоится!

В зале меж тем шла какая-то нехорошая суета. Меннерс стоял у дальнего стола, нависая над головами собравшейся компании, и оживленно им что-то говорил. Грей буквально кожей чувствовал нагнетающееся в воздухе напряжение, как перед хорошей дракой. Наконец стороны пришли к согласию; Меннерс с успокоенным видом вернулся за стойку, а компания дружно встала и вышла вон.

-Начинается! — мрачно сказал угольщик, пододвигая к себе бутылку — вообще, Меннерс за грош удавится, но на такое дело тряхнуть мошной не пожалеет!